Предисловие
к статье, посвящённой 30-летию чернобыльской катастрофы
В апреле 2016 года исполняется 30 лет со дня катастрофы на чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС). На тот момент я был одним из руководителей службы радиационной, химической, и биологической защиты (РХБЗ) Внутренних Войск, в чьи обязанности, наряду с важными другими, входит обеспечение надёжной охраны и надлежащего режима на ядерных объектах страны. Естественно, с первых суток и даже часов по долгу службы я был вовлечён в обеспечение радиационной безопасности личного состава частей и подразделений внутренних войск, выполняющих служебно-боевые задачи в образовавшейся зоне радиоактивного заражения. Показывая несомненно важную роль войск, в которых мне пришлось служить, я нисколько не пытаюсь принизить роль других государственных структур в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы. Я, как живой свидетель тех событий, компетентно подтверждаю - досталось там всем без исключения по полной программе.
В материалах, помещённых в нескольких номерах журнала внутренних войск "На боевом посту" я, как мне казалось, одинаково с принципиальной достовер ностью освещал как героизм, так и просчёты разного уровня руководителей, несгибаемую стойкость и, пусть крайне редкие, случаи проявления малодушия рядовых. Признаюсь, было время когда мои статьи отказывались публиковать даже в "закрытой" печати. Потом, по мере "прояснения", публиковалось почти всё. Спасибо за это журналу, который я очень уважаю и с которым безвозмездно сотрудничаю по сей день. Предлагаю читателю изложение статей, объединённых в одну, посвящённых этому крайне ответственному периоду моей армейской службы.
В Чернобыле мы наступили на грабли «Маяка»
С первых дней после случившейся «беды» в Чернобыле и практически по нынешний день в средствах массовой информации она квалифицируется как авария, а не катастрофа, вопреки общепринятому во всём мире определению этого понятия. Коль событие привело к человеческим жертвам - это, без сомнения, катастрофа.
Знало ли эти различия руководство Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС)? Ещё как знало! Могли его поправить «государственные мужи»? Могли, … но зачем? Прошлый раз ведь пронесло. Всё оказалось шито-крыто, никто о той катастрофе не узнал (в своей стране, разумеется). Я имею радиационную катастрофу на производственном объекте «Маяк», случившуюся 29 сентября 1957 года в очень «закрытом» Челябинске-40, охраняемом как и ЧАЭС внутренними войсками. Тяжелейшая нагрузка по ликвидации её последствий в обоих случаях легла на внутренние войска, но не меньшая и на структуры, в чьи обязанности это входило согласно их предназначению.
Горько осознавать, что из-за пресловутой секретности или по какой-то другой причине, в средствах массовой информации, внутренних войск как бы и вовсе нет. Ещё горше понимать что, несмотря на снятый более двух десятков лет гриф секретности, о поистине героических действиях всех сил Министерства Внутренних Дел, в том числе и основного фигуранта - внутренних войск, мягко выражаясь, мало что можно узнать даже в Центральном музее внутренних войск МВД России.
Я убедительно прошу редакцию не купировать это вступление. Моя скромная цель, восполнить этот пробел в истории внутренних войск, хоть запоздало, отдать должное погибшим и поплатившимся своим здоровьем военнослужащим и служащим МВД при ликвидации, совсем не зависящих от них катастроф. Это будет более достоверно, пока ещё живы мы, непосредственные свидетели тех событий.
По прошествии почти трети века после Чернобыльской катастрофы я, по долгу службы имеющий некоторое отношение к укрощению разрушенного 4 энергоблока, а больше к обеспечению радиационной безопасности людей непосредственно к этому причастных, до сих пор считаю себя как бы виновным во многих наших просчётах в тот период.
Это, во-первых, потому, что в то время являлся одним из руководителей службы радиационной, химической и биологической защиты (РХБЗ) внутренних войск. В то время эта служба называлась Химической.
Во-вторых, в Чернобыль я был командирован с функциональными обязанностями Начальника службы радиационной безопасности Оперативной Группы (ОГ) МВД СССР. От Министерства Внутренних Дел мне был выдан служебный пропуск «ВСЮДУ» со специальными отметками всех задействованных там оперативных групп. У меня не было только беспрепятственного права посещения заседаний Правительственной Комиссии. Этот пропуск и накопитель дозы облучения ИД-11 по просьбе его сотрудников я подарил Центральному музею внутренних войск.
И, наконец, так как там был один враг по имени «Радиация», то радиация и вверенная мне служба оказались той самой «печкой», от которой приходилось танцевать всем без исключения фигурантам ликвидации её последствий.
Я не имел права на ошибки, но, как оказалось, избежать их не удалось. И не только мне.
Ликвидация последствий Чернобыльской катастрофы обошлась стране астрономической по тогдашним меркам сумме в девять миллиардов рублей. Эта сумма могла быть как минимум в два раза меньше, если бы был учтён опыт радиационной катастрофы в Челябинске-40. Страна, по сути дела, снова «наступила на те же грабли», от которых набила шишку на «Маяке» почти три десятилетия тому назад.
В 1986 году Главным Командованием внутренних войск было принято решение обобщить опыт задействованных на ликвидации последствий чернобыльской катастрофы соединений, частей, органов управления и отдельных служб. Эта важнейшая работа была успешно выполнена и освещена в специальном сборнике журнала «На боевом посту», доступному только для лиц, имеющих допуск к работам и документам с грифом «секретно». Глядя с высоты сегодняшнего дня, в тех материалах, слишком мы выглядим безгрешными. Такое было время: везде правильные решения, везде успех, везде победа.
Говоря об этом, я вовсе не намерен сейчас всё показывать в чёрном цвете. Это было бы несправедливо как по отношению к непосредственным виновникам катастрофы (они поплатились жизнью), так и к ликвидаторам, расплачивающимся сейчас собственным здоровьем. Значительная часть ликвидаторов 1986 года, включая автора этих строк, стали инвалидами, многие преждевременно ушли из жизни.
Нас до сих пор убеждают, что все ошибки в Чернобыле произошли от того, что подобного в мире не было и всё решать приходилось впервые. Но почему, согласно философской мудрости, в одну и ту же реку дважды войти нельзя, а на одни и те же грабли наступить можно? Радиационные катастрофы в Челябинске-40 в 1957 году и в Чернобыле в 1986 году по своим радиационным последствиям во многом схожи. Причиной катастроф в обоих случаях явился так называемый «человеческий фактор», а попросту вопиюще-преступная халатность работающего там персонала.
В субботу (!) около 16 часов 30 минут 29 сентября 1957 года на заводе №25 производственного объединения «Маяк» взорвалось хранилище радиоактивных отходов. Пошла неконтролируемая ядерная реакция с выбросом в атмосферу на высоту в несколько километров громаднейшего количества радиоактивных веществ, заразивших территорию размером около 15 тысяч квадратных километров. В зоне опасного радиоактивного заражения оказались места дислокаций двух частей внутренних войск, полка военных строителей, пожарной части, исправительно-трудовой колонии и целого ряда населённых пунктов. Все они подверглись эвакуации, но об этом в своё время. Радиоактивный след в небезразличной для населения форме простёрся по территории Челябинской и Курганской областей. Под действием северо-восточного ветра радиация достигла Свердловской и даже Тюменской областей.
Город Озёрск, который в разное время маскировался под сверхсекретные Челябинск-40 и Челябинск-65, строился на удалении 10 километров от промзоны «Маяка» с учётом «розы ветров», в зону заражения не попал. Все материалы этого происшествия власти страны тогда засекретили до такой степени, что сами забыли о нём намертво.
На четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС ночью в субботу (!) в 1 час 28 минут 26 апреля 1986 года при грубейших нарушениях регламента проведения эксперимента взорвался ядерный реактор. Не вижу смысла подробно на этом останавливаться, так как внутренние войска к эксперементу не имеют ни малейшего отношения.
Масштабы радиоактивного заражения оказались ещё более устрашающими. Ему подверглись территории Украины, Белоруссии, некоторых областей Российской Федерации, республик Балтии. Ещё в СССР играли в молчанку, о появлении радиации в своих странах заявили скандинавские государства. Только в Советском Союзе общая площадь территорий с предельно допустимой плотностью загрязнения радиоактивным цезием составила 130 тысяч квадратных километров с населением около пяти миллионов человек.
То ли потому, что была ночь, то ли потому, что случилось накануне выходных и праздничных дней, прибывший по тревоге директор ЧАЭС , заслушав доклад своего начальника штаба Гражданской Обороны о взрыве 4 энергоблока и о запредельных уровнях радиации, приказал не поднимать панику и никому не звонить.
Он, как директор, автоматически являясь и начальником Гражданской Обороны (ГО) станции, ничего не предпринял по немедленным действиям в соответствии с им же утверждёнными инструкциями на случай чрезвычайных ситуаций.
Город энергетиков Припять, расположенный в 800 метрах (?) от АЭС, оказался в зоне заражения, тем не менее его население не было оповещёно до самого утра. А ведь оповещение о грозящей опасности является первейшей обязанностью органов управления всех уровней. Директор ЧАЭС знал, что и в утверждённой им же инструкции, этот пункт стоит первым. Но брать на себя такую ответственность без указаний сверху он не решился, прекрасно зная,что на «Маяке» тоже никто никого не оповещал. Ждали указаний из Москвы. Но как на грех в обоих случаях беда пришла неожиданно в нерабочее время, да ещё и в выходной день.
Случившееся в Челябинске-40 в 1957 году от населения страны держалось в строжайшем секрете. Катастрофу в Чернобыле утаить не удалось, но первое известие о ней появилось в маленькой подвальной статье газеты Правда только 29 апреля 1986 года, при всём том, что Западные голоса завопили об этом уже утром 26 числа.
Вначале, естественно, руководство ликвидацией последствий чернобыльской катастрофы возглавила Оперативная Группа Гражданской Обороны СССР. Но из-за неспособности организовать руководство работами на местах и
потерю контроля над ситуацией, через несколько дней после катастрофы эта функция решением Правительственной Комиссии была передана военным структурам. Позже Штаб Гражданской Обороны страны был реорганизован в Министерство по чрезвычайным ситуациям, с серьёзнейшим кадровым, структурным и техническим переустройством.
Но вернёмся к тем временам, когда нам, даже военным, внушалось, что при подобного случая катастрофах следует строго руководствоваться указаниями Штабов ГО. Возможно, об этом мне не следовало бы здесь упоминать, но как Чернобыльская атомная электростанция, так и Производственное объединение «Маяк» охранялись внутренними войсками , обслуживались пожарными частями МВД СССР, подъездные пути к «Челябинску-40» со всех сторон прикрывали посты ГАИ МВД СССР. Это ещё не полный перечень сил и средств нашего министерства, выполняющих свои служебные обязанности на территории закрытого Челябинска-40.
Нет лучшего доказательства, как данные очевидцев тех событий. Когда уходит время свидетелей, история превращается в наиболее правдиво поданную на данный момент ложь. Я, живой свидетель первых дней «Чернобыля». К своим наблюдениям присоединяю показания свидетелей «Маяка». Как нас оповещала Гражданская Оборона, покажу на примерах. Вывод оставляю за читателем.
Оговорюсь заранее, сигнал о взрывах и начале возгорания на поврежденных объектах, военизированные пожарные формирования в обоих случаях получили без посторонней помощи. В обоих случаях с задачей справились безупречно…, царство им небесное.
Челяинск-40, 1957 год.
Из объяснения офицера войсковой части 3446 (43 отряд) Долговни Г.И. «Личный состав части ужинал, когда от раздавшегося сильного взрыва в окнах столовой вылетели все стёкла. Командир части, приняв доклад о случившемся, приказал действовать по распорядку, утром разберёмся. Утром гражданские дозиметристы «Маяка» приехали в расположение части - приборы зашкалили. Они быстро повернули назад, посоветовав как можно быстрее покинуть территорию части, что было сделано . . . спустя 17 часов после взрыва.
Из докладной генерал-майора Алейникова Г.И., заместителя начальника Управления спецчастей ГУВВ МВД СССР министру внутренних дел СССР Дудорову Н.П.
«Войсковая охрана объекта после взрыва немедленно была поднята по тревоге и были приняты меры к оцеплению района взрыва. После того как было установлено выпадение радиоактивных веществ, приблизительно в 17.10 29 сентября личный состав, оказавшийся в зоне большого загрязнения, был укрыт в казармах, а в 1.00 30 сентября выведен из казарм в чистый район».
«Охрана ИТЛ №10. О том, что лагерь находится в зоне большого загрязнения, начальник охраны узнал в 2.00 30 сентября, т.е. через 9 часов 30 минут после взрыва».
Чернобыль, 1986 год.
Вот как описывает руководитель оперативной правительственной комиссии СССР по ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС В.Я. Возняк : - Стрелок военизированной охраны ЧАЭС Мария Потапенко несла службу на посту в 150 метрах от 4-го энергоблока. О взрыве она срочно доложила по телефону начальнику караула. Тот приказал стрелку продолжать нести службу и повысить бдительность. Сменили её лишь в 8 часов 10 минут и тут же отправили в больницу. Она выжила (на день написания этих строк – примеч. авт.), а вот две её подруги, стрелки той же военизированной охраны, лежат на Митинском кладбище в Москве.
Генерал-лейтенант Демидов Н.И. , заместитель министра внутренних дел СССР, руководитель Оперативной Группы МВД в апреле-мае 1986 года:
- Население г. Припяти утром 27 апреля находилось в весьма возбуждённом состоянии, подогреваемом неумным молчанием Всесоюзных радио и телевидения и, одновременно, паническими сообщениями закордонных радиостанций.
Пренебрежение оповещением о радиоактивном заражении и непринятие мер защиты часовых, несущих службу на постах, и в близком приближении не приспособленных для защиты от радиации, привело к переоблучению личного состава караулов. Надо отдать должное воинам внутренних войск, как на «Маяке», так и на ЧАЭС, не было ни одного случая оставления поста.
Более того, пока мы вели борьбу со службой режима ЧАЭС об изменении структуры охраны станции, воины, заведомо зная , что службу придётся нести на сильно зараженном участке, никогда не роптали. В этой борьбе полковник Филон А.Б., начальник службы РХБЗ Управления спецчастей, потерял голос и "шавкал" голосом утиного селезня, только ещё тише.
Кстати, осиплостью голоса мы там страдали все. В условиях радиации это всегда так. Дело в том, что, возможно даже по заданию директора ЧАЭС, уполномоченный КГБ СССР на АЭС, причиной катастрофы, в качестве основной, выдвигал диверсию. Поэтому он ни за что не соглашался не только менять прежнюю систему охраны а, более того, требовал усилить её в два раза.
Ситуация создавалась критическая, не поменяй места расположения некоторых постов, караульных едва хватало бы на одну смену. 3 мая, по предложению академиков Велихова Е.П. и Легасова В.А. диверсионную версию катастрофы отмели, как несостоятельную. Посты в местах с высокими уровнями радиации всё же вскоре установили, засыпав участок вокруг них метровым слоем чистого грунта и установив постовые будки из свинца с окнами из специального стекла. Караул размещался в имевшемся на АЭС убежище.
Вышел в отставку я в 1988 году по инвалидности, но до сих пор меня гложет любопытство, установлены ли подобные постовые будки на всех остальных атомных электростанциях страны. Коэффициент ослабления радиации у них более 1000. Будь они загодя установлены на «Маяке» и на ЧАЭС, не потеряли б мы некоторых, ни в чём не повинных стражей постов, по воле рока оказавшихся на следе выпавшего радиоактивного облака пыли.
Площади радиоактивного заражения, как известно составляли многие тысячи километров, но плотность наиболее опасных изотопов радиоактивных химических элементов (радионуклидов) : плутония-239, цезия-137 и стронция-90 уменьшалась по мере удаления от места катастрофы. Не стану загружать читателя цифрами, но существуют определённые показатели предельно допустимой плотности этих радионуклидов на квадратный километр. Так, появились три зоны заражения: «Особая», в которой оказалась территории АЭС, город энергетиков Припять и часть территории, получившей название «Рыжий лес», «10-километровая зона» и «30-километровая зона», которые носили такое название несколько условно. На самом деле они на схеме выглядели овально и вытянулись в северо-западном направлении. К соответствующим зонам относились и «пятна», которых немало было за пределами территорий, означенных на схеме сплошной линией. Определением этих зон занималась Оперативная Группа Министерства Обороны с соответственной поддержкой других ведомств.
На внутренние войска и другие органы МВД была возложена ответственнейшая задача: в кратчайшие сроки построить ограждение из колючей проволоки вокруг всех зон, совместно с Министерством Среднего Машиностроения оборудовать их охранной сигнализацией, построить и оснастить, где это положено, караульные помещения, контрольно-пропускные пункты и посты ГАИ, создать на границах зон и в военных городках пункты специальной обработки техники и санитарной обработки личного состава (ПУСО). Всё это должно было расположиться на местности с минимальной зараженностью. В первой половине мая 1986 года по согласованию с руководителем оперативной группы ВВ генералом Сычёвым Н.Н. работа, связанная с организацией радиационной безопасности личного состава, занятого ликвидацией последствий заражения в зоне «О», была полностью возложена на полковника Филона А.Б., а я в составе специальной группы генералов и офицеров, в основном , используя вертолёт, ежедневно в течение всего светового дня занимался рекогносцировкой мест и участков расположения перечисленных объектов. Не было ни одного объекта, как на Украинской стороне, так и на Белорусской стороне, где бы я лично не убедился, что там уровень радиации минимальный.Было несколько случаев, когда уже дезактивированный снятием слоя грунта участок под строительство, проходилось менять. Разрушенный реактор тогда ещё изрядно курил, загрязняя территорию пуще прежнего.
Посколько шатные подразделния РХБЗ в частях внутренних войск очень малочисленны, всего один взвод из трёх экипажей специальных машин различного назначения, то основной упор, особенно на ведение радиационной разведки и наблюдения, возлагался на нештатные расчёты. Все подразделения, караулы, подвижные войсковые наряды, контрольно-пропускные пункты, пункты специальной и санитарной обработки были снабжены измерителями мощности дозы (рентгенметрами) ДП-5в. Ускоренную подготовку разведчиков-дозиметристов организовали службы РХБЗ внутренних войск Киева и Минска, во главе с полковником Паненко Ю.С. и подполковником Таныгиным И.М. соответственно. Этим же "специалистам" поначалу вменялось в обязанность и ведение учёта доз облучения личного состава с помощью войсковых дозиметров.
Спустя 30 лет после чернобыльской катастрофы, я низко кланяюсь сержантам и солдатам внутренних войск, которые, несмотря на чрезвычайную загруженность по основной специальности, круглосуточно работали в интересах вверенной мне службы, вели постоянное радиационное наблюдение. Это были глаза и уши команди ров и начальников всех степеней. О малейших изменениях радиационной обстановки на местах мы узнавали незамедлительно и принимали, в случае необходимости,уточняющие решения. Как же проявилась важность владения обстановкой на фоне полного неведения несколькими днями раньше, из-за установленной безответственными перестраховщиками мнимой секретности!
Данными радиационной обстановки в местах дислокации и несения службы подразделениями внутренних войск я обменивался с Оперативной Группой войск РХБЗ Министерства Обороны. Необходимые для меня данные радиационной обстановки, например, на удалённых постах ГАИ, на ПУСО других ведомств и т.д. в полной мере мне разрешалось брать у них.
Радиоактивные вещества, выпавшие на местность, под действием воздушных потоков, движущегося транспорта, перемещения людей и животных поднимались в воздух, заражая всё на своём пути. Становилась непригодной для питья вода, для употребления пищепродукты, опасной для носки одежда и обувь. Техника, потребность в которой с каждым днём возрастала, за один рабочий день из-за предельно допустимой зараженности становилась опасной для здоровья водителей. Дезактивация (обеззараживание раиоактивнозараженных предметов) оказалась делом не только особой важности, но порой и трудновыполнимым.
Обмундирование нам в конце рабочего дня, после помывки на пунктах санитарной обработки, менялось ежедневно. Зараженное, первое время подлежало уничтожению (?), потом, уже к осени 1986 года научились его "отстирывать».
Удивляюсь, а с другой стороны восхищаюсь коллегами из Главного управления материально-технического и военного снабжения нашего министерства, проявившим невероятную расторопность в бесперебойном снабжении « рабочей робой». Пункты санитарной обработки, которые разворачивались на основе специальных «котлов на колёсах» ДДА-53 во внутренних войсках относятся к службе РХБЗ, поэтому компетентно подтверждаю, что «робы» требовалось прорва. Обувь не менялась. Мы отмывали её каждый сам себе. У кого бы я не проверял помытую обувь, её зараженность оставалась выше в десятки и даже, включая меня самого, в сотни раз выше предельно допустимой. Пока это проблема, которая на мой взгляд, хотя бы частично могла бы разрешиться использованием бахил. В первые дни после приезда, почти до первых чисел мая все ходили в своей форме. Только что сшитую повседневную форму, в которой я приехал « работать при правительственной комиссии», после смены на «робу» больше я не видел. Спасибо вещевой службе, новую - сшили досрочно.
Во сто крат сложнее обстояло дело с дезактивацией и использованием техники. Позволю себе небольшое отступление. Я сейчас восхищаюсь мужеством и стойкостью солдат и сержантов, которые в жаркие весну и лето 1986 года, в защитных костюмах из прорезиненной ткани, работали на пунктах специальной обработки техники. Это очень изнурительная, но крайне необходимая работа. Одновременно отважусь перед ними извиниться от имени всей страны за наши промахи. Их работа оказалась бы менее изнурительной, а порой и вовсе не нужной, если бы мы учли опыт Челябинска-40 тридцатилетней давности, который скрывался даже от нас – специалистов, за семью печатями. Бывший заместитель министра внутренних дел СССР Демидов Н.И., пусть и не под прямым началом которого мне пришлось некоторое время работать в Чернобыле написал книжечку: «МВД в Кыштыме и Чернобыле». Этой книжечке нет цены уже потому, что он ссылается на опыт живых свидетелей тех событий; в ней нет вымысла, хотя и не исключён субъективизм собеседников. Извините, Николай Иванович, я для пользы дела повзаимствую у Вас несколько строк.
Вот вызывающий ужас пример: «Шофёр боевой пожарной машины отдельного поста 2-й пожарной части Пётр Бабиков приехал на дежурство 29 сентября к 9 часам утра на своём «Москвиче» и поставил его у здания поста. После взрыва, когда автомобиль покрылся слоем пыли, Пётр тряпкой тщательно обтёр его, а перед сдачей смены, уже 30 сентября, промыл машину водой. Через КПП, померив на загрязнённость, «Москвич» не пропустили и заставили вымыть ещё раз. Но ни многократное мытьё, ни даже сдирание краски с «Москвича» не привели к желаемому результату (выделено мною - РПП). В итоге, руководство «Маяка», отправив машину на свалку-могильник, выплатило Бабикову денежную компенсацию».
Другой, вызывающий недоумение, пример из личного опыта. В 1962 году, обучаясь в военной академии РХБЗ, двоим слушателям на добровольной основе было предложено провести опыты с радиоактивным рутением. Опыты были разные с известным только преподавателю результатом. Мы с другом согласились и с задачей справились успешно, автоматически получив значительные поблажки при сдаче экзамена по предмету «Радиохимия». Но тут же проявилась наша абсолютная беспомощность при дезактивации стеклянных термометров, которые мы использовали при перегонке продуктов химической реакции. Обработка моющими средствами, сильными щелочами и даже кислотами не привела к желаемому результату, радиометр от наших термометров зашкаливал.
Логично было задать нашим преподавателям вопрос: «А как же тогда производить дезактивацию вооружения и боевой техники?» Нам ответили, что продукты ядерного взрыва хорошо поддаются дезактивации с помощью обычных моющих средств, не говоря уже о специально предназначенном для этих целей порошке СФ-2у.
Оставим на совести учёных заключение, что радионуклиды, образующиеся при ядерном взрыве, удаляются с поверхности замасленных машин обычной струёй воды, а моющих средств боятся, как чёрт ладана. Пожарник дезактивировал свой «Москвич» не от продуктов ядерного взрыва, как и я, свой термометр. В Чернобыле тоже не было ядерного взрыва. Так почему же нам те же учёные об этом ничего не сказали? Почему мы до седьмого пота безрезультатно заставляли солдат добиваться полноты дезактивации. Теперь, надеюсь, стало понятно, почему я набрался наглости перед ними извиняться от имени державы. Вспомнив про свой термометр, я на одном из ПУСО лично приказал командиру взвода РХБЗ снять с неподдающегося дезактивации ЗИЛа переднее крыло и любым способом, вплоть до снятия краски, добиться полноты обеззараживания. Крыло довели до металлического блеска, но желаемого результата не добились.
О «Москвиче» пожарника, как и о деталях радиационной катастрофы на «Маяке», я тогда не имел ни малейшего понятия.
А тем временем, решением Правительственной Комиссии, всю технику, которая не поддавалась дезактивации до предельно допустимых величин, отправляли на склад зараженной техники, сразу же получившего прозвище «могильник». Моё повествование предназначено, в основном, для непосвящённого в тонкости моей службы читателя, поэтому я преднамеренно ухожу от специальной терминологии и от массы сопровождающих эту терминологию цифр. Позвольте нам самим разобраться со всеми этими кюри, радами, грэями, зивертами, бэрами, рентгенами в час и просто рентгенами. Я только скажу, что нормативными документами установлены определённые предельно допустимые величины: доз облучения человека, плотности радиоизотопов на местности (я уже говорил о трёх зонах вокруг ЧАЭС), степени зараженности объектов и уровней радиации на местности, величины зараженности воды, сыпучих материалов и пр.
Вернусь снова к «могильнику» зараженной техники, собравший к середине мая половину наших бронетранспортёров, которые мы уже начали снимать со святая святых - складов «НЗ». Имея хорошую герметичность и коэффициент ослабления радиации не менее четырёх, а усиленный свинцовыми плитами - не менее десяти, он был не заменим внутри 30-километровой зоны, не говоря уже об особой. Автомашины, перевозящие грузы, поступали из народного хозяйства и те, которые использовались в особой зоне, к примеру на строительстве «саркофага», нередко в день поступления отправлялись в «могильник». Степень зараженности машин, уже прошедших спецобработку, превышала максимально допустимую в сотни и даже тысячи раз. Создавалась критическая ситуация.
Прибывший в Чернобыль в середине мая Командующий внутренними войсками МВД СССР генерал армии Яковлев И.К., увидев эту громаду бесхозной техники (охранялся этот склад милицией условно), с которой предприимчивые люди уже начали демонтировать целые агрегаты, поставил мне задачу: любыми средствами, вплоть до снятия краски, обеззаразить технику, начиная с БТР. Хотя там техника внутренних войск составляла мизер, он не мог, как государственный человек, равнодушно созерцать «прогул» новой, абсолютно исправной техники.
Несмотря что он был весьма раздражён, я набрался смелости попросить меня выслушать. Докладывал я, уклоняясь от специфической терминологии, как мне показалось не совсем убедительно и долго. За всё это время он ни разу меня не перебил. Я ему доложил об уже голом крыле от ЗИЛа, рассказал о стеклянном термометре, о том, что выброшенные из мирного реактора радиоактивные вещества ведут себя по иному нежели продукты ядерного взрыва и высказал своё соображение по использованию техники, которое возникло у меня в голове как-то экспромтом. Суть его заключалась в следующем .
Прибывшая на территорию АЭС техника, например со щебнем, становится зараженной моментально. Доказано, ходовую часть машин отмыть невозможно. А если после мойки эту машину не выпускать из «особой» зоны, а поступающие грузы, по возможности, перегружать на границе десяти- или тридцатикилометровых зон в зависимости от того, на какую из них пропустит КПП по степени полноты обработки (нормы для каждой зоны были свои). - Сведите меня с Пикаловым, - только и сказал генерал-армии Яковлев И.К.
Генерал-полковник Пикалов В.К., начальник Химических войск Министерства Обороны СССР. После отстранения от общего руководства работами по ликвидации последствий катастрофы начальника ГО СССР генерала армии Алтунина А.Т., возглавил это направление.
Встреча состоялась в тот же день в здании райисполкома г. Чернобыля, где располагалась Оперативная Группа Министерства Обороны.
Мой начальник сразу «потеплел», увидев на карте Пикалова В.К., выделенные особо места дислокации частей, подразделений, войсковых нарядов, ПУСО, постов радиационного наблюдения внутренних войск. Я уже упоминал, что данными обстановки мы обменивались постоянно и на рабочую карту Пикалова В.К. с моей подачи наносил их полковник Васильев И.В.
Я кратко высказал свои соображения. На следующий же день возле КПП появились автомобильные краны, возведены эстакады. С высоты сегодняшнего дня я полагаю, что транспорт, груз которого перегрузить невозможно (автомиксеры, цементовозы и пр.), по сильно зараженным участкам можно бы перевозить на трейлерах. «Могильник», конечно, продолжал расти, но уже не так интенсивно.
Заканчивая работу над одним из этих воспоминаний, в газете «Комсомольская правда» за 13 сентября 2010 года на восьмой странице, я встретил леденящие душу строки о судьбе этого «могильника». Директор общественного фонда «Гражданин» Максим Шингаркин сообщает: «Из Чернобыльской зоны растащили почти всю брошенную там технику. На украинских заводах её переплавляют на трубы и арматуру и продают нам. Но радиация-то в металле сохраняется! И проверять его, конечно, надо». А если это правда? Тогда это ЧП мирового уровня и его необходимо расследовать незамедлительно.
Особо хочу остановиться на защите личного состава от ионизирующих излучений, источники которых в первые дни после взрыва реактора преследовали нас всюду: выпавшие на местность, прилипшие к одежде и технике, поднятые с пылью в воздухе, попавшие в воду и на пищевые продукты. Осиплость голоса, которой мы страдали вплоть до возведения «саркофага», вызывалась в основном большой концентрацией изотопа иода-131, как одного из компонентов распада ядерного топлива, урана. Главный вред он наносил щитовидной железе человека. В качестве профилактического средства медики давали нам таблетки иодистого калия. Щитовидная железа потребляла нормальный (не радиоактивный) иод, блокируя пути проникновения иоду-131.
Главную опасность представляла радиоактивная пыль, по каким-либо причинам, проникавшая внутрь организма. Чаще это была пыль, вдыхаемая с кислородом воздуха. Для защиты от неё достаточно было использовать любой респиратор. Всему личному составу войск и прикомандированным гражданским лицам наша служба выдавала одноразовые марлевые респираторы «Лепесток». Пренебрежение ими грозило мутацией клеток лёгочной ткани и резко повышало риск возникновения злокачественных опухолей. Аналогичные последствия вызывала радиоактивная пыль, попадавшая с пищей или водой в желудок. По утверждению радиологов, доза внутреннего облучения в сотни раз опаснее дозы внешнего облучения от одинаковых по мощности источников радиации.
На борьбу с пылеобразованием не жалели ни сил ни средств. Все дороги от Киева до ЧАЭС и подъездные пути постоянно увлажнялись поливомоечными машинами, иногда для этих целей использовались авторазливочные станции АРС-14. Обочины улиц и дорог поливались водной эмульсией латекса. Устанавливались на всех видных местах таблички с рекомендациями водителям не заезжать на обочину дорог. Во всех помещениях, где работали люди постоянно проводилась влажная уборка, перед входом в здания ставились ёмкости с мыльной водой для обработки обуви. Когда стали созревать в садах фрукты, а урожай черешен в тот год был невероятно обильным, усилилась разъяснительная работа с личным составом об опасности их употребления даже мытых.
Не мало проблем возникло при организации защиты личного состава от внешнего гамма-излучения. Оно было всюду, круглосуточно «накачивая» людей бэрами. Я обещал уклоняться от ядерной терминологии, но знать понятие дозы облучения и мощности дозы облучения и основных единиц их измерениия считаю для всех полезным. Единицы измерения дозы, рентген и бэр (биологический эквивалент рентгена - на сегодняшний день устаревшая единица), отличаются не значительно: 1бэр=1,2 р. Это «на пальцах» означает, что часть радиации проходит сквозь человека, не нанося ему вреда. Мощность дозы или, что одно и то же, уровень радиации измеряется в рентгенах в час (бэр в час не имеет физического смысла). Если вы находились на местности с уровнем радиации один рентген в час, это означает что ваш организм за час накопил дозу один рентген или почти один бэр. Используя эти знания, вы можете теперь самостоятельно подсчитывать дозы, которые фигуранты моего повествования получили или могли получить, находясь в зоне радиоактивного облучения. Согласно нормативных документов, допустимые дозы облучения за год составляют: для работников АЭС – 10 бэр, для жителей города энергетиков (сюда автоматически попали все ликвидаторы) – 5 бэр, остальное население – 0 бэр. Для работников АЭС и членов их семей больше не потому, что у них организмы приспособились к радиации, они за вред здоровью получают компенсацию. Попавшему под облучение населению после чернобыльской катастрофы держава тоже обещала выдавать такую компенсацию.
В первые дни после взрыва на ЧАЭС, когда ещё не было никаких зон отчуждения, для вверенной мне службы РХБЗ главной задачей было не допустить переоблучения личного состава караула, охраняющего станцию, а также ликвидаторов.
Уровни радиации вокруг разрушенного реактора составляли сотни тысяч рентген в час. По мере удаления от него уровни уменьшались и составляли в стороне от следа на расстоянии 1-3 километра, например в городе энергетиков Припять, десятые доли рентген в час. Офис оперативной группы МВД, в том числе и внутренних войск 26 и 27 апреля располагался в Припяти, а после эвакуации населения, передислоцировался в здание РОВД г. Чернобыль. Уровни радиации в Чернобыле составляли сотые доли рентген в час.
В городе Чернобыле в здании райкома партии ежедневно (выходных и праздников не было ни у кого) проходили заседания Правительственной Комиссии. В различных частях города размещались оперативные группы всевозможных организаций, много сил и средств было задействовано в начале на укрощении разрушенного реактора, а затем на возведении над ним так называемого «Саркофага». Население к 7 мая из города было эвакуировано.
Хотя эвакуацией населения мы не занимались, отмечу, что жителей населённых пунктов Челябинской области, попавших под след от «Маяка» выселяли без объяснения причин спустя несколько недель, а то и месяцев после заражения.
Как членам нашей Оперативной группы, так и многим другим ежедневно приходилось ездить на АЭС. Внутренним войскам совместно с милицией обеспечивать пропуск и охрану, курсантам пожарных училищ и военнослужащим, призванным из запаса совместно с подразделениями инженерных войск, осуществлять дезактивацию территории АЭС, многочисленным ПУСО, развёрнутым от подразделений РХБ-защиты внутренних войск, частей ГО СССР и других осуществлять дезактивацию техники и санитарную обработку людей, я уже не говорю об авиаторах и очень больших силах, занятых укрощением реактора. Всё это проводилось в условиях непрекращающегося действия радиации.
Дозиметрический контроль, то есть учёт накопленной каждым ликвидатором дозы облучения, и не допущение набора её более 5 рентген, стал более чем актуальным с первых же часов после зловещего взрыва. Организация его является одной из важнейших обязанностей службы РХБЗ. Приходится, к стыду, констатировать, что мы эту обязанность не везде восприняли как первейшую. Бывая в частях и подразделениях внутренних войск Украины, я с ужасом обнаружил, по состоянию на 4 мая ни в штабе войск, ни в частях, судя по отсутствию от них донесений, к этой работе приступать даже не пытались. Но, если непредставление донесений из подчинённых частей в Киев, а из Киева в Москву можно ещё объяснить пресловутой секретностью, то отсутствие учёта доз личного состава, уже находящегося в зоне заражения, кроме как безответственностью отдельных лиц, не объяснить. Я ничего не имею против начальника службы РХБЗ этого объединения внутренних войск полковника Паненко Ю.С. Его службе в Чернобыле больше всех досталось и она, при чрезвычайной нагрузке на личный состав и технику, не дрогнула. Отличное подтверждение этому, высокая оценка действий этой службы в высших инстанциях страны и награждение полковника Паненко Ю.С. Орденом "За службу Родине в Вооружённых силах" 3 степени. Этот неприглядный факт с дозконтролем я отметил и в материале, опубликованном в специальном выпуске журнала «На боевом посту» за 1987 год. При встрече со мной полковник Паненко, сказал, что, мол, напрасно я это сделал. «Вы хотите сказать, что это не правда?» - спросил я у него. «Правда…, но всё равно не надо было.» - заключил он.
Надо, ещё как надо, Юрий Семёнович! Если бы наши коллеги из Челябинска-40 тридцать лет назад правдиво рассказали о том, что по их или не по их вине делалось не так, не стояли бы открыто на постах под радиацией не оповещённые об этом наши часовые, не отмывали бы под палящим солнцем не поддающиеся дезактивации машины, дома, заборы и даже деревья, не рисковали бы здоровьем и не тратили бы государственные деньги на захоронение «Рыжего леса»…
Нам, пусть несколько запоздало, но удалось организовать контроль облучения личного состава. Ликвидаторы по сей день обращающиеся за подтверждением своего там участия, и на основании записи в "Журнале учёта доз радиоактивного облучения"с благодарностью его получают. Чего не могут до сих пор никак добиться воины частей внутренних войск, попавших под заражение на «Маяке» в 1957 году.
Как оказалось, свои ляпсусы, допущенные на «Маяке» Гражданская Оборона пыталась копировать и в Чернобыле. Подполковник ГО из Киева нам с полковником Филоном А.Б. с пеной у рта навязывал более частую чем обычно смену часовых на постах по охране ЧАЭС. Когда я, с карандашом в руках доказал ему обратное, он ответил, что в Кыштыме эта система себя оправдала. Мы не знали, а в ГО СССР ведь знали о деталях катастрофы на «Маяке» и без всякого анализа приняли их за образец. Подтверждение тому, что подполковник ГО из Киева сказал правду, я нашёл в уже упоминавшемся донесении генерал-майора Алейникова Г.И. министру:
«Проведенным изучением уровня радиации на всех постах установлено, что на ряде постов нести службу невозможно, а на некоторых постах можно находиться от одного до трёх часов в сутки при наличии специальной защитной одежды. Поэтому для таких постов вместо трёх смен часовых … требуется до 12 смен. Увеличение количества личного состава на посты с большой загрязнённостью в настоящее время произведено за счёт численности временно снятых постов. В дальнейшем при необходимости выставления всех постов,при наличии уровня радиации по состоянию на 4 октября, потребуется увеличить численность охраны на 456 человек».
Службы РХБЗ в частях внутренних войск тогда не было. А предшественники нынешней ГО, вместо создания защитных сооружений для часовых (вспомните свинцовые будки на постах по охране ЧАЭС), нашли выход в более частой беготне по зараженной местности и распределении доз облучения между дополнительно направляемыми туда людьми.
А чего стоит рекомендация использовать на постах для защиты от внешней радиации специальную защитную одежду! Да нет её и поныне. Большой проблемой стало для службы РХБЗ обеспечение дозиметрами. В каждом подразделении от роты и выше у нас были на вооружении комплекты индивидуальных дозиметров ДП-22в с пятьюдесятью «ручками» ДКП-50 (дозиметр карманный прямопоказывающий) с диапазоном измерения от нуля до 50 рентген. При работе вблизи разрушенного реактора (убедился сам во время рекогносцировки) стрелка была как живая, для работы же в местах с уровнями радиации в сотые и даже десятые доли рентгена в час он не годился. Эти дозиметры предназначены для использования в условиях войны с применением ядерного оружия.
Более чувствительные дозиметры ДК-02 с диапазоном измерения от нуля до 200 миллирентген в час комплектом в 10 штук были в ремонтно-градуировочных мастерских соединений. Мы их собрали, но проблему они не сдвинули с мёртвой точки. Дозиметрическая служба АЭС не могла войска обеспечить своими накопителями доз. Мало того, что средств технического контроля облучения хватало далеко не всем, те дозиметры, которые мы выдавали ликвидаторам, часто становились их трофеями. Хотя дозиметры имели нумерацию и выдавались под роспись, они почему-то «нечаянно» терялись, кем-то «воровались», а то и просто также «нечаянно» увозились домой.
В этой проблеме напрашивается несколько выводов:
- организовать разработку дозиметров для использования в местах с низкими уровнями радиации;
- выдавать дозиметры всему личному составу подразделений, несущих службу по охране радиационнорисковых объектов;
- закреплять дозиметры за каждым военнослужащим на постоянной основе, как, например, закрепляются оружие и противогаз;
- полученную военнослужащим суммарную дозу облучения, по окончании службы (командировки) записывать в медицинскую книжку, военный билет или выдавать заверенную печатью справку.
Абсолютно не оправдали себя, выдаваемые на руки лицам, убывающим по окончании работ, карточки учёта доз облучения. Не найдя ответственных за снабжение специальными бланками на узорно-защищённой бумаге, в подразделениях их писали от руки или, в лучшем случае, печатали на машинке. А уж кто и что в них записывал, порой, не поддаётся осмыслению. Результаты записей в журналах учёта доз радиоактивного облучения должны быть на строгом контроле у медицинской службы.
А пока для нас проблема с техническими средствами дозиметрического контроля оказалась тупиковой. Учитывая то, что подразделения и войсковые наряды внутренних войск, в основном, несут службу и располагаются стационарно, стало возможным осуществлять групповой метод контроля радиоактивного облучения. Посты радиационного наблюдения, как я уже отмечал, везде у нас там были, а время нахождения в зараженной зоне определялось конкретной обстановкой. Метод достаточно приемлемый, хотя грешил субъективизмом в использовании исходных данных для подсчёта доз облучения.
Тем не менее он нами широко использовался, особенно в зонах отчуждения (30-км) и строгого контроля (10-км). В особой зоне групповой метод обязательно подкреплялся показаниями дозиметров, которыми обеспечивала нас служба радиационной безопасности АЭС. В этой зоне предельно допустимую дозу в 5 бэр многие ликвидаторы набирали очень быстро. Призывавшиеся военкоматами первоначаль но на три месяца военнослужащие запаса, прозванные сразу же «партизанами» по этой причине быстро «кончались» и переводились в зону отчуждения на строительство ограждений. Решение Правительственной Комиссии об увеличении срока призыва до шести месяцев «партизанами», у которых истёк срок командировки, было ими воспринято болезнено. Дело доходило до срыва запланированных на этот день работ. Это был единственный случай проявления «не стойкости и не патриотизма» ликвидаторов, списанный на упущения в политико-воспитательной работе.
Но, если личный состав караулов можно безболезненно было менять сразу после набора 5 рентген, то критическая ситуация создавалась со специалистами: водителями БТР, экипажами машин РХБ-разведки, командирами нештатных дозоров радиационного наблюдения. Откомандирование их из действующих соединений и частей оказалось делом не простым, существенно дело не решало, да и подрывало боеготовность войск.
Дальнейший опыт использования личного состава показал, что и шестимесячный срок командировки ликвидаторов не достаточен. Переоблучённых отправляли домой и создавался дефицит рабочей силы при всё возрастающем объёме работ. Проблему «решил» приказ Министра Обороны, увеличивший предельно-допустимую дозу облучения в пять раз (!), с пяти до 25 бэр. Как не вспомнить в этом случае анекдот про сидящего на строгой диете больного, которому врач запретил пить спиртное, есть острую и жирную пищу. Выход подсказал грузин, у которого были те же проблемы: «Ара, я дал сто рублей и мне доктор всё разрешил».
Теперь спустя 30 лет после Чернобыльской катастрофы стало очевидно, что этот «выход из положения» , в итоге породил массовые заболевания ликвидаторов, многих привёл к инвалидности и преждевременной смерти.
Новая «предельно-допустимая» доза тоже, хоть медленнее в 5 раз, но тоже набиралась, даже нами, руководителями. Очевидно, когда прояснилось что в Чернобыле не так уж опасно, а может быть и по служебной необходимости, в июне 1986 года к нам зачастили разного рода руководители и узкие специалисты. Ладно, приехали, работайте. Но некоторые понятия не имели, что им «работать». Таких руководителей мы лично (иначе нас не поймут) зачем-то сопровождали по АЭС, поближе подводили к местам производства радиационноопасных работ, отвечали на «важные» вопросы, получали «ценные» указания.
Мои предупреждения, что под нами живая, крайне опасная для здоровья радиация, как правило мало действовали, мол, мы же сами стоим. Гость, набрав какую Бог ему послал дозу уезжал, автоматически увеличив нашу на такую же величину. Рядовые специалисты в любую зону, включая саму АЭС, могли попасть и без сопровождения, выписав пропуск согласно командировочному предписанию.
Всё бы ладно, но они к тому же буквально «доставали» нас далеко не деловыми, к тому же обращёнными не по адресу вопросами, например ко мне: «Сколько отстрелено собак? , Будут ли сооружать саркофаг?, Будут ли льготы для ликвидаторов? и пр.»
Было поползновение организовать в конце рабочего дня наше заслушивание. Не успели мы повозмущаться, как вопрос отпал сам собой: слишком для гостей поздно мы прилетали, приезжали и приходили с задания.
Отсюда напрашивается вывод, прибывший в командировку ликвидатор, обязан кроме командировочного удостоверения, предъявить свои функциональные обязанности и срок выполнения намеченных работ.
Наша служба такие функциональные обязанности разработала для всех своих специалистов, направляемых в Чернобыль. С разрешения Главнокомандующего внутренними войсками по нами разработанному графику через месячную должность начальника службы радиационной безопасности ОГ ВВ прошли все начальники службы РХБЗ объединений, соединений и отдельных частей войск. В 1988 году на базе одной из частей, выполняющей служебно-боевые задачи в Чернобыле, мы провели учебно-методический сбор руководящего состава службы РХБЗ внутренних войск страны. Эта тема ныне включена в программу боевой подготовки войск и отрабатывается на разного рода учениях. Третий раз на одни и те же грабли теперь наступать нам должно быть «стыдновато».
Я исключительно благодарен всем, ныне здравствующим генералам Дубиняку В.С., Чусову Е.Н., полковникам Побединскому В.Я., Назарову Н.А., кто разделил со мною горькую чашу первых, самых страшных, непредсказуемых дней Чернобыля. Склоняю свою седую голову над могилами погибших и умерших коллег-ликвидаторов: генералов Андрианова Н.В., Бубенчикова Ф.В., Смирнова Н.М., Смыслова Б.К., Сычёва Н.Н., полковников Артемьева Г.А., Попова В.П., Филона А.Б.,
подполковника Баранчук В.Т., майора Епанчинова А.В. и многих других.
Меня там сменил в июле 1986 года мой начальник, полковник Артемьев Герман Александрович, отдавший всего себя службе РХБЗ внутренних войск. Последние годы жизни оказались для него очень мучительными. Обездвижение суставов и злокачественные новообразования – участь многих переоблучённых чернобыльцев. Руководителем Оперативной Группы внутренних войск с ним в это время был Начальник Главного Штаба генерал-лейтенант Бубенчиков Ф.В. Это тот самый генерал, который в ответ на намерение министра среднего машиностроения Славского Е.П. в виду «мнимой» угрозы лечь и спать рядом с разрушенным 4 энергоблоком сказал: «Когда мне исполнится 80 лет и я лягу рядом с Вами, а сейчас мы посылаем туда своих детей». На тот момент из-за пресловутой секретности, 88-летний министр ещё сам не знал, что происходит на ЧАЭС.
Мне пришлось с небольшими перерывами работать под началом генералов Сычёва Н.Н., Смыслова Б.К. и Дубиняка В.С. Эти, в высшей степени государственные люди, сумевшие при максимальной нагрузке моральных и физических сил, обеспечить руководство большими массами людей, разгрузкой в кратчайшие сроки прибывающих ежеминутно вагонов с грузами и доставкой этих грузов к месту производства работ. По любому вопросу, касающемуся действий внутренних войск внутри 30-километровой зоны они должны были готовы держать отчёт перед Правительственной Комиссией. Ответственность сверхвысокая. Так, за малейшую потерю контроля над ситуацией, был немедленно освобождён от занимаемой должности Начальник Гражданской Обороны страны генерал армии Алтунин А.Т. Полагаю, что о себе эти генералы расскажут сами.
Заверяю читателя, что все, оставшиеся в живых фигуранты, дали своё согласие на роль, которую я им отвёл здесь в своих воспоминаниях. Я пытался себя и свою службу не особо жаловать, признавая, что сработать мы могли лучше. «Камешки» же в огород взаимодействующих с внутренними войсками структур, брошенные мною с их согласия, яркое свидетельство того, что мы взяли вместе печальный УРОК Чернобыля и вместе должны сделать из него надлежащие ВЫВОДЫ.
Особо выражаю свою благодарность отделу, руководимому полковником Назаровым Н.А. Его офицеры: Иванов В.В., Сорокин М.П. и другие, работая в круглосуточном режиме по сбору, обработке и обобщению информации о радиационной обстановке в чернобыльской зоне и контроле облучения личного состава войск, обеспечили в полной мере необходимыми данными все структуры Главного Управления войск, что позволило свести к минимуму отрицательные последствия радиации на личный состав задействованных там частей и подразделений.
Если на негативных моментах моего рассказа кому-то захочется "заработать очки" - Бог с ним. Мои слова обращены ко всем благоразумным людям планеты. Постигла ядерная беда мою страну в Чернобыле, Японию в Фукусиме, не доведи Господь постигнет ещё кого-то где-то. Одно дело беда, основанная на ошибках, другое - на умышленных действиях с катастрофическими последствиями для многих, ни в чём не повинных людей и даже народов. Верю, коллективный разум победит! Цивилизация достигла того уровня, чтобы не только не допустить ядерной войны, но и все накопленные ядерные боезаряды перенаправить в мирную атомную энергетику, будущее за которой несомненно.
Чернобыльская катастрофа преподносится средствами массовой информации как техногенная. Это не совсем так. Эта катастрофа напрямую связана с деятельностью человека. Не научились ещё люди, да и вряд ли когда-нибудь научатся, создавать машины, которые сами бы себя ремонтировали, ни при каких обстоятельствах не выезжали на полосу встречного движения, не врезались в небоскрёбы.
Мне, специалисту в этой области, очевидно, не дано понять, зачем надо было выводить из эксплуатации чернобыльскую атомную электростанцию, дававшую более десяти процентов электроэнергии в Украине. Люди, работая вахтовым методом, ещё в течение многих десятилетий обеспечивали бы свои потребности самой дешёвой в мире и крайне дефицитной на данный момент электроэнергией. Ещё, с моей точки зрения, более абсурдным звучит заявление некоторых горячих голов о запрете создания объектов ядерной энергетики вообще.
Надо идти в ногу с прогрессом! Научные достижения, собирающиеся по крупицам, необходимо использовать не халтуря, а при работе не надеяться на авось. Необходимо осознание высочайшей, неусыпной ответственности каждого из нас за порученное дело.
Литература:
Грабовой И.Д. и др. Чернобыль: Катастрофа.Подвиг.Уроки и выводы. М 1996 г.
Демидов Н.И. МВД в Чернобыле и Кыштыме. М 2000 г.