Солдат армии Каппеля

Книга возможна для чтения, но материал "сырой", нуждается в уточнении, исправлении и дополнении.

Русак Екатерина.

Альтернативная история.
Серия "Агасфер". Третья и четвертая книги.               

СТО ЛЕТ НАЗАД.


Аннотация.
Этот роман-хроника – следующая книга о приключениях Михаила Рабера, ставшего тайным агентом группы Межвременья из Будущего. Рабер продолжает поиск причин Апокалипсиса, который в 2135 году полностью уничтожил жизнь на Земле.
В этот раз Рабер становится активным участником белогвардейского мятежа Комуча на Волге, офицером Народной армии, возглавленной еще никому не известным подполковником Каппелем.
Все исторические события, портреты, фамилии и характеры упомянутых в книге лиц, кроме попаданцев, подлинные. В основу произведения по большей части легли мемуары и  дневники белогвардейцев, воспоминания очевидцев реальных событий. Все даты в книге даны в новом стиле.


От автора.

Когда я начинала эту книгу о белом движении я грезила себе шеренги белогвардейцев мужественно идущих в атаку, парады и блестящих офицеров в салонах в окружении прекрасных дам. Но в процессе работы все эти мои представления развеялись как дым. Все оказалось иначе.
Волжская армия В.О. Каппеля на девяносто процентов состояла из крестьян, большинство офицеров забыло о всякой чести и долге и даже мемуары участников этих событий рассказывают не всю правду. Часть ее умалчивается, иное кажется "не заслуживающим внимания". Отсюда у человека, интересующегося эпохой Гражданской войны, возникает мозаичная картина тех событий, не отражающая всю действительность.
Новые факты и все меняется. Я трижды переписывала всю книгу заново.
Мой главные герои - генерал Владимир Оскарович Каппель и Михаил Рабер, попаданец в прошлое из 21 века. Но Рабер больше наблюдатель событий, а не их вершитель. Это всего лишь литературный прием. Дело в том, что мы, живущие в 21 века, можем с трудом разобраться в тонкостях и деталях жизни происходившей сто лет тому назад. Чтобы понять и прочувствовать то смутное время, надо жить в нем. А этого мы себе позволить не в состоянии. Разве наш современник сможет увидеть разницу между левым эсером и меньшевиком летом 1918 года?
Это не столько книга о попаданце, сколько художественный полноценный роман-хроника с детализацией ежедневных событий и перепроверенным справочным материалом. Основанная на мемуарах белых офицеров она дополнена из чешских и советских ранних источников, архивов, сообщений очевидцев. В итоге получилась историческая реконструкция, эпические рассказы о Каппеле уступили место живой действительности. Я не делаю многочисленные сноски на использованный материал, потому, что это не научная работа. Но могу уверить, что информация для книги взята из заслуживающих уважения надежных источников.
Представленная книга не закончена. Исправить и дополнить ее никогда не поздно.
Буду рада получить помощь в виде любой информации по этому историческому промежутку времени на Волге, связанной с именем Каппеля.

                Славным жителям города Самары посвящается.

ПРОЛОГ.

Я проснулся лёжа в своей постели. Скосил глаза на окно, неплотно завешенное шторами. Утренний голубоватый свет наполнял мою комнату. Мою ли?  Я  резко повернул голову, и остатки сна мигом меня покинули. Рядом со мной тихо спала Лилиана!
Вот это новость! Откуда она тут появилась? Я же совершенно ясно помнил, что она была мертва и была похоронена на кладбище Карымска! Она что, воскресла? Не может этого быть! Может быть, я сплю? Я легонько провёл пальцами по её щеке, намереваясь убедить себя в том, что это сон. Но никакой это был не сон! Её пальцы во сне поймали мою руку и легонько сжали. Тепло пальцев Лилианы убедили меня, что она жива, и я тоже не сплю.
Что такое со мной случилось в этот раз? Неужели я, запутавшись во Времени, попал в его петлю, из которой нет выхода?  Мне было ничего непонятно.
Я, расставшись с Самуилом Штерном, ехал на автомобиле из Читы в Иркутск. Задремал. Но домой так и не попал, очутившись снова здесь. Подозреваю, что водитель и охранник, сопровождавшие меня были совсем не простыми служащими Самуила Штерна, а людьми его тайной группы, посвящённые в его планы. И с их "помощью" я снова оказался тут… Зачем? Почему меня сразу не предупредили об этом? Ведь я дал добровольное согласие на работу в группе Межвременья...
Неужели я действительно неумолимо превращаюсь в легендарного бессмертного Агасфера, вечного скитальца в мире под солнцем, который никогда не знает покоя?
Мне известно, что пока я нахожусь в другом времени, я не старею в своём. Это радует. Но с другой стороны в своё время я возвращаюсь всего лишь на несколько коротких часов. Это раздражает.
В Межвременье я уже третий раз. В первых двух путешествиях я приобрёл огромный жизненный опыт, знания, прошёл школу выживания. Я вовсе не жалею об этом…
Люди, которых я встречал, были каждый интересен по-своему. И от каждого человека я стремлюсь научиться  чему-то полезному. Я учусь, жадно поглощая знания, постоянно совершенствуюсь. Знания никогда лишними не бывают. В этом я уже многократно имел возможность убедиться.
Перемещение во времени уже не было для меня чем-то необычным, шокирующим. Я поймал себя на мысли, что для меня это стало довольно обыденным явлением. Подумав об этом, я невольно улыбнулся.
Я, стараясь не разбудить Лилиану, тихо встал и не спеша оделся. Одежда, которая висела на вешалке, принадлежала мне: мундир казачьего Атамана отдельного отряда Иркутских казаков России. Выглянув в окно, я лишь убедился, что опять нахожусь в покрытом снегом, затерянных в снегах бескрайней Сибири, славном городке Карымске. В окно я сразу увидел свой грозный БТР, стоящий напротив моего дома, несколько казаков и казачек, занятых каким-то разговором…
Итак, я снова в Карымске! В Будущем, из которого я один раз ушёл, застрелившись на могиле Лилианы. Из путешествия во времени, что бы мне вернуться обратно в своё время, можно было уйти только через смерть. Поэтому, вернувшись обратно, я не мог знать, какой сегодня день и месяц на дворе. Но что сейчас снова 2134 год сомнения у меня не вызывало.
- Мишенька! – послышался сзади тихий, сонный голос Лилианы. – Ты куда собрался?
- Я… э… это решил на улицу выйти, - ответил я, поворачиваясь к ней. – Мороза вроде нет. Покурить хочу на свежем воздухе…
- Сегодня у всех выходной день, - напомнила она. – Первый за всё время, когда мы приехали сюда. Отдохни, Мишенька. Поспал бы лучше.
- Выходной? – переспросил я. – Какое сегодня число?
- Шестнадцатое ноября, кажется. Разве ты забыл?
Ого! Интересно! Я помню, что первые признаки надвигающейся гибели мира начались только после Нового года. Значит, полтора месяца у меня есть в запасе. Правда, теперь Лилиана ещё мне пока ещё не жена, потому, что свадьбу с ней мы праздновали в конце этого года…
Но как я снова попал сюда? У Лилианы спрашивать бесполезно. У кого-то ещё - бессмысленно. На мой вопрос никто не ответит.
- Мишенька? – голос Лилианы стал какой-то встревоженный. – С тобой действительно всё в порядке? Ты как-то побледнел?
Я почувствовал, что по моему лицу стекают крупные капли пота.
- Что-то неважно себя почувствовал, - ответил я и поспешно отвернулся.
- Я позову доктора! – Лилиана отбросила одеяло, и я мельком увидел её обнажённые стройные ноги. Странно, но вид её ног, от которых я сходил с ума, быстро привёл меня в чувство:
- Дорогая, не нужно никого звать! Я в полном порядке, Лилиана. Мне уже лучше. Свари мне, пожалуйста, крепкого кофе, я больше нуждаюсь в этом бодрящем напитке. Мне надо побыть одному, подумать, и прошу, любовь моя, не отвлекай меня сейчас на праздные расспросы.
Лилиана не еврейка, как я. Но в её поведении часто прослеживаются черты моей нации. Она никогда не задаёт лишних вопросов. Она всё делает молча и так, как мне нужно. Она прекрасно чувствует мое настроение. И за это я её уважаю. И люблю, конечно. Безумно, страстно. Она для меня всё в этом чужом для меня мире.
Пока Лилиана готовила кофе, я попытался отмотать время обратно, возвращаясь к событиям, произошедшим до шестнадцатого ноября 2134 года.
Самуил Александрович Штерн, человек, которого я случайно встретил в своем времени, в 2011 году, оказался самым настоящем пришельцем из Будущего. Но позже выяснилось, что он не просто обычный пришелец, а  беглец из времени, в котором сейчас находился я. Он рассказал мне про кошмарный Апокалипсис, который в скором времени должен охватить всю Землю. Так, благодаря нему, я уже сделал два путешествия во времени и частично увидел все признаки надвигающейся угрозы.
Апокалипсис оказался совсем не романтичным и не зрелищным. Это только в американских фильмах главный герой всегда находит какой-то совершенно оригинальный способ бороться с пришедшей извне угрозой и мужественно спасает себя, свою семью и заодно окружающий его мир. Сомневаюсь, что любой из вас смог бы предложить в той ситуации, в которой оказался я, нечто полезное для пути к спасению планеты.
Всё случилось совсем не так, как я рисовал себе Конец света. На Земле, по причине, оставшейся для меня неизвестной, начался сначала медленный, а затем лавинообразный распад всех химических элементов, сложные элементы стали необъяснимо терять электронные слои, постепенно превращаясь в более простые соединения. Это наблюдалось во всём. Вода теряла свои свойства, металлы рассыпались, медленно менялся химический состав атмосферы… Весь привычный нам мир семимильными шагами переходил на космические "вечные" элементы: Водород, Гелий, Силиций, Железо… Те самые обычные элементы таблицы Менделеева, которые можно легко и повсеместно встретить в бескрайних просторах мертвого космоса. Вследствие этого произошло резкое нарушение биологического равновесия. Все живое на планете, не выдержав мутаций, стало погибать.
Действительно ли ядерная война спровоцировала эту катастрофу и вызвала  распад элементов, я, к моему сожалению, в прошлое моё путешествие так и не узнал.
И будь ты гениальным химиком, лауреатом Нобелевской премии хоть десять раз – это не повлияет на ход предначертанных событий… Нельзя остановить взглядом цунами, нельзя криком бороться с торнадо... Против истории всего мира на пути не встанешь!
Теперь я снова в Будущем. В Будущем, в котором неумолимый процесс распада вещества уже начался, только он пока незаметен для людей, пытающихся любой ценой выжить после третьей всемирной атомной войны. Это страшно. Равносильно ждать смерти после вынесения тебе приговора о смертной казни. Но тут об этом кошмаре пока знаю здесь лишь я один.
Но что я могу предпринять? Как я, обычный, в общем-то, человек, смогу спасти весь мир от неминуемой гибели?
Главное, что я не один. Меня окружают верные мне люди, большинство из которых можно назвать друзьями. Мы вместе воевали, вместе строили новую жизнь.
Мы теперь - казаки. Мы - одно целое в Новой России.
Валера Шиков. Хотя все мы называем его Штык. Имеет чин в казачьих войсках: хорунжий. Он всегда при мне. Старается быть во всём похожим на меня, даже в мелочах. Я для него - авторитет и первостепенная фигура. В его преданности можно не сомневаться. Он бывший контрактник, успевший послужить России в горячих точках. Я хочу сделать его начальником своей личной охраны. Знаю, что он меня не подведёт.
Евгений Ёж. Сотник казачий и лучший завсклад. Хотя Евгений молчалив, несколько застенчив, но ему можно доверить любое дело по гражданской части. Справиться и даже сделает больше, чем надо.
Станислав Лука. Вахмистр. Прекрасный инженер-механик, у которого любой испорченный мотор или механизм начинает работать. Вечная улыбка никогда не сходит у него с лица. Что же, может быть так и надо смотреть на жизнь.
Есаул Николай Кривошеев. Он из бывших военных. Спецназ России. Николай командует всем казацким народным ополчением, а по существу - начальник всех вооружённых сил нашей новообразованной Иркутской казачьей республики.
Максим Ледовый. Это единственный человек из бывших Российских чиновников-полицейских, который в исключительном порядке был принят в число Иркутских казаков. Его судьба довольно трагична. Он честен, прямолинеен, никогда не терпит несправедливости. Очень любит свою жену. Именно из-за неё был деклассирован и едва не попал под суд офицерской чести в старой России будущего. Но тому помешала внезапная Третья мировая война. Он был подполковником полиции России, и сейчас носит равнозначное звание казачьего Войскового старшины.
Наверное, нам всем вместе следует обсудить создавшееся положение…
Допив кофе, я связался по рации со своими старшинами. Выходной день, но та беда, которая надвигается на наш мир, не терпела отлагательств. Я вызвал всех казачьих старшин, назначив им явку ко мне через час. Немного подумал и вызвал ещё "деда".
"Дед" – бывший хакер. Когда мы с переселенцами из центральных районов России, спасаясь от радиации, прибыли в Карымск, заброшенный городок в Иркутской области, он был единственным обитателем этого поселения. Деклассированный, отсидевший в тюрьме двадцать пять лет за грабежи электронных счетов государственных банков. Я круто изменил судьбу деда и назначил его хранителем библиотеки, отдав в его ведомство весь архив информации на серверах. Дед, получив такой ответственный пост, был благодарен мне за это по гроб жизни и выполнял свою работу не на страх, а на совесть.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

СОЛДАТ АРМИИ КАППЕЛЯ.


"...Пройдет лет сто или двести. Большевики рухнут. Потому что никаких природных ресурсов не хватит даже в такой стране, как наша Россия, чтобы прокормить безумное стадо. И вот тогда придут больные, изуроченные люди и попытаются - может быть даже искренне - что-то изменить. И ничего не получится, потому что заряд векового бессилия слишком силен. Но это, поверьте, не самое страшное. Те потомки дворянства, казачества, кои непостижимом образом уцелеют в кровавой мясорубке большевизма - случайно ли, ценою предательства предков - кто знает? Так вот они создадут "дворянские собрания", "офицерские собрания", и т. д... Будут воссоздавать дипломы и родословные, звания и ордена, а по сути своей, все равно останутся прачками и парикмахерами... Исключения только оттенят всеобщее печальное правило. Увы..."
Генерал-лейтенант Белой армии России Е.К. Миллер.


Глава 1. Провал во времени.

03 мая 1918 года. 10 часов 50 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской области.

Карымск будущего представлял собой небольшой городок, состоящий из нескольких четырехэтажных домов. Он ничего не имел общего с тем Карымском, который существовал в моем времени, в 2011 году. Мы, приехав в Сибирь, заселили его, твердо намереваясь остаться тут навсегда. У нас был значительный запас продовольствия, промышленных товаров и различного оружия. В том числе несколько исправных боевых машин - четыре БТР и легкие бронированные автомобили с пулеметами на крышах. Это вооружение позволило казакам защитить местное население от новоявленных банд и организовать нечто вроде республики, в которой я являлся войсковым атаманом и первым ее президентом.
Я занимал одну из квартир в Карымске на первом этаже. Но в ней я не только жил с Лилианой. В этой квартире одновременно находился и штаб казачества.
В течение часа все старшины, один за другим, явились ко мне домой. Они рассаживались по своим местам в кресла, посматривая на меня с некоторым недоумением, тревогой и даже обидой. Никто из них не знал причины такого срочного вызова. Но они и не делали ничего такого, что бы выглядеть невозмутимыми.
Мой рабочий кабинет занимал одну из трёх комнат моей квартиры. Скажу, что главной его достопримечательностью был мой портрет написанный маслом и повешенный на стену за моей спиной. Его преподнесли мне жители соседнего посёлка в знак уважения.
Выполненный профессиональным, но спившимся художником, он изображал меня в зеленом мундире атамана Забайкальских казаков ещё времён начала двадцатого века. Художник, мне кажется, несколько поскупился на награды, снабдив меня каким-то неизвестным мне нагрудным крестом и крестом, висевшим у меня на шее. Но портрет в целом мне понравился. Я на нём эффектно смотрелся на фоне трёхцветных царских знамён. С волевым взглядом, устремлённым куда-то вдаль… Одним словом, замечательно я на портрете получился.
- Зачем собрал нас, атаман? - первым нарушил общее молчание есаул Кривошеев.
- Есть нехорошие новости, - вздохнул я, обдумывая как начать неприятный разговор.
- Что же такого произошло из ряда вон, Михаил Аркадьевич?
Это Максим Ледовый. Он начальник нашей полиции и жандармерии. И его торопливость вполне понятна.
Но ответить на его вопрос я не успел. В прихожей громко хлопнула входная дверь и в комнату вошёл, точнее, стремительно ворвался майор Водопьянов.
Водопьянов - командир забытой всеми танковой части Российских войск, сохранившейся в глубоком тылу и поэтому не принимавшей участия в военных действиях. Эта часть теперь вошла в состав вооруженных сил нашей республики. Теперь Водопьянов занимает должность начальника штаба. Я своей властью произвел его в полковники, но к своему новому званию он еще не привык.
- Заседаете? Что вообще тут происходит? - спросил Водопьянов, окидывая нас всех взглядом, и срываясь на крик, бросил: - Кто мне сможет объяснить, что твориться вокруг?
Все старшины, как по команде повернули головы и выжидательно уставились на начальника штаба.
- А что случилось, Валентин Валерьевич? - спросил Кривошеев. - О чем вообще идет речь?
- Что случилось? - загремел Водопьянов. - А то вы не знаете?
- Не знаем, - спокойно отозвался я, хотя мне было тяжело сохранять спокойствие. И на то у меня были причины. Как же! Я час тому назад неожиданно для себя совершил переход в другое время, который был не в состоянии объяснить. Я не знал причин перехода и не мог знать его последствий.
- Вы на улице были? - с каким-то рычанием в голосе продолжал Водопьянов. - И ничего не заметили?
- А что мы должны были заметить? - вопросил Лука. - Похолодало. Так скоро зима наступит.
- Зима!? - еще сильнее закричал Водопьянов – Какая к черту зима! Протрите глаза! На улице весна!
- Ну, ты, братец, хватил! - покачал головой Валера Штык. Штык всегда держался со всеми несколько фамильярно, даже со мной, но никто на него за это не обижался. Штык знал меру в своей фамильярности и никогда не переходил границу дозволенного.
- Да я ничего не пил! - рассержено набычился Водопьянов и его лицо покраснело от гнева. - Выйдите во двор и убедитесь сами!
Я повернулся и посмотрел за окно. Снег по-прежнему лежал, покрывая землю Карымска. Мои движения не укрылись от глаз Водопьянова.
- Снег лежит здесь! - подтвердил майор. - А в трех километрах от Карымска никакого снега вообще нет! Там деревья стоят покрытые молодыми листьями! И трава зеленеет вовсю!
- Что-то я ничего не понимаю! - сказал есаул Кривошеев. - Валентин Валерьевич, ты это что, серьезно?
- Нет, пошутить решил! - громко ответил майор. - Собирайтесь, казаки, поехали, покажу! Сами убедитесь! Не пойму я что-то. Что-то с природой случилось невероятное!
Услышав такую дикую новость от начальника штаба у меня внутри что-то словно оборвалось, и тревога запала в душу. Я ожидал всего что угодно, но только не это. Я кивнул, и все старшины дружно засобирались. Мы все, кроме "деда", ждавшего моего вызова на улице, быстро загрузились в дежурный БТР, за руль которого сел Валера Штык и по дороге выехали из Карымска. Проехав три-четыре километра, бронетранспортер остановился, и мы вышли наружу.
Кошмар оказался страшнее, чем я мог его себе представить. У всех без исключения старшин округлились глаза и отвисли челюсти, когда они начали озираться кругом.
Представьте себе кусок земли, на котором зима и весна не сменяются постепенно, а мирно сосуществуют и при этом имеют четкую и ровную границу! Тут весна, тепло, травка с цветочками, а рядом в пяти метрах лежит снег и по-зимнему холодно! От такого можно запросто сойти с ума!
Мы ошалело переходили из одной зоны в другую, издавая нечленораздельные звуки и высказывая вслух свои впечатления.
- Вот узнаю, кто так с нами пошутил, я ему все руки повыдергаю! - топая ногами злился Водопьянов.
- Это не под силу человеку! - заметил Максим Ледовый. - Странный, непонятный катаклизм...
- Тогда что это такое? - не сдавался Водопьянов.
- Абсурд! - высказался Евгений Ёж. - Такого не бывает!
- Ты хочешь сказать, что это нам всем померещилось? - спросил его Кривошеев.
- Не хочу! - не стал спорить Ёж. - Но такого я никогда не видел и ничего про это не слышал!
- Бывает подобное! Случается, что дождь идет полосами, - сообщил после короткого раздумья Максим Ледовый. - С одной стороны дороги сплошной стеной ливмя льет, а с другой не одной капли не упадет!
- Так-то - дождь! - не согласился Лука. - А тут нечто другое!
- Что другое? - с неудовольствием отозвался Водопьянов. - Аналогия оказывается есть!
- Это не то! - продолжал своё Лука. - Глядите! Весна начала наступать! Снег тает! И заметно теплее стало на зимнем участке.
Я проверил слова Луки и был вынужден признать его правоту. Остальные тоже убедились в истинности замечания.
- Что же происходит? - вопрос Водопьянова повис в воздухе. Все удрученно молчали, не зная как объяснить странный феномен, свидетелями которого мы стали.
После недолгого спора мы решили проехать пару километров на запад в близлежащий поселок и разведать там последствия этого погодного катаклизма. Полные дурных предчувствий мы последовали туда. Но когда мы приехали в Игино, то результат совместной разведки превзошёл все наши ожидания. Поселка мы почему-то не обнаружили, зато на его месте находились три избы, которые больше походили на выселки. Встав поодаль, это мы хорошо их рассмотрели в бинокль. Три избы и несколько овинов и прочих хозяйственных построек больше напоминали своей архитектурой не двадцать второй и даже не двадцать первый век, а скорее девятнадцатый.
- Что такое? - не смог удержаться от возгласа Кривошеев, рассматривая избы в бинокль. - Корову женщина доит! Свиньи ходят... Утки! Детей вижу... Да я таких хозяйств в округе не встречал! Их не может тут быть!
Словно в подтверждение его слов, заливисто закричал петух, созывая кур.
- Странно! - добавил Ледовый. - Селение Игино исчезло... Точнее, изменилось...
- А может быть, мы заблудились? - спросил Водопьянов.
- Тут только одна дорога и заблудиться просто невозможно! - ответил Валера Штык.
- А вдруг вы раньше не заметили это хозяйство?
- Совсем не заметили! - Лука расцвел своей улыбкой. - Я в Игино раз тридцать-сорок бывал, а тут вдруг почему-то не заметил!
- Давайте подъедем прямо к этим избам и все узнаем на месте! - предложил  Кривошеев. - Не думаю, что это работа вражеских андроидов. Погодой управлять они не умеют. Да и строить такой поселок, что бы заманить нас в засаду...
- Стоп! - прервал его Ледовый. - Вот это теперь не кажется мне странным! Здесь, - он обвел рукой показывая на всех нас, - находится все руководство Иркутской республики! Мы же не хотим, что бы республика оказалась обезглавленной в случае каких-то планов враждебной стороны?
Это заявление Максима сразу отрезвило казацких старшин. В его словах прозвучало предупреждение об опасности. Кто знает, что кроется за всем этим...
- Возвращаемся обратно! - приказал я. Бронетранспортер, рыча, покатил обратно в Карымск. Я, сидя рядом со Штыком, смотря вперед, сказал:
- Валера, посмотри на дорогу... Ничего странного в ней не заметил?
- Вижу, - ответил он. - Там где была зима, имеется асфальтное покрытие, а где весна его нет! Оно исчезло! Совсем исчезло!! Верно?
- Верно! - мрачно согласился я. - И это наводит меня на очень неприятный вывод, которым только можно объяснить все эти странности...
- Какой же?
- Скажу позже.
Я старый путешественник во времени и мне уже не требовалось доказательств, что произошел временной перенос. Но для других это было в новинку. Поэтому я не стал лезть вперед со своими объяснениями, хотел дать время своим людям свыкнуться с новой для них обстановкой.
Когда мы вернулись в Карымск, всем нам стало ясно, что погода изменилась в сторону резкого потепления. Светило по-весеннему солнце, с крыш весело капала талая вода.
- У меня такое впечатление, - произнес Максим Ледовый посматривая по сторонам, - что зима закончилась в одночасье и сейчас наступил май следующего, 2135 года...
Но он ошибся. Наши две группы разведчиков, которых мы отправили за сбором информации в поселки Кимильтей и Зима, вернувшись, сообщили следующее: они осторожно вступили в контакт с местными жителями, которые в один голос твердили одно и тоже. По их словам выходило, что мы находимся в Сибири, в Иркутской губернии и сейчас не привычное нам время, а третье мая 1918 года.
Безумие!
Но факты - упрямая вещь и приходилось признать, что город Карымск со всем населением почему-то провалился в далекое прошлое. В самое начало Гражданской войны в России.
- Как это могло случиться? - спросил потрясенный Валера Штык. - Что же нам теперь делать?
Но никто ему не ответил.
Эта новость обрушилась на всех нас как двадцатипятитонная гранитная плита. Мы были шокированы и безмолвствовали, растерянно смотря друг на друга. Ужас сковал всех.
Мы все попали! Причем я попал дважды!



Глава 2. Белые или Красные?

03 мая 1918 года. 12 часов 32 минуты по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

Наш внезапный уезд из Карымска и возвращение обратно не остались не замеченным. Люди стали собираться кучками во дворах, тревожно переговариваясь. Все обратили внимание, что на улице началась оттепель и стали подходить к нам с расспросами. Мы старались отмалчиваться, но каким-то непостижимым способом казаки проведали, что мир перевернулся с ног на голову и время пошло в обратном направлении. Страсти накалялись, в толпе стали слышны разные домыслы о каком-то нашествии марсиан и разной подобной чепухи. Казаки, а особенно казачки стали наседать на меня и старшин, требуя разъяснить, что происходит. Я взял слово и объявил толпе, что солнце светит по-прежнему, что никаких марсиан мы не видели и вряд ли они существуют. Оттепель, сказал я, началась не из-за радиации, потому, что радиационный фон у нас не изменился и не стал выше нормы. Попросил всех сохранять спокойствие и дождаться разведчиков, которые скоро вернуться. И заверил всех, что мы сообщим все, что мы узнаем. Добавил, что никогда я не уличался во лжи, и не намерен скрывать правду от казачьего круга.
После моего выступления толпа поутихла, но никто не стал расходиться. Все шумно переговаривались, казаки курили и терпеливо ждали, что будет дальше.
Через час наши разведчики вернулись, и страшная новость облетела толпу. Многие ахнули, услышав невероятное сообщение, некоторые философски пожали плечами. "Чему быть, того не миновать", - рассудили они. Часть людей не поверили, закричав, что это обман, но им предложили пройтись пять километров от Карымска в любую сторону и посмотреть на феномен своими глазами. Но желающих топать в такую даль и возвращаться пешком обратно не нашлось.
- Как же туда идти? - рассудили они. - Если там время другое и дикари живут?
Трудно свыкнуться с мыслью, что ты в глубоком прошлом. А для людей из 2134 года 1918 год действительно был настолько далеким, что жизнь там им казалось просто не реальной. Для меня было все намного проще. Я все-таки родился в 1968 году, видел старые фильмы о гражданской войне, слышал рассказы стариков, изучал ее историю в учебных заведениях. Даже забытое обращение "товарищ" было для меня достаточно привычным. Я некоторое время пожил в СССР, застав его ещё до развала. Поэтому я имел, хотя и не четкое, но определенное представление, куда я попал.
Но в панику никто не ударился. Наверное, потому, что нас было больше тысячи человек, включая детей и подростков. А может быть, отвагу толпе добавили пятнадцать танков, нашпигованные электроникой и смертоносным оружием, которые стояли в ряд в трехстах метрах от Карымска.
Паника возникает всегда, когда людям угрожает смертельная опасность для жизни и кажется, что нет никаких шансов на спасение. Но нам пока никто не угрожал. Только люди, все равно, чувствовали инстинктивно неизвестную угрозу извне и это чувство опасности не разобщало, а, наоборот, сплочало их.
 Вокруг, на многие тысячи километров расстилался чужой, мир, а Карымск, ставший нам родным, был тем кусочком старой, привычной им жизни, которую они не хотели потерять. Не все еще это понимали, но именно так и обстояли наши дела.
Я мысленно похвалил себя за предусмотрительность, приняв решение перевести воинскую часть майора Водопьянова в Карымск. Мы сообща решили, что будет лучше, если все наши войска будут в боевой готовности в нашей столице. Переселение офицеров, солдат и их семей, перегон техники закончилось лишь двое суток назад. И теперь, имея боевую технику, мы не боялись поползновений со стороны наших соседей, пытающихся, как и мы, построить эфемерные государства. Однако теперь, обстоятельства круто изменились. Вокруг нас простиралась враждебная нам послереволюционная Россия. Но боевая техника, которой нигде не было в этом времени, осталась с нами.
Когда толпа немного пришла в себя, я снова произнес короткую речь. Объяснил всем, что самое главное в нашем положении то, что все мы живы, у нас много продовольствия и боеприпасов. Бояться нам, имея такое вооружение, некого. Как жить дальше, мы сейчас решим со старшинами.  Через три часа я объявлю казачьему кругу, что мы надумали. А сейчас все могут идти по домам отдыхать.
Подозвав полковника Водопьянова и есаула Кривошеева, я распорядился, что бы у въезда в Карымск была выставлена дополнительная охрана.
- Соблюдать полное спокойствие. Стрелять в ответ, только в случае нападения! - приказал я. - Эти аборигены могут быть вооружены древними пятизарядными винтовками Мосина, но пулеметы у них тоже имеются. Вряд ли они применят полевую артиллерию, а тяжелые корабельные орудия нам не страшны. Моря тут и в помине нет, и не предвидится. Но лучше будет, если удаться избежать любого конфликта. Мы пока ещё не знаем, кто нам друг, а кто враг, и поэтому ссориться с кем попало нам совсем не к чему.
Отдав эти распоряжения, я в сопровождении остальных старшин, направился домой. Через несколько минут к нам присоединились Кривошеев и Водопьянов.
"Совет в Филях" начался. Я хотя и не Кутузов, но все-таки. Походный атаман Иркутского казачьего войска, как-никак. Фигура немалая по местным меркам.


03 мая 1918 года. 12 часов 59 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

- Господа казаки! - я первым открыл экстренное заседание. - Вы сами увидели и убедились, что с нами случилось! Не буду гадать и повторяться. Мне абсолютно неизвестно как мы попали в далёкое Прошлое и с какой целью. Мне, и вам тоже, неизвестен способ, благодаря которому мы очутились в России начала двадцатого года. Мы можем терпеливо ждать, пока не произойдет обратный переход в наше время. В этом случае нам придется расстреливать всех местных аборигенов, которые попытаются перейти периметр нашей защиты. Для этого вполне достаточно установить доты вокруг Карымска и расставить танки. Это первое, что мне хотелось вам всем сообщить.
- Вариант хороший, - заметил Водопьянов. - Но в нем есть один недостаток.
- Точно! - подтвердил Евгений Ёж. - Мы могли бы выменивать у местных хорошее, не синтетическое молоко и мясо. Пшеницу. Наша еда больше чем наполовину искусственная, все это знают.
- Я не о том! - возразил Водопьянов. - Я говорю о тех чудесах, которые с нами произошли. Мы не знаем, а будет ли вообще переход обратно? Мы можем переждать год-два. А что случиться потом? Кто знает?!
- Согласен! - подтвердил Кривошеев. - Мы будем тут находиться полностью отрезанные от всего мира, мучаясь неизвестностью и в ожидании несбыточного. Возможно, такой переход во времени происходит один раз в тысячу лет. Если он вообще произойдёт...
- Отшельники! - улыбнулся Лука. - Не интересно.
- Вокруг нас будут происходить разные события, - добавил Водопьянов, - а мы не сном, не духом!
- Исторически важные события! - дополнил Максим Ледовый. - Это же гражданская война! Хочу напомнить, что здесь тоже проходили боевые действия, и мы никак не сможем их избежать!
- Войсковой старшина хочет сказать, что нас будут тревожить все отряды, которые будут соприкасаться с нами? - спросил я. - Так?
- Да! И белые и красные! А еще здесь существовали группы, которые были сами по себе. Возможно, мы окажемся на их территории!
- История их именует "зеленые", - вставила Лилиана.
- Вот это здорово! - сказал Валера Штык. - Беспокойное местечко мы выбрали!
- Кто же знал, что мы окажемся тут? - буркнул Водопьянов.
На несколько секунд повисло молчание. И я решил высказаться:
- Насколько я понял, никто из вас не желает остаться в стороне. Отшельниками нам прожить не удастся. За кого мы тогда будем воевать? Выбирайте: белые или красные?
Учтите одно обстоятельство - мы, может быть, попали сюда навечно.
- Насовсем? - не поверил Штык.
- Может быть, насовсем, - повторил я.
Валера Штык сделал глаза горе.
- Белые или красные? - переспросил Водопьянов. - Мы знаем все, что победили красные.
- Знаем, - подтвердил я. - Давайте не спеша взвесим все за и против. У меня есть аргументы в пользу красных, но и в пользу белых не мало!
- Тяжелый выбор! - сказал Лука.
- Но его нам, действительно, необходимо сделать! - вздохнул Водопьянов. - Признаться, я в раздумье.
- Сибирь издавна заселялась казаками, - негромко напомнил Ледовый. - Не нужно это сбрасывать со счетов. Мы - тоже казаки.
- А реформы Столыпина? - возразил я. - Он переселил сюда до четырех миллионов крестьян. Некоторые вернулись, но основная масса осталась.
- Столыпин? - удивленно заметил Ледовый. – Я, кажется, где-то читал про него. Кто он?
- Министр царский. Хороший реформатор, отвечающий своему времени, имевший множество врагов.
- Он жив?
- Нет.
- Тогда оставим Столыпина, - сказал Ледовый. - Я не буду говорить за все население Сибири. Я хочу сказать за нас. Повторюсь, мы - казаки. А с казаками красные не церемонились. Они уничтожили этот класс, лишили их вольностей, перевели в класс обычного крестьянства. Мы, хотя землю и не пашем, перейдем в класс трудового народа, пролетариата. Вот, что нам уготовит дальнейшая жизнь, поддержи мы красных.
- Вас всех расстреляют! - произнесла из угла Лилиана. И все резко повернулись к ней.
- Почему? - спросили её сразу три-четыре голоса.
- Казачьи старшины - враги Советской власти! - объяснила она. - Вам никому пощады не будет. По идеологии Советов вы - кровососы и эксплуататоры трудового народа! У комиссаров разговор к нам будет короткий: к стенке!
- Как же? - испугался Евгений Еж. - За что?
- Кого мы эксплуатируем, если мы сами не из класса олигархов "А"? - недовольно поднял плечи Кривошеев. - Мы все - низший класс "С". А Максим Ледовый хотя и был представителем "Б" класса, но разжалован в "Д" класс? Разве я не прав?
- В нашем времени - да! - согласилась Лилиана. - Так было. Но в этом времени - вы казачьи старшины. И это определит нашу судьбу. Нас всех расстреляют. Кого раньше, кого позже.
- Мы сможем доказать, что мы бедняки? - поинтересовался с улыбкой Лука. - Мы же не в дворцах живем.
- Если откажемся от своего названия. Если примем безоговорочно программу большевиков и будем воевать против белых. Но кто поручится, что наши дома не будут за это сожжены белоказаками? - объяснила Лилиана.
- Ну, вот опять! - не выдержал Кривошеев. - Как не крути, все равно надо воевать!
- А что там ты говорила про "зеленых"? - спросил я.
- Это люди, которые партизанили против всех. Те, кто не хотел власти белых и красных.
- Анархисты? - уточнил Максим Ледовый.
- Нет! - Лилиана сделала рукой неопределенный жест. - Анархисты - это "черные". Анархисты-революционеры боролись за установление своего политического строя. "Зеленые" просто не хотели царской власти, не власти эсеров или большевиков. Их не устраивали никакие программы. Не социализм, не коммунизм, не монархизм.
- Выходит, что мы - "зеленые"? - спросил Лука.
- Пока еще нет, - возразил Ледовый. - Мы еще не определились. Но можем быть "зелеными", если захотим, конечно...
- Что-то мне не нравиться такая перспектива! - высказался Водопьянов. - Нам не нужны враги в двух, нет, даже нескольких противоборствующих лагерях. Мы слишком заметны. Нас тут целый городок! Не спрячешься! Если нас и не сомнут, то жизни не дадут. Нам нужны союзники.
- Согласен! - кивнул Ледовый. - Значит, "зеленых" мы отвергаем.
Все дружно с ним согласились.
- А если нам разбежаться в разные стороны, рассеяться? - несмело предложил Еж.
- Плохая идея! - возразил Ледовый. - В одиночку почти никто из нас не уцелеет. Что мы знаем о времени, в котором очутились? Как тут выжить? Куда идти? На что жить?
Я перевел взгляд на Лилиану, обратился к ней:
- Что посоветуешь ты?
Лилиана - учитель истории. Никто из нас не знал того, чего знала она.
- Пусть выскажутся все, - ответила она. - Я скажу потом.
Я ее понял. Надо выяснить мысли каждого.
- Давайте решать, господа старшины. Предлагаю вносить ваши предложения. За кого мы будем выступать? Итак, красные или белые? Начнём по старшинству. Полковник Водопьянов!
- У нас более двадцати пяти единиц военной бронетехники, которой тут не имеется. С ней мы можем вступить в бой против пятитысячного отряда. Вот, что я хочу сразу заявить, как начальник штаба. Но учитывая, что при победе Советов меня все равно повесят или расстреляют, предлагаю воевать на стороне белых. Как я знаю, бывшие офицеры царской армии - Тухачевский, полковник Егоров, Блюхер и многие другие были в дальнейшем репрессированы и казнены. Для меня выбор ясен. За белых!
- А маршал Шапошников расстрелян не был! – тихо произнесла Лилиана из угла.
- Войсковой старшина Ледовый?
- Я уже давно решил: мы - казаки, и путь у нас может быть только один - в белоказаки. Нам желательно сохранить статус свободы, а не одевать ярмо пролетарского рабства.
- Есаул Кривошеев?
- За белых, при победе которых мы сможем сохранить Карымск в том виде, что и сейчас. И сможем жить даже намного лучше.
- Понятно! Лука?
- За белых! Инженер в царской России - ценность. При первом становлении социализма я буду - проклятый интеллигент, сын свиньи! Если меня раньше не расстреляют.
- Еж?
- Не буду отрываться от коллектива. Я, как и все. За белых!
- Мы не заставляем! - заметил я.
- Я понимаю. Иного выхода для всех нас я не вижу. Но после нашей победы открою где-нибудь свой аптекарский магазин.
- Младший урядник? Твое слово, - я посмотрел на Лилиану.
- Мы не просто должны воевать за белых, - сказала она. - Мы должны сделать так, что бы они победили. Иначе все мы обречены. Это трудно, но возможно.
- Я тоже желаю воевать за белых и признать власть Колчака! - закончил я голосование. - Полковник Водопьянов прав. При белых у нас есть все шансы выжить. Лилиана тоже права. Мы обязаны победить. Так и объявим казакам.
Первый вопрос был решен быстро.
- Под каким флагом мы будем воевать? - спросил я своих старшин. - Под нашим Российским трехцветным или каким-нибудь другим?
- Российский флаг вполне подходит к нашей миссии, - сказал Кривошеев. - Если я не ошибаюсь, то это старое царское знамя Российской империи последнего императора Николая Второго.
- Так оно и есть! - подтвердил Ледовый. - Но будет ли разумно идти в бой за царя? Николая Второго на престоле уже нет, а все население России помешано на революции. По-моему нас не поймут!
- Красное знамя - знак большевизма и эсеров и оно нам тоже не подходит! - заметил я.
- Тогда что, будем выдумывать свое знамя? - спросил Лука.
- Это не выход, - поморщился Ледовый. - Не разумно впереди военного отряда вывешивать знамя, которое никому ничего не скажет. Не будем выдумывать велосипед. Знамя Сибири существует. Это бело-зеленый стяг. Белый цвет - это северные снега, зеленый - бескрайняя тайга. Учитывая, что мы - Сибиряки, Иркутские казаки и противники Советской власти это знамя подходит к нам, как нельзя лучше.
- Какие есть еще мнения? - спросил я.
Неожиданно вмешалась Лилиана:
- В белых войсках Сибири были ещё черно-красные и черно-малиновые знамена... Как символ смерти и борьбы. Идущие на смерть.
Лилиана  умеет напомнить то, что другие забыли.
- Хм! - произнес я.
Старшины тоже задумались.
- Но мы же не собираемся умирать? - Лука хитро блеснул глазами: - Мне больше нравится первый вариант!
- Тогда голосуем? - предложил я.
Таким образом, мы утвердили наш двухцветный флаг, который по  форме выглядел как прямоугольник, который диагональю, соединяющей левый верхний угол с правым нижним разделялся на две части. Верхняя его часть была зеленая, а нижняя белая. И это было правильно. Флаги таких расцветок знали Томск, Иркутск, Красноярск, Чита и Владивосток, не говоря о других, более мелких городах лесной и степной Сибири.
- Кто противостоит нам из красных частей? – спросил меня полковник Водопьянов.
- Я думаю, что Лилиана сможет дать нам об этом самые точные сведения, - неуверенно произнес я. – Я этого не знаю, как и все.
- Смогу, - ответила она. - Но мне нужно время на подготовку материала.
- Постарайся до вечера управиться, - попросил я её. - "Дед" тебе поможет в поиске информации по сайтам и архивам. Завтра ты должна будешь выступить перед казаками. Отбери только самое существенное. Доступное и главное, понятное. Люди должны понимать обстановку в России правильно.
Дед, которому я коротко объяснил, что он него требуется, уверил меня, что все сделает как надо. И он с Лилианой ушёл.
- Надо  обо всём этом объявить людям! - напомнил мне Максим Ледовый.
- Идёмте, старшины, - ответил я. - Время пришло сказать народу правду, какой бы она не была сумасшедшей и неприятной.


Глава 3. Иркутский казак.

03 мая 1918 года. 14 часов 28 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

Я и все старшины вернулись на площадь. Все население Карымска ожидало нас. Увидев, что мы идем, казаки и казачки стали наперебой выкрикивать разные вопросы. Шум поднялся страшный, хуже чем на базаре. Я поднял руки кверху, прося тишины.
Обвел толпу взглядом. Люди затихли, все ждали моего слова. Сотни глаз впились в мое лицо.
- Казаки! – начал я. – Вы все помните, как жили вы в России до третьей мировой войны. Вы видите, как мы живем сейчас. Что вам больше по душе? Какая жизнь?
- Которая сейчас! – раздалось десять-пятнадцать голосов одновременно, и площадь отозвалась одобрительными восклицаниями.
- Может быть, кто-нибудь из вас предпочитает старую жизнь? – снова вопросил я в толпу. На этот раз толпа дружно изрыгнула ругательства в адрес прошлой жизни, послышались ярые возгласы неодобрения и даже сардонический смех.
Я остановил выкрики взмахом руки:
- Казаки! В то время, в которое мы неизвестно как попали, существуют две дороги и два лагеря: красные и белые. Красные будут строить похожее общество тому, которое вы знаете до войны, белые – такую жизнь, которой мы живем сейчас. Вы должны сделать выбор! Кого мы хотим поддержать? За кого воевать станем? Решайте!
Толпа всколыхнулась, забурлила. На меня сразу обрушился град вопросов, на которые я не стал отвечать, потому, что стоял такой крик и галват, что себя услышать было невозможно.
- Тихо! – взывал к толпе Лука. Но его не слышали.
Но постепенно шум стих, и я смог ответить на десяток заданных мне вопросов. Толпа спорила и бурлила. Но почти все согласились, что белые нам могут быть друзьями, а красные – только эксплуататорами.
Я снова произнес короткую речь, объявив, что нам придется защищать себя с оружием в руках и закончил:
- От исхода этой войны будет зависеть вся наша дальнейшая жизнь, казаки!
Мы должны были умереть или победить.
Люди кучковались группами, другие переговариваясь медленно расходились по домам. Но я чувствовал, что они уже мысленно начали сплачиваться против нового врага - банды красных палачей-комиссаров, возглавляемых кровавыми вождями пролетариата – Свердловым, Лениным, Зиновьевым, Дзержинским, Каменевым.

03 мая 1918 года. 15 часов 39 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

На этом первый митинг окончился, потому что по рации с поста на въезд в Карымск часовые доложили о прибытии первого местного аборигена: какого-то одноногого мужика, на телеге в запряженной в нее лошадью. Понимая всю важность первого контакта и боясь, что наши пограничники сделают что-нибудь не так, я спешно, в сопровождении старшин, поспешил на КПП. На БТР.
Через минуту я уже был на месте и увидел виновника поданного тревожного сигнала. Это действительно оказался бедно одетый бородатый крестьянин с одной ногой. Вместо потерянной ноги он опирался на деревянный протез. Но присмотревшись к его обуви на ноге, я изменил свое мнение об приезжем. Хотите знать почему?
На нем был одет дорогой сапог. Именно обувь, как я помнил по давно услышанных рассказах, служила мерилом зажиточности и благоденствия людей в царской и послереволюционной России. Если вам навстречу попадутся два мужика, то богаче из них тот, на ком надета более дорогая обувь. Хотя одет он может хуже другого. Вот такая картинка вырисовывается старого быта.
И таких тонкостей, ой как много было в прошлом. Сидит, например, крестьянин на завалинке и ковыряется в зубах деревянной палочкой часа два. Это - правило хорошего тона. Тем самым он показывает всем окружающим, что ел за обедом мясо. А значит, доволен жизнью. Неважно, что на обед у него на самом деле могла быть гороховая каша на масле.
- Закурить есть чего, мил человек? – неспешно оглядев нас и диковинный БТР спросил невозмутимо мужичек.
Я достал из кармана пачку сигарет и, выудив одну, протянул вознице:
- На-ка, покури, батя.
Он взял сигарету, с интересом покрутил её в пальцах и заметил:
- Небось, англицкие?
- Они самые, - ответил я, не желая вдаваться в ненужные мне подробности.
Он закурил, сделал пару затяжек и посмотрел на меня с недоумением:
- Странный табак какой-то! Никакой крепости. Словно сено, а не табак! И как англичане курят такое? Тьфу!
- Не знаю, - ответил я. - Такие они люди неправильные. Как звать-величать тебя, батя?
- Демидом Ивановичем кличут с рождения, - отозвался он. - Я из иркутских казаков буду.
- А меня зовут Михаил Аркадьевич! - представился я. - Власть у вас какая?
- Никакой власти нет. Но анархии тоже нет. Что нам? Живем, как жили раньше. Ждем прихода Есаула Григория Михайловича Семенова. Командира Отдельного Маньчжурского Отряда.
- А это кто такой? – неосторожно произнёс Валера Штык.
- Да откель ты такой взялся, дюже неграмотный? – удивился возница. – Чай про этого атамана Семёнова тут даже каждая собака знает!
- Знаем, знаем, - поспешно вмешался в разговор я, мельком наблюдая, как удивлённо округляются глаза и отвисают челюсти у моих друзей. Новость эта удивила меня не меньше, но я не подал вида. – Слыхали, конечно. Не дети же мы неразумные. Известно, что земля слухами полнится. Хотя и далеко от нас до Манчжурии.
- Вот то-то и оно, - удовлетворенно произнёс возница. – А то меня сразу оторопь взяла. Не может такого быть, что бы про Григория Михайловича и не знали.
Мы смущенно молчали. Моих спутников шокировал один вид  Демида Ивановича. Они с трудом принимали его, зная, что он вроде давно умер, и вдруг разговаривает с нами.
- А вы, стало быть, большевики? – вдруг спросил возница, поворачивая голову по сторонам.
- Нет, не большевики мы, - ответил я. – Казаки мы, как и ты, и новой власти не сочувствуем. Мы - с Юкона! С Аляски, значит. Юконские казаки1.
- А… - неопределённо протянул хозяин гужевого транспорта. – Значит, казаки. Только время такое нонче, что теперича не каждый казак казаком прозываться может.
- Это как же понимать? – спросил я, делая незаметный знак остальным, что бы они помалкивали.
- А так! Вот, есть такой Сергей Лазо, прапорщик, тоже казаком был. А нонче за новой властью пошёл. На задних лапках побёг! Наслушался пропаганды большевицкой… В эсеры записался. Теперь выслуживается, гнида. Полками командует. Холуй Совета солдатских и собачьих депутатов в Иркутске!
Я рассмеялся:
- Совета солдатских и рабочих депутатов ты хотел сказать?
- Их, будь они неладны! – возница зло сплюнул.
- Ты-то откуда всё знаешь, батя? – спросил я.
- Земля, вестимо, слухами полнится, - рассудительно ответил он. Мне показалось, что он в бороде прячет ухмылку. – Для Сибири пятьсот верст не расстояние. И сибирский тракт никто не перекрывал…
- Понятно, - согласился я.
- Странные вы люди! - вдруг сказал Демид Иванович.
- Чем же мы странные? - сразу незаметно напрягся я, сразу почувствовав, что одноногий казак отметил какую-то неизвестную мне особенность в нашем поведении.
- Бритые вы все! - ответил он. - Усов почему-то никто не носит. Бород тоже. Не по-людски это. Одеты, опять же, не так, как все прочие. Я такой одежды доселе нигде не видел. Винтовки, которыми вы вооружены, мне совсем незнакомы. Вижу, что оружие, а в толк не возьму, что это? Но не китайское и не японское... Опять же! Погоны на вас чудные! На них даже званий не разберешь. Вроде похожи, ан нет, не такие!
- Ишь ты! - восхитился я. - Все разглядел! Ну, а еще, что скажешь?
Демид Иванович скользнул взглядом по насупленным лицам казаков, немного помедлил и выдал такое, от чего нам всем стало не по себе:
- Боитесь вы все! Сильно боитесь чего-то!
- Это почему же? - спросил я, почувствовав, что в горле у меня пересохло от волнения.
- Стоило мне подъехать к заставе, - объяснил он, - глянь, сразу начальство пожаловало. И не просто пожаловало, а с вооруженным отрядом! А значит, скрываетесь вы! Но не каторжане вы беглые и на скопцов не похожи. Не сектанты вы и никакие не казаки! Вот как я мыслю, значит... А вот выправка у вас у всех военная. И головы высоко держите... Выходит вы - офицеры бывшие, царские, от большевиков и от эсеров скрываетесь... Но погон своих не сняли. А в России их никто почитай и не носит, окромя вас... Гордые вы!
- А если и так? - спросил я. - Что с того?
- А ничего! - невозмутимо ответил Демид Иванович.- Только с этого и начинать вам было надобно! Я-то вам не враг, и в вас врагов для себя не вижу. У меня самого сын - штабс-капитан...
- А в гости меня не позовёшь? - спросил я. - Поседели бы, обговорили то-сё...
- Гостям мы всегда рады! - степенно ответил казак. - Приезжайте. Хоть сегодня к вечеру.
- Приедем! - пообещал я. - Со старшинами казачьими все приедем...
- Вот тогда и поговорим, что да как! - туманно ответил Демид Иванович. - А то идет разговор не о том, ни о сём…
После того, как Демид Иванович уехал и не мог меня услышать, я повернулся к притихшим казакам и сказал:
- Ну, что? Все вы убедились, что мы - белые вороны? Первый встречный-поперечный нас сразу вычислил! Понял сразу, что мы тут чужие! Наше счастье, что принял нас за белых офицеров!
- Что же нам делать, - спросил есаул Кривошеев от лица всех, - если мы не знаем, как жили люди двести лет назад? Как нам быть?
Остальные поддержали его нестройным гулом. Я понял, что от моего слова сейчас и в будущем многое будет зависеть. И сказал:
- Нам всем нужно учиться жить иначе, - стал объяснять я. - Думать иначе, одеваться иначе, делать всё иначе. Срок у нас - неделя-другая, не больше. Иначе через месяц вся Сибирь будет знать о "странных" людях. Потом, если это произойдёт, мы никому ничего не сможем объяснить. Нас никто не захочет слушать. Поэтому приказываю, казаки, всем в обязательном порядке отпустить усы, а кто имеет желание, то и бороды. Это первое. Нам нужна военная форма этих лет. Наше военное облачение в стиле "милитари" слишком сильно отличается от той формы, к которой здешние люди привыкли. Это второе. Далее. Кто из вас, казаки, умеет молиться?
Казаки, услышав мою реплику, переглянулись. В ответ - ни звука.
- Значит никто! - пожевав губами бросил я. - Плохо! В России сейчас православие. Каждый из вас обязан знать хотя бы одну молитву. Отче наш, что ли... Уметь правильно перекрестится. И в обязательном порядке носить нательный крестик на груди. Человек без креста тут - это мусульманин, буддист или большевик. На мусульман вы не похожи, на буддистов тоже, а быть большевиками нам выглядеть совсем негоже. Этого нам не надо!
Я перевел дух и продолжил нравоучение:
- Манера разговора у нас другая. Будем учится. Есть тут масса слов, которых вы не знаете. Но есть у нас слова, связанные с технологиями будущего, которых не знают живущие тут люди. Первые нам всем надлежит выучить, вторые постараться если не забыть, то, по крайней мере, не употреблять в разговорах.
Теперь, друзья, о манере поведения скажу несколько слов. Так вот: никто здесь и никогда не поверит, что кто-то из нас ходил за плугом или крестьянствовал. Значит, мы можем изображать из себя купцов, приказчиков, мастеровых или называться бывшими служащими государственных учреждений. Некоторые могут представляться офицерами царской армии. Но таких среди нас будет меньшинство. Это опасно. Офицеры хорошо знают друг друга, любой из нас может сразу наделать ошибок. Для каждого из нас нужно подобрать удобную "легенду", которая будет звучать достаточно правдоподобно. Под этими легендами мы будем скрывать свое истинное лицо. Иначе никак нельзя. Материалами и фильмами каждого обеспечит "дед". Ваша задача, господа старшины, - довести до всех и каждого казака, зачем это делается. Вопросы?
- Вопросов нет! - ответил за всех Ледовый, но я за короткий миг успел заметить в его глазах странный блеск.
------------------------
1. Аляска - от эскимосского "Аль-ак-шак" - "Большой остров". Заселялась русскими казаками, с 1741 года была под Российским флагом, в 1867 году продана США. В настоящее время еще сохранилась незначительная прослойка американских креолов Аляски, потомков русских мужчин и алеуток, помнящих свои корни, но казаками их называть уже невозможно.


Глава 4. События в Иркутске.

03 мая 1918 года. 18 часов 54 минуты по местному времени. Хутор под городом Карымском Иркутской губернии.

Вечером мы со старшинами отправились в гости.
Я с большим интересом оглядел крестьянское хозяйство гостеприимного Демида Ивановича. Двери дома, крытого тесом, были обращены на юг, как подавляющее большинство строений в России. Большой двор, был огорожен добротным забором-штакетником. За домом находился огород, но по-сезону на котором еще ничего не росло. Во дворе располагались отдельно коровник, свинарник, курятник и конюшня. Кроме них отдельно стояли два больших сарая и овин. По всему было видно, что хозяйство являлось крепким, ухоженным.
Демид Иванович пригласил нас в дом, где я, вовремя вспомнив бытующий обычай, перекрестился на пороге, глядя на иконостас в углу избы. В деревенской избе я уже бывал в детстве, видел убранство в кино, но здесь все было иначе. От запаха свежего хлеба до вышитых узорами полотенец.
Стараясь ничему не удивляться, я незаметными знаками направлял и одергивал своих старшин, которые остановились в избе как вкопанные, разглядывая ее внутреннее убранство во все глаза.
Но когда казачьи старшины сели за накрытый стол и немного освоились с непривычной им обстановкой, их смущение понемногу рассеялось. Хотя они старались помалкивать.
Сын хозяина, после того как мы вошли в избу, слегка наклонив голову и щелкнув каблуками сапог, нам представился:
- Поручик Козырев Иван Демидович.
Одетый в офицерский френч сын хозяина сразу произвел на всех нас приятное впечатление. Он говорил ровным, спокойным тоном, хотя в его манерах сильно проскальзывали черты строевого офицера.
- Атаман походный Рабер Михаил Аркадьевич! - ответил я.
Он, услышав мое имя и фамилию, заметно смутился. Я это заметил:
- Вы, господин поручик, абсолютно правы. Евреи, так в России считается – все поголовно комиссары у большевиков. Но атаман Семенов несколько другого мнения на этот счет. Он обратился с воззванием к казачеству и народу вооружаться против большевиков. Что я и сделал. Тем более, я дворянин и борьба с коммунистами - моя святая обязанность. Кстати, атаман Семенов задумал организовать не только казачьи соединения, но и национальные батальоны. Смею вас уверить, пройдет немного времени и в Сибири будут еврейские части. Как в настоящем в наших рядах уже служат буряты. Но я, как и мои люди в России еще не бывали, обычаев не знают и заранее просим извинения за те оплошности, которые мы можем допустить по незнанию… Мы – выходцы с Аляски, господин поручик. А кое кто из Форт-Росс. Американцы, если угодно. Но хотя и проживаем за границей, остаемся верными патриотами России. Потому мы здесь.
Я говорил правду умело мешая ее с ложью.  Разумеется я не стал упоминать, что еврейские части будут организованы в следующем году1.
Когда мы расселись за столом, у нас разговор сразу перешёл на злободневную тему. О революции в России и о внутренней политике государства. Обо всем происходящем в стране вполне определенно высказался Демид Иванович:
- Вот я и говорю вам, казаки, все эти революции только во вред идет. Кричат все о свободе. О какой свободе хочу знать? Мы и так свободные. Для казака свобода - дом, хозяйство крепкое, жена красивая да куча ребятишек. Конечно, нас правительственный наряд2 не радует, но и в не тягость. Мы - служилые люди, налогов не платим, перед барами шапку нипочём не ломали. Вот скажи на милость, на кой ляд нам нужна эта революция? Она сделает меня свободнее, чем я был раньше? Да не в жизнь! Это интеллигенты придумали, чтоб в думу государственную влезть, крылышки свои расправить. А сами-то они кто? Каторжники-колодники, говоруны и самые настоящие разбойники! С ними нам, казакам, идти по одной дороге несподручно. У меня хозяйство большое, крепкое. Зерна свободного нет, мы много земли не запахиваем. Но излишки мяса имеются. Пудов эдак сто семьдесят ежегодно бывает на продажу. На хлебе и воде не сидим.
Демид Иванович оказался обыкновенным русским человеком. Он легко признал, что сам происходит из простых казаков, но с германцами не воевал, хотя в русско-японской войне ему участвовать довелось.
- Я только в одном бою и побывал! - рассказывал он. - Команда прозвучала: "Пики на бедро!". Пошла наша сотня в атаку. А навстречу нам японские кавалеристы налетели. И бой такой пошел, что собственного крика не слышно. Взрывом меня вырвало из седла. На земле лежу, боль в ноге чувствую... Гляжу, а ноги-то и нет! До колена почти оторвало. Так моя война и закончилась. Но Георгия четвертой степени за этот бой я получил. Пока в седле был - пикой восемь японцев на землю сбросил.
- Ого! - присвистнул Валера Штык. - Немало для одного боя!
- А что сейчас происходит в Иркутске? - попытался я сделать разведку политического положения в губернии.
- А вы ничего не знаете?
- Не знаем! - я не стал лукавить. - Мы прибыли сюда только вчера из-за границы. Шли через Монголию. Мы знаем о положении в России только по слухам, которые до нас дошли. Власть Советов большевиков мы не поддерживаем, власть эсеров тоже. Анархисты нам враги.
- Так, значит, вы прибыли сюда чтобы... - Демид Иванович не закончил фразы.
- Да! - подтвердил я.
- Ну что же! - покряхтел хозяин. - Пусть вам поможет бог в вашем деле! А что в Иркутске произошло, мыслю я, мой сын вам не откажется рассказать.
Поручик Козырев Иван Демидович начал свой рассказ, который длился не меньше двух часов. Но мы его не перебивали и не торопили. Мои старшины на протяжении всего изложения сидели затаив дыхания и жадно ловили каждое слово поручика.
Оказалось, что после Октябрьского переворота в городе и губернии власть сразу захватили большевицко-эсерская верхушка. Но поскольку большевиков было подавляющее большинство, то почти вся власть оказалась в их руках. Этому способствовало то обстоятельство, что в Иркутской губернии проживало более шестидесяти тысяч ссыльных революционеров. Вся эта масса людей, ненавидящих самодержавие, почувствовав свободу, дружно включилась в политические процессы и усилило революционные настроения в обществе.
Он служил в Иркутске при Второй школе прапорщиков, выполняя обязанности командно-преподавательского состава.
В конце семнадцатого года юнкера военных училищ должны были получить офицерские звания, но их выпуск задерживался из-за Октябрьского переворота. В третьей декаде декабря воспитанники военных училищ Иркутска вдруг узнали, что большевики больше не нуждаются в офицерских кадрах, поэтому выпуска не будет. А сами они могут убираться на все четыре стороны. Юнкера возроптали и решили не сдаваться, а силой восстановить справедливость. Часть юнкеров, убоявшись последствий, отказалась участвовать в восстании, но остальные, полные решимости, взяли в руки оружие. Сомневающихся юнкеров их сослуживцы арестовали и заперли под арест тут же в школе прапорщиков.
Юнкера училища выбрали командиром своего преподавателя - подполковника И.Н. Никитина. 1-я школа прапорщиков выставила против большевиков от 140 до 175 человек под началом полковника Иванова, 2-я школа выставила порядка 350—400 человек.
Служилые казаки Иркутского гарнизона под командованием полковника Оглоблина, расквартированные в городе, поначалу объявили, что не желают участвовать в мятеже. Они заявили о своем нейтралитете, но за двое суток установили проволочные заграждения вокруг своей казармы, словно опасаясь штурма.
Юнкера сообща определили начало выступления - утром 21 декабря.
Но нашлись две Иуды, два юнкера, которые поспешили сообщить в штаб Военного Революционного Комитета о предстоящем восстании.
Большевики тут же приняли необходимые меры. Ночью началось передвижение воинских красных отрядов и к трем часам ночи 21 декабря верные большевикам войска заняли Набережную улицу от Белого дома до понтона, расставили в разных частях города артиллерию.  А в половине пятого утра красные начали артиллерийский обстрел здания 1-й школы прапорщиков на Казарминской улице. "Раздался артиллерийский выстрел, застрекотали пулеметы, раздались первые отрывочные орудийные залпы, гул которых отдавался в рабочих кварталах: эсеры и меньшевики бросились бежать из Белого дома, посылая ревкому свои проклятия. Беда наша была в том, что у нас были тогда только одни винтовки; правда, в наших руках была еще вся артиллерия, но пулеметы, бомбометы, бомбы — все это находилось в руках юнкеров.
С помощью артиллерии мы выбили юнкеров из их школ и училищ, но борьба в городе — это не то, что борьба на открытом месте; белогвардейцы пулеметами и бомбометами очень донимали нас. Белый дом сразу попал в оцепление юнкеров, и первые выстрелы противника из бомбометов побили в доме все окна, а мороз был 40 градусов. Красногвардейцы наши, да и мы, были одеты очень скверно"3.
В полдень 21 декабря отряды юнкеров при семи пулеметах предприняли атаку и стали  захватывать близлежащие дома и кварталы. Была захвачена детская больница и Духовная семинария. Боевыми действиями юнкеров руководил командир роты 2-й школы прапорщиков полковник Д.Г. Лисученко.
К вечеру 21 декабря юнкера захватили центральный район города. Ядро их сил составили 400 юнкеров Иркутского военного училища при 6-8 офицерах под общим руководством начальника училища полковника Н.В. Главацкого4.
Юнкеров поддержали отдельные офицеры, проживавшие в Иркутске, некоторые чиновники и кадеты, числом в сто пятьдесят человек. Руководство над этой стихийно образованной дружиной приняли на себя офицеры Мейер и Тимофеев.
Общее руководство восстания чуть позже принял на себя председатель Союза Георгиевских кавалеров в Иркутске, убежденный монархист, полковник Леонид Николаевич Скипетров5.
Вечером 21 декабря в штабе большевиков узнали, что юнкера 3-й школы прапорщиков на станции Иннокентьевская колеблются с выступлением. Большевики, изначально взявшие на вооружение древний девиз "Разделяй и Властвуй", решили этим воспользоваться.  Б.З. Шумяцкий6 и солдат Е. Дмитриев отправились на переговоры с юнкерами, и в итоге договорились, что последние, получив обмундирование, литеры на поезд и по 250 рублей на дорожные расходы, разъедутся по домам. К вечеру 22 декабря 3-я школа опустела, что позволило большевикам беспрепятственно получать подкрепления по железной дороге. В Белый дом, где уже было 60 красногвардейцев, прибыло 100 добровольцев из расквартированного в предместье Глазково 9-го полка.
Но тут неожиданно казаки под руководством атамана полковника П.П. Оглоблина7  выступили в поддержку юнкеров. Казачья разведка приводила целые партии пленных, которых в казармах казаков скопилось "более 1000.., кормить их нечем, предлагают им уходить, желающих нет, предпочитают оставаться под охраной казаков". Плененные казаками бойцы красной армии как видно продолжать борьбу не собирались и радовались тому, что они больше не участвуют в боях.
Большевики же со своей стороны приступили к артиллерийскому обстрелу зданий, занятых юнкерами и казаками. Но как показали дальнейшие события, они стреляли куда попало, нисколько не заботясь о том, что бьют по мирному населению. Упорные бои развернулись в центре Иркутска, где атакам юнкеров подвергался понтонный мост через Ангару и Белый дом. "С одной стороны юнкера, казаки, с другой - большевики вели ожесточенную борьбу, заставлявшую содрогаться от ужаса даже тех, кто провел три года на фронте... У большевиков 6000 человек, у юнкеров 600... Эсеры, обещавшие содействие юнкерам, попрятались на все дни крови и огня и вылезли после бури"8.
С 23 декабря в Иркутск на помощь большевикам стали прибывать отряды из Черемхово, Красноярска, Ачинска, Канска и т.д. В Иркутске полыхали пожары от артиллерии красных и поджогов солдат, красногвардейцы мародерствовали и грабили жителей.
В этот день в Иркутске произошли самые массовые убийства. Погибло от пятисот до восьмисот человек. Точного числа погибших никто не знает.
Понтонный мост через Ангару был единственным путем сообщения с Глазковским предместьем. Хотя на улице свирепствовал сорокаградусный мороз, он не остановил прибывшие на помощь красным отряды рабочих из соседних городков. Вооруженные берданками, оружием, отобранным у офицеров и даже топорами за пазухой эта полуторатысячная толпа двинулась по понтонному мосту. Судя по виду толпы, она явилась не воевать за советскую власть. Она пришла грабить беззащитных жителей города, которых без всякого социального различия именовала "буржуями". Среди толпы было множество женщин с корзинами и мешками. В них они готовились складывать "добычу". Молодежь потирала руки в предвкушении забав. "…прямо с поезда направились в город по понтонному мосту через Ангару. Юнкера подпустили их на близкое расстояние и открыли по ним пулеметный огонь. Сотни бойцов за светлое будущее трудящихся пали, и многие были унесены ледяными волнами Ангары". Так утверждали потом коммунисты.
Как бы ни так!
Жидкая цепь юнкера, ощетинившись штыками, преградила путь мародерам:
- Стой! Дальше нет хода! – кричали юнкера. – Возвращайтесь назад!
- Прочь с дороги, щенки! – ответили из толпы. – А ну-ка, посторонись!
- Не подходи! Стрелять будем! – предупредили юнкера.
- Я те постреляю! – горилообразный шахтер из Черемхово резко выхватил из кармана полушубка спрятанный револьвер и несколько раз выстрелил в юнкера.
- А-а-а! – взревела толпа. – Бей юнкеров-недомерков!
- Бей царских опричников!
- Хватай их за ноги и кидай в реку!
Но тут…
Шквальным огнем из пулеметов, который хлестнул по толпе как бич Божий, даже не пытавшейся остановиться, ударили юнкера по полчищу грязных мародеров, прикрывающих свое алчное желание грабежа революционными лозунгами. Толпа, которая считала, что пролетариям нечего опасаться и  не ожидавшая столь скорого возмездия, в панике бросилась прочь. На мосту началась свалка. Дикие вопли, крики и стоны… Люди скользили, падали, давили и толкали друг друга, срывались с моста и падали в ледяную воду Ангары. А пулеметы юнкеров безжалостно продолжали поливать их градом смертоносных пуль в назидание потомкам…
24 декабря юнкера заняли отделение Госбанка и казначейства, но через день, поддавшись уговорам эсеров, подполковник И. Н. Никитин вывел отряд. Вечером 24 декабря юнкерами была предпринята ещё одна неудачная попытка штурма Белого дома.
Юнкера предложили большевикам перемирие на условиях разоружения гарнизона и роспуска Красной гвардии. В ответ большевики усилили применение артиллерии. В типографии училища было отпечатано тиражом 5 тысяч экземпляров распоряжение губернского комиссара И. А. Лаврова о временном роспуске солдат и казаков гарнизона, что многих сильно заинтересовало, стало поводом к оправданию для ухода домой.
На стороне красных сражался отряд бывших пленных Австо-Венгерской армии во главе с венгром Ф. Омастой, немцами И. Шнейдером и А. Штиллером тоже принимал участие в подавлении выступления юнкеров в Иркутске.
В ночь на 25 декабря три казачьи сотни под началом есаула Селиванова, подъесаулов Кубинцева и Коршунова выступили на помощь юнкерам. По дороге у Входо-Иерусалимской церкви казаки имели стычку с красными, в которой с обеих сторон погибло около 10 человек. К рассвету казаки подошли к военному училищу, доставив в виде помощи шесть подвод хлеба и патронов. В полдень 25 декабря казаки атаковали 2-й комиссариат красной милиции, и в 14 часов захватили его, пленив 30 человек.
26 декабря Сводный отряд солдат и красногвардейцев под началом С. Г. Лазо после многочасовой перестрелки захватил Тихвинскую церковь и повёл наступление по Амурской улице, пытаясь пробиться к Белому дому, однако к вечеру контратакой юнкеров красные части были выбиты из города, С.Г. Лазо с бойцами взят в плен, а понтонный мост через Ангару разведён.
"Вот какую картину я видел в эту ночь в части города, занятой красногвардейцами. Тысячи рабочих и солдат-бородачей были разбиты по отдельным боевым участкам; они лежали в цепи за заборами, в которых были прорублены отверстия для стрельбы, лежали вдоль улиц, десятки бойцов были разбросаны по чердакам; стрельба из винтовок и пулеметов, артиллерийская стрельба не прекращалась.
Над городом стояло зарево пожаров. Обыватели сидели в подвалах, в погребах, в ямах"9.
27 и 28 декабря военных столкновений красных с юнкерами не было, но от красной артиллерии и поджогов произошли наиболее масштабные пожары. Жители, спасаясь от обстрелов, пожаров, мародёрства и насилий солдат, покидали город.
29 декабря юнкера совместно с офицерами и казаками взяли штурмом Белый дом – гнездо большевизма, захватив в плен 153 человека. Красные запросили перемирия.
Ранним утром 30 декабря стороны подписали договор, по которому власть в Иркутске и губернии передавалась губернскому совету из представителей Советов, городской думы, земства и профсоюзов. Но коварные красные так и не выполнили этот договор. Стрельба в городе продолжалась.
31 декабря на губернском Совете делегаты гарнизона и красногвардейцев Красноярска и Канска заявили, что условия мира неприемлемы и войска не будут отправлены по своим городам, пока в Иркутске не утвердится власть Советов. Прибывшие из Красноярска красные войска установили нацеленную на город батарею 152-мм орудий.
4 января юнкера сложили оружие. Восстание закончилось.
После всех этих страшных боев город Иркутск представлял собой печальное зрелище. Многие дома были повреждены или разрушены артиллерией, многие сгорели во время пожаров. Сгорели дома Дубровского, Фатеева, Виника и других, выгорел квартал от Ивановской до Амурской улицы, между Харлампиевской и Баснинской улицами, сгорел и был разграблен пассаж Второва, пострадали здания женских гимназий, Государственного банка, Русско-Азиатского банка. Убитых и раненых по самым минимальным подсчетам было более 1200 человек. В борьбе с большевиками пали полковники С.К. Грудзинский, Овчинников, Покровский, Лютомский, поручик Матов, прапорщик Рыбаковский, подпоручик Тришкин, штабс-капитан Ракеев и многие из юнкеров. Говорят, что Иркутск по числу жертв занял второе место после Москвы по числу погибших в классовой борьбе…
Но полного упадка в Иркутске не произошло.
В городе по-прежнему функционировали театры, хотя с продовольствием становилось все хуже. В связи с этим решением Иркутского Совета рабочих и солдатских депутатов на мельнице Белицкого начали размалывать овес для изготовления хлеба. Вот такая мера для улучшения продовольственного обеспечения населения была предпринята Советской властью в конце марта. И при этом один из Советских комиссаров, наплевав на разруху и голод среди населения, пышно отпраздновал свою свадьбу в шикарном ресторане, пригласив пятьдесят персон.
На следующий день волевым решением Советской власти были запрещены свободные перемещения военных специалистов иностранных государств. На это посмотрели как на поощрение к действию для подконтрольного перемещения, применяемого к бывшим царским офицерам в Сибири.
Мера эта в целом применена не была, но дальнейший ход событий показал, что большевики не могли предвидеть всего. В Иркутск от генерала Корнилова тайно приехал генерал В.Е. Флуг и с ним видный деятель партии эсеров И.М. Брушвит.
Господин Брушвит, бывший член Учредительного собрания, был один из активнейших участников контрреволюционной деятельности на Волге. Из Самары он совершил вояж на Дон, к генералу Корнилову для участия в переговорах о совместных действиях против большевиков. Корнилов после этого отправил в Сибирь своего представителя для связи с местными подпольными организациями и помощи ими Добровольческой армии.
Это была интересная делегация, но скажу о ней лишь вкратце. Кроме И.М. Брушвита и генерала В.Е. Флуга, ехавшего под видом коммивояжёра с ними был переодетый в гражданский костюм прапорщик П.М. Мартынов, падчерица генерала, актриса О.К. Пестич и медицинская сестра, в целях прикрытия. Эта группа, кроме господина Брушвита, выполняя свою тайную миссию, проехала через всю Сибирь вплоть до Владивостока.
Иркутской подпольной военной организацией после восстания юнкеров, руководили Н.С. Калашников, правый эсер и полковник А.В. Эллерц-Усов10. В численном составе подпольщиков было примерно около тысячи человек. Имелось и достаточное количество оружия. И они ждали подходящего случая, чтобы поднять контрреволюционный мятеж. Структуры подполья существовали не только в Иркутске, но и Черемхово, Усолье, Балаганске, Киренске, Нижнеудинске.
В конце марта "Центросоюз" постановил, что все существующие в Сибири, и в том числе в Иркутске, организации бывших офицеров, военных чиновников юнкеров представляют опасность, подлежат немедленному роспуску, а их имущество будет конфисковано местными Советами.
Первого апреля вышел новый указ Советов, что Забайкальская железная дорога объявлена на военном положении, а все ее рабочие и служащие — военнообязанными. И сразу вслед за этим была полностью прекращена продажа железнодорожных билетов на маршрут следования в сторону востока от Иркутска. По городу носились тревожные слухи о событиях в Новониколаевске. Но никто не знал точно, что происходит. Говорили разное. Одни говорили, что большевики сражаются с анархистами, другие, что взбунтовались пленные австро-венгры, иные доказывали, что большевиков бьют фронтовики.
После этого поручик Козырев уехал домой, к отцу. Что произошло дальше в Иркутске, он знает лишь понаслышке.
- Назревают очень крупные перемены. Выступление чехословаков против Советской власти большевиков! - произнес я задумчиво. - Они направляются во Владивосток.
Поручик Козырев с интересом посмотрел на меня:
- Мне это известно. Составы с чехами уже проехали через Иркутск.
- Но не все, лишь часть. Остальные находятся на Волге и в западной Сибири.
- Вам известно о чем-то большем? – пытливо спросил он. - Не могли бы вы, Ваше Превосходительство, выразиться яснее?
- Яснее? Пожалуйста. Уже неделю или даже больше в России идет самая настоящая Гражданская война, поручик! Власти большевиков скоро настанет конец, – ответил я. – Мы прибыли сюда вовремя…
--------------
1. И. Л. Абрамович. "Книга воспоминаний". "Меня же сразу по окончании коммерческого училища, в апреле 1919 года, мобилизовали в белую армию. Я попал в отдельную еврейскую роту, а затем, вместе с ней, в отдельный егерский батальон. Откуда взялась в белой  армии еврейская  рота? Решение создать ее  было принято   атаманом  Семеновым,   по-видимому,  из  двух  соображений: чтобы предохранить русских солдат от "растленного" влияния  евреев и чтобы, смешав в  еврейской роте детей трудящихся с детьми буржуазии, затруднить трудящимся евреям переход  на сторону  Красной  армии.  Командиром  роты  был  назначен поручик (фамилию его я  забыл), зоологический антисемит. Впрочем, не только антисемит: нас, евреев, он называл китайцами, что было, по всей вероятности, для него высшей степенью унижения". Еврейская рота состояла из 170 человек под командованием поручика Машковича, и первоначально входила в 31-й Читинский полк.
2. Наряд (устаревшее) - призыв на временную военную службу определенного количества казаков с каждого уезда губернии.
3. Мемуары П.П. Постышева.
4. После восстания остался в Иркутске. С сентября 1918 года полковник Н.В. Главацкий служил  обер-квартирмейстером в четвертом Восточно-Сибирском корпусе армии Колчака.
5. Полковник Л.Н. Скипетров сразу после провала восстания бежал к атаману Г.М. Семенову и уже с января 1918 года получил назначение на должность начальника штаба Особого Маньчжурского отряда.
6. Борис Захарович Шумяцкий, старый большевик, побывавший в эмиграции в Аргентине, революционер, участник гражданской войны в Сибири, участник Монгольской народной революции (награжден монгольским орденом Красного знамени номер 1), советский государственный деятель, дипломат, журналист. Руководитель советского кинематографа. В 1938 году репрессирован и расстрелян. Реабилитирован в 1956 году.
7. Полковник П.П. Оглоблин после неудачного восстания был вынужден уехать во Владивосток, в марте 1918 г. в Харбине вступил в Особый Маньчжурский отряд (ОМО) есаула Г.М. Семенова начальником снабжения и тыла, с 3 августа был временно исполняющим обязанности начальника штаба. Вместо Оглоблина атаманом в феврале 1918 г. 2-м Войсковым Кругом был избран есаул С.А. Лукин.
8. Записки Жандро, управляющего французским консульским агентством.
9. Мемуары П.П. Постышева. Постышев – революционер-каторжанин, советский государственный и партийный деятель, партийный пропагандист и публицист, один из организаторов сталинских репрессий. Репрессирован в 1939 году. Он в 1917-1918 гг. являлся командиром красной гвардии в Иркутске и руководил арестами офицеров после октябрьского переворота. Он пишет: "На мою долю выпало арестовать полковника Скипетрова, который, к сожалению, потом был освобожден и впоследствии нам очень много напакостил".
10. Эллерц-Усов Александр Васильевич. Полковник. Участник китайской кампании, руско-японской и первой Мировой войн. Руководитель антибольшевицкой организации в Иркутске. Служил в армии Колчака. Расстрелян красными в сентябре 1920 года.


Глава 5. Люди чужого времени.

07 мая 1918 года. 10 часов 22 минуты по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

Как выяснилось из первых уже поступивших в наш штаб данных, казачье население Иркутской и Енисейской губерний в начале двадцатого столетия собственной административно-территориальной системы не имело. Здесь казаки проживали в 38 населенных пунктах Иркутской и в 36 Енисейской губерний.
Летом 1917 года на войсковой круг собрались казаки Иркутска и Красноярска. Была предпринята попытка организовать Енисейское войско, но  дело с места не сдвинулось.
Атамана, способного взять власть в свои руки в Иркутской губернии не было.
Бои за станцию Карымская будут проходить только в 1920 году, что не могло не радовать.
Это облегчало нам задачу по избранию меня атаманом Иркутского войска и "внедрению". Но обговорив со старшинами некоторые вопросы мы пришли к выводу, что "Юконские казаки" звучит в общем-то неплохо. Это сразу снимало с нас лишние вопросы и подозрения о незнании местных обычаев. Кроме этого мы будучи "американцами", не нуждались в паспортах и прочих бумагах. А для Американского консульства мы "Иркутские казаки". Вот таким образом мы решили выйти из запутанной ситуации.
Идет экзамен. Он совсем необычный. Мужики сидят парами и по конспектам задают друг другу вопросы. Вопросы очень разные. Двое суток составляли мы этот сборник. Перерыли целые горы различной информации. Старались захватить различных моментов из жизни царской России как можно больше. Один, экзаменатор, спрашивает, второй - экзаменуемый - отвечает. Первый пытается "поймать" второго на неправильном ответе. Игра увлекательная, но зато очень нужная и полезная.
- Кто такой статский советник? - спрашивает один.
- Это чин такой гражданский, выше полковника, но ниже генерала. Обращаться надо: "Ваше высокородие".
- Точно! А стоимость казачьего снаряжения в Сибири какова?
- Рублей 280. Только из них на покупку коня шестьдесят рублей выделяло царское правительство! До семнадцатого года тут так было.
- Верно! А на коне ты ездил?
- А такого вопроса нет! - возмущается экзаменуемый. - Сам знаешь, что не ездил! Откуда у нас лошади были?
Экзаменатор добродушно смеется, улыбается и экзаменуемый. Они продолжают:
- Что такое осьмушка?
- Восьмая часть!
- А сколько это?
- Сто пятьдесят грамм от каравая.
- А сколько весит каравай?
- Кило двести!
- А что больше? Осьмушка хлеба или осьмушка табаку?
- Конечно хлеба! - убежденно отвечает экзаменуемый. - Табак и чай в осьмушке весят чуть больше пятидесяти грамм!
- А что такое картуз?
- Это шапка такая крестьянская. У неё есть околыш как у фуражки и козырек.
- А ботинки имеют шнурки?
- Не ботинки, а ботинка! Надо правильно спрашивать!
- Э, - смущенно чешет голову экзаменатор. - Ошибся!
Мы готовимся. Мы изучаем премудрости старинного быта царской России.


07 мая 1918 года. 13 часов 54 минуты по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

В моем кабинете накурено, хотя окна открыты настежь. На стене висит огромная отпечатанная и склеенная цветная карта России начала двадцатого века с множеством условных обозначений. На совещании присутствуют не только казачьи старшины, но и часть военных. Все просматривают карту, задают вопросы Лилиане, которая отвечает, не всегда коротко, но никогда не выходит из рамок вопроса.
- Нам необходимо решить, где мы нанесем удар большевикам, - постоянно напоминает Лилиана.
Никто не торопится с выбором, не выкрикивает предложения, все старательно обдумывают возможные варианты войны.
-  Нам нужен блицкриг! - заявил есаул Кривошеев. - Никто в лагере большевиков не ожидает такого удара. Они не выдержат нашего наступления.
- Хорошее предложение! - заметил один из офицеров-танкистов. - И вполне исполнимое!
- Нет! - не согласился полковник Водопьянов.
- Почему нет? - прозвучали два-три вопроса.
- Ворваться в Санкт-Петербург мы сможем, но захватить его у нас не хватит сил!
- В Москву! - поправила Юлиана.
- Что? - не понял Водопьянов.
- Правительство большевиков уже 11 марта этого года переехало в Москву, - объяснила Лилиана.
- Да, спасибо, - поправился Водопьянов. - Москву мы захватить не сможем! Москва значительный город с населением два миллиона человек, если не ошибаюсь. Наша техника рассосредоточится, встанет на улицах города, будет простреливать дворы. Двое-трое суток... А потом? Нас слишком мало. Для успеха нужно тысяч пятнадцать пехоты. Самое меньшее десять.
- Мы своими силами не сможем арестовать несколько тысяч большевиков и отконвоировать их! - добавил кто-то.
- Их надо еще изловить!
- А если не идти на Москву? - спросил Валерий Штык. - Можно захватить город поменьше.
- Мы не сможем захватить даже Иркутск! - Водопьянов снисходительно посмотрел на Штыка. - Война в поле - другое дело! Там своей маневренностью и огневой мощью мы сметем пять-шесть дивизий РККА. Но война одной техникой в любом городе без поддержки пехоты всегда обречена на поражение. Сожгут нас!
- Давайте решим главный вопрос! - напомнил я.
- Атаман решил высказаться! - произнес с улыбкой Лука. – Значит, он что-то придумал!
- Придумал! - я не стал отнекиваться. - Послушайте немного... Вот перед вами карта. На север, в район Мурманска мы выдвигаться не будем. Далеко и там нет сейчас частей, которые нас смогут поддержать. В район Питера нам добираться несподручно. Путь наш проходит через территорию, контролируемую большевиками, и там имеется опасная близость немцев. На Дальний Восток к Атаману Семенову направляться бессмысленно. Не на окраине России решается ее судьба.
Атаман Дутов в уральских степях слишком слаб для нашей задачи. Вовсе не потому, что он плохой полководец. В районах с редким населением невозможно набрать сильную армию. Тоже самое относится к атаману Анненкову…  Так как диктатуры Колчака еще нет в Сибири, и возникнет она не раньше, чем через полгода, то находиться здесь и терпеливо ждать, тоже не имеет смысла. Большевикам нельзя давать время окрепнуть.
По моему мнению, у нас сейчас имеется всего два приемлемых варианта: присоединиться к Добровольческой армии генералов Деникина и Алексеева на юге или через месяц влиться в созданную Народную освободительную армию на Волге, во главе которой встанет Каппеля. И Деникин и Каппель находятся ближе к Москве. И тот и другой будут ставить себе задачу взять Москву штурмом. Нам надо всего лишь решить, к кому из этих полководцев нам лучше присоединиться.
- Очень не легкий вопрос! - сказал Войсковой старшина Ледовый. - Но инстинктивно выбираю Волжскую армию.
- Почему?
- Адмирал Колчак примет командование над Волжской армией. Позже. А изначально Колчак начнет руководить армией Сибири. А наши дома находятся где? Никто не забыл?
- Гениальная мысль! - одобрил Лука.
- Правильно! - поддакнул Штык, и остальное собрание тоже одобрительно загудело.
- Кроме того, Колчак будет назначен военным диктатором и правителем России, - добавил Ледовый.
- Другие предложения будут, господа? - спросил я.
- Хочу добавить! – попросила Лилиана.
- Слушаем!
- У Деникина и Алексеева еще нет полного единоначалия. Например, казачий генерал Попов с донским воинством, решил действовать самостоятельно… А на Волге армия Каппеля, хотя была и не единственным воинским формированием, то, по крайней мере, главнейшим.
- Еще что-нибудь? – вопросил я.
- Нет!
- Очень хорошо! - я одобрительно кивнул. - Значит, я думаю, мы поступим так. Наш отряд на добровольной основе вольется в армию главнокомандующего Каппеля, покроет себя на полях сражений неувядаемой славой. Наша доблесть поможет численно усилить Волжскую армию, и с ней мы победоносно пойдем на Москву. Когда Адмирал Колчак возьмет в свои руки диктаторские полномочия над Россией, мы окажемся в числе героев, у которых не спросят, кто мы и откуда. Имея заслуженные в боях офицерские звания и захваченное у большевиков богатство, никто из нас не пропадет в этом времени. Вот на что я рассчитываю, друзья!
Несколько минут шло бурное обсуждение нашего плана. Наконец, все, вволю наговорившись, утихли.
- Остается самое трудное!- слегка наклонив голову вбок сказал Ледовый.
- Расшифруй! - потребовал я. - Что именно?
- Как нам войти в армию Каппеля с нашей техникой без лишних вопросов? - вопросил Ледовый. - Это выполнить будет крайне сложно. Разве автоматическое оружие, которым мы вооружены, приборы ночного видения, минометы и зенитные пулеметы на танках не вызовут сотни нескончаемых вопросов? Разве не так?
- Так! - сознался я. - Но я еще подумаю, как сделать это.
Техника двадцать второго века вызывала удивление даже у меня, хотя я не показывал виду. А как к ней отнесутся люди, рожденные в конце девятнадцатого века?
- Самое трудное будет не это, - снова подала голос Лилиана.
- Что же? – и все собравшиеся посмотрели на нее.
- Уговорить Каппеля идти на Москву, - ответила она.
- Уговорим! - пообещал Ледовый.
А кто-то тихо рассмеялся.
К сожалению, к ее словам все, включая меня, отнеслись не серьезно. А зря!


Глава 6. Максим Ледовый.

09 мая 1918 года. 10 часов 25 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

В царской России штатная численность пулемётной команды составляла без одного сто человек. Вся эта сотня обслуживала всего восемь пулемётов. Раньше, смотря фильмы про Гражданскую войну, я наивно думал, что пулеметный расчет имеет всего два человека: стрелка и подносчика боеприпасов. Вот такой неверный вывод я сделал. А что оказалось на самом деле? В числе солдат пулеметной команды было только шестнадцать бойцов, которые вели огонь по вражеским позициям. В штате пулеметной команды числились сорок подвод, каждая из которых управлялась извозчиком. Еще были командиры взводов, корректировщики стрельбы, связисты, ординарец, повар...
Поэтому следуя царскому штатному расписанию, я образовал и укомплектовал усиленную моторизованную пулеметную команду. Лошадей у нас не было, но БТРы и бронемашины, которые мы хорошо снабдили всем необходимым, включая боеприпасы и консервы, стали именно этим военным подразделением. Командование над ним принял есаул Кривошеев.
Два военных грузовика и полевая кухня прекрасно дополнили наши тыловые службы.
Танковый батальон, учитывая его фантастическую для этого времени огневую мощь, мы с гордостью переименовали в полк. И хотя в новообразованном полку было всего пять десятков бойцов, это никак не повлияло на наше решение. Полк возглавил полковник Водопьянов.
С консервами нам пришлось особенно потрудиться, очищая их от бумажных этикеток. Мера была необходимая, так как в этом времени никто не должен был увидеть чуждую, диковинную маркировку.
Когда мы провели необходимую мобилизацию и составили списки личного состава и транспортных средств нашего отряда, то в общем и целом получилась высокоманевренное бронетанковое и моторизованное соединение.
Дважды мы проводили небольшие маневры и стрельбы.
Конечно, далеко не все наши казаки были солдатами, но я очень рассчитывал на умение танкистов полковника Водопьянова и бывших военных.
Я решительно воспротивился отправке наших войск эшелоном. Это перемещение к театру военных действий имело ряд существенных трудностей, а возможно и опасностей. Для этого нам бы понадобилось, по крайней мере, два состава с обязательной заменой в пути паровозов. Железная дорога не позволяет совершать широкий маневр в случае нападения, техника окажется "привязана" к составу, что превратит нас в подобие бронепоезда. Эшелон возможно обстрелять, взорвать на пути следования рельсы или еще хуже, пустить под откос. Кроме этого, перемещение нашего состава через города, занятые большевиками, вызовет к нему нездоровый интерес, и пробиваться через крупные города, такие как Красноярск или Новониколаевск, придется с боями. А еще навстречу нам будут двигаться эшелоны с чехами-мятежниками, которые не поймут, кто мы и чего доброго откроют огонь. А нам ссора с будущими союзниками была абсолютно не нужна.
Все это я высказал на войсковом совете. Поэтому решили, что перемещаться к фронту мы будем по сибирскому тракту. Тяжелые танки поедут на платформах тягачей, а бронетранспортеры и бронемашины своим ходом. При наших возможностях мы одолеем за неделю нужное нам расстояние. По прибытии на место, тягачи мы вряд ли сможем в дальнейшем использовать, но в этом и состоит их назначение: доставить в целостности исправную технику на поле боя.
Кроме всего прочего были пересмотрены штаты нашего подразделения с учетом военных действий. Многие казаки получили военные звания досрочно. В частности есаулу Кривошееву было присвоено звание Войскового старшины, Валерий Шиков стал подъесаулом.
Стараясь учитывать все факторы я определил и обосновал нашему военному штабу, что прибытие наших подразделений в театр военных действий лучше всего приурочить к 20 июня 1918 года в район города Сызрани и не раньше.
- Нам необходимо немного времени на военную подготовку казаков, - пояснил я. – Каппель на первом этапе справиться и без нас. А лишние потери нам без надобности. А пока есть время, нужно здесь заняться вербовкой пехотинцев, добровольцев из крестьян и казаков, которые захотят идти с нами на Москву. Я почти уверен, что отец и сын Козыревы нам в этом помогут. Будет лучше, если поручик Козырев захочет сам возглавить эту часть.


09 мая 1918 года. 21 час 14 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

Утомленный дневными хлопотами я вечером с трудом добирался домой и переводил дыхание. А вечерами мне еще приходилось вести с Лилианой бесконечные разговоры о нужной и полезной информации, которую она добыла на серверах о времени, в котором очутились мы.
Что и говорить: Лилиана была главнейшим консультантом по истории среди казаков Карымска. Правда, ее знания были не настолько глубокими, чтобы поразить меня чем-то необычным.
В своем первом путешествии во времени, в ГУЛАГе я сталкивался с людьми, которые слишком хорошо знали этот промежуток истории, поскольку сами были очевидцами и живыми свидетелями. Еще я владел частью информации о Гражданской войне открытой для широкой публики через газеты и интернет. Поэтому я нередко поправлял Лилиану, указывая на ее ошибки. Она только хлопала ресницами и пыталась понять, откуда я могу это знать.
Не только Лилиана, но и другие люди мне верили и воспринимали замечания как должное. Кроме одного человека – Максима Ледового. Я чувствовал, что у него накопилось ко мне множество вопросов.
- Мишенька, ты возьмешь меня с собой? - спросила Лилиана, когда поздно вечером мы остались одни и сели за ужин.
- Лилиана, милая, - ответил я. - Ты понимаешь, что просишь у меня? Это - военный поход. Ночевки под открытым небом, артобстрелы. Никакой гигиены. Вши. Болезни. Дожди. Мокрая одежда. Женщинам лучше оставаться дома.
Она покачала головой:
- Я знаю из истории, что гражданская война продолжалась три, а где четыре года. Это очень долго. Три года ожидания, три года тревог, ожидая твоего возвращение. Нет, я так не хочу!
- Но пойми меня! Я вовсе не желаю подвергать тебя ненужной опасности! - возразил я. - Я люблю тебя и совсем не хочу потерять.
- Я знаю это, - тихо сказала она. - Как и знаю то, что рядом с тобой я буду в большей безопасности, чем здесь.
Ее голос вдруг окреп и она добавила:
- Между прочим, в 1917 году в добровольческих формированиях в 1917 году женщин было очень много.  Например,  Мария Пастухова, казачка из Оренбургского казачьего войска. Она воевала в женском батальоне в 1917 году, участвовала в обороне Зимнего дворца, была награждена Серебряной Медалью Франции. В Оренбурге добровольцем вступила в полк, воевала в 1918 году в отряде есаула Шеина под Стерлитамаком, Уфой и Иглино. За боевые отличия дослужилась до звания подхорунжий. И не забывай, что в первом ледяном походе генерала Корнилова участвовали женщины. Не только сестры милосердия, но и женщины-прапорщики...
- Ледяной поход? - переспросил я. - Сибирский, ты имеешь в виду?
Как культурный житель города Иркутска, в котором был поставлен памятник адмиралу Колчаку, я не мог знать о походе-отступлении белой армии по Сибири в конце девятнадцатого - начале двадцатого годов двадцатого века.
- Нет, - возразила Лилиана. - Сибирский ледяной поход - это последний из истории гражданской войны. До него были и другие. О них известно меньше, но они тоже были.
- Расскажи! - попросил я. - Мне интересно. Особенно про женщин в этих походах.
- Слушай, - согласилась она. - В этом первом Кубанском походе в составе крохотной армии генерала Корнилова было сто двадцать две женщины - сестры милосердия. Некоторые из женщин, баронесса София де Воде и сестры Вера и Мария Мерсье участвовали в октябрьских боях 1917 года в Москве. Обе сестры Мерсье были в пулемётной роте Корниловского Ударного полка и обе, к моему сожалению погибли: Вера во время Ледяного похода, Мария — в 1919 году под Воронежем.
Корниловцы зимой1 прошли с боями от Ростова-на-Дону до Екатеринодара. Этот поход стал рождением Белой армии. Но и женщины в нем участвовали... Они выдержали. Не все, наверное... Но я уверена, что тоже выдержу.
- Все равно! - запротестовал я. - Ты выдержишь, я знаю. Но лучше будет для тебя избежать этих трудностей.
- Нет! - тоже заупрямилась Лилиана. - Я хочу быть рядом с тобой.
С женщиной спорить бесполезно. Особенно в том случае, если это твоя жена. Все равно переубедит и заставит сделать по-своему. Нажимом, хитростью, лаской, а иногда шантажом.
После получасового препирательства мне пришлось пообещать Лилиане, что возьму ее с собой. Она не только женщина, она - казачка, военнослужащая и младший урядник.
Да, пожалуй, я возьму ее с собой. Но только не сейчас. Чуть позже. Я отправляюсь в путь в одиночку. Э… нет! Возьму с собой Валерия Шикова. Остальные, в том числе и Лилиана, прибудут позже. Теперь у меня полностью созрел план нашего появления на исторической сцене.

09 мая 1918 года. 22 час 43 минуты по местному времени. Город Карымск Иркутской губернни.

- Ты пришёл поговорить, Максим? - спросил я. - Не отвечай! Я знаю ответ. Я даже знаю, что ты думаешь и что хочешь спросить меня.
Ледовый еле заметно кивнул на Лилиану, вышедшую в коридор.
- Мы поговорим наедине! - сказал я, пропуская его в свой кабинет. Потом обратился к жене:
- Водку, коньяк и чего-нибудь...
Она меня поняла правильно.
Когда Лилиана оставила нас наедине, плотно закрыв за собой дверь, я наполнил водкой свой стакан до краев.
- Выпьем, Максим, за понимание между нами? - произнес я и залпом осушил стакан. Максим удивлённым взглядом проследил, как я лихо залил в себя водку и лишь прищелкнул языком:
- Не знал я, что ты умеешь так пить, Михаил!
Я, усиливая эффект не стал закусывать, лишь прикурил сигарету и сделал две глубокие затяжки.
- Ты, Максим, многое про меня не знаешь! Впрочем, всё знать невозможно...
Он пригубил коньяк, поставил рюмку на стол:
- Ошибаешься, Михаил, - сказал он. - Я знаю про тебя много больше, чем ты думаешь!
- Например? - поинтересовался я.
- Ты не тот человек, за кого постоянно выдаешь себя. Ты как чемодан с двойным дном. Нет, пожалуй, с тобой всё более запутано. Не буду рассказывать, как я собирал обрывочные звенья цепи своих рассуждений и домысливании. Но я, на фоне недавних событий, абсолютно твёрдо уверен, что ты - человек из другого мира. Ты среди нас чужой. Хочешь доказательств?
- Хочу! - просто ответил я. - Мне интересно.
- Вот ты уже пытаешься шутить, - недовольно поморщился Ледовый. - А я хочу поговорить с тобой о серьёзных вещах!
- Я же слушаю тебя! - мой голос прозвучал бесстрастно. - Продолжай!
Максим на мгновение задумывается, сдвигает брови и говорит:
- Я не буду касаться твоей должности, Михаил. Ты - атаман казачий. Находчивый и не трусливый. Люди охотно идут за тобой. Тебе верят. Не спорю, что ты всегда думаешь и заботишься о людях. Это вовсе не лесть, пойми правильно. Но в тебе очень много странного. Таинственного. Необъяснимого. Скажи мне, пожалуйста, что означают твои многочисленные татуировки? Когда ты их сделал и с какой целью?
"Он все знает", - подумал я. Но вслух сказал:
- Давно сделал... На заре своей юности. Понравились чем-то. Потом жалел, что их трудно свести без шрамов. Что в этом удивительного?
- И что тебе послужило образцом для их нанесения на кожу?
- Какая-то книга старая... Не помню названия. С нее и срисовывал.
- Нет такой книги! - выдал Максим. - Я проверял. Я несколько вечеров искал значения всех твоих татуировок в полицейских архивах. Еле нашел ответ. Ты никак не мог иметь доступ к этой засекреченной исторической информации раньше. Никак не мог! Но вывод идентификационная программа выдала однозначный. Хочешь, я его процитирую тебе?
- Давай!
- "Человек, имеющий эти татуировки мог являться крупным уголовным авторитетом, магираном, жившим в середине двадцатого века".
Выпалив это, Максим уже тише произнес: - Это твоё родное время, Михаил Аркадьевич?
Я промолчал. Ледовый не настаивал на моём немедленном ответе. Он снова заговорил:
- Насколько быстро была предложена тобой программа по внедрению в чужое общество, Михаил, просто не вяжется с тем, что ты впервые попадаешь в иное время... И еще твой знакомый Штерн. Он же изобретатель и создатель машины времени. А ты сам утверждал, что был связан с ним. Продолжать дальше или не стоит?
- Не нужно, Максим! - я взглянул на него и усмехнулся. - Ты прав, не оспариваю, но все обстоит еще намного сложнее, чем ты себе представляешь. Вывод твой верен в главном, но детали... Я родился не в начале двадцатого века, а в 1968 году. Через пятьдесят лет, начиная отсчет с времени, в котором мы сейчас находимся. Я тут такой же чужой, как и все вы...
- Так ты действительно человек из Прошлого?! - Максим был ошарашен моим признанием.
- Да. А в этом времени я человек из Будущего. Как и ты!
- Но твои татуировки указывают другое...
- Они сделаны не в моем времени, - объяснил я. - Я - несчастный бродяга по мирам Вселенной, который никак не может вернуться домой... Мне уже доводилось бывать в прошлом раньше.
Он некоторое время молчал, размышляя про себя. Потом спросил:
- Значит, ты знаешь причину, по которой мы попали сюда, в это кошмарное прошлое? Да?
- Нет! - возразил я. - Повторяю, Максим, все очень сложно и порой непонятно даже для меня. Мне иногда кажется, что против меня работает какая-то враждебная, неизвестная мне могущественная сила.
- Давай по-порядку! - перебил меня Ледовый. - Надо разобраться во всем досконально. С чего всё началось?
Я приступил к пересказу своих приключений. Рассказал, как случайно переместился из 2011 года в 1949, про тюрьмы и лагеря послевоенного СССР. Поведал о Колыме. Мой рассказ закончился тем, как я встретившись с Штерном попал  из 2011 года в 2134 год.
- Но ты все-таки стал работать на Штерна? - спросил Максим. - Зачем? Ты в своем времени был  бизнесмен и финансист. Человек далеко не бедный. Тебе разве не хватало средств?
- Нет, дело совсем не в деньгах. Интересно побывать в другом времени, посмотреть другой мир, - ответил я. - Возбуждает, адреналин выделяется.
- Но не просто так Штерн отправил тебя сюда, - утверждающе произнес Максим. - Иначе это лишено смысла!
Я налил себе еще водки, выпил, закусил и, не мигая, посмотрел на Максима долгим взглядом:
- Хочешь узнать, зачем я оказался в 2134 году? Тогда приготовься услышать шокирующие сообщение... К концу 2135 года все люди на Земле были мертвы.... Никого не осталось в живых...
- Как это так? - на лице Максима отразился страх. - Почему? Ты хочешь сказать, что радиация убила все живое?!
- Не радиация, мой друг! Совсем другая причина.
После того как я пересказал, что я увидел за последующие месяцы, Максим потерял дар речи на несколько минут. Он верил мне, я это видел. Иначе бы он не впал в состояние прострации.
Я закурил сигарету и прибавил:
- Штерн хорошо знал о конце света и поэтому поспешил покинуть свое время и уйти в прошлое. Он боялся, задержись там некоторое время, что его установка может не сработать. Но если возможен переход в другое время и жизнь в нем, то, рассудил он, возможно и изменить временные факторы и тем самым отсрочить Апокалипсис, а может быть, и предотвратить его наступление.
- Значит, Штерн с его машиной времени для нас недосягаем? - подытожил Ледовый, придя в себя.
- Да! - подтвердил я.
- И он забросил тебя как простого наблюдателя?
- Да.
- Но что ты можешь сделать как наблюдатель?
- Например, уничтожить центры ядерных исследований, устранить главных разработчиков проектов, - нехотя ответил я. - Правда, это не входило в мои прямые задачи. Нам нужно знать причины, в результате которых начался распад химических элементов...
- Хорошо, наверное, - Максим согласился со мной. - Но ответь мне, каким образом и для чего весь город Карымск оказался в 1918 году?
- На этот вопрос, Максим, я вряд ли смогу тебе дать ответ. Мне это неизвестно...
- Михаил! Но это тоже дело рук Штерна?
- Не думаю...
- Почему?
- Потому, что у меня есть смутные догадки, что кто-то, тоже владеющий технологией перемещения во времени, пытается нам помешать...
- Расскажи! - потребовал Максим. - На чем ты основываешь это утверждение?
- Об этом мы уже говорили. Меня преследовали андроиды, хотя никто в твоем времени, Максим, не мог подозревать во мне пришельца из прошлого. При этом никто не знал и даже не догадывался, что я человек Штерна! Я не верю в такие совпадения!
Ледовый немного подумал, вспоминая наш разговор. И вынужден был согласиться, что я прав. Только, прибавил он, это он готов допустить, если я сказал правду. Я его уверил в своей искренности, заметив, что мне теперь нет смысла вообще что-либо утаивать. Мы оказались заброшенными в 1918 год, и я признался, что, возможно, я никогда не смогу попасть в свое время обратно. Из-за двойного скачка во времени.
Меня это не радовало. Вдруг я, в самом деле, стал смертным? Но с кем я мог обсудить создавшееся положение?
Потом мы сидели и молчали, изредка посматривая друг на друга. Размышляли.
- Не веселые ты, Атаман, рассказываешь истории! - наконец произнес Максим. - Если предположить, что некая сила выступает против вас со Штерном, то лучшей изоляции для тебя не найти.
- Почему ты так считаешь?
- Очень просто. Это время, - объяснил Максим, - наиболее удалено от Апокалипсиса. А значит, ты тут не нужен и бессилен что-либо предпринять. Тебя просто удалили со сцены, лишили свободы действия... Докажи мне обратное.
Я на секунду задумался, но нашел контраргументы:
- Не совсем так! Зарождение ядерной физики началось в конце девятнадцатого века. Да, про атомную бомбу еще никто не знает, но уже живут люди, которые начинали ее разработку. Точнее участвовали в первичных опытах и экспериментах с ядерной физикой. Пьер и Мария Кюри, Нильс Бор...
- И ты считаешь, что их нужно устранить?
- Не считаю, Максим, у меня и в мыслях этого не было. Но, как видишь, это время не такое уж бессмысленное с точки зрения моей миссии.
- Но и тут, Михаил, есть одно "но"!
- Например?
- Мы находимся в глухой Сибири, в удалении от Европы. В Москве и Питере - революция бушует во всю. В России сейчас никто не занимается наукой, о которой ты говоришь. А значит мы - чужаки их Будущего - ничего не можем сделать в этом направлении. У нас одна задача - выжить в этом смутном времени.
- И победить! - добавил я. - А там,  года через два, мы сможем определиться, что нам делать.
Ледовый согласно кивнул. Я спросил:
- Ты со мной?
- Да! - ответил он. - В том положении, в котором мы находимся, было бы глупо выстраивать какие-то амбиции или выступать против. А учитывая, что ты мне рассказал о гибели мира, я просто считаю необходимым оказать тебе любую посильную помощь.
- Спасибо, друг! - отозвался я. - Признаюсь, твоя помощь мне будет крайне нужна. Завтра я уезжаю в Самару. Один. Ты остаешься на неопределенный срок комендантом в Карымске.
- Ты уезжаешь? - удивился Ледовый. - Так внезапно? Почему такая спешка?
- Времени у нас очень мало! - объяснил я. - Именно в Самаре сейчас готовиться крупный антибольшевицкий мятеж. Мы должны срочно перегнать туда нашу технику. Там решиться судьба России. Армию нашу поведут Водопьянов и Кривошеев. Моя задача - организовать встречу наших казаков  самарскими властями без лишних вопросов. А твоя задача - сохранить в целостности Карымск и все его гражданское население. Сил у тебя будет достаточно. Все боеспособные мужчины ополчения. А то, что ты человек образованный - определенный гарант успеха дружеских переговоров с новой властью в Сибири. Будь то Атаман Семенов или Адмирал Колчак. Твоим заместителем останется Евгений Еж. Он человек совсем не военный и на волжском фронте ему быть нет необходимости.
---------------------------------
1. Поход начался 22 февраля 1918 года.


Глава 7. Путь в Самару.

10 мая 1918 года. 15 часов 39 минут по местному времени. Город Карымск Иркутской губернии.

Я переоделся в поношенную, но чистую солдатскую гимнастерку, штаны, которые не придавали мне щегольского вида, поскольку сзади висели мешочком по известной мне в моем времени "хип-хоп". Но зато шаровары не стесняли движений, имели глубокие карманы, в которые без труда можно спрятать револьвер и много других полезных вещей. Я подпоясался кожаным, не армейским ремнем. Чтобы не выглядеть демобилизованным солдатом, я нацепил на голову крестьянский картуз и облачился в видавший виды пиджак. Зато на ногах у меня были дорогие офицерские хромовые сапоги из мягкой кожи. За плечами висел здоровенный сидр, а в руке я держал небольшой обшарпанный чемоданчик. В таком виде я легко мог сойти как за зажиточного крестьянина или мастера-рабочего, путешествующего по своим делам.
Лилиана, Ледовый и другие старшины оглядели меня с критическим видом и только удивлялись, как можно вообще ходить в такой одежде. Но я с ними не спорил.
Кроме револьвера системы "Смит и Вессон" у меня был револьвер "Наган" и запас патронов. Один пистолет я убрал в сидор, а другой удобно уместился в подплечной кобуре. Разрешение на ношение оружия в этот период времени в России абсолютно не требовалось. Конечно, никто особо не выставлял оружие напоказ, но имели его очень многие. На любом базаре без труда можно было приобрести не только винтовку или пистолет, но и пулемет с боекомплектом. А как иначе могло быть? С германского фронта войска самовольно уходили домой целыми батальонами, вместе с личным и трофейным оружием. С собой увозили все, подчас даже пушки, считая, что в крестьянском хозяйстве все пригодиться. И это не считая того, что у населения России было множество различного охотничьего оружия, на которое в царское время не требовалось разрешения, но которое вполне годилось для боя. А как вы думаете, почему на баррикадах в Москве в 1905 году у рабочих были не палки и камни, а ружья? А вот именно поэтому! По царским войскам восставшие вели огонь из охотничьего оружия пулями и картечью.
И еще для примера приведу случай, который произошел полгода назад. Небезызвестный белый атаман Анненков, в то время есаул, возвращался с германского фронта с эшелоном солдат и казаков. Путь домой его эшелона лежал через Оршу и Пензу. В этих городах эшелон подвергался досмотру советских властей. Когда стало известно, что солдаты и казаки не сдали оружие, то власти этих городов немедленно потребовали полного разоружения, заявляя, что в противном случае эшелон они дальше не пропустят. Есаул Анненков, как самый старший офицер эшелона обратился с речью к казакам и солдатам, в которой указал: "Сейчас разоружат нас, офицеров, потом казаков, а следом и всех солдат. И когда мы окажемся без оружия, нас под дулами пулеметов арестуют, отправят на переформирование и потом снова погонят на фронт. Не дадим нас разоружить, не сдадим оружия!" Анненков назначил командиров, отдавал бывшим солдатам команду быть готовыми к бою и отправлялся к советским властям. "Мы отказываемся подчиняться", - заявлял Анненков. – "Если нам будут чинить препятствия, солдаты эшелона будут штурмовать город и силой добьются выполнения своих требований!" Советские комиссары в бессильной злобе вынуждены были пропустить эшелон на южный Урал, не подвергая его обыску и разоружению. В Самаре Анненков не стал никому угрожать, заявив, что это не демобилизованные солдаты, а бойцы советской власти. И оружие у них отбирать никак нельзя. Вот такие пироги, братцы!
Подъесаул Валерий Шиков был одет в срочно пошитую в нашей мастерской форму моряка Амурской речной флотилии, входящей в  Тихоокеанский флот. На его бескозырке читалась надпись "Шторм". Он тоже имел два мешка с поклажей и оружие. В Самаре вряд ли нашелся бы человек, который смог бы разглядеть в нем лже-моряка с Дальнего востока. Шиков уже два дня подряд старательно заучивал морские словечки и выражения и старался использовать в разговоре со мной лексикон "черных дьяволов". Видеть его в морской форме мне было поначалу смешно, но скоро я привык.
- Присядем на дорожку? - предложил я.
- Присядем! - согласился Штык и мы, в молчании уселись на стулья. Я обвёл глазами свой кабинет, ещё раз изучая, всмотрелся в свой портрет и после этого решил забыть о своем генеральском чине. Теперь я московский рабочий, пролетарий. Старый член ВКП(б). Большевик. Так гласила моя легенда. Это подтверждали мои новые документы. Я должен был придерживаться в пути и Самаре этой версии, никому и ничем не выдавая себя. Это нелегко. Но я уже не в первый раз занимаюсь внедрением в чужое для меня общество, находящееся в другом времени. К тому же я верил в свои силы и свою удачливость.
- Сколько полосок на твоей тельняшке, Валера? – спросил я Шикова.
- Не знаю, - ответил он. – А что, их надо пересчитать?
- Не нужно, - сказал я. – Полосок всего две: белая и синяя.
Он сначала ничего не понял, а потом засмеялся:
- Ты, Атаман, большой шутник!
Нас с Шиковым подвезли почти до станции "Карымская". Дальше мы пошли пешком. Поезда мы ждали часа полтора, бесцельно слоняясь по перрону. Предъявив свои литеры, мы с трудом нашли себе место в вагоне, который был забит пассажирами. Примерно половина из них были спекулянты и мешочники.
...Очень трудно было проехать в ту пору по железной дороге. Без нахрапистости в вагоны - не пробиться. Если бы мы не были представителями партии большевиков, то вряд ли смогли вообще сесть в этот поезд.
Транссибирская магистраль прорезала почти всю Россию с запада на восток, от Москвы до Владивостока. Через города Красноярск, Новониколаевск, Омск, Курган, Уфу мы с Шиковым без каких-либо приключений доехали до Самары. Там, с вокзала мы на извозчике добрались до тихой гостиницы с чудным названием "Сан-Ремо" и поселились в ней в одном номере.
Дорога меня изрядно утомила.


Глава 8. В Самаре.

20 мая 1918 года. 15 часов 10 минут по местному времени. Город Самара.

Я сошел с поезда на вокзале в Самаре.
Что представлял собой город, в котором я очутился?
Некоторые сведения об этом дал писатель Владимир Гиляровский в своем путеводителе по городам России, опубликованным правда десять лет назад в 1908 году: "Самара не может похвастаться не только благоустройством и красотой, но даже чистотой, хотя, как город юный, она отличается своей свежестью и, если так можно выразиться, "незатасканностью". Городские здания и сооружения поражают хаотичностью и непоследовательностью: рядом с шикарным домом стоит жалкая лачужка; наряду с асфальтовыми мостовыми замечается полное отсутствие каких бы то ни было мостовых; на одной-двух улицах горит электричество, а близ них — переулок или улица, где по вечерам бывает темно, как в желудке негра, упавшего в колодец при лунном затмении! И помимо всего этого неустройства еще пыль, пыль без конца: настоящая "самарская пыль", от которой нигде нет спасения. Поливка улиц и канализация блистают своим отсутствием. Надо, впрочем, надеяться, что с возрастанием экономического значения города увеличится его бюджет, а с ним улучшится и благоустройство". Но данное описание вполне подходит для человека, который увидел Самару только вскользь, сравнивая ее с Москвой и Санкт-Петербургом. Не будем строги к Самаре. Практически все города на Волге выглядели не лучше и не хуже.
Самара до октябрьского переворота насчитывала более ста двадцати тысяч душ населения, и в ней, кроме того постоянно стоял многотысячный военный гарнизон. Крестьяне окрестных сел были в ней частыми гостями. А о количестве приезжих говорят многочисленные многоэтажные гостиницы в городе. Самара была крупным портовым городом. И хотя она была расположена не на морском побережье, а на реке Волге, пароходы волжской флотилии постоянно швартовались в ее гостеприимном порту. На баржи в порту грузили золотистую пшеницу, которой была очень богата Самарская губерния. С севера проплывали баржи с лесом.
Самара - город банков судовладельцев и хлеботорговцев, особняков, окруженных цветущими садами и промышленных предприятий. На берегу Волги стоял громадный элеватор, в северной части города находился трубочный завод, на двух промышленных заводах обжигали кирпич, спрос на который был очень велик. А еще были и другие кирпичные заводы.
Самарский трубочный завод изготовлял вовсе не курительные трубки, как может показаться, а был крупнейшим заводом оборонного значения. Например, на нем производились продолговатые "стаканы" для шрапнели, снаряда, который применялся в полевой артиллерии Российской армии.
Этот завод начали строить в 1910 году по приказу императора Николая Второго, а спустя год, его строительство уже было завершено. Завод приступил к выпуску военной продукции, все время наращивая темпы. Да и число рабочих на нем превышало двадцать тысяч человек, что говорит о его важности в оборонном плане. И если помещения-общежития Самарского трубочного завода были очень неплохими для проживания рабочих семей, то второй оборонный тротиловый завод в губернии, находившийся в каких-нибудь тридцати верстах от Самары в Иващенково – Самаро-Сергеевский – утопал в грязи и был лишен почти всех благ цивилизации.
Трамвайная Самарская линия - признак крупного промышленного города уже имела солидные по длине маршруты. Маршрутов было пять. Трамвайную линию открыли в 1915 году. Трамваи быстро вытеснили конку, поскольку были дешевле и быстроходнее. Только трамваи в Самаре в конце весны этого года уже не ходили. Лишь на грузовых трамвайных линиях иногда перевозили какие-то грузы по городу. Такие специальные маршруты, оказывается в те времена, тоже были и использовались как средство доставки грузов от вокзала до заводов.
Как во всех цивилизованных городах, в Самаре имелась пожарная команда, размещавшаяся недалеко от Хлебной площади. Там стояла каланча и двухэтажное пожарное депо.
В Самаре уже было привычное мне электричество, но на улицах и площадях кое где ещё стояли старые керосиновые фонари. Впрочем, как я убедился, когда стемнело, их уже давно не зажигали. Постепенно начиналась эпоха упадка и время разрухи.
Волгари1 издревле ловили рыбу. В этом отношении Самара тоже могла похвастаться янтарной ухой из стерляди и окуньков, жареной осетриной или белугой.
В Самаре в описываемое время вся рыбная ловля была отдана на выкуп богатым купцам и промышленникам. Откуп, как правило, давали на шесть лет. Это означало, что не каждый самарец или житель губернии мог позволить себе просто так отправиться на рыбалку. За рыбную ловлю полагалось платить налог, который был прямо пропорционален улову. В противном случае рыбная ловля считалась браконьерством. Откупщики-монополисты, среди которых были господа Основин, Евдокимов, Гинсбург и другие, занимавшиеся рыболовством, держали довольно высокие цену на рыбу. Одним из главных монополистов издавна слыл торговый дом купеческой династии Мясниковых.
Иван Никифорович Мясников торговал рыбой на углу Соборной и Панской в своем собственном доме. И братья его Михаил и Николай тоже держали рыбную торговлю. На берегу Волги рыбу населению продавали купец Портнов и Пелагея Сапункова. В торговых рядах на Троицкой площади вели торговлю рыбой Кристелова и Козлов. На углу Панской и Троицкой торговал господин Сапрыкин, на углу Соборной и Троицкой – купец Шорин. В магазинах свежая, соленая, копченая и консервированная рыба была так же у купцов Егорова, Аннаньева, Арсеньева, Рухлова.
Но кажется несколько странным, что в городе, имеющим свои собственные рыбные промыслы, везли на продажу... рыбу.
С Урала, к примеру, везли рыбу-сом осетра, белугу, лещей. С Астрахани поступала сельдь, балыки, икра.
Икра красная стоила чуть меньше двух рублей за фунт. Фунт - это примерно 400 грамм. Но средняя зарплата в то время не давала возможность кушать икру ложками всем самарцам. Даже служилый дворянин не мог позволить себе покупать ее чаще одного раза в неделю.
Деликатесы были, безусловно, дороги, это печально. Но не все обстояло так плохо. Была и очень дешевая рыба. Целые возы мелкой рыбы продавались почти за бесценок, и её не только употребляли в пищу, но и использовали как удобрение для полей. А вобла часто служила топливом вместо угля в топках пароходов. Вот так!
И хочу особо заметить, что самый обычный рабочий завода или железнодорожного депо, получавший пару лет назад в месяц двадцать-двадцать пять рублей жалования, вовсе не бедствовал. Так, например, четырехлитровая кастрюля тушеного картофеля с хорошим, филейным мясом обходилась семейному бюджету в пять-шесть копеек. А на копейку вполне можно было купить три килограмма мелкой рыбы или пяток яиц. Средних размеров курица стоила четыре с половиной копейки!
А Самарские храмы? Разве их было мало? Кроме величественного кафедрального собора2, построенного под управлением отцом и сыном Шихобаловами в 1894 году, монолитно стояли Казанский собор, Вознесенский собор, Троицкая церковь, Покровская церковь, Петропавловская церковь и Всесвятая церковь. Кроме того в Самаре были Старообрядческая церковь, лютеранский храм Святого Георга, польский костел, еврейская хоральная синагога. Не простая, обычная синагога, а вторая по величине в Европе!
Основное население Самары состояло из русских. Но в ней проживало около двух тысяч евреев, более трех сотен немцев, поляки, татары и башкиры, мордва.
Что я хочу сказать всем этим? Самара, в которую я попал, вполне напоминала мне время, из которого я был родом. Были пониже дома, чуть другие вывески на магазинах, с буквами, которые были убраны из алфавита, иная, но близкая по покрою одежда, привычные бумажные деньги. Я не мог потеряться в этом времени.

20 мая 1918 года. 15 часов 34 минуты по местному времени. Город Самара.

Оставив Валерия Шикова в гостинице "Сан-Ремо" и наказав ему никуда не выходить из номера я неспешно шел по какой-то улице, с интересом глазея по сторонам. Всюду видел у лавок очереди за скудным хлебным пайком. Читал вывески магазинов. Меня почему-то привлек развешенный на стене дома плакат. Я подошел поближе и начал читать текст.  Вот, что там было написано:
"Приказ чрезвычайного штаба.
Контрреволюционные казачьи банды Дутова произвели уже третий раз набег на Самарскую губернию. Они должны быть и будут уничтожены. Самара объявляется на военном положении; все войсковые части, орудия и другие военные средства поступают в исключительное распоряжение штаба; все органы советской власти обязаны незамедлительно и, безусловно, выполнить все его распоряжения; производство реквизиций и конфискаций без санкции штаба будет жестоко преследоваться.
Всякие попытки контрреволюционных выступлений против советской власти и ее органов, откуда бы они ни исходили, всякие речи на митингах, на собраниях и призывы против советской власти, в какой бы форме они ни были сделаны... будут бecпoщаднo преследоваться чрезвычайным штабом, а равно будут жестоко преследоваться подобные же попытки в повременной печати.
Председатель штаба А.А. Масленников.
Секретарь А.П. Галактионов".
Ниже шли еще должностные фамилии.
- Что, товарищ, готов к революционной борьбе с гидрой контрреволюции? - услышал я сзади. Я повернулся и встретился взглядом с говорившим. Это был красногвардеец, о чем красноречиво говорила красная лента нашитая на тулью фуражки. За плечом на ремне висела винтовка.
- Я всегда готов, - ответил я. И собирался уйти. Но красногвардеец слегка вытянул руку, пытаясь задержать меня:
- Где служишь, товарищ? - спросил он.
- Пока нигде, - осторожно ответил я.
- А почему не идёшь в Красную армию? - требовательно спросил он.
- Не могу, - сказал я. - Болен я. Грыжа у меня. Надорвался, разгружая баржи кровососов-буржуев.
- Пострадал, значит, - понятливо закивал головой красноармеец. - Это плохо.
- Ничего хорошего, - согласился я.
- Это ничего, - продолжал назойливо боец. - Грамоте обучен?
- Читать и писать умею, - я сделал постную мину. - В гимназии учился когда-то. Только что с того?
-  Идем со мной!
- Куда? - испугался я. Видимо мой дрогнувший голос выдал меня.
- Не дрефь! - хохотнул он. - В Губисполком! Я тебе помогу.
Не зная, как правильно вести себя в сложившихся обстоятельствах, я побрел за ним. Я мог бы легко убежать от него, оглушить или просто убить одним ударом ножа. Но я боялся этого делать. Во-первых вокруг было много народа. А во-вторых, используй я любой из вариантов, мне придется покинуть Самару. Здесь в городе я никого не знал и спрятаться было негде. А это меня не устраивало. И, наконец, у меня была запасена бумаженция, благодаря который я должен быть принят красными, как свой человек.
Красноармеец привел меня в какой-то общественный дом, больше похожий на особняк, готовившийся к штурму. Название улицы я не успел прочитать3. Туда, куда мы пришли, было полно вооруженного народа и табачного дыма. Уже из первых случайно оброненных фраз снующих мимо меня людей, я догадался, что это городской революционный штаб.
Слегка подталкиваемый моим спутником я оказался в какой-то комнате, где за столом заседал грузный, бритый наголо усач. Он курил папиросу, щерясь от дыма, и что-то старательно выводил на бумаге пером. От меня не укрылось то обстоятельство, что этот ответственный работник чернильного фронта никогда раньше этим не занимался. Видимо молот или плуг для него был более сподручным инструментом.
- Здорово, Василий! - рявкнул радостно мой сопровождающий.
Тот поднял от писанины глаза и буркнул в ответ:
- Здравствуй и ты, коли не шутишь.
- Не шучу! Вот помощника тебе нашел!
- Что за помощник?
- А он шибко грамоте обучен.
- А ты откель знаешь?
- Дык он сам сказал.
- Мало ли, что он сбрехнул!
- А ты проверь, а потом покумекай, сбрехнул он, али нет!
- Ну так! - бритоголовый усач уставился на меня и спросил:
- Буржуй?
- Какой же я буржуй? - притворно удивился я. - Никогда не был врагом трудового народа. Сам с малолетства на хлеб себе зарабатывал.
- А грамоте обучен? И не буржуй?
- Сирота я, - на ходу придумывал я. - Из мещан. Родители давно умерли. Я у тетечки в Москве жил, гимназию не закончил. Работал сначала в лавке у купца Толстикова-старшего. Было нас там десять мальчиков и десять приказчиков. Били меня приказчики и старшие мальчики за всякую оплошку. Потом трудился на мануфактуре у заводчика Прохорова. Баржи еще разгружал. Заболел чахоткой, будь она неладна. Кое-как здоровьишко поправил, отошел. Потом в Москве революция произошла. А теперь вот сюда приехал. Вот такая география моей жизни, товарищ.
Сидящий за столом усмехнулся:
- Посмотрим сейчас, какой ты товарищ. Документ есть?
- Есть, - ответил я. - Мне его сам товарищ Троцкий приказал выдать!
- Товарищ Троцкий?! Так ведь он в Москве! А ну-ка покажь! - бритоголовый даже заерзал на месте, при этом не сводил с меня глаз.
- Смотри! - я протянул ему мастерски изготовленную подделку - мандат. И порадовался про себя, какая чудесная техника имелась в 22 веке. На ней можно было все, что угодно, изобразить. Даже деньги печатать. Только бумажных денег в том далеком времени уже не было.
"Предъявитель сего документа Рабер Михаил Аркадьевич, направляется в Самару к Председателю Ревтрибунала товарищу Венцеку Ф.И. для оказания помощи в организации рабоче-крестьянского законодательства и юстиции. Товарищ Рабер человек вполне надёжный, проверенный, исключительно преданный делу пролетарской революции.
Председатель Высшего военного совета и нарком по военным и морским делам республики Лев Троцкий", -  вслух по складам прочитал он машинописный текст.
У бритоголового усача  округлились глаза, когда он ознакомился с моей бумагой. Он встал со стула. Слегка запинаясь, он спросил:
- Так вы с инспекцией к нам прибыли, товарищ? Чаю с дороги не желаете с баранками? Или чего-нибудь поплотнее, расстегайчик там...
- Товарищ Ленин лично дал мне совершенно другие указания, - туманно ответил я.
- Товарищ Ленин?!
- Вы не ослышались. Товарищ Ульянов-Ленин. Председатель Совета Народных Комиссаров. Кстати, я никогда не был раньше в Самаре. Не поможете мне отыскать Франциска Яновича Венцека.
- Как же, конечно, поможем! - бритоголовый усач свирепо взглянул на моего сопровождавшего и, не удержавшись, при мне набросился на него:
- Ты кого мне привел!? Товарищ прибыл к нам из самой Москвы, из ЦК партии большевиков, а ты не разглядел что ли?
- А на нем не написано, что он из Москвы! - не остался в долгу красноармеец. - Гляжу, стоит какой-то подозрительный субъект, ворон считает. Я и подошел к нему.
- Бедовый ты человек! - завздыхал труженик чернильницы. - Прямо не знаю, что с тобой делать!
Обо мне они словно забыли, свирепо сверля взглядами друг друга. Увидев, что красноармеец  собирается продолжать перебранку, я вмешался:
- Товарищи, вы мне поможете?
Они остановились, перестали шипеть друг на друга как гуси, уставившись на меня.
- Ну-ка, проводи товарища по коридору куда ему нужно! - приказал бритоголовый красноармейцу. Я пожал плечами и был вынужден отправился на встречу с Венцеком, хотя охотнее я бы встретился с подполковником Галкиным или подполковником Каппелем.


20 мая 1918 года. 16 часов 52 минуты по местному времени. Губисполком города Самары.

Трибунал! Страшное, колючее слово. Революционный трибунал! От этого словосочетания  бросает в дрожь, потому, что за этим следует расстрельный приговор. Но ошибочно думать, что трибунал занимался исключительно вынесением смертных приговоров, отправляя каждого попавшего туда на расстрел. Трибунал - это судебный орган, который выполнял функции юстиции, дознания, следствия и суда. Суд мог признать виновным, но мог и оправдать. И совсем немногие знают, что Советский трибунал изначально подразделялся на уголовный и политический отделы. В середине 1918 года его структура была изменена и усложнена. А вот ВЧК специализировалось больше на контрреволюционных элементах. Известен также исторический факт, что численность сотрудников ЧК в годы Гражданской войны в четыре раза превышала число сотрудников милиции.
Большевики не придумали ничего нового. Если царская полиция была заменена сперва красногвардейцами, а в августе 1918 года народной милицией, то ВЧК было организованно по принципу жандармерии. Изменились не только названия. В корне изменился весь стиль работы. ЧК со своими концлагерями, методами насилия и террора, средневековыми пытками и расстрелами переплюнуло даже известное на весь мир немецкое Гестапо позднего времени.
Франциск Иванович Венцек, к которому меня проводил бдительный боец Красной армии, никакого отношения к ЧК не имел. При царском режиме его можно было бы считать городским судьей, а у большевиков он назывался Председатель Трибунала.
Товарища Венцека я нашел в его рабочем кабинете, где он давал наставления какому-то человеку. Через минуту мы остались с ним в кабинете вдвоем.
Франциск Венцек родился в Самарканде, был старым членом ВКП(б), по национальности поляком, прекрасно владевшим русским языком. Он вежливо выслушал меня и, сославшись на важные дела, попросил подождать до вечера, а пока отдохнуть с дороги. И даже пригласил к себе в гости вечером, попутно объяснив, что за стаканом чая, мы сможем обсудить все вопросы и цели моего приезда.
Он дождался моего утвердительного ответа и, сообщив свой адрес, уважительно проводил меня до дверей своего кабинета.
-------------------------------
1. Волгари - так волжане именовали профессиональных рыбаков.
2. В 30-е годы прошлого столетия из-за невозможности разобрать здание на кирпичи его взорвали. Сейчас на его месте стоит Дворец культуры имени Куйбышева, где находится областной театр оперы и балета.
3. – Губисполком, а затем Губревком, штаб Красной гвардии и штаб охраны города находились в "Белом доме", бывшем особняке Наумова на современной улице Фрунзе, 167.


Глава 9. Захват власти большевиками.

20 мая 1918 года. 17 часов 28 минут по местному времени. Губисполком города Самары.

Покинув кабинет Венцека, я почувствовал себя свободнее. Я проанализировал свое поведение и сделал правильный вывод, что никто из комиссаров и простых красноармейцев не заподозрил во мне человека другого времени. Но я не спешил уходить из Губисполкома, надеясь, что смогу незамеченным потолкаться в коридорах и послушать о том, что происходит в городе. Хотя я за время пути внимательно читал тексты о политическом положении и списки людей, занятых в системе новой власти, но кто может поручиться, что там было все изложено правильно.
Мимо меня проходили мужчины одетые в кожаные куртки и военные гимнастерки. Все были обвешаны оружием, некоторые с шашками. Кожаные ремни и куртки скрипели в такт ударам каблуков по полу, и это обстоятельство преисполняло штаб революции некой атмосферой мужественности и воинственности.
Я заметил идущего мне навстречу бдительного красноармейца, который привел меня сюда и остановил его:
- Куда все идут, товарищ? – поинтересовался я.
Он поспешил мне все объяснить:
- Так будет очередное заседание Губернского исполнительного комитета! Народу тьма! Одних членов совета больше сотни соберется! Очень важные дела решаются, товарищ!
"Эх вы, говоруны!" – подумал я. - "Заседаете и обсуждаете огромной толпой, что в городе происходит. А зачем тогда вы, спрашивается, нужны, если вы – исполнительная власть. Не своим вы делом занимаетесь. За вас давно в Москве все решили… Как скажут – так и сделаете, сделаете все о чем думали и не думали".
Но свои мысли вслух я, разумеется, не озвучил. Зато решил послушать, о чем будет разговор на собрании. Интересно все-таки!
Председательствовал на заседании товарищ Лоренцов.
Выступило поочередно с докладами несколько человек, которые привели некоторые факты о произошедшем в городе контрреволюционном восстании анархистов. После этого товарищ Лоренцев взял слово и начал негромко говорить. Но на середине речи, его голос окреп, и он принялся ораторствовать, как на митинге:
- Я не знаю, почему в четыре часа утра сюда явились толпой вооруженные люди Яковлева. Они искали какую-то "банду анархо-максималистов". Почему ее искали здесь, товарищи?! Мы, что, стали анархистами? Отряд Яковлева, когда узнал, что в здании Губревкома бандитов нет, удалился. Это страшное недоверие к рабоче-крестьянской власти со стороны товарища Яковлева! К нам всем, товарищи! Но беда не в том, что Яковлев нам не доверяет, а в том, что кажется странным совсем другое! Зачем при существовании Губревкома Яковлев объявил себя диктатором и назначил комендантом Самары товарища Кадомцева? Комендант Самары – товарищ Рыбин и его никто не снимал с должности!1
- Комендант – выкрикнул кто-то из меньшевиков, - это - старорежимное понятие! Большевики идут неверным путем!
Выступивший следом максималист Равкин тут же громогласно заявил:
- Диктатура Яковлева является неправильным и грубым нарушением всех основ Советской власти! Зачем разоружили анархистов? Подобное разоружение революционных организаций и частей, состоящих из моряков в данный момент совершенно недопустимо! Нам надо требовать от фракции РКП(б) разъяснений своих действий в произошедших событиях и обязательно указать, в чем она видит исход!
На нападки анархиста-максималиста ответил представитель РКП(б):
- Какое вам нужно соглашение с контрреволюционерами? Никакого соглашения не могло и не может быть с белогвардейцами-дутовцами, прорвавшимся в Самару под видом матросов! Случаи вспыхнувших беспорядков – это происшедшее не есть недовольство трудящихся масс и мещан Советской властью! Это результат грязного подстрекательства темных лиц и погромной агитации газеты "Путь Трудового Крестьянства"! В этом мятеже выступала не беднота, а переодетые в матросскую форму буржуйские сынки, гимназисты и кадеты, рабочие же с оружием в руках стали на защиту своей власти, заняв в первую голову винный склад, чтобы спасти город от пьяного погрома.
Товарищ Яковлев поступил совершенно законно. Он имеет из центра широчайшие полномочия по ликвидации дутовщины, а мы не могли ждать, пока нас разоружат, нам удалось бескровно ликвидировать контрреволюционное выступление!
Но представители анархистов-максималистов с нами не согласились. Некоторые эсеры тоже начали требовать отчета от большевиков в своих действиях. Нам хочется понять, кого они поддерживают в данном вопросе?
Спор затянулся, но в девять тридцать вечера на заседание явилась внушительная  делегация от главкома и потребовала слова для внеочередного заявления.
Делегат РКП(б) подошел к столу президиума и огласил следующий приказ главкома о роспуске Губернского Исполнительного Комитета и образовании Ревкома, впредь до созыва нового губернского съезда советов.
- Наступление дутовских банд под Оренбургом, - читал он, - грозившее вторжением контрреволюционных сил в пределы Самарской губернии, вызвало отвлечение из Самары лучших боевых частей, стойко ограждающих советскую власть. Этим воспользовались темные силы и, прикрывшись ширмой губернского исполнительного комитета, состоящего в своем большинстве не из подлинных выразителей интересов деревенской бедноты, а подпавших под идейное руководство анархо-максималистов, подняли восстание с целью свержения городского совета рабочих и красноармейских депутатов и произвели целый ряд позорных убийств и грабежей. Чрезвычайный революционный штаб, образованный самарским совдепом, все время встречал самое упорное сопротивление выполнению боевых задач со стороны руководимого анархо-максималистами губисполкома, который собирал в своем помещении лже-представителей разных дезорганизованных частей на так называемые гарнизонные совещания, подготовившие контрреволюционное выступление 17 мая сего года Воззвание, напечатанное в газете "Путь Трудового Крестьянства" от 19 мая, вовсе не оглашенное на пленарном заседании губернского исполнительного комитета, доподлинно вскрывает низкие и преступные замыслы самозваной максималисткой кучки, ведшей за собою кулацкое крестьянство Губисполкома.
Облеченный широкими полномочиями центральной власти для подавления дутовской авантюры и борьбы с контрреволюцией во всех формах ее проявления, я, главнокомандующий Урало-Оренбургским фронтом, с помощью верных революционных войск, в корне пресек позорное выступление хулиганов и бандитов и водворил в городе должный революционный порядок. Самарский Губернский Исполнительный Комитет, потребовавший вооружения грабительских шаек, разоруженных городским исполнительным комитетом, по предписанию Народного Комиссара по внутренним делам восстановления контрреволюционных органов печати, стал на путь открытого сопротивления распоряжениям Совета Народных Комиссаров и явного группирования отрядов и несознательных отсталых слоев реакционного мещанства, дабы занести нож над завоеваниями трудового народа.
Посему объявляю губернский исполнительный комитет распущенным. Все члены такового, где бы они ни находились, считаются утратившими свои полномочия.
Впредь до созыва губернского съезда советов рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов, в полном соответствии с интересами трудящихся масс, -для управления губернией создается губернский Революционный комитет на следующих основаниях: представителей от самарского совдепа, по одному представителю от уездных исполнительных комитетов Самарской губернии, два представителя от совета железнодорожных депутатов, один от военного штаба. Оповещая об этом население Самарской губернии, именем центральной власти, поставленной трудовыми массами Российской Советской Республики, я призываю всех трудящихся к спокойному творческому труду на благо городской и деревенской бедноты и поддержанию революционного порядка.
Одновременно с вышеуказанным во исполнение распоряжения центральной власти о немедленном восстановлении порядка в городе Самаре, как военной базе, имеющей, в связи с нашествием казаков, огромное политическое и стратегическое значение, я, для укрепления советской власти, назначаю с диктаторскими полномочиями комендантом города Самары Михаила Самуиловича Кадомцева.
Все его приказания должны немедленно исполняться. Всякие попытки к восстанию против советской власти должны быть немедленно подавлены самыми суровыми мерами, вплоть до расстрела. Всякие хулиганские выступления, грабежи и разбои должны быть пресечены расстрелами на месте.
Главнокомандующий Урало-Оренбургским фронтом Яковлев. Всех попрошу очистить зал!
Выслушав это, представитель рабочей секции сразу заявил, что рабочие присоединяются к приказу Главкома, одобряют его и покидают зал. Что они сразу и сделали. Но остальные члены Губисполкома не сдвинулись с места.
Н.П. Теплов, член Самарского горисполкома и член Губернского Совета Народных Комиссаров еще раз попросил всех остальных разойтись и к 21 мая полностью очистить здание для Губревкома.
После недавнего разгрома бунтующих анархистов-максималистов большевики вызывали у многих присутствующих страх. Большинство членов Губисполкома посчитало, что будет лучше уйти без шума. Всякий протест не поможет. И они начали по одному, парами и группами расходиться.
Один из представителей эсеров УИК-а2 вдруг стал всем излишне горячо доказывать, что за все время своего существования Губисполком не исполнил ни одного справедливого требования УИК-а, и что он не отвечает стремлениям трудовых масс, поэтому представители УИК-а также готовы уйти.
Последний несогласный представитель попытался объявить частное совещание крестьянской секции, но делегат главкома ему заявил, что отныне таковой больше нет, и категорически просит разойтись. А помещение будет сейчас занято воинской частью.
История повторилась полностью. 19 января 1918 года матросом Железняком, начальником караула Таврического дворца, где собралось Всероссийское учредительное собрание, была произнесена историческая фраза: "Караул устал. Ваша болтовня не нужна трудящимся"! После этого Учредительное собрание было распущено. Так Советская власть везде одинаково в грубой форме решало свои задачи.
Я не стал ждать, когда меня тихо вынесут, или еще хуже, грубо вышвырнут из здания, поспешно ушел. Я не забыл, что мне обязательно нужно попасть домой к Венцеку.
----------------------------------------------------
1. Рыбин А.И. комендант Самары – был ставленником эсеров и поэтому был неугоден большевикам. Настоящая его фамилия Юренев. Именно он занимался подготовкой к обороне в черте города Самары от чехословаков. Был арестован приказом чешского коменданта Самары и начальником контрразведки капитаном Карелом Ребендой 11 июня и заключен в тюрьму.
2. УИК - участковые избирательные комиссии, в которых в большинстве находились представители эсеров, кадетов и меньшевиков.


Глава 10. Франциск Венцек.

"...Выродок, нравственный идиот от рождения... Он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек - и все-таки мир уже настолько сошел с ума, что среди бела дня спорит, благодетель он человечества или нет?"
Иван Бунин о личности Ленина.

20 мая 1918 года. 23 часов 01 минута по местному времени. Город Самара.

Вечером я посетил квартиру Венцека. Мы быстро нашли с ним общий язык и даже горячо поспорили. Увлеченный разговором, я даже сразу не заметил, как в комнату, где мы обменивались мнениями, вошла стройная женщина в красном, пролетарском платке, завязанном на голове по тогдашней моде.
 - Здравствуйте, товарищ! - сказала вошедшая, снимая с головы платок. При этом ее средней длинны, слегка вьющиеся волосы связанные сзади в тугой шар слегка растрепались. Очки с круглыми стеклами в тонкой оправе, придавали ее лицу деловой, озабоченный вид. Её возраст, как я смог определить, еще не перешагнул тридцатилетний рубеж, невзирая на усталость, она, казалось, была полна сил и энергии. На ее щеках даже горел румянец.
Но это было обманчивым впечатлением. Дерябина уже несколько лет болела чахоткой. И ее обострение должно было начаться со дня на день1.
- Пожалуйста, познакомься с товарищем из Москвы, Серафима! - сказал Венцек вставая и делая шаг к женщине. Я тоже встал.
- Я - Серафима Дерябина! - строго представилась мне молодая женщина, хотя ее темные глаза с еле заметным татарским разрезом, смеялись. Брови арками, средней величины нос, тонкие губы. И еле заметная щелочка на подбородке, разделяющая его на две части. Привлекательное лицо.
- Михаил Рабер! - назвался я в ответ, пожимая ее тонкую, но сильную ладонь. - Я приехал сюда по указанию товарища Троцкого. А знаете, ведь я немного слышал о вас. Товарищи местные рассказывали.
Она слегка смутилась:
- Надеюсь, только хорошее?
- Безусловно. Как можно нехорошо отзываться о такой прелестной женщине? - галантно ответил я, и мы все трое непринужденно рассмеялись.
- Поужинаешь? - спросил ее Франциск.
Она не стала отказываться:
- Да, конечно. С утра ничего не ела. Все некогда...
Пока Серафима умывалась и мыла руки, Венцек принес третий столовый прибор и поставил его на стол.
Когда она вернулась, села за стол и немного утолила голод яичницей с жареным салом, я обратился к ней:
- Это правда, что вы не только комиссар по делам печати, но и литератор?
- Это вам местные товарищи рассказали?
Она даже слегка покраснела.
- Я, Серафима Ивановна, за свою жизнь не написал ни строки! - ответил я, мастерски разыгрывая смущение. - Первый раз мне довелось ужинать за одним столом с писателем. Вы уж, извините меня, но я, к сожалению, не читал и не видел постановки вашей пьесы на театральной сцене.
- За что я должна вас извинять? - она улыбнулась. - Мои стихи никто не печатал. Моя вторая пьеса, которую я назвала "Заря новой жизни" не издана и на сцене театра ее не ставили.
"Сапожник без сапог", - подумал я. - "Она - комиссар губкома по печати и не считает даже возможным использовать свое служебное положение. А ведь ей было достаточно сказать одно слово, что бы напечататься". Но вслух сказал:
- Значит, не пришло время. Но ее обязательно издадут и в театре поставят2.
- Спасибо, - поблагодарила она.
- Серафима Ивановна, - попросил я. - Рассудите нас с Франциском Ивановичем в одном интересном вопросе.
- Какой вопрос? - уточнила она.  - Только, прошу вас, что бы он был не из моего ведомства! Я за целый день так устаю, что мне совсем не хочется говорить в часы досуга о делах.
Как я успел заметить, разговаривала она не так, как крестьяне, коверкающие язык, не так, как рабочие, совмещающие в фразе словосочетания, которым бы позавидовал поэт Маяковский. Она была дочерью чиновника, значит, не чуждалась хорошего тона и могла похвастаться образованием. Да и манеры ее, немного грубоватые, иногда резкие, были лишь продиктованы той средой, в которой она вращалась долгие годы. Она была пролетаркой среди пролетариата, но в кругу своей семьи, дома, она становилась женственной и мягкой. Всей ее семьей был Франциск Иванович, с которым она жила в браке без венчания. Когда она познакомились в Поронине в 1914 году с Франциском Венцеком на совещании ЦК проводимым В.И. Лениным, в России не было гражданских органов ЗАГСа. Она была атеисткой и не хотела совершать таинство брака в старорежимном стиле, в церкви. Таких же взглядов придерживался и ее супруг. Именно поэтому считалось, что они живут вне брака, не так как люди.
К слову сказать, в октябре прошлого года Дерябина была делегатом II Всероссийского съезда Советов от Самары, на котором В.И. Ленин сказал известные всем слова: "Рабоче-крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, свершилась!"
- Нет, Серафима Ивановна, это вопрос не связан с типографией. Мне кажется, что уважаемому Франциску Ивановичу очень нужен дружеский совет. Возможно, именно вы сможете ему помочь, - сказал я.
- Франциск, что случилось? - забеспокоилась она.
- Нет, нет, ничего не случилось, - как можно мягче ответил он. - У нас с Михаилом Аркадьевичем возник небольшой спор. И мы пытаемся найти компромиссное решение, но, к сожалению, у нас что-то не получается...
Я видел, с какой заботой и уважением супруги относились друг к другу. Все это проявлялось в пустяках и мелочах, почти неприметных постороннему. Но эти мелочи и являются залогом семейного счастья, домашнего тепла и уюта.
Я изложил ей наш спор с Венцеком. Многое, если не все, что я рассказал в предыстории Дерябиной, было ей известно. Иного и быть не могло. Отвечая перед исполкомом Самары за все печатные издания большевиков, она не могла не знать все новости, распоряжения и декреты, исходившие из ЦК партии и местных органов.
Декрет Советского правительства от 14 мая 1918 года гласил, что в России утверждается режим цен на все продовольственные товары. Цена любого товара - муки, мяса, масла и всего остального - отныне не должна быть выше, названной в декрете. Декрет обязывал продавцов придерживаться твердой цены. Но, этот же декрет запрещал не только перекупщику, но и крестьянину, который вырастил этот хлеб, продавать его. Частную торговлю продуктами питания этот декрет полностью запрещал. Покупать у населения продукцию получало полное право лишь одно государство.
- Этот декрет диктует твердые цены, - сказал я в конце. - Но именно это и хорошо, и плохо одновременно.
- Твердые цены, - повторила Серафима Ивановна. - Не понимаю. Что в этом плохого?
- Сейчас только начнется лето, но через три-четыре месяца урожай будет собран. Кто и как будет расплачиваться с крестьянами? Государство, которое не имеет достаточно средств, не в состоянии будет выкупить у крестьян все излишки урожая. Что произойдет дальше? А дальше у нашей власти есть только один-единственный путь: конфисковать, а вовсе не реквизировать хлеб и все прочее исключительно насильственным путем!
- И за это выдать госрасписки с отсрочкой платежа, - заметила Серафима.- Это никакая не конфискация.
- И как вы думаете, Серафима Ивановна, многие из крестьян согласятся обменять продукты питания на эти расписки?
- Мы создадим комитеты бедноты на местах3, которые нам помогут довести до сознания каждого крестьянина о необходимости брать эти расписки или поделиться излишками хлеба с голодающим пролетариатом.
- Нет, нет и нет! - запальчиво произнес я. - Никакие комбеды не смогут убедить своих односельчан! Крестьяне добровольно хлеб ни за что не отдадут!
- Если бы вы были не представителем от товарища Троцкого, то я бы подумала, что вы - член союза эсеров-максималистов, - произнесла Серафима, и взялась за подстаканник.
- Ульянов-Ленин, слова которого я всего лишь повторю вам, очень бы обиделся за такое сравнение! "Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулянтам, ничего не выйдет...". А Феликс Дзержинский выразил это еще более понятно: "Тому, кто не хочет работать с народом, нет места среди этого народа". К крестьянам эти две цитаты наших вождей будут приемлемы, не находите? А что говорил товарищ Ленин на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, которое состоялось 29 апреля этого года? Он говорил: "Да, мелкие хозяйчики, мелкие собственники готовы нам, пролетариям, помочь скинуть помещиков и капиталистов, но дальше пути у нас с ними разные. Они не любят организации, дисциплины, они – враги ее. И тут нам с этими собственниками, с этими хозяйчиками придется вести самую решительную, беспощадную борьбу"4. Иначе говоря, войну с крестьянством.
Дерябина вспыхнула, потупила взгляд.
- Простите, я не хотела вас обидеть!
- Пустое! - я даже не изменился в лице. - У нас не партийная дискуссия, а спор о дальнейших действиях, которых должен придерживаться Франциск Иванович, как Председатель Революционного трибунала Самары. Представим себе, что крестьянин спрятал зерно, а его нашли. Какое наказание нужно применить к укрывателю? Как к вору? Но он ничего не украл, он спрятал свое, а не чужое. Назвать контрреволюционером?  Он не выступал против Советской власти с оружием... Что с ним сделать? Расстрелять? За что? Это нельзя делать. Тем более смертная казнь в России отменена в начале года. Посадить в тюрьму? Наказать как-то иначе? Неважно как, но придется наказать! Серафима Ивановна, я ничего не выдумываю, а говорю то, что произойдет очень скоро! И наше молодое государство, которое будет совершать вопиющий грабеж, еще захочет судить ограбленного! И таких крестьян по России-матушке будут многие тысячи.  Вот оно как выходит! Франциск Иванович считает, что крестьян можно будет убедить. Я согласен с ним, но... Где взять тысячи людей, которые смогут их убеждать? Их нет, и они не появятся в одночасье. Поэтому нам волей-неволей придется отбирать хлеб у крестьян силой. Обиженные крестьяне станут врагами Советской власти. И они по-своему будут правы. Как бы вы отнеслись к человеку, который войдет к вам в комнату и силой заставит вас отдать ему свою одежду? Крестьяне будут в нас стрелять! Те самые крестьяне, ради которых и совершилась пролетарская революция. И мы снова будем вынуждены ввести смертную казнь в стране. И расстреливать безжалостно десятки людей...
- Замкнутый круг получается! - после длительного молчания произнесла Серафима Ивановна, посмотрев на мужа. - Мы сами нарушаем идеологию. Я как-то не думала про это...
- А как, по-вашему, Михаил Аркадьевич, существует какой-нибудь иной путь для решения нашей задачи? - спросил Венцек. Он был печален и задумчив.
- Не знаю, товарищ, не могу подсказать, - ответил я после некоторого раздумья. - Возможно есть. Но... нет времени найти этот безболезненный для общества путь...
Будучи начальником ревтрибунала Венцек слишком хорошо понимал, что частично управлять государственной карательной машиной в Саратовской губернии придется ему. Но ему вовсе не хотелось быть палачом своего народа. Не об этом он мечтал, совсем не об этом...

Я ушел от Венцека со сложным чувством. Эта семейная чета на деле оказалась  не кровавыми революционерами-коммунистами новой формации, а революционерами-большевиками старой закалки, людьми, идеализирующими светлое будущее и людей, которые должны строить его. Они хотели видеть мир полным доброты, справедливости и счастья. Они просто не могли предполагать, что борьба за счастье трудящихся будет длительной, жестокой, которая унесет жизней на много больше, чем Первая мировая. Я знал, что товарищи Венцек и Дерябина тоже погибнут в Гражданской войне, но ничем не мог им помочь. И, честно говоря, не хотел. Я сделал свой выбор. Они тоже. Я решил твердо сражаться за белых. Венцек и Дерябина были моими врагами, хотя эти враги заслуживали глубокого уважения. Но, если бы изначально такие товарищи как Венцек и Дерябина были на самом верху Советской власти в России, то я, возможно, изменил бы свой выбор...
Потому, что еще 17 мая 1918 года в газете "Приволжская правда" Венцек опубликовал такое воззвание к населению:
"Революционный трибунал просит граждан Самары немедленно сообщить Революционному Трибуналу сведения о неблаговидных поступках и злоупотреблениях для привлечения к суду. Каждый гражданин РФР имеет полное право с документами и свидетельскими данными привлекать представителей власти, общественных организаций и служащих. Лица, подрывающие власть трудящихся своими поступками и злоупотребляющие доверием трудящихся масс, выдвинувших их на ответственные посты в советские учреждения, имеющие государственное значение, понесут тройное наказание.
Председатель Трибунала. Ф. Венцек".
------------------------------------------
1. Примерно через неделю у Дерябиной резко ухудшилось состояние здоровья, и она была отправлена на отдых на одну из дач под Самарой. Там она находилась во время штурма Самары чехословаками. Позже, там же, по доносу была арестована белыми.
2. Эта пьеса действительно была поставлена  7 ноября 1919 года на сцене театра Екатеринбурга и вышла в печати в начале 1920 года отдельной брошюрой. Поэт Владимир Маяковский, изнывая от черной зависти, в одном письме написал: "Макулатура типа Дерябиной "На заре нового мира" издается тиражом 100 тысяч экземпляров".
3. 26 мая 1918 года Лениным был издан декрет о создании Комбедов, согласно которому им передавалась вся полнота власти в деревнях.
4. Народный комиссар продовольствия выступил вслед за Лениным со следующими словами: "Я хочу с полной ответственностью заявить, что речь идет о войне – только с оружием в руках можно получить хлеб".


Глава 11. Подполковник Галкин.

21 мая 1918 года. 10 часов 23 минуты по местному времени. Город Самара.

Так я невольно оказался втянутым в Самарские события. Товарищ Венцек предложил мне, как представителю юстиции и своему помощнику, присутствовать на первом съезде советов Самарских железнодорожников. По замыслам большевиков этот съезд планировалось сделать верховным органом управления железной дороги, подменяя им бывшие делегатские съезды. На съезде присутствовали человек восемьдесят, не только большевики, но и меньшевики и эсеры. Но большевики под предводительством председателя собрания товарища Короткова С.А. никому из них не дали места в президиуме. Президиум оккупировали большевики, сразу отклонившие предложение эсеров о пересмотре мест. Причем большинством голосов сразу была осуждена провокационная, и даже контрреволюционная деятельность правых.
Железнодорожный съезд также принял решение об охране железной дороги, в котором важное значение предавалось о вооруженном формировании рабочих депо и машинистов.
По той причине, что никто открыто не выступал против принятых решений большевиков все прошло мирно и достаточно споро.
Но на этом мои мытарства не закончились. Также по просьбе Венцека я вместе с товарищем Коротковым после окончания съезда отправился на первое заседание Губернского революционного комитета Советов. Правда, мы с ним туда добирались не пешком, а на автомобиле.
Начальником быть хорошо при любой власти.


21 мая 1918 года. 13 часов 27 минут по местному времени. Особняк Наумова. Город Самара.

К началу заседания Губревкома мы немного опоздали. Но и без меня товарищами А.П. Галактионовым, А.А. Масленниковым, Нижегородовым, Дубенским, Поповым, было постановлено, что все дела текущего характера решаются соответствующими комиссариатами, более важные - в Совете Губернских Комиссаров и лишь дела законодательного характера будут решаться Ревкомом. Еще ими было принято предложение А.П. Галактионова увеличить размер газеты "Солдат, Рабочий и Крестьянин", добавив вкладной лист, который освещал бы населению всю деятельность Ревкома, а выпуск газеты "Путь Трудового Крестьянства" прекратить.
Наш приход на заседание с товарищем Коротковым ничего не изменил. Мы тихо расселись на свободные стулья и начали слушать выступления. Я извлек из кармана куртки блокнот и карандаш и начал для вида делать в нем пометки.
Заседание под председательством товарища Галактионова приняло решение сообщить о событиях в центр, с просьбой открывать все кредиты на имя Губревкома. Потом приняло предложение А.П. Галактионова о новой конструкции комиссариатов: каждый должен состоять максимум из трех лиц - комиссара и двух его заместителей; при комиссариате может быть и должна образована коллегия из специалистов; президиум Совета губернских комиссаров будет состоять из трех лиц и обязательно утверждаться Ревкомом.
Я слушал помимо своей воли, но многое из того что я узнавал, оказывается было очень нужным и своевременным. Мое отношение к большевикам медленно, но верно изменялось от презрительного до умеренно уважительного.
Заседанием было признано желательным во главе губернского военного комиссариата поставить опытное лицо, со cпeциальным военным образованием. Иначе говоря, офицера бывшей царской армии. Следующим шагом был единогласно упразднен комиссариат по вероисповедным делам.
Под конец было вынесено решение, что с созданием Губревкома и комендатуры чрезвычайный штаб объявляется распущенным; все военные части Самары обязываются беспрекословно подчиняться приказам коменданта товарища Кадомцева.
На этом заседание было закрыто.
После его окончания ко мне подходили некоторые товарищи, узнавшие, что я прибывший в Самару представитель ЦИК из столицы, но я вежливо извинившись и сославшись на срочные дела в ведомстве своего "начальника" Венцека, откланялся. А сам незамедлительно отправился в одно из нескольких мест, где я мог встретить подполковника Галкина. Этим местом могла служить какая-нибудь студенческая чайная, сад Кафедрального собора или яхт-клуб. По некоторым соображениям я выбрал последнее. Как правило, именно там встречались наиболее активные члены офицерского подполья.
Противобольшевистская организация в Самаре была сконструирована по системе десятков, то есть знали друг друга только в своем десятке. Десятники знали других десятников, но часто не знали рядовых из состава не своего десятка и так далее. Старших и опытных офицеров в организации почти совсем не было, поэтому подполковнику Галкину нужно было быть особенно осторожным и предусмотреть многое. Общих собраний даже для всех десятников не бывало: собирались небольшими группами в разных местах, десятники сами ходили к Галкину или же посылали своего представителя в штаб-квартиру за получением директив. Все это мне было хорошо известно.
Я связался по миниатюрной рации с Валерием Шиковым и разъяснил ему, где мы встречаемся.


21 мая 1918 года. 19 часов 13 минут по местному времени. Яхт-клуб. Город Самара.

Подпольщик - тот же разведчик или почти не отличается от него. Никогда не думал, что мне придется идти на рискованную встречу с руководителем мятежной организации. Валерий Шиков видимо так не думал, лениво посматривая по сторонам. Жизнь революционной Самары не произвела на моего спутника больших впечатлений.
- Видео еще нет, электроники нет, хороших лекарств нет, с едой очень плохо, - подытожил с солидностью в голосе Валера. - Война идет кругом. И к тому же не знаешь, кто друг, а где враг.
После того как была установлена связь выступления анархо-максималистов с дутовскими агентами и контрреволюционными погромщиками из других городов, на улицах Самары появилось больше красногвардейских патрулей. С этого дня начала работать чрезвычайная следственная комиссия по расследованию событий из представителей Совета и гарнизона. При ликвидации восстания было арестовано больше 125 человек, главным образом, матросов-анархистов. Приказом Губревкома охрана в тюрьме была усилена, так как заключенные продолжали буйствовать даже в ее стенах. Параллельно с этим в городе за последние дни войска РККА произвели ряд обысков на квартирах анархистов, с целью задержания грабителей и обнаружения похищенных ценностей. Например, некий анархист Столяров исчез с похищенными в штабе охраны сорока тысячами рублей.
Губернская коллегия по формированию РККА выпустила воззвание к гражданам, призывающее немедленно и поголовно заняться обучением военному делу.
Горисполком выпустил воззвание по поводу ликвидированных событий, в котором указывалось, что в числе групп, ведущих травлю советской власти, есть лица, имеющие связь с дутовцами; воззвание говорило, что власть не боится добросовестной критики, но газеты максималистов, не выдвигая конкретных обвинений, занимались просто травлей власти; восстание было чисто погромным и антисемитическим движением, переходившим в открытый грабеж; трудящиеся призываются к "спокойному труду по созданию Великой Социалистической России".
Все эти факты, собранные воедино, не способствовали благодушию и успокоению.
Правда, пока мы с Шиковым шли к яхт-клубу никто из патрулей не спросил у нас документов. Возможно наш "пролетарско-комиссарский" вид не вызывал у них беспокойства, а может быть они были не уполномочены. Так что мы дошли нужного нам места без приключений.
В яхт-клуб мы вошли свободно. Нас никто не спросил, кто мы и откуда. Народу в клубе было немало. В основном хорошо одетая молодежь. Я сразу обратил внимание, что на нас молодые люди, не умеющие скрывать своих чувств, смотрели с долей удивления и внутренним недоверием. Особенно на Шикова, одетого в морскую форму. Они взглядами как бы спрашивали: "Что большевики делают тут?"
Осмотревшись по сторонам, я увидел штабс-капитана Вырыпаева, которого я узнал по фотографии. Молодой, высокий, худощавый. Я знал его послужной список.
Вырыпаев, Василий Осипович 1891 года рождения, сын владельца заводов, закончил Коммерческое училище1. Великую войну начал вольноопределяющимся. Служил в 5-м конно-артиллерийском дивизионе. В 1914 году был награждён солдатским Георгиевским крестом 4-й степени. Быстро сделал карьеру, став в ноябре 1914 года прапорщиком. В 1915 году - подпоручик, в 1916 году – поручик, в 1917 году – штабс-капитан. В Самаре – активный член подпольной офицерской организации…
Я сразу подошел к нему:
- Василий Осипович?
Он смерил меня взглядом, видимо пытаясь вспомнить, не встречался ли он со мной прежде. Нет, не узнал.
- С кем имею честь? – спросил он.
- Я такой же шарабанщик, как и вы, - тихо ответил я. – Мне нужно поговорить с вами, подполковником Галкиным, полковником Бакичем и подполковником Петровым. Со всеми вместе сейчас, времени у нас мало. Я знаю, что они все находятся здесь. Моя фамилия Рабер, Михаил Аркадиевич, я – Наказной атаман Иркутских казаков. Мой спутник – я показал на Валерия Шикова – подъесаул Иркутского казачьего войска. Мы приехали из Сибири для встречи с вами.
- Вы шарабанщик? – переспросил Вырыпаев. – Такой же, как и я? Милостивый государь, о чем вы вообще говорите?
- О пароле, который служит пропуском в офицерское подполье… - негромко произнес я. – Мой красный бант не более как маскировка.
Вырыпаев позволил себе улыбнуться:
- Товарищ, вы ошиблись адресом. Это – яхт-клуб. Здесь нет никакого офицерского подполья. И даже если я бывший офицер, это не значит, что я здесь нахожусь для того, что бы строить козни против властей.  Тут я отдыхаю. Позвольте мне проводить своё свободное время так, как я считаю нужным. Всего хорошего!
Я придвинулся к штабс-капитану и очень тихо произнес:
- А четыре револьвера, которые вы привезли с фронта и храните в оранжерее? Еще бы! Которые закопаны в земле под огуречной рассадой? Они вам зачем, Василий Осипович?
Вырыпаев, услышав от меня свою тайну, о которой кроме него никто не мог знать, округлил глаза и даже сразу не нашел, что сказать мне в ответ.
- Вы из Чека? – наконец с трудом выдавил он. – Я арестован?
- Тихо! – прошептал я. – Я не из Чека и совсем не собираюсь арестовывать вас.
- Но откуда вы узнали? – Вырыпаев просто не мог понять, как я смог разгадать его секрет. – Вы делали у меня обыск?
- Да нет же,  Василий Осипович! Я – друг, который пришел вам помочь!
- В чем помочь? – снова затянул старую песню штабс-капитан.
Честное слово, я даже не представлял себе, что он окажется таким скрытным.
Вырыпаев был далеко не простачком, и убедить мне его оказалось очень нелегким делом. Он вообще был человеком, как говорят,  "себе на уме". Он умел создать в обществе некий ореол таинственности вокруг своей личности, но достигал этого достаточно простым способом. Он никогда и никому не говорил всего, что ему было известно. Поэтому его недосказанные слова вызывали невольное уважение у собеседника.
Но только не у меня, человека из 21 века, читавшего и изучившего его мемуары. Из мемуаров Вырыпаева можно сделать интересное заключение о том, что штабс-капитан был участником офицерского подполья, но в нем он принимал незначительную роль. И этот вывод в корне не верен. Вырыпаев был правой рукой подполковника Галкина! Почему? Это следует из его мемуаров. За день до штурма Самары именно к Вырыпаеву приходит "ходок" от Галкина, находящегося в лагере чехов. А после, когда началось формирование отряда Каппеля, почему-то именно у Вырыпаева оказывается самый большой по численности отряд. И хотя это артдивизион, но надо учитывать, что на два орудия, такое количество людей слишком много, а артиллеристов среди них составляло не больше четверти. Это становиться справедливо в том случае, если Вырыпаева, как руководителя, знали многие из заговорщиков.
В своих ранних мемуарах "Каппелевцы" Вырыпаев уделяет много внимания несущественным деталям похода, зато боевые действия описывает как-то нехотя. Вроде он участвовал в походе, а создается впечатление, что он простой наблюдатель. А про действия чехов почти ничего в его книге нет. Словно их там и не было. О чем это я? Повторюсь, он был человеком, который умело умалчивал о многом….
- Мне нужно поговорить с господами офицерами, - напомнил я.
- Если поговорить, пожалуй, - согласился Вырыпаев. – Я с вашего позволения покину вас ненадолго…
Через минут десять я был приглашен в один из кабинетов яхт-клуба, где за столом сидело трое господ офицеров. Хотя одеты они были в штатское, я сразу узнал по яркому цвету голубых глаз подполковника Петрова, по фельдфебельским усам полковника Бакича. Третьим за столом был подполковник Галкин.
Тридцатидвухлетний Николай Александрович Галкин, закончил Владимирское военное училище, службу в царской армии закончил при штабе Киевского военного округа в звании артиллерийского подполковника. После демобилизации очутился в Самаре, где сразу приступил к созданию офицерского подполья для борьбы с большевиками. С середины апреля, когда штаб 1-й армии начал переводиться в Самару и получил название Штаба Приволжского округа, перешел на службу к красным и занял в нем незначительную должность. Он не стремился к большему. Эта должность при штабе позволила ему знать все о формировании частей РККА, быть в курсе всех директив, приказов и переговоров происходящих в стане большевиков. 
Для большинства русского офицерства советская власть считалась лишь временным злом, которое должно скоро исчезнуть. В это верили все; с этой верой часть офицерства пробиралась на Дон и на юг — в Добровольческую армию; шла в подполье для работы против большевиков; значительная часть выжидала, стараясь прокормиться различным трудом, и часть продолжала кормиться остатками различных армейских запасов, растягивая всячески демобилизационную и ликвидационную работу при полном содействии в этом большинства армейских и иных комитетов, которые не совсем-то охотно демобилизовались. Когда произойдет избавление от зла и что будет после, кто станет у власти, — об этом думали мало, но вера в кратковременное царство большевиков была у всех.
Николай Александрович Галкин не только верил в это, но и действовал решительным образом. Он привлек на свою сторону полковника Бакича, бывшего в этот период времени начальником гарнизона части советских войск в Самаре, ряд офицеров из штаба Приволжского округа, множество молодых офицеров и гимназистов. Он сотрудничал с эсерами  и имел связь не только с Дутовым, но и с уральскими казаками.  Он, один из немногих имел точное представление о том, где и в каком количестве находятся силы белого сопротивления во многих городах России.
Галкин был хорошим конспиратором, добившись даже того, что почти все документы о нем отсутствовали, почти никто не знал, где он родился, где живет его семья. О нем почти никто ничего не знал…2.
- Мое почтение, господа офицеры! – произнес я и снял кепку.
- Вы хотели поговорить, товарищ? – тусклым голосом произнес Галкин.
- Да! Вы не возражаете?
Я взял стул и, придвинув его к столу, уселся на него. Вырыпаев и Шиков остались стоять у входа.
- Мы слушаем, - сказал Галкин. – Что вам угодно?
- Господа, - начал я. – Я твердо убежден, что среди вас нет человека, который выдаст меня чекистам.  Меня зовут Михаил Аркадиевич Рабер. Я – Наказной атаман Иркутских казаков, выбранный на Иркутском малом казачьем круге в начале этого месяца командиром отдельного отряда, состоящего из двух полков. Я пришел к вам, что бы предложить свои услуги.
- Ваши услуги? – вяло спросил Галкин. – Мы не нуждаемся в ваших услугах.
- Но я могу быть вам полезен! – возразил я. – Два моих полка движутся сюда!
- Вы давно приехали из Москвы, товарищ Рабер? – спросил Галкин.
"Ого! Уже знают! Быстро работают", - подумал я.
- Я никогда в Москве не был, - я начал отбиваться от вопросов Галкина. – Я приехал из Иркутска.
- Но мы знаем, что вы присланы из Москвы, - Галкин пытался поймать меня на противоречиях.
- А что я должен был сказать большевикам? – я уже начал понимать, что разговор-допрос не даст мне нужных результатов.
- Вы еврей?
- К сожалению! Но все мои люди не имеют к этой нации никакого отношения. Я лично не комиссар, не большевик. Я – подданный Британской короны.
- Прошу прощения, у вас есть для нас рекомендации английского посольства?
- С собой – нет. Неужели вы не понимаете, что если у меня обнаружат бумаги такого содержания, то меня сразу арестует Чека! К тому же я в России как частное лицо.
- С чем же вы к нам явились?
- Я готов вложить в белое дело миллион рублей хоть сейчас. Наверное, многие офицеры нуждаются, и я готов им предложить безвозмездную финансовую помочь…
Услышав о деньгах, сидевшие за столом офицеры незаметно переглянулись. Сумма, которую я назвал, была далеко не маленькая.
- Вы действительно не служите в самарском банке? – спросил меня подполковник Петров.
- Не служу, - отозвался я, понимая, что в последнем вопросе прозвучала скрытая насмешка.
- Мы не нуждаемся в подачках, товарищ Рабер, - заявил Галкин. – Мы справимся с нашими трудностями и без вас…
Я успел заметить, как полковник Бакич снова переглянулся с Галкиным. Я встал, пробежал взглядом по лицам господ-офицеров и сказал:
- Я действительный генерал Российской армии и одновременно действительно являюсь подданным английской короны. Но вы мне не верите. Жаль! Наверное, вы имеете на это право. Я, как представитель крупного капитала, заявляю вам, что владею несколькими золотыми приисками на Аляске. Эту мою помощь вы тоже не принимаете.  И не хотите признать, что еще остались честные люди. Мои слова для вас – ничто! Больно это осознавать! Не смею вас задерживать. Но пройдет совсем немного времени,  и вы мне поверите. Утром восьмого июня Самара будет наша. Не раньше и не позже! Запомните этот день, господа офицеры! Восьмого июня… Честь имею!
С большим недовольством уйдя из яхт-клуба, где нарождалась Волжская армия, я тем не менее понял, что мной немедленно займется разведка подполковника Галкина. Ну что же. Пусть ищут. Ничего они не найдут!
С гордо поднятой  головой я удалился.
Хотя меня внутри все распирало от бешенства. Я вел себя как последний идиот. Мне не поверили! Ладно. Я им не кум и не брат. Время покажет, кто является правым! Когда мои войска прибудут на Волгу, я не только заставлю уважать себя, я стану генералом, на которого будет молиться все белое движение.
Но мне было нужно войти в контакт с заговорщиками не завтра и не потом, а чем раньше, тем лучше… Но плохое настроение покинуло меня, как только у меня уже созрел новый план действий.


22 мая 1918 года. 11 часов 13 минут по местному времени. Город Самара.

На одном из бесчисленных большевицких собраний я узнал, что в Самаре в "Филимоновских номерах", пользующихся дурной славой, нашли приют какие-то подозрительные личности. Было высказано предположение, что это белогвардейцы. Кто-то добавил, что в этой гостинице постоянно селятся враги советской власти. Большевики загомонили, продолжая митинговать и дымить папиросами. Но почему-то никто не поспешил обратиться сразу в Чека, считая, что "контру" рано или поздно все равно переловим. Я был иного мнения.
Я тут же отправился в "Филимоновские номера", что на Алексеевской площади. Рядом со мной был как всегда бессменный мой спутник Валерий Шиков.
Портье в гостинице встретил меня вполне любезно. Хотя по его виду он предпочел бы плюнуть мне в морду и вышвырнуть пинком под зад на улицу.
- Я из Чека, - грубо сказал я. – Ищу одного человека.
- У нас в гостинице нет уголовных преступников, - процедил сквозь зубы портье. – Это гостиница для солидных постояльцев.
- А политические преступники у вас есть? – спросил я.
- Никогда не слышал о таких, - ответил портье.
- Дайте мне книгу постояльцев! – потребовал я. – Я хочу в этом убедиться!
А Шиков демонстративно похлопал рукой по кобуре маузера висевшего у него на боку.
Взяв регистрационную книгу, я начал просматривать фамилии людей проживающих в гостинице и даты их заселения. Все фамилии были мне незнакомы, пока я не натолкнулся на одну, которая меня заинтересовала.
"Карташов Илья Васильевич", - прочитал я про себя. – "Хлеботорговец из Оренбурга".
По записям в книге следовало, что он приехал в Самару несколько дней назад.
Это меня заинтересовало. Что торговцу хлебом нужно в Самаре в конце весны? Покупать семена? Может быть… А может и нет… В Оренбурге вроде сидят товарищи, но за городом правят бал белоказаки.
Я обернулся к Шикову:
- Глянь незаметно в  "документ". Поищи, нет ли у тебя в картотеке И.В. Карташова?
"Документ" – это технология 22 века, нечто вроде айфона с большим экраном. Это компьютерный паспорт человека будущего, кредитка и многое-многое другое, причем в нем есть огромное хранилище различной информации.
Шиков понимающе кивнул, отошел в угол и, раскрыв для конспирации местную газету, незаметно включил поиск. Он вернулся через три минуты и тихо сообщил:
- Нашел. Карташов Илья Васильевич, урожденный города Старая Русса Новгородской губернии. Молодой совсем парнишка. Двадцать два года. Юнкер Оренбургской школы прапорщиков. Был ранен в боях с большевиками под Оренбургом в начале этого года.
Я кивнул. Скорее всего, я нашел того, кто мне нужен. Взглянув в книгу еще раз, я передал ее портье:
- Мы поднимемся наверх для проверки документов!
У номера, в котором жил Карташов мы остановились, я постучал в дверь. Нам никто не ответил, но я взял смелость войти. В номере я сразу заметил молодого, худого паренька, который едва выглядел на свои годы.
- Карташов Илья Васильевич? – спросил я.
- Да, это я, - ответил он. – А в чем дело? Кто вы?
- Вы находитесь здесь на отдыхе? – спросил я. – После ранения. Так?
- Какого ранения?
- В январе этого года. На оренбургском фронте.
- Но я не воевал!
- Рассказывай! Вы мужественно воевали с красными полчищами комиссара Кобозева. Были ранены. Теперь вы связной атамана Дутова с господином Брушвитом и подполковником Галкиным.
- Что вы такое говорите? Я торгую хлебом! Никакого отношения к Дутову я не имею!
- Допустим! – я пропустил мимо ушей его реплику. – Я не буду отнимать ваше драгоценное время, господин юнкер, но пришел сообщить, что вам нужно спешно выехать с этой гостиницы. Через час здесь будут чекисты и вас арестуют. И тех людей, которые с вами связаны и проживают тут. Вы слышали, как красные забивают гвозди в плечи пленных офицеров по количеству звездочек на их погонах… Я вас предупредил. Вот вам три тысячи рублей на всякий случай. Это все. Все, что я могу сделать для вас! Честь имею!
- Зачем вы мне все это говорите? – не сдержался Карташов.
- Потому, что я хочу вам помочь!
- Но кто вы?
- Друг!
- Друг?
- Да. Не теряйте времени, господин юнкер! Торопитесь!

Я с удовольствием пронаблюдал стоя в отдалении на улице, как "Филимоновские номера" спешно покинула группа молодых людей, среди которых был господин Карташов. И еще я заметил как приставленный к нам подполковником Галкиным шпик, продолжал издали усердно следить за нами.


22 мая 1918 года. 13 часов 17 минут по местному времени. Город Самара.

Мы не спеша шли по одной из самарских улиц, когда я внезапно остановился и критически осмотрел Шикова с головы до пят. Он, заметив мой взгляд, тут же спросил:
- Что случилось, Михаил?
- Ты нас в зеркале видел? - ответил я. - Ты выглядишь просто чудесно! Типичный
"черный дьявол". А я? Одет как рабочий с фабрики. Это чудовищно! Не находишь?
- Да так и должно быть! Мы хорошо замаскировались!
- Конечно! Но это сейчас. А потом? Когда белые возьмут власть в Самаре? Ты в таком наряде даже носа на улицу не высунешь! Нам нужно другое платье.
- Мы же не женщины! - не понял Шиков.
- Так здесь называют одежду, - улыбнулся я. - Пошли искать мастерскую где одежду шьют.
Немного побродив по улицам Самары мы с Шиковым оказались около мастерской портного, в чем в нас убеждала неброская вывеска над входной дверью. Войдя внутрь мы обнаружили в мастерской пожилого мужчину, вероятно хозяина. Седовласый поправил на носу очки и не произнося ни слова обозрел нас с головы до ног.
- У вас можно сшить платье? - спросил я.
- Да-с! - ответил хозяин. - Я - мастер. Чем могу быть вам полезен, граждане?
- Мне угодно заказать у вас, любезный друг, два мундира, - ответил я. - Впрочем, если у вас есть готовые, то мы можем их купить.
- Мундира? - переспросил портной. Как же! Конечно! Но, осмелюсь заметить, мундиры сейчас никто не носит... Впрочем, какие мундиры вам угодно иметь?
- Нам нужно два мундира,  офицерских пехотных, - объяснил я, небрежно посматривая по сторонам и подняв подбородок. - Не ношенных разумеется. С фуражками. Вы сможете нам помочь?
Хозяин загадочно улыбнулся:
- Да время сейчас трудное... Заказов почти нет... У меня имеются несколько готовых костюмов, которые господа офицеры шили у меня на заказ. Но, они их не востребовали и они остались в моей лавке. Не угодно ли посмотреть?
- Угодно! - согласился я.
В примерочной мы с Шиковым переоделись в предложенную нам форму. Я с интересом стал разглядывать себя в зеркало. Мундиры смотрелись на нас хорошо, хотя требовали некоторой переделки. К ним не хватало только погон и ремней.
- Мы их купим у вас, любезный хозяин, - сообщил я. - Сколько?
Расплатившись с портным я услышал его заверения, что к завтрашнему дню все недоделки будут устранены, и форму можно будет забрать.
- Не думал, что мне удастся это продать! - радовался хозяин. - Все исправлю! Приходите!
- Благодарю! - ответил я и спросил: - Нет ли у вас, сударь, погон к этим мундирам?
- Погон? - переспросил портной. - Я не ослышался?
- Погон, - повторил я спокойным голосом, видя, что этим вопросом поставил хозяина в тупик. - Они нужны нам для постановки в театре.
- Ах вот оно в чем дело, - сразу отозвался мастер. - А я то подумал черти что... Есть у меня погоны. Только они без вензелей принадлежности к полкам.
- Вот такие нам и нужны, - сказал я. - Одна пара генеральских, и погоны штабс-капитана.
- Найдутся, граждане. Их надо пришить к мундирам?
- Совершенно верно, - сказал я. - На мою форму генерал-майора. И вот что, хозяин, не сможете ли вы подготовить мне кроме двух этих пар, еще небольшую партию погон?
- Партию?
- Да, - я не спеша вытащил деньги и отсчитал пять тысяч. - Небольшой задаток. Мне нужно семьсот пар офицерских и унтер-офицерских погон.
- Что? - вскричал задыхаясь от волнения хозяин и открыв от изумления рот, замер смотря на меня. - Семьсот пар?! Это целый полк!
- Я все оплачу, - заверил я. - Так как?
- Это вам тоже надо для театра? - хозяин даже подобрался и как мне показалось, даже попытался встать по стойке смирно. - Неужели для театра?
- Да, да, - подтвердил я. - Актеры еще не приехали, но они уже в пути...
Он видимо понял мой намек.
- Я готов взять к исполнению этот заказ! - произнес с самодовольством портной. - Мне будут нужны помощники, но я справлюсь.
- Но только не нужно вашим помощникам знать заказчика, - напомнил я словно невзначай. - Да и чекисты не дремлют.
- Ваше превосходительство! - ответил мастер, кланяясь. - Я буду нем как рыба!
- Хвалю! - я протянул ему руку для пожатия. - Завтра мы обязательно придем. Честь имею оставаться, любезный!


22 мая 1918 года. 20 часов 36 минут по местному времени. Город Самара.

Подполковник Галкин получив донесения своих шпиков был действительно озадачен. Сначала его поразило известие о том, что человек, назвавший себя Рабером, заказывает себе генеральскую форму в пошивочной мастерской. Затем он там же делает сумасшедший заказ на семьсот пар офицерских погон и дает портному прямой намек, что скоро целый полк должен явиться в Самару и одеть эти погоны.
Портной не мог лгать. Это был родной дядя одного из проверенных членов его подпольной организации.
Следующий доклад шпика совпадал с рассказом юнкера Карташова, который успел передать Галкину о своем нежданном спасителе в лице Рабера.
- Он явно ищет контакта с нами, - сказал Галкин штабс-капитану Вырыпаеву. - И что вы можете сказать по этому поводу?
- Он кажется мне самым загадочным человеком, которого я встречал, - ответил Вырыпаев. - Признаться, я в затруднении.
- Почему вы так думаете? - поинтересовался Галкин.
Вырыпаев закинул ногу на ногу устраиваясь поудобнее на стуле, но вдруг встал и с некоторой горячностью произнес:
- Извольте выслушать. В тот день, когда он явился в яхт-клуб он рассказал мне мою тайну, о которой совершенно никто не мог знать. Дело в том, что я привез с германского фронта четыре совершенно исправных револьвера и решил до лучших времен оставить их у себя. Их надо было спрятать так, что бы никто не мог в случае обыска их обнаружить. Так вот, я их закопал в оранжерее. Сверху земля покрытая всходами всячески исключала мысль о том, что в ней хранится оружие. Представьте себе: Рабер, едва заявившись в клуб, сразу мне сообщил, что полностью владеет моей тайной. Я сразу же проверил оранжерею, и не обнаружил никаких следов того, что кто-то пытался искать револьверы в земле. Я лишь один знал о спрятанном оружии. Откуда Раберу это стало известно? Позже в разговоре, свидетелем которого вы были, Николай Александрович, Рабер указывает дату государственного переворота - 8 июня. Откуда такая уверенность? Не поверю, что он медиум.
- Много странного вы сообщили мне, Василий Осипович, - сказал Галкин. - Не знаю, что и думать. Как вы смотрите на то, что бы встретиться с этим Рабером для разговора?
- Думаю, что мы ничего не потеряем, если не будем его посвящать в наши планы, господин подполковник, - ответил Вырыпаев. - Кажется он предлагал нам миллион?
- Предлагал, - подтвердил Галкин. - А деньги нам очень нужны. Стоит ли их принять?
- Если предположить, что Рабер - чекист из красной контрразведки, то не уверен, что большевики способны передать нам такую сумму для выявления возможного заговора. В Самаре Чека просто произвела аресты, для этого никаких Раберов ей не потребовалось. На что тут надеются большевики? Чтобы проследить через банк, куда будут истрачены нами суммы? Но траты из обналиченных денег никто и никогда не сможет проследить. Мы можем спокойно взять эти деньги у Рабера под предлогом помощи инвалидам и детским приютам. Часть сумм мы туда безусловно передадим, и тем самым в глазах большевиков останемся честными гражданами.
- Вы считаете Рабера скрытым большевиком? - уточнил Галкин.
- Я не убежден в этом до конца, - Вырыпаев сел, сложил на столе руки. - Я не знаю, что он за человек.
- Деньги мы примем, - решил Галкин.
На следующий день я имел честь встретиться с подполковником Галкиным и после короткого разговора передал ему несколько векселей на сумму миллион рублей. Я посоветовал Галкину немедленно обналичить деньги, сообщив, что в ближайшие дней десять банки в России вообще перестанут выдавать населению вклады.
- Откуда вы это знаете? - удивился Галкин.
- Николай Александрович, - я придвинулся к нему чуть ближе. - Вы меня недооцениваете. Я до недавнего времени работал в Российском посольстве в Британской империи и у меня есть хорошие друзья. Это абсолютно достоверное известие.
- Возможно, - согласился со мной Галкин.
Я ознакомил его с своими документами, показал английский паспорт. Галкин с интересом все просмотрел и возвращая их мне, сказал:
- Теперь, граф, я понимаю что имею дело с тайным советником.
- Я ничего сейчас не буду у вас выспрашивать, подполковник, - переходя на деловой, официальный тон, сказал я. - Я передал вам деньги и пока считаю, что моя миссия выполнена. И, со своей стороны, не буду отвечать на ваши вопросы. Мы с вами еще встретимся, и надеюсь в более приличном месте и приличном обществе. Разрешите откланяться.
- Счастливого пути! - пожелал мне Галкин.
-------------------------------------------------------
1. Коммерческое училище – среднее образование в царской России. Такое же, Московское, закончил мой прадед, ставший в стане большевиков грозной фигурой – следователем ЧК по особо важным делам, впоследствии служил в разведке на Дальнем Востоке. Коммерческое училище давало неплохой уровень знаний: два европейских языка, свободного владением уровнем документов банковской отчетности и многое-многое другое. Вырыпаев в своих мемуарах приравнивает уровень коммерческого училища (своего истинного образования) к Вузу СССР, что не совсем правомочно. Но с другой стороны уровень коммерческого училища Царской России (среднее образование) во многом превышал уровень знаний ВУЗа СССР даже в 80-х годах прошлого столетия.
2. Неизвестна даже точная дата его смерти. Известно, что он попал в плен с Перхуровым в 1920 году,  в начале 1922 года был жив, но что с ним стало дальше, точных сведений нет. Имеются обрывочные данные, что он в 1927 году работал с Советской разведкой. Данная тема в архивах России является секретной даже через сто лет!


Глава 12. Вступления в войну чехословакского корпуса.

"Какими бы мотивами ни руководствовались чехословаки, их выступление сыграло чрезвычайно важную роль в истории развития противобольшевистского движения. …их заслуги… неоценимы, их тогдашние вины поблекнут перед судом истории".
Деникин А.И. Генерал-лейтенант, Главнокомандующий белыми силами юга России.

Сразу после начала первой Мировой войны в рядах русской армии началось формирование чешских и словакских частей из жителей России. Приказом военного министра Российской империи В. А. Сухомлинова от 8 августа 1914 года назначено: "…Формировать один или два полка, или в зависимости от числа добровольцев батальон хотя бы из двух рот. Употребление не боевое, а из-за политических соображений и с ориентацией на будущее восстание в Чехии. Постоянной и прочной организации не придавать, ибо в дальнейшем будут действовать отдельными партиями. Формировать без пулеметных команд и связи…". Позже в эти части стали зачислять пленных и многочисленных перебежчиков. К осени 1917 года число чехословаков в рядах Русской армии возросло почти до сорока тысяч штыков, что позволило  образовать две полнокровные стрелковые дивизии, сведенный в Первый чехословакский корпус.
Но после Октябрьского переворота положение чехословаков значительно ухудшилось. Большевики, захватив власть, подписали с немцами сепаратный мир и чехословаки стали не нужны новой России. Хотя на русско-германском фронте они находились до середины марта 1918 года.
Как известно, Чехословакский Национальный Совет, находящийся в Париже и управляемый Т. Масариком и Э. Бенешем сделал еще в конце января 1918 года официальное заявление о том, что "чехословакское войско во всех частях бывшего российского государства является частью автономной чехословацкой армии во Франции".
Однако, так, как государств Чехии и Словакии не существовало на карте мира, то все чехословаки, находящиеся в России, являлись изменниками и предателями Австро-Венгрии. Если раньше они сражались в рядах русской армии против Германии с целью восстановления независимости своих государств, то теперь они захотели продолжить борьбу на французско-германском фронте. Иного выхода они не видели. Из всего чехословакского корпуса лишь двести человек перешли на сторону большевиков. Видимо основная масса бывших пленных не видела никаких перспектив для себя от власти Советов.
В дипломатическую битву вмешались французские посланники.
26 марта 1918 Совнарком РСФСР заключил с отделением Чехословацкого Национального Совета в России официальный договор, по которому эвакуация чехословаков будет проводиться не из Мурманска или через Черное море, а через Владивосток.
Был получен ответ народного комиссара по делам национальностей И.В. Сталина в котором указывалось: "Предложения чехословацкого корпуса считать справедливыми и вполне приемлемыми при непременном условии немедленного продвижения эшелонов к Владивостоку и немедленного устранения контрреволюционного командного состава. Чехословаки передвигаются не как боевая единица, а как группа свободных граждан, везущих с собой известное количество оружия для самозащиты от покушений со стороны контрреволюционеров (на 1000 человек 100 винтовок и 1 пулемет)".
Артиллерийское вооружение перед погрузкой в эшелоны предлагалось сдавать полностью.
Казалось, что все вопросы исчерпаны, решение принято и требует незамедлительного выполнения. Эшелоны с чехословаками ждали зеленого света и двигались на восток. Никто из чехов и словаков не собирался вступать во внутренние конфликты России. Наоборот, все они мечтали как можно скорее покинуть пределы РСФСР. Тем более, что эти бывшие солдаты не имели никакого командования даже на уровне батальона. В мировую войну командный состав чехословакского корпуса состоял из русских офицеров, а теперь по приказу большевиков эти офицеры, начиная с русского генерала Шокорова, оставили свои должности. Высоких чинов среди чехов и словаков были единицы. Самыми старшими по званию из чехословаков был бывший аптекарь-лавочник1 и офицер запаса двадцатишестилетний Радола Гайда, а другие, менее известные, -  капитаны В. Клецанда2 и Кадлец.  30-летний поручик Ян Сыровы до мировой войны был техником-строителем, 32-летний капитан Станислав Чечек - бухгалтером, 35-летний поручик Швец – учителем. Известны поручик Кынек, прапорщик Чила и многие другие.
Но несколько русских офицеров все-таки сопровождали эшелоны, направлявшиеся на восток. Среди них можно назвать подполковника Сергея Николаевича Войцеховского, исполнявшего должность начальника штаба первой чехословакской дивизии, ярого монархиста капитана А.П. Степанова, артиллерийского капитана Померанцева В.И. и подполковника Ушакова Б.Ф., вскоре погибшего в бою под Иркутском 17 августа 1918 года, капитана Воронова, участника последующих боев за Мариинск.
Но немцы совсем не желали видеть прихода сорокатысячной армии ветеранов-фронтовиков на немецко-французкой границе. В ход пошли дипломатические угрозы, на которые не могли не отреагировать большевики.
5 апреля 1918 во Владивостоке произошли местные беспорядки и по трагической случайности были убиты два японца, служащих одной коммерческой фирмы. В городе высадились две японские роты для охраны своих граждан, находящихся на территории России. Однако Ленин, решив, что это начало крупномасштабной интервенции, приказал остановить поезда с чехословаками. В голову Ильича конечно не залезешь, но может быть он отдал такой приказ в связи с тем, что седьмого апреля более чем полутысячный отряд атамана Г.М. Семенова начал наступление на город Читу?
10 апреля Владивостокский совдеп сообщил в Москву, что увеличения десанта не предвидится, и два дня спустя приказ Ленина был отменен. Однако эта неделя задержки вызвала сильные волнения среди чехословаков.
И. В. Сталин в этой связи, упреждая Ленина, направил 9-го апреля телеграмму в Красноярск:
"Распоряжение о пропуске чехословацких эшелонов при условии оставления при них минимального количества оружия было дано от имени Совнаркома при иных условиях, когда не было японского десанта, а контрреволюция в Сибири была пришиблена.. . Теперь необходимо полное разоружение эшелонов и отпуск их на восток только маленькими частями и с перерывами, ни в коем случае не вместе".
Во всех городах, где останавливались эшелоны с чехословаками, начались усиленные досмотры провозимого оружия. Часто возникали конфликты.
"16.04, ст. Ртищево. К характеристике нравов. Начальник отделения, он же начальник Пензенского узла, железнодорожный туз или тузенек, предъявил нашему комиссару на станции  Ртищево требование, если ему не дадут одного мешка сахара и одного мешка крупы, то он не пропустит 1-ю дивизию. Зато если мы дадим эти продукты, то он охотно исполнит все наши законные и незаконные требования"3.
Нехватка паровозов, вагонов, технические поломки, недостаток продовольственного снабжения – все это относилось чехами на полное нежелание Советских властей выполнять свою договоренность.
Нарком иностранных дел РСФСР Чичерин 21 апреля 1918 отправил телеграмму Красноярскому совдепу, в которой говорилось: "Чехословацкие отряды не должны продвигаться на восток".
Но уже к маю 1918 года во Владивосток прибыло 14 тысяч чехословаков, остальные 4 тысячи были в районе Новониколаевска, 8 тысяч в районе Челябинска и 8 тысяч в районе Пензы.
14 мая 1918 в Челябинске произошло серьезное столкновение, когда на станции оказались по соседству эшелон чехословаков и эшелон бывших пленных венгров, отпущенных большевиками по условиям Брестского договора. В те времена между чехами и словаками  и венграми происходили сильнейшие конфликты на национальной почве.
Венграми был тяжело ранен чешский солдат Франтишек Духачек, в которого бросили из венгерского эшелона чугунной ножкой от печки. Франтишек Духачек, показал следующее:
"14 мая сего года при отправке трех вагонов с военнопленными с переселенческой ветки я исправлял фургон, когда вагоны подошли, из первого вагона была кинута железина — с целью убития, которая попала мне в голову, и я упал без сознания, но голову мне не пробило, так как я стоял в шапке".
В ответ чехословаки, задержав венгерский эшелон, линчевали виновного Иогана Малика штыками и начали избивать всех венгров подряд. В результате у венгров оказался один человек убит и девять раненых. А большевистские власти Челябинска на следующий день арестовали нескольких чехословаков, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Чехословаки взъярились, и не только силой освободили товарищей, разоружив красногвардейцев, но и в придачу, повредили телефонную сеть, захватили городской арсенал военного комиссариата, насчитывающий 2800 винтовок и артиллерийскую батарею, чтобы на всякий случай хорошенько вооружиться. Только на следующий день легионеры были выведены из города, но при этом продолжали удерживать станцию.
Советские военные власти предложили арестованному ими заместителю председателя филиала чехословацкого национального совета П. Максе разослать командирам чехословацких эшелонов распоряжение о сдаче оружия. 21 мая П. Макса был вынужден отдать соответствующий приказ. В этот же день было направлено председателям Советов городов Пензы, Уфы, Челябинска, Омска, Кургана, Петропавловска и Иркутска распоряжение Наркомвоена: "Предложить чехословакам, находящимся в эшелонах, организовываться в артели по специальности и вступать в ряды советской Красной Армии". 23 мая 1918 года последовало указание заведующего Оперативным отделом Народного комиссариата по военным делам РСФСР С.И. Аралова председателю Пензенского губсовета В.В. Кураеву: "...предлагаю немедленно принять срочные меры к задержанию, разоружению и расформированию всех эшелонов и частей чехословацкого корпуса как остатка старой регулярной армии. Из личного состава корпуса формируйте красноармейские части и рабочие артели".
Кроме того, в случае обнаружения хотя бы одного вооруженного, приказывалось арестовывать всех находившихся в эшелоне и расстреливать виновных.
Но все эти распоряжения Советской власти запоздали и выполнены не были. 20 мая состоялся съезд делегатов некоторых частей чехословакского корпуса в Челябинске на котором было решение не подчиняться распоряжениям Наркомвоена о сдаче оружия.
Несколько позднее, 25 мая 1918 года Р. Гайда информировал командиров чехословацких эшелонов, находящихся к востоку от Новониколаевска, что ночью будут заняты Новониколаевск, Чулым, Барабинск, станция Мариинск. Для руководства операциями корпуса был создан временный исполнительный комитет чехословацких войск, а командование частями поручено Военному совету в составе подполковника С.Н. Войцеховского, капитана Р. Гайды, поручика С. Чечека.
Вооруженное выступление чехословацких легионеров началось одновременно в различных пунктах Сибирской железнодорожной магистрали. Корпус во время передвижения располагался в шестидесяти трех эшелонах и насчитывал, как говорилось раньше свыше 40 тысяч человек.
Командир 4-го полка капитан Станислав Чечек, приняв на себя командование Пензенской группировкой,  решил стянуть все части группы к Пензе и занять город. Не доезжая до Пензы Чечек послал отряд из восьмидесяти человек  на станцию Ртищево для захвата необходимых паровозов. Хотя паровозы удалось захватить и доставить, но из посланного отряда  обратно возвратилось только 20, а шестьдесят человек были взяты в плен подошедшим из Саратова латышским отрядом. Командир чешского отряда доктор Черный не вынеся позора, застрелился. Посланный на выручку батальон 4-го полка потерпел поражение в бою с занявшими Ртищево латышами и понес большие потери. Из боя вернулись лишь остатки батальона. Чечек приказал двигаться на Пензу.
Наркомвоенмор Троцкий телеграфировал 25 мая 1918 всем совдепам от Пензы до Омска:
"Посылаю в тыл чехословакским эшелонам надежные силы, которым поручено проучить мятежников. Ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться на восток".
27 мая на станции Пенза председатель Совета губернских комиссаров В.В. Кураев выступил перед чехословаками и стал горячо объяснять, что их отправят не домой, а сошлют в Африку, если они откажутся сдавать оружие. В ходе переговоров по прямому проводу с Пензенским губернским советом депутатов Троцкий настаивал: "Военные приказы отдаются не для обсуждения, а для исполнения. Я передам военному суду всех представителей военного комиссариата, которые будут трусливо уклоняться от исполнения разоружить чехословаков".
Из всего корпуса оружие не сдали 1-й, 4-й и 1-й запасный полки, которые не успели проехать Пензу до 28 мая, когда начался мятеж.
28 мая на станцию Пензы, где стоял чешский эшелон, подошел красноармейский отряд, командир которого потребовал у начальника эшелона сдать оружие. В ответ легионеры открыли огонь, уложив на месте несколько десятков красных бойцов. Преследуемые легионерами, красноармейцы устремились назад, в город. Появление вооруженных чехословаков на улицах Пензы послужило сигналом к восстанию населения, которому чехословаки раздали отобранные у сдавшихся красноармейцев винтовки. Завязались уличные бои. Сильное сопротивление оказали латышские стрелки. Сражение по всему городу продолжалось, не затихая ни на минуту, почти двое суток. 31 мая, потеряв больше половины убитыми, латышские отряды отступили за город.
"Надежные силы" Троцкого ничего не смогли сделать против  взбунтовавшихся легионеров и потерпели полное поражение.
29 мая 1918 года вышло Постановление ВЦИК "О принудительном наборе в Рабоче-Крестьянскую Армию".
После этого приказом народного комиссара по военным делам от 31 мая 1918 года А.Ф. Мясников был назначен главнокомандующим Чехословацким фронтом. К борьбе с восстанием призвал и Совнарком РСФСР, приняв 10 июня 1918 года специальное обращение: "Всем трудящимся".
Командованием чехословакского корпуса все войска были сведены в четыре группы. Поволжская или Пензенская группа под командованием капитана C. Чечека располагалась в районе Тамбова — Пензы. Группа состояла из 1-го имени Яна Гуса полка, которым командовал капитан Александр Петрович Степанов, 4-го полка имени Прокопа Великого, 1-го запасного полка и 1-артиллерийской бригады общей численностью около 8000 человек. Группировка имела кроме того самодельный бронепоезд и два бронеавтомобиля.
Челябинская группа под командованием русского подполковника С.Н. Войцеховского находилась в районе Челябинска. В группу входили 2-й Иржи с Подебрат и 3-й Яна Жижки полки, два батальона 6-го Ганацкого полка, запасной полк, ударная рота, батарея и два бронепоезда. Их общая численность составляла около 9000 человек.
Сибирская группа под командованием капитана Р. Гайды располагалась в эшелонах между Курганом и Иркутском на протяжении не менее 3000 километров. В ее состав входили три эшелона 6-го полка, четыре эшелона 7-го Татранского полка, один эшелон ударного батальона, один эшелон 2-го запасного полка, два эшелона 2-й артиллерийской бригады, один эшелон 8-го Силезского стрелкового полка и эшелон штаба со вспомогательными войсками. Всего группа насчитывала около 11000 человек.
Владивостокская группа под командованием русского генерал-майора М.К. Дитерихса, ставшего в марте начальником штаба Чехословацкого корпуса, контролировала Сибирскую железнодорожную магистраль восточнее озера Байкала и располагалась в основном в районе Владивостока. Группа объединяла 5-й и 8-й полки, три батальона 2-го запасного полка, один батальон 7-го полка, 2-й артиллерийской бригады и инженерной роты. Всего во Владивостокской группе насчитывалось 14000 человек. Кроме того, в каждом эшелоне нелегально ехали немало контрреволюционно настроенных лиц из числа русских офицеров.
Первоначально группы чехословаков под командованием С. Чечека и С.Н. Войцеховского проявили понятное стремление к движению на восток. Одной из причин тому была необходимость непосредственного соединения групп для установления полного контроля над Сибирской железнодорожной магистралью. Поволжская группа, овладев 31 мая Сызранью, двинулась на Самару.
Чехословаки свергли власть большевиков в тех городах, где стояли или были поблизости их эшелоны - 26 мая в Челябинске и Новониколаевске, 25-27 мая в Мариинске, 28 в Нижнеудинске, 29 в Канске, Пензе и Сызрани, 30 мая на станции Тайга, 31 мая в Петропавловске и Томске, 2 июня в Кургане.
Целью чехословаков по-прежнему оставалось возвращение в Европу, на Западный фронт, через Владивосток. Однако поскольку чехословаки вынужденно оказались в состоянии войны с большевиками, они не могли оставить на произвол судьбы свою арьергардную Пензенскую группу, а также Челябинскую группу.
Поэтому самая крупная группа чехословаков продолжала подтягиваться из Забайкалья, сосредотачиваясь во Владивостоке, а Сибирская группа пошла на соединение, как с Владивостокской, так и на соединение с Челябинской группой. Челябинская группа должна была установить контакт как с Пензенской группой на западе, так и с Сибирской группой на востоке - с этой целью она 7 июня заняла Омск, а 10 июня соединилась с силами Гайды. Пензенская группа стала пробиваться на восток, через Самару и Уфу на Челябинск. Владивостокская группа имела связь с другими группами только по телеграфу и лишь 1 сентября 1918 года она соединилась с Сибирской группой.
Так как, чехословакская группа под командованием поручика C. Чечека не могла миновать Самару, с намереньем пройти через нее эшелонами, то этим обстоятельством решили воспользоваться эсеры Самарской губернии, готовившие переворот.
"Брушвит поехал в Пензу и начал переговоры с чехами. Как сам он впоследствии рассказывал, первоначальный прием, оказанный ему в чешском штабе, был довольно недружелюбен. Чехи заявили, что они направляются сейчас на Дальний Восток для следования затем во Францию, что вмешиваться во внутренние дела России они не желают и что в частности они не имеют никакого доверия к силе и серьезности той организации, от имени которой выступает Брушвит. Последний пытался доказать чехам, что с эсерами иметь дело можно, и в этих видах потребовал от самарского комитета партии еще до прихода туда чехов произвести переворот и захватить власть. Требование Брушвита поставило комитет в крайне затруднительное положение: сами эсеры располагали совершенно ничтожными силами, связанная же с ними офицерская организация подполковника Галкина колебалась и фактически ничего не делала. Переворот не был произведен, но эсерам удалось все-таки собрать сведения о расположении большевистских войск в Самаре. Эти сведения были пересланы Брушвиту в Пензу. Одновременно крестьянские эсеровские дружины захватили расположенный недалеко от Самары Тимашевский завод и установили охрану моста через Волгу. Оба факта, по-видимому, подняли престиж эсеров и Брушвита в глазах чехов, так как после этого они стали несколько любезнее. Но все-таки охоты участвовать в русской гражданской войне у них не прибавилось. Чешский штаб определенно заявлял, что он останется в Самаре лишь несколько дней для отдыха войск и пополнения припасов, а затем будет продолжать свой путь на восток"4.
Чехи неумолимо приближались к Самаре. Большевики активно готовились к их отражению.
Небезынтересным дополнением будет сказать, что среди солдат-чехов этих последних эшелонов находился хорват, рядовой Иосип Броз Тито, ставший через много лет видным коммунистическим вождем, маршалом и президентом Югославии.
О чехословаках, какие они были в начале и середине 1918 года хорошо сказал глава Российской партии правых эсеров Виктор Михайлович Чернов: Что это за "чехословаки", откуда они взялись, чего хотели? Их склонны были считать какими-то преторьянцами, наемниками на службе у Антанты.
Я помню живо этих чехословаков, многострадальных скитальцев, по происхождению большею частью пролетариев крупной индустрии северных округов Австрии, загнанных волею Габсбургов в самое пекло мировой войны.
Они вырвались из клещей австрийского командования, они, проникнувшись революционно-национальной идеей, обратили свое оружие против угнетателей.: в качестве добровольческих частей, едва терпимых подозрительным самодержавием, они пытались вместе с русскими войсками проложить себе оружием дорогу к дорогой сердцу ждущей освобождения родине; они вместе с нами, русскими, пережили медовый месяц свободы, испытав всё подымающее действие русской революции.
А затем... затем вдруг они очутились среди потрясенного октябрьскими событиями фронта, среди общего бегства, угрожаемые лавиной немецкой оккупации; им пришлось опять оружием пробивать себе дорогу, с роковым сознанием, что угодить в руки врагов для них значит попасть не в плен, а под расстрел, в качестве государственных изменников.
Затем — своеобразный, чисто ксенофонтовский план передвижения через обширную Сибирь и океан на противогерманский фронт с другого конца мира, — на полях сражения бельгийской Фландрии или Итальянского Тироля...
Затем — под давлением Мирбаха, попытка Троцкого разоружить их, с угрозой, в случае сопротивления, выдачи австрийским властям; затем — восстание, братанье с рабочими и крестьянами Самары, Уфы, Екатеринбурга, новый революционный подъем, новая эра блестящих успехов. И тех же самых чехословаков, среди которых, как показал съезд их Совета Солдатских Депутатов, было более чем 75% социалистов, — я видел сбитыми с толку, усталыми, разочарованными...
Их высшее командование, подвергнутое умелой тактике "обволакивания" со стороны русских монархических генералов и в соответствии с их видами инспирируемые агентами Антанты, готово было служить попустителям и даже пособникам реакционных диктаторов и социально-политических реставраторов.
"Низы" же смутно подозревали что-то, волновались безотчетным, беспредметным недовольством, теряли веру в дело, за которое им приказано бороться, хотели бежать от него и сохраняли мертвое подчинение лишь потому, что "свыше" им было сказано: "от вашего послушания здесь зависит судьба нарождающейся свободной независимой Чехословакии"...
Комментируя слова Чернова хочу сразу указать, что весь состав чехословакского корпуса исповедовал революционную "веру эсеров". Этим и объясняется непостоянное и переменчивое поведение основной массы солдат-чехословаков.
Но в 1919 году эти "несчастные" чехословаки, бывшие к тому времени предателями своей монархии, стали совсем другими. Они деградировали. Они, изначально будучи эсерами, стали так же предателями Российского белого движения и отъявленными врагами русского народа. Двести человек из числа чехов в открытую стали большевиками. И столько же из них примкнули к монархистам. Таким примером высшего служения белому движению можно и нужно считать героя-солдата поручика Швеца.
---------------------------------------
1. По мнению А. Будберга Р.Гайда был "случайным выкидышем революционного омута, вылетевшим из австрийских фельдшеров в русские герои и военачальники".
2. По приказу В.В. Клецанда был арестован комиссар К.А Мячин (Яковлев).
3. Записки Войцеховского.
4. Из мемуаров И.М. Майского, члена Комуча, позже посла СССР в Британии, академика АН СССР.


Глава 13. Подполковник Каппель.

28 мая 1918 года. 20 часов 28 минут по местному времени. Город Самара.

"Владимир Оскарович Каппель был убежденным монархистом, преданным вере православной, Батюшке-Царю и своей родине России. Из большинства господ офицеров полка он выделялся всесторонней образованностью, культурностью и начитанностью, думаю, что не осталось ни одной книги в нашей обширной библиотеке, которую он оставил бы непрочитанной. Владимир Оскарович не чуждался общества, особенно общества офицеров полка, любил со своими однополчанами посидеть до поздних часов за стаканом вина, поговорить, поспорить, но всегда в меру, без всяких шероховатостей; поэтому он был всеми любим и всеми уважаем. В военном духе он был дисциплинирован, светски воспитан... Внешний вид его сразу внушал симпатию - выше среднего роста, сбитый, хорошо сложенный, ловкий, подвижный, темный блондин с вьющимися короткими волосами"1.
Как видно из этой краткой характеристики Каппель был человеком преданный своему служебному долгу, но при этом являлся своим в офицерской компании, ничем не противопоставляя себя коллективу.
Это подтверждает аттестация за 1908 год, которую дал своему подчиненному  поручику Владимиру Оскаровичу Каппелю командир семнадцатого уланского полка: "В служебном отношении обер-офицер этот очень хорошо подготовлен, занимал должность полкового адъютанта с большим усердием, энергией и прекрасным знанием. Нравственности очень хорошей, отличный семьянин. Любим товарищами, пользуется среди них авторитетом. Развит и очень способен. В тактическом отношении, как строевой офицер, очень хорошо подготовлен, 1908 году держал экзамен в академию Генерального штаба получив 5 баллов по одному лишь предмету, на остальных же предметах получил удовлетворительные балы. В 1906 году был предназначен как кавалерийский офицер в офицерскую кавалерийскую школу, но не мог быть командирован лишь потому, что все это время ожидал приказ о командировании в школу штабс-ротмистров. Имеет большую способность вселять в людях дух энергии и охоту к службе. Обладает вполне хорошим здоровьем, все трудности походной жизни переносить может. Азартным играм и употреблению спиртных напитков не подвержен".
Служебный путь подполковника Каппеля был в общем-то типичен для русского дворянина, избравшего военную службу.
Кадет 2-го кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. Юнкер в Николаевском кавалерийском училище. Корнет 54-й драгунского Новомиргородского полка.В 1906 году полк поручика Каппеля был командирован из Варшавской в Пермскую губернию и переименован в 1907 году в 17-й уланский Новомиргородский полк. В следующем году Каппель назначается на должность полкового адъютанта. В 1913 году решением конференции академии Генерального штаба штабс-ротмистр В.О. Каппель окончил академию по первому разряду. За успехи в изучении военных наук Каппель был награжден орденом Святой Анны 3-й степени.
В начале 1915 года штабс-ротмистр Каппель находится на действующем фронте в должности старшего адъютанта штаба 5-й Донской казачьей дивизии. До середины 1916 года он находится на фронте в действующей армии. О его службе в тот период красноречиво говорят награды: орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом, орден Святой Анны 2-й степени с мечами, орден Святого Станислава 2-й степени с мечами, орден Святой Анны 4-й степени с надписью за храбрость.
С середины сентября 1916 года капитан Каппель находится уже на должности исполняющего обязанности штаб-офицера для поручений в общем отделении управления генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. К январю 1917 года Каппель был произведен в подполковники и был назначен на должность помощника начальника оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта.
Подполковник В.О. Каппель, недовольный Временным правительством, участвовал в  Корниловском "заговоре", в который вошли известные генералы Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин, С.Л. Марков, И.П. Романовский, все ярые монархисты, ставшие в дальнейшем вождями Белого движения на Юге России. Но заговорщиков никто не тронул, страна стояла на пороге революции.
В октябре 1917 года Каппель находится на должности помощника начальника разведывательного отделения штаба фронта. Еще до подписания большевиками Брестского мира и полного развала армии, подполковник Каппель оставил фронт.
На юге уже образовывались белые силы в виде формирующейся Добровольческой армии, но Владимир Оскарович направился вовсе не на Дон. Он отправился в Пермь. Причины его поездки туда были понятны.
Еще в 1907 году, когда полк Каппеля находился в Пермской губернии, Владимир Оскарович тайно обвенчался с дочерью инженера, действительного статского советника Строльман, девице Ольге Сергеевне Строльман. Жену свою Каппель любил. К ней он и вернулся сразу после фронта.
До начала 1917 года жена Каппеля и ее семья проживала в Санкт-Петербурге, но после февральской революции она переехала в Пермь. У Каппеля к описываемому времени уже было двое детей: дочь Ольга и сын Кирилл, который родился в августе 1917 года в Перми. Каппель еще не видел своего сына, поэтому можно понять, почему он избрал маршрут не на Дон, а в Пермь.
Каппель был кадровый военный и поэтому не знал никакого другого ремесла. Содержание жены и детей, как это водится, требовало финансовых средств, а их у него было немного.
Советская власть, на первых шагах своих формирований, держалась принципа добровольчества, офицеров служить насильно не заставляла; наоборот, скорее довольно подозрительно относилась к желающим служить незнакомым военным. В первые добровольческие формирования никто из сколько-нибудь приличных военных не шел.
Когда с весны 1918 года в Москве под председательством Троцкого при участии видных военных, еще недавно занимавших в армии высокие командные и штабные посты, началась разработка плана создания вооруженной силы. Большевики начали создание новой армии, РККА для которой им потребовались кадровые Генерального штаба офицеры. Управление по командному составу РККА начало комплектацию штабов и штатов воинских частей.

Офицерский мир заволновался, обсуждая со всех сторон, как отнестись к этому. Было над чем задуматься и от чего заволноваться; действительно:
Старая Русская армия прикончена, и основа ее — командный состав — разбросан, загнан.
Пока формировались какие-то "красные отряды" различных наименований различными инспекторами из товарищей и комитетами, можно было смотреть на это иронически, как на несерьезное дело; теперь же начиналась новая работа по созданию Красной армии, по плану, выработанному для всей территории России при участии бывших командиров корпусов, командующих армиями, их начальников штабов и прочих видных специалистов военного дела. План есть, принцип формирования добровольческий, но если добровольчество не даст достаточного количества? Надо ожидать мобилизации и призыва офицерства.
На юге действует Добровольческая армия и борьбу возглавляют Алексеев, Корнилов, Деникин — лица с большим авторитетом для всех офицеров.
Кто же прав: та ли группа, что начала сотрудничать с советской властью, или же другая — борющаяся?
Нужно иметь при этом все время в виду, что хозяйничанье большевиков считалось временным, что Германский фронт, несмотря на Брестский мир, существовал или считался в мыслях офицеров подлежащим восстановлению.
И вот офицерство разделилось. Одни в ненависти своей к большевикам считали всякую работу с ними предательством по отношению к прежней Русской армии и формируемой Добровольческой армии, другие считали возможным принять участие в работе с условием, что новые части создаются только для выполнения задач на внешнем фронте; третьи считали возможным работу без всяких условий, полагая, что нужно создать хорошие части, прекратить хаос, забрать в руки военный аппарат, с тем чтобы использовать его по обстановке; наконец, четвертые просто искали работы. Только небольшая часть шла в Красную армию охотно, и то большею частью в различные комиссариаты.
В апреле подполковник Генерального штаба В.О. Каппель подал прошение о предоставлении ему служебного места, в котором он указал, что желает его получить "В штабе округа Приуральского, Приволжского и Ярославского".
3 мая 1918 года генерал-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба при большевицком Генеральном штабе, бывший генерал-майор Генштаба С.А. Кузнецов направил начальнику штаба Уральского военного округа, также бывшему генерал-майору Генерального штаба Г.М. Тихменеву телеграмму следующего содержания: "Прошу предоставления должности в Мобилизационном управлении Штаба Военрука Приуральского Генштаба Каппелю, выпуска 1913 г., бывшему подполковнику, занимавшему должность Помощника Начальника Оперативного отдела Юго-Западного фронта".
В середине мая С.А. Кузнецов направил по месту жительства В.О. Каппеля телеграмму: "Начштаб Приволжского Пневский предлагает Вам должность заведывающим отделом Окружного Штаба в Самаре окладом 700 рублей ежемесячно. В случае согласия немедленно телеграфируйте в ГУГШ".
Каппель согласился на данное предложение. И 20 мая 1918 года в большевицком отделе делопроизводства по службе Генерального штаба была зарегистрирована входящая телеграмма № 389 за подписью Каппеля: "1302. Согласен. Сегодня выезжаю в Самару. Каппель".
С.А. Кузнецов 23 мая отправил начальнику Окружного Приволжского штаба Пневскому следующую телеграмму: "10008. Каппель согласен. Девятнадцатого выехал из Перми в Самару. 242".
25 мая подполковник Каппель приехал в Самару и остановился в гостинице "Сан-Ремо".4
В  Самару недавно полностью прибыл с бывшего Северного фронта штаб 1-й армии, который переформировывался в штаб Поволжского военного округа и начинал работу по выработанному в Москве плану создания армии. Штаб прибыл почти в том составе, который был на войне.
Насколько советская власть тогда чувствовала себя шатко, не крепко, видно из того, что штаб Приволжского фронта перед приездом в Самару заявил Троцкому письменно, что начнет работать в округе при условии, если не будет привлекаться к работе на внутреннем фронте; по приезде в Самару военный руководитель издал свой первый приказ, скрепленный подписями двух комиссаров при нем, о том, что отряды Красной армии в округе, предназначенные для борьбы на внутреннем фронте, ему не подчиняются и части округа будут формироваться только для борьбы с внешними врагами.
Когда началась работа в округах и районах по выполнению заданий Москвы, то управления военных руководителей, хоть и не всех, начали заполняться желающими; но формирование частей почти не двигалось за незначительностью притока добровольцев. В общем, чувствовалось, что без принуждения прежних офицеров к службе и без мобилизации населения задания по формированиям не могут быть выполнены.
26 мая В.О. Каппель встретил в штабе Приволжского военного округа известного ему подполковника Петрова П.П., служившего там помощником старшего адъютанта, и еще нескольких своих знакомых по академии, офицеров Генерального штаба: Актинтиевского Г.К., Берендс К.Ю., Крюгера А.И., Пневского Н.В., Текелина (Гакенберг) Л.А., Беклемишева А.В., Загребина А.Д., Финицккого И.М.
Немного переговорив с некоторыми из них Каппель, решил присоединиться к ним. Начальник штаба Приволжского военного округа генерал-майор Федор Федорович Шпрпантье принял Каппеля.
Не успевшего оформить документы и войти в курс дела назначенного на должность заведующего отделом Окружного Штаба Каппеля в этот же день ждала большая неприятность.
На Урале волновались казаки. Кроме Оренбургского атамана Дутова Самаре теперь еще угрожали и чехословакские части.
После разработки плана новых формирований, в мае месяце, на съезде в Москве военных комиссаров и военных руководителей прифронтовых районов, когда выяснились причины жалкого состояния новой армии и намечались пути для переформирования ее, один из военных руководителей, старый опытный командир корпуса в Германскую войну, просил точно указать задачи своих формирований, заявляя, что он не может работать, если не будет точно знать, для чего части формируются.
И вот здесь, на съезде впервые было заявлено Троцким во всеуслышание, что советская власть заставит всех исполнять те задачи, которые она считает нужным поставить, без всяких оговорок и исключений.
То же самое в Самаре 27 мая заявили и члены Высшей военной инспекции Наркомата по военным делам во главе с видным деятелем Коммунистической партии Николаем Ильичем Подвойским. Они, едва прибыв в Самару, показали бывшим офицерам цену тех условий, на которых они собирались работать.
У военной инспекции начались требования на специалистов и офицеров Генерального штаба для руководства революционными красными отрядами всевозможных наименований. Кого из офицеров посылали против уральцев, кого против чехов. В число таких "мобилизованных" сразу же попал подполковник Каппель.
Офицеры штаба Приволжского фронта дружно отказались; их законное право на отказ защищал перед Подвойским даже один из окружных комиссаров.
Офицерам пригрозили расправой; тогда они решили воспользоваться первым случаем, чтобы скрыться. У большевиков еще не было общих регистраций; не было призыва всех офицеров.
Перед офицерами штаба встали для разрешения вопросы:
1. Гражданская война разгорается.
2. Власть заставит нас делать всякую работу, пошлет на какой угодно фронт.
3. Пока мы не призваны, но это может быть в любую минуту; остаться посторонним зрителем происходящего не удастся.
4. Раз нас призовут, можете ли мы быть активным работником на пользу советской власти, можете ли поддерживать идеологию Гражданской войны? Если не можем, то, что делать? Обстановка припирала к стене; нужно было решаться. Симпатии были, конечно, определенными, но как уйти и куда уйти от воздействия советской власти? Где тот центр, который может сплотить всех и выдержать удары большевиков? Одна Добровольческая армия, но сведения о ней у нас скудные.
Весной 1918 года, когда пришла весть о смерти Корнилова, многие считали движение на юге окончательно задушенным. Считали, что эта борющаяся группа обречена. Правильной же, серьезной ориентировки ни у кого из них просто небыло2. Что делать?
Каппель узнав все эти новшества, не стал дожидаться, когда обстоятельства станут критическими, быстро принял решение и наотрез отказался служить в Красной армии вообще.
Подполковник Петров этим же вечером навестил Каппеля в гостиничном номере "Сан-Ремо". Владимир Оскарович был уже в гражданском платье. Петров сокрушался по поводу происходящего и ругал власть большевиков и их вероломство. Каппель заявил, что он не имеет средств и вынужден будет поехать на оккупированную немцами Украину3, где в одном из банков у него находятся кое-какие сбережения, и их должно хватить на содержание семьи на полгода. К сожалению, ему придется ехать через Москву, потому, что необходимы проездные документы в германском консульстве у немецкого посла Мирбаха. Но Петров попросил Каппеля задержаться на день-два, намекнув, что он познакомит его с людьми, которым небезразлична судьба Отечества, а власти большевиков скоро придет конец.
А 27 мая в отделе делопроизводства по службе Генерального штаба была получена телеграмма начальника штаба Уральского военного округа Тихменева, в которой сообщалось, что "Каппель от предложенной должности отказался…".
------------------------------------------------
1. Из воспоминаний полковника Сверчкова.
2. Книга генерала-майора Петрова П.П. "От Волги до тихого океана в рядах белых".
3. Петров П.П. частично ошибается: "В мае 1918 года, я встретил его в Самаре; в штатском платье он пробирался к семье на Украину". К какой семье? Каппель никак не мог оказаться на Украине. В списке офицеров-Генштабистов желающих вступить в Красную армию под № 4, составленном 9 мая и поступившем 24 июля 1918 года в Управление по комсоставу Генерального штаба, значился подполковник Генерального штаба В.О. Каппель. Из документа следовало, что к маю 1918 года он неотлучно проживал с семьей в городе Перми. Дневники белогвардейцев частенько имеют неточности, так как многое в них писалось по слухам или по памяти много лет спустя. Я со своей стороны пытаюсь лишь  восстановить точность событий.
4. Помещался отель на улице Дворянской в доме № 106 - современная улица Куйбышева, 98.


Глава 14. Искушение подполковника Каппеля.

28 мая 1918 года. 21 час 53 минуты по местному времени. Город Самара. Гостиница Сан-Ремо.

Я в трехэтажной городской гостинице "Сан-Ремо", которая тут называется Гостиный двор, и стою перед дверью номера, в котором, как мне рассказали, живет подполковник Каппель.
В этой гостинице живу и я вместе с верным подъесаулом Шиковым.
Я тихонько постучал в дверь, внутренне собираясь начать трудный разговор, от которого зависело всё моё начинание. Постояв с полминуты и не слыша никакого движения в комнате, я уже стал подумывать, что не застал подполковника Каппеля в номере. Но тут неожиданно дверь открылась, и в полумраке я увидел фигуру человека, стоявшего в небольшой меблированной комнате. К сожалению, столь скверное освещение не позволяло рассмотреть мне моего собеседника, и я негромко произнёс:
- Каппель Владимир Оскарович? Я часом не ошибся адресом?
- Нет, - ответил человек. – Не ошиблись. С кем имею честь?
- Позвольте мне войти, - как можно любезнее произнёс я. – У меня для вас, господин Каппель, есть хорошие новости и смею вас уверить, они вас обрадуют.
Он слегка посторонился, жестом показывая, что я могу войти:
- Вы из Губревкома Самары или от Губернского Совета Народных Комиссаров?
- Не то и не другое, - затворяя за собой дверь, ответил я. – Я, позволю себе заметить, живу в этой гостинице, занимаю соседний номер. Что бы у вас не возникало ко мне подобных вопросов, сообщу, что я вовсе не из Губевкома и даже не от известного вам подполковника Павла Петровича Петрова. Я, если вам угодно, частное лицо… Понимаю, что это звучит нелепо, хотя в это неспокойное время, ещё существуют люди очень далёкие от революционных идей. Только я вовсе не из их числа.
- Вы знаете подполковника Петрова? – спросил Каппель и, невзирая на его бесстрастный тон, я почувствовал, что он внутренне напрягся. – Позвольте спросить, откуда?
- Вы, Владимир Оскарович, наверное, думаете, что я переодетый большевик? – я слегка развёл руки. – Нет. Это не так. Не обращайте внимания на красный бант на моём пиджаке. Это не более как маскировка. Кстати, разрешите представиться: Атаман казачьего войска Иркутской губернии Рабер Михаил Аркадьевич!
- Вы - атаман? – удивился Каппель. – И при этом еврей? Не может такого быть!
- Так точно, я - еврей и казачий атаман! – твердо повторил я. – Понимаю, что это звучит несколько абсурдно, но это действительно так. Атаманом я стал лишь две недели назад… Однако и вы, господин подполковник, носите шведскую фамилию и это не мешает вам называть себя русским офицером.
И это была правда. Дворянский род Каппеля происходил от шведской аристократии.
Каппель не стал спорить со мной, он подошел к столу, на котором стояла керосиновая лампа и подкрутил фитилёк. Свет стал несколько ярче, и я смог рассмотреть этого легендарного, но почти забытого потомками офицера несколько лучше.
Каппелю шел только тридцать седьмой год. Но пора юности его давно прошла, поэтому я видел перед собой уже мужа, повидавшего жизнь. Среднего роста, совсем не богатырского сложения, с небольшой аккуратной бородкой и усиками. Короткая стрижка, большие внимательные глаза. Подполковника Каппеля нельзя было назвать красивым, такой тип внешности мужчин не особо будоражит женское воображение. Но в моём положении это были ненужные детали, которыми вполне можно пренебречь.
Для меня Каппель был самой подходящей фигурой, именно тем человеком, с которым я хотел связать свой боевой путь. Участник Первой Мировой войны, человек окончивший Академию Генштаба… В нем не было той неуёмной жестокости, которой позднее прославился недавно выбранный казачьим кругом Сибирский атаман Анненков1. Для меня это играло достаточно важную роль.
- Вы, Владимир Оскарович, спросили меня, откуда я знаю подполковника Петрова? Я познакомился с ним совсем недавно, около недели назад. А пару дней назад господа офицеры, среди которых были подполковник Петров, полковник Бакич, подполковник Галкин и штабс-капитан Вырыпаев имели со мной очень долгую, но приятную, дружескую беседу. Тогда я имел честь достаточно хорошо узнать полковника Петрова и остальных господ офицеров.
- Пожалуйста, говорите тише, - попросил Каппель, пристально рассматривая меня.
- Понимаю, - охотно согласился я. – Время неспокойное. Конспирация.
 Некоторое время мы изучали друг друга. Я не мог сразу рассчитывать на доверие Каппеля и не ставил ему это в вину. По-моему, испытывая недоверие мне, он поступал правильно и разумно. Я решил сразу полностью раскрыться перед ним, потому что был уверен, что Каппель не станет вызывать патруль Революционного трибунала, что бы отдать меня большевикам.  С другой стороны незнакомый человек, явившийся под покровом ночи, мог быть подосланным чекистом, вооружён, и ему с этим тоже приходилось считаться.
- Вы утверждаете, что вы – атаман Иркутских казаков, господин Рабер? – Каппель решил вести разговор по-своему.
- Утверждаю и могу это доказать, господин подполковник.
- Вот как? – он покачал головой. – Хорошо, Ваше превосходительство. Присаживайтесь к столу, я с удовольствием вас выслушаю.
"Ваше превосходительство". Это обращение ко мне звучит неплохо. Как-никак звание казачьего Походного Атамана приравнивается к званию генерал-майора царской России.
- Благодарю, - ответил я, присаживаясь за круглый стол, стоящий в центре комнаты. Каппель присел на стул напротив меня.
- Вы дворянин? – спросил он.
- Нет, - ответил я. – Скорее нет. Хотя мой чин позволяет мне получить дворянский герб. Но, наверное, я немного опоздал. Господ, как утверждают большевики, теперь нет.
Я произнёс эти слова с едва уловимой иронией, но Каппель услышал её в моем голосе.
- Кто знает, кто знает, - сказал он задумчиво. И внезапно спросил меня:
- Вы являетесь кавалером каких-нибудь Российских орденов, господин Рабер?
- Да.
- Каких же?
- Я имею орден Владимира третьей степени, пожалованный мне монархом Николаем Вторым осенью 1915 года и орден Святого апостола Андрея Первозванного, который я получил уже в начале 1917 года по именному императорскому указу...
- Вы награждены орденом Андрея Первозванного? – вскинулся Каппель. – Да так ли это? Лишь немногие сановники удостаиваются этой награды… За что же вы получили её, осмелюсь спросить?
Мне было понятно его удивление с некоторой толикой недоверия. Орденом Владимира третьей степени награждались люди имеющие военный или гражданский чин не ниже полковника, а Орден Андрея Первозванного являлся вообще высшей наградой Российской империи, и право его награждением исходила лишь от императора за особые заслуги перед отечеством.
- За те немногие услуги оказанные мной царскому дому Романовых и России, - ответил я тихо, слегка согнув голову.
- Я не верю вам, господин Рабер! – вдруг жёстко сказал Каппель. – Всё, что вы говорите мне от начала и до конца – ложь и наглая провокация! Уходите!
- Но вы даже не выслушали меня!
- Большевики способны на любую подлость, господин  или все-таки товарищ…Рабер!
- Но я не большевик, клянусь честью! – я в упор посмотрел на Каппеля. – Если вы мне не верите, вот, возьмите!
И я вытащил из кармана брюк револьвер системы "Смит и Вессон". Положил его на стол и придвинул к собеседнику.
- Он заряжен.
Потом извлек из другого кармана бумаги и так же подвинул их к Каппелю:
- Это поможет уяснить вам, кто я такой... Пожалуйста, прочитайте!
- Мне предпочтительнее револьвер Наган! – сказал Каппель бесцветным голосом.
- Разумеется! – подтвердил я. – Это оружие полиции, а не армейского офицера. Но не в этом суть. От выстрела из этого револьвера человек может стать мертвецом не хуже чем при использовании Нагана. Верно?
К моему револьверу, лежащему на столе, Каппель не сейчас не потом так и не прикоснулся. Но бумаги, которые я положил на стол, изучил с неподдельным интересом.
- Говорите! – потребовал Каппель. – Теперь я удовлетворен и доподлинно знаю, кто вы. Зачем вы пришли ко мне?
- Хорошо! – согласился я. – Отвечу кратко. Я пришёл предложить вам союз, целью которого будет свержение диктатуры большевизма и установление если не монархического строя, то прочной военной диктатуры генералитета в России. Только таким образом можно спасти наше Отечество. Нужно переходить к решительным действиям, подполковник!
- Я – обычный, рядовой офицер, - сухо сказал Каппель. – Бывший офицер. К армии я непричастен. Вы ошиблись, господин Рабер, придя ко мне! Вам надо было обратиться к кому-нибудь повыше чином и должностью. Например, генерал-лейтенанту Нотбеку Владимиру Владимировичу3.
- Нет, - возразил я. - Никакой ошибки нет. Вы образованны, талантливы, храбры, патриотичны и ставите судьбу России превыше всего. И вы испытываете крайнюю нужду в деньгах, имея при этом самое неопределенное будущее. Царской армии больше нет. Служба в РККА, на которую вы так рассчитывали, закончилась, едва начавшись. Вы в смятении, хотя не подаете виду. Вы на распутье и не знаете, по какой дороге нужно идти. И идти вам, собственно говоря, некуда... Увы, это горькая истина. Я имею о вас самые точные сведения, Владимир Оскарович.
- К сожалению, вы правы, Ваше превосходительство, - тихо произнес Каппель. Но я почувствовал, как с трудом ему дались эти слова. Он переживал за свое падение, за свой позор, считая себя неудачником.
Но разве он был виноват в том, что происходило в России?
- К счастью, господин подполковник, у вас есть друзья! - словно не замечая душевных мук Каппеля, сказал я. - Извольте!
И я протянул ему несколько бланков.
- Что это? - спросил Каппель, принимая их у меня.
- Это, - объяснил я, - телеграммы и платежные документы. – Из которых очевидно следует, что ваша уважаемая супруга получила в Пермском банке деньги, которые вы ей отправили.
- Что? – вскричал гневно Каппель, - Какие деньги!?
- Семь тысяч рублей золотом, - невозмутимо ответил я.
- Но я не отправлял никаких денег! – с неудовольствием произнес Владимир Оскарович и вскинул голову.
- Считайте, что отправили! – не отводя глаз в сторону, сказал я. – Какая в сущности разница, кто их отправил? Считайте это обычной товарищеской помощью семье соратника.
- Значит, деньги отправили вы, Михаил Аркадьевич, от моего имени?
- Да. Сознаюсь.
- Но я не просил вас этого делать!
- Не просили, но я сделал.
- Но это весьма значительная сумма!
- Я вовсе не стеснен в денежных средствах, Владимир Оскарович. Видите ли, я обладаю многомиллионным состоянием…
- Вы меня покупаете, Ваше Превосходительство? – тихо произнес Каппель. – Но, прошу заметить, что я не давал вам никаких обязательств и не обязан давать.
- Я знаю это, Владимир Оскарович. Но я вовсе не хотел обидеть вас. И уж во всяком случае, покупать, как вы изволили выразиться. Нет, я был с самого начала уверен, что мы с вами найдем общий язык и станем в одном строю. Против большевиков разумеется.
- Я хочу вас выслушать до конца, - попросил после некоторого молчания Каппель.
- Послушайте для начала, подполковник, что сейчас происходит в Самаре и будет происходить в ближайшие десять дней. Это самые точные сведения. Они основаны на просчете политических событий в России. Но попадись я в ЧК, меня замучают до смерти… Итак, Самарские эсеры планируют провести переворот и захватить власть в городе в свои руки. Да что там говорить об одном городе. Нет, они хотят заполучить её во всём  Поволжье! Между прочим, тут решается судьба России, господин подполковник! Большевистская власть скоро падет, можно сказать, она уже пала.
Скорее всего, дней через десять антибольшевистские отдельные части чехословакского корпуса будут здесь. С артиллерией. Их ведет поручик Чечек. Восемь тысяч штыков. Это больше, чем смогут выставить красные. Дня через три чехи будут брать штурмом Сызрань, Самара будет следующим городом на их пути. Во время штурма города начальник части большевицкого гарнизона Самары полковник Бакич отдаст революционным частям приказ о прекращении сопротивления. Чехов поддержат белые войска, часть их будет наступать вместе с чехами, другая часть поднимет восстание в городе. Известный вам подполковник Петров является одним из активных участников городского офицерского подполья. А это полтысячи штыков. Вы не знали этого? Теперь знаете.
После свержения власти большевиков в Самаре будет образовано новое правительство. К моему сожалению состоящее из эсеров. И этому эсеровскому правительству, как любому другому, будет необходима своя армия. Теперь о главном. Я явился к вам, потому, чтобы просить вас, господин Каппель возглавить новую армию нового правительства!
- Возглавить новую армию?
- Возглавить! За Отечество и Веру!
- Но, хочу вам напомнить, господин Рабер, что эсеры - социалисты. Они мало чем отличаются от большевиков! - возразил Каппель.
- Только потому, что у них красное революционное знамя? - спросил я. - У эсеров? Это вас смущает?
- Да, мне это неприятно, - сознался Каппель.
- Мне тоже, - согласился я. - Но эсеры в настоящий момент наша единственная дружественная сила, которая жаждет свержения власти большевиков. Лучше какое-то время быть с ним союзниками. Пока не взойдёт наша звезда.
Каппель встал из-за стола. Он был задумчив. Теперь, когда я назвал ему имена активных членов антибольшевистского офицерского заговора, он уже не смотрел на меня как на агента ВКП(б), а понимал, что мне очень многое известно, и я далеко не простой человек, посланный к нему для связи…
-  А какую роль вы играете во всём этом, Михаил Аркадьевич? – попросил Каппель.
- Охотно расскажу вам, Владимир Оскарович! – я с некоторым облегчением откинулся на спинку стула. – Расскажу все, ничего не утаивая, ничего не скрывая. Но, хочу просить вас об одном одолжении. А именно, не рассказывать всем остальным до поры до времени о том, что вы услышите от меня. Договорились?
- Слово офицера!
- Мне этого достаточно! Тогда слушайте краткую историю моей жизни, - начал я.
Каппель меня слушал. Видимо моя фигура его заинтриговала. Слишком необычным было появление в Самаре Иркутского казачьего атамана, который обращался к нему с предложением возглавить армию.
- Родом я из Иркутска, - начал я рассказывать свою легенду. – Из мещан. Единственный сын аптекаря. Мой отец был человеком, которому не везло в жизни. Он постоянно что-то разбивал, рассыпал порошки, путался в лекарствах, и поэтому наша аптека пользовалась дурной славой. Он разорился. Мне нечего было наследовать. Я окончил ВНУ1, и поехал в Петербург искать счастья. Но там связался с ворами. Вор из меня не получился, зато я научился хорошо играть в карты. И жил за счет карточных выигрышей. Как-то меня пригласили принять участие в налете на дом одного господина, фамилию которого называть не буду. Мои подельники скрылись, а я попался. Этот господин меня изловил и хотел отправить в полицию. Но я предложил ему сыграть в карты. Условие было следующее: если я проиграю, то он отправит меня в полицию, а если я выиграю, то отпустит на свободу. Он рассмеялся и согласился. Мы сели играть, и хотя он был очень сильный партнер, я его обыграл в пух и прах. Этот господин оказался завзятый картежник. Он был восхищен моей виртуозной игрой и предложил мне отправиться с ним в Англию, где он служил в Российском посольстве. Он легко добился получения для меня необходимых документов. Так я оказался за границей.
В Англии есть королевский дворец Кенсингтон. На его территории есть улица Кенсингтон Пэлас Гарденс. На ней находится особняк и некоторые другие постройки, выделенные под нужды Российского посольства. В этом особняке я и прожил долгие годы. Я через некоторое время получил место секретаря при посольстве, потом оброс нужными связями через людей, с которыми мне приходилось общаться. Английский язык я знаю в совершенстве.
- Я знаю лишь французский и немецкий, - перебил меня Каппель.
Я только вежливо кивнул головой, давая ему понять, что принял это к сведению.
- И там, господин Каппель, я оказался свидетелем… Секретные чертежи. Я занимался проектированием и постройкой…  Мы долго трудились… Мы создали техническое чудо. Господин подполковник, это и есть величайшая тайна, в которую я хочу вас посвятить. Именно за неё я получил орден Андрея Первозванного от вседержавного царя-императора… Там, в Англии русскими инженерами и мастерами в тайне создавались новые, нет, новейшие танки, которых ещё не бывало на полях сражений! Один такой танк стоит целой роты солдат! Даже батальона. Возможно и полка! Эти танки полностью неуязвимы! Даже англичане ничего не знают об их создании. Господин подполковник, эти танки, о которых я говорю, находятся сейчас под Иркутском. И про них в России тоже никто ничего не знает! Я привезу эти танки вам, господин подполковник, что бы передать их под ваше командование! Эти могучие танки способны сломить хребет большевикам! Нет такой силы, которая их сможет удержать! Путь на Москву, а затем Петербург для нас будет открыт! Нужен всего лишь один мощный решительный удар… И всё!
-  Господин Рабер, вы, наверное, начитались фантастики Жюль Верна? – рассмеялся Каппель. Но на самом деле он лишь скривил губы, что обозначало его улыбку. – Танки! Я видел танки в свою бытность на германском фронте! Бесспорно, техника очень сильная, но чертовски дорогая в производстве, неуклюжая, медлительная, должен вам заметить. Ломается часто. Трёхдюймовое орудие легко выводит танк из строя… Не впечатляет. Разумеется, танки хороши, если против тебя находится противник, имеющий мощную оборону… Танки…  Да, прорыв. Конечно. Но, увы, танки - не главное оружие в борьбе с большевиками. Они не решают победу в войне…
- Понимаю, что вы мне не верите, господин подполковник! – я сидел, по-прежнему откинувшись на спинку стула. – Но для того, что бы проверить мои слова, вам нужно лично осмотреть эти танки и тогда вы резко измените о них своё мнение…
Каппель ненадолго задумался. Потом спросил:
- Почему же вы не связались с чехами, которые уже начали борьбу с большевиками, господин Рабер?
- Я бы мог легко сделать это, - ответил я, - но… они не есть подданные Российского государства, и передавать такую новейшую технику в столь большом количестве иностранцам было бы неразумно.
-  Вы тут вероятно правы, - кивнул Каппель. – Вы повели себя как истинный патриот. Но меня гложет некоторое сомнение.
- В чем же?
- На севере, недалеко от Петербурга, как говорят, генерал Юденич с помощью генерала Маннергейма тайно готовит ударную армию, нацеливая её на Петербург. На юге, что известно достоверно, генералы Деникин, Мамонтов, Краснов, Марков создали Добровольческую освободительную армию. На Урале готовит выступление казачества генерал-майор Мартынов. В Оренбургских степях атаман Дутов уже давно поднял на борьбу казачество и успешно воюет с большевиками… В Сибири, не берусь утверждать, какая там сейчас власть… Но вы пришли почему-то ко мне… Не к кому-то из названных мной генералов. Я же не командующий вовсе…
- Добавлю, что вдоль Транссиба от Томска и почти до Иркутска подполковник Пепеляев контролирует земли Сибири, в Омске - полковник Иванов3, есаулы Анненков и Красильников, а в Забайкалье и Приморье – Атаман Калмыков и есаул Семёнов, - произнёс я. – В настоящее время в России больше нет военоначальников, имеющих значительные вооруженные силы. Но у всех этих названных нами генералов и офицеров положение не настолько плачевное, что бы им была крайне необходима помощь.
Вы обязательно должны все это знать, господин подполковник. Я не люблю всякий революционный сброд наподобие социалистов-революционеров эсеров или даже конституционных демократов - кадетов. Я прямо вам заявляю: моё мировоззрение несмотря на революцию остается прежним. Я был и есть монархист! Это сейчас многие умалчивают. Понятно, по каким причинам. Но я говорю вам правду, потому что не могу лгать такому человеку как вы. Насколько я предполагаю, вы тоже придерживаетесь аналогичных со мной взглядов. Поэтому я пришел к вам, Владимир Оскарович, что бы оказать вам посильную помощь в формировании Добровольческой Волжской армии.
Каппель посмотрел на меня и медленно подошёл к окну. Он слегка отодвинул штору всматриваясь в темноту только что наступившей ночи и долго находился в таком положении не шевелясь и не двигаясь. Затем повернулся ко мне:
- Я не уверен, что буду избран на пост Главнокомандующего, - сказал он. – В Самаре есть немало офицеров и генералов, которые, скорее всего, захотят возглавить Самарскую армию…
- Вот тут вы ошибаетесь, господин подполковник, - сказал я. – Никто из них не захочет взять командование на себя, потому, что для любого избранного на этот пост человека, это очень большая ответственность. И все это осознают. И хотя в Самаре бывших царских генералов, офицеров и унтер-офицеров сейчас чуть больше пяти тысяч, но среди них нет яркой, известной личности, вождя, если вам угодно, за которым в бой пойдёт новая Поволжская освободительная армия. К тому же сейчас наступило такое время, когда во главе армий сопротивления встают есаулы и подполковники, а генералы почему-то предпочитают оставаться в тени.
- Вы, господин Рабер, говорите так словно вам всё известно наперед!
Я слабо кивнул, соглашаясь:
- Не всё, но очень многое. В Англии, я был не только секретарём посольства России, но и занимался делами разведки, о которых не принято говорить в открытую… И я хочу быть вам полезен.
Каппель подошёл ближе ко мне. Он был значительно ниже меня ростом. Смотря мне прямо в глаза, он произнёс:
- Вы возможно правы. Но в таком случае я хочу воочию увидеть танки, о которых вы мне рассказывали. Кстати, сколько их у вас?
- Двадцать машин и 245 штыков – это весь мой отряд казаков. Из них - сорок восемь кадровых офицеров. Хотя наш отряд невелик, но он стоит целого полка регулярной армии. У нас достаточно оружия, боеприпасов, амуниции и продовольствия. Мой отряд готов немедленно выступить в поход и принять в бой. А увидеть эти чудо-танки вы, господин Каппель, сможете, но не раньше, чем через месяц-два. Но, что бы у вас рассеялись сомнения относительно нового оружия, то сейчас мой спутник, подъесаул Шиков принесет в ваш номер штурмовую винтовку, которой вы никогда раньше не видели. После ее осмотра, я уверен, что вы полностью поверите моим словам о том, какие мощные танки я предоставлю в ваше распоряжение.
Я вытащил из кармана мини рацию и произнес в динамик поднеся его к рту:
- Подъесаул, зайдите в номер подполковника Каппеля!
- Так точно! – послышалось из динамика. – Иду!
Каппель внимательным взглядом проследил за моими действиями. Не удержавшись, спросил:
- Разрешите полюбопытствовать, Михаил Аркадьевич? Это у вас в руке, что? Неужели телефон?
- Военный телефон, Владимир Оскарович, - объяснил я. – С его помощью можно связаться  с другим человеком на расстоянии до тридцати верст.
- А где же провода? – задал вопрос Каппель.
- Провода к этому телефону не нужны, - сообщил я.
- Выходит, - заинтересовался Каппель, - с помощью этого телефона можно разговаривать на фронте с соседним полком?
- Да.
- Конница, ушедшая в рейд, в любой момент может доложить о своем местонахождении?
- Да.
- Разведчик может докладывать о задании прямо с вражеского тыла, так?
- Совершенно верно, господин Каппель!
- Но где вы достали этот телефон?!
- Я же рассказывал вам, Владимир Оскарович, что я занимался разработками секретного оружия в Англии, - терпеливо ответил я Каппелю.
- Да, да, рассказывали…
В дверь номера после короткого стука вошел Шиков, с видом заговорщика он подошел к столу и, поприветствовав Каппеля, начал разворачивать сверток. Извлекая детали одну за другой, Валерий сноровисто, но без суеты, привычно начал сборку штурмовой винтовки, выпуска двадцать второго века.
- Это Владимир Оскарович, - сказал я, - не танк, а обычная винтовка, которыми вооружены мои казаки. Вот посмотрите сами. Она не заряжена.
Каппель аккуратно принял из рук Шикова неизвестное ему оружие и начал с любопытством ее разглядывать. Он вертел ее в руках, ничего не спрашивал, пытаясь самостоятельно понять, для чего служит то или иное приспособление. Приклад, спусковой механизм, цевье, ствол и мушка были ему знакомы, но все остальное явно ставило в тупик.
- Куда крепиться штык? - поинтересовался Каппель.
- Штык к этой винтовке не нужен, Владимир Оскарович, - ответил я.
- Почему же?
- Солдат с такой винтовкой не подпустит к себе врага ближе десяти шагов, - сказал Шиков.
- Но если при атаке кончились патроны, а новых нет или перезаряжать нет времени.
- Эта винтовка имеет  зарядный магазин на тридцать два патрона, - забрав винтовку у Каппеля, начал рассказывать Шиков. При этом он наглядно показывал все, что говорил – После того, как магазин пустеет, его легко заменить на другой. Вот так! И можно снова стрелять. Стрельбу можно вести одиночными выстрелами, но эта винтовка может стрелять так же, как пулемет. Да, как пулемет, вы не ослышались. Здесь имеется рычажок, которым можно регулировать частоту стрельбы… Винтовка оснащена оптоэлектронным прицельным комплексом. Это означает, что винтовка сама определяет дальность до цели.  С  помощью прибора ночного видения ее можно использовать ночью. Врага видно через этот прицел, а он тебя не видит. Можно воевать и стрелять ночью. Винтовка снабжена оптическим и лазерным прицелом. Вот видите красную точку? Через этот оптический прицел можно видеть человека в полумиле как через очень мощный бинокль, словно он находится в нескольких шагах. При наведении этой красной точки на врага можно делать выстрел. Враг повержен. К винтовке прилагается гранатомет – ружейные гранаты заряжаются по одной вот сюда. Граната летит на пятьсот шагов. Прицел гранаты тот же самый, что и при пулевой стрельбе.
Каппель снова взял винтовку в руки. Задал несколько вопросов Шикову. Вскинул ее к плечу и посмотрел в прицел. Подошел к окну и, хотя на улице еще не было кромешной тьмы, провел сравнение вида через прицел и невооруженным глазом.
Вернулся к столу и положил винтовку на стол.
- Очень впечатляюще оружие, господин Рабер. Напоминает австро-венгерский пистолет модификации M12/P16 на шестнадцать патронов. Из него можно стрелять очередями… И про ружейные гранаты мне известно. Встречал на фронте. Но эти, которые вы мне показали и судя по рассказу намного превосходят немецкие мощью…
Теперь настала очередь удивляться мне:
- Гранатомет вам известен?
- Да, разумеется.  Об этом начались разговоры еще в 1913 году. Немцы начали разработку ружейных гранат, после того, как их изобрел англичанин Хель… Я знаю точно, что в марте 1916 года штабс-капитан Дьяконов на оружейном полигоне продемонстрировал свою нарезную мортирку и ружейную гранату к ней. Его мортирка крепилась к обычной винтовке Мосина. Испытания прошли более чем успешно и для армии было заказано сорок тысяч мортирок и не помню сколько-то миллионов гранат5… Но оружие, которое вы мне показываете, я не видел и даже не догадывался, что оно существует… И много таких винтовок у вас?
- Такими винтовками вооружен каждый казак нашего отряда, - ответил я.
- Винтовка-пулемет! – восхитился Каппель. – Представляю, какой силы может достигнуть ружейный залп вашего отряда. А другое такое оружие у вас еще имеется? Чтобы вооружить им добровольцев.
- Имеется еще порядка пятисот таких винтовок, - сообщил я. – Но патронов у нас ограниченное количество. И взять их негде. Если не наладить срочный выпуск.
- Где же?
- На Ижевском оружейном заводе, например. Тульские оружейники нам вряд ли смогут помочь. Видите, у нас тоже есть свои трудности.
- Ижевский завод действительно выпускает винтовки системы Мосина, - подтвердил Каппель. – Но патронных заводов там нет… Патронные заводы есть в Симбирске... Вы, господин генерал, показали мне немногое, чуть приоткрыв завесу вашей тайны. Разрешите, я подумаю над вашим предложением, Михаил Аркадьевич?
- Пожалуйста, - согласился я. – Я не смею вас торопить. Позвольте мне сейчас откланяться. Покойной вам ночи!
Каппель через двое суток дал мне положительный ответ.
-----------------------------------
1. Анненков Борис Владимирович – с января 1918 года, командуя сборным отрядом Семиреченских и Сибирских казаков, вёл активные действия против большевиков.
2. Иванов Павел Павлович. - с начала 1918 года начал подпольную контрреволюционную деятельность против большевиков, вскоре стал командующим казачьих антибольшевистских отрядов Степной Сибири. В это же время принял псевдоним Ринов.
3. Нотбек В.В. был военным руководителем Приволжского штаба РККА (22 апреля - 8 июня 1918 г.).
4. ВНУ – высшее начальное училище в царской России. Аналогично неполному среднему современному образованию.
5. В 20-е годы гранатомет Дьяконова приняли на вооружение РККА.


Глава 15. Тревожные дни Самары.

31 мая чехи под командованием подполковника С.Н. Войцеховского взяли без боя Челябинск. "Ночью к казармам подошло несколько десятков чехов с винтовками; стража у орудий, у казарм безмятежно спала — ночь была теплая. Чехи разбудили стражу: "Вытряхивайтесь, товарищи! Ваше время отошло". Те благополучно ретировались, чехи вошли в казармы. Выстрелов никто не слышал".
Хроника Гражданской войны.

"Матросы, в большинстве своем с русского Балтийского флота, были не редкостью в красной армии. Пожалуй, не было большевистской части, где бы ни служили матросы, и часто на видных, командных должностях. Матросы — ярые большевики — составляли основу карательных отрядов, подавлявших выступления населения против советов. Матросы в массе своей были суровы и грубы, в бою отважны и упорны и часто являлись ядром и опорой тогдашних советских частей. Мы уже знали, что если красные обнаруживают упорство в бою, значит, среди них есть матросы. Так было в бою у станции Липяги. Матросы были опаснейшими врагами и дрались не на жизнь, а на смерть".
Из мемуаров белогвардейца-чеха прапорщика Плеского Матея.


01 июня 1918 года. 08 часов 36 минут по местному времени. Самара. Хлебная площадь.

Мятеж чехословацких легионеров стремительно разрастался. Как осьминог, раскинувший свои щупальца, он охватывал всю восточную часть Сибири от Самары до Читы. В настоящий момент, чехословацкий корпус двигался на Самару, намереваясь захватить её.
Еще 31 мая 1918 года в газете "Волжское слово" был срочно опубликован приказ Председателя Ревкома товарища В.В. Куйбышева. В нём говорилось: "Враг близко! Все к оружию! В ввиду опасности, угрожающей революции со стороны контрреволюционных отрядов, занявших город Сызрань, Самара объявляется на осадном положении…".
В этот же день эсеры, узнав о том, что большинство отрядов большевиков отправилось на фронт под Самарой, поспешили организовать на трубочном заводе общее собрание рабочих. Опираясь на рабочих, которые поддерживали эсеров, Прокопий Климушкин и Владимир Вольский начали вести агитацию против войны, которую повели большевики. Они немедленно требовали прекращения Гражданской войны в России, обвиняя большевиков в её развязывании. Митинг был шумный, но до прямой демонстрации протеста дело не дошло.
Для коменданта Самары Михаила Самуиловича Кадомцева наступили горячие дни. Он спешно формировал революционные отряды в Самаре, готовясь к отражению противника.
Я тоже оказался невольно захвачен в эту царившую повсюду суету.
Ко мне, как "товарищу из Москвы" постоянно обращались многие большевики, каждый из которых надеялся, что я, лицо уполномоченное властью, смогу запросто, одним мизинцем левой руки, решить любую возникшую проблему.
Все началось с Валериана Куйбышева, который одним из первых поспешил спросить у меня совета:
- Товарищ Рабер! Как вы расцениваете, каковы наши шансы удержать Самару?
- Считаю, что шансы пятьдесят на пятьдесят, товарищ Куйбышев! – ответил я.
Мы с Валерианом Владимировичем Куйбышевым находились на берегу реки Самарки, где планировалось установить артиллерийские орудия. Замысел неплохой, особенно в том варианте, что орудия находились за водной преградой и никакого шанса на их захват не давали чехословакам.
Товарищ Куйбышев, что-то бормоча себе под нос ходил по речному побережью и вымерял шагами расстояние, где он собирался установить пушки. Пушки, которых у него не было.
- Как вы, товарищ Рабер, считаете, артиллерийский огонь отсюда будет эффективен для поддержки наших частей, которые будут располагаться на том берегу? – спросил он меня, устав от передвижений.
- Я, к сожалению, не артиллерист, Валериан Владимирович, - я сделал кислую гримасу.
- Конечно, вы не знаете этого! – Куйбышев долгим взглядом посмотрел на тот берег Самарки и произнес покровительственным тоном: - Не важно! Все это не важно! Я когда-то обучался в Омском кадетском корпусе и еще не все позабыл. Думаю, что наши орудия своим огнем будут хорошим подспорьем для обороны нашей пехоты! Вы не находите?
Не дожидаясь моего ответа он подозвал к себе главнокомандующего Урало-Оренбургским фронтом Яковлева1 и Рязанова2, на которого возлагалась прямая задача организовать артиллерию для защиты Самары.
- Александр Тимофеевич, - спросил Куйбышев Рязанова. – Какие у вас успехи? Чем можете похвастаться?
Рязанов быстро подбежал к Куйбышеву и по старой офицерской привычке встал по стойке смирно:
- Похвастаться особо нечем…э… Валерьян Владимирович! – бойко отрапортовал он. – Пушки мы нашли с большим трудом. Перерыли всю Самару. Всех на ноги поставили. Есть орудия, но они старые. Шесть штук. Правда, что они все образца 1902 года, но зато исправны и вполне годны для стрельбы. К ним не хватает прицелов. И…
- Как нет прицелов? – перебил его доклад Куйбышев. – Это почему, скажите на милость? Прицелы должны быть!
- Так точно! – ответил Рязанов. – Они, конечно, должны быть, но их, извиняюсь, нет! Сколько времени орудия были бесхозные! В артиллерийских казармах стояли. Растащили люди все, что плохо лежит.
- Кто растащил? Кто посмел? – вскинулся Куйбышев.
- Не могу знать! – рявкнул Рязанов. – Я, осмелюсь доложить, занимаюсь исключительно земельными вопросами и не думал, что мне поручат снова вернуться к делу артиллерийскому…
Куйбышев надсадно крякнул, посмотрел на Рязанова:
- Да, так надо! Первый долг бойца революции – быть в нужном месте и приложить все усилия для борьбы за правое дело, товарищ Рязанов!
- Так я так и поступаю, товарищ Куйбышев!
- А прицелы к орудиям?
- Да кто же их знает, где они запропастились!
- Ладно, - смягчился Куйбышев. – Без них сможете вести стрельбу?
- Сможем! Трудно, но возможно.
- Вот и хорошо!
- Но, товарищ Куйбышев, вот в чем загвоздка…
- Что такое?
- Снарядов нету! Совсем нет…
- Как нет снарядов?
- Так. Нет снарядов, - развел руками Рязанов. – Нет ни одного.
- Вот это новость! – протянул с недоумением Куйбышев, и в его голосе прозвучала скрытая угроза: – И чем вы собираетесь стрелять по врагу?
Рязанов промолчал, пряча глаза в сторону.
- Не знаю. Всю ночь искали по городу. Не нашли ничего. Где их прикажете взять?
- А артиллерийские склады? – напомнил Куйбышев. – Вы там смотрели? Там должно быть сотни снарядов!
- Смотрели, - отозвался Рязанов. – Я туда сразу послал верхового. Склады пустые!
- Как же так? – побледневший Куйбышев отрешенно уставился в землю, и в его движениях сразу промелькнуло чувство глубокой неуверенности в завтрашнем дне. – Вы не ошиблись?
- Какая тут может быть ошибка, Валерьян Владимирович? – с обидой произнес Рязанов. – Я позже лично сам осмотрел склады. Там ничего нет!
Я все с большим интересом прислушивался к разговору, свидетелем которого я нечаянно стал.
- Куда же они исчезли!? – закричал Куйбышев. – Кому они понадобились? Хотите сказать, что их растащили крестьяне окрестных деревень или самарские жители? Зачем они им нужны?!
- Не могу знать! Может быть анархисты…
Рязанов не успел закончить свою фразу.
- Товарищ Яковлев, может быть вы, чем-то поможете? – вскипел Куйбышев, обращаясь к командующему Оренбургским фронтом. – На Самару надвигается облако контрреволюции, а вы совсем ничего не делаете!
- Все мои боевые части на фронте! – не стал лебезить Яковлев. – Они сражаются с атаманом Дутовым и вам, Валериан Владимирович это известно слишком хорошо!
- А разве здесь не фронт? – Куйбышев зло шаркнул по песку сапогом. – Здесь, что, не фронт? Я вас спрашиваю?!
- Подкрепления ревчастей в Самару идут отовсюду. Не могу вам больше ничем помочь.
-  Тогда я сам затребую войска с фронта! Они в настоящий момент важнее здесь, чем там! – вскипел Куйбышев.
Но Яковлев остался холоден:
-  Товарищ Подвойский 26 мая сего года издал приказ, подтверждающий, что все войска Урало-Оренбургского фронта подчиняются только комфронта В.В. Яковлеву; всякое вмешательство в его распоряжения повлечет предание суду Ревтрибунала. Я сделал для вас все, что мог. Но если вас это не устраивает, то звоните в Москву! – невозмутимо ответил Яковлев. – Самому товарищу Свердлову звоните! Пожалуйтесь...
Куйбышев примолк, сразу почувствовав тонкий намек на возможную угрозу своему благополучию. Он знал, что Яковлев был первым помощником главы Советской республики товарища Свердлова, человека более могущественного, чем В.И. Ленин3, исполнял особые, тайные поручения Вождя Революции. Ссориться с ним было рискованно и крайне невыгодно.
- Снаряды привезли! – вдруг издали послышался крик.
Куйбышев, услышав этот возглас, сразу оживился. Не откладывая дело в долгий ящик, он срочно поспешил к возчику, который прибыл на телеге на Хлебную площадь:
- Снаряды привезли?
- А как же! Привезли, товарищ! – ответил возница. – Не я один. Вона за мной ещё три полных груженых возка следуют!
Наличие снарядов подействовали на председателя Ревкома Куйбышева как чудодейственный бальзам. А когда ему доложили, что прицелы к орудиям тоже найдены, то он просто светился счастьем:
- Теперь мы повоюем! – радостно повторял он, довольно при этом улыбаясь.
Рязанов отнесся к появлению снарядов скептически.
Во-первых, снарядов было не так много. А во-вторых, он лучше других знал, что в его команде присутствуют лишь десяток рабочих трубочного завода, ранее служивших артиллеристами. Но какие это были артиллеристы! Когда Рязанов опросил их, то узнал страшную правду.
- Кем служил, гражданин? – спрашивал людей своего артдивизиона Рязанов.
- Был подносчиком снарядов в горной артиллерии!
- Ты кто?
- Писарь в артдивизионе! – слышалось в ответ.
- А ты?
- Подвозил снаряды на подводах к фронту! Нестроевой я!
Рязанов пришел в ужас, узнав, что в его команде нет ни одного солдата, знакомого с старыми орудиями и умеющего вести прицельную стрельбу. Обученных артиллеристов в команде из шести орудий нет! Обучить их – не хватит никакого времени. Но об этом товарищу Куйбышеву он докладывать не стал. Бесполезно…
Если бы не вмешательство товарища Подвойского, оказавшегося в то время в Самаре, который потребовал от штаба Приволжского военного округа, состоявшего из старых офицеров, артиллерия красных не сделала бы ни одного выстрела.
Он потребовал дать нужных людей для организации обороны Самары, но собрание офицеров  штаба  отказало в этом, мотивируя тем, что офицеры   поступили  на службу в штаб с условием не участвовать в гражданской войне. Только после долгих переговоров и угроз штабисты,  наконец, выделили  из своего состава трех офицеров-артиллеристов в том числе генерал-майора Шарпантье Ф.Ф.4 Лишь бывший прапорщик артиллерии Тинюковский сам добровольно явился в штаб к красным и предложил свои услуги.               
Куйбышев, как маленький ребенок, радовался, что чехословаки в Самаре, перешедшие на сторону Советов, активно вступили в борьбу против восставших чехов. Но как вступили?! Они, ограничились тем, что 2 июня 1918 года отпечатали в вечернем бюллетене "Приволжской правды" так называемое "Воззвание к чехословакам". В нём говорилось: "Братья! Остановитесь. Вы должны знать, что бои под Самарой пойдут на пользу врагам Советской власти и немцам… Вами руководит буржуазия и обманывает вас распространением провокационных слухов, будто бы РСФСР хочет вас выдать немцам…". Это воззвание подписал исполком чехословацкой секции Российской Коммунистической партии.
А что толку? Кто из солдат-чехов, находящихся по ту сторону баррикад, сможет прочесть это напыщенное воззвание? Это было похоже на стрельбу из пушки по воробьям! Вот кто будет вести артиллерийский огонь по противнику, в воззвании не было написано не единого слова. А именно это сейчас было самое главное!


01 июня 1918 года. 22 часа 17 минут по местному времени. Самара. Железнодорожный путь на восток у Запанского переезда.

Борис Константинович Фортунатов был одним из тех недолговечных политиков в революционной России, имя, которого совсем напрасно предано почти полному забвению.
Вы, читатели, если бы смогли увидеть его в запыленной одежде, лежавшего в кустах, словно партизана, недалеко от железнодорожного полотна, никогда бы не подумали, что он через несколько дней станет могущественным министром Учредительного Собрания России - Комуча.
Борис Фортунатов в то время, в сущности, и был партизаном: он всячески пытался помешать поездам, везущим вооружение и подкрепления для борьбы Красной армии с чехословацкими легионерами. Это были Советские эшелоны, а Борис Фортунатов мечтал о свержении Советской власти.
Рядом с ним в кустах находились еще двое. Один из них – бывший царский пехотный капитан Борис Бузков. Второй спутник Фортунатова был гимназист старшего класса Владимир Карженков5.
- Ну, что, Борис Константинович, рванет бомба? –  тихо спросил Карженков, скосив глаза на Фортунатова.
Тот, спокойно повернул голову и ответил:
- Это мы сейчас узнаем….
- Тихо! Наш химик знает, что говорит! – цыкнул на гимназиста Бузков.
Карженков обиженно замолк и притаился, ожидая появления состава с красноармейцами. Минут пять они прождали в полной тишине, не разговаривая друг с другом.
- А что, брат, Владимир? – нарушил молчание Борис Бузков, которому надоело лежать без звука. – Что тебя потянуло на подвиг?
- На подвиг? – переспросил Владимир, не зная, шутит ли капитан. – Нет. Я и не мечтаю о подвигах!
- Но ты с нами? – Бузков повел взглядом на несколько смутившегося гимназиста. – С нами! А мы бомбу под поезд с людьми заложили. Представляешь, братец, какой грех ты на душу возьмешь за столько людей убиенных?
- Вы, господин Бузков – не поп! – ответил гимназист Карженков. – И грехи мне отмаливать не собираетесь?
- Не собираюсь, - миролюбиво согласился капитан.
- Тогда к чему эти вопросы?
- Интересно, - Бузков лениво жевал травинку, поглядывая по сторонам, насколько позволяли кусты видеть всё вокруг.
- Грех я не возьму! – твердо ответил гимназист. – Может быть, господь-бог еще мне спасибо скажет, что я избавил русскую землю от комиссаров-большевиков!
- Интересно, очень интересно, - ответил Бузков. – И на чём же, позвольте узнать, основана такая философия?
- Не люди это! – произнес Карженков. – Так люди себя не ведут! Представьте себе, господа, однажды к отцу в магазин заявились полупьяные солдаты из гарнизона и давай требовать одеколон. Оказалось, что его они пьют! Варвары! Целый вечер они не давали отцу покоя, грозились его расстрелять, если он не даст одеколон. Несколько раз приходили, пока не вынесли весь запас одеколона из магазина. И пили одеколон прямо в магазине! Скотство, какое! Они, перепившись, стали издавать непотребные и непонятные человеческому уху крики, как обезьяны, потом перебили все стекла в магазине и спокойно ушли!
- И что же? – поинтересовался Фортунатов. – Их не задержали за бузу?
- Как же, задержали! – буркнул Карженков. – Отец сбегал к Молоканским казармам, вызвал патруль. А патрульные осмотрели разгром в магазине и сказали: "Мало побили, стёкла ещё целые остались, мы можем добавить". И посмеявшись, ушли восвояси.
- Хм! – Фортунатов покрутил головой. – Непорядок!
- Разбой! – согласился Карженков. – Разбойники они все! Не люди. А убивать разбойников господь никому не запрещал!
- Выходит, ты большевиков за разбойников принимаешь? – поинтересовался Бузков у гимназиста.
- Принимаю, - подтвердил Карженков.
Вечернюю тишину прервал шум приближающегося паровоза.
- Едут! – произнес Фортунатов вполголоса. – Приготовились!
Когда идущий на восток паровоз поравнялся с подрывниками, Борис Фортунатов крутанул ручку взрывателя. Гимназист, вжался в землю и зажал руками уши, ожидая страшного взрыва. Но ничего не произошло.
Поезд, стуча колесами на стыках рельс спокойно проследовал мимо.
- Почему не было взрыва, Борис? – спросил Бузков.
- Не знаю, - смущенно ответил Фортунатов. – Фугас я заложил правильно, провод цел…
В этот момент на железнодорожной насыпи произошел взрыв.
Все трое подрывников инстинктивно вжались в землю.
- Вот и дождались взрыва! – сказал Фортунатов и пошел к полотну вдоль провода, что бы полюбоваться произведенными разрушениями.
Он полминуты что-то рассматривал, прохаживаясь среди искореженных рельс, потом поспешил обратно:
- Я понял, в чем ошибка! – на ходу бросил он Бузкову и Карженкову. – В следующий раз все сделаю как нужно6. Вставайте, надо уходить!
----------------------------------------
1. Яковлев В.В. – жил под вымышленной фамилией с 1918 года. Настоящее его имя - Мячин Константин Алексеевич. Старый участник революционного движения. Бывший офицер, эсер, слесарь, налетчик на банки. Участник восстаний 1905 года. Заочно был приговорен к расстрелу. Участник штурма Зимнего дворца. Принимал участие в экспроприациях в пользу революции у зажиточного класса. Имел прямое отношение к аресту царской семьи. Подчинялся лично товарищу Свердлову, главе РСФСР. Как особо уполномоченный ВЦИК, перевозил царскую семью из Тобольска в Екатеринбург. Затем Главком Второй Красной армии и военный комиссар на Восточном фронте. В первых числах октября 1918 года перешёл к белым. Был арестован чехословацкой контрразведкой и предан в разведку Адмирала Колчака. Был приговорен к расстрелу, как государственный преступник.
2. Рязанов А.Т. – бывший артиллерийский офицер царской армии, был в 1918 году помощником Самарского губернского комиссара земледелия.
3. В.И. Ленин изначально главой государства никогда не был. Ленин был Председателем Совета Народных Комиссаров (СНК), то есть главой "Совета министров". Главой же государства, или Председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) был Я.М.Свердлов. Ленин стал главой государства после смерти Свердлова.
4. Ф. Шарпантье после освобождения Самары белыми заведовал в Народной армии Комуча управлением тяжелой артиллерии особого назначения. Далее служил в армии Колчака.
5. Семья Карженковых владела в Самаре парфюмерно-лекарственным магазином, находившимся в Монастырском посёлке.
6. Фортунатов до этого пытался взорвать красный эшелон 30 мая 1918 г., но кроме разрушения железнодорожного полотна у него ничего не вышло.


Глава 16. Михаил Кадомцев.

02 июня 1918 года. 09 часов 28 минут по местному времени. Город Самара.

С утра на улицах началось заметное движение автомобилей, едут грузовики, бронеавтомобили, мотоциклы, конные ординарцы; к вокзалу двигаются отряды и группы вооруженных красноармейцев, на лицах всех читается  напряжение.
Охрана на всех улицах усилена; все государственные учреждения охраняются усиленным караулом; советские учреждения работают нормально. Горисполком издал приказ, предлагающий всем совработникам оставаться на местах и продолжать занятия.
Работа по обороне города идет усиленным темпом; кругом строятся укрепления; за городом на станции Кряж установлена артиллерия.
Формирование рабочих отрядов идет успешно. Рабочие на заводах и фабриках сформировали вооруженные отряды, отправляющиеся на фронт. Небольшой отряд Бунда присоединился к советским войскам. Ночью прибыло несколько отрядов из соседних городов, утром тоже отправившиеся на фронт. У кого-то может возникнуть неверное представление о численности войск красной армии, мол, наемники, отряды со всех городов Поволжья, народа тьма… Вовсе нет. Отряды были совсем небольшие. От тридцати до ста пятидесяти человек каждый.
По распоряжению начальника штаба охраны, все абоненты телефонной сети, кроме советских организаций и учреждений, выключены из сети.
Отряд особого назначения состоявший коммунистического отряда Симских рабочих во главе с председателем Губкома РКП(б) А.X. Митрофановым и В. Пестовым, созданным на днях, вывезли в Казань на пароходе "Александр Суворов" весь золотой запах, хранившийся в Банках Самары. Он составлял 57.499.510 рублей золотом и 30.000.000 кредитными знаками.
В разгар всей этой суеты православное духовенство организовало крестный ход, в котором участвовали главным образом женщины. На главную улицу,
где помещаются чрезвычайный штаб обороны, Исполнительный Комитет и другие учреждения, куда посторонним доступ воспрещен, процессия не была пропущена. Многочисленная толпа женщин начала волноваться. Это дало повод к антисоветской и погромной агитации со стороны духовенства и эсеров.
- Православные! – басовито вещали попы. – Наша вера в опасности. Злодеи будут гореть в аду огненном!
- Люди! – вторили им эсеры. – Большевики никому не дают жизни!
Произведенные кем-то выстрелы вызвали панику. После грозного предупреждения толпа стала редеть.

В скором времени после этого в Самаре стало известно, что Иващенково занято чехословаками. Большевики объясняли, что станция была сдана без боя, чтобы избежать ненужных жертв при возможном взрыве тысяч снарядов на складах взрывчатых веществ от случайного артиллерийского попадания.
Но стало известно и другое. Оказывается в Иващенково бежали из Самары почти все лидеры правых эсеров. Под влиянием их агитации часть рабочих Сергиевского завода и Томыловского артсклада вынесла резолюцию, приветствующую чехословаков; в резолюции крестьяне призываются оказать содействие чехам доставкой продовольствия. Там была образована самоохрана мирного населения, во главе с правыми эсерами – Неверовым и комендантом станции Петровым. Из этого выходило, что красные отошли от Иващенково, убоявшись объединения чехословаков и Иващенцев.
Самарский Горисполком срочно направил делегацию для переговоров с чехами, в составе И.П. Трайнина и Я.Н. Кожевникова. На что надеялись большевики? Остановить продвижение чехов? Не только это.
"Мандат, подтверждающий наши полномочия на право ведения переговоров, мы получили от Самарского горисполкома. Нам было поручено сообщить чехословацкому штабу, что все их люди беспрепятственно будут пропущены на восток, если они прекратят мятеж и сдадут оружие.
Второго июня мы на паровозе выехали со станции Самара и около 12 часов дня прибыли на разъезд Иващенково. Наши отряды к этому времени уже оставили Иващенково, но белочехов пока ни на разъезде, ни в самом поселке не было.
Сойдя с паровоза, мы увидели толпу местных жителей. Они были настроены благодушно. Но здесь же было несколько человек, вооруженных винтовками, с эсеровскими значками на фуражках. Эти бросали в нашу сторону косые взгляды. Но положение было для них еще не ясно, они не были уверены в своих силах, поэтому никаких враждебных действий по отношению к нам не предприняли.
Объясняем столпившимся на станции людям цель нашего приезда, спрашиваем, можно ли проехать дальше.
— На паровозе не проедете, — отвечают, — в нескольких верстах отсюда взорван железнодорожный мост. — Советуют ехать на дрезине до моста, а дальше идти пешком.
Другие рекомендуют ехать на лошадях в объезд:
— А то могут и подстрелить, подумают, что разбираете полотно.
Предложения были безусловно искренни и доброжелательны.
Взвесив все, мы решили ехать дальше на лошадях. Но вот подходит к нам человек и рекомендуется вновь назначенным комендантом станции. Это был эсер Петров. Узнав о цели нашего путешествия и о намерении ехать на лошадях, он заявил, что о нашем дальнейшем следовании не может быть и речи. Да это и бесполезно, добавил он, так как чехи "очень, очень скоро будут здесь".
Вслед за Петровым подошел инженер Неверов, меньшевик, отрекомендовавшийся председателем "комитета самообороны", созданного эсерами и меньшевиками для содействия интервентам. Несмотря на наши протесты, Неверов распорядился использовать наш паровоз для расчистки станционных путей, специально загроможденных вагонами при отступлении наших отрядов.
Эсеро-меньшевистский "комитет самообороны" находился в помещении близ станции. Мы направились туда, чтобы попытаться получить транспорт для поездки в штаб белочехов. Но там нам с ехидством заявили, что делегация этого самозванного комитета уже побывала у белочехов и привезла с собой представителя их командования, который находится здесь, в другой комнате. С лакейской угодливостью председатель вызвался "доложить" представителю интервентов о нашем прибытии.
Через некоторое время нас пригласили в другую комнату. У стола, опираясь на него руками, стоял чешский офицер. Он хорошо говорил по-русски. Предъявил нам свое удостоверение. Мы в свою очередь предъявили мандат на право ведения переговоров от имени Самарского Совета.
Затем мы с Трайниным изложили требования Самарского Совета. Мы указали, что чехословацкие войска, находясь на территории Советской России, грубо нарушили суверенитет нашей страны, начали ничем не вызванный с нашей стороны вооруженный мятеж и фактически стали орудием в руках врагов Советской власти, врагов Республики. Мы напомнили о разгроме Советов в Пензе и Сызрани, об ограблении государственных складов, об арестах представителей советских органов, произведенных мятежниками. От имени Самарского Совета мы потребовали прекратить мятеж и сложить оружие. Только в этом случае мы согласимся пропустить их дальше на восток, чтобы они могли спокойно и в полной безопасности уехать во Францию, куда, по их словам, они стремились.
Представитель чешского командования давал уклончивые ответы по поводу их действий в Пензе и Сызрани. В конце концов он заявил, что оружия они ни в коем случае не сдадут.
"Вы посылаете против нас вооруженные отряды", – объявили чехи. - "К вам будет другое отношение, чем к советам в Сызрани. Там мы не причиняли никому вреда. Вы – другое дело".
Мы еще раз подтвердили, что согласно директивам Советского правительства Самарский Совет не пропустит вооруженные войска на восток. Поэтому, если чешское командование отвергнет наши требования, самарские рабочие вынуждены будут защищать город с оружием в руках.
"Мы имеем достаточно оружия, чтобы выйти победителями", – заявили в ответ чехи.
Объявив друг другу это, мы направились к выходу. Пока шли переговоры, на улице, около помещения новой власти, собралась значительная толпа. Здесь преобладали эсеры и их сторонники, жаждущие встретить своих друзей — интервентов. При нашем выходе в толпе раздались выкрики: "Вот большевики, бей их".
Положение наше было весьма критическое. Толпа была явно враждебная. На наше счастье, в это время из помещения вышел какой-то деятель эсеро-меньшевистского комитета и обратился к собравшимся с речью. Все внимание собравшихся переключилось на оратора, а мы воспользовались этим, проскользнули и направились к своему паровозу.
Между тем, пока мы были заняты переговорами, наш паровоз пытались... использовать для разгрузки станционных путей. Машинист, однако, заявил эсерам, что на паровозе нефти очень мало и он не может поэтому гонять его. По приказу Неверова на паровоз дали нефть. Когда мы подошли к станции, увидели, что паровоз маневрирует на путях, а на подножках были вооруженные люди. Мы вскочили на паровоз и сказали машинисту, чтобы он выезжал на прямой путь на Самару. Стоявший рядом вагон с несколькими десятками винтовок, оставленный отступившими красноармейцами, мы прицепили к паровозу.
Вооруженные эсеры, стоявшие на подножках, по-видимому, не поняли наших намерений. Они все спрашивали: "Куда вы хотите ехать?" Только когда паровоз вышел на главный путь и начал развивать скорость, эсеры догадались в чем — дело, но было поздно. Они вынуждены были спрыгнуть с подножек. В это время от эсеровского комитета, где шел митинг, отделилась группа людей и побежала к нам. Они кричали, махали руками, требуя, чтобы мы остановились. Очевидно, эсеры спохватились и решили задержать нас в качестве заложников. Но они опоздали. Мы на всех парах катили к Самаре.
Вторая попытка задержать нас была сделана на станции Томылово. Дежурный по станции объявил, что он получил телеграмму задержать паровоз и вернуть в Иващенново. Но тут не было вооруженных эсеров, и мы спокойно поехали дальше.
Прибыв в Самару, доложили ревкому о результатах наших переговоров, а затем я вернулся в свой отряд..."
Теперь все понимали, что военное столкновение стало неизбежным для обеих сторон.


02 июня 1918 года. 16 часов 01 минута по местному времени. Город Самара.

Комендант города Самары Кадомцев Михаил Самуилович, сын Самуила Евменьевича Кадомцева — казначейского чиновника, русского дворянина, был старым революционером. Во многом это была заслуга его отца, воспитавшего сына в чувствах неуважении к существующему царскому строю в России.
Его отец знавал лично Надежду Константиновну Крупскую, супругу В.И. Ленина, сосланную в Уфу за революционную деятельность.
Михаил Кадомцев получил, как это водится в дворянских семьях, приличное по тем временам образование. Он учился в Симбирском кадетском корпусе, но был исключен из него за революционную деятельность и вернулся в Уфу.
Стал членом РСДРП с 1905 года, вел революционную пропаганду, участвовал в подготовке боевых дружин, был руководителем многих операций уфимских боевиков. Военно-окружным судом приговорен к вечной каторге, на которой провел одиннадцать лет. Так утверждал о себе Кадомцев.
После Февральской революции 1917 года был освобожден, возвратился в Уфу, участвовал на стороне большевиков в первые месяцы Гражданской войны, против казачьих частей атамана А.И. Дутова.
19 мая 1918 года боец за правое дело Кадомцев был назначен на пост коменданта города Самары. Таким образом, старый большевик Михаил Кадомцев был пламенным революционером, каторжанином и  военным недоучкой, но которому, тем не менее, поручили возглавить воинские революционные части в борьбе с белыми под Самарой.
- Михаил Аркадьевич, - обратился ко мне Кадомцев. – Не желаете ли вы напутствовать боевой отряд Текстильщиков словом от имени представителя власти из Москвы?
Отряд текстильщиков только что прибыл в Самару из-под города Симбирска под командованием В.Г Пеньковского и комиссара П.Х Гладышева. Они готовились к погрузке на поезд к селу Липяги, хотя вполне бы могли пройти туда пешим маршем. Ноги берегут? Или большевики бояться, что бойцы попросту разбегутся?
- Разумеется, Михаил Самуилович! – бодро ответил я, делая задумчивое лицо. – Как я могу отказаться? Это правое дело и я согласен. Мое напутственное слово бойцам за свободу сейчас крайне необходимо!
Я смотрел на Кадомцева, который был одет как типичный революционный командир. Это что, мода такая? Нацепить на себя казачью папаху и короткую кавалерийскую шинель? Сапоги со шпорами, шашка. Маузер в деревянном футляре. Кавалерист лихой! Ты же не казак! Ты, товарищ Кадомцев – предводитель разношерстной вооруженной толпы голодранцев!
Но свои мысли я, разумеется, вслух не произносил.
Я имел право так думать. Я не понимал Кадомцева. Я его презирал, как мог презирать любой дворянин и кадровый офицер бывшей царской армии. И вот за что.
Его отец, Самуил Евменьевич Кадомцев был дворянином, имел трех сыновей, один из которых – Эразм Кадомцев - был офицером, участником русско-японской войны. Жалования чиновника было вполне достаточно, что бы дать своим сыновьям приличное воспитание и образование. Семья Кадомцевых не бедствовала, могла позволить себе обучение детей в платных приличных учебных заведениях. Что же не хватало им? Служить Отечеству – был высший долг и обязанность каждого дворянина. Так жило подавляющее большинство служилого дворянства. Но видимо этого от жизни было мало Самуилу Евменьевичу Кадомцеву, если своих детей он взрастил на пошлых идеях бунтарства и вольнодумия. И дети его приняли гнусные идеи предательства того строя, который давал им жалованье, обеспеченное финансовое существование стабильности в семье, государственное право на дворянство, дающее возможность поступления на выборные должности и обеспеченную старость.
Чего тогда им, нехорошим людям, было собственно надо? Не понимаю, хоть убейте, не понимаю!
Но Михаил Кадомцев был далеко не простым революционером. Он был убежденным террористом, грабителем и убийцей, совершивший свои грязные деяния в Уфимской губернии. И в своих делах зашел настолько далеко, что товарищи по партии большевиков даже отказались от его "помощи". Он был жиганом, кутилой, проводивший время в обществе продажных женщин. За это был арестован и приговорен к смертной казни, которую ему заменили вечной каторгой. Это был очень суровый приговор для царского времени. Как же надо было погрязнуть в преступлениях, что бы его получить на суде! А теперь этот милый каторжник - командир революционного войска.
- Товарищи! - ораторствовал я. - Не успела советская власть разделаться с авантюрой контрреволюции в лице дезорганизованных анархистских банд, как на нее обрушилась новая беда: чехословаки, руководимые преступной рукой российской буржуазии и международной контрреволюции, подступают к Самаре.
Мы умрем, но не дадим врагам задушить рабоче-крестьянскую власть! Мы приняли решение принять смертный бой! Мы, все дети одной пролетарской семьи, в один голос громогласно заявляем: смерть врагам социальной революции! Смерть всем врагам Советской власти, власти рабочих, крестьян и красноармейцев!
Да здравствует Совет Народных Комиссаров!
Да здравствует Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов!
Да здравствует наш любимый вождь пролетариата товарищ Свердлов!
Речь я произнес бурную.  Меня рабочие-текстильщики слушали с удовольствием. После митинга, отряд рабочих из-под Симбирска, под гармошку распевая революционные частушки на мотив "Яблочко", отправился на фронт под село Липяги.
- Эх, яблочко,
Сбоку дырочки.
Не дождаться вам, попы,
Учредилочки!
Эх ты яблочко
Укатилося.
А кадетская власть
Провалилася!
Офицер молодой,
Шпоры ясные,
Убирайся поскорей –
Идут красные!
Я на Волге делов
Понаделаю:
Не забудет матроса
Сволочь белая!

03 июня 1918 года. 09 часов 45 минут. Город Самара.

Хотя чехи приближались к Самаре, в городе по прежнему шли митинги, собрания и дискуссии. Люди настолько привыкли к пламенным словам, что уже не мыслили жизнь без выступления ораторов. Таков был политический процесс в России. Митинги и война. Война и митинги.
В этот день произошло крупное собрание рабочих Самары, на котором эсеры пытались внести свои корректировки.
Собрание требовало резолюцию по которой следовало: "не выпустить из Самары ни одного фунта хлеба, ни одной винтовки." Подчиняться Ревкому, а все несогласные дружины разоружить. Особенно рабочие настаивали, "чтобы возле самой Самары никаких боев не было, потому что от этого прольется кровь бедноты, живущей на окраине города".
До окончательной организации  была избрана коллегия с чрезвычайными полномочиями из 9 человек, уже приступившая к работе. Приглашенный на собрание представитель боевых железнодорожных  дружин заявил, что они подчиняются главкому Яковлеву и до последней капли крови будут защищать советскую власть. Эсеровские ораторы заявили, что чехословаки — такие же рабочие, что разоружение их продиктовано Германией.
Выступивший в прениях А.П. Галактионов указал, что наступающие чехословаки являются, несомненно, контрреволюционерами, потому, что они не согласились на мирные переговоры с делегацией местных чехословаков и грозили взорвать иващенковские склады снарядов.
Далее он сказал, что в случае стрельбы советских войск, необходима временная эвакуация жителей. Пообещал, что в городе боя не будет, и позиции укрепляются за городом А.П. Галактионов указывал, что власть, за исключением некоторых ее представителей, останется в городе, до последней минуты. Резолюция Галактионова рабочими была не принята и отклонена.
Кстати, выступление А.П. Галактионова постоянно перерывалось из за протестующих криков, его постоянно перебивали и он с трудом закончил выступление.
Принята была резолюция Калмыкова: необходимо послать делегацию к чехам для выяснения их платформы, если они стоят на платформе пролетариата—прекратить тотчас же бойню, если же платформа буржуазно-монархическая, рабочие единодушно пойдут против них.

03 июня 1918 года. 10 часов 55 минут по местному времени. Недалеко от села Русские Липяги.

Под Липягами, где собирались и готовились к сражению революционные отряды, тоже не обошлось без митингов. Бойцы, предоставленные самим себе, бездельничали.
- Василий, - лениво спрашивал один пролетарий другого, развалившегося рядом на какой-то рогоже. - На митинг-то сегодня пойдем?
- Можно, - важно отвечал тот, которого назвали Василием. - А ты, Кондрат, нешто не хочешь послухать, как они там, ораторы знамо, собачиться меж собой будут?
- Нету, - отвечал Кондрат. - Вестимо хочу! Тут же со скуки помереть можно! А там, прям цирк бесплатный... Только клоунов нетути...
- Клоунов нету, - соглашался Василий. - Отсыпь, Кондрат, щепотку табачку, что ли... Курить страсть как хоцца!
- А воблу взамен дашь?
- Дам, грабитель! Только маленькую.
Синий дымок двух самокруток поплыл в летнее небо навстречу облачкам.
- Винтовки-то мы, это, когда чистить будем? - спросил Кондрат.
- А зачем? - Василий надвинул на глаза кепку.
- И то дело! - согласился Кондрат. - Чего им станется? Хронт небось далече...

03 июня 1918 года. 12 часов 05 минут по местному времени. Недалеко от села Русские Липяги.

"В один из дней над фронтом появились самолеты красных. Вместо бомб стали разбрасывать листовки за подписью доверенного лица Т.Г. Масарика Прокопа Максы. "Нельзя чехословацким революционерам к радости австрийских и германских империалистов, наших общих врагов, воевать против Революционной России". Об этом утверждалось в листовках.
- Это ложь! – говорили чехи, брезгливо отбрасывая листовки. – Провокация большевиков! Верить им нельзя.
Чехословацкие солдаты имели отчетливые представления о целях и задачах вооруженной борьбы, которую они начали. Пропагандистский трюк большевиков не принес никакого успеха2.
---------------------
1. Я.Н. Кожевников. "Мемуары".
2. Этот случай имеет документальное подтверждение в официальной хронике 1-го чешского полка, о нем так же упоминает чех В. Каплицкий в своем произведении "Мыс Горностай".

Глава 17. Битва по Липягами.

4 июня 1918 года Антанта объявила Чехословацкий корпус частью своих вооруженных сил.
В городе Новониколаевске "при попытке к бегству" были убиты многие большевики-руководители. Когда родственникам разрешили взять тела погибших для похорон, то оказалось, что они были сильно изуродованы штыковыми и сабельными ударами.
Хроника Гражданской войны.

"И вот, если вы спросите меня (а я принимал активное участие в этих делах): кто же отвечал за боевое руководство? Я скажу, что я не знаю, кто командовал фронтом, кто распоряжался. Никто не командовал и никто не распоряжался, или все командовали и распоряжались по-настоящему, как следует. Была сплошная путаница и в военном деле, при наличии великолепной готовности к борьбе и смерти со стороны значительных масс. Это неизбежно привело к поражению".
Из воспоминаний большевика М.М. Хатаевича о битве под Липягами.


03 июня 1918 года. 10 часов 03 минуты по местному времени. Станция Липяги. В нескольких милях от Самары.

Слова большевика  М.М. Хатаевича наиболее точно определяют положение дел в красной армии на начало лета 1918 года. В это время армии не было не только у белых, ее не имелось и у большевиков. У обеих сторон были лишь незначительные вооруженные разрозненные отряды. Но вернемся к РККА.
После октябрьского переворота старая, царская армия была распущена по домам. Люди в вооруженных отрядах, поддерживающие большевиков зимой 1918 года были в основном идейными бойцами, их называли красногвардейцами. К красногвардейцам в основном принадлежали латышские стрелки, моряки, анархисты и отдельные отряды ЧК. К лету 1918 года все сборные отряды из среды пролетариев, вставшие на защиту революции, наемники-венгры, румыны и прочие именовались красноармейцами. Между первыми и вторыми была огромная разница.
Большевики неспроста сделали все отряды отдельными боевыми единицами. Боец каждого такого отряда подчинялся только своему командиру и комиссару. Все остальные командиры красной армии были для него не указом. Это облегчало подавление мятежей, которые постоянно вспыхивали в вновь образованной армии. К числу таких мятежей относятся и выступления анархистов в Самаре. Как известно, он был недолговечным.
Но в сражении при Липягах эта раздробленность отрядов сыграла крайне отрицательную роль. Для любого красноармейца начальниками были только командир и комиссар своего отряда. Все прочие командиры, даже начальники сводных частей были "не указ", и чаще всего их приказания игнорировались. Командир любого отряда мог в свою очередь нарушить приказ высшего командира и поступить по-своему. Бойцы, среди которых были красные чехи, латыши, рабочие с различных городов, люди различных революционных течений - эсдеки, эсеры и анархисты, - понимавших революцию по своему небыли единой сплоченной воинской массой. Нет. Каждый отряд сам по себе. 
Власть М. Кадомцева над революционным ополчением, собравшимся под Липягами, можно было считать лишь формальной. На деле он никем не командовал.
Это, конечно, хорошо знали контрреволюционеры, готовившие в Самаре переворот, знало и чехословакское командование.

Армия красных везде составлялась из совокупности отрядов и "отрядиков", иногда числом 13 и более, при численности некоторых "дружин" не свыше 1–2 десятков человек. Так, например, 1 июня 1918 года на позициях под Миасом находилось 13 таких отрядов, общая численность которых не превосходила 1105 штыков, 22 сабель при 9 пулеметах. Несмотря на то, что кадры многих из этих отрядов состояли из вполне сознательных и самоотверженных рабочих, но к бою с регулярными частями по своему полнейшему незнанию военного дела они оказывались совершенно неподготовленными.Везде было одно и тоже.
4 июня 1918 года, за четыре дня до взятия Самары, в районе станции Липяги произошло одно из первых крупных сражений Гражданской войны между защитниками советской власти и мятежными чехословакскими легионерами.
Численность красных войск, защищающих Самару, советские источники приуменьшали, а чехословацких и белогвардейских сильно преувеличивали. Чехословаки на самом деле вели боевые действия против красных лишь одним передовым полком, в составе которого было примерно 2000 солдат. На их стороне сражался немногочисленный кавалерийский отряд подполковника Н. Галкина, насчитывающий семьдесят сабель. Остальные чехословакские эшелоны группы Чечека к моменту битвы, до Липягов не доехали и находились под Безенчуком, где в это время сражались с напавшим на них с тыла отрядами Попова, часть в Иващенково. Об этом нужно крепко помнить, а не кричать, что на Самару надвигалось огромное войско чехов, против которого большевики были совершенно бессильны.

В бою под Русскими Липягами на стороне красных участвовали следующие формирования:
Отряд В.Г. Пеньевского, насчитывающий триста рабочих-текстильщиков.
Сто пятьдесят бойцов пулеметной команды.
4-й Латышский полк из трехсот штыков под командованием В.К. Озолина, прибывший из Симбирска.
Второй Воздушный отряд матросов с Балтики, выставивший сто пятьдесят человек.
Отряд рабочих с Симского завода.
Отряд рабочих с Белорецкого завода.
Отряд Самарских ополченцев.
Самарский отряд рабочих с Трубочного завода.
Чувашский добровольческий отряд.
Отряд матросов из Казани - около ста штыков.
Отряд матросов-анархистов из Питербурга - сто человек.
Отряд Корсуньских рабочих.
Небольшой еврейский отряд из партии Бунда.
Отряд матросов из Москвы, прибывших в Самару ночью третьего июня.
Отряд красноармейцев из Бугуруслана в 80 человек.
Инженерный отряд в 120 человек.
Несколько крестьянских отрядов.
Воины-интернационалисты были объединены в одно большое подразделение. Это югославянский отряд хорвата Цвейча, состоявший из шестидесяти девяти человек, из которых в живых осталось всего 23 человека, отряд красных чехов - около шестидесяти человек, отряд китайцев в сто человек, отряд венгров в восемьдесят штыков, некоторое количество немцев и румын.
Уфимский конный отряд Кадомцева, насчитывающий 75 сабель.
Сборный отряд кавалерии из семидесяти девяти сабель.
В число бойцов Кадомцева влились красные отряды, отступившие из под Иващенково.
Это рабоче-красногвардейский отряд под командованием поляка Ф.М. Голя-Юзьвяк, коммунистический отряд под руководством Т.Ф. Казимирова и отряд заводской охраны с командиром А.Я. Воронович. Иващенковцев в общей сложности было чуть более восьмисот человек.
Еще были артиллеристы, полевой госпиталь, тыловые части.
Надо сказать несколько слов о венграх из числа военнопленных, живших в Самарской губернии. Оказывается к 1918 году масса мадьяр проживала в деревнях, будучи там батраками. Венгры, в большинстве до войны крестьяне, привычные к сельскому труду, услышав о приближении чехословаков, понимали, что им угрожает смертельная опасность. Только часть их вступила в отряды Кадомцева, зато основная масса подалась в леса. В дальнейшем они образовали партизанские ополчения, которые принесли белым массу беспокойств в борьбе на Волжском фронте.
Вооружённые отряды Кадомцев выдвинул в деревню Русские Липяги, расположив их лагерем по реке Татьянке; в районе села Воскресенка находился сборный отряд кавалерии. Три батареи были в распоряжении красногвардейцев. Одна из них разместилась на правом фланге, где стоял наиболее сильный отряд численностью до 500 человек, состоящий из самарских рабочих и матросов, вторая – замыкающая на этом полукольце, в дубовой роще. Здесь же занимал оборону отряд в 300 бойцов. Эта батарея могла вести обстрел как в южном, так и в западном направлении, поддерживая огонь первой батареи. И, наконец, третья батарея располагалась в засаде у озера Брусянцева колка, также под прикрытием дубовой рощи, и, как и первая, в полукилометре от железной дороги. Если бы врагу удалось прорваться через первую оборонительную линию, она била бы по нему прямой наводкой. Именно здесь и находился резервный отряд кавалерии Кадомцева, а также ещё триста бойцов.
В Русских Липягах на церковной колокольне был установлен наблюдательный пункт, соединенный телефонными проводами с частью красных подразделений.
Я расцениваю общие силы красных под Липягами не более двух тысяч четыреста бойцов. Остальные войска большевиков - более полутора тысяч находились в Самаре и непосредственного участия в бое не принимали. А часть подкреплений, идущих к красным, к моменту сражения еще не подошли.
И поэтому силы противников были примерно одинаковые. Но разница была в том, что на стороне красных в бою участвовала в большей мере вооруженная, необученная и недисциплинированная толпа, а не армия. А солдаты-чехи имели двух-трехлетний боевой опыт.

Если я коснулся подробной истории о Каппеле, то нельзя обойти и героев известного фильма "Чапаев", а именно знаменитой Анки-пулеметчицы, расстреливающей каппелевцев. Только звали ее не Анка, а Мария Попова. Она, как сестра милосердия при санитарном поезде, стала участником битвы под Липягами на стороне красных. В жизни она пулеметчицей на самом деле никогда не была. Это случилось однажды, но этот эпизод и стал образом Анки-пулеметчицы в советском кинематографе.
"Попова Мария Андреевна, уроженка села Вязов Гай Самарской губернии. В девичестве - Головина. Отец Поповой, крестьянин-бедняк Андрей Романович Головин был призван на службу на Черноморский флот, стал одним из первых русских военных водолазов... Во время одного из погружений получил кессонную болезнь, демобилизовался и умер, когда его дочери Марии Поповой исполнилось 4 года. Мать Марии Поповой умерла, когда девочке было 8 лет.
С этого возраста Мария Андреевна батрачила на зажиточных односельчан, в том числе на кулаков Новиковых. С этой семьей у Поповой сложились близкие отношения. Именно …за родственницу Новиковых выдала себя Попова, когда пыталась спастись из белого плена в 1918 году...
В 16 лет Мария Андреевна была выдана замуж за односельчанина-бедняка Ивана Попова. Но через несколько дней после свадьбы муж умер от воспаления брюшины.
С 1914 года Мария Попова на заработках в Самаре. В 17-м вступила в Красную Гвардию, участвовала в боях на Дутовском фронте. В 1918-м ей был вручен билет члена партии большевиков. Билет вручал член партийной ячейки Самарского трубочного завода Николай Шверник.
В составе Чапаевской дивизии с июня 18-го года. Попова неоднократно выполняла ответственные задания командования: работала в большевистском подполье, предупредила контрреволюционный мятеж в Первом социалистическом полку военных моряков. Служила в кавалерийской разведке и одновременно выполняла обязанности лекарского помощника.
Человек беспримерного личного мужества: во время боев неоднократно принимала на себя командование кавалерийскими расчетами вместо погибших или сбежавших с поля сражения командиров. Ранена, контужена. Награждена Орденом Боевого Красного Знамени…".
Вот такая справка из ЦК КПСС была позже получена этой женщиной-бойцом.
Впрочем, оставим это...


03 июня 1918 года. 10 часов 08 минут по местному времени. Чехословакский эшелон. Недалеко от Иващенкова.

"Среди большевиков, строивших линию оборону в Липягах, было твердое убеждение, что чехословаки не смогут взять их оборону, даже если будут атаковать две недели. Так что они чувствовали себя как в сейфе, так заверил их в успехе немец обер-лейтенант Шмидт. Враг предназначил для остановки нашей главной силы его "неприступную позицию", а другие вражеские группы должна была обойти нас и мы должны быть загнаны и уничтожены в болотах соседней Волги. Таков был план начальника штаба красных обер-лейтенанта Шмидта. Но это не было осуществлено. Намерение неприятеля узнал капитан Чечек, главным образом от сообщений членов антибольшевистских организаций Самары, которые были в подполье и которые знали планы врага. Ну и работала наша контрразведка, которая была направлена из Сердобска в Самару. Благодаря этому, наши спецслужбы знали, как происходило командование всеми приготовлениями противника, знали его силу, его намерения, и в соответствии с этим для подготовки к бою, определялся день - 4 июня 1918 года.
В основном это было необходимо для ремонта железнодорожных мостов, которые были повреждены при отступления неприятеля из Томылова. Всего существовали два таких моста. Один из них ближе от Томылова, был меньше и меньше поврежден, второй, примерно 1 версту к востоку от него, был 6 метров в высоту и был уничтожен у самого основания. На 3 июня утром мы начала подвоз строительных материалов, с одной стороны Иващенкова, с другой стороны от разъезда Жигули и около шестнадцати часов было начато строительство мостов. На ремонтных работах было 56 саперов четвёртого полка из I технической роты под охраной III батальона, который также там находился, чтобы как форпост, охранять строительные работы. Кроме того, было нужно проверить и завершить доклады, полученные из стана врагов, пока была подготовка к будущему бою. Передовым частям 4 полка было приказано провести обзор обороны противника.
Во второй половине дня, второго июня к вечеру был направлен в Липяги, в разведку, патруль кавалерии, состоящий из 12 солдат 4-го полка с прапорщиком Музилкой. Разведка возвратилась на следующее утро и принесла ценные сведения, подтверждающие намерения большевиков. Вражеские окопы большевиков были в форме полукруга и построены в западных и южных склонах около 4 верст к западу от станции, так же располагались в Липягах в восточной части лиственных лесов, прилегающих к железной дороге, и к северу от деревни Русские Липяги и в болотах на левом берегу Волги. Местность, в которой неприятель планировал нападение на наши войска, была слегка волнистая, и при ходьбе в Липяги была немного в гору, это было под полным вражеским контролем и, следовательно, менее благоприятные для нападающего.
Капитану Чечеку, общая ситуация была хорошо проинформирована, и способна определить общий план маневра и определил он его следующим образом: Одна группа, поддерживаемая "Орликом", будет продвигаться по маршруту через деревни Мордовские и Русские Липяги и их маневры будут пытаться привлечь на себя все силы противника, а вторая группа, именуемая "клещи" перемещается незамеченной в течение ночи в район села Воскресенска (3 км к югу от вражеских позиций), врывается в сторону врага и блокируя его, пытается предотвратить отступление противника в Самару. Большевики должны были быть загнаны в ловушку, подготовленную нами.
Поздно вечером 3-го июня капитан Чечек выдал следующее распоряжение:
I. Фронтальная группа подпоручика Носка. Батальон (600 штыков) с четырьмя пулеметами, двумя Максимами и двумя Кольтами, должна выйти 4 Июня 1918 в 3:00 ночи и продолжить медленное общее направление вдоль железной дороги, через села Мордовские и Русские Липяги и будет пытаться привлечь основные силы врага. Группа подпоручика Носка будет поддерживаться дальнобойными орудиями с бронепоезда "Орлик" (с 1 пушка и 11 пулеметов).
II. Клещи - группа поручика Гайер, выйдет 4 июня 00.30 ночи от железнодорожной будки (3 версты к северо-востоку Томылова) в восточном направлении, так что бы она подошла к селу Воскресенское с юга. После захвата деревни, чтобы атаковать противника со стороны, она должна проникнуть на вражескую территорию, чтобы предотвратить отступление противника в Самару и отбить ближайшие возможные подкрепления из города. Состав группы: батальон прапорщика Яновскаго - (450 солдат и 6 пулеметов, - 4 "Максима", и 2 "Кольта"). Батальон подпоручика Вобратилка (одной части 11 роты и двух частей 12 роты, в общей сложности 300 штыков) с 4 пулеметами (2 "Максима", 2 "Кольта"), автомобильного. взвода (60 человек) с тремя пулеметами, рота новобранцев (60 человек) с одним пулеметом, бронированный автомобиль (с двумя пулеметами), одно 80мм орудие. Все вместе 870 штыков, 14 пулеметов, бронированный автомобиль, 80 мм орудие для зажимания клещами. Хотя группа работает самостоятельно, тем не менее должна стараться быть в контакте с фронтальной группой. Час атаки на вражеские позиции определяется в соответствии с решением командиров.
III. 9я рота с двумя частями 12 роты, и 120 артиллеристов (Итого 370 штыков) являются первой резервной поддержкой и переходит на участок фронтальной группы.
IV. I Батальон и II резервный батальон полка, саперы 4-го полка и техническая рота, являются второй резервной поддержкой и ждут на станции Томылово. 80 мм действующие орудия прапорщика Холявина занимают позиции к востоку от трассы и обеспечивают огневую поддержку боя для обеих групп.
VI. Операцией управляет поручик Чечек, он будет находиться в железнодорожном доме 2,5 версты к северо-востоку от Томылова.
После получения этого приказа командиры групп составили последние приготовления к запуску всей операции. Это, в основном было выделение необходимое количество автомобилей для связи с группой клещей, а также распределение боеприпасов и оружия. Не менее важным был свободный проход к станции Липяги, после ремонта моста Жигули, которые должны были иметь право пройти, иначе было бы невозможно использовать бронепоезд "Орлик"1...


03 июня 1918 года. 19 часов 38 минут. Село Воскресенка., недалеко от Самары.

Днем 3 июня к селу Воскресенка со стороны деревни Семеновка подступил конный отряд подполковника царской армии Н.А. Галкина, организатора подпольной офицерской организации в Самаре. Прикрытием им послужил берег реки Свинуха, сильно поросший лесом. Окружив вечером село, конники Н. Галкина порубили всех красноармейцев (79 человек Красногвардейского конного отряда). Никто не сумел спастись и предупредить М.С. Кадомцева об опасности. Так долгое время утверждали раболепствующие историки в СССР. Однако местные жители засвидетельствовали, что не менее десяти бойцов красной армии на лошадях благополучно спаслись от белогвардейских клинков. И никто из них не предупредил Кадомцева! Куда они исчезли?
Если говорить серьезно... Маршал Жуков Г.К. оставил свои мемуары, в которых он описывал курс молодого бойца кавалерии в царской армии, ибо он попал служить в кавалерийскую часть. На обучение отводилось три месяца. За это время нужно было обучиться седлать, кормить и ухаживать за лошадью, ездить на ней и освоить умение владеть шашкой. Новобранцев вовсе не учили сложному фехтованию, а лишь трем приемам рубки и уколу в атаке. Белые всадники подполковника Галкина, среди которых кавалеристов было не более полутора десятка, не превосходили красных в умении сабельного боя. И численного перевеса тоже не имели. Но красные, идейные бойцы третьего интернационала, как мы видим, господа, позорно побежали...
В ту же ночь крепкие крестьяне села тайно провели по берегу оврага сопровождение — два батальона чехословацкой пехоты с орудием. Около усадьбы князя Щербатова разведка чехов тихо вырезала пост красноармейцев2.

В бою при селе Липяги проявил свою отвагу, сражавшийся на стороне чехов русский поручик А.А. Холявин. Он выкатил свое орудие в стрелковую цепь и начал бить по позициям красных прямой наводкой. С расстояния в пятьсот метров такой огонь был просто убийственным для большевиков. Холявин, меткой стрельбой из своего орудия полностью подавил вражеские пулеметы. При атаке чешской пехоты, которая последовала вслед за этим, красные вообще не стреляли, лежали, вжавшись в землю...

Бою с чехословаками вели моряки гидроавиации...
"Май 1918 года. В осуществление ленинского декрета о праве наций на самоопределение Финляндии была предоставлена независимость. К нам пришло распоряжение - авиастанции с острова Дегербю и из города Або перебазировать в Россию, на Волгу.
Самолеты и оборудование станций были отправлены по железной дороге в Самару. Наш отряд прибыл туда несколько раньше. Разместились мы в духовной семинарии. На верхнем этаже - семинаристы, внизу - мы. Жили мирно. Семинаристы старались держаться от нас подальше, как от чертей, да и мы не докучали им. С нетерпением ждали самолетов. Наконец они прибыли, но... без крыльев. Где-то, видно по злому умыслу, отцепили от состава платформу с крыльями. А тут - тревога! На Самару наступают белочехи. Первый бой наш отряд, срочно организованный из ста пятидесяти моряков, принял под Самарой на станции Липяги вместе с красноармейцами и рабочим ополчением.
Наша передовая цепь растянулась километра на два, каждый боец вырыл себе небольшой окопчик. Установили пулеметы, снятые с разобранных самолетов. Впереди колышками наметили дистанцию для прицела. Я вспоминаю, как все спокойно и уверенно делалось, хотя за нашей передовой цепью никого не было, да и вооружены мы были слабо.
Утром из небольшого леска появилась конная группа белочехов. Они намеревались обойти нас с фланга. Но тут ударило наше орудие. Снаряд угодил прямо в центр вражеской группы. Послышались крики, ржание лошадей. Конники остановились, среди них началась паника. Однако, оправившись от неожиданного удара, чехи двинули на нас свою пехоту. Стрелки шли в полный рост плотным строем, на ходу стреляли. Мы лежали в окопчиках и, чтобы огонь вести точнее, ждали, когда они до колышков дошагают. Стреляли мы неплохо, но силы были слишком неравными. Против полутора тысяч наших бойцов наступало более двенадцати тысяч чехов. Пришлось нам отступать к Самаре. Наш путь лежал через глубокие овраги и реку Самарку, которая делала здесь несколько крутых поворотов. Преодолевали мы реку вплавь три раза. Многие бойцы бросались в воду, не рассчитав сил, и тонули. Я же помнил, как учил нас некогда усатый моряк быть осмотрительными. Поэтому, прежде чем плыть, делал передышку, выбирал место, где, как мне казалось, течение было не такое быстрое и глубина поменьше. Тем не менее, переплывая реку в третий раз, я совсем обессилел и, наверное, утонул бы, если бы не помощь одного моряка. Он лежал почти у самого берега в воде и уже не мог двигаться. Однако, услышав мой крик, моряк протянул мне свою ослабевшую руку. Далеко была эта рука - не ухватишься. Но так благотворно подействовал на меня этот жест, что заставил сделать еще несколько рывков. Еле выбрались мы на берег с моим спасителем, отдышались, поднялись и, поддерживая друг друга, пошли по направлению к городу...3".
Прижатые к реке латышские стрелки, красноармейцы, моряки пытались вплавь спастись. Илистый берег реки Татьянки, засасывал, не давал добраться до большой воды, многие с трудом преодолевали этот рубеж. Холодная вода, мокрая одежда, тяжелая обувь и оружие отбирали у бойцов последние силы в воде. Но многие красноармейцы бросались в воду в одном исподнем, предварительно побросав всю амуницию.
На другом берегу Самарки собрались зрители - купцы и приказчики, наблюдавшие с интересом и злорадством, как в холодной воде реки гибнут взывающие о помощи  сотни людей. "Ага, еще один закомиссарился!"- радостно покрикивали они.
"Чехи без большого труда обошли левый фланг красных и оттеснили их с железнодорожного полотна к Волге, В то время вода стояла еще очень высокая, и только еще обозначалось начало спада. Луга, овраги и большая часть поймы были под водой. Красные, попав на разлив и совершенно не зная места, скоро очутились на глубоком месте. Началась паника. Одни пытались плыть, но кожаные куртки и сапоги тянули на дно. Другие, попадая на глубокое место и увлекаемые течением, сразу же тонули. Сзади напирали новые ряды, теснимые чехами. Разразилась общая катастрофа. Вся выдвинутая для защиты Самары красная гвардия потонула на разливе Волги, только нескольким счастливцам удалось уже в воде сбросить с себя одежду и спастись вплавь. Обезумев от ужаса, они совершенно голые достигли города и, в таком виде, под общий хохот обывателей, разбегались по домам. Мне передавали, что общее количество потонувших достигло 4000. И эта цифра вряд ли страдает преувеличением… Летом после спада вод в двух ближайших к месту этой катастрофы деревнях образовался своеобразный промысел: разыскивать в чаще кустов трупы красноармейцев, снимать с них одежду и обыскивать содержимое карманов"4.
"Несколько атак было отбито красными бойцами, М.С. Кадомцев под огнем противника объезжал боевые порядки, подбадривал дружинников и красногвардейцев. Под ним был убит конь. Уральские кавалеристы дали другого. Патроны подходили к концу, а натиск противника не ослабевал. Михаил объяснял красногвардейцам:
- Бежать некуда, позади река Татьянка. Драться!
На отдельных участках завязался рукопашный бой. И тут совсем неожиданно противник ударил с тыла и навалился на левый фланг. Этому маневру «помогли»  Воскресенские кулаки, которые знали хорошо рельеф местности и вывели отряды врага в тыл красногвардейцев. Этот удар в спину защитникам революции решил исход боя в пользу врага. В бою погибло более 2000 красных воинов"5.

Командир советских отрядов Кадомцев вместе с небольшим отрядом кавалеристов сделал попытку пробиться через огонь чехословаков, но был убит вместе со своими бойцами. В последнем сообщении, которое пришло от него, значилось: "Мы вступаем в страшный бой с чехами. Со мною в бою остаются только боевики-рабочие уральских заводов. Мы погибнем все, но не уступим и шага республиканской советской земли наёмникам капиталистов – чехословакам".

"Около кирпичного завода началась расправа над пленными. Первыми расстреляли большевиков, затем мадьяров и китайцев. На место расстрела пришли русские офицеры, а так же зажиточные крестьяне из близлежащих сел и станций Липяги, Воскресенск и Русские Липяги. Они просили чехов расстрелять всех до одного"6."После захвата деревни Липяги и станции расправа была ужасная. Попавших в плен красноармейцев не стреляли, а брали на штыки, как крестьяне берут вилами снопы… вешали за ноги на телеграфную проволоку"7.
"После жиденькой артиллерийской подготовки началось наступление чехов на наши позиции. Мы их встретили дружным ружейно-пулеметным огнем и они, не выдержав его, откатились. Рано мы начали радоваться. Наше успешное сопротивление фронтальному наступлению оказалось бесполезным. Уже ночью чехи, обойдя наши позиции с флангов, прорвали оборону и вышли к нам в тыл. Нам, собственно, некуда было отходить, и мы начали разбегаться. Нас вылавливали как зайцев и собирали в кучу. Так я попал в плен. Меня ткнули прикладом в спину и я, заплетаясь ногами, побежал в толпу таких же бедолаг. Под ругань чехов и уколы штыками, мы вытянулись в колонну и двинулись по пыльной дороге в сторону села Липяги. Вскоре наш путь преградила крикливая толпа крестьян. Они бросали в нас камни и требовали у чехов нас пострелять. Конвоиры молчали и продолжали нас вести. Вдруг одна из женщин подбежала к чеху и попыталась вырвать из его рук винтовку. Тот ее оттолкнул, и она упала. Крестьяне взревели и начали осыпать бранью уже солдат, на нас же посыпалось еще больше камней. Увертываясь, я хотел крикнуть: "Остановитесь! Мы же за вашу свободу боролись!"
И вот нас остановили. Начальник конвоя о чем-то переговорил с крестьянами, и нам было приказано отойти от дороги и раздеваться. Мне больше всего не хотелось расставаться с ботинками. Я никогда не был так добротно обут. Снял форму и остался в одних кальсонах. После этого снова надел ботинки. Тут же среди нас ходили крестьяне и отбирали одежду. Увидев меня в кальсонах и в ботинках, один из них залепил мне пощечину и велел снять ботинки.
Я осмотрелся и понял, кроме раздевания, здесь готовится что-то более серьезное. Один кулак (не могу назвать его крестьянином) отвел командира-чеха в сторону и, показывая вдаль, что-то горячо ему доказывал. Начальник конвоя согласился с ним и приказал разбить нас на десятки. И вот первую десятку, в ней был Алеша Тимошенко, повели в сторону и шагах в двадцати от нас построили в шеренгу. Раздались выстрелы. Расстрелянные падали не на землю, а куда-то исчезали. Понял, что их поставили у кромки оврага, который отсюда не был виден.
Мы возроптали, но чехи начали стрелять над нашими головами и мы примолкли. Следующей была наша десятка. Мы, еле передвигая ноги, поплелись к месту казни. Я успел заглянуть в овраг и увидел трупы наших товарищей. Некоторые из них еще шевелились. Нас поставили спиной к оврагу. Я лихорадочно думал, как успеть свалиться в овраг раньше чем пуля долетит до меня. Чехов отвлек топот копыт. К их начальнику подъехал посыльный. Он что-то прокричал тому по-чешски и тут же ускакал. Солдаты, стоявшие против нас, изготовились стрелять, но команды не было. Потом нас прикладами отогнали от места казни. Кто-то удивится, что нас пришлось отгонять, он бы сам дал стрекача оттуда. И все же было так, как я говорю. Ноги у нас будто вросли в землю, команда не воспринялась, только приклады и сдвинули нас с места.
Велели одеться в то, что не пригодилось крестьянам. Мне досталась гимнастерка, разорванная на спине. Привели в село и поместили в амбаре. Там уже были другие бедолаги, приведенные раньше с других позиций. Здесь мы пробыли двое суток без еды. Подавали только воду. Ни одна крестьянка не подала нам даже корки хлеба. Где та пролетарская солидарность или христианское сострадание? Откуда столько ненависти к нам - борцам за народное счастье? Неужели все, кто бросал в нас камни и требовал расстрела - кулаки? Тогда где бедняки? Пустой желудок мешал думать, поэтому я тогда так и не нашел нужного ответа.
На станцию пришел товарняк, забитый военнопленными. Погрузили и нас. И вот мы в Самаре. Иду по знакомым улицам. Горожане стоят молча на тротуарах. В глазах некоторых женщин я видел слезы. Да, это не те крестьяне. И вот мы уткнулись в ворота Центральной городской тюрьмы. Совсем недавно я уже входил в них, но в качестве охраны. Теперь же власть переменилась, и я должен стать ее бесправным затворником. Ворота гостеприимно распахнулись, и мы вошли во двор тюрьмы. Нужно отдать должное самарскому буржуазному правительству - оно создало нам сносные условия пребывания в тюрьме. Были разрешены продуктовые и вещевые передачи и рабочие Самары пользовались этим. Я даже приоделся, у меня появилось подобие матраца и одеяла одновременно. Это было брезентовое полотно от распоротого вещевого мешка.
Мы обретали в тюрьме, не теряя присутствия духа - нас подкрепляли слухи об успехах советов на фронте борьбы с чехами. Со дня на день ждали освобождения, но не тут-то было. Глубокой ночью в середине сентября нас подняли и повели к выходу из тюрьмы. На выходе тщательно обыскивали и приказывали оставлять вещи. У меня, кроме распоротого вещмешка, ничего не было. Тогда заставили снять нижнее белье. По репликам охранников и их поведению можно было судить о том, что нас готовят к расстрелу.
Приказав соблюдать полную тишину, повели по улицам Самары. Вот и вокзал. Обходной дорогой прошли на дальние железнодорожные пути, где стоял товарный поезд. Погрузили в вагоны и эшелон, без гудков, тронулся"8.

Подхалимы советского времени утверждали, что "...под напором вооруженных сил контрреволюции, наступавших на Самару под командой генерала Дутова, и контрреволюционного мятежа чехословацких войск большевики в июне 1918 года отступили из Самары. С винтовкой в руках и с бомбой за поясом Куйбышев дрался в цепи, как рядовой боец..."9. Бессовестная ложь. Этого труса-коммуниста никто на фронте никогда не видел. Куйбышев всю гражданскую войну просидел в тыловых штабах, значительно отдаленных от фронта.
После бегства красных в Самару, чешские части попытались было организовать преследование, но..."Вправо и влево от полотна железной дороги стояла вода, можно было двигаться только по полотну дороги… Мост был завален вагонами. Батальон подошел к воде и… стоп. Развернуться не смог, ибо кругом вода, а впереди мост и пулеметы. Это было 4 июня".
Чехословаки, закончив разгром красных, заняли и штаб М.С. Кадомцева, прапорщик Петржик позвонил по найденному там телефону в Самару. Самарский телефонист спросил, какая ситуация у Липягов, и Петрик ответил: "Хорошая, я чехословацкий офицер".
-----------------------------
1. Книга "Хроника 4 Прокопа Великого полка".
2. Останки убитого красного бойца, который был присыпан землей в окопе, были обнаружены только в 1978 году, около забора биофабрики — на месте нынешней автостоянки за домом по пр. Победы 48-а.
3. Воспоминания красноармейца Василия Молокова.
4. С.А. Елачич. "Воспоминания".
5. Воспоминания Чичканова С.В., участника битвы под Липягами.
6. Воспоминания Хусаина Аипова, участника Гражданской войны.
7. Воспоминания Просвирнова, жителя села Липяги.
8. Воспоминания красноармейца Александра Стома.
9. БСЭ, 1937 год.


Глава 18. Валериан Куйбышев.

7 июня 1918 года войска чехословакского корпуса, совместно с белогвардейцами заняли город Омск.
События Гражданской войны.

04 июня 1918 года. 14 часов 53 минуты по местному времени. Город Самара.

4 июня, в самый критический период борьбы за Самару, по городу расклеена была контрреволюционная прокламация меньшевиков. В листовке меньшевики, обливая грязью советскую власть и большевиков, заявляли, что они считают "бесцельным призывать рабочих вступать в ряды Красной  армии для борьбы с чехословаками". Вместо организации защиты города от чехословацких войск меньшевики призывали рабочих, "добиваться прекращения гражданской бойки внутри демократии", а вместо диктатуры пролетариата и советской власти "предоставить всем классам через своих выборных людей возможность участвовать в управлении страной".
Словно в подтверждение тому, что власти большевиков приходит конец, на улицах Самары стали появляться многочисленные люди одетые в новенькие офицерские френчи, правда без погон. Но по всему было видно, что это не мещане, а бывшие офицеры царской армии всех родов войск1.
Народный Комиссар по военным делам, член высшего военного  совета Н.И. Подвойский, прибывший в Самару с поездом высшей военной инспекции, срочно опубликовал приказ, в котором, между прочим, говорится: "Я принужден оторваться от нормальной работы, чтобы инспектировать организации армии для борьбы с внешним врагом и взять на себя общее руководство для возможно безболезненной и скорой ликвидации мятежа чехословаков".
Вы только посмотрите на него! Он сетовал на свою горькую судьбу. Вместо того, чтобы сидеть в уютном кабинете Кремля, пить чай с лимоном под звуки курантов, он вынужден ездить по городам и везде наводить порядок! Быстро, очень быстро большевики перенимали барские замашки…

04 июня 1918 года. 14 часов 53 минуты по местному времени. Город Самара.

"В результате поражения красных отрядов 4 июня в районе станции Липяги в городе создалась критическая обстановка. Прикрыть подступы к городу в этот момент было нечем, так как у штаба не оставалось никаких резервов.
Вечером 4 июня Я.Н. Кожевников находился в клубе. Дружинников здесь было мало. Из присутствовавших отобрали пятерых коммунистов и направили их в распоряжение Подвойского. В этой группе были А.Я. Бакаев, П.А. Киселев, М.С. Костров и Я.Н. Кожевникова. Фамилию пятого не помню2.
Придя в штаб Подвойского, мы поступили под команду работника штаба Харчевникова. С ним было еще человек 20 вооруженных людей с одним пулеметом. Около 11 часов ночи мы погрузились в классный вагон, который был прицеплен впереди паровоза, и направились к железнодорожному мосту через реку Самару. Ночь была темная, тихая. Город как будто замер. Продвигались медленно, старались не обнаружить себя.
На нас была возложена двойная задача. Во-первых, мы должны были произвести разведку по линии к разъезду Кряж и установить, как далеко продвинулся противник. В случае движения неприятеля по линии нам приказано было во что бы то ни стало задержать его, воспользовавшись тем, что все окрестности были залиты водой и с этой стороны можно было попасть лишь по узкой полосе железнодорожной насыпи. Во-вторых, нам было поручено разобрать железнодорожный путь за мостом, чтобы лишить противника возможности использовать в наступлении свой бронепоезд.
Выехали за мост. Здесь, около моста, оборону держал небольшой отряд с двумя пулеметами. Часть наших людей заняла посты у моста, а другая часть была направлена в качестве заслона и разведки дальше по линии. Харчевников с группой путевых рабочих стал развинчивать и разбирать рельсы.
Я шел с группой разведчиков. Мы прошли вперед около двух километров. Не встретив противника, мы повернули обратно. В двух местах оставили секреты по одному человеку.
К моменту нашего возвращения группа Харчевникова закончила разборку небольшого участка пути. Мы вновь направились в разведку. На этот раз нас было четверо: двое из штаба Подвойского, я и Киселев. Дошли до первого оставленного нами поста. Пошли дальше, к следующему. Однако оставленного на этом посту нашего человека не оказалось. Вместо него впереди в неясном свете начинающейся зари замелькали неприятельские солдаты и раздался крик: "Стой, руки вверх!" Сразу же началась ружейная стрельба с обеих сторон.
Вдруг как будто раскаленным железом меня лизнуло по голове. Перед глазами запрыгали разноцветные огоньки, и я потерял сознание. Это состояние продолжалось, вероятно, недолго. Очнулся я лежащим на откосе вниз лицом, голова тяжелая, точно налита свинцом. Слышу пулеметную стрельбу с обеих сторон, а затем раздались орудийные выстрелы с Хлебной площади. Снаряды рвались недалеко от меня. Совсем близко с шумом свалилась верхушка дерева, скошенная нашим снарядом. Железнодорожная насыпь была в этом месте высокая, я лежал почти на самом ее верху. Смотрю вниз, где вода подошла к самой насыпи. Из воды торчит голова. Слышу, "голова" заговорила: "Скорее сюда, там попадешь под пули". Оказывается, это Киселев. Он был ранен в ногу и свалился в воду. Я скатился к нему.
Стрельба продолжалась. Я решил добраться до своих, чтобы прислать за Киселевым, который не мог идти. Начал ползком двигаться в нашу сторону. Силы стали оставлять меня, появилась тошнота. К счастью, стрельба скоро стихла, и нам на помощь спешили товарищи. Нам помогли  добраться до вагона, наскоро перевязали и отправили на вокзал...
Из нашей группы в этой перестрелке пострадали трое: я был ранен в голову, Киселев в ногу, третий товарищ контужен. Лишь четвертый остался невредим".

05 июня 1918 года. 05 часов 44 минуты по местному времени. Станция Русские Липяги.

Эшелон с чехословаками, с которым прибыл капитан Чечек, к Липягам подошел уже когда сражение там закончилось. Он просмотрел переданное ему донесение с перечнем захваченных трофеев и довольно улыбнулся.
6 грузовых поездов с военным имуществом (вместе с поездными локомотивами);
1 военно-санитарный поезд с большими запасами перевязочных материалов и медикаментов;
13 артиллерийских орудий;
180 пулемётов;
10 бомбомётов;
5000 винтовок;
2 бронеавтомобиля;
2 легковых автомобиля;
4 грузовых автомобиля;
50 гужевых повозок;
60 верховых лошадей;
3 вагона боеприпасов;
6 полевых кухонь...
штабная касса с 96 000 рублей.
В штабном вагоне были захвачены важные документы, среди которых оказался точный план обороны Самары, который также разработал обер-лейтенант Шмидт.
Этот список впечатлял. Но улыбка с лица Чечека исчезла, когда он выйдя из штабного вагона, увидел своими глазами место сражения. Хотя часть трупов чехи уже успели убрать, но во многих местах еще лежали груды убитых красных.
- Где подпоручик Гайер? - спросил Чечек.
- В Лазарете, господин капитан! - доложили ему. - Он ранен и слаб. Потерял много крови.
- Я иду к нему! - решил Чечек.
Чечек, встретившись с Яном Гейером, коротко расспросил о произошедшем сражении. Гейер сообщил, что хотя он и ранен, но испытывает гордость за мужество чешских войск. Потом рассказал как войска храбро шли в атаку, о смелых обходах с флангов, о разгроме красных. И о расстрелах пленных.
Чечек нахмурился. Приказал немедленно разыскать подполковника Галкина и прислать к нему. Пожелав подпоручику Гейеру выздоровления, Чечек направился на поле недавнего сражения, чтобы самому оценить доклад раненого. Гейеру не суждено было выздороветь. Он спустя несколько часов умрет.
Чечек остановился, обозревая окрестности.
Хотя чешские санитары уже убрали часть погибших, но многие сотни мертвецов еще лежали неприбранные на поле сражения. Чечек поразился размаху сражения, невольно сравнивая его с фронтовыми боями недавней войны. Здесь было тоже самое. Трупы, трупы...
Почему господь против них? Почему он не хочет, чтобы его солдаты вернулись домой целыми и невредимыми? Разве они не воевали за русских? Почему теперь русские их так ненавидят?
"Нет, не русские", - поправил себя Чечек. - "Комиссары. Проклятые большевики, которые заняли все руководящие посты в бывшем государстве Российском. Но что мы сделали большевикам, что они задались целью уничтожить всех чехов?"
Он знал ответ. Потому, что чехи отказались быть с нами.
Так считали большевики. Они называли чехов предателями. Предателями революции.
Какой революции? Российской? Разве мы подданные России? Мы хотим только одного - уехать побыстрее домой...
"Все, равно вы предатели!" - словно шептали погибшие большевики. - "Вас надо истребить всех до единого! Вам недолго осталось жить. Наши товарищи отомстят за нас."
- Россию уже покинуло тринадцать тысяч сербов, - рассуждал вслух Чечек. – Сербы оказались счастливее нас. Их отправили во Владивосток еще в январе. Только мы тут застряли!
- Не все сербы уехали, Станислав, - напомнил Ребенда, стоящий немного поодаль.
- Не все, - согласился Чечек, - но очень многие.
- Это все потому, что Россия просто огромна, - Чечек посмотрел вокруг, но ничего интересного, кроме санитаров перевозящих тела погибших на телегах, он не увидел и с ноткой отчаяния воскликнул: - Неужели для нас война никогда не кончится и мы все тут поляжем?
К капитану Чечеку на взмыленной лошади подскакал подполковник Галкин с ординарцем. Спешился.
- Вызывали, господин капитан?
- Я хочу спросить вас, господин подполковник, что это значит? - и Чечек обвел рукой окрестности. - Кругом мертвецы, сотни утонувших. Раненых рабочих ваши солдаты добивали всех подряд. Расстреливали пленных. Разве это ваши люди мне обещали?
- Мы не могли предположить, что красные окажут столь серьезное сопротивление, - оправдывался Галкин. - К ним прибыло слишком много подкреплений.
- Подкреплений? Откуда же? - Чечек сжал кулаки в бессильном гневе. - Может вы не знаете, но мы в этом сражении потеряли очень много солдат! Если так пойдет дальше, то через два-три месяца наши полки превратятся в роты!


05 июня 1918 года. 09 часов 21 минута по местному времени. Город Самара.

Пятого июня начался артиллерийский обстрел Самары чехами. Жители улиц, которые попадали под прямой обстрел, похватав самое необходимое бросились к земской больнице. Скоро там образовался целый лагерь таких беженцев. Улицы опустели, магазины почти все закрылись.
"Всю ночь с 4 по 5 июня Куйбышев вместе со всеми товарищами провел в партийном штабе в оживленной беседе о текущих событиях. С рассветом, когда завязалась усиленная артиллерийская перестрелка, когда с Самарского моста дано было знать, что "чехи идут", всем на этот раз показалось, что наступил конец, и "помощник главнокомандующего" тут же отдал приказ об эвакуации. Под грохот орудий потянулись от клуба нагруженные автомобили с оружием и продовольствием к пристани, где уже ждал пароход. На него сели усталые от бессонных ночей ответственные советские и партийные работники, в том числе и некоторые из тех, которые в течение всей борьбы вдохновляли защитников Самары. На пароход погрузился также небольшой отряд вооруженных красногвардейцев…
Товарищ Куйбышев так торопился, что бросил в Самаре свою бывшую жену с детьми и даже свою сожительницу, члена исполкома самарского Совета большевиков Евгению Соломоновну Коган.
"Мне едва удалось уйти из Самары, меня пулеметами обстреливали люди Климушкина... Рядом со мной рвались снаряды чехов. Уйти все-таки удалось. Я ушел не один, ушел с руководящей группой большевиков. Наш штаб обосновался в Симбирске...". Так позже свою "храбрость" оправдывал пламенный большевик, товарищ Куйбышев3.

05 июня 1918 года. 14 часов 57 минут по местному времени. Город Самара.

Около трех часов дня небольшой отряд из каких-то матросов и людей в военной форме произвел налет на губернскую тюрьму, под видом смены охранявшего тюрьму отряда коммунистов. При попытке задержать их, налетчики, кроме трех арестованных, разбежались. Один из арестованных сознался, что отряд был послан на разведку, чтобы выяснить, как легче освободить заключенных.
Около пяти часов вечера к тюрьме подъехал полуброневой автомобиль, который открыл пулеметный огонь. Прибывшие с ним два отряда, около 150 человек, рассыпавшись в цепь, окружили тюрьму и начали обстреливать здание из винтовок и забрасывать его ручными гранатами.
Часть тюремной охраны разбежалась, оставшиеся 16 человек отстреливались в течение почти двух часов, но под действием чрезвычайно интенсивного пулеметного огня вынуждены были сдаться, и налетчики проникли в тюрьму.
Арестованные были выпущены на свободу, но 80 человек не пожелали бежать; убежало около 470 человек, среди них много капиталистов (из числа их около 15 на следующий день возвратились). Канцелярия тюрьмы была разгромлена; все стекла выбиты, в общем, произведен полный разгром тюрьмы. Погиб один надзиратель, из охраны были ранены двое; из нападавших убито трое, несколько легко ранено.
Через некоторое время, а правильнее часа через три, к тюрьме прибыли с пулеметами экстренно мобилизованные дружины коммунистов из штаба охраны. Налетчики-эсеры, отстреливаясь, отступили и рассеялись по городу.

05 июня 1918 года. 21 часов 20 минут по местному времени. Город Симбирск.

Вечером, в тот же день, пароход на котором уехал великий революционер Куйбышев, прибыл в Симбирск. Все эвакуированные были убеждены, что Самара уже сдана чехам. Меж тем, как выяснилось на другой день, в утро отъезда происходила обычная артиллерийская перестрелка, но чехи опасались двигаться дальше, пока не закончится решительное сражение с наступавшими у них в тылу советскими отрядами, под командованием товарища Попова.
Окружным путем удалось телеграфно связаться с Самарой и вызвать к аппарату товарища Николая Павловича Теплова, единственного из руководителей большевиков, оставшегося в городе. Последний от имени оставшихся товарищей требовал немедленного возвращения эвакуировавшихся под угрозой быть заклейменными как "дезертиры".
Доклад товарища Куйбышева о результатах его телеграфных переговоров с товарищем Тепловым произвел на всех угнетающее впечатление. Единогласно было тут же принято решение о немедленном возвращении в Самару… Упрек товарища Теплова давил на сознание эвакуировавшихся… Все хотели немедленно возвратиться в Самару…
В ту же ночь пароход двинулся обратно в Самару. Возвращались в еще более подавленном настроении, чем при эвакуации. Утром 7 июня пароход прибыл в Самару, и каждый стремился втянуться в работу, чтоб сгладить создавшееся впечатление о "бегстве".
Через час все были уже на указанных штабом постах и с героизмом и самопожертвованием выполняли до конца свои обязанности"4.
Но мужества у большевицкого руководства хватило ненадолго…

06 июня 1918 года. 07 часов 52 минуты по местному времени. Город Самара.

Ранним утром артобстрел Самары чехами был прекращен.
А через некоторое время появились чехи-парламентеры, которые обратились к Ревкому Самары:
- Мы взяли очень много ваших пленных, - заявили они. - Среди них есть много раненых. Но у нас не хватает докторов для своих раненых, и мы не можем оказать им медицинскую помощь. Если вы не хотите, чтобы они умерли, то пришлите нам ваших докторов. Мы их пропустим.
Таким образом было заключено короткое перемирие, и советский санитарный отряд во главе с В.П. Мяги был отправлен на автомобиле в расположение чехословацких войск, где раненым была оказана помощь.
Перемирие сторон продолжалось до вечера.
Ближе к вечеру в Штаб Ревкома снова явились чешские парламентеры, которые в этот раз потребовали сдачи города. Они заверили, что не нанесут вреда и ущерба его жителям, если их беспрепятственно пропустят к Уфе. И пригрозили, что готовы силой оружия взять город, но пощады никому не будет. Большевики отклонили это предложение.
В 18-00 красные открыли артиллерийский огонь по позициям чехов за рекой Самаркой. Через два часа чехи, в свою очередь возобновили артиллерийскую дуэль и стали снова обстреливать город. Чешский бронепоезд "Орлик" подошел ближе к мосту, но немного постояв уехал обратно.
Чехословаки медленно приближаясь к городу захватили село Самарская слободка.
Ночью в самой Самаре не утихала ружейная и пистолетная стрельба.

07 июня 1918 года. 14 часов 21 минута по местному времени. Город Самара.

Штабс-капитан Вырыпаев уже который раз явился в Совет народного хозяйства за получением денег за реквизированные машины с кирпичных заводов моего отца. Дожидаясь ассигновки, он от скуки разговаривал с разными чиновниками. Волокита тянулась довольно долго, и многие из служащих отдела его уже знали. После первых чешских орудийных выстрелов среди комиссаров и служащих поднялась паника. Но так как стрельба велась одиночными выстрелами и снаряды рвались в расстоянии двух верст на другом конце города, то через некоторое время паника утихла и некоторые остались за своими столами.
Из соседней комнаты вышел комиссар Шульц. Вырыпаев с ним был знаком, и за несколько недель перед этим он уговаривал меня принять должность инструктора артиллерии и заниматься четыре часа в неделю с красногвардейцами, на очень выгодных условиях. Тогда же он наедине доказывал, что я был не прав, отказываясь от этого предложения, "даже, как белый", добавил он. Он отлично знал, что коммунистам Вырыпаев никак не мог сочувствовать. Но он настаивал, говоря:
- У нас, у большевиков, нет работников на ответственных должностях. Мы часто ставим или людей, не знающих своего дела, или же преступников. И если бы вы, белые, пошли к нам, то, очень возможно, большевики, среди которых 90 процентов неинтеллигентных, растворились бы в опыте и знании белой интеллигенции. Но вы отвернулись от нас и предоставили нас самим себе.
Встревоженный обстрелом города, он прямо задал Вырыпаеву такой вопрос:
- Вы, как специалист, скажите, пожалуйста, с какого расстояния стреляют чехи?
Вырыпаев ответил, что это трудно определить, но надо полагать, что не более как с 5 - 6-верстной дистанции. Слышавшие за ближайшими столами этот разговор сразу насторожились, а потом поспешно начали складывать свои бумаги и тихо исчезать.
И это несмотря на напечатанное предписание Городского Исполнительного Комитета всем советским учреждениям продолжать свою работу; от работы освобождались только получившие разрешение отправиться на фронт. Покинувшие самостоятельно свои места советские работники будут являются изменниками и дезертирами революции.
Вырыпаева вскоре пригласили в кабинет Куйбышева. Не глядя на Вырыпаева, Куйбышев подал ему только что подписанную им ассигновку и сказал:
- Предъявите кассиру, и он выдаст вам причитающуюся сумму!
Не веря своим глазам, Вырыпаев отправился к кассиру, но тот уже уехал.
Вырыпаев позвонил ему по телефону на дом; ответили, что он только что вышел неизвестно куда. Вырыпаев вернулся к Куйбышеву. Тот нервно объяснил Вырыпаеву, что сейчас сделать ничего нельзя:
- Придите завтра в 9 часов утра.
В Самару со стороны Липягов можно было пройти лишь по мосту. Интересен тот факт, что в город вернулось большинство белогвардейцев во главе с подполковником Галкиным, числом не меньше сотни, двое суток назад рубавших красных шашками и их никто не останавливал, не проверял документов, не арестовывал и не расстреливал…
К вечеру 7 июня пришедший ходок от чехов сообщил Галкину, что они действительно намеревались овладеть городом 6 июня, но вынуждены изменить свой план и оттянуть часть своих войск на запад за Сызрань против наседавших на них арьергардов красных, оставив на Самарском направлении небольшие заставы. Положение оказалось очень неопределенным, и штаб-квартира Галкина сообщила: ввиду неясности положения, противобольшевистской организации быть готовой к выступлению5.
Красные готовили к обороне город. На Хлебной площади, на крыше элеватора находился командный пункт. Там распоряжался Алексей Галактионов. С крыши элеватора противоположный берег реки виден был особенно отчетливо. Хорошо просматривался и железнодорожный мост через реку Самару.
На нашем берегу между многочисленными старыми деревянными лабазами и ссыпными пунктами, принадлежавшими до Октября купцам и владельцам мукомольных мельниц, а также у железнодорожного моста были вырыты окопы. Весь этот участок занимал латышский отряд во главе с товарищем Озолинь. В этом районе действовали две наши батареи.
Обычно оживленная, Хлебная площадь сейчас была пустынной. Движение замечалось только около элеватора. Сюда прибывали и отсюда отбывали связные на лошадях и пешие, санитарные повозки. Изредка разрывались снаряды с вражеского берега. Санитарные повозки быстро развозили раненых по госпиталям. Товарищ Бешенковский держал постоянную телефонную связь между А. Галактионовым и штабом, который находился в клубе коммунистов6.
К 7 июня в Самару прибыли подкрепления:  отряд из Симбирска в 450 человек и мусульманский отряд в 600 человек из Уфы. Около тысячи человек вернулись в Самару после боя под Липягами. Кроме того в городе находился Самарский латышский батальон, насчитывающий свыше 1000 бойцов при 16 пулеметах и двух орудиях, и две роты Уфимского латышского батальона, не участвовавшие в битве под Липягами. Еще было около 100 солдат из числа латышей, красных чехов, немцев и венгров, которые поддерживали Советскую власть. Была у защитников и артиллерия, но с плохими артиллеристами. В общей сложности число революционных защитников города составляло не менее трех тысяч трехсот штыков. Достаточные силы.
А к вечеру 7 июня почувствовалось как будто оживление со стороны чехов.
Чехи пытались организовать переправу через Самарку.
Красные открыли ураганный огонь из всех стволов. Никакого управления и единства не было. Пулеметный и ружейный огонь длился несколько часов. Стреляли до последней ленты и патрона, хотя и осознавали бесцельность этого. Стреляли даже вразброд, как и куда попало7.

Хлебную площадь и набережную реки Самарки чехи начали обстреливать из трехдюймового орудия. Улицы Самары словно вымерли. Один из снарядов попал в мельницу Соколова: сгорело десятки тысяч пудов муки и нефти.
От артиллерийского огня погибло наверное, несколько десятков жителей города.
"Я жил на краю города, на Уральской улице. Недалеко были окопы. Иногда вечером, после пушечного выстрела, вдруг слышишь душераздирающие стоны — это кричат раненые. С раннего утра до вечера зловеще взвывали гранаты над городом. Одна из них влетела в комнату сапожника, жившего на соседнем дворе — и вся семья, состоявшая из пяти человек, была убита"8.


08 июня 1918 года. 01 час 06 минут по местному времени. Город Самара.

Город, погрузившийся во мрак, по-прежнему обстреливался чехами из орудий.
Покинув вместе с Каппелем гостиницу "Сан-Ремо" мы очутились на Дворянской улице, где за рулем небольшого легкового автомобиля, ожидая нас, находился Валерий Шиков. Я, показав Каппелю на машину, пригласил его:
- Пожалуйста! На заднем сидении достаточно места.
- Где вы в такое время раздобыли автомобиль? – спросил Владимир Оскарович.
Но я был избавлен от дальнейших расспросов, потому что из темноты вынырнул какой-то человек в расстегнутой рубахе апаш и, подойдя ко мне на расстояние вытянутой руки, сказал:
- Мне немедленно нужен ваш мотор! Именем революционного комитета! И я его конфискую у вас!
- Как? - опешил я, не сразу найдя нужную линию поведения. Этот боец пролетарской революции действовал столь решительно и одновременно нагло, что больше походил на анархиста или бандита с большой дороги. Впрочем, он вероятно и был в прошлом уличным грабителем, жиганом и полученный им навык общения с людьми сразу выдавал его с головой.
- Это приказ товарища Коган! – угрожающе добавил он сквозь зубы.
- Кто же это такой? – строго вопросил я, уже приходя в себя.
Он позволил себе снисходительно усмехнуться, но его лицо осталось безжизненно холодным. А мне в ответ прозвучали следующие слова:
- Это не он, а она! Член Самарского губернского ревкома!
И тут я, услышав это пояснение, вспомнил, что представляет собой эта женщина, которая являлась одной из главнейших организаторов красного террора ЧК в Самаре с зимы 1918 года.
"…наиболее ретивая большевичка, товарищ Коган, настойчиво рекомендовала сейчас же начать классовую войну. Для этого она предлагала сорганизовать небольшие, хорошо вооруженные отряды по 12—15 красногвардейцев. Эти отряды, наметив себе буржуазные дома, должны были делать ночные налеты и истреблять всех живущих в этих домах, включительно до грудных младенцев. По ее глубокому убеждению, ребенка буржуазных родителей перевоспитать невозможно: все равно, рано или поздно, а буржуазная кровь скажется. Председатель революционного трибунала товарищ Куйбышев, тот самый, чьим именем теперь город Самара называется, возразил ей: "Хорошо, сегодня в ночь мы истребим таким образом жителей в 10—15 домах, а завтра тысячи таких домов восстанут против нас...". От подобных угрожающих выкриков, как Коган, а также от доносившихся отовсюду слухов о большевистских бесчинствах и произволе большинство жителей в Самаре как-то притихли и попрятались по своим норам. Многие избегали посещать такие митинги"9.
Это была соратница и одновременно любовница товарища Куйбышева, люто ненавидевшая всех людей имевших честь, совесть и образование. То есть она ненавидела все без исключения классы в России, которые не вписывались в рамки люмпен-пролетариев и крестьян безлошадников. Не только лавочник и кулак были ее классовыми врагами, но даже простой юрист, окончивший университет и не имеющий средств к существованию для нее представлялся явным врагом революции. Страшное, не поддающееся никакой логике мышление её и подобных ей людей стало в дальнейшем катастрофой для России.

И самое ужасное было в том, что руководящие посты у большевиков в подавляющем большинстве занимали вот такие "ограниченные" люди. Точнее люди умные, но тщательно скрывавшие свои личные интересы, действующие по заранее принятому плану человеконенависничества. Карл Мордехай Леви Маркс написал новую "Библию", его последователи её доработали и приступили к плану по созданию Нового общества на земле. Начали они его в России. Мне стало не по себе.
- Не могу этого сделать, - жестким тоном возразил я, небрежно доставая из пиджака заранее припасенную бумагу. – Мы имеем личный приказ председателя губисполкома Самары товарища Куйбышева, о важности которого не имею права говорить.
Расхристанный большевик-чекист, симпатизирующий анархистам, разом поскучнел, его скулы отвердели.
- Мы понимаем, товарищ! Нам не нужно насилия, - сказал мне с акцентом подошедший из темноты второй человек. Специфичный акцент и иностранная форма без знаков различий сразу выдавали в нем чеха. И уже обращаясь к своему спутнику, добавил: – Эти товарищи тоже имеют свой приказ, который обязаны исполнить. Не так ли?
- Имеем! - подтвердил я. Каппель к счастью не вмешивался в наш разговор, оставаясь молчаливым наблюдателем.
Если бы я был по национальности русским или татарином, то мой документ, скорее всего, был бы подвергнут тщательной проверке со стороны чекиста действующего от лица товарища Коган. Но я был евреем и благодаря этому он сразу поверил моим словам. Что же теперь скрывать - революционная большевицкая верхушка Советской власти, начиная с Я. Свердлова, состояла сплошь из евреев. Л.Д. Троцкий - создатель Красной армии, М.С. Урицкий, Г.Н. Мельничанский, Г. Залкинд, И.И. Иоффе, Г.М. Чудновский, С.Н. Мельничанский, Г. Залкинд, И.И. Иоффе, Г.М. Чудновский, С.С. Володарский, Лев Каменев или правильнее Розенфельд - все они были евреи. Исключение из этого правила составили лишь В.И. Ленин, А.В. Луначарский, И.В. Сталин - Джугашвили и немногие его люди. Хотя, по-моему, Ленин тоже был евреем. Иначе бы не коверкал свою речь картавостью. Пусть читатель мой не обольщается на звучание русских фамилий. Нет. У многих вождей большевиков это были не настоящие фамилии, а принятые ими в качестве камуфляжа. Например, фамилия — В.С. Володарского была Гольдштейн.
Могу добавить слова некоего М. Когана, высказанные им в статье "Заслуги еврейства перед трудящимися", опубликованной в харьковской газете "Коммунист" 12 апреля 1919 года за номером 72: "…Символ еврейства, веками борющегося против капитализма, стал и символом русского пролетариата, что видно хотя бы в установлении "Красной пятиугольной звезды", являющейся раньше, как известно, символом и знаком сионизма — еврейства. С ним — победа, с ним — смерть паразитам-буржуям…".

- Ярослав, но как мы вывезем без мотора все наше имущество?
- Поищем другой, - махнул рукой чех, которого назвали Ярославом.
Недовольно ворча себе что-то под нос он, вместе с Ярославом удалился в темноту улицы несолоно хлебавши.
Но как я потом корил себя за то, что не познакомился с этим чехом Ярославом поближе. И время у меня свободное выпадало, и жили мы с ним в одной гостинице.
Хотя обстановка в городе и отдаленная стрельба не располагала к задушевным беседам, и мы с Каппелем тоже спешили, я бы с удовольствием задал бы этому чеху несколько вопросов, если бы знал, кто он такой. Но, увы, я не знал, и лишь потом узнал чисто случайно.
Этот чех был никто иной, как Председатель Исполкома Чехословакской секции Российской Коммунистической Партии Ярослав Гашек, будущий автор всемирно известного литературного произведения "Похождения бравого солдата Швейка".
Гашек, в 1915 году оказавшись в русском плену, оказывается с начала апреля 1918 года жил в городе, был корреспондентом газеты в Самаре "Солдат, рабочий и крестьянин", большевицким агитатором среди чехословакских солдат, хорошо знал товарища Куйбышева и весь Реввоенсовет города. Через два часа Гашек с последними защитниками советской власти навсегда покинет Самару, и все лето будет странствовать по дорогам России Поволжья, выдавая себя чешским патрулям за немца-колониста или притворяться идиотом. Он побывает в селе Большая Каменка, где ему пришлось прятаться, в городе Бугульма. Его искали. 25 июня 1918 года в Омске был даже издан приказ: "Полевой суд Чехословацкого войска издал на основании предложения общественного обвинителя приказ об аресте Ярослава Гашека". Но схватить его не удалось. Потом, уже в двадцатом году, Гашек уедет на родину и там напишет неповторимый роман-бесселер10.
Но повторюсь, ничего этого я тогда не знал.
---------------------------------
1. Ф. Попов. "Чехословакский мятеж и Самарская учредилка".
2. Я.Н. Кожевников. Отрывок из мемуаров.
3. В Куйбышев "Эпизоды из моей жизни".
4. В сборнике "Четыре месяца учредиловщины" под заголовком "Июньский переворот" опубликованы воспоминания одного из очевидцев захвата и оккупации Самары чехословацкими войсками, члена исполкома Совета рабочих депутатов И.П. Трайнина.
5. В. Вырыпаев. "Каппель и каппелевцы".
6. А.С. Бешенковский. "Воспоминания".
7. Рязанов. "Красная быль." № 1.
8. Владимир Марцинковский "Воспоминания". Эта информация подтверждается и записью в метрической книге Покровской церкви. Глава семьи – уроженец Тверской губернии Семён Павлович Павлов, 36 лет, сапожник. Супруга – Пелагея Васильевна, 30 лет. Дети – Александр, 3 года и Алексей, 11 лет. Вся семья погибла от разрыва снаряда. В мастерской сапожника в этот момент находился заказчик. Кем он был, выяснить не удалось, и в метрической книге от 7 июня 1918 года Покровской церкви пятую жертву обстрела записали как "неизвестный".
9. В. Вырыпаев, "Каппель и каппелевцы".
10. "Вернувшись по окончании войны на родину в Прагу, вместо того, чтобы отдать свой талант на служение пролетариату, он начинает пить. Такой оборот дела не был чем-то неожиданным. И раньше, будучи в Красной Армии, частенько после работы он просиживал часами без дела, предаваясь мечтам о пражском пиве и крендельках... Гашек умер с перепоя, не докончив своего романа. Вторая часть была написана его другом — Карлом Ванеком, которому Гашек оставил свои планы и наброски". Газета "Волжская Комуна" от 22.04.29 года.


Глава 19. Полковник Бакич.

08 июня 1918 года. 03 часа 30 минут по местному времени. Город Самара.

Из характеристики полковника Белой армии Бакича А.С.
"Вынослив. Отлично храбр. В среде солдат и командиров сильно популярен и пользуется огромным уважением. Прекрасный администратор и хозяин. Всегда дисциплинирован, строг и настойчив в требованиях. Убеждений твёрдых. Решителен в бою и отважен в задачах. Начитан. В бою абсолютно спокоен и умно руководит войсками."
Генерал А.И. Дутов.

Бывший царский полковник Андрей Степанович Бакич не нес никакого ответа перед властью Советов за оборону Самары. Он, хотя и занимал пост начальника Советских войск Самарского гарнизона, негласно был отстранен от боевых действий с восставшими чехами. Это и радовало его и огорчало. Легкую горечь он испытывал потому, что видел: ему не доверяют. Возможно, это было потому, что он был родом из Черногории, но в документах всегда значился сербом. Однако скорее, недоверие к нему проявлялось по причине его дворянского происхождения. Только то обстоятельство, что он считался старым революционером, которого Сербские власти обвиняли в покушении на короля Сербии Милана Обреновича заставляли руководство большевиков "забывать", кто он.
Высланный из родной страны, он приехал в Россию, где сделал военную карьеру. В карьере ему не повезло. В чине штабс-капитана он был уволен по болезни в отставку. На этом бы его служба и закончилась, но тут началась первая Мировая война. Он добровольно пошёл на фронт ополченцем. На Германском фронте Бакич имел возможность неоднократно отличиться. А за памятный бой 30 мая 1915 года, когда капитан Бакич смелой контратакой остановил прорыв немецкого наступления, он был удостоен звания подполковника.
Про полковника Бакича, повествование будет далеко не полным, если еще не сказать про него следующее. Многие слышали и знают про защитников крепости Осовец. Но полковник Бакич, хотя и не был защитником этой цитадели, совершил в годы первой Мировой очень похожий подвиг, за что и был награжден крестом. Он, оказавшись в центре газовой атаки германцев, тоже сумел поднять остатки своего батальона и с ними нанес стремительный штыковой удар, отбросив врага от русских позиций. Русские солдаты никогда не были сломлены!  Да, мы, русские, такой народ, покорить который никто и никогда не мог.
Подвиги русских людей будоражат весь мир. Только их предпочитают умышленно умалчивать или делают вид, что их не было никогда. Наглая ложь продажных западных подлецов-историков, люто ненавидящих все Российское! Что для нас, россиян, значит какой-то возвеличенный зарубежной пропагандой, ничтожный человечишка, американский генерал Кастор, выступивший против пары тысяч индейцев с отрядом в двести одиннадцать человек и погибший в бою в одночасье? Разве это великий подвиг? Для сравнения, я хочу напомнить, как в то же время одна сотня уральских казаков под командованием есаула В.Р. Серова билась против почти двадцатитысячного войска хана Муллы-Алимкулы под Иканом1 трое суток! Окруженные со всех сторон в голой степи, казаки прятались от пуль врагов за трупами своих лошадей. И стреляли в ответ! Потери врагов исчислялись многими сотнями! Казаки держались насмерть! И жестоко били врага! Пока, не полегли почти все до единого. Вечная им слава!
Вот вам истинно бессмертный подвиг русского народа!
Получив звание полковника и назначенный командиром Сибирского полка в феврале 1917 года Бакич, в апреле этого же года был отстранён от его командования. Кем? Солдатами, солдатским комитетом, высказавшим ему недоверие в крайне грубой форме. Требовательность Бакича не нравилась солдатской массе, которая поддалась большевицкой пропаганде о свободе, равенстве и братстве. Бакич затаил глубокую обиду на Советскую власть. Он видел катастрофическое разложение армии, управляемой шустрыми, крикливыми людьми, которые были настолько некомпетентны в военных вопросах, что было трудно вообразить, почему армия не разбежалась по домам в одночасье.
Военный совет, набранный из солдат, рассмотрев его дело и выяснив его революционное прошлое, не тронул полковника, но из армии он был демобилизован. Правильнее сказать, его грубо выгнали.
После февральской революции и отречения царя Николая Второго от престола, власть в Самаре перешла к городской думе, которая поддерживало Временное правительство. Но после захвата власти большевиками в Петрограде и Москве осенью 1917 года в Самаре у власти утвердился большевик Валериан Куйбышев. Тот самый, в честь которого город Самара потом долго назывался Куйбышевым.
Оказавшись в Самаре без всяких средств к существованию, через некоторое время, Бакич был вызван к себе В.В. Куйбышевым, который был недавно учрежден Председателем Губисполкома Самарской губернии. Тут Бакич имел серьёзный разговор с бывшим ссыльным за революционную пропаганду в Иркутск большевиком, в результате которого он был назначен начальником гарнизона югославянских и сербских войск Самары. В среде большевиков совершенно не было генералов и обер-офицеров, а командование войсками обязательно требовало выучки и знание воинского дела. Бакич дал согласие пойти на службу в зарождающеюся Советскую армию, которую уже именовали Красной.
Что представлял собой гарнизонные войска, которым был назначен командовать Бакич? За годы первой Мировой войны в России скопилось огромное множество пленных из числа солдат Австро-Венгрии. Но так как Австро-Венгрия была многонациональным государством, то пленные чехи, словаки, немцы, австрийцы, венгры, сербы, поляки и югославяне сортировались в тылу, образуя целые полки и дивизии. В Самаре содержались в частности югославяне и сербы. Большинство пленных сдавались в плен русским добровольно, по политическим соображениям. Эти люди мечтали об освобождении своих стран от гнета Австо-Венгрии. Российское правительство собиралось с помощью этих пленных создать на территории своего врага ряд независимых, национальных государств, ориентированных на политику Российской империи. Поэтому пленные в большинстве сохраняли свое оружие и числились в составе русской армии. Революция нарушила эти планы. Но бывшие пленные свои планы не изменили.
Большевики, придя к власти, решили, что эти иностранные солдаты будут полезны им для помощи в мировой революции в Европе. Поэтому Самарский гарнизон иностранных войск по-прежнему размещался в городе, хотя не принимал никакого участия во всех политических переворотах и выступлениях. Вот во главе этих войск, насчитывающих порядка восьмисот штыков и был поставлен начальником полковник Бакич2.
Шестого января 1918 года Всероссийское Учредительное собрание было распущено большевиками. Делегаты от Самарской Губернии эсеры И.М. Брушвит, П.Д. Климушкин и Б.К. Фортунатов вернулись в Самару и сразу преступили к подготовке восстания против власти большевиков среди солдат гарнизона.
Все события, которые происходили в Самаре в те годы, были тревожны, и мне порой кажется, что простому человеку в этом многострадальном городе просто невозможно было выжить. Это была сплошная чехарда бунтов, восстаний, арестов и расстрелов. И к этому надо добавить волну бандитизма и грабежей, захлестнувших города России. Страшное это было время, очень страшное. Голодное. С разгулом эпидемии гриппа "испанки", от которой только в России умерло или "сгрибилось" больше миллиона человек.
Далеко не каждый обыватель того времени, и в том числе интеллигенция, могли разобраться в мутном круговороте событий и различности революционных течений. Революционный пыл, как какая-то болезнь, охватил всю Россию. Примерно каждый пятый взрослый мужчина принадлежал к какой-то революционной группе и участвовал в работе своей партии. Не считая кадетов и меньшевиков, а так же различных мелких партий и группировок в стране к 1918 году было три основных противоборствующих лагеря. Меньший из них назывался анархисты. Их называли Черная армия. У нас, когда вспоминают про анархистов, то первое, что приходит на ум, это воспоминания о батьке Махно. Украинские Махновцы действительно были анархисты, это верно. Но про российских анархистов почти никто ничего не знает. А это, извиняюсь за выражение, была внушительная сила.
Вторая группировка были большевики-коммунисты, партия которых после Октябрьского переворота резко стала увеличиваться за счет революционно настроенных людей, которые переметнулись в чужой лагерь, поспешив встать рядом с победителями. Большевики захватили власть во всех отраслях государственной машины управления и стали верховными хозяевами страны.
Большевикам яростно противодействовала не меньшая по численности партия социалистов, которые назывались эсеры. Смешно, не правда ли? В СССР долгое время был социализм, который построили коммунисты, перебив или изгнав социалистов. Все социалисты были объявлены "изменниками", "предателями", "лакеями буржуазии", "контрреволюционерами". Но как бы то ни было, против партии коммунистов выступила партия социалистов, которые не могли простить первым потерю власти. Ведь Временное правительство России было по-существу сначала кадетским, а затем социалистическим, но его разнопартийность и внутренняя борьба не позволяла выработать единое мнение по многим вопросам, что бы успешно решить их. Отчасти это случилось потому, что у Временного правительства просто не было времени. Во-вторых, большевицкие комитеты, опираясь на анархистов, устроили массовый саботаж во всех государственных структурах и на предприятиях.  Большевики так же разрушили Российскую армию, что позволило немцам оккупировать страны Прибалтики, Белоруссию и Украину.
Анархисты тоже имели свои планы по захвату государственной власти в стране, попытка восстания в Самаре, о которой я расскажу ниже, это подтверждает.
В Самаре первая группа анархистов появилась уже в конце июня 1917 года. Примерно через месяц, создав видимость программы конфискации в пользу народа, они захватили городскую типографию и здание частного клуба. За полгода число анархистских групп разрослось до полудюжины. Но сами анархисты себя так не называли. Они именовали свои организации туманно-загадочным термином: "ассоциациями". Анархизм – сложное явление. Он тоже имен различные течения и направления. Но проще всех анархистов можно группировать на черных и идейных. Черные анархисты - это люди, имеющие уголовное прошлое и примкнувшие к революции для собственного благополучия. Обычный грабитель банка мог получить срок в пятнадцать лет каторги, а революционер запросто отделаться ссылкой за то же самое преступление.
"А к какой же из партий принадлежали белогвардейцы?" - спросите вы. Я, как человек участвующий в тех событиях, сразу заявляю, что ни к какой партии военные не принадлежали. Часть офицеров пошла к большевикам на службу, например Александр Сапожков3, часть примкнула к анархистам, некоторые к эсерам. Но таких было меньшинство. Основная офицерская масса выжидала, ещё надеясь на что-то. Но некоторые недовольные из числа бывших военных, чиновников вошли в тайные организации, копили средства, запасались оружием и строили планы свержения Советской власти.
Кстати, именно старые кадровые офицеры оказались той массой преследуемых повсюду людей, которых ненавидели практически все слои населения России, кроме, пожалуй, казаков. Офицеры не понимали причин такой ненависти населения… Мне до слез жаль их.
Примерно девяносто процентов служилого российского офицерства проживало в городах России.  А после демобилизации 1917 года все они оказались дома, и поэтому их число в городах за осень-зиму выросло в десять раз.
В Самаре, как и в других местах, возникла подпольная организация, возглавляемая с февраля 1918 года подполковником Галкиным. В ее рядах было свыше двухсот пятидесяти человек и при соблюдении должной конспирации, организацию совершенно не коснулись аресты ее членов, совершаемые чекистами. А таких арестов совершалось множество, смею вас уверить.
Бакич не смирился с новым государственным управлением. Ему не нравилось солдатское панибратство, разгильдяйство, сальные шуточки в строю, хамское обращение к начальству и новые уставы в армии. Он вслух утверждал, что он эсер, но в душе был монархистом.
Уже через месяц, после назначения большевиками на свой ответственный пост, Бакич вошёл в тайную офицерскую организацию Галкина, лелеявшую планы по свержению власти Советов.
Но лучше вернемся к заговору эсеров.
Большевики, что-то почувствовали и ночью 23 февраля 1918 года казармы артиллеристской бригады были окружены войсками Советов, в основном состоящих из рабочих трубочного завода. Военный губернский комиссар М.П. Герасимов потребовал, что бы солдаты гарнизона, симпатизирующие эсерам, сложили оружие. Против артиллеристов были брошены самарские пехотный и саперные полки. Артиллеристы оказали яростное сопротивление и ответили огнем из пушек.
Советская власть, увидев, что сил явно недостаточно, подергалась, но правильно сделав вывод, что в открытом бою сделать ничего  нельзя, пошла на хитрость. 24 февраля приказом Губернского исполкома объявлялось, что весь Самарский гарнизон полностью демобилизован и "распускается весь по домам. В течение трех дней солдаты должны покинуть казармы... Тот, кто в течение трех дней не покинет казарм, будет принудительно записан в красную армию". После этого приказа солдаты в течение трех дней разбежались.
Попытка мятежа эсеров с позором провалилась.
Самара была городом, который изначально противостоял контрреволюционному полковнику Дутову, поднявшему мятеж среди Оренбургских казаков, сразу после октябрьского переворота. Поэтому именно через Самару прибывали революционные войска для отправки их для усмирения Атамана Дутова. Еще зимой 1918 года в Самару прибыли: Первый Матросский Отряд, Северный Летучий Отряд под командованием  мичмана С.Д. Павлова и комиссара Смородинова, отряд анархиста Федора Попова, Третий Северный Отряд. Не сразу они ушли на фронт. Все они немного "застряли" в Самаре. Тут было привольно, а в холодную степь под сабли и пули казаков на Оренбургский фронт они идти не спешили. Но как бы то ни было, в конце концов, объятые духом борьбы за свободу или чего-то иного, они погрузились в эшелоны и отправились на борьбу с Атаманом Дутовым. Прибыв на место боев, отряды Попова и Смородинова, после нескольких перестрелок с оренбургскими казаками отступили и заняли значительную территорию в Бугурусланском уезде.
В середине марта в Самару прибывает известный анархист из Москвы Кудинский, с тремя сотнями штыков, озабоченный программой партии большевиков по реквизированною у крестьян губернии излишков продовольственных запасов.
24 марта 1918 года в Самару прибыли еще два железнодорожных эшелона с имуществом балтийского отряда гидроавиации, в составе четырехсот моряков и четырех бронеавтомобилей. Через три дня в Самару прибыл еще эшелон со 120 моряками и четырьмя гидросамолетами. Все эти революционные матросы, солдаты и рабочие были посланы новым большевицким правительством на Волгу силой отбирать зерно у крестьянства. Уже в мае 1918 года Наркомпроду были предоставлены чрезвычайные полномочия с разрешением применять силу против крестьян, нежелающих сдавать зерно государству. А всё потому, что Самара в ту пору считалась хлебной столицей Поволжья и одной из житниц России.
Грязное дело, так подло и бессовестно грабить свой народ! Большевики это хорошо умели. И для этой цели использовали именно отряды моряков-анархистов. А выводы, кто есть кто, сделайте сами!
В мае 1918 года, был подавлен мятеж анархистов в Самаре.
7 мая 1918 года частями Красной армии были разоружены отдельные части отряда Попова, оставленные в Самаре для добычи продовольствия для нужд революции - сражающихся с контрреволюцией моряков. Моряки отряда гидроавиации пришли на помощь четырем сотням красноармейцев, которые безуспешно осаждали анархистов. Отряд Попова отстреливался от превосходящих сил противника. Но с появлением моряков, "черных дьяволов", поповцы побросали оружие и сразу сдались.
Анархист Попов был человеком, не признающий никаких человеческих норм, грязный убийца и насильник. И люди, прикрывавшиеся идеалами революции, которые были под его началом, были сплошь разбойниками с большой дороги, и лишь по форме человеческой походили на людей. Рассказывали, что они грабили своих жертв, вырывая у женщин из ушей серьги, применяли к допрашиваемым пытки, перед которыми содрогнулись бы сами отцы-инквизиторы. Они ходили по домам, требовали ценности "на благо революции", оставляя за собой искалеченных людей. Но потом пропивали эти ценности в кабаках и ресторанах Самары в обществе местных проституток.
История донесла нам этот список. "Веселых девочек" было в городе больше семидесяти4.
В ночь на восьмое мая 1918 года произошла основная операция по обезвреживанию анархистских банд в Самаре.
В доме Курлиных находился штаб анархистов еврея Семена Когана. Над парадным входом в "модерный" особняк Курлиной, что на углу Саратовской и Алексеевской улиц развевается огромный черный флаг анархистов. Для его захвата, был разработан и применен нехитрый план. В особняке было отключено электричество, и оперативная группа из штаба охраны большевиков смогла проникнуть в дом. Анархистов тихо повязали и увезли в тюрьму. А в номерах гостиницы господина Чалкина был устроен хитрый, разыгранный как по нотам, спектакль. Чекисты, выдавая себя за анархистов, предложили главарям банд совершить совместный налет на несколько банков и особняков буржуазии. Но в разгар совещания, в номера явились матросы гидроавиации, и все анархисты были немедленно арестованы. В Самарских притонах выловили всех остальных членов ассоциации. К пяти утра все было кончено.
При аресте анархистов-максималистов у них было изъято одиннадцать пулеметов, бомбы числом около тысячи, винтовки и во множестве патроны.
Казалось, что все кончено. Нет. Это было начало.
Ушедшие в подполье анархисты не простили Советской власти ареста своих людей. Они готовились ответить достойно…
"Все для подавления мятежа Дутова!"
Под таким приказом началась реквизиция лошадей у легковых извозчиков в Самаре на нужды Оренбургского фронта.
16 мая отряды Красной армии явились и разогнали собрание разъяренных произволом властей извозчиков, лишившихся честного заработка. А получилось это в связи с "забывчивостью" некого бездарного писаря, благодаря которой, лошади были просто конфискованы, а извозчики не получили за них причитающиеся им положенные деньги. Извозчики, как и рабочие артели портовых грузчиков Самары, бывших на стороне сил анархии, обратились со слезной жалобой о произволе Советской власти к "матросикам".
И началось!
17 мая анархисты, имевшие в своем распоряжении грузовые и легковые автомобили, начали колесить по всей Самаре, призывая криками народ на митинг. При этом объявлялось, что революция под угрозой, а власти Самары продались немцам. А на Троицком рынке в это время среди продавцов-лавочников и покупателей вообще шла буйная агитация к свержению правительства Самары, "не оправдавшего чаяний трудового народа и купающегося в роскоши как буржуи". Были также отпечатаны листовки с воззванием подниматься на борьбу.
"Стремясь натравить нас на бессознательные массы враг не рассчитал и обнажил только свою грязную душонку… Смерть провокаторам! Беспощадная смерть!" – читали в то время самарцы в расклеенных прокламациях.
Народ заволновался, забурлил. Многотысячная толпа хлынула на Алексеевскую площадь и запрудила ее. Слышались крики о свержении Советской власти и расправе над большевиками.
Большевики, узнав об этом, срочно решили отменить приказ о мобилизацию в армию лошадей и направили объявить об этом митингующим двум коммунистам: Каталеву и Аугенфишу. Когда те в сопровождении вооруженных красноармейцев, явились на митинг и попытались говорить перед толпой, послышались свист, крики угроз и улюканье. Но ничего, выбранные вести переговоры, коммунисты сказать гневной толпе не успели. Раздалось несколько выстрелов, и взволнованная толпа людей отхлынула, образовав круг, в котором корчились в агонии две женщины. Над толпой повисла гробовая тишина. Никто не мог понять, в чем дело. Убиты две женщины. Женщины! За что? Это был удар по самому  святому для русского человека!
Кто стрелял?
- Он стрелял! – закричал какой-то человек, показывая пальцем на Аугенфиша. – Я видел! Жид! Коммуняка проклятый!
- Ирод! Убивец! – всколыхнулась толпа, в которой забурлил гнев.
Какой-то матрос выстрелом из винтовки опрокинул Аугенфица на брусчатку площади. Тот был мертв. Увидев, что дело приняло такой оборот, товарищ Каталаев бросился наутек. Побежали и красноармейцы. Толпа устремилась вслед за ним по Дворянской улице, по пути избивая всех "сочувствующих" большевикам. Два человека были забиты насмерть, еще несколько – ранены.
Восставшие анархисты, хорошо усвоившие уроки товарища Ленина, сразу захватили милицейские участки, разоружив охрану порядка, телеграфную станцию, Штаб охраны города.
По городу прокатилась очередная волна погромом, в которых активно участвовало население различных классов Самары. Были разграблены винные погреба и продовольственные склады. Защищающие свое добро крестьяне, торговавшие на Троицком базаре, были убиты погромщиками. Анархисты-революционеры отрядов Кудинского, Смородинова и Павлова тоже активно участвовали в антибольшевистском мятеже.
В 17 часов вечера анархисты, приехавшие на грузовиках с пулеметами, ворвались в тюрьму и освободили томившихся в неволе "братьев", посаженных туда большевиками и пять десятков уголовников. Вместе с арестованными анархистами на свободу вышла так же часть офицеров, подозреваемых в контрреволюционной деятельности. Один из них, был поручик Злобин, сын крупного военного Самарского промышленника. О нем речь пойдет позже.
Мятежные формирования анархистов захватили гостиницы Филипповой и Телегина, установили в окнах пулеметы, а во дворе – артиллерийское орудие.
Восставшие анархисты попробовали подключить к своему мятежу и силы морской гидроавиации, квартировавшиеся в здании духовной семинарии, но моряки отвергли их предложение. "Вы посягнули на Советскую власть, берегитесь, теперь будите иметь дело с нами!"
Мятеж в Самаре бушевал вовсю!
"Отряды анархистов заняли почту, телеграф, телефонную станцию, выпустили из тюрьмы уголовников и вооружили их", - сообщила в тот день Самарская газета "Солдат, рабочий и крестьянин". Анархисты вступили в связь с Атаманом Дутовым, что делало их в глазах большевиков предателями всех революционных начинаний.
18 мая помощь самарским большевикам прибыли железнодорожники Кинеля и большой отряд вооруженных иноземцев-наемников Советской власти - латышей, чехов, эстонцев, поляков. Против мятежников выступили также рабочие дружины самарских заводов.
Многие самарцы, испытавшие ужасы анархии тоже требовали наказать зачинщиков бунта, которые "терроризировали население, учиняли грабежи и захватывали государственное имущество".
19 мая уже с раннего утра отряды Красной армии начали планомерную операцию по ликвидации мятежа под предводительством комиссара Кадомцева.
20 мая отряды Красной армии отбили почту и телеграф и заставили контрреволюционеров сложить оружие. Мятеж был подавлен. Все обошлось почти без пролития крови. Хотя стрельба стояла оглушительная, анархисты потеряли всего два человека убитыми, а у большевиков потерь не было вовсе. Мятежные части были отправлены на Оренбургский фронт против Атамана Дутова. Остальных препроводили в тюрьму. Кстати среди пленных анархистов оказалось вполне приличное число самарских гимназистов, купцов, бывших царских офицеров3.
В Самаре наступило короткое время передышки. Перед грозой. Потому, что назревал очередной мятеж - восстание чехословацких легионеров. И власти Самарских большевиков прекрасно знали об этом.
Боевой офицер полковник Бакич никак не мог понять эту логику революционно настроенной толпы. Люди два часа назад стреляют друг в друга, а потом начинают брататься, как будто ничего не произошло. Эта манера поведения новой власти была для Бакича непостижимой, она не укладывалась в его сознании… Он ничего не понимал, что они говорили, о чем думали, и он в душе презирал всех: большевиков, социалистов-революционеров - эсеров, меньшевиков, анархистов…  Ему были понятны и близки чаяния октябристов и монархистов. Понятны были представители членов немногочисленной партии кадетов и черносотенцы. Но все остальные революционеры представлялись ему грязным быдлом, которых нужно было как можно скорее сознать на каторгу. А еще лучше – расстрелять без суда и следствия как предателей, воров, бунтовщиков и изменников.
А теперь на город стремительно наступали обиженные большевиками чехи.
Но Бакича устраивало то обстоятельство, что не получив ответственного командного назначения при защите Самары, позволяющее ему твердо знать, что честь мундира его останется незапятнанной.  Потому, что в одних рядах, вместе с чехословаками были и русские люди, противники власти Советов. Приказать стрелять в своих было выше его сил.
Битва при станции Липяги была проиграна большевиками. Но народ не верил в поражение. Большинство считали, что какая-то горсточка чехов ничего не сможет сделать против могучих революционных бойцов.
Поэтому когда на извозчике к "Белому дому", где располагался губревком и штаб охраны большевиков, примчался какой-то окровавленный человек и закричал во все горло: "Чехи прорвались! Всё пропало! Спасайтесь!" никто кроме полковника Бакича не воспринял этого всерьез. Красноармейцы, которые находились рядом на улице, заржали, глядя на истекающего кровью человека. Конечно, потом к нему бросились на помощь и по мере того, как раненый говорил, у товарищей все больше менялись лица. Сражение под Самарой было проиграно. Всем стало совершенно ясно, что наступление белочехов остановить не представляется возможным.
К вечеру седьмого июня по подсчету Бакича, весь гарнизон Самары, не считая части, которые были разбиты под Русскими Липягами, насчитывал не более двух тысяч двухсот восьмидесяти человек.  В их число входили только что прибывшие подкрепления из Симбирска, в количестве 450 штыков и отряд из Уфы, состоящий из татар и башкир, число которого не превышало шесть сотен конных и пеших бойцов. В резерв были выведены латышские стрелки, которые раньше охраняли железнодорожный мост через реку Самарку. Теперь их сменили уфимцы.
Тишину ночи разрезала артиллерийская канонада. Чехи в который раз начали обстрел защитников моста. Стреляли больше для устрашения. Ночью укрепления красных были еле различимы, поэтому били наобум. Причем ведя артобстрел, чехи боялись повредить мост, понимая, что это крайне важный объект для наступательных действий и его необходимо сохранить.
Бакич взглянул на часы, которые вытащил из кармана. Начало четвертого. Пора приступать, надо действовать.
Он прошёл из своего кабинета в приемную и разбудил спящего там черногорца-связиста отряда.
- Ступай быстро в казармы! Срочно передай командирам, что бы немедленно выводили свои батальоны на улицы Самары. Спешно!
- Так точно, господин полковник! Все понял.
Было ли это предательство? Скорее нет. Предают своих, а красных Бакич своими никогда не считал.
В Самаре, недалеко от железнодорожного моста располагались бараки, в которых проживали семьи поляков. Сами поляки практически после начала обстрела Самары давно ушли в безопасное место, а из бараков высыпали чехословакские пехотинцы и открыли огонь по красным бойцам.
В это время уфимский отряд, заслышав выстрелы сильного боя за спиной и опасаясь быть окруженным, отошел в Самару без боя, оставив без охраны стратегически важный мост через реку Самарку. Тем более, три десятка чехов, возглавляемых унтер-офицером Б. Вашатко, под покровом темноты, подкравшись к уфимцам, зарядили подствольные гранатометы и разом выстрелили по защитникам моста5. Путь в Самару был открыт. Чешские пехотинцы начали наступление по мосту. Спустя некоторое время чешский бронепоезд "Орлик" под командованием Холявина воспользовался отсутствием артиллерийского обстрела и, беспрепятственно проехав по железнодорожному мосту, оказался в Самаре. За бронепоездом, ощетинившись штыками, последовали чешские части первого батальона первого полка.
Между тем, командование чехословаков, на всякий случай, для подстраховки отдало приказ одной из рот ночью тихо и незаметно переправиться через реку на лодках и рассредоточится в дачных пригородах6. Чехи были готовы атаковать железнодорожный мост с тыла, если бы план с отходом уфимцев, по какой-либо причине, не был приведен в действие.
---------------------------------
1. Это столкновение произошло 4-6 декабря 1864 года.
2. В современной литературе нигде нет указаний на этот счет. Однако, есть свидетельство, что Бакич командовал гарнизоном в Самаре. Каким? С 08.06. 18  по 23.07.18 гг. при власти Комуча Бакич не имел никакого официального назначения, пока не был назначен командующим Южной группой войск. Из этого следует, что он мог командовать только гарнизоном большевиков. Но во всех приводимых источниках красные командиры известны поименно, фамилия Бакич не упоминается нигде. Никто из современных авторов не считает нужным вспомнить о двух - сербском и югославянском батальонах, расквартированных в Самаре.
3. Александр Сапожков происходил из крестьян Новоузенского уезда Самарской губернии. Участвовал в первой Мировой войне, в 1917 году в чине подпоручика вернулся в Новоузенск. Сапожков стал первым председателем Новоузенского уездного совета, был фактически "главным руководителем октябрьского переворота в уезде" как позднее было записано в документах следствия. В мае 1918 года Сапожков был избран членом самарского губревкома. Его отряды позже вошли в дивизию В.И. Чапаева. Считая себя эсером, больше напоминал поведением анархиста. Участник военного мятежа в Красной армии. С 7 по 14 августа 1920 года в Самаре проходили открытые судебные заседания ревтрибунала Заволжского военного округа по делу о вооружённом контрреволюционном мятеже девятой кавалерийской дивизии под руководством бывшего начдива Сапожкова. Из ста пятидесяти человек, представших перед судом, 52 были приговорены к расстрелу.
4. Многие проститутки Самары были утоплены в реке приказом советских властей после освобождения Самары от белых частей осенью 1918 года. "Дабы не распространяли заразы".
5. Об этом есть упоминание в мемуарах поручика Чечека и П.П. Петрова. Товарищ Хатаевич в своих воспоминаниях: "Я заявляю,- говорит он,- что они перешли мост без единого выстрела, что никаких бронепоездов у них не было... Проспали ли уфимцы, которые сидели в окопах, или просто продали, как там было дело - неизвестно, но чехи оказались совершенно неожиданно для защитников Самары за пределами моста".
6. Об этом свидетельствуют немногочисленные надписи на чешском языке вдоль побережья реки Самарки, датируемые 1918 годом.


Глава 20. Чехи в Самаре.

08 июня 1918 года. 4 часа 18 минут по местному времени.Город Самара.

Светало.
Чехословакии еще не успели бегом форсировать трехсотметровый мост, а белогвардейские отряды уже двинулись по Заводской улице к Штабу охраны коммунистов и по Панской, чтобы отрезать им путь к отступлению. Одновременно с этим другие группы белогвардейцев атаковали милицейские части. Наряду с этим красные подвергались обстрелу из винтовок и из пулеметов из окон, с крыш домов. Белогвардейские отряды были умело расставлены по всему городу. Красные бойцы, отступавшие по направлению к дачам, были обстреляны белогвардейцами в Мещанском поселке, а в районе тюрьмы были встречены цепью вооруженных белогвардейцев. В городе вспыхнула яростная пулеметная и винтовочная пальба. С боем чехи продвигались к центру города.
Нежданно в помощь белогвардейцам выступили сербские части, находящиеся в Самаре. Капитан Жарко Магарашевич вместе со своим батальоном, который был ранее сформирован при помощи красных, решительно выступил против большевиков и весьма поспособствовал освобождению города. Югославянский батальон под командованием бывшего сербского полковника Воислава Гойковича тоже находился в Самаре во время вступления чехов в город. Из состава батальона к чехам присоединилась группа офицеров и около ста солдат. Во время чехословацкого восстания против большевиков в 1918 году и позднее многие бывшие добровольцы Корпуса сербов, хорватов и словенцев вместе с чехами воевали против большевиков. В боевых действиях участвовали как небольшие сербские отряды, так и отдельные лица, служившие в чешских частях.
Утренний дождик никак не повлиял на борьбу, которая повсеместно шла на улицах Самары.
Рано утром 8 июня большевик Алексей Бешенковский проснулся оттого, что о крышу его двухэтажного дома на Казанской улице ударялись пули. Выглянув в окно, он увидел, что по Казанской улице со стороны Панской быстрым шагом идут Валериан Куйбышев и Евгения Коган. Они очень торопились, больше с ними никого не было. Поравнявшись с его  окном и задрав голову, Куйбышев спросил:
- Что, Бешенковский, проходного двора здесь к Волге нет?
- Нет, — ответил тот и поспешил к ним на улицу.
Бешенковский вместе с Куйбышевым и Коган дошел до пристани. На причале стоял пароход с красноармейцами, полка, прибывшего из Москвы для защиты Самары. Командир этого отряда ушел рано утром в город, в ревком, за распоряжением и не возвращался. А не возвращался он, как  потом стало известно, потому, что попал под обстрел и был ранен.
Товарищ Куйбышев предъявил на пароходе свои документы, а Бешенковскому поручил добраться до клуба коммунистов и передать товарищам, чтоб они отступали и спасались.
Но Куйбышев никого дожидаться не собирался. Пароход с советскими работниками пера и чернильницы отчалил и благополучно добрался по Волге до ближайшего гарнизона красных.
За трусость и предательство Валериану Куйбышеву грозил суд военного трибунала, но вмешался товарищ Сталин и дело замяли.

08 июня 1918 года. 6 часов 17 минут.Город Самара.

Белые  втащили скорострельную пушку на церковь на Хлебной площади, которая начала обстрел с тыла окопы красных. Красные видели, как с колокольни после каждого выстрела вылетал темно-желтый дым.
Скоротечные схватки как фейерверк вспыхивали по всему городу. У гостиницы "Националь" упали два убитых чеха, несколько красноармейцев бежали в сторону пристани. Не смотря на раннее утро и гремящий бой, на берегу Волги продолжался торг. Торговки с любопытством смотрели, как бойцы красной армии сбрасывают в воду шинели, винтовки и обувь. Подбежали чехи, преследующие красногвардейцев и торговки с азартом завопили, указывая в сторону беглецов: "Туда они побежали, родимые, туда!"
Чешский бронепоезд "Орлик" въехав в Самару огнем из одного орудия и одиннадцати пулеметов быстро подавил все огневые точки красных. Бронепоезд поддерживал прикрытием третий батальон первого полка.

08 июня 1918 года. 7 часов 01 минута по местному времени. Город Самара.

В Штабе охраны Самары около сорока защитников под предводительством А.А. Масленникова отстреливались от наседавших со всех сторон чехословаков, восставших эсеров и белогвардейцев подполковника Галкина.
По штабу стреляли с крыш и окон, вели плотный огонь из за соседних зданий.
На пожарной каланче, примыкавшей к Штабу охраны, стоял пулемет. На каланче засел китаец, он стрелял из пулемета до последнего патрона. Чехи кричали ему: "Уходи, брось стрелять, уходи, а то убьем!" Китаец отвечал: "Моя не оставит его, моя не возмет, моя будет стрелять пока есть пули".
Чехи выкатили пулемет на мостовую Саратовской улицы, расстреливая очередями Штаб охраны города, который охраняли латыши, в основном бывшие рабочие эвакуированного в Самару из Риги завода "Саламандра".
"Начался бой в самом городе... Только возле здания клуба коммунистов немного задержались. В это время я как раз подошел к этому зданию. Вижу, наши ребята втащили пушку за угол и готовятся стрелять. Спрашиваю: "Что такое?" "Советы не хотят сдаваться!" - отвечают солдаты. Ну, втащили пушку, зарядили, раз... другой... и немедленно же из окопа появился белый флаг." Так рассказывал про окончание этого боя поручик Чечек.
А.А. Масленников поднял белый флаг и вышел из штаба с сопровождении остальных, оставшихся в живых коммунистов. Он был немедленно арестован и отправлен в тюрьму.
После того, как часть защитников Штаба охраны большевиков была убита по время перестрелки, а часть сдались, туда ворвались чехи и взяли в плен остальных, преимущественно раненых. Среди погибших были товарищи Янес, Кравин, Бамбис, Розенталь, Брикман, Андерсон и три брата-грузина Брегадзе.
Часть сотрудников штаба, израсходовав боеприпасы, сумела уйти вместе с руководителем штаба охраны Яковым Мауриным. Остатки этого отряда, в котором было только 18 человек, погрузились на буксир. В погоню за ними пустился буксир с чехами. Видя неминуемую гибель, красные пристали к берегу, выкатили пулемет и стали обстреливать преследователей, чехи развернулись и ушли.
В это время остатки защитников Самары из уфимского отряда отступили к дачам на Барбашиной поляне. Здесь состоялось небольшое совещание: часть красноармейцев решила сдаться, другая предпочла пробиваться к своим.  Не далеко от Смышляевки отступающих  зажали с двух сторон конные чехи. Так, в непрерывных стычках с чехами, теряя бойцов, остатки уфимского отряда добрались до Алексеевки. Здесь, на  Алексеевской горе, красноармейцы залегли в нескольких оврагах, которые тянулись параллельно железной дороге. В оврагах, скорее похожих на окопы, залегли и спешившиеся чехи. Завязалась перестрелка. Чехи неохотно преследовали убегающих, но большая часть отряда уфимцев была перебита.
Штаб охраны представлял настоящее поле боя. На мостовой лежал труп весь израненный, пальцы рук оторваны. Во дворе дома несколько обезображенных трупов. Белые стены обрызганы красной кровью. У одного из трупов была только половина туловища от головы до пояса, а другой не было. Кто-то из толпы важно объяснял, что другая половина в помещении.
После того, как из Штаба охраны чехи увели пленных защитников, спрятавшиеся товарищи Венцек и Штыркин незаметно вышли на улицу и попытались затеряться в толпе зевак, находившейся тут в большом количестве. Но им не повезло. Лавочник Неусыхин узнал их и громогласно завопил:
- Вот комиссары! Вот большевики! Хватай их!
Толпа была не маленькая. В ней было достаточно мужчин, что бы скрутить двух комиссаров. Но Венцека и Штыркина она почему-то не тронула, а дождались когда появятся чехи. И лишь после того, как Венцека и Штыркина арестовали и начали конвоировать по дороге по направлению к вокзалу четыре чешских солдата, лавочники и мещане вдруг налились злобой, начали кричать и ругаться, призывая чехов расправиться с большевиками немедленно.
Конвоируемых окружила озверевшая толпа лавочников и мещан, они злобно кричали, оскорбляли комиссаров, призывали расправиться с большевиками. Из толпы выбежал бывший губернский секретарь Карцев и ударил Венцека камнем по лицу.
- За что, товарищи? – только и спросил Венцек.
Одним из активных участников расправы стал торговец ювелирными изделиями Воронцов, он был в числе первых, кто поднял с мостовой булыжник и набросился на конвоируемых.
- Бей бесов окаянных, Бей их! Бей комиссаров!
И их били. Но конвоиры не давали толпе устроить суд Линча. Венцек без шапки, в плаще шел спокойно, сохраняя достоинство, не обращая внимания на происходившее вокруг и не замечая сгустков крови на свой черной бороде. Потом он взял под руку Штыркина, заботливо стер с его лица кровь. Толпа неистовствовала, снова зазвучали угрозы. Большинство угроз было адресовано Ивану Штыркину - это он конфисковал обширные домовладения богачей и заселял их беднотой из подвалов.
- Вот он! – кричала толпа. – Любимец босоты!
Первые удары Карцева, которые он нанес конвоируемым, разожгли зверинные страсти лавочников. 
Около типографии на углу Троицкой солдаты с усмешкой отошли от конвоируемых, и толпа набросилась избивать арестованных, топтать их ногами. В этой потасовке лавочник Филатов выстрелил в распростертого Венцека из револьвера, хотя в этом не было необходимости. Голова Венцека уже была размозжена, ребра сломаны. Толпа отхлынула от тел. Штыркин и Венцек были мертвы.
Чехи из конвоя подошли к убитым и тут же сняли с мертвого Венцека гетры, обувь и зеленую куртку. У покойного Штыркина вытащили из кармана часы. Трофеи…
Уже потом тела убитых увезли на подводе под конвоем чехов.
Тела замученных черносотенной толпой и расстрелянных свозили в ямы, в овраги за городом, некоторых зарывали, других не успевали в этот день и оставляли до следующих дней. Бывали случаи, когда среди трупов оказывались сильно раненые, потерявшие сознание товарищи. Жуткий день пережил командир заградительного отряда по борьбе со спекуляцией товарищ Шадрин. Его схватили около пристаней и начали избивать. Онобладал огромной физической силой и потому толпа очень долго мучила его, пока не потерял сознание. Какой-то белогвардеец, схватил огромный булыжник и с силой ударил им по лицу избиваемого. Последний перестал шевелиться и толпа рассеялась.
К вечеру Шадрина вместе со многими другими замученными отвезли в какой-то овраг за городом, но зарыть не успели. И вот глубокой ночью среди массы трупов к Шадрину вернулось сознание. С громадными усилиями, истекая кровью, дополз он до своей квартиры, которая к счастью была на окраине города. Жена кое-как перевязала многочисленные раны, спрятала. Только благодаря железному здоровью Шадрин пережил этот ужас и поднялся на  ноги.

08 июня 1918 года. 7 часов 10 минут по местному времени. Город Самара.

Мы с Каппелем в сопровождении подъесаула Шикова и трех гимназистов старших классов, все вооруженные винтовками вошли в Соборный сад. Но бой здесь уже закончился. Живых красных тут не было. В аллеях и под кустами лежали убитые рабочие и красноармейцы. Весь сад пестрил трупами убитых.  Толпа обывателей ходила от одного трупа к другому и надругивалась над ними. Около ограды, у входной калитки на Соборную улицу, лежал один обезображенный труп. К нему все подходят только на минуту. Вид его пугал самых ярых любителей кровавых зрелищ. Он лежал лицом вверх. Левой стороны виска  и затылка него не было. На этом месте зияла зловещая рана. Мозг вышел из черепной коробки и смешался с пылью, образовав комок липкой грязи.
Мы вышел из сада и пошли на Заводскую улицу к Штабу охраны коммунистов. Улица так же была усеяна трупами. Трупы везде: на дороге,  на панелях, в воротах домов были кровь и трупы. Город потонул в кровавом ужасе. Издали слышен был смутный глуховатый гул. И по мере того, как мы приближались к Заводской улице, гул все возрастал. Наконец, он превратился в рев какого-то чудовищного зверя. Через некоторое время мы лицом к лицу встретились с этим зверем. Рев этот происходил из уст тысячной толпы, которую кровь одурманила, лишила сознания. Разношерстная толпа жаждала крови, жаждала видеть мучения умирающих. Она громко требовала удовлетворения своей страсти. Всюду слышались дикие крики:
- Бей их! Бей жидов! Вон большевик! Хватай его!
И хватали и били. О, как много хотела эта озверелая толпа тогда бить жидов и большевиков! Она чуть ли каждого подозрительного человека готова была принять за большевика и бить, бить, чтоб по горло, с головой искупаться в крови. И чем больше били, тем больше хотелось бить. Жизнь каждого человека зависела от указательного пальца какой-нибудь старухи и произнесенных слов: "Это комиссар". И человека уже нет. Он уже лежит истерзанный, измятый, обезображенный.  Это был какой-то дикий пир безумных людей1. Так погибли поэт А.С. Конихин, рабочий Е.И. Бахмутов, член революционного трибунала И.Г. Тезиков. Некий рабочий по фамилии Романов попытался перевязать раненного красноармейца – толпа убила обоих. А когда старый революционер-радикал Фролов, который отбыл несколько лет каторги за убийство губернатора Блока, не мог больше смотреть на эти бесчинства и сказал: "Бросьте, хватит убийств, на это есть власть". И за это был растерзан беснующейся толпой как большевик.
Мы, одетые в офицерские френчи без погон, с наградами и белыми повязками на рукавах подошли к Заводской улице, и я стал нечаянным свидетелем убийства Франциска Венцека. Венцек шел, смотря вперед, но поравнявшись с нашей группой вдруг посмотрел в сторону. Увидев меня вооруженного, в офицерской форме, он сразу отвернулся. Не знаю, какие мысли появились у него в голове от моего вида. Отвернулся и я, не в силах вынести жгучий стыд.
Каппель это заметил:
- Михаил Аркадьевич, вам жаль этого большевика-комиссара?
- Нет, - ответил я. – Мне жаль в нем человека...
Дальше начался кошмар убийства. Я не смотрел.
Странно, но я видавший виды человек, вдруг впал в какой-то ступор. Очнулся я лишь тогда, когда услышал из толпы гневный голос:
- Вот еще жид-комиссар! Переоделся, гад, в белого офицера! Хватай его!
Оказалось, это кричали про меня! Возможно, меня забили бы насмерть как Венцека, но Каппель не растерялся:
- К бою! – отдал он приказ и пять штыков были направлены в сторону разъяренной толпы. Подполковник нахмурил брови и громко крикнул:
- Молчать!
Толпа, услышав командный голос Каппеля, несколько попритихла.
- Молчать! – еще раз грозно повторил Каппель и, найдя взглядом кричащего угрозы лавочника, хлестко добавил: - Как стоишь?
Слова прозвучали отрезвляюще, как удар пощечины.
Лавочник казалось, вдруг позабыл, какой сейчас год. Наверное, ему мнилось, что он очутился в далеком 1914-ом, а грозный офицер сейчас покличет жандармов…
- Господа! – крикнул Каппель. – Вы ошиблись!
"Господа"! – обратился к ним Каппель.
- Это же белые! – раздались радостные голоса в толпе. – Это наши защитники! Своих чуть было не закомиссарили!
И толпа поспешила оставить нас в покое, разыскивая новых жертв и зрелищ..
- Спасибо, Владимир Оскарович, - поблагодарил я Каппеля. – Вы… вы спасли мне жизнь!
- Не стоит благодарности, - отозвался Каппель, вешая винтовку на плече. – Долг платежом красен.
Толпы обывателей высыпали на улицу, с любопытством повсюду разглядывая людей в чужой форме. Группы белых офицеров и граждан в штатском приступили к обходу квартир в поисках уцелевших красногвардейцев. Вечно трусливый обыватель внезапно осмелел. Началась расправа.

08 июня 1918 года. 7 часов 42 минуты по местному времени. Город Самара.

Когда перестрелка почти прекратилась, группа татар ворвалась дом, где жил Абас Алеев и схватила его.
- Ты предстанешь перед судом за свои гнусные преступления! – кричали они. – Тебя покарает закон! Ты вступил в мусульманскую коммунистическую партию, ибис!
- В чем я виноват? – пытался протестовать Алеев. – В том, что я хотел хорошей жизни для всех трудящихся?
Но его не стали слушать и потащили в суд. Здание суда в такой ранний час было закрыто. Его охранял один из сторожей, который узнав в чем дело, посоветовал отвести Алеева в штаб чехословаков. Дескать, там разберутся. На Заводской улице татары, заметив идущих чехов, радостно загомонили и передали Алеева патрулю. Они сообщили, что это коммунист и ушли, считая свое дело выполненным. Трое чехов взяли винтовки наперевес, и повели по мостовой Абаса Алеева к Алексеевской площади. Товарищ Алеев шел спокойно, он вынул портсигар и закурил папиросу. Это его немного задержало. Тогда чех, шедший сзади, ударил его прикладом по спине и сказал: "Иди, иди, не останавливайся!" Алеев даже не обернулся.
К патрулю, ведущему Алеева, на лошади подскакал чех. Осадив коня, спросил:
- Кто это такой?
- Осмелюсь доложить, господин унтер-офицер, это коммунист!
- Большевик? – удивился наездник. – Франта, зачем таскать его по всему городу? К стенке его и делу конец!
Увидев, что унтер-офицер вытаскивает из ножен шашку, Алеев вдруг понял, для чего тот это делает. Он внезапно сорвался в сторону окружного суда, пытаясь спасти жизнь. Но патрульные не дремали. Один за другим грохнули два выстрела. Страшная боль бросила Алеева на мостовую. Патрульные не убили его. Одна пуля попала в ногу, вторая пробила ключицу. Алеев попытался подняться, но чехи уже окружили его.
- Я рабочий! – горестно крикнул Абас, стоя на коленях. – Простой рабочий! Не убивайте меня!
Но два чеха грубо подхватили его под руки и потащили к воротам около окружного суда и заставили встать у стены. Чехи, отойдя на несколько шагов, вскинули винтовки и дали залп. Алеев упал и больше не шевелился.
- Надо осмотреть карманы! – сказал один из чехов. Стараясь не испачкаться кровью убитого, он вывернул карманы Алеева, но ничего там не нашел кроме пачки папирос и какой-то бумаги.
- Что там? - спросил другой чех.
"Предъявитель сего, есть действительно рабочий Томашевского Сахарного завода товарищ Алиев", – прочитал унтер-офицер сидящий на лошади и брезгливо отбросил документ.
Через минуту чехи забыли про убитого ими Абаса Алеева2.
Убийства, расстрелы и расправы над коммунистами и им сочувствующим шли повсеместно. На углу Заводской и Соборной улиц была убита коммунистка латышка Вагнер. Чехи ее расстреляли в голову. Члена Агитаторской группы молодежи Я.М. Длуголенского чех приколол штыком. Комиссара по формированию Красной Армии Шульца, чехи расстреляли в упор у цирка "Олимп".
Толпа народа с криками "Вон еще одного поймали!" окружила здание бывшей городской управы. Из дверей управы вывели молодого человека, совсем еще юношу, и посадили в автомобиль. Он встал во весь рост и посмотрел вокруг, по-видимому, ища кого-либо из своих. Нисколько не растерялся, не дрогнул ни один мускул, только лицо белое. Кто-то из толпы крикнул: "Какой храбрый!". А один из сидевших в автомобиле русский офицер  крикнул: "Вот посмотрим за углом, как он свою храбрость покажет". Автомобиль скрылся за углом, толпа бросилась за ним. Автомобиль остановился на Казанской улице и молодого человека поставили к стенке. Он что-то говорил, но трудно было расслышать его слова.
- Убийцы, предатели! - крикнул расстреливаемый.
Залп заглушил его слова.
На Ильинской кто-то указал на большевика, совсем еще мальчика, чешский патруль его арестовал. Связали руки, привязали к лошади, положили лицом на булыжную мостовую и погнали лошадь. Чехи свистят, гогочут, а казнимый кричит диким голосом. И кровь фонтаном брызжет…
У артиллерийских казарм тоже раздались выстрелы. Мальчики, бегущие по улице, кричали: - Еще троих расстреляли!
Обыватели поселка собирались по углам улиц и у своих дверей. Картины расправы на них подействовали. Шепотом они говорили друг другу:
- Это уж слишком, расправляются без разбору. Это не хорошо. Бог не потерпит!

08 июня 1918 года. 8 часов 04 минуты по местному времени. Город Самара.

К восьми утра весь город был полностью захвачен чехами. Только девятая рота первого полка вела бой на железнодорожных путях. К утру в Самару со стороны станции Кинель прибыл эшелон с красноармейцами для защиты города. Но красные опоздали и чехи встретили его огнем. Потеряв много убитых, красные поспешно отступили обратно.
Партию за партией вели чехи пленных от Волги по улице Лава Толстого к Самарке через вокзал. При этом  пленных мадьяр и латышей отделяли от русских. Кто-то спросил чеха, для чего это делают, тот самодовольно ответил на довольно сносном русском:
- Русских мы не расстреливаем, ибо они обмануты большевиками, а латышей, мадьяр и комиссаров не щадим.
Не все военнопленные русские доходили до Самарки. Чешский офицер довел до плашкоутного моста и при всем народе расстрелял из нагана собственноручно четырех человек красногвардейцев.
"Бросилась к окну, смотрю, какие-то люди в касках ведут рабочего. За ним другого, третьего. Вижу, ведут товарища Терушкова из Мещанского поселка...Смотрю, в нескольких саженях от нашего дома поставлен к забору человек и трое чехов залпом в него выстрелили. Он упал. У меня руки и ноги задрожали, в висках застучало, - вспоминала жена одного рабочего. - Доходим до вокзала. Попадаются труп за трупом убитые рабочие. У моста собралось много народа. По-видимому, там был сильный бой, ибо трупов лежало особенно много. Толстопузые ходили среди убитых и тыкали тросточками в лица, издевались: "Это какая еще сволочь!". Около большого камня, прислонившись спиной к нему, сидел убитый молодой мужчина, высокого роста, красивый, с открытыми глазами. Рука его замерла в изогнутом состоянии, около него лежал мешочек защитного цвета. Мой спутник посмотрел в нем документы. Оказалось, что лежащий - организатор красной гвардии города Оренбург. Подошли двое мужчин, одетых с иголочки, с золотыми перстнями на пальцах. Один из них ткнул концом трости в глаза убитому: "Ишь глаза вытаращил, свободы захотел". Из глаза потекла какая-то жидкость. Я не выдержала и говорю: "Что же, звери, делаете?" "А что, это твой любовник?" "Жалко". Пошли, засмеялись".

08 июня 1918 года. 11 часов 44 минуты по местному времени. Город Самара.

В городе к полудню уже было тихо, еще случалось, что находили прятавшихся комиссаров, но у горожан настроение в общем праздничное. Площадь, где когда-то был памятник царю Александру Второму, была заполнена вооруженными чехами, белогвардейцами. Сюда стекалась буржуазия, духовенство, купцы и владельцы магазинов, черносотенцы. После Октябрьской революции памятник был зашит досками. Сейчас же вся эта контрреволюционная толпа отдирала доски, разбирала их куски себе на память.
В полдень состоялся торжественный парад чехословакских войск, которые колонами прошли по Самаре по Дворянской улице.
С песнями входили в город. Население высыпало на улицы и с восторгом приветствовало избавителей... Стройными рядами, легкой поступью шли они с песнями, мне не знакомыми, но по мелодиям, ритму и всему тону казавшимися такими родственными, близкими. У всех солдат на концах ружей висели ветки цветущей сирени, руки также были полны цветов. А с обеих сторон непрерывно бросали все новые и новые цветы. Это был доподлинно редкий по своей искренности общий энтузиазм. Всем в тот радостный миг казалось, что большевизм пал и исчез навсегда, что наступила новая пора свободы и порядка, когда некого и нечего больше бояться, что можно спокойно и мирно жить3.

Утверждают, что 8 июня 1918 года во время штурма Самары погибли всего 16 чешских легионеров. Их похоронили 11 июня в братской могиле, в деревянных гробах, перед Кладбищенской церковью на территории Всехсвятского кладбища. Зато во время обороны Самары, погибла примерно сотня красноармейцев и людей, сочувствующих большевикам. Но это не совсем верно. Только в Штабе обороны Самары большевиков – защитников и раненых - было убито более сорока человек. А все последующие дни производились массовые расстрелы. И не только расстрелы. Беззакония. Когда при обыске, какой-то любвеобильный чех попытался изнасиловать приглянувшуюся ему девушку, та ударила его ножом в живот. За это чехи замучили насмерть ее и всю ее семью.
А с другой стороны, где же две с половиной тысячи защитников Самары, которые должны были выстелить своими мертвыми телами и телами чехов город? Куда они испарились? Уфимцы ушли отстреливаясь, это известно. Оказалось, что из Самары до прихода чехов один за другим выехало целых пять эшелонов, набитых красноармейцами и латышами, которые по примеру вождя коммунистов Куйбышева тоже спасали свои драгоценные шкуры.
И вот вся эта мерзость и называлась в 1917-1918 годах Красной гвардией!
---------------------------------
1. Использованы воспоминания рабочего завода № 42 Александра Суворова.
2. Об убийстве А. Алеева в настоящем существует несколько противоречивых версий. Его убивают шашкой, его расстреливают. Он сам показывает бумагу о том, кто он, или ее находят у него при обыске. То он в крови до расстрела, то нет. Но про два выстрела говорят все свидетели. Только эти выстрелы звучат или до расстрела или это сам расстрел. Я сделала небольшую историческую купюру, объясняющую и связывающие эти неточности.
3. С.А. Елачич, член партии кадетов.


Глава 21. Образование Комуча.

"Политической борьбе не было места. Каков бы ни был Комуч, и каковы бы ни были его уполномоченные.., каждый русский должен был поддерживать то правительство, которое взяло на себя тяжкий труд бороться с большевиками".
Б.В. Савинков.

8 июня 1918 года 6 часов 50 минут по местному времени. Самара. Гимназия Межак.

Я был осведомлен, что в городском здании женской гимназии Межак-Хованской уже с шести часов утра началось спешное совещание эсеров, которые уже видели себя членами нового Российского правительства. Эти выборные члены Всероссийского Учредительного Собрания, начавшие свою бурную деятельность в Самаре, действительно в какой-то степени представляли собой часть России. От Самарской губернии тут присутствовали социалисты-эсеры П.Д. Климушкин и Б.К. Фортунатов. И.М. Брушвит, который лично вел переговоры с чехословаками при  организации восстания. К ним присоединились В.К. Вольский - делегат от Тверской губернии и И.П. Нестеров - выборное лицо от Минской губернии. Собрание это было не особо многочисленным, с большинством членов партии эсеров не было прочной связи. Но хотя на нем не было никого из представителей старой власти от Временного правительства свергнутого большевиками, зато присутствовало мятежное офицерство. Находился там подполковник Николай Александрович Галкин, через которого эсеры осуществляли связь с офицерскими контрреволюционными организациями. Галкин должен был организовать военный штаб, с помощью которого Комитет членов Учредительного Собрания Самарского правительства намеревался создать русскую освободительную армию для борьбы с большевиками. Кроме перечисленных людей там присутствовал эсеры Богомолов, Лебедев, Боголюбов и Белозеров, который позже участвовал в организации почты и связи, генерал-майор от артиллерии Клоченко, подполковник Петров, полковник Бакич, какой-то человек неопределенного возраста, именующий себя поручиком Взоровым и еще несколько второстепенных лиц.
Собрание Комуча было открыто эсером Климушкиным. Это человек вообще разительно отличался от остальных эсеров первого состава Комуча. Он единственный ходил в костюме-тройке и не носил усов. Он сказал:
- То, что делали большевики, разогнав Учредительное собрание, это есть, по существу, контрреволюция. Борьба Комуча есть борьба за возвращение народу его свобод и, следовательно, есть борьба революционная, - сказал он. - Мы долго находились в подполье, мы долго страдали от угнетения, но сейчас мы можем говорить открыто и во весь голос! Два часа назад части дружественного нам чехословацкого корпуса выгнали кровавую свору комиссаров Свердлова вон из города! Разрешите мне тепло поздравить всех присутствующих со свержением власти большевиков в Самаре!
Аудитория восторженно приняла короткую речь Климушкина и аплодисментами выразила свое согласие.
Так был организован Самарский Комуч или иначе Комитет членов Учредительного собрания, который следующие четыре месяца стал фактически вторым Временным правительством России. Его председателем был избран дворянин Владимир Казимирович Вольский, а остальные эсеры: Иван Брушвит, Прокопий Климушкин, Борис Фортунатов и Иван Нестеров - вошли в совет министров Временного правительства.
Надо отдать должное организаторам Комуча: самые первые свои декреты они издали быстро и своевременно. Приказом № 1 от 8 июня 1918 года Комуч объявлял:
"Именем Учредительного Собрания большевистская власть в городе Самаре и Самарской губернии объявляется низложенной. Все комиссары отрешаются от занимаемых ими должностей. Во всей полноте своих прав восстанавливаются распущенные советской властью органы местного самоуправления: Гор. Думы и Земские Управы, коим предлагается немедленно приступить к работе.
Гражданская и военная власть в губернии, впредь до образования учреждений Правительством Общероссийским, переходит к комитету, состоящему из членов Учредительного Собрания, избранных от Самарской губ. на основании всеобщего избирательного права, и представителей от местных самоуправлений. Все органы, организации и лица обязаны ему подчиняться беспрекословно.
Формирование армии, командование военными силами и охрана порядка в городе и губернии возлагается на Военный Штаб в составе: начальника штаба полковника Н. Галкина, военного комиссара Румынского фронта В. Боголюбова и члена Учредительного Собрания Б. Фортунатова, которому для сего вручаются чрезвычайные полномочия.
Все ограничения и стеснения в свободах, введенные большевистскими властями отменяются и восстанавливается свобода слова, печати, собраний и митингов. Комиссариат печати со всеми служащими упраздняется. Комиссары и заведующие советскими предприятиями обязаны в 3-х дневный срок сдать все дела вновь восстановленным органам по принадлежности или назначенным Комитетом лицам. Оставившие свои посты без разрешения Комитета, не сдавши дел, подлежат строгой ответственности.
Революционный трибунал, как орган не отвечающий истинным народно-демократическим принципам упраздняется и восстанавливается Окружной Народный Суд.
Существующие советы распускаются, срок и порядок новых выборов будет определен рабочей конференцией.
Все служащие не упраздненных комиссариатов и учреждений должны продолжать свою работу на прежних условиях".


Вслед за этим сразу же приступили к вопросу об организации армии. Все понимали, что штыки дружественных чехов - это внушительная сила, но опираться лишь на одни иностранные части не может никакое правительство.
Прокопий Климушкин высказался на этот счет так:
- Наша армия будет называться Народная. Название "Народная армия" мы решили дать ей не случайно, не из моды и не из пристрастия к некоторым демократическим названиям, а вполне обдуманно, после довольно продолжительного и всестороннего обсуждения. Этим названием мы хотим подчеркнуть не только демократический её состав и происхождение, но и её назначение - служение народу, не одному какому-либо классу или группе…, а всему народу в целом, и в русском понимании этого слова, то есть низам - трудовому народу.
- Мы долго спорили о её названии, - пояснил Иван Брушвит. - Предлагались разные названия. Но  Прокопий Диомидович всех переубедил.
- Трудовой народ, - задумчиво протянул подполковник Петров. - Однако, приходится признаться, что все эти новые названия и новое мировоззрение с большим трудом усваивается мной. Кто бы мог вообразить, что офицер будет служить солдату!
- Вы уважаемый, Павел Петрович, что-то путаете! - добродушно улыбнулся Климушкин. - Офицерские звания упраздняются, но начальников и командиров никто не отменяет.
- Превосходно, господа! - Петров даже поднялся. - Воинские звания для того и существовали, что бы военнослужащие исполняли приказы вышестоящих начальников. А теперь как это возможно, если над гражданином солдатом будут стоять "гражданин начальник" и "гражданин командир"1.
- Что же в этом плохого?
- Но, позвольте! Как же без офицерских чинов формировать батальоны и полки, я уже не говорю о дивизиях и корпусах?
- Роты будут иметь командиров, батальоны тоже своих командиров. И полки. Штабы батальонов и выше - начальников. Это очень легко, потому, что любой революционный солдат определенного отряда не обязан подчиняться командиру другого.
- Может быть, может быть.., - вполголоса произнес Петров пристально глядя на Климушкина. Подполковник не хотел спорить с прапорщиком, дворянин с крестьянином, добропорядочный гражданин с каторжанином, человек с высшим академическим образованием с сельским учителем, имевшим за плечами три класса церковно-приходской школы. Вот какая существовала значительная разница между бывшим царским подполковником Петровым и ставшим заместителем председателя Комуча и министром Внутренних дел и контрразведки Климушкиным.
- Наше новое правительство имеет к вам предложение Павел Петрович, - обращаясь к Петрову произнес Вольский постукивая карандашом по бумаге, лежащей перед ним на столе.
- Какое же, господа? Извините, оговорился, граждане!
- Мы хотим поручить вам должность начальника оперативного отдела штаба Народной армии нового нашего государства - Российской Демократической Федеративной Республики. Уверены, что вы справитесь. Как вы на это смотрите, гражданин Петров? 
Подполковник Петров бросил быстрый вопрошающий взгляд на подполковника Галкина, который незаметным движением век показал: "Соглашайтесь! Это должность не хуже чем генерал-квартирмейстера!"
- Я согласен! - ответил Петров.
- Вот и замечательно! - обрадовался Вольский. - Подполковник Галкин назначается Начальником штаба и временно будет исполнять функции Военного министра. Граждане Фортунатов и Боголюбов, как народные комиссары, примут пост его заместителей и помощников. Вы, гражданин Петров, отныне переходите в  подчинение к подполковнику Галкину.
- Очень странно мне слышать то, что Галкина вы именуете прежним званием подполковник, а меня гражданином, - заметил Петров с неудовольствием, которое проскальзывало в его голосе. - Я тоже подполковник все-таки. Гражданин подполковник.
- Действительно, неувязка получается! - Вольский с трудом скрывая досаду, покрутил головой, словно спрашивая мнение остальных эсеров.
- Как можно в Народной армии оставлять царские звания? - быстро спросил Климушкин. - Тогда это перечеркивает весь смысл ее названия!
В разговор вмешался Борис Фортунатов. Этот новоявленный министр Комуча был дворянином, сыном статского советника и он не мог не понимать, как негативно среагирует офицерство, когда его станут лишать чинов и званий. Поэтому он принял сторону офицеров:
- Не перечеркивает! Добровольцы, которые войдут в ее состав, должны иметь определенное уважение к чинам и званиям. Офицеры должны стать главной и лучшей частью при ее формировании. Они - военные люди, большинство их прошло войну. Я считаю, что прежние звания нужно обязательно сохранить, но погоны в нашей армии не обязательны и даже вредны!
- Звания тоже нужно упразднить! - запальчиво возразил Климушкин.
- Офицерам, призванным в ряды Народной армии, не будет импонировать то обстоятельство, что их незаслуженно лишат воинских званий! - произнес Галкин.
А подполковник Петров заметил:
- Офицер лишается звания лишь за тяжелые преступления, свершенные против России. Какие преступления совершили офицеры, которых мы хотим призвать под наши знамена? Для любого дворянина это прямое оскорбление... Нас не поймут, господа министры! Это просто немыслимо и недопустимо!
- Совершенно верно! - жестко сказал генерал-майор Клоченко.
Члены Комуча задумались. Они, конечно, понимали, что мнение офицеров, находящихся на совещании, будет общим для широких офицерских масс и терять из-за незначительных разногласий самую боеспособную часть Народной армии им вовсе не хотелось.
Члены Комуча с тревогой ожидали ответа Климушкина, который быстро сообразил, что от его решения зависит судьба нового Правительства. И он сдался, соглашаясь с мнением большинства:
- Ну, хорошо. Офицерские и казачьи звания в Народной армии сохраняются. Но флаг Комуча должен остаться красным.
- Как у большевиков? - спросил подполковник Петров.
- Как у борцов революции! - поправил его член Комуча Иван Нестеров.
- Этот цвет знамени не будет принят населением! - настаивал Галкин.
- Вы ничего не понимаете! - начал заводится Климушкин. - Красный цвет нашего знамени - цвет борьбы за правое дело! На нашем знамени есть надпись, которая отличает нас от большевиков. "Власть народу – власть Учредительному собранию".
- Было бы лучше поднять трехцветный флаг России! - сказал Клоченко. - Когда я шел сюда, то видел в некоторых местах вывешенные царские флаги. Это противопоставляет нас большевикам.  А так, народ не понимает, кто мы. Большевиков изгнали, а флаг не поменялся. Подумают, что одни комиссары прогнали других. Да-с!
Полковник Бакич согласился с мнением генерала-майора Клоченко.
- Красное знамя, поднятое Комучем в момент восстания, - поддержал Климушкина Вольский, - является символом борьбы всех угнетенных против большевиков и немцев… Что же касается русского национального флага, то его Комитет не рассматривал и полагает его на разрешение Учредительного собрания... Мы - всего лишь Комитет, но не вся партия. Соберем созыв Учредительного собрания и обсудим этот вопрос на съезде делегатов. Пока красный флаг менять на любой другой мы не уполномочены. Но вернемся к вопросам армии... Генерал-майор Клоченко, я надеюсь любезно примет на себя временно обязанности начальника Мобилизационного отдела штаба Народной армии?
- Я не возражаю! - дал согласие тот.
- Господа, людей себе для штабной работы подбирайте сами! - отдал распоряжение Вольский. Военный штаб нашей армии будет отныне занимать это здание.
- А кто возьмет на себя общее командование Народной армией? - поинтересовался Галкин. На что получил ответ Вольского:
- Сейчас об этом рано говорить. Когда Народная армия разовьется, сформируется, тогда нами будет назначен командующий армией.
Приказ Комуча от 08.06. 1918 года за  № 2  назывался "Об учреждении Народной армии". По ее комплектации личным составом и денежному довольствию была взяты уже заранее составленные пункты, которые я излагаю ниже.
1. Армия комплектуется призывом добровольцев.
2. Минимальный срок службы — 3 месяца; каждый записавшийся на службу не имеет права оставить ее ранее этого срока под страхом ответственности перед судом.
3. Доступ в ряды Народной Армии открыт для всех граждан, не моложе 17 лет, готовых отдать жизнь и силу для защиты Родины и свободы.
4. Все без исключения, добровольцы состоят на готовом полном довольствии и получают жалование в 15 рублей в месяц.
5. В виду различных условий службы, ответственности и знаний добровольцев, устанавливаются следующие суточные деньги: рядовому бойцу — 1 рубль в сутки, отделенному командиру — 2 рубля, взводному — 3 рубля, ротному — 5 рублей, батальонному — 6 рублей, полковнику — 8 рублей, инспекторам по обучению войск — 8 рублей.
6. Сверх того, каждый доброволец, имеющий на своем иждивении семью, независимо от занимаемой должности, получает пособие на содержание семьи — 100 р. в месяц. В случае многосемейности (более 3 детей) ставка увеличивается.
7. Добровольцы, бросившие ради защиты Родины должности в общественных и государственных учреждениях, сохраняют за собой должности до окончания срока службы.
Что я могу сказать про назначенные оклады денежного довольствия армии Комучем? В общем и целом это были совсем неплохие деньги по тем временам. Даже рядовой боец отряда Народной армии свободно мог содержать на них семью из четырех человек. Для мирного времени для мужчины это был удобный выбор. Но время было тревожное, по России шла великая смута, и погибнуть в бою было проще простого. А мертвым деньги, как известно, не платили...
Вслед за этим приказом был издан Приказ по Народной армии Комитета членов Учредительного Собрания за № 1 от 8 июня 1918 года. "Об установлении для войск Георгиевской кокарды и Георгиевских знамен".
В приказе Комуча № 3 от 08.06. 1918 года населению Самары предлагалось доставлять в штаб охраны города всех подозрительных лиц, которые принимали участии в обороне Самары или были причастны к большевицкому движению и красному террору.
Но и без этого приказа уже в течение двух часов были немедленно схвачены и  арестованы более ста сорока человек. Не все они попали в тюрьму, многие были расстреляны чехами или растерзаны разъяренной, неуправляемой толпой бывших царских чиновников, купцов и лавочников.
--------------------------------------------
1. Во времена Временного правительства было принято новое обращение офицера к солдату, которое стало звучать: "Гражданин солдат".


Глава 22. Штабс-капитан Вырыпаев.

"... Все, кто будет вести агитацию против Советской власти, и распространять ложные и нелепые слухи, в случае поимки на месте преступления будут беспощадно расстреливаться".
Из постановления Пермского ЧК от 8 июня 1918 года.

08 июня 1918 года. 03 часа 30 минут по местному времени. Город Самара.

В эту тревожную ночь в Самаре мало кто лег спать. Многие жители были напуганы, так как не знали, чего им ждать от чехов. Другие искренне молились, прося у всех святых помощи и защиты. В частности евреи ожидали погрома. Но многие, очень многие с нетерпением ожидали свержения ненавистной власти большевиков. Таких было не меньше половины населения Самары. И это вполне объяснимо. За эсеров по стране голосовало чуть меньше сорока пяти процентов избирателей России, а в Сибири эта цифра достигала почти девяноста процентов. Кроме того противники большевиков были кадеты и черносотенцы. Все фабриканты, промышленники, купцы и многочисленные приказчики, актеры и учителя, чиновники и многие рабочие, лишившиеся стабильного заработка после событий октябрьского переворота, желали свержения власти большевизма.
Штабс-капитан Вырыпаев, следуя приказу штаба подполковника Галкина, с одиннадцатью своими людьми вооруженными револьверами и двумя винтовками под покровом ночи пробрались к артиллерийским складам. К счастью их никто не охранял. Легко были сбиты навесные замки, и контрреволюционная группа проникла на территорию складов. У орудий, хранившихся на складах, отсутствовали замки, что делало их непригодными для боя. Белые разбежались по складам в поиске замков и снарядов. К счастью случайно кто-то где-то обнаружил один замок к трехдюймовому орудию. Нашлись и подходящие снаряды.
Вырыпаев, оставшись караулить возле входа складов вдруг с удивлением обнаружил, что действия его группы не остались незамеченными. В темноте, в некотором удалении, мелькали какие-то силуэты, но кто эти люди, организовавшие за ним слежку он не знал.
- Помощь не потребна? - спросил какой-то мужской голос. Говорившего видно не было, поэтому Вырыпаев осторожно ответил:
- Помощь нам нужна...
- А что делать-то нужно? - и из темноты появился здоровый молодец в цветастой рубахе навыпуск. - Люди опасаются, что большевики на бронированных автомобилях пойдут обратно на Самару.
- Орудие надо выкатить со склада, - с облегчением произнес Вырыпаев. - Пушку поставим, а там уже наша забота. Мы артиллеристы, своему делу обучены.
- Вот, значит что! - протянул молодец. - Это мы враз!
И скомандовал в темноту:
- А ну-ка взяли!
Человек десять людей, скрывавшихся в темноте, сообща с артиллеристами Вырыпаева облепили орудие и  дружно выкатили его со склада на Сапекинское шоссе. Вокруг него как-то незаметно собралась многочисленная толпа обывателей. Вид у большинства их был празднично-ликующий и все-таки немного тревожный, так как они боялись появления красных. Чтобы успокоить взволнованных людей, Вырыпаев навел орудие на ближайшую возвышенность шоссе, до которой было полторы-две версты. Своим молодым артиллеристам он быстро объяснил, кому и как нужно было действовать во время стрельбы. Зарядный ящик, полный снарядов, был при помощи обывателей тоже подтянут к орудию.
Томительно тянулись минуты ожидания. К семи утра к Вырыпаеву начали прибывать и другие члены его группы, которых он направил занять казармы бывшего пятого конно-артиллерийского дивизиона, что около трубочного завода. В казармах у красных было отделение Совета народного хозяйства с забытыми в конюшнях лошадьми, числом более сотни.
В городе уже вовсю шла стрельба, в шум от одиночных выстрелов винтовок добавлялись пулеметные очереди. Члены противобольшевистской организации Галкина совместно с чехословаками занимали наиболее важные пункты в городе.
Высланным Вырыпаевым ординарцам в штаб-квартиру за директивами Галкин ничего определенного не смог сказать, кроме того, что "сейчас формируется правительство". Вскоре команда штабс-капитана Вырыпаева перебралась со своим орудием с Сапекинского шоссе в конно-артиллерийские казармы. Вырыпаев тут же разослал, куда можно, своих людей для направления желающих вступить в его отряд.
Случайно артиллеристы Вырыпаева нашли еще одно орудие и склады с амуницией, сбруей и обмундированием, так что после лихорадочно спешной пригонки у него уже были готовы два орудия с зарядными ящиками, полный комплект орудийной прислуги и даже небольшая команда конных разведчиков.
Часов в 10 утра, когда бои в городе затихли и красные прекратили сопротивление, Вырыпаев поехал в город разыскивать подполковника Галкина. По дороге он заехал к бывшему в начале войны начальником пятого конно-артиллерийского дивизиона генералу Дмитрию Яковлевичу Миловичу, который перед революцией уже командовал кавалерийской дивизией. Вырыпаев служил прежде под его начальством. Поэтому он попросил Миловича помочь нарождающейся армии своим знанием и опытом в такой важный момент. Милович был первоклассным артиллеристом, наверное, единственный человек в Самаре, окончивший Михайловскую артиллерийскую академию на отлично. Но генерал почему-то оказался совсем не в курсе происходящих событий, и по поводу происходящего высказал самое пессимистическое мнение, ответив Вырыпаеву:
— Мне жаль разочаровывать вас, но... Из вашей сумасбродной затеи, господин штабс-капитан, ничего путного не выйдет! Эсеры и их правительство - неверный шаг для русского патриота. Не могу я сражаться за Отечество под красным флагом...
Генерал-майор Милович, которому на данный момент времени исполнилось сорок восемь лет, вовсе не собирался оставаться сторонним наблюдателем в гражданской войне, как это неверно расценил Вырыпаев. Спустя несколько дней генерал уедет из Самары на восток. В Омск, где зарождалось будущее российское правительство. И там он будет воевать в рядах армии адмирала Колчака.
И все-таки к 12 часам дня повсюду уже расклеивались воззвания нового правительства с приглашением записываться добровольцами в Народную армию; в здании женской гимназии были объявления по отделам и родам оружия. Коридоры гимназии были заполнены молодежью. Пройдя к заведующему артиллерией генерал-майору Клоченко, Вырыпаев нашел некоторых знакомых, среди которых были соратники по минувшей войне.
Генерал-майор Клоченко тут же объявил штабс-капитана Вырыпаева командиром 1-й отдельной конно-артиллерийской батареи Народной армии и просмотрел список его ста добровольцев, из которых конно-артиллеристов было пять. Остальные же из записавшихся принадлежали ко всем родам оружия в бывшей Российской армии: были авиаторы, моряки, саперы, а больше — зеленая учащаяся молодежь.
- В вашем списке штабс-капитан есть два капитана и два подполковника, - заметил Клоченко. - Люди, которые старше вас возрастом и чинами.
- Да, я испытываю определенную неловкость, господин генерал, - сознался Вырыпаев. - Однако в армии должность превыше чина и это меня уравнивает с ними.
- Да, вот что, - сказал Клоченко. – в вашем списке значатся мичман Мейрер Генрих Александрович.
- Так точно! – согласился Выпыпаев. – Преданный нашему делу человек. Вполне надежный. Знаю его четыре месяца. Он состоял в моем десятке, когда мы вынуждены были скрываться от большевиков.
- Да, похвально, что вы так аттестуете своего друга, - ответил генерал. – Я собственно хочу вам сказать, что мичману Мейреру и мичману А.А. Ершову из вашего списка не место в полевой артиллерии. Поймите меня, штабс-капитан, нам нужен флот и знающие морскую науку люди, которые смогут им командовать. У нас моряков-офицеров намного меньше, чем артиллеристов.
- Понимаю, - с некоторым неудовольствием произнес Вырыпаев, но он, будучи волжанином, прекрасно понимал, что генерал говорит правильно. Поволжские города, не защищенные со стороны реки, будут находиться под угрозой нападения.
- Пришлите их обоих ко мне, как только увидите, - закончил разговор Клоченко.
Не задерживаясь, Вырыпаев уехал в казармы. Но мичманов там не застал. Оказалось, что они уже ушли в штаб. Вырыпаев назначил там командный состав, и приступил к разбивке орудийной прислуги, оказавшейся в большинстве из учащейся молодежи, не имеющей понятия об артиллерии. Была выделена команда разведчиков в 25 человек, состоявшая главным образом из студентов и прапорщиков военного времени. Об этом по телефону он доложил генералу Клоченко, который приказал ему как можно скорее прибыть снова в город, к штабу Народной армии.
Пришлось немного повозиться с необъезженными в групповой запряжке конями, часть которых недавно была реквизирована большевиками у местной буржуазии. И в пять часов вечера два орудия и два зарядных ящика с полным количеством номеров (артиллерийская прислуга) и с усиленной командой разведчиков стройно шли по главным улицам города.
Конечно, опытный глаз не мог бы не заметить множества недостатков, которые были в конно-артиллерийском взводе, подошедшем к штабу Народной армии. Но тогда мало кто о недостатках думал. Вышедший на улицу генерал Клоченко и многие чины штаба армии буквально ликовали при виде войсковой части новой Русской армии. Ликовала и толпа, и все отдельные люди, шедшие навстречу идущей батарее, песенники которой стройно пели:
- Вспоили вы нас и вскормили,
Отчизны родные поля.
И мы беззаветно любили
Тебя, святой Руси земля...
Солдатам новой армии Комуча приветливо кланялись, махали платками, дружелюбно улыбались совершенно незнакомые люди. Эти приветствия, восторженные улыбки и дружелюбные взгляды в сторону молодых и неопытных добровольцев, укрепляли их веру и все они не задумывались были готовы отдать свои жизни за спасение Родины.
Вечером того же дня было назначено общее собрание, которое ничего определенного не выяснило, за неимением каких-нибудь приблизительных данных. Все собравшиеся, может быть помимо воли и желания, стали перед актом свержения советской власти и сознавали, что теперь, угодно или не угодно, нужно было действовать. А часть не в меру энергичных людей, охваченных паникой, подались в Сибирь. И были такие, которые направились в сторону Саратова.


Глава 23. "Розовые" у власти.

"Комитет действовал диктаторски, власть его была твёрдой, жестокой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами гражданской войны. Взявши власть, в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы глубоко это осознаём. Мы не могли её избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка, только хуже".
Владимир Вольский, министр Комуча.

08 июня 1918 года. 12 часов 34 минуты по местному времени. Город Самара.

К двенадцати часам, когда в городе затихла стрельба, улеглись страсти и почти прекратились погромы, Комуч, находясь в здании городской думы и только месяц спустя принявший решение сделать своей постоянной резиденцией особняк Наумова, выпустил обращение к гражданскому населению, где подчеркивал всю важность и значимость индивидуального выбора каждого из его представителей:
"Большевицкая власть низвергнута. Большевицкая власть трусливо покинула город... Но, граждане, в других городах эта власть еще сильна. Если мы не сметем ее там, то она сметет нас... Борьба еще велика. Всех, кому дороги идеи народовластия..., кому дороги целостность и независимость России, мы призываем встать под знамена Учредительного собрания. Каждый человек будет дорог и неоценим".
Объявления в Самаре расклеивались повсюду: на стенах зданий, театральных тумбах и заборах.
Беря власть в свои руки, Самарский Комитет знал, на что он шел.
Вступая в борьбу с большевиками, Комитет членов Учредительного Собрания ясно сознавал всю ответственность за начатое дело, но он считал эту борьбу неизбежной, прежде всего, для защиты родины против германского империализма. Большевики подписали позорный, или, как тогда выражались руководители большевицкой иностранной политики, "похабный" мир в Брест-Литовске, приглашали в Россию германских капиталистов, возвращали им конфискованное имущество, давали им концессии и превратились в прямых исполнителей воли немцев. Граф Мирбах чувствовал себя полным хозяином в Москве, а представитель советской власти Иоффе униженно добивался в Берлине приема у Вильгельма. Украина, юг России, Польша, Финляндия, прибалтийские провинции были в руках у немцев. Брест-Литовский мир нанес тяжкий удар политической и экономической независимости России и перспективой восстановления низвергнутой монархии и возвращением помещиков создал угрозу всему будущему русского народа. На смену деспотизму и произволу большевицкой власти должны придти органы правильного народного представительства и народной воли, которые сплотят остатки сил для спасения нации, великих завоеваний нашей революции и защиты цивилизации против варварства
Самарскому Комитету пришлось строить армию и государственную жизнь буквально на поле сражения, без выкованного, точно действующего гражданского и военного аппарата, при предательской политике буржуазных группировок в государственных образованиях, существовавших в это время в тылу Самарского правительства. Новой власти приходилось строить все наспех, нередко спешно изменять свои стратегические планы, быстро импровизировать специальные мероприятия, весьма часто недооценивать реальное соотношение сил и испытывать предательские удары с совершенно неожиданной стороны. Сословные домогательства промышленников, помещиков, старорежимных бюрократов и военщины в необычайно сильной степени тормозили успех мероприятий новой власти, а сконцентрировавшаяся около Сибирского правительства антидемократическая реакция ставила Комитет перед необходимостью готовиться к борьбе на два фронта — против большевиков и против сибирских контрреволюционеров.
Весьма показательно, что Самарский Комитет не считал себя полновластным. Полная власть, по мнению членов Комитета, принадлежала только "хозяину земли русской", — Учредительному Собранию. Комитет считал себя как бы душеприказчиком разогнанного большевиками Учредительного Собрания и основной своей задачей ставил созыв Учредительного Собрания для утверждения в России полного народовластия. Не считая себя обладающим полнотою власти и откладывая решение наиболее существенных вопросов русской жизни до Учредительного Собрания, Самарский Комитет не проявлял особой воли к власти в отношении к все более и более поднимавшей голову военщине, страдал роковой дряблостью, в отношении к работе сил, враждебных демократии и социализму, допускал непозволительную терпимость, при вполне определившихся требованиях быстрого, ни перед чем не останавливающегося проявления власти, чувствовал себя неуверенным и нередко обуреваемым сомнениями, возможно ли демократии применять меры насилия, нужно ли во время напряженной борьбы с большевиками ограничить свободу слова, собраний и т.д. Во всем этом было много и от непривычки к власти, и от политического романтизма, и от наивной веры в возможность "широкой коалиции" и в неизбежность "общенационального" фронта для всех активно боровшихся с большевиками, но в то же время далеко расходящихся между собой по своим социальным устремлениям, политических группировок1.


Комуч, в первый же день своей власти, выбросил над своим зданием красный флаг. Большинство населения отнеслось к этому акту его с недоумением, обвиняя Комуч в большевизме и тому подобных грехах. Некоторые даже встретили появление красного флага грубыми выкриками вроде "Долой эту красную тряпку!".
Но Комитет и в этом вопросе проявил большую настойчивость.. Комуч полагал, что то, что делали большевики, разогнав Учредительное собрание…, есть, по существу, контрреволюция. Борьба Комуча есть борьба за возвращение народу его свобод и, следовательно, есть по существу борьба революционная. Символ революции – красное знамя. Вот почему именно красное знамя мы выбросили на своих зданиях. Этим фактом мы хотели подчеркнуть как перед своими друзьями, так и перед своими врагами, характер нашей власти и нашей деятельности и характер всей дальнейшей нашей революции2.
Первоначальный состав Комуча состоял из пяти человек: Вольский, Брушвит, Климушкин, Нестеров, Фортунатов. Из них Фортунатов все время, дни и ночи, проводил на фронте, появляясь в Самаре лишь изредка наездами, на два-три часа, для разрешения опять-таки некоторых вопросов, выдвигаемых фронтом. И.П. Нестеров с первых же дней волжской борьбы занялся казачьими делами и так же все время был в отъезде — то в поезде в Уральск, то в поезде в Оренбург; И.М. Брушвит, в качестве нашего присяжного дипломата, большую часть времени в первые дни проводил в разъездах и переговорах то с чехословаками, то с сибиряками, то с местными общественными и финансовыми кругами, отдаваясь внутренней работе Комуча лишь на половину.
Таким образом, вся внутренняя работа Комуча — законодательная, организационная, политическая и даже техническая — легла в первый момент всею своею тяжестью, по преимуществу, на плечи двух членов Комуча — на В.С. Вольского и П.Д. Климушкина. Как бы ни были талантливы и энергичны названные лица, все же справиться им со всею работой было чрезвычайно трудно.


8 июня в штаб полковника Дутова была отправлена телеграмма:
"Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания, поздравляя с победой, горячо приветствует доблестное войско бойцов за возрождение поруганной Родины, за право и свободу. Да здравствует свободное вольное казачество! Да здравствуют его избранники! Уполномоченный член комитета выехал в Оренбург.
Члены комитета: И. Брушвит, П. Климушкин, В. Вольский, И. Нестеров.
Управляющий делами комитета Дворжец".

После этого члены Комуча все впятером на чешском автомобиле под охраной чешских легионеров торжественно отправились из городской думы в Театр-цирк "Олимп". Там намечался крупный митинг. Военные не пошли следом за членами нового правительства. Им предстоял нелегкий день и не менее напряженная работа.
На улицах Самары было полно праздношатающегося народа. Возбуждение на лицах людей еще не угасло, все ждали перемен к лучшему. Фабриканты, промышленники, лавочники, приказчики, бывшие офицеры царской армии, франты и банкиры вместе с женами и детьми приветливо раскланивались проходившей по улицам города процессии нового Самарского правительства. Некоторое неудовольствие вызывал только вид чехословакской охраны. Зажиточные слои населения желали бы увидеть вместо белочехов российские войска, но своей армии Комуч еще не имел. Партийная дружина эсеров, вооруженная винтовками и наганами - сто человек - мало походила на солдат. Она всем своим видом напоминала наспех собранное гражданское ополчение.
По дороге в зданию театра "Олимп", эта эсеровская дружина успела отличиться, арестовала какого-то человека, приняв его за красного комиссара. Несчастный доказывал, что он не большевик, а кустарь-сапожник. Ему возражали, что он - комиссар, и это случилось именно потому, что одет он был в черную кожаную куртку. Тот клялся, что давно носит такую одежду и никогда не придерживался платформы Советской власти. На его счастье в толпе нашлись люди, которые заступились за незадачливого кустаря, подтвердив его слова. Его тут же отпустили, посоветовав впредь своим видом не вызывать неприязнь бдительных патрулей.
Как видно из этого эпизода, о черных кожаных куртках коммунистов в Самаре уже были прекрасно осведомлены. А известна ли вам история появления этих черных кожанок в разгар революции?
В начале 1918 года в Санкт-Петербурге были захвачены склады с английским обмундированием для летчиков. В число найденного обмундирования входили именно кожаные куртки. Их тут же решили раздать комиссарам и коммунистам, истинным борцам за свободу. Таким образом, черные кожанки не достались простым солдатам и рабочим, став символом и отличительной особенностью большевиков и чекистов. И лишь после окончания Гражданской войны их заменила утвержденная правительством форма РККА и ГПУ.
- Да здравствует истинно народное правительство! - кричала разряженная толпа. Иногда в галвате голосов можно было услышать:
- Самара - новая столица России! Ура!
Да, этот факт действительно имел место.
В дневнике кадета А.Г. Елшина мы можем прочитать следующею запись: "Благодаря чехословакам в Самаре нет большевиков и их власти. Перед Самарой встал вопрос о создании иной, новой власти. Речь идет не о создании местной власти, долженствующей обслуживать только местной работой и местных нужд… Самара не сможет остаться в стороне от общерусского дела. С одной стороны, большевики не оставят ее в покое. С другой, мы сами не можем остаться простыми зрителями всего происходящего в России, не можем безучастно смотреть на явную гибель и разрушение государства. Поэтому нам предстоят задачи общегосударственного выздоровления и строительства. Мы не можем не взять на себя почин в этом деле".
Местные кадеты выработали следующие задачи: "Свержение большевиков повсеместно, организация армии для защиты от немцев, восстановление государства и возрождение хозяйственной жизни. Эти задачи не классовые и тем паче не групповые и не партийные… Поэтому во власти должны участвовать все партии, стоящие на государственной точке зрения. Здесь нет места элементам большевистским и интернационалистически настроенным,… ибо и те и другие начали свою интернационалистическую карьеру с борьбы против своего государства и с его разрушения".


Особняк Курлиных стал штабом чехословацких легионеров. Там разместились не только их военные службы, но и контрразведка.
Комендантом Самарского гарнизона из чехов и начальником контрразведки стал Карел Ребенда. Его первым помощником был назначен чех капитан Глинка, который очень плохо говорил по-русски, поэтому не мог обходиться без переводчика. Еще три человека составили окружение Ребенды. Это Данилов, бывший полицейский пристав третьего участка в Самаре, поляк Журавский из чешского эшелона и господин Босятский, о котором мне почти ничего не известно.
Данилов потом частенько спускался в подвал к заключенным.
- За что арестованы? – спрашивал Данилов.
- Сам не знаю, за что, - отвечал заключенный.
- Где вы живете?
- У Постникова оврага.
- А…а! Значит большевик!
У Данилова была своя логика, которая подсказывала ему всегда одно и то же. Если человек живет в рабочем районе, то он всегда большевик.
- Кто вы такой? – спрашивал он другого арестанта.
- Я - латыш!
- Ну, значит, тоже большевик. Два раза большевик.
Для Данилова латыш и большевик были слова синонимы. Конечно, не все латыши поддерживали советскую власть. Часть их проживала в Самаре еще до революции, а некоторые бежали туда от немецкой оккупации. Но если в контрразведку приходит письмо следующего содержания, то не применить репрессий против латыша было просто невозможно.
"Квартиру в моем доме снимает латыш Михельсон, рабочий с трубочного завода, состоявший в то же время в Красной армии и бежавший вместе с большевиками в день взятия ее чехословакскими войсками. По слухам, Михельсон был в числе конвоиров, конвоировавших украденное из Государственного банка золото. После Михельсона в квартире осталась вся его семья и еще постояльцы. Все они латыши - беженцы, и конечно, они все, как и Мехельсон, есть ярые большевики... В виду всего вышеизложенного, прошу Штаб охраны, не найдет ли он своей властью удалить из моего дома всех указанных квартирантов в возможно продолжительный срок в более подходящее для них место. Поясню, что при этом, я не имею никаких материальных выгод при сдаче квартиры новым постояльцам".
Население не любило большевиков. Вот такие, например, доносы поступали в Штаб охраны города от граждан Самары.
"Бывший член городского исполнительного Комитета Петр Львович Дьячков (ярый большевик), разыскиваемый со времени переворота Штабом охраны, в настоящее время находится в Самаре, но сильно укрывается где-то на даче в районе Аржановской дачи до Постниковой, куда к нему ходят его жена, приносящая ему провиант, шурин Николай Вертоградов и его мать Вертоградова... Они и Кузнецова при большевиках посещали различные заведения комиссародержцев. И сейчас ведут усиленную агитацию против Учредительного собрания и надеются на переворот в пользу большевиков, чтобы устроить "Варфоломеевскую ночь"...Мой отец Петр Ковалев был в свое время арестован по личному распоряжению Дьячкова. Александр Ковалев".
"В нашем мусульманском обществе имеется мусульманский провокатор Абас Галиев, а в сыскном отделении   "Пятница", сейчас говорит, что он демократических партий и зовет много наших татар вешать богатых евреев и грабить буржуазов и отнимать у них имущество..."

Из подвалов Ребенды, из вагонов чехословакской контрразведки редко кто выходил... В штабе охранки Учредительного Собрания официально арестованных было очень немного. Но имели место словесные доклады начальнику охраны, которым был назначен П.Д. Климушкин, о том, что за истекшую ночь было ликвидировано собрание большевиков, ликвидирован заговор, обнаружен тайный склад оружия. В результате этих "ликвидаций" арестованных не прибавлялось, а если вопрос задавался, то получался ответ, что было оказано сопротивление и "в результате перестрелки все участники были убиты". В то же время с нашей стороны не было даже раненых...3

- Сегодня, - докладывал Климушкину прапорщик А.П. Коваленко – Снова случился побег заключенного из-под стражи.
- И что же?
- Убит большевик, будь он неладен! – оправдывался Коваленко. – Совсем убит!
- Опять убит?
- Наповал!
- Отчего же его, Александр Петрович, не пытались задержать?
- Пытались. А он быстрый оказался, шельмец! Как припустил…
- Вчера двое бежали, сегодня – один, - вздыхал Климушкин. – Только странно все это! У вас все заключенные, едва оказавшись на самарских улицах под конвоем, сразу пытаются сбежать! Я думал, они все от голода еле ноги таскают.
- Большевики! – глубокомысленно заявлял Коваленко. – Странные люди. Может воздух с Волги на них так действует освежающе. Наглотаются воздуха и бегут…
Климушкин конечно догадывался, что его обманывают. Но закрывал на это глаза. За короткое время он хорошо усвоил, что большевиков уговорить или убедить невозможно. Они оказались врагами, которых можно лишь уничтожить физически.
В действительности никаких побегов почти не было. Конвоиры просто вскидывали винтовки и стреляли заключенным в спину. И делали они это на улицах Самары, иногда даже в присутствии невольных свидетелей. Бежать заключенные даже не пытались. Такова психология подавляющего большинства людей, рассуждающих так: "Как я могу бежать, если я арестован?"
Но отдельные большевики ушли в подполье и продолжили борьбу. Уход из Самары большевиков не означал, конечно, что в Самаре и ее губернии, а также в других освобожденных местностях, не оставалось более большевиков и их тайных сторонников. Эти элементы не могли оставаться безучастными зрителями поражения и падения их власти, и укрепления враждебной им силы. Пред ними стояла ясная и определенная задача: оставаясь на территорию Комитета, сеять смуту в населении и разрушать материальные и духовные силы новой власти. Развить это дело до необходимых им размеров элементы эти не имели сил и возможности. Но для них был не безразличен и частичный успех в этом направлении. Средствами к тому, как обычно у большевиков, были провокации, подстрекательства и возбуждение к непорядкам и восстаниям, шпионаж, умышленное истребление и порча средств сообщения, военного снаряжения и вооружения и продовольственных материалов. Такое положение требовало от Комитета принятия мер предосторожности. Объявление политической и иных форм свободы не означало создания условий для безнаказанной деятельности такого рода элементов. Поэтому, было необходимо обезврежение их. В условиях борьбы таким средством могла быть только изоляция их, а в иных случаях и принятие более действительных репрессивных мер. Поэтому уже к 20 июня Комитет вынужден был объявить о предании за вышеуказанные виды преступления военному суду. Необходимость самообороны диктовала и предупредительные меры в виде арестов и содержания их в местах заключения4. А в связи с этим положением командование чехословацких революционных войск издало такое воззвание к населению Самарской губернии:
"К нам поступили за последнее время разные заявления, и донеслись слухи, что определенные темные слои населения, не могущие привыкнуть к новым демократическим порядкам, и думающие, что опять возвратится былое время комиссародержавия, требуют освобождения арестованных комиссаров и угрожают кровавой расправой населению. Мы категорически заявляем, что чехословацкие революционные войска за всякое чрезмерное требование и нарушение спокойствия общественной жизни будут  жестоко карать военной силой и не потерпят ни малейшего сопротивления, с чьей бы стороны оно ни исходило".

Пока военные занимались организацией армии, параллельно с этим создавался эсерский Штаб Охраны Города Самары.
В функции штаба определили: защита власти Комуча, поддержание порядка в городе, защита личной и имущественной безопасности граждан, укрепление власти Учредительного собрания. При штабе охраны будет существовать воинская дружина. В составе штаба должно быть три отдела: административный, юридический и хозяйственный. Штат штаба охраны должен состоять из офицеров бывшей царской армии. По штату определили их число: 34 служащих и 48 дружинников.
В Штаб охраны города вошли А.П. Коваленко, А.М. Крустинсон, Д.В. Троицкий, штабс-капитан Н.И. Аскалонов, подпоручик А.И. Поваляев, прапорщик И.В. Летягин, сын разорившегося заводовладельца, прапорщики: Спрингович Иосиф Александрович,адъютант штаба Дабакидзе, Губин, Егоров, Лебедев, Ятковский, Филатов, и другие.
Через несколько дней, после организации власти Комуча в городе в Штаб охраны Самары тоже стали поступать многочисленные анонимки.
"В мещанском поселке, угол Озерной и Московской, в доме Котянина или Котяниной, укрывается какой-то комиссар с красноармейцами, дней пять тому назад привезли к нему плюшевую красную мебель и ежедневно привозят парное мясо".
Только в июне месяце в Самаре были арестованы свыше двух тысяч человек. Для заключенных в нескольких верстах от города, на станции Кряж, был создан лагерь для военнопленных, где они находились под открытым небом под охраной из чехословаков.
В числе арестованных были жены большевиков: Цюрупы, Кадомцева, Юрьева, Мухина, Брюханова. Была арестована и Серафима Дерябина.
По предложению Я.М. Свердлова, лишь часть этих женщин были обменены на заложников, указанных Комучем, которые находились в советских тюрьмах.
Но далеко не все большевики, попавшие в тюрьму при власти Комуча были немедленно расстреляны. Например, П.Х. Гладышев, взятый в плен при Липягах, И.П. Трайнин, арестованный в Самаре как подпольщик, А.А. Масленников, защитник штаба большевиков в боях за город и многие другие.
На "территории Учредительного собрания" существовали две контрразведки: русская и чешская. Русская была довольно плохо организована и потому проявляла себя сравнительно мало. Чешская была организована гораздо лучше и потому очень болезненно давала себя чувствовать населению. Обыски и аресты применялись контрразведками весьма широко, и часто людей хватали направо и налево без сколько-нибудь достаточных к тому оснований. Бывали  поистине поразительные случаи.
Однажды поздно ночью я вернулся с заседания правительства домой. Я жил в гостинице "Националь", где помещались члены правительства, члены Учредительного собрания и вообще все власть имеющие люди. Открыв ключом, дверь своего номера, я невольно остановился в изумлении: все вещи из моего номера исчезли. Исчезли не только мой чемодан, книги, лежавшие на столе, и бумаги, сложенные в столе, но даже моя постель, даже свечка, стоявшая на столике у постели. Комната была совершенно чиста. Пораженный непонятным исчезновением всего моего имущества, я обратился за разъяснением к швейцару. Швейцар заявил, что приходила чешская контрразведка и забрала все мои вещи. Я поднял скандал и вызвал к телефону начальника контрразведки. Когда я назвал себя и потребовал объяснений, в контрразведке началось движение. Начальник последней заявил, что произошло недоразумение, и что вещи мне немедленно будут возвращены. Часа через два, уже почти на рассвете, вещи мне, действительно, доставили, причем молодой чешский офицер, явившийся с моим имуществом, в ответ на резкое замечание с моей стороны, только свистнул и беспечно прибавил:
- Ну, это еще что! Вышла ошибка, только всего. Голова ни у кого не свалилась. Бывает хуже.
Если такие случаи возможны были с членами правительства, то легко себе представить, каково приходилось рядовому обывателю5.

А в это время в Москву неслась тревожная телеграмма, отмечая тяжелое положение Советской власти в Поволжье и на Урале:
№ 044, город Троицк. 8 июня 1918 года. 16 час. 35 мин.
Мятеж против Советской власти, поднятый чехословаками в Челябинске, разрастается, ввиду раздачи захваченного ими в Челябинске значительного количества оружия офицерам белой гвардии и казачьим станицам. В Челябинске скопилось больше тысячи офицеров, все продолжают прибывать. Составлен первый ударный батальон в 800 офицеров. Казаки всего Челябинского и части Троицкого уездов уже открыто примкнули к мятежу, получили оружие. Чехословаки стремятся постепенно отходить от мятежа, заменяя себя русскими. Разгромили Совет, его ответственные представители расстреляны, повешены самосудом, уничтожены. Образовано временное правительство офицеров, присяжных поверенных, буржуев. Национализированный в пользу увечных воинов и безработных кинематограф возвращен владельцу-богачу. Профессиональные союзы разгромлены. Город передан власти казаков-стариков, работающих по всем правилам дореволюционного времени, царствуют грабежи, насилия. Засеянные крестьянами поля переданы кулакам и помещикам. Железнодорожная организация разгромлена.
Председатель и его товарищи расстреляны. Троицк своим маленьким гарнизоном обороняется от напора казаков, все более сжимающих контрреволюционное кольцо. Залежи хлеба в Троицком, Кустанайском уездах, готовые к вывозу в голодные центры, значительно повреждены, в опасности быть захваченными мятежниками. Требуется спешное напряжение всех революционных сил республики для подавления грозного мятежа, скорейшего освобождения Челябинского уезда. Необходимо в экстренном порядке направлять сюда со всех концов страны большие боевые силы всех родов оружия, с значительными броневыми придатками при опытных военных руководителях. Чехословацкое восстание принимает грозные размеры, ставящие под угрозу судьбы революции и республику. Особенности мятежа требуют наискорейшей его ликвидации. Малейшее промедление поведет к гибели Советской республики. Контрреволюция с головокружительной быстротой развивается, крепнет. Для спасения России необходимо срочно принять самые решительные всевозможные меры.
Аппельбаум.
Но и в других районах России, подвластным Москве положение становилось критическим.
В конце мая большевики жестоко подавили несколько выступлений рабочих в крупных промышленных городах, из которых назову лишь Златоуст, Тулу и Екатеринбург. А в июне комиссар ЧК приказал стрелять в безоружную демонстрацию рабочих в Колпине, которые пытались лишь привлечь к себе внимание Советских властей из-за сильного уменьшения продовольственного рациона. Такой же расстрел безоружных произошел и в Екатеринбурге. "Новая охранка", как называло ЧК население, свирепствовала.
К началу июня началась самая настоящая война крестьянства с продотрядами, которых рассылали Советы для конфискации излишков зерна в пользу голодающих рабочих. При этом крестьяне бунтовали лишь на территориях подчиненных и контролируемые Советами. Продотряды, возглавляемые любителями выпить и сквернословить, сразу повели себя по отношению к крестьянству напористо и бесцеремонно. Никто из комиссаров-грабителей не делал попыток разобраться кто в селе кулак, а кто середняк. Даже от бедняков-безлошадников требовали зерно. Комбеды, состоящие из бездельников-голодранцев оказались плохим подспорьем для продотрядов. Доктрина Маркса показала, что она не отражает сущность вещей на практике. Система уравниловки в продовольственном налоге и жестокость продотрядов вызвала не глухой ропот крестьянства, а осмысленное вооруженное противостояние. Многие крестьяне - бывшие фронтовики - вернулись домой с оружием и дали достойный отпор грабителям. Таких восстаний бушевало в центральных районах России больше ста двадцати. И это были не кулацкие контрреволюционные бунты, а всенародная крестьянская война, общая война всех прослоек деревни против засилья советской власти.
----------------------------------------
1. Архангельский В. Волжский фронт Учредительного Собрания в 1918 г.
2. Климушкин П.Д. Борьба за демократию на Волге. Гражданская война на Волге в 1918 году. Прага, 1928. С.48.
3. Об этом можно прочитать в записках управляющего делами Комитета членов всероссийского Учредительного собрания Я.С. Дворжеца.
4. С.Н. Николаев. Политика "Комуча". Сборник статей. Типография Societe Nouvеllе Editions Franco-Slаves, 1930 год.
5. Майский И. Демократическая контрреволюция. М.- Пг, 1923.


Глава 24. Главнокомандующий Каппель.

"С упразднением чинов, званий, с расформированием армии офицеры лишились всяких средств к существованию. Им просто некуда было идти, а потому каждый готов был предложить себя любому, кто давал хоть какую-то возможность служить. Другого ремесла они просто не знали".
Атаман Б.В. Анненков.

08  июня 1918 года. 21 час  49 минут по местному времени. Самара. Здание женской гимназии Межак.

- Господа! – начал свою речь генерал-майор Клоченко. – Все мы прекрасно понимаем и осознаем, что наше Отечество находится в смертельной опасности. Я бы сказал, на самом краю гибели. Большевицкая власть Советов не оставляет нам никакого выбора. У нас, господа, есть только один правильный путь – бороться за свободу России до победного конца. Иначе всех нас ждет крах империи. Император пленен большевиками и находится у них как заложник. Это великий позор для всех нас! Позор, господа! Нам нужно исправить такое положение дел в России. Срочно и незамедлительно. Да-с!
Клоченко обвел глазами слушателей:
- Мы находимся не в тупике, мы пытаемся возродить Россию. Но кто сделает это? К моему большому сожалению, члены Самарского правления Комуча почему-то не назначили главнокомандующего над нашими вооруженными силами! Это ошибка, недопустимая ошибка! Так нельзя! Кто поведет в бой нашу армию? Что мы будем делать, если нет главнокомандующего? Кто нашей армией будет командовать? Я вас спрашиваю?
- Разве в Самаре нет генералов, которые смогут взять на себя эти обязанности? – спросил подполковник Галкин. – Насколько мне известно, тут есть к кому обратиться за помощью…
- Вы обращались? – генерал-майор вперился взглядом в Галкина. – И что они вам ответили?
Галкин смешался, забормотал что-то невнятное:
- Обращались не раз… К сожалению, их ответы граничат с полным непониманием ситуации в России. Они выжидают, называют наше дело аферой… Никто из них не пожелал примкнуть к нашим рядам. В этом-то и состоит наша трудность. Нет достойных людей.
- Не пожелали? – переспросил Клоченко. – А как они мыслят дальнейшее существование? Что бы мы пришли к ним и сообщили: "Власть большевиков пала, примите над страной руководство!" Так?
- Очень к тому близко, - ответил Галкин, опуская голову. – Старые генералы пугаются перемен. Они деморализованы случившимся. Пребывают в растерянности… Может быть вы, Ваше превосходительство, объяснитесь с ними сами… Попытаетесь объяснить, что происходит…
- Подполковник, у нас нет для этого времени! – вскричал Клоченко. – Большевики вокруг! Нам нужно немедленно подавить сопротивление власти Советов, а не заниматься длительными переговорами с колеблющимися! Вы это понимаете?
Молчавший полковник Познанский вдруг вмешался и произнёс:
- А почему бы вам, господин генерал-майор, не возглавить Народную армию? – прозвучал его холодный вопрос.  – Среди нас, собравшихся, вы имеете самое высокое звание. Действуйте!
И сразу, после этих слов, наступила тишина.
Генерал-майор Клоченко замешкался, но нашёл силы ответить на такой коварный выпад:
- А что же вы сами, Михаил Игнатьевич? Хотите в стороне остаться?
- Я? – полковник Познанский не смутился нисколько. – В стороне я как раз не нахожусь, если выпущен из Самарской тюрьмы под честное слово, что бы тут присутствовать. Но армия. Нет, увольте! Я – полковник жандармерии. В военных вопросах не обучен. Сыск, контрразведка, да, это моё призвание. Но не война в открытом поле. Поэтому я не могу предлагать свою кандидатуру на пост командующего. Поймите правильно, господа офицеры.
- Но вы, полковник, боевой офицер! – произнес полковник Гибер. – Разве за сражения под Порт-Артуром вы не были трижды награждены Орденом Анны?
- Не отрицаю, - последовал ответ. – Я руководил там эвакуацией раненых. Но не командовал войсками. Это разное, господа.
Офицеры начали переговариваться друг с другом тихим шёпотом, что позволило генерал-майору Клоченко снова взять себя в руки. Он сказал:
- Господа! Я не могу возглавить армию по той, простой причине, что я – артиллерист. Хороший артиллерист. Но этого мало, господа. Я уже человек пожилой1. Война – взаимодействие всех родов войск и тут нужен обученный, грамотный офицер, который не убоится общего командования всеми родами войск. Что еще я могу добавить? Готов, невзирая на свое генеральское звание пойти в подчинение любому выбранному главнокомандующему, пусть даже ниже меня по званию. С удовольствием и радостью готов принять свои обязанности над всей артиллерией полка или выше.
Офицеры промолчали, услышав эти слова. Генерал-майор Клоченко, продолжая председательствовать на собрании, спросил:
- У нас мало времени. Кто возьмет на себя командование? Начнем, пожалуй, опрос… Подполковник Солодников2? Может быть, вы, возглавите нашу армию?
- Увы, считаю, что недостоин такой высокой чести.
Генерал-майор Клоченко пробежал взглядом по лицам офицеров. Начал вызывать всех по очереди:
- Полковник Федоров3?
- Не могу, господин, генерал-майор!
- Полковник Пузыревский4?
- Отказываюсь… Не просите…
- Полковник Гибер5?
- Господа, нет-с…
- Полковник Бакич?
- Не могу, Ваше превосходительство! – Бакич отрицательно покачал головой. – Не готов к такой ответственности перед Отечеством. Не знаю…
- Полковник Воинов6?
- Я, Ваше превосходительство, прошу меня извинить, но я всего лишь инженер, носящий военную форму… Строить фортификационные сооружения или укреп районы я бесспорно смогу, но командовать войсками…
- Подполковник Гвоздев?7
- Не осилю, Ваше превосходительство!
- Понимаю вас. Полковнику Мячкову8 я тоже не предлагаю это назначение. Знаю, он – артиллерист, как и я. Поэтому его ответ мне известен заранее… Подполковник Петров? Но вы-то, стоящий в истоках антибольшевицкого заговора? Неужели и вы тоже откажетесь?
- Откажусь, - не стал кривить душой Петров.
- Что ж? Нет никого желающих? – во взгляде генерал-майора Клоченко пробежало недоумение, - господа, как же? Где голоса добровольцев, почему их не слышно?
- Господа офицеры, видимо никто из вас не хочет принять на себя роль главнокомандующего? – насмешливо произнес пехотный капитан Борис Бузков, офицер у которого храбрость соперничала с дерзостью, он будет ранен в Гражданскую войну шесть раз. – Я не прочь возглавить армию, но моё невысокое звание и опыт не позволяет мне вызываться на пост командующего.
- Командовать армией, которой еще нет? Так с места, в карьер! Немыслимо! – воскликнул полковник Фирфаров9. – В армии, которую мы пытаемся создать в большинстве зеленая молодежь. Почти нет фронтовиков. Нет опытных офицеров.
- Но, положим, опытные офицеры имеются! – заметил капитан Бузков, в обязанности которого возлагалось командование первым сформированным пехотным батальоном Народной армии.
- Может быть, господа, нам следует тянуть жребий? – спросил полковник Багрецов10.
- Это смешно! – сказал полковник Гибер и несколько голосов его поддержали. – Недопустимое дело, жребий!
- Это грустно! – ответил генерал-майор Клоченко. – Нет, господа, это даже позорно!
Но ему никто не успел ничего возразить, потому, что дверь в кабинет открылась, и в нее вошел почти никому незнакомый офицер. Одет он был в офицерский френч, кавалерийские рейтузы и высокие хромовые сапоги со шпорами.  Этого офицера знал тут лишь подполковник Галкин, и подполковник Петров, который на протяжении всего совещания не проронил ни слова. Этот вошедший офицер был никто иной, как сам подполковник Каппель.
Следом за Каппелем, в кабинет вошел я тоже и остановился на пороге, обводя взглядом штаб-офицеров.
- Господа офицеры! – произнёс с воодушевлением подполковник Каппель. – Я вижу, у вас возникли некоторые трудности. Хотя я не был приглашен сюда и стоял за дверью, но все прекрасно слышал. Я выдвигаю свою кандидатуру на пост командующего Народной армией. Прошу её утвердить, если других претендентов не предвидеться!
- Кто вы такой? – спросил генерал-майор Клоченко. – Я вижу вас впервые! Представьтесь, прошу вас!
Обращаясь к Клоченко, но зная, что его слушают все, Каппель громко произнес:
- Моя фамилия Каппель! Зовут меня Владимир Оскарович. Я - потомственный дворянин и имею заслуженное в боях звание подполковник! Окончил академию генерального штаба на отлично! Почти на отлично. Участник войны с германцами. На фронте был не один год. Имею несколько орденов за храбрость, Ваше превосходительство!
- Мы вас не знаем, господин подполковник! – произнес полковник Федоров. – Согласитесь, странно, что вы являетесь, вот так, просто, и делаете заявление…
- Господа, я знаю этого человека! – послышался голос подполковника Галкина. – Большевики назначили ему оклад в 700 рублей, если он согласиться быть военным специалистом в их лагере. Но Генерального штаба подполковник Каппель категорически отверг их предложение. Из этого следует, что господин Каппель – патриот России и преданный нашему делу офицер. Вот, что мне доподлинно известно, господа!
- 700 рублей? – недоверчиво переспросил полковник Пузыревский. – Неплохое жалованье! Очень неплохое для наших трудных времен. И вы, подполковник, действительно отказались?
Правда было непонятно, насмехается полковник Пузыревский или одобряет слова подполковника Галкина. Действительно, при той дороговизне, которая существовала в России на сумму в пятьсот-шестьсот рублей было трудно прожить одному работающему. Это был кошмарный по тем временам прожиточный минимум!
- Мне не нужно жалованье от большевиков! – произнес Каппель, сверкнув глазами. – Я - убежденный монархист! Я придерживаюсь своей точки зрения и не хочу от нее отходить никаким образом! Господа, я высказал вам свое предложение! Теперь хочу услышать ваше мнение. Готовы ли вы вручить Народную армию в командование мне?
- Господа, я тоже знаю лично подполковника Каппеля, и готов поручиться за него, - встав, сказал подполковник Петров.
- Господин подполковник! – сказал полковник Фирфаров, обращаясь к Каппелю. – Вы понимаете, за что вы беретесь? Никакой армии нет, и не существует! Ее еще необходимо сформировать! Поймите, это будет очень непросто. Возможно, она никогда не будет сформирована. Но, если произойдёт что-то непоправимое, то во всем обвинят вас! Вы к этому готовы?
- Я это понимаю! – просто произнес Каппель. – Очень хорошо понимаю! Мое решение незыблемо. Какие еще будут вопросы ко мне, господа офицеры?
Манера поведения Каппеля, его умение держаться в офицерской среде, сразу разрушила стену недоверия, возникшую при появлении нового, неизвестного всем лица. Какую-то преграду устранило заявление подполковника Галкина, представившего подполковника Каппеля офицерскому собранию. После этого офицеры приняли новичка, который был с ними на равных и с интересом смотрели на генерал-майора Клоченко. Что он скажет?
Но Клоченко передал слово подполковнику Галкину, объявив:
- Господа офицеры! Я лишь председательствую на нашем собрании. Но, прошу вас заметить, подполковник Галкин уже утвержден в должности Комитетом Учредительного Собрания как временно исполняющий обязанности военного министра нового Российского правительства. Как вам известно, подполковник Галкин проявил активное участие при захвате власти Комучем в Самаре и в восстании против большевиков, командовал частями офицерского подполья. Поэтому, признавая высокую должность подполковника Галкина при новом правительстве, я прошу вас всех учесть, что решающее слово принадлежит не мне, а ему!
Галкин поднялся со своего места и сказал:
- Господин Каппель вполне внушает мне доверие! Это храбрый, исполнительный офицер, нигде и никогда не запятнавший честь своего мундира! Боевой офицер! Я согласен с его кандидатурой! Если кто-то против его назначения, прошу сейчас высказать свои контраргументы открыто! Что, возражений нет? Тогда…
Галкин посмотрел вокруг. Никто не высказался против. Не дождавшись голосов противников назначения Каппеля на пост главнокомандующего народной армией, возвестил:
- Тогда будем считать, что все решено! Подполковник Каппель будет утвержден на известную всем вам должность сегодня же! Командиры частей, которые будут сформированы в Самаре и Самарской губернии, будут в дальнейшем в подчинении у подполковника Каппеля.
- Нет, - прозвучал голос полковника Познанского. – Господа, мы решили не все вопросы.
- Что именно? – недовольно откликнулся Галкин. – Нам нужно было избрать командующего Народной армии, и мы сделали это!
- Подождите, Николай Александрович, - обращаясь к подполковнику Галкину, сказал Познанский. – Я допускаю мысль, что подполковник Каппель дворянин и тот, кем вы его охарактеризовали. Но кто такой его спутник мы совсем не знаем! Поясните нам, пожалуйста!
- Михаил Аркадьевич, - произнес Каппель, обращаясь ко мне. – Объясните господам офицером, кто вы и почему имеете честь присутствовать на нашем офицерском собрании!
Все взгляды обратились в мою сторону, но я не потерял присутствия духа. Выступать перед большой аудиторией мне приходилось и раньше.
- Господа офицеры! – объявил я. – Рабер Михаил Аркадьевич! Смею вас уверить, что я целиком принадлежу к вашему движению и я, надеюсь, вы меня поймёте правильно…
Но тут я услышал тихий шепот, который резанул меня по ушам: "Кто это? Это какой-то комиссар продавшийся большевикам и желающий втереться в наши ряды!"
Услышав такую характеристику, я сразу изменил свою учтивую речь на требовательно-гневную:
- Может быть, кому-то не нравиться моя национальность? – громко произнёс я с негодованием. – Вот, будьте любезны! Смотрите все! – я вытащил из кармана офицерского кителя свертки бумаг и развязал бечевки, которыми они были связаны. – Смотрите и читайте! Вот грамота императора Николая Второго о присвоении мне графского титула. Именной указ о присвоении мне звания Тайного советника. Вот царский указ о награждении меня орденом Андрея Первозванного! Вот грамота монарха Николая Второго о награждении меня орденом Владимира третьей степени… Мои заслуги перед Россией отрицать невозможно! Кроме всего прочего, я - подданный Британской короны, но нахожусь в ваших рядах. Довольно ли вам этого, господа?
Генерал-майор Клоченко с осторожностью принял свитки и скрупулезно изучил содержание моих бумаг.  Подняв глаза, он провозгласил обескураженному собранию:
- Господа офицеры, все верно! Подпись стоит императора подлинная, без всякого сомнения. Но кто не верит, - прошу убедиться!
Никто из офицеров не стал спорить с Клоченко и перечитывать мои бумаги. Взяв их обратно и свернув в трубочку, я сказал:
- Генерального штаба подполковник Каппель принимая должность командующего Народной армии рассчитывает и на мою силу. Я жду два полка Иркутских казаков из Сибири, который будет здесь воевать с большевиками. Я и сам лично готов принять участие в бою. Что бы вы больше не спрашивали о моем звании, то скажу, что я – Атаман походный, о чем есть соответствующий приказ, основанный на решении Иркутского казачьего круга. Да, господа, нравиться вам это или нет, я – генерал-майор казачьих войск! Но я, с этого момента и до последнего дня, буду преданным солдатом подполковника Каппеля! Клянусь ему в верности! Я и мой отряд будут верны нашему движению!
Офицеры встали, услышав мою клятву. Клятва в те времена многого стоила, особенно произнесенная при свидетелях.
- Велик ли состав ваших полков? – спросил кто-то из офицеров.
- Когда я уезжал, на призыв откликнулись две с половиной сотни людей, - ответил я. – Не много, но, наверное, добровольцев стало намного больше. Скоро к нам скоро примкнут Уральские казаки и тогда мы покажем большевикам, велик ли наш отряд!
Моя фраза "наш отряд" очень понравилась господам офицерам.
- Господин Каппель! – сказал полковник Познанский – Но вы-то как, признаете социалистическую власть Комуча?
Жандарм – всюду жандарм. Что делать? Это у них в крови что ли? А может быть, эти люди рождаются, имея какую-то особенную кровь…
- Власть Комуча я признаю, - сказал Каппель. – Честно признаюсь вам, что не охотно, но признаю. Точнее, я лояльно отношусь к этой власти… Но ведь другой попросту не существует! А всякое государство не может обойтись без власти.
- Потому, что вы монархист? – переспросил полковник Познанский таким тоном, что как будто знал про Каппеля нечто такое, что являлось непроизносимым.
- Да, - честно сознался Каппель, не обращая внимания на скрытый выпад. – Я - монархист! Только в этом я вижу единственную и правильную Власть в России. Император Николай Второй жив! Мы, если будет угодно, возможно, освободим его, и тогда над Россией взойдет новое солнце. Я только так вижу наше будущее!
- Власть должна быть твёрдой, железной, — сказал член Учредительного Собрания Борис Фортунатов, тоже присутствующий на собрании офицеров, но молчавший все время, — действующей со всей доступной ей решимостью! Об освобождении бывшего государя Николая Второго из большевистского плена мы еще поговорим. Позже. Но против вашей кандидатуры, гражданин Каппель, я не возражаю!
- С Богом, Владимир Оскарович! – произнес генерал-майор Клоченко, прослушав заявление министра Комуча. – Мы все согласны с вашим предложением. Пусть наше начинание даст бойцам волю к победе! Дело очень трудное. Вы – наш авангард! Даже штаб нашей Народной армии еще не сформирован. Нам нужно время. А кругом большевики. Действуйте, господин подполковник!
- Ура! Ура! Ура! – троекратно произнесли офицеры. Назначение подполковника Каппеля состоялось! Я был безмерно счастлив. Пока всё идет по заранее задуманному мной плану!
Комуч оказывается тоже не был равнодушен к борьбе военных. Привожу отрывок из мемуаров Климушкина.
"Приступая к организации волжского движения, мы не задавались вопросом о том, в каком направлении вести борьбу с советской властью. Нам казалось, что этот путь укажет нам сама жизнь, само движение; трудно предвидеть за месяц вперед, в каком направлении оно развернется, нужно лишь иметь чуткое ухо и зоркий глаз, чтобы определить правильную линию движения. Эту линию, думалось нам, мы определим в процессе борьбы, когда с ясностью обнаружатся хотя бы основные контуры фронта.
Однако, на второй же день после свержения большевиков, нам стало ясно, что без строго определенного стратегического плана вести борьбу невозможно; необходимо сейчас же, не взирая на некоторые отдельные заманчивые перспективы, определить основной путь движения наших военных сил, не уклоняясь ни в ту, ни в другую сторону, хотя бы отклонение и обещало некоторый временный успех.
И еще одно. До начала военных действий нам казалось, что это военное дело, а нам — штатским людям, — делать здесь нечего; оказалось совсем наоборот — с первых же дней стало ясно, что это дело по преимуществу политика, а не военного специалиста; при первых же мыслях о военно-политическом плане продвижения встало столько чисто политических соображений, политических моментов за тот или другой план, при наличии которых люди военные были беспомощны без нашего участия разобраться. Этим и объясняется, что план волжского движения был разработан, обсужден и утвержден совместно Комучем, военным штабом и командующим волжским фронтом генералом Чечеком. Не помню точно числа, когда состоялось утверждение этого плана, но помню точно, что это было вскоре же после занятия нами Самары.
План дальнейшей борьбы держался в абсолютной тайне, знали о нем лишь члены Комуча, генерал Чечек, Галкин и 3-4 лица из штаба."

------------------------------------------
1. Клоченко Ипатий Иванович (1859-1919?), генерал-майор. В армии Комуча (1918г.) был генерал-инспектором войск артиллерии. В 1919 году служил в Армии Колчака. К сожалению, сведений о его дальнейшей судьбе у автора не имеется.
2. Подполковник Солодников в недалеком будущем командовал Первым Георгиевским стрелковым батальоном, сформированным 18 июля 1918 года в Самаре. В него набирали только солдат и офицеров, имевших награждение Георгиевскими крестами. Так, что это был настоящий гвардейский батальон Белой армии. С середины июля 1918 года Солодников – начальник штаба Уфимской группировки Белых войск на Волге.
3. Полковник Федоров недолгое время был начальником штаба Первой Самарской стрелковой дивизии. Переведен осенью начальником штаба Башкирского корпуса, воюющего на стороне белых и состоявшего из двух дивизий.
4. Полковник Пузыревский был командиром первой Самарской стрелковой дивизии до середины июля 1918 года и командовал до 17 июля первым Самарским конным отрядом. С 17 июля - первым Самарским конным полком.
5. Полковник Гибер чуть позже стал командиром второго полка первой Самарской стрелковой дивизии.
6. Полковник Воинов стал начальником войсковой инженерной команды Комуча. Его помощником и заместителем был подполковник Койшевский.
7. Подполковник Гвоздев – Был позже назначен командиром первого Самарского артдивизиона армии Каппеля.
8. Полковник Мячков – Он впоследствии стал командиром первой стрелковой артиллерийской бригады,  формирование которой было завершено к 1 августа 1918 года в Самаре.
9. Полковник Фирфаров был назначен командиром четвёртого полка первой Самарской стрелковой дивизии в последней декаде июля 1918 года.
10. Полковник Багрецов с 15.08.1918 года сменил на посту полковника Пузыревского и стал командиром первой Самарской стрелковой дивизии. С 24 июля 1918 года начальником второй стрелковой дивизии был назначен полковник Бакич.


Глава 25. Полковник Познанский.

08  июня 1918 года. 23 часа  41 минута по местному времени. Самара.

Возвращаясь в Самарскую тюрьму по пустым улицам города, полковник Познанский думал о том, как отнесется к нему новая власть новообразованного Комуча. Он – "главный Самарский жандарм". Правда, бывший. Но на него смотрят так, как будто он по-прежнему исполняет свои обязанности.
Сзади, чуть отстав, его сопровождала охрана, которой его обеспечил начальник тюрьмы. Эта охрана ему была больше нужна не как конвой, а чтобы чувствовать себя в безопасности.
Он попросился под честное слово разрешить ему присутствовать на первом собрании офицеров штаба новой Народной армии. Он хотел знать, что это такое и можно ли служить новому порядку. Он сделал для себя выводы. Да, можно пойти в Комуч на службу. Кто знает, может быть Комуч действительно способен свергнуть власть большевиков.
Ему помогли друзья, сделали все для этого возможное. Это "возможное" обошлось в сумму 1300 рублей. Деньги не малые.  Но в свое время полковник Познанский помог многим зажиточным гражданам Самары с получением паспортов.
Паспорта в царской России были разных цветов, что означало степень родовитости, надежности и свободы граждан. Человек, имеющий бессрочный белый паспорт мог свободно перемещаться по всей стране и свободно выезжать за границу. Ступенью ниже был паспорт синего цвета, который давал право свободного перемещения по стране, но для выезда за рубеж было необходимо разрешение. Еще ниже был жёлтый бессрочный паспорт. Далее следовали паспорта срочные: розовый и красный. А подавляющему большинству населения России выдавали не паспорт, а документ, разрешающий поездку в соседнюю губернию или куда ему потребно.
Жизнь у Познанского сложилась, в общем-то, благополучно. Интересная служба, участие в русско-японской войне, где он не был обойден наградами и чинами, вернувшись оттуда в звании подполковника с шестью орденами.
Семья. Назначение на должности, последняя из которых подняла его на пост начальника Самарского Губернского Жандармского Управления.
На своем посту он вполне успешно справлялся со своей задачей. Следил за настроением людей в Губернии, пресекал революционные собрания различных партий, выискивал и ловил растратчиков. В общем и целом вёл обычную работу жандармского управления по предписанным ему правилам и директивам.
Но произошла революция. Все перемешалось. Мир рухнул. В это время начались аресты. По постановлению революционного комитета Самары были заключены в тюрьму губернатор, начальник с помощниками жандармского управления; полицеймейстер, начальники общего и железнодорожного телеграфа. При аресте жандармского полковника Познанского многолюдная толпа еле позволила посадить арестанта на извозчика, требуя, чтобы он прогулялся в тюрьму по образу "нашего хождения, как мы xoдили в своё время".
Жандармерия была распущена. Особая комиссия в составе присяжного поверенного Усова, инженера Богоявленского, рабочего Шаманина и бухгалтера Бакаева спешна начала набирать народную милицию.
Строго говоря, население во многом бы выиграло, если бы удалось сохранить старую организацию и наиболее порядочный элемент от старого опытного штата полиции, но она повсюду вызывала такую ненависть, что ограничиться одним обновлением, простой реформой было невозможно. Требовалось заново создать надежный аппарат, который не напоминал бы народу ненавистную полицию самодержавия, а пока комиссия производила набор народной милиции и, в сущности, говоря, раздавала без всякой регистрации и сколько-нибудь строгого разбора скопившееся в руках комитета оружие. Добровольцев было масса, много было искреннего желания помочь делу революции в деле охраны порядка и спокойствия в городе, но не было организации и дисциплины. Получившие оружие не являлись на дежурство, не исполняли распоряжений и через несколько дней у комиссаров опустились рук1.
Познанский, сидя в тюрьме, этого не видел, но знал об этом.
Революционный суд, который устроили Познанскому в начале 1918 года, был достаточно ярко описан в Самарской газете в духе того времени. Что толпа трудящихся с презрением смотрела на подсудимого и встретила справедливый приговор с аплодисментами. На скамье подсудимых оказались и многие чины Губернской царской полиции. Приговор был, действительно, справедливый. Все эти заключенные вышли на свободу, отсидев в ней не больше одного месяца. Тюрьма считалась пережитком царского режима. В 1918 году к тюрьмам у населения было вообще негативное отношение и долго там никого не держали. Случалось, и не редко, назначался просто домашний арест на несколько дней.
После того, как Познанский попал в тюрьму, к нему через несколько дней лично явился его старый знакомый, Председатель революционного Самарского комитета Валериан Куйбышев. Когда-то Познанский допрашивал Куйбышева, а теперь их роли переменились. Но, после посещения тюрьмы Куйбышевым, тюремный режим для полковника Познанского был значительно смягчен. Ему предоставили отдельную палату в тюремной больнице, где он и продолжал отбывать дальнейшее заключение.
Но Михаил Игнатьевич не вышел на свободу. С просьбой о его освобождении ходатайствовал комиссар юстиции Совета Народных Комиссаров Штейнберг. Но в то время председатель исполнительного комитета, гласный Самарской городской думы Иван Брушвит отказался его освободить. В марте 1918 года по распоряжению начальника самарского революционного трибунала Франциска Венцека из тюрьмы выпустили всех жандармских и полицейских офицеров. Всех, кроме полковника Познанского. Однако, содержался он по-прежнему в довольно комфортных условиях, в камере тюремной больницы.
Кажется очень странным факт, что Познанского почему-то опасались все без исключения представители правительства, и коммунисты и социалисты. Что кроется за этим? Неужели Познанский был человеком, который мог внушать к себе такой страх? Едва ли! В те беспокойные месяцы 1918 года, когда жизнь человека ничего не стоила, избавиться от бывшего царского полковника было до смешного просто. Но это не произошло. Его держали в тюрьме, и никто из революционно настроенного правительства не хотел его выпустить…
Почему? Потому, что он слишком много знал! Чего он мог знать, что не знали другие, но нуждались в его знаниях? А вот тут и начинается самое интересное!
В 1914 году над Самарой появились многочисленные наблюдения НЛО. Но поскольку такого слова не существовало, то видевшие различные объекты люди не знали, что им думать. Достоверно было известно, что в Самарской Губернии не было никаких аэропланов, дирижаблей и прочих летательных аппаратов. Аэродромов, откуда можно было бы запускать летательные аппараты, тоже не было. Линия фронта находилась так же очень далеко…
Откуда же над Самарой, и с какой целью, летали неизвестные объекты? Кому они принадлежали? И не походили они нисколько на известные  воздушные корабли того времени. Люди, жившие в начале двадцатого века, прекрасно разбирались, где аэроплан, а где дирижабль. И знатоки утверждали, что это ни то и не другое!
Михаил Игнатьевич Познанский, по своему долгу службы, согласно приказу сверху, приступил к сбору данных об этих летающих таинственных объектах.
Он ищет материал и находит невероятное. Сохранились архивы, в которых он ведет переписку с губернатором, соседними губерниями и показания свидетелей. Существование НЛО доказано. Но Познанский ведет двойную игру. В ставку императору от него идут донесения отличные от тех, которые он придает широкой огласке. Вот, например такое:
"В дополнении телеграммы моей от 11 августа за № 9488, доношу Вашему Превосходительству, что с началом войны мною было отдано всем пунктовым унтер-офицерам строго следить за возможными в их районе появлением летательных аппаратов, и даны указания о тех мерах, какие надлежит в этих случаях принимать, но до сего времени никаких донесений, о появлении в Самарской Губернии аэропланов ко мне не поступало. Все сведения со стороны частных лиц о будто бы виденных ими полетах аэропланов до настоящего времени весьма тождественны по обстановке между собой, а именно: почему-то эти аэропланы летают только ночью в пустынных местах, освещая с аэроплана местность прожекторами. Не ослабляя наблюдения за возможным появлением действительных аэропланов, я позволю себе высказать предположение, что если бы противник и решил бы обследовать местность Самарской губернии, то для своих наблюдений  избрал бы местность сосредоточения как войсковых частей, так и казенных заводов, то есть губернские и уездные города, а не пустыни. Во всяком случае, летел бы днем, а не ночью. Если бы ему и пришлось бы пролететь ночью, то он не освещал себя, так как при таких условиях, он только лишь обнаруживает себя во вред наблюдению. Как на факт возможного массового заключения об увиденном будто - бы аэропланах, докладываю нижеследующее  Пассажиры одного из пароходов общества "Самолет" по заявлению капитана-были сильно встревожены у пристани появлением в небе аэроплана, все видели летящую точку и явный  звук мотора, - по словам капитана - звук мотора был от ехавшего по берегу автомобиля, светящейся точкой оказалась падающая звезда. Второй подобный случай, это появление восьмого августа аэроплана около разъезда "Алтуховки". Наблюдая за местом, на котором было видно движение светящегося предмета над лесом и слышен стук мотора. Оказалось, что это был автомобиль местного  купца, ехавшего по горе за лесом. А потому нельзя не прийти к заключению, что все сведения о видимых будто бы аэропланах является плодом настоящего приподнятого настроения в связи с предупреждением администрацией о возможном появлении неприятельских аэропланов. Полковник Познанский".
В телеграмме Познанский вроде бы отрицает, что это немецкие летательные аппараты, приводя в пример "автомобиль местного  купца". Но с другой стороны, указывает на полную нелогичность полетов немцев-наблюдателей. Аэроплан ночью? С горящим светом, из-за которого пилоту ничего не видно, но зато сам самолет видно очень хорошо!
Однако, нужно это признать, эта телеграмма была написана Познанским исключительно для того, что бы не вызывать ненужные слухи и панику. Полковник уже в то время отлично знал, что такое НЛО. Разве сейчас кто-то сомневается в том, что спецслужбы всегда пытаются представить из ряда вон происшедшее, как обычное, в общем-то, явление?
Тунгусский метеорит обрушился на землю 30 июня 1908 года и его последствия падения в Красноярском крае были хорошо известны полковнику Познанскому. Он в это время служил в резерве Санкт-Петербургского губернского жандармского управления. Именно поэтому его назначили заниматься этим особо секретным делом, и для расследования он выехал в Красноярск. Там, расследуя это дело, он пробыл почти полтора года.
Мало кто сейчас помнит, что закаты и рассветы в Европе в течение нескольких лет после взрыва Тунгусского метеорита были не оранжевого, а багряного цвета. Из-за какой-то пыли, что плавала в воздухе.
На месте, тогда ещё подполковник Познанский с трудом разыскал в тайге людей, бывших очевидцами перемещения и падения метеорита. Его поразила сила взрыва метеорита. Но так же выяснилось, что это было не обычное небесное природное тело, но, скорее всего, управляемая быстроходная машина, резко меняющая направление полета. Точнее два аппарата.
Вот тут-то он понял, что это, вероятно, были не германские военные воздухоплаватели, а существа на каком-то корабле другого, неизвестного мира. Это его несколько напугало. Потому, что корабль пришельцев по самым предварительным расчетам весил не менее шестидесяти-семидесяти тон! Аэроплан весил во много раз меньше…
А мощнейший взрыв, поваливший тайгу на целые километры, не походил ни на что, что имелось в аналогах взрывчатых веществ современных вооруженных сил. Он сделал сложный математический расчет. И ничего не смог понять. В ответе выходило, что взрывчатки нужно было во многие тысячи раз больше, чтобы произвести видимые нарушения, чем был вес корабля пришельцев! Это было просто невероятно! Это не поддавалось никакому логическому объяснению!
Он долго размышлял, сидя в охотничьем домике в самом центре тайги. Сидел, пересчитывал, размышлял и пришел к однозначному выводу: Тунгусский "метеорит" - это был неземной аппарат с мощнейшим оружием, огромной поражающей силы, абсолютно неизвестном на Земле.
Убоявшись полученных данных, он решил не все докладывать в Главном Жандармском Управлении Санкт-Петербурга о том, что ему стало известно из расследования.
Но император Николай Второй, находившийся под чарами теософов и Г.Е. Распутина, каким-то образом узнал о его расследовании катастрофы над Сибирью, и вызвал подполковника Познанского к себе на доклад.
О чем полковник Познанский с глазу на глаз говорили с императором Николаем Вторым неизвестно. Но после этого, в 1909 году полковник Познанский получил назначение в Самару и получал от государя шифровки, которые были абсолютно недоступны для всего окружения начальника Самарского Губернского Жандармского Управления. Скорее всего, император назначил полковника Познанского за сбор материалов обо всех неопознанных явлениях природы, в том числе и об НЛО.

И еще есть немаловажное обстоятельство, которое нельзя упускать из виду. Этот пост был ещё почетен тем, что в городском Самарском госбанке хранились весьма значительные суммы золотого запаса Российской Империи. Не все города России могли похвастаться таким наличием средств. Кроме Самары таких можно назвать лишь несколько: Курск, Тамбов, Пенза, Могилев, Воронеж.
Это было величайшее доверие к Познанскому со стороны императорского дома!
Революция Февральская. Революция Октябрьская. Потом он попал в тюрьму. Спасая свою жизнь, он частично рассказал о тайне своего назначения на этот пост. Большевики и эсеры заинтересовались его сообщением. Они захотели заполучить это сверхоружие в свои руки. С этого дня начались поиски оружия массового поражения – атомной бомбы. Познанский был теперь им нужен, как единственный в России специалист по сбору материала о новом оружии. Именно по этой причине его не только не хотели трогать, и тем более, расстреливать. И поэтому держали в тюремной больнице, опасаясь, что он сбежит2.
Познанский шел в тюрьму по слабо освещенной улице. Под фонарем он увидел группу солдат, скорее всего из охранного отряда эсеров Комуча. Какой-то боец, раздувая мехи гармони, негромко пел частушки на злободневную тему:
- Как-то ночью на Панской,
меня трахнули доской,
а потом и говорят:
"Демократии хотят!" И-и-эхма!
Небольшая толпа колобродников3, окружившая его, слушала музыку и хохотала.
Только 20 июля 1918 года бывшего руководителя самарского жандармского ведомства выпустили из заключения по распоряжению начальника чешской контрразведки капитана Рабенды. Полковник Познанский Михаил Игнатьевич после этого поступил на воинскую службу, на должность начальника велосипедной команды.
Познанский еще в Русско-японскую войну придумал оригинальный способ доставки больных: для этого брали два велосипеда и между рамами прикрепляли носилки, на них укладывали раненого. Велосипедисту требовалось только крутить педали. Первоначально в его самарский отряд записались добровольцами около ста велосипедистов, среди которых были люди различных профессий. Почти все они отказались от положенного жалованья, которое установил губернский комитет Всероссийского Земского Союза помощи больным и раненым воинам.
Злые языки утверждают, что М.И. Познанский активно сотрудничал с чехословакской полицией и жандармерией, но это неправда. Познанский не испытывал никакого желания возвращаться к прежнему занятию. Его лишь изредка приглашали только как консультанта по некоторым вопросам сыска особо опасных врагов Комуча.
-----------------------------------------
1. По воспоминаниям П.Д. Климушкина.
2. Первая Тунгусская экспедиция была разрешена Президиумом Академии наук СССР и в феврале 1927 года назначенный её руководителем Л.А. Кулик, отправился в район катастрофы. Видимо большевики уделяли ей слишком много внимания, ожидая от находок нечто необычное. Это была одна из первых научных экспедиций страны Советов. Та поспешность, с которой она была организована, только подтверждает приведенную автором историческую купюру.


Глава 26. Народная армия Комуча.

"Воин, добровольно принявший на себя обязательство защищать свободу и родину от насилия, является выразителем идеи беззаветного мужества. Поэтому Комитет членов учредительного собрания постановляет установить для добровольцев Народной армии отличительный знак – Георгиевскую ленту наискось околыша".
И. Майский. "Демократическая контрреволюция".


09 июня 1918 года. 08 часов 23 минуты по местному времени. Казармы Артиллерийского полка. Город Самара.

Николай Андреевич Мартынов, зауряд-прапорщик, родился в Самаре, в крестьянской семье. Он ушел в армию в 1914 году добровольцем. После окончания войны жил в Самаре. Одним из первых записался добровольцем в Народную армию Комуча. Приведу его краткий рассказ, потому, что лучше все равно не передать:
"Вспоминаю, как мы получили приказ о назначении генерала Каппеля.
Нужно сказать, что тогда была модна идея войны плечом к плечу с союзниками, до полного сокрушения Тройственного союза.
Поэтому, когда мы получили приказ, то среди добровольцев и офицеров прошел разговор: "Каппель, да еще Оскарович, что-то немцами пахнет".
Но после первого обхода батальона подполковником Каппелем настроение резко переменилось.
Этот обход был совершенно для всех неожиданным – во время утренней уборки.
Я имел честь в это время рапортовать командиру батальона подполковнику Каппелю, и я до сих пор вижу перед собой его строгое лицо, с характерным волевым лбом и складом губ.
А глаза? От них оторваться невозможно. А главное, смотря на них, нельзя было ни соврать, ни отказаться от того или иного поручения.
Они и притягивали и повелевали с отеческой лаской.
Не мудрено, что когда генерал Каппель непосредственно перед боем обходил войска, то они всегда имели удачу, ибо дрались как львы.
Это даже отметили красные в одной из своих летучек.
Желая сыграть на простоте родной, большевики говорили, что он их завораживал, чтобы бросить на истребление.
Во время первого же обхода батальона генерал Каппель с каждой ротой имел беседу.
Беседа эта была чрезвычайно коротка.
Подполковник Каппель сказал:
- Наша прекрасная Российская Империя гибнет от красной заразы, и Ее можно спасти не словами, а делом. Мы, добровольцы, взялись за это, и мы докажем, что у нас слова не расходятся с делом. Мы оправдаем звание добровольцев. Народ нам вверил оружие для этого. И наш долг оправдать это доверие. Да будет Бог нам в помощь. А о себе я скажу, что меня с Вами разлучит только смерть. Об остальном говорить не буду.
В первый момент после речи подполковника Каппеля мы как-то не поняли всего того, что с нами произошло. Он же после речи стал каждого спрашивать кратко, но бесконечно отечески, о его прошлом. И вот, когда подполковник Каппель ушел, то мы все минут пять молчали, и только один офицер из сверхсрочных подпрапорщиков, сквозь слезы умиления, сказал: "Да, за этим не пропадешь и пойдешь и в огонь и в воду".
Эти слова как будто пробудили всех.
У всех была какая-то трепетная радость, почти у всех на глазах были слезы.
Все поняли, что Бог послал нам вождя, и мы его обрели".
Солдаты Каппеля, расположившись в казармах, тщательно готовили амуницию. Среди добровольцев было немало офицеров и унтер-офицеров первой Мировой войны, которые  не понаслышке знали, что нужно солдату в походе.
Рюкзаки добровольцев начали наполняться различным имуществом, необходимым каждому воину. Готовили котелки, кружки и ложки, фляги для воды, шили к ним чехлы, проверяли прочность ремней, искали подсумки, затачивали лопатки. Иные даже запаслись противогазами. Оружие – винтовки системы  Мосина или как их называли трехлинейки и штыки к ним получили все. Кавалеристы запаслись шашками, карабинами, та же винтовка Мосина, но укороченный ее вариант. Многие пехотинцы и артиллеристы имели кроме того револьверы.
Маузеры-пистолеты были в те времена в большой цене. Хотя они были громоздки и тяжелые, их было трудно достать. Во-первых, их было не так много выпущено. Во-вторых этот пистолет был в основном десятипатронный, что давало преимущество в перестрелке на три выстрела. А были и двадцатипатронные.


09 июня 1918 года. 08 часов 51 минута. Казармы Артиллерийского полка. Город Самара.

Первоначальным отличительным знаком военных была признана только Георгиевская ленточка, которую нашивали вместо кокарды наискось на околыш фуражки. Никаких нашивок и погон. Отсутствие значков и наградных крестов. Но зато белая повязка на левом рукаве. Всеобщее равенство...
Военный представитель Комуча Борис Фортунатов и я вместе с подполковником Каппелем обходим пеший строй вновь прибывших добровольцев. Владимир Оскарович желает поближе познакомиться с новыми солдатами его армии. Это правильно. Завтра ему идти с ними в бой, отдавать приказы и он должен быть уверен в людях, которые будут их исполнять. Нас с Каппелем окружают добровольцы, люди в большинстве идейные, которые знают, за что они идут воевать. И я точно знаю, что среди них нет таких, которые одевают военную форму, что бы покрасоваться перед барышнями. Я знаю, что в любой войне, а не только в Гражданской, один доброволец стоит пять мобилизованных солдат.
В стране везде зарождается белая гвардия. Подобно тому, как из семян, брошенных рукой пахаря в теплую землю, всходят ростки, так и в России, словно из-под земли в мае-июне 1918 года самостоятельно возникли множественные белогвардейские формирования. На Дону, в Мурманске и Архангельске, в Москве, в Ставрополе, на Северном Кавказе, в Оренбурге, на Урале, во многих городах Сибири. В Самаре.
- Откуда родом? - спрашивает Каппель молодого безусого парнишку.
- Из Самары я, Ваше высокоблагородие! - задорно отвечает он.
- Студент?
- Никак нет. Гимназист! Закончил полных восемь классов!
- Не молод ли?
- Никак нет, Ваше высокоблагородие! Мне уже семнадцать!
- Какого сословия? - интересуется Каппель.
- Из мещан, Ваше высокоблагородие!
- А знаешь, братец,  против кого мы идём? - Каппель задает вопрос одному, но знает, что к их разговору прислушивается близко стоящий десяток людей. Тем более среди добровольцев много молодых людей - бывших студентов и гимназистов.
- Знаю! Красную сволочь бить! Ленин - немецкий агент и предатель! Он Россию немцам отдал. Каторжан Ленина и Троцкого расстреляем, а всех его комиссаров-дегенератов и большевиков повесим!
"Парнишка - эсер", - подумал я. - "Всех продуло сквозняком классовой борьбы, если даже вчерашние школяры бредят революцией".
- А дома знают, что ты на фронт идешь? - продолжал расспрашивать Каппель.
- Не знают ещё, - потупился выпускник гимназии.
- Нехорошо, - строго заметил подполковник. - Так не поступают с семьей. То, что есть порыв служить Родине, это замечательно! Хвалю! Но мать и отец должны знать о решении сына!
Каппель идёт дальше. Останавливается напротив худощавого человека средних лет. Форма на солдате новая, еще не обношенная. Солдат, сжимая в руке винтовку, смущается своего вида.
- Кто по происхождению?
- Рабочий трубочного завода!
"Пролетарий?" - подумал я. - "Странно! Что пролетарию делать в белой армии?"
- Почему вступил в Народную армию?
- Я против большевиков! - ответил тот. - Не согласен с ними.
- В чем же они не правы, братец? - Каппель с любопытством посмотрел на добровольца.
- Ваше высокоблагородие! - ответил он. - Неправильные они люди. Мир наизнанку видят. Работать не хотят. В бога не верят. Только митингуют и заседают. Народ взбаламутили! Крестьян тиранят. Насильничают. Все, к чему они прикоснуться - рушится! Заразу эту уничтожать надо, хотя сильна она.
- Крепко надеюсь на вас и не могу не разделять ваши убеждения.
Доброволец-рабочий заулыбался.
Капель продолжал обход строя добровольцев. Продолжал расспросы:
- Кто такой?
- Инженер-путеец.
Шаг вдоль строя.
- К какой партии принадлежите?
- Кадет.
Еще шаг.
- Вы - кто?
- Я, Ваше высокоблагородие, бывший солдат. Воевал с германцем.
- Почему идете служить в Народную армию? Не навоевались?
- Время такое, ваше высокоблагородие. Нельзя в стороне оставаться. Я деньжат скопил малость, торговлю открыл. Честно, без обмана. Так Советы меня пограбили. Вижу, с большевиками хорошо жить невозможно. Не хочу такой власти. Вот, взыскать с них за все это желаю, с голодранцев!
- Готов умереть за Россию? - спросил Каппель.
- Готов, Ваше высокоблагородие! - послышалось в ответ.
Это вопрос Оскар Владимирович задавал многим. И отвечали ему почти все одинаково. Но иногда произносили: "Двум смертям не бывать, а одной не миновать!" А иные шутили: "Господь не выдаст, свинья не съест! Мы идем воевать за правое дело!"
- Добро! - отвечал подполковник.
Признаться, что, несмотря на неполную полуроту в строю, которой в скором времени предстояло стать ядром Волжской освободительной армии, я с удивлением отмечал, что все эти добровольцы совсем не походили на героев-великанов. С виду это были вполне обычные люди в подавляющей массе совсем молодые. Но их внутренний настрой на борьбу с большевизмом был на самом высоком, я бы сказал, фанатичном уровне.
- Прикажу расстрелять большевика, выполнишь мой приказ? - задает вопрос Каппель.
На короткий миг светлые ресницы пехотинца, к которому обратился подполковник, дрогнули, но лицо осталось спокойным, и старорежимный ответ не замедлил себя долго ждать:
- Так точно!
Каппель кивнул и пошел дальше вдоль строя. Я понимал, что главнокомандующий не просто так задает эти вопросы. Он, давая пищу для размышления своим солдатам, доводил до них суровую действительность и тем самым проводил жестокий отбор в своей маленькой армии. Ему не нужны были случайные и малодушные люди, не понимающие до конца, на что они идут и что их ждет впереди.
Но к моей радости лишь двое из добровольцев покинули строй, отказавшись от тягот Гражданской войны. Их никто не осуждал. Гражданская война - война особая. На ней нет чужеземных врагов, на которых изначально смотришь с ненавистью.
Обойдя пеший строй Каппель отошел на несколько шагов и повернувшись к солдатам, громко произнес:
- Помните, друзья-добровольцы, вы – Лучшие граждане земли Русской! Вы - основа всего Белого движения. Вы отмечены на служение Родины перстом Божиим. А поэтому идите с поднятой головой и с открытой душой, с крестом в сердце, с винтовкой в руках тернистым крестным путем, который для вас может кончиться только двояко: или славной смертью на поле брани, или жизнью в неизреченной радости, в священном счастьи – в златоглавой Матушке-Москве под звон сорока сороков!
Слова Каппеля были приняты радостными криками Ура.

09 июня 1918 года. 15 часов 02 минуты по местному времени. Самара. 

Каппель посмотрел на меня.
- Прекрасная речь, Владимир Оскарович, - похвалил я. – Не смог бы сказать лучше. Погодите, это кажется, идут к нам…
И я взглядом показал на приближающихся к нам трех, уже совсем не молодых военных в фуражках, офицерских френчах, при ремнях. Каппель обернулся.
- Рад приветствовать вас, господин подполковник! – произнес, обращаясь к Каппелю один из них с кавказской внешностью, но без характерного акцента. – Вы, я знаю, вызвались командовать Самарской дружиной. Разрешите представиться: Генерал-майор Гамсахурдия Сергей Львович, из дворян… Час назад получил временное назначение в Штабе подполковника Галкина в Народной армии. Исполняю обязанности офицера по особым поручениям. Отныне нам предстоит служить вместе.
- Очень рад, господин генерал-майор, - ответил Каппель и слегка согнул голову в поклоне. – Чем могу служить?
- Наказной атаман Иркутских казаков! – в свою очередь представился я, повторяя жест Каппеля.
Генерал-майор Гамсахурдия слегка повернулся к своим спутникам и сказал:
- Разрешите представить вам этих господ, господин подполковник. Это – он указал на седого с крестами военного, - Генерал-майор Рудаков Борис Александрович, это – он показал на украшенного аксельбантом и четырьмя крестами высокого худощавого с короткой бородкой и ясными глазами второго военного, - генерал-лейтенант фон Нотбек Владимир Владимирович.
- Очень рад познакомиться с вами, господа генералы! – ответил Каппель, по очереди пожимая им руки.
Как я заметил, генеральские звания не произвели на Владимира Оскаровича особого впечатления. Это и понятно, за свою службу он перевидал множество генералов. Поэтому он абсолютно не испытывал к ним чувства подобострастия, отвечал внешне спокойным голосом, но сохраняя любезность и доброжелательно.
Мне были знакомы эти фамилии, но видится в воочию мне с ними, конечно, еще не доводилось. Эти три старых генерала были замечательны тем, что буквально на следующий день после захвата города чехами перешли на сторону белых из большого числа генералов и офицеров бывшей царской армии, находящихся в Самаре. Поэтому я позволю сказать про них несколько теплых слов.
Генерал-майор Гамсахурдия, которому исполнилось уже полных пятьдесят шесть лет, окончил Тверское юнкерское кавалерийское училище. Участник русско-японской и первой Мировой войн. Командовал 6-м гусарским Кместицким полком и 2-й бригадой 15-й кавалерийской дивизии. Он останется служить при штабе Народной армии при Комуче. У Колчака с начала января 1919 года будет командовать 1-й кадровой кавалерийской бригадой Омского военного округа.
Генерал-майор Рудаков Борис Александрович, бывший из потомственных дворян Московской губернии, имел самый почтенный возраст – шестьдесят один год. Он окончил 1-е Санкт-Петербургское реальное училище и 1-е Павловское военное училище. Служил в гвардии. Командовал в войсках ротой, батальоном, полком, бригадой. Участник первой мировой войны, был ранен в августе 1914 года и отчислен в резерв. Потом служил начальником 12-й рабочей бригады при главном начальнике снабжений Юго-Западного фронта. Большевики, не доверяя его здоровью, выгнали его из армии. Он захотел вступить в Народную армию Комуча.
Пятидесятидвухлетний генерал-лейтенант Владимир Владимирович фон Нотбек был среди этих генералов самым молодым, но самым заслуженным. Будучи потомственным военным, сын генерала, он окончил Пажеский корпус и Николаевскую академию генштаба по 1-му разряду. Был участником первой мировой войны. Командовал батальоном, бригадой, дивизией, армией. В бою у Лясковцев водил лично Туркестанские полки против прорвавшихся немцев и остановил вражеское наступление. "Нужно согласиться, что не всякий генерал, не будучи обязан, на четвертом году войны взялся бы быть охотником для спасения дела и с чужими частями бросаться в огонь, да еще в безнадежное дело". После Октябрьской революции 1917 года, когда разложение армии достигло предела, оставил командование. В 1918 году вступил в Красную армию, по предложению генерала М.Д. Бонч-Бруевича, был назначен большевиками военным руководителем Приволжского Военного Округа. Фон Нотбек имел немало наград: Орден Святого Владимира 4-й, 3-й и 2-й степени; Святого Станислава 3-й, 2-й и 1-й степени; Орден Святой Анны 3-й, 2-й и 1-й степени; Орден Белого Орла с мечами, румынский орден Звезды. Позже он будет награжден офицерским кавалерским крестом французского ордена Почетного Легиона.
- Какое же у вас ко мне дело, господа? – спросил Каппель.
- Вопрос, по которому я позволю себе обратиться к вам, - сказал Гамсахурдия, - достаточно прост. Эти господа соизволили изъявить желание вступить в армию Комуча добровольцами и просят принять их в ваш отряд, господин подполковник.
Каппель ответил не сразу:
- Я ничего не понимаю… Почему бы вам, господа не обратиться к генералу Клоченко?  Ипатий Иванович сейчас набирает людей.
- Мы были у него, господин Каппель, - произнес генерал Рудаков. – Он направил нас к вам. Мы хотим воевать в вашем отряде.
- В моем отряде? – переспросил Каппель. – В каких должностях?
- Рядовыми солдатами! – ответил Нотбек.
- Как? – Каппель даже замер. – Рядовыми? В вашем возрасте?
- Мы еще не так стары, как вам кажется.
- При ваших чинах и заслугах это решительно невозможно! – покачал головой Каппель.
- Мой соотечественник Багратион, - вмешался Гамсахурдия. – В войне с французами при Бородино сам водил войска в атаку наравне с офицерами и солдатами. И вовсе не считал это унизительным!
- Я нисколько не сомневаюсь в вашей храбрости, господа генералы, - начал оправдываться Каппель. – Но в моем отряде почти все солдаты и офицеры годятся вам в сыновья!
После недолгого спора и объяснений отряд Каппеля пополнился одним добровольцем – генерал-лейтенантом фон Нотбеком, который был зачислен рядовым в батальон капитана Бузкова. Генерал-майору Рудакову Каппель отказал, напомнив о его возрасте, но заметил, что опыт для работника тыла крайне необходим.
Рудаков нехотя согласился с Каппелем. 19 июня 1918 года генерал-майор Рудаков будет назначен председателем комиссии по ликвидации бывших советских военных учреждений1.
Возраст генерала Нотбека2 не был исключением в белой армии. Забегая вперед, скажу, что к  концу лета Оренбургский Атаман Дутов объявит всеобщую мобилизацию казаков до пятидесятипятилетнего возраста. Негласно, казаки служили до тех пор, пока были в состоянии владеть оружием. И это при том, что обязательный возраст казака из ополчения для призыва на службу в военное время был давно ограничен сорокавосьмилетним возрастом.
Я понимал этих генералов. Служба в рядах РККА была для них позором. Они хотели смыть его своей кровью на полях сражений.
Как и следовало ожидать все офицеры и генералы Приволжского штаба один за другим явились к подполковнику Галкину и предложили свои услуги.
Кому-то может показаться странным, что красные мол поступили глупо, переведя штаб первой армии в Самару. Пришли белые и все наработки штаба попали во вражеские руки. Предательство в верхах РККА, не иначе... Уверяю вас, ничего подобного! Напомню, что Самара являлась городом, из которого шли все наступательные операции против белого полковника Дутова. А штаб Приволжского округа должен был заниматься созданием революционных войск. Кто же мог предполагать, что чехословаки не подчинятся требованием комиссаров и поднимут мятеж, который захлестнет города среднего Поволжья.
--------------------------------------
1. Служил после в вооруженных силах Российской Восточной окраины в 1920 году – помощник главного начальника военно-морского управления. 05.03.1920 выбыл в распоряжение главнокомандующего.
2. Нотбек позже служил в армии адмирала А.В. Колчака помощником командующего войсками Приамурского военного округа На 31.01.1920 года зарегистрирован и состоял на учете при управлении коменданта города Иркутска. Убит в 1920 году (по другим данным, умер в 1921 в Верхнеудинске).

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ВОЛЖСКАЯ АРМИЯ КАППЕЛЯ.

"Большевистская власть еще потому неспособна к эволюции, к превращению ее в национальную власть, что в большинстве своих агентов состоит из преступного элемента, преступления коих в прошлом и безумные зверства в настоящем создали между ними и народом неодолимую стену ненависти и презрения, и потому всякая свобода, всякое послабление, данные народу, грозят, прежде всего, выходом на волю чувства народной мести и, следовательно, никогда не будут даны. Большевизм – это цепи для народа.
Всех большевиков я разделяю на три категории: первая — сознательные изменники и предатели типа Ленина, которых я буду уничтожать беспощадно; вторая — не меньшие мерзавцы, примкнувшие к большевикам в силу личного благополучия и выгоды. Эти также подлежат безжалостному уничтожению; третья — дураки и ослы, примкнувшие к большевикам по глупости и неспособности разобраться в сущности большевизма. Эти ещё могут быть мной прощены, если они искрение сознают свое заблуждение."
Атаман Г.М. Семенов.

Глава 1. Первый бой армии Комуча.

09 июня 1918 года. 07 часов 48 минут по местному времени. Река Волга. Недалеко от города Самары.

В Самаре в начале лета 1918 года было голодно. Большинство населения получало карточки и талоны на обеды. Но многие безработные откровенно голодали. С приходом белых уже на следующий день толпой голодных горожан были разгромлены склады Горпродкома. Поэтому первой заботой чешского штаба было обеспечение провиантом, как своего Самарского отряда, так и подтягивающихся чешских отрядов. Путем опроса местных жителей им удалось установить, что за день до своего бегства из Самары большевики увели вниз по Волге груженную мукой баржу, которая будто бы стоит на якоре верстах в двадцати от Самары.
Комуч тоже нуждался в продовольствии. Накормить город – задача не из легких.
Еще восьмого июня Штабом чехов и Комучем было принято совместное решение: немедленно отобрать баржу с мукой у большевиков.

Среди записавшихся в Народную Армию оказались два моряка, оба мичманы: один из них А.А. Ершов был произведенным офицером военного времени, второй - Мейрер Георгий Александрович окончил в прошлом году Морской корпус1.
Надо сказать, что в Царской России офицерское звание мичман во флоте и прапорщик в пехоте были равны. Но существовала огромная разница между офицерами окончившие военные училища и военные школы. Первые были профессиональными военными, вторые – военными только на период боевых действий. После окончания войны вторые уходили в запас и "лишались" звания в мирное время и права носить военную форму.
Мичманы Ершов и Мейрер разговорились между собой.
Прежде чем пойти в чешский штаб с предложением своих услуг, мичман Ершов, будучи уроженцем Самары, ознакомил мичмана Мейрера. с местной обстановкой и между прочим сообщил, что, по его мнению, для дальнейших действий против большевиков необходимо организовать боевую флотилию. На том они и порешили, и, чтобы впоследствии не было никаких недоразумений, мичман Ершов предложил мичману Мейреру взять на себя командование флотилией, на что последний любезно предложил мичману Ершову. сделаться начальником главного штаба. Казалось, что все налаживалось гладко — недоставало только флота...
На следующее утро "комфлот", в сопровождении чешского взвода, занимался подысканием какого-нибудь парохода, на котором можно было бы отправиться за баржей с мукой.
Еще за день до взятия чехами Самары находившиеся там пароходы отошли от пристаней и стали на якорь саженях в пятидесяти от берега. Капитаны пароходов, таким образом, как бы решили соблюдать безопасный нейтралитет. Буксиры эти казались совершенно вымершими, и, несмотря ни на какие призывы, никто не появлялся на палубе. Мичман Мейрер, отыскав на берегу лодку, старался с помощью чехов спустить ее на воду, как вдруг кто-то закричал, что вверх по реке идет пароход.
На Волге большинство пароходов приводится в движение боковыми колесами, и поэтому звук приближающегося парохода похож на шлепанье чего-то плоского по воде. Таким образом, в объятия своего "комфлота" "пришлепала" первая боевая единица Волжской флотилии. Капитан (на Волге командиры называются капитанами) ошвартовал свой пароход к пристани, снял фуражку и, по древнему русскому обычаю, перекрестился, благодаря Бога за благополучно совершенное путешествие. В рулевой рубке его примеру последовали лоцман и рулевой. В следующую минуту он уже сожалел, что пришел в Самару, так как появившийся на мостике мичман Мейрер. заявил ему, что и сам он, и пароход его со всею командой реквизированы Народной Армией. После формального протеста капитан сдался. Во время переговоров двое матросов сбежали, но оставшихся было достаточно для управления буксиром.
Около восьми часов утра, погрузив три пулемета и взвод чехов, мичман Мейрер отвалил от пристани и отправился в поход. Маленький буксир, накренившись, быстро бежал вниз по течению. "Комфлот", шагая по мостику, обдумывал способы захвата баржи. Если она не охраняется и на ней находится только постоянная команда "Ваняев" (Ваняй - волжское уменьшительно-ласкательное для Вани) с "Водоливом" (капитан баржи), то вся экспедиция сведется к ее буксировке. Если же баржа охраняется красными, положение станет довольно серьезным. Дело в том, что мука и вообще сухой груз на Волге перевозятся в деревянных баржах с очень высоким надводным бортом, доходящим буксиру до мостика, а иногда и выше, в зависимости от нагрузки. Да и буксиришка в данном случае был крохотный, а потому и мостик его соответственно низкий. Кроме того, пулеметным и ружейным огнем едва ли было возможно нанести существенные повреждения шестидюймовым деревянным бортам баржи, тогда как ни легкие надстройки буксира, ни его тонкие бортовые листы не давали никакого укрытия. Посему длительная перестрелка даст преимущество красным и единственным способом овладения баржей остается абордаж.
Мичману Мейреру вспомнились заветы Суворова: "Пуля - дура, штык - молодец" и "Смелость, быстрота натиск"; ему показалось забавным, что в XX веке, да еще на воде, можно было применять тактику этого великого полководца. Стал вспоминать, не было ли каких-нибудь примеров из военно-морской истории. Вспомнил Петра Великого и его галеры. В истории нет сведений, как себя чувствовал Государь, посадив своих преображенцев на эти галеры и ведя их в бой против шведов. Во всяком случае, Петр явно не выказывал подчиненным своих опасений. Так и мичман Мейрер решил подбодрить свою пехотную команду и лишь в душе жалел, что она состояла не из испытанных на воде преображенцев, а просто из чехов.
Вскоре показалась баржа. Спрятав всех чехов вниз и придав буксиру его обычный мирный вид, мичман Мейрер прошел полным ходом мимо баржи, а затем, сделав полный поворот, с полного же хода подошел к ее борту. Чехи, конечно, к этому времени были уже наверху. Буксир, ударившись о борт баржи, сразу же отскочил саженей на пять, но в момент удара Комфлот с несколькими чехами успел на нее перескочить. Сопротивления оказано не было, очевидно, красный караул баржи не успел прийти в себя от неожиданности нападения. У мичмана Мейрера остался даже какой-то осадок неудовлетворенности, до того все оказалось просто. И чего, спрашивается, волновался... Привели баржу в Самару, накормили всех голодающих русских и чехов и сложили в амбары огромные запасы муки2.
Как стало всем известно, после освобождения Самары в распоряжении белых оказались четыре гидросамолета М-9 конструкции Д.П. Григоровича, или проще называемые в народе "летающие лодки". Эти самолеты раньше принадлежали морскому отряду гидроавиации красных. Матросы этого отряда, оставшиеся в живых, отошли с отступающими частями РККА, но технику эвакуировать времени у них просто не было. Офицеры отряда гидроавиации с матросами не ушли, а сразу записались добровольцами в Народную армию. Эти четыре самолета были определены в состав белых морских частей на Волге.
Зато на самарском аэродроме чехи обнаружили несколько аэропланов из числа эвакуированных в начале 1918 года с русско-германского фронта. Было сразу принято решение использовать для боевых действий исправные машины. Две из них, "Фарман-30" и "Вуазен", образовали разведывательный авиационный отряд под командованием подпоручика Мелча и приданы первому полку чехословакского корпуса. Летчиками в чехословакском корпусе стали русские офицеры: подпоручик Арбузов и прапорщик Дедюлин.
Но аэропланы прослужили недолго. Они были уже не новыми и сделав около сорока вылетов, на Волге эти самолеты в боевых действиях уже больше не участвовали.


09 июня 1918 года. 19 часов 14 минут по местному времени. Здание женской гимназии Межак. Самара.

После разговора Каппеля с генералами, он отправился в штаб к подполковнику Галкину. Галкина он нашел в окружении целой толпы офицеров, у каждого из которых к начальнику штаба армии Комуча было какое-то важное и неотложное дело.
Галкин увидев Каппеля, одним жестом прекратил все разговоры и обратился к нему с вопросом:
- Как у вас обстоят дела, Владимир Оскарович?
- Неплохо, слава богу, - ответил Каппель. – Буду краток. Я пришел спросить вас об орудиях, которые были переданы мне в отряд с дивизионом штабс-капитана Вырыпаева.
- Что именно?
- Вырыпаев, как мне известно, самостоятельно разыскал эти трехдюймовки на артскладах Самары, - пояснил Каппель. – А как же остальные орудия? Две пушки – это крайне мало. Мне необходимо усилить свою батарею еще орудиями.
- Но позвольте, Владимир Оскарович, - возразил Галкин. – Где прикажете мне найти вам еще недостающие пушки?
- Под Липягами у красных был артдивизион трехдюймовок. Тринадцать штук. На Хлебной площади у красных стояло шесть орудий. Кроме них было еще в городе, кажется четыре. Итого в общей сложности двадцать три орудия. Где находятся сейчас эти орудия?
- Ах вот вы о чем… Понимаю, - кивнул Галкин. – Одно из них 12-ти дюймовое орудие старого образца до сих пор стоит брошенное под Липягами3. Остальные… На их счет принято другое решение.
- Объяснитесь! – потребовал Каппель. – Возможно, уже завтра мне предстоит идти в бой. А как вы сами понимаете, полевая артиллерия для фронта мне крайне необходима.
- Охотно объясню, - Галкин посмотрел по сторонам, ловя внимательные взгляды окружающих его обер и штаб-офицеров. – Четыре орудия красных пришли в негодность после боя. Наши союзники-чехи получили половину военных трофеев, захваченных у красных. Все остальные орудия, решено погрузить на открытые железнодорожные платформы, с целью использовать их огневую мощь с колес бронепоезда. Этот бронепоезд так же будет передан вам, Владимир Оскарович, для боевых действий. Причинами для этого является то, что сплошного фронта просто не существует, а перемещение  войск по железной дороге под защитой артиллерии и пулеметов наиболее удобно и безопасно. Бронепоезд легко может маневрировать, а для захвата населенного пункта или города он сразу превращается в батарею огневой поддержки. Данные соображения, выдвинутые генералом-майором Клоченко Ипатием Ивановичем, штаб уже одобрил и поддержал. Кстати, вы разве не знаете про смелую вылазку мичмана Мейрера, отбившего у большевиков целую баржу с запасами муки? Он действовал очень смело и решительно. Скорее всего нам понадобятся пушки и для морских операций. Поэтому мы не имеем пока возможности усилить ваш дивизион полевой артиллерией, господин Каппель. Вы удовлетворены?
- Вполне! – немного подумав, сказал Каппель и вздохнул: – Видимо придется недостающие мне орудия самому отбирать у красных!


09 июня 1918 года. 20 часов 47 минут по местному времени. Город Самара.

Подполковник Каппель впервые собрал вместе офицеров, которые должны были командовать всеми подразделениями его Народной армии, укомплектованной из добровольцев города Самары.
На офицерском совете присутствовал капитан Бузков, тоже фронтовик, командир пехотного батальона, состоявшего из двух рот. Батальон был невелик - всего девяносто штыков.
Штаб-ротмистр Стафиевский возглавлял конный эскадрон, который можно было смело назвать полусотней. В эскадроне число сабель не превышало сорок пять.
Самым сильным и укомплектованным подразделением была конная батарея штабс-капитана Вырыпаева. Два орудия, лошади с упряжью, запас снарядов в зарядных ящиках и на подводах и сто пятьдесят человек артиллерийской прислуги.
Кроме этого в отряд Каппеля входил хозяйственный взвод - около десяти бойцов, две сестры милосердия, двадцать пять конных разведчиков прапорщика Янушко и около десятка саперов. Кстати среди конных разведчиков было больше половины прапорщиков военного времени. Вооружением разведчики совсем не отличались от кавалеристов отряда Стафиевского. Следовательно, конное формирование нашей армии первоначально состояло из семидесяти сабель.
Борис Фортунатов был назначен комиссаром отряда. Его сопровождал повсюду ординарец, бородатый черкес по имени Дуко, неразговорчивый, смотрящий исподлобья человек. Так как Фортунатов и его ординарец имели лошадей, то они тоже были зачислены в отряд конной разведки. Но Фортунатов отсутствовал в казарме, он был пока занят другими делами в штабе формирования.
Единственным человеком без должности в Народной армии оказался я. Весь мой отряд составлял подъесаул Валерий Шиков.
Галкин, когда я пришел к нему вместе с Каппелем, меня узнал. Он держался строго-официально, но по всему было видно, что он по прежнему не верит не единому моему слову.
На коня я прежде никогда не садился, шашкой владеть не умел, артиллерийское дело для меня было словно дремучий лес. Поэтому мы с подъесаулом Шиковым были зачислены рядовыми в пехоту. Я хорошо знал, что мои войска должны были прибыть в Самару еще не скоро. Что же, мне было не нужно привыкать к походной жизни. Повоюем в пехоте.
Перед походом на Сызрань военный штаб в Самаре предписал от батареи давать каждый день подседланного коня подполковнику Каппелю, а вечером брать его обратно на общую батарейную коновязь. Вследствие того, что в отряде все бойцы были добровольцы, вестовых у офицеров не было, даже у командного состава. Каждый боец, кто бы он ни был, должен был сам ухаживать за своей лошадью и кормить ее. Первое время особенно тяжело и трудно было с этим нашему начальнику отряда. Но, уйдя с головой в свою боевую работу, Каппель не замечал трудностей. Впрочем, он был кавалерист, неплохой наездник и знал, как ухаживать за лошадью. Конечно, потом, и довольно скоро, все наладилось. Появились и вестовые, и денщики.

10 июня 1918 года. 12 часов 43 минуты по местному времени. Город Самара.

Начальником гарнизона войск Комуча в Самаре был назначен пятидесятивосьмилетний генерал-майор Степан Захарович Потапов, кавалер девяти Российских орденов. В дальнейшем он стал командиром  первой Самарской стрелковой дивизии.
Я имею честь сообщить  вам несколько слов из его биографии. Потапов окончил в 1877 году Михайловский технический институт и спустя шесть лет Тифлисское пехотное юнкерское училище, откуда выпущен был прапорщиком в Кубанский 76-й пехотный полк.
К 1916 году дослужился до звания генерал-майора. За период службы ему довелось служить в Туркестане и одно время занимать пост коменданта города Асхабада.
19 декабря 1912 года Потапов назначен командиром 189-го Измаильского пехотного полка, с которым вступил в Первую мировую войну. Был награждён Георгиевским оружием и орденом Святого Георгия 4-й степени. Как было написано в приказе: "За то, что в течение боев с 7-го по 11-е марта 1915 года, в районе высоты Долина-гора в Карпатах, командуя полком, 8-го марта после упорного штыкового боя занял сильно укрепленный искусными преградами редут на вершине названной высоты. 9-го марта продолжая развивать предыдущие успехи, захватил следующие укрепленные высоты, взял в плен 6 офицеров, 900 нижних чинов и 4 пулемета. Несмотря на ожесточенную контратаку, держался на занятой высоте, а затем, перейдя в наступление и искусно руководя действиями полка, обошел противника с фланга и после упорного штыкового боя занял высоту, командующую всей укрепленной позицией австрийцев, 11-го марта, после целого ряда отбитых контратак противника, снова перешел всем полком в наступление, опрокинул неприятеля, и, преследуя, нанес ему огромные потери, чем способствовал общему успеху".
Генерал-майор Потапов4 "с момента свержения советской власти" организовал в Самаре, ранее запрещенный большевиками, отдел Союза Георгиевских Кавалеров.

10 июня 1918 года. 12 часов 54 минуты по местному времени. Город Самара.

В Самаре в это время шло формирование национальных югославянских частей под руководством Йована Миланковича.
Йован Миланкович, консул Сербии, 3 марта 1918 года, в тот день, когда был подписан позорный для России Брестский мир, прибыл из Одессы в Самару, где открыл консульство. После этого в Поволжье устремились все сербские отряды, сформированные из воинов, отколовшихся от Сербского добровольческого корпуса. Это были те сербы, которые не успели эвакуироваться из России.  Незначительная часть сербов выступали на стороне большевиков, признав советскую власть. Остальные югославяне не принимали доктрины немецкого еврея Карла Леви Мордехай Маркса.
Основная масса солдат и офицеров Сербского Добровольческого корпуса поддержала чехов при штурме Самары и влилась в ряды Белой армии.
Наиболее реакционные командиры, - Хорват Амброз Премужич и словенец Гаспар Пекле, - выступавшие за создание Сербского королевства, стали организаторами создания "югославянской революционной армии". Целью этой армии было разрушение Австро-Венгрии как империи и создание на ее месте ряда независимых и свободных государств, в том числе королевства Сербия. Но, через год, в более позднем варианте это выглядело несколько иначе: "Мы не должны дело нашего освобождения уступать другим. Иначе нашу судьбу будут решать, не спрашивая нас... Мы хотим не "Великую Сербию", а свободную Югославию, в которой серб, хорват и словенец будут иметь одинаковые права и обязанности, в которой не будет ни религиозных, ни политических, ни национальных отличий".
Так было заложены основы для создания будущего объединенного государства Югославия. И родились эти планы не где-то там, а в Белом движении России.
Первый югославянский полк в Самаре в количестве 800 штыков, и сербский эскадрон в семьдесят сабель вошел в состав Чехословацкого корпуса.
Йован Миланкович, имел свои планы по организации югославянской армии. Закончив формирование первого полка, он в конце июня 1918 года убыл а Омск, где ему предстояло вести разъяснительную работу среди югославян и формировать новые части.
Так же в это время проводил заседание национальный, стихийно образованный Эстонский кабинет министров, который посчитал себя новым правительством Эстонии. Хотя Эстония находилась в зоне оккупации немецких войск, новое "правительство" собралось бороться за ее освобождение. Велись споры, составлялись планы на будущее... Это были обычные кабинетные революционеры.
--------------------------------------
1. Мейрер Георгий (Генрих) Александрович, родился 1897 году. Окончил Морской корпус в 1917году. Мичман. В белых войсках Восточного фронта с 08.06 1918. Основатель и до августа 1918 г. первый командующий Волжской флотилией, на 15 августа 1918 года начальник 1-го речного боевого дивизиона Народной Армии, затем на Камской флотилии.
2. Г. Мейрер. "Война на Волге. 1918 год".
3. Эта забытая пушка простояла там до конца Гражданской войны.
4. С 1918 года командовал 3-й Иркутской стрелковой бригадой, Сибирской стрелковой кадровой дивизией, и с 1919 года 14-й Сибирской стрелковой дивизией и 4-й Сибирской стрелковой бригадой.
В 1920 году был арестован эсеро-меньшевистским Политцентром во время восстания в Иркутске, после освобождения жил в Самаре, работал техником. 16 декабря 1930 года арестован по статье 58-13. 23 августа 1931 года коллегией ОГПУ был освобождён с лишением прав проживания в 12 населённых пунктах. В 1993 году полностью реабилитирован прокуратурой Омской области.


Глава 2. Бой за Сызрань.

"Освобождение Сызрани от красных, по рассказам и тем отчетам, которые печатались в газетах, произошло стихийно, только при самой незначительной поддержке чехов. Офицерство и гражданская интеллигенция, воодушевленные успехами чехов, сплотились и восстали без всякой предварительной подготовки, неожиданно даже для них самих".
Генерал К. Гоппер, начальник штаба 2-го Яицкого корпуса армии Колчака.

10 июня 1918 года. 18 часов 37 минут по местному времени. Город Самара.

Каппель получил приказ о срочном выступлении Народной армии на Сызрань вечером 10 июня и, не мешкая, отдал распоряжение своей маленькой армии о немедленной погрузке в эшелоны. Согласно его приказу погрузка на вокзале Самары прошла достаточно быстро. Два орудия, несколько телег, ящики со снарядами, продовольствие, около сотни лошадей и триста пятьдесят человек с личным оружием. Погрузка была закончена через часа два, когда еще не совсем стемнело. Паровоз издал свисток и, вздрогнув, состав тронулся с места. Война наша началась!
О двух эшелонах, в которых армия Каппеля ехала на передовую, необходимо сказать пару слов. Дело в том, что это были не совсем товарно-пассажирские поезда для перевозки людей, лошадей и боеприпасов. Они на добрую половину представляли из себя какое-то подобие бронепоезда. Да, да, именно бронепоезда, которые могли выдержать длительный бой с превосходящим противником. Часть вагонов была вовсе не бронирована стальными листами, как должно было быть, но имела брусочные перекрытия-брустверы, защищена мешками с песком и оснащена орудиями и пулеметами. Об этом почему-то не любят писать многочисленные авторы рассказов о Каппеле.
До Сызрани нам надо было ехать около ста верст. Там нас ждали союзники. Капитан Пилош, командир батальона четвертого Чехословацкого полка. Батальон чехов, ранее охранявший Александровский мост через Волгу, девятого июня попытался вновь захватить  Сызрань, но красные, в виду большой численности, оказали упорное сопротивление. Капитан Пилош затребовал себе подкреплений в штабе чешской армии. Но в Самаре Чечек оставил не больше батальона. Чехи связались с Комучем. В результате всех этих коротких переговоров Народная армия, возглавляемая Каппелем, поспешила на помощь чехословацкому батальону.
Дело в том, что батальон капитана Пилоша тоже не имел своего фактического штатного расписания и не насчитывал пятьсот штыков, как это может показаться. Например, пехотная рота армии Каппеля была укомплектована лишь на треть. Но именовалась ротой. Вообще подобное несоответствие в Гражданскую войну встречалось повсеместно. Четыреста пятьдесят штыков именовались полком, полторы тысячи штыков и семьсот сабель – величали корпусом. А армией могло считаться воинское соединение в пять-семь тысяч человек.
Сызрань, как и многие города России, через которые проходили железные дороги, была уже знакома с передвижением эшелонов, которые везли бывших солдат Российской империи - чехов. Но передвижение поездов по железным дорогам в начале 1918 года происходило без должного контроля из рук вон плохо. На железнодорожных станциях города Сызрани находилось пять эшелонов с бывшими пленными австро-венгерскими солдатами еще с конца апреля. Но после того, как чехословаки устроили мятеж и 28 мая захватили Пензу, Советские власти Сызрани встревожились. Так как чехословаки по железной дороге продвигались к Сызрани, 29 мая было принято решение о разоружении солдат находящихся в эшелонах.
Но восставшие чехи не подчинились Советским властям и тут же оцепили вокзал Сызрано-Вяземской дороги, заняли пристань, помещения винного склада и кавалерийские казармы, где захватили большое количество оружия. Чехам досталось так же 29 пушек, отобранных местными красногвардейцами в конце семнадцатого года у оренбургских казаков, эшелоны с которыми проезжали через Сызрань с фронта. После прибытия в город новых эшелонов из Пензы части мятежного корпуса заняли станции Батраки и Правая Волга.
Находившийся тогда в Сызрани матросский отряд ВЧК под командованием эсера исповедующего доктрину более близкую анархизму Д.И. Попова1, внезапно восстал против власти большевиков, отказавшись выполнять их приказы, что значительно ослабило оборону большевиков при защите города от вооруженных контрреволюционеров чехов.
Но исполком городского Совета Сызрани путем титанического напряжения сил тем временем смог привести в боеготовность другие местные отряды, а на Монастырской горе против чехов была даже установлена целая артиллерийская батарея. Только красные не догадывались, что у чехов уже в Пензе был составлен бронепоезд, получивший название "Орлик". Хотя этот самодельный бронепоезд не отличался изяществом и силой огня. Имея из вооружения всего одно орудие, девять пулеметов и два бронеавтомобиля, поставленных на платформы, он, тем не менее, представлял собой значительную огневую угрозу для красных стрелков.
Впрочем, битвы за Сызрань не получилось. Советы были в полной растерянности. Чехи, занявшие часть города, тоже не проявляли ненужной агрессии.
30 мая состоялись переговоры местных Советских властей Сызрани с чехами, был даже подписан договор о сдаче ими захваченного оружия, но он выполнен не был, потому, что передовые части чехов, покинув Сызрань, вышли к Александровскому мосту.
Здесь произошло вооруженное столкновение красных с чехословаками. Волжский мост охранял отряд из железнодорожной рабочей дружины численностью  примерно в 70 человек при одном пулемете. Отрядом командовали А.П. Ваганов и его помощник И. Кочергин. При подходе чехословаков на правой стороне Волге была небольшая часть отряда, всего человек 25-30. Заняв холмы недалеко от железнодорожной линии, чехословаки открыли пулеметный и ружейный огонь по красному отряду. После нескольких часов боя советский отряд вынужден был отступить по правому берегу вверх по Волге.
Из воспоминаний капитана Чечека: "Волга разлилась… переправа через нее на лодках или на пароходах была немыслима, а на мосту стояли красноармейцы, у моста – вооруженные рабочие… подошли к мосту… выдвинули вперед броневые поезда, грянули из пушек по мосту, красноармейцы дали тягу… поезд сейчас же за ними… Таким образом, самое большое препятствие, пугавшее нас больше всего, нам удалось перейти очень легко". Конечно, все было не так просто, как описывает Чечек.
На помощь рабочим-железнодорожникам к мосту для заслона подошел латышский отряд в сто человек. Вполне понятно, что эта горсточка людей не в силах была оказать серьезное сопротивление нескольким тысячам хорошо вооруженных чехословакских войск, и была отброшена.
Тогда красные попытались атаковать чешский бронепоезд под командованием прапорщика Шрамека, пустив навстречу ему неуправляемый локомотив как таран. В результате столкновения у чехов были сбиты с рельс платформы, уничтожен один из бронеавтомобилей, а второй получил повреждения. Чехи привели в порядок бронепоезд "Орлик", прицепили впереди несколько пустых платформ и продолжили наступление на Александровский мост только на следующий день. Прапорщик Шрамек был снят с должности и назначен командиром пулеметной команды на "Орлике", а командованием бронепоезда взял в свои руки русский офицер, хороший артиллерист и прекрасный наводчик прапорщик Владимир Александрович Холявин. За этот бой он был произведен в подпоручики.
31 мая чехословаки полностью овладели Александровским мостом. Первого июня последние эшелоны с чехами покинули Сызрань и двинулись в направлении Самары.
Значительное столкновение произошло под станцией Майтуга, куда большевиками был брошен отряд в 300 человек. Этот отряд был сформирован из рабочих завода № 42, учеников фельдшерской школы, строителей и носил название Второго сводного коммунистического отряда. Командовал им Е. Картуков.
Ко времени прибытия отряда бой с чехословаками вели иващенковские красные рабочие под командованием  Александрова. Под командование последнего влился и прибывший отряд Картукова, который был направлен на правый фланг, где чехи особенно активно вели наступление. Эта первая стычка кончилась успешно для советских отрядов, чехи отступили. Вскоре однако предприняли новое наступление, при этом белогвардейские провокаторы активно действовали и в рядах советских войск. В самый горячий момент советской батарее было сообщено, что снарядов больше нет, в то время как снаряды были. В результате этой провокации батарея снялась с места, пехотные части, оставшись без артиллерийского прикрытия, под натиском чехословакских отрядов отступили, потеряв значительное количество убитыми и ранеными.
1 июня чехословаки подошли к станции Безенчук на расстоянии одной мили. Против них большевики собрали значительные силы. "...на железнодорожной станции Безенчук мы увидели преспокойно стоящие в эшелонах советские отряды. Там было… около 1500 человек. В состав этой группы входил ряд отрядов, которые должны были быть отправлены на фронт против  Дутова, но ввиду выступления чехов, были брошены против них. Во главе их стоял, назначенный незадолго до того, командующий Урало-Оренбургским фронтом Яковлев. У них имелся бронеавтомобиль, одна шестидюймовая пушка и отряд конных пулеметчиков. ...Когда мы беспорядочно, группами прибыли на станцию, никто не проявил особенного беспокойства или интереса к нам. В штабе господствовал полный хаос. ...для меня было ясно, что наши отряды, да еще под такой командой, не устоят против более многочисленного, лучше вооруженного и опытного противника"2.
В семнадцать тридцать чехи начали атаку красных укреплений, выстроенных полукругом. В свою очередь красные контратаковали чехов на обеих флангах. На левом фланге атака красных с поддержкой бронеавтомобиля была отбита, а на правом фланге чехи смешались. Появление чешского бронепоезда "Орлик" ускорило разгром красных частей. Большевики начали спешно грузиться в эшелон, но многие не успели и разбежались во все стороны.
Чехи получили трофеи: две пушки, грузовой автомобиль, несколько пулеметов, бронеавтомобиль, некоторое количество патронов и военного снаряжения, восемь лошадей, и самое главное - эшелон с продовольствием.
Этот бой интересен тем, что при использовании артиллерии, бронеавтомобиля и массы пулеметов с обеих сторон, количество убитых красных не превышало сорока человек. Сорок человек из более чем полутора тысяч бойцов - ничтожное число потерь для подобного боя. Никто из красных не стоял насмерть, не сражался до последнего патрона, до последней капли крови... Трусость большевиков тем самым очевидна.
Безенчук был взят.
2 июня чехи заняли станцию Звезда, приблизившись почти к Иващенково.
3 июня Иващенково чехи заняли без боя. Впервые в истории Волжской войны белогвардейцами был очищен крупный населенный пункт без помощи чехов. Там они получили от благодарного населения много оружия, боеприпасов и продовольствия для своих тридцати эшелонов. Красные при отступлении взорвали мост через реку Мочу. Ремонт моста несколько задержал продвижение чехов к Самаре.
Отгремела битва под Русскими Липягами произошедшая 3-4 июня.
А 5 июня в тылу у чехов произошло самое настоящее сражение под Безенчуком Арьергардные эшелоны чехословаков внезапно с тыла атаковал отряд Д.И. Попова приехавший эшелоном со стороны Сызрани. Л. Троцкий направил 4 июня Попову телеграмму, в которой требовал прекратить всякие переговоры с бандой чехов, приказывал атаковать их и уничтожить. У Попова было около трех тысяч штыков, в числе которых были особый отряд ВЧК под личным командованием Д.И. Попова, 4-й латышский полк, под командованием Я.Я. Лациса, 4-я латышская артиллерийская батарея, добровольцы Поволжья. Из огневых средств имели 3 бронеавтомобиля, 12 пушек и где-то 40 пулеметов.
Бой начал советский бронепоезд, ставший обстреливать чехословацкие позиции из обеих пушек и пулеметов. Вскоре от Безенчука прибыли еще несколько эшелонов, с которых быстро высадилась пехота и развернулась в линию по обе стороны железной дороги. Советские отряды обрушили на неприятельскую оборонительную линию сосредоточенный огонь. Чехословаки отчаянно отстреливались, главным образом из пулеметов, находящихся в середине линии обороны. Вскоре к чехам прибыло подкрепление и были подвезены боеприпасы. После полудня на позиции были доставлены две чехословацкие пушки, которые стали вести огонь по советскому бронепоезду.
Перестрелка продолжалась долго. Около семнадцати часов чехословаки предприняли решительную контратаку, в результате которой неприятель начал панически отступать. Чехословаки вынуждены были вернуться назад и вновь заняли Безенчук. Чтобы не допустить нового удара с тыла, они разрушили станционные стрелки и выставили у станции сторожевой пост.
Красные были отогнаны, но после этого чешское командование стало задумываться о создании крепкого арьергарда для защиты своего тыла.
8 июня Самара пала.
9 июня чешская часть вернулись в Сызрань, чтобы организовать прочную оборону на Волге для заслона от возможного нападения красных частей, но город к тому времени уже был захвачен значительными силами Советских войск.
За истекшую неделю после ухода чехов сызранская ЧК арестовала 17 членов созданного в городе "революционного комитета эсеров", поддерживающих Учредительное собрание и расстреляла их в подвале одного из домов. Известие об этом злодействе подняло среди населения Сызрани волну антисоветских настроений. А после того как на город началось наступление чехословацкого батальона Пилоша, командующий Поволжским фронтом Мясников отдал приказ об эвакуации частей Красной армии из Сызрани в направление Кузнецка. При отступлении большевики организовали спешный вывоз из подвалов находившегося в городе отделения Государственного банка многих десятков пудов серебра и других ценностей. На сторону восставших чехов тайно перешли многие сызранские ополченцы милиции, которые начали из за угла обстреливать красногвардейские патрули. В связи с напряженной обстановкой на экстренном собрании членов исполкома Совета большевиков было решено без боя вывести из города последние красногвардейские отряды. Каппель, разумеется, всего этого знать не мог. Как и того, что в Сызрани почти не осталось красных.

11 июня 1918 года. 18 часов 37 минут по местному времени. Между Самарой и Сызранью.

Каппель, отдав необходимые распоряжения на время следования, ехал в штабном вагоне. Ему хотели выделить отдельное купе, но он отказался:
- Я все равно не лягу спать! А ехать нам не более трех часов. Я предпочту лучше  скоротать время в компании своих офицеров.
Так я оказался в одном купе с Оскаром Владимировичем. Третьим был подъесаул Шиков. Четвертым с нами ехал рядовой солдат отряда, генерал-лейтенант Нотбек. Остальные купе штабного вагона оказались заняты офицерами и частично солдатами.
Три часа дороги - это не много. Я думал, что Каппель будет разговаривать с нами о предстоящем сражении, но прошло минут двадцать, а никакого намека с его стороны на эту волнующую меня тему не поступало. Говорили о разном, но никакой серьезной беседы не вели. Лично я еще недостаточно хорошо знал Каппеля, а Нотбека не знал абсолютно.
- Знаете, господа, - произнес я, - скажу, что живя в Англии, я видел множество странностей в поведении британцев. Они когда едут на фронт, любят порадовать друг друга обильной пищей. Много не предложу, но кое-что я взял в дорогу...
- Михаил Аркадьевич, вы, верно, шутите, - спросил Каппель.
- Ничего подобного, Владимир Оскарович! - возразил я, извлекая из мешка здоровенные куски копченой рыбы, хлеб, вареную в мундире картошку и лук. – Эти балыки из белуги холодного копчения я купил в магазине купца Арсеньева сегодня как раз к нашему столу. Прошу всех отведать это скромное угощение!
- Неплохой улов! - подтвердил Нотбек, рассмотрев разложенные яства.
- Не откажусь! - Каппель первым показал нам пример, приступив к позднему ужину. Что делать, мы за делами просто забывали о необходимой организму пище.
Мы дружно набросились на еду и через полчаса заметно повеселели. Запивали, конечно, хлебным квасом.
- Михаил Аркадьевич! - обратился ко мне Нотбек. - Вы, кажется, не испытываете волнения? Это ведь ваш первый военный поход?
Все три моих собеседника, включая Шикова, были матерыми фронтовиками, поэтому вопрос был закономерным.
- Поход первый, - согласился я. - Но страха или волнения нет, я не испытываю. Мне довелось трижды участвовать в перестрелках, и даже раз участвовать в рукопашном бою.
- И где же, разрешите узнать?
- Это не моя тайна, поэтому разрешите умолчать об этом.
На мой ответ никто не обиделся. Так за разговорами три часа прошли незаметно. На станции Батраки поезд внезапно остановился и Каппель скомандовал всем выгрузку из вагонов. Мы не доехали до Сызрани примерно четырнадцать верст. Пока эшелон разгружался, Каппель подозвав к себе штабс-капитана Вырыпаева и штаб-ротмистра Стафиевского, и поставил им боевую задачу:
- В восемнадцати верстах западнее Сызрани, - объяснил Каппель своим командирам, водя пальцем по карте, - находится станция Заборовка. На нее прибыли красные эшелоны. Со своими подразделениями вы за два-три часа скрытно с севера подойдете к станции. Красные вас не ждут с той стороны. Ровно в пять часов утра батарея должна нанести внезапный удар по станции. Эскадрон, конная разведка при поддержке артиллеристов затем атакует и захватит станцию. После этого, господа офицеры, вашими силами вы атакуете Сызрань с запада. Чешский батальон, пехота Бузкова и все остальные наши части в это время будут штурмовать Сызрань с другой стороны. Нам надо сделать так, чтобы красные оказались в кольце. Сил маловато, но... Справитесь? Вопросы?
План атаки Каппеля выглядел довольно простым, но строился на неожиданности нападения в тыл красным.
Когда в пешем строю, мы подошли к предполагаемым позициям, востоке небо стало заметно светлее. Расположение чехов мы обнаружили без труда, подойдя почти к самому городу. Соединив наши силы, мы ждали назначенного часа и сигнала к атаке. Капитан чехов Пилош узнав, что разговаривает с командиром 1-й Добровольческой Самарской дружины Народной армии Комуча подполковником Каппелем вытянулся во фронт. Наверное, Пилош недавно был простым взводным унтер-офицером и еще не освоился с обращением к нему "Господин капитан". А штаб-офицер в чине подполковника для него, как пережиток прошлого, представлялся важной персоной. Каппель коротко изложил свои соображения и свой план капитану Пилошу и тот согласно закивал, поспешно соглашаясь.
- Это  очень умно, господин подполковник! - сказал Пилош.
Расчет, сделанный Каппелем, был математически правильным и в пять часов утра на эшелоны красных на станции Заборовка упали первые снаряды Вырыпаева. Эшелоны были разбиты, красноармейцы разбежались и вспыхнули цистерны с нефтью. Через два часа конница и артиллерия вошли с запада в город и встретили чехов и остальную часть нашего отряда. Этой части пришлось гораздо труднее, так как красные упорно защищали город, но, их сопротивление было сломлено. Чекисты отряда Попова и две роты первого Латышского батальона, сражались особенно отчаянно. Но под конец, услышав о разгроме Заборовки, и увидев в своем тылу внушительный вражеский отряд, они обратились в бегство.
Стараясь не отставать от пехотных цепей, в общем строю как обычный пехотинец шел и я с винтовкой наперевес. Слева от меня находился подъесаул Валерий Шиков, где-то рядом подполковник Каппель, ведя батальоны на приступ Сызрани. Мы шли в атаку то пригибаясь, то бросаясь бегом, то разом открывали огонь из винтовок. При поддержке наших пулеметов мы ворвались в город...
Когда я посмотрел на часы, я даже не поверил своим глазам: бой продолжался почти три часа, но показался мне каким-то мгновением. Отряхнув с одежды пыль, я с удовольствием напился воды из фляги, которую мне любезно подал Шиков.
- Первый бой мы выиграли, атаман! - произнес он.
- Да, брат, это тебе не на БТР колесить! - усмехнулся я. И мы оба рассмеялись.
На улицах города были видны следы уличного боя – валялись убитые, разбросанное военное имущество. Красные отошли к Пензе и из простых теплушек был немедленно составлен бронепоезд, преследовавший их до города Кузнецка. На своих позициях красные бросили пулеметы и орудия, а военные склады полностью достались Каппелю. Он был, действительно, душой операции, везде поспевая, все учитывая, все предвидя. Это был головокружительный успех, и вся операция прошла с пунктуальной точностью согласно распоряжений Каппеля, создав сразу ему огромную популярность и окружив его имя ореолом победы. Если принять во внимание, что только на станции Заборовка стояло пять эшелонов и в самом городе был сильный гарнизон, что превосходило силы Каппеля не меньше чем в пять раз понятен будет этот ореол.
Ровно в 12 часов того же дня в Сызрани состоялся парад Каппелевского отряда. Бесконечные рукоплескания населения, крики приветствий, цветы, толпы народа – все это еще больше подняло дух добровольцев. После парада их всех тащили по домам, угощали, благодарили. И вся эта молодежь стала с гордостью говорить: "Нас ведет подполковник Каппель".
В наш отряд потянулись новые добровольцы, а захваченное военное имущество дало возможность формировать новые и пополнять старые части3. Потери в людях у красных были большие, у нас только четыре убитых.
С этого дня наши белые части стали носить название Народной армии.
Во время боя нами было взято в плен около полутора десятков пленных. Когда Каппелю доложили, кто эти пленные, он озадаченно хмыкнул и, стараясь скрыть смущение, отвернулся.
Телеграфом с Сызрани Каппель отправил в Самару донесение об успехе наступления и пленении Советских бойцов следующего содержания: "…успех операции достигнут исключительным самопожертвованием и храбростью офицеров и нижних чинов отряда, не исключая сестер милосердия. Особо отмечаю мужественные действия чинов подрывной команды и артиллерии отряда. Последние, несмотря на огонь превосходной артиллерии противника, вели огонь по его цепям и огневым позициям прямой наводкой, нанося большой урон и сбивая его с позиций... Красные вели огонь плотный, но крайне беспорядочный, посему потери отряда невелики (4 человека). Захваченные у противника пленные принадлежали к интернациональным батальонам из латышей, мадьяров, немцев и китайцев. Пулеметчики и артиллеристы были немцы".
Капитан Пилош после обеда подошел к Каппелю и прямо поинтересовался:
- Что вы решили делать с пленными, господин подполковник?
- Мне эти иностранные наемники Советов не нужны. А среди захваченных нами пленных русских людей совсем нет.
- Разумеется! - поспешил сказать Пилош. - Осмелюсь доложить, пленных надо конвоировать, держать под стражей, кормить, мыть. Они представляют обузу... А если их отпустить, тогда…  они снова пойдут воевать за коммунистов.... Согласитесь?
Каппель легким кивком головы подтвердил свое согласие.
- Среди пленных имеются мадьяры, - произнес капитан Пилош, стараясь не смотреть на Каппеля. - Вам же известно, господин подполковник, что у нас, чехов, с мадьярами давно существует глубокое чувство взаимной неприязни4?
- Много наслышан об этом. Впрочем, немцев и остальных прочих я тоже недолюбливаю, - бросил Каппель. - Поступайте с ними как считаете нужным, господин капитан!
- Благодарю!
Пилош довольно улыбнулся и, отдав честь, пошел отдавать приказ о расстреле всех захваченных в бою пленных. Их повели за город, но расстреляли или покололи штыками мне неизвестно.
- Мы вступаем в полосу Гражданской войны, как не прискорбно приходится это сознавать, - сказал я Каппелю. – И не на нас будет лежать вина за её тяготы перед населением России, господин подполковник.
Каппель ответил не сразу. Он долго молчал, прежде чем произнес:
- Гражданская война – это не то, что война с внешним врагом… Эту войну нужно вести особенно осторожно, ибо один ошибочный шаг если не погубит, то сильно повредит делу... В Гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии населения… И кроме того, раз мы честно любим Родину, нам нужно забыть о том, кто из нас и кем был до революции.
Каппель посмотрел на меня, явно ожидая ответной реплики.
- Да, Владимир Оскарович, разумеется, вы изложили все предельно правильно и точно. Я полностью с вами согласен, - ответил я. Ответил искренне и Каппель это почувствовал.

Генерал-лейтенант В.В. Нотбек вскоре после нашей победы сделал такую запись в своем дневнике:
"Мы приветствуем с этим успехом героев чехословаков и воинов молодой Народной армии, веря, что он даст им новую энергию в их правом деле защиты Поволжья от вражеского вторжения наемных банд.
Бой под Сызранью доказал теперь, что против нас дерутся наемные китайцы и венгры. Грустно, что среди них дерутся еще и свободолюбивые латыши. Будем верить, что разум их проснется и что их имя все реже будет встречаться в числе наших врагов.
Пусть обыватель, пользующийся всеми благами и получающий спокойствие от сознания стойкости своих защитников, не забывает их и всячески их поддерживает…"

Забрав все трофеи, которые пришлось спешно грузить в несколько эшелонов, Каппель отвел свой небольшой отряд в Самару.
А чехи, пытались своими силами преследовать отступающего врага и гнали его на запад на бронепоезде почти до самого города Кузнецка и в перестрелке потеряли  троих своих солдат. Вот их имена:
Карлик Карел, 23 года, уроженец Ломчева Пльзеньского уезда.
Нечас Франц, 23 года, уроженец Веселице Босковицкого уезда, Моравия.
Наденик Карел, 30 лет, уроженец Люборджиц Коуржимского уезда.
Погибших чехов торжественно отпевали в Сызранском храме при большом скоплении народа.

Однако это поражение не помешало красным издать новый приказ фронта:
Приказ №11 главнокомандующего Чехословацким западным фронтом, 13 июня 1918 г., город Сызрань.
1. Окончивший Будапештскую военную академию товарищ Шимуничь назначается начальником штаба начальника Сызранской группы отрядов; ему в помощники придается тов. Шабичь.
2. Объявляю, что начальником штаба вверенного мне фронта состоит генерального штаба тов. Войтына, начальником снабжений фронта тов. Козлов, начальником связи тов. Плотников, комендантом штаб-квартиры тов. Пережогин и казначеем штаба фронта товарищ Кожура.
3. Сим извещаю, что в виду образования по линии Сызрань – Самара – Симбирск чехословацко-белогвардейского фронта и прекращения вследствие этот пароходного движения между Саратовом и Симбирском, пассажирское и железнодорожное сообщение с Сызранью временно вовсе приостанавливается. Во избежание скопления пассажиров в районе Сызрани, что грозит им голодом, заболеваниями и отправкой обратно, всем ДС предписываю оповестить как местное, так и дальнее население, стремящееся попасть в район Сызрани, что ни один пассажирский поезд не может быть принят в Сызрань. Поезда будут ходить лишь до ст. Кузнецк Сызрано-Вязем. железной дороги Начальникам ст. Сызрань и всех станций по Сызрано-Вяземской железной дороги от Евлашево до Сызрани вменяется в обязанность не принимать пассажирских поездов. Объявление это особо печатать и вывесить на железнодорожных вокзалах и видных местах.
Главнокомандующий А. Мясников5.
Почему Мясников в своем приказе указал дату 13 число и город который он в это число не контролировал - неизвестно.
----------------------------------------
1. Об участии отряда Попова в боях за Сызрань упоминает член РВС Восточного фронта Кобозев. Не путать с анархистом Федором Поповым из Самары.
2. А. Данелюк, председатель иващенского совета.
3. Отрывок из книги Вырыпаева "Каппель и каппелевцы".
4."Из здания Совета пленных вели на вокзал. Одним из последних шел седой солдат в австрийской гимнастерке, со свалявшимися усами. Он выглядел больным или раненым: передвигался с большим трудом. Конвой, шедший сзади, постоянно его подгонял. Пленный то ли не мог, то ли не хотел идти быстрее. Что-то буркнул по-венгерски. – Мадьяр? – удивился конвоир, и длинный русский штык вонзился в спину пленному. Его острие вышло из груди венгра". Из воспоминаний Вацлава Каплицкого, чешского легионера.
5. Мясников (настоящая  фамилия — Мясникян) Александр Фёдорович, родился в Нахнчевань-на-Дону. Юрист. Старый член РКП(б). Революционер. Делегат многих съездов. Участник первой Мировой. 31 мая 1918 назначен командующим Поволжским фронтом против мятежных чехов. В 1921 году председатель СНК и нарком по военным Делам Армянской ССР. Имел множество высоких должностей.  Погиб в авиационной катастрофе в Тбилиси в 1925 году.

Глава 3. К Ставрополю и Васильевке.

13 июня 1918 года против власти большевиков восстали рабочие Верхне-Невьянского и Рудянского заводов.
Хроника Гражданской войны.

"Каппель – его имя будет вписано вместе с именами Корнилова, Маркова, Каледина… Каппелевского офицера и солдата вы узнаете из тысячи – ни одной жалобы, ни одного горького слова. "Ты откуда?" – "Мы – каппелевцы!" "Вы капитан, какой части?" – "Мы – каппелевцы!" – всегда один и тот же гордый задорный ответ…"
Генерал-майор Хартлинг. Воспоминания о Каппеле.

13 июня 1918 года. 10 часов 47 минут. Город Самара.

В описываемое время, летом 1918 года, Волга была такою, какою ее видели во времена Стеньки Разина и Пугачева. Река эта, кипевшая жизнью главной водной артерии государства, вымерла совершенно. На ее широкой водной поверхности не было видно ни парохода, ни баржи; берега ее опустели. Все бакены и другие навигационные обозначения были сняты большевиками, плавать можно было лишь "наизусть".
Через несколько дней из чешского штаба мичману Мейреру пришло распоряжение перевести батальон пехоты к Ставрополю — следующему вверх по Волге городу. Для этого похода из всех судов, стоявших на якоре, мичман Мейрер облюбовал два буксира и один пассажирский пароход "Мефодий". Один из буксиров назывался "Фельдмаршал Милютин" — могучий, один из самых больших на Волге, другой поменьше - "Вульф".
Кто не бывал на Волге, тому не будет понятен энтузиазм, охвативший мичмана Мейрера при осмотре этих пароходов. В России их строить умели. Можно смело сказать, что Волжский коммерческий флот был лучшим речным флотом в мире. Пассажирские пароходы поражали своими красивыми линиями и роскошной внутренней отделкой. Чистота на них поддерживалась идеальная. Пароходы эти развивали до 35 верст по течению. (На Волге скорость узлами не определяли.) Буксирные пароходы казались воплощением мощности, и действительно, можно было поражаться, какой колоссальный груз они могли буксировать. Ровная и совершенно свободная палуба буксиров представляла собой идеальную орудийную платформу, как на носу, так и на корме. Кожуха — защита гребных колес — давали достаточную высоту для установки рулевой рубки и пулеметных гнезд. Конечно, никакой защиты, даже от ружейного огня, не было.
На обоих реквизированных буксирах оказался полный состав команды. Уговорить команду остаться и идти воевать помог помощник капитана "Милютина", оказавшийся прапорщиком по адмиралтейству. Капитан "Вульфа" наотрез отказался, а капитан "Милютина" согласился "попробовать". Вообще же волжане народ мирный и никто из команды особого энтузиазма к войне не проявлял.
Значение водного сообщения для ведения войны было теперь всеми оценено, и дело организации флотилии значительно облегчилось. Народная Армия выделила некоторое количество людей для укомплектования судов военной командой. Мичман Мейрер настаивал на получении артиллерийских юнкеров, так как надеялся достать орудия для вооружения пароходов.
Убедить армейцев в том, что из пушки можно стрелять, поставив ее на палубу корабля, было делом почти невозможным, да и пушки все были в руках у чехов. В конце концов удалось убедить дать одну пушку на пробу. Работа закипела, и через два дня у "Милютина" на носу красовалась армейская трехдюймовка, как была, на колесах и с хоботом. При помощи деревянной клетки, состоящей из рам, сооруженных так, чтобы бока их соответствовали линиям шпангоутов, а верхние стороны - бимсам палубы, удалось построить орудийную установку, которая бы распределяла по корпусу корабля удар на цапфы от отката орудия при стрельбе. На палубе была сооружена деревянная поворотная орудийная платформа, хобот же орудия ходил по деревянному полукругу. Вся верхняя структура была скреплена с внутренней клетью болтами, проходившими через палубу. Нужно ли все это было делать именно так или совсем по-другому — неизвестно, но факт остается фактом — установки эти были действительно крепкими.
Прибыв из Сызрани в Самару, военное имущество отряда Каппеля прямо из вагонов было погружено на товаропассажирский пароход "Мефодий". Это колесное судно могло вместить до пятьсот пассажиров и грузы. Поэтому места хватило всем. Добровольцам дали девять часов привести себя в порядок, после чего мы немедленно отправились вверх по Волге, в район города Ставрополя. Этот город и близлежащие деревни были заняты красными. По данным разведки, красные располагали большим количеством пулеметов и сильной артиллерией. Согласно приказу мы были должны очистить близлежащие города и населенные пункты от красных отрядов, тем самым обезопасить Самару от угрозы нападения.

13 июня 1918 года член Комуча, прапорщик Б.К. Фортунатов вошёл в состав созданного в Самаре штаба Народной армии, но он не сейчас, не в дальнейшем почти не вмешивался в работу по устройству армии и большею частью участвовал в операциях как рядовой боец с винтовкой в руках. Как известно, в Самарский период борьбы он был дважды ранен, был отличным солдатом и командиром. Он пополнил наш отряд как доброволец. Он рассказал Каппелю новости, главной из которых была обозначена совещание Самарской Торгово-промышленной палаты под председательством К.Н. Неклютина, состоявшееся 11 июня. Палата предъявила требование к Комучу, что бы последний руководствовался формированием исполнительной власти только на деловой основе. Второе требование выдвигало полную передачу вопросов по комплектованию Народной армии только исключительно военным специалистам. Для нас это были хорошие новости.
К нам так же присоединились казаки Дутова под командованием хорунжего Юдина1, сообщившего, что атаман пока не располагает значительными силами, и не может выделить нам в помощь большее количество сабель. Но даже сотня казаков для маленькой армии Каппеля уже была существенной подмогой.
Тем более это были казаки! Если вы представляете себе казака простым кавалеристом, гусаром, то это неверное сравнение. Казак был одновременно и уланом и драгуном. Пики против вражеской кавалерии – страшное дело! Казак мог рубить пехоту шашкой как гусар, но так же мог спешиться и воевать как пехотинец. Лучших солдат в то время трудно было найти.

13 июня 1918 года. 19 часов 26 минут. Река Волга недалеко от города Самары.

Поздно вечером, погрузив главный отряд чехов на пассажирский пароход, где уже находились каппелевцы и по полуроте на каждый буксир, отряд с потушенными огнями двинулся в путь. Приблизительно через час по носу "Милютина", шедшего головным, показалась какая-то тень. Сбавили ход, потом застопорили машину и стали прислушиваться. Сомнений не было — тень двигалась,
- Полный вперед! - скомандовал мичман Мейрер.
Через минуту, когда "Милютин" набрал ход, из темноты раздался треск пулеметного огня. Пули свистали через мостик.
- Самый полный,  дайте все, что можете! — кричал мичман Мейрер в переговорную трубу в машину. - Право руля, так держать...
Раздался страшный треск... "Милютина" дернуло. С носа на мостик клубами повалил пар. Пулеметы теперь тарахтели только с "Милютина".
Через секунду все снова исчезло в ночной темноте. В наступившей тишине все пристально вглядывались по сторонам, ожидая нового нападения. Осмотрели повреждения корпуса и занялись закреплением якоря, сорванного с кран-балки и висевшего на канате в воде. Потери в личном составе состояли из одного пулеметчика-чеха, убитого, и двух раненых.
Пока возились в темноте с приведением "Милютина" в порядок, подошел пароход "Милютин", с главным десантом, и капитан Степанов, командующий чехами, справился, в чем дело. Командир чешской полуроты на "Милютине" взволнованным голосом докладывал, что идти вперед было бы делом опасным, так как неизвестно, что еще нас может ожидать в темноте. Капитан Степанов спросил мичмана Мейрера, что он думает о создавшейся обстановке. Мичман Мейрер доложил, что, по его мнению, красные не ожидали нашего выступления и с потоплением их дозорного катера шансы на внезапное появление у Ставрополя увеличились, а поэтому надо идти вперед, и немедля.
На обратном пути в Самару моряки волжской флотилии нашли этот винтовой пароход, выбросившийся на правый берег реки. Кормовая палуба его была под водой, правый борт проломан, верх рулевой рубки сорван, очевидно, милютинским якорем, на палубе были обнаружены следы крови.


15 июня 1918 года. 11 часов 06 минут по местному времени. Недалеко от города Ставрополя.

Не доходя верст пятнадцать до Ставрополя, пароход "Мефодий" пристал к крутому левому берегу, на котором быстро были построены мостки, и по ним спешно выгружались солдаты отряда Каппеля, а орудия и зарядные ящики выкатывались на руках.
Батальон чехов остался на кораблях, которые направились к Ставрополю и остановились на воде, готовясь к штурму города.
Из ближайшей деревни пригнали нужное количество крестьянских подвод для нашей пехоты, которая в это время на Волге никогда не ходила в пешем строю. Отнимая у крестьян подводы в жаркое рабочее время, мы, согласно приказу Каппеля, обязательно платили по 10-15 рублей за каждую (когда-то это были приличные деньги). При таких условиях отряд мог передвигаться довольно быстро, не утомляясь.
Расспросив у первых попавшихся местных жителей о противнике, в его сторону направлялся разъезд нашей кавалерии. Приблизительно в одной версте следом за ним двигались главные силы. Наша пехота, расположившись по трое-четверо на телеге на душистом сене, обычно дремала или просто наслаждалась природой. Но лишь только слышались первые выстрелы по нашему разъезду, как будто под действием электрического тока, пригретая теплым летним солнцем дремлющая пехота выпрыгивала из своих повозок и, еще не дождавшись команды и остановки, бежала с винтовками наперевес в сторону, выстрелов.
Каппель на коне впереди главных сил обыкновенно кричал в сторону командира пехоты бежавшему впереди бойцов Бузкову:
- Не рискуйте – берегите людей! Каждый боец дорог!
Бегущий мимо него Бузков брал под козырек и вполоборота отвечал: "Слушаюсь!".
Повозки останавливались. Вырыпаев со своими орудиями съезжал с дороги вправо или влево, строил фронт, но с передков пока не снимался до приказания начальника. И когда минуты через 2-3 выяснялось, что противник заслуживал внимания, тогда начинался бой. Кавалерия частью оставалась прикрытием к орудиям, а часто уходила в обход врага.
Мы, двигаясь очень быстро и энергично атакуя врага, отряд Каппеля всегда появлялся неожиданно. Противнику трудно было точно определить силы Каппеля.
По словам местных жителей, красные группировались большими силами в 18 верстах от Ставрополя, в районе деревни Васильевка. Спускаясь по длинной, верст 5-6 дороге, отряд Каппеля был обстрелян с трех мест трехдюймовыми орудиями почти на предельной дистанции, но потерь мы не понесли. Пришлось немного проехать вперед и, не видя никаких укрытий, встать на открытую позицию.
Не слезая с коня, в бинокль на пятиверстной дистанции Вырыпаев хорошо увидел дым и пыль от орудийных выстрелов красных в трех разных местах в кустарнике на окраине деревни Васильевка. Завязался настоящий бой. Но нужно сказать, что красные, хотя и с трех мест, но стреляли очень плохо: или перелетами, или очень высокими разрывами, не приносящими нам вреда, что дало возможность спокойно ликвидировать три артиллерийских взвода красных, бросивших свои орудия.
Наша пехота, сильно обстрелянная из большого количества пулеметов, понесла потери и вынуждена была залечь. Бой мог затянуться.
Истратив много снарядов на красную артиллерию, Вырыпаев доложил Каппелю, что у него осталось всего 25 шрапнелей. Каппель немедленно отдал распоряжение взять одно орудие на передки, забрать все снаряды и идти орудию вперед, насколько возможно, и обстрелять линию врага. А разведчиков и свободных артиллерийских номеров – присоединить к кавалерии и конным разведчикам и широким аллюром пустить в обход правого фланга противника.
Орудие карьером пошло вперед, снялось с передков близ наших цепей и начало в упор расстреливать красные пулеметы. Через несколько минут каппелевцы овладели деревней Васильевка, 28-ю пулеметами и четырьмя орудиями с большим количеством снарядов. Наша пехота уселась на свежие подводы, и весь отряд стремительно преследовал красных, которые с разгона прошли мимо Ставрополя; в город им хода не было, власть большевиков уже была свергнута.
Пока подполковник Каппель брал штурмом деревню Васильевка, отвлекая на себя основные силы красных, в Ставрополь со стороны Волги тем временем высадились чехи под командованием капитана Александра Петровича Степанова2. Город был практически взят без боя. Большевики с позором бежали.
Район был очищен от красных.
"Мефодий" стоял почти у пристани, недалеко от Ставрополя, но погрузить на него обратно орудия было очень затруднительно, так как они перед пристанью сильно вязли в бездонно сыпучем песке и даже чудные богатыри-кони были не в силах их тянуть двойными запряжками. В конечном итоге, почти на руках бойцов, с большим напряжением все было погружено на пароход, и отряд готов был вернуться в Самару.

Как было изначально заведено, все чины нашего отряда должны были иметь винтовки или карабины. Каппель в этом отношений был самым примерным. Он не расставался с винтовкой не только как начальник небольшого отряда, но даже и тогда, когда был впоследствии главнокомандующим армиями.
Питался отряд из общих солдатских кухонь или консервами.
В нашей кавалерии ни у кого из офицеров долгое время не было офицерских седел. Были у всех солдатские седла, как более удобные для вьюка.
В отряде Каппеля  изначально прослеживалось равенство между офицерами и солдатами, офицеры командовали только в бою, а на привалах солдаты называли своих командиров по имени, или имени-отчеству. Каппель, как и его офицеры не гнушались сходить за водой для чая, который пили потом вместе со своими подчиненными. Отчасти это было веяние политики Комуча, создавшего народную армию. Каппель тоже изначально ставил своих офицеров в один ряд с солдатами, считая, что они должны  быть командирами только в бою3.
А вот подкрепления от уральских казаков в этом походе мы не дождались. Через два дня после нашего отъезда 16 июня 1918 года в Самару прибыл первый большой отряд уральских казаков, продолжавших носить погоны, которым Комуч устроил торжественную встречу. Учредиловцы от имени правительства через свою официальную газету "Самарские ведомости" от того же числа рекомендовали гражданам "не выражать неудовольствия по поводу ношения казаками погон".
Чехословаки, находившиеся ранее на борту "Мефодия", "Милютина" и "Вульфа" обратно на суда не вернулись. Они остались в Ставрополе, став в городе первым гарнизоном Комуча. Капитан Степанов, с которым нам предстояло воевать бок об бок до конца 1918 года искренне пожелал нам военных успехов и возвратился обратно в город. Мы могли следовать дальше.
-------------------------------------
1. Вырыпаев в своих мемуарах называет Юдина есаулом. Это верно. Но есаулом Юдин стал позднее. Обычно, упоминая деяния военного человека, называют его последнее звание.
2. По Мейреру "Занятие чехами Ставрополя не представляет особого интереса, так как, кроме перестрелки десанта с небольшими отрядами красных, ничего выдающегося не произошло". Вполне ясно, что моряка не интересовали сухопутные военные действия отряда Каппеля.
3. Отрывок из книги Вырыпаева "Каппель и каппелевцы".


Глава 4. Климовка и Новодевичье.

15 июня 1918 года. 19 часов 02 минуты по местному времени. Деревня Усолье.

Во время погрузки на "Мефодий" захваченного в Ставрополе военного имущества к Каппелю явились крестьяне деревни Климовки, находящейся на правом берегу Волги, и просили освободить их район от красных.
Каппель, без всякого раздумья, тотчас же выслал семь человек своих разведчиков на правый берег Волги, в район небольшой деревни Усолье, находившейся напротив Ставрополя. Ему нужно было знать, не останутся ли у него в тылу значительные силы красных, способные нанести удар сзади его армии в самый неподходящий момент.
Разведчики Каппеля на рыбацкой лодке переправились на другой берег Волги. Антисоветски настроенные крестьяне деревни Усолье, завидев отряд разведчиков Каппеля, неожиданно атаковали гарнизон советских войск, находящийся там. И хотя бойцов РККА было около сотни, этот отряд красных, практически без боя, был частично уничтожен, а частично разбежался. Но успех был во многом достигнут за счет того, что многие революционные бойцы РККА в Усолье были настолько пьяны, что попали в плен, когда спали мертвецким сном.
Нами также был взят в плен видный большевик Кондаков П.А., который командовал красным отрядом и десятка полтора красноармейцев.
- Какие должности занимал в красной армии? – спросил Каппель у Кондакова, уже пожилого человека.
- Начальник местной милиции и член ревтрибунала, - ответил тот.
- Вы не комиссар, - обозначил свое мнение Каппель. – И это для вас будет смягчающим обстоятельством. Вы и ваши люди, как военнопленные, будут отправлены в Самару1.
К ночи, снесясь по прямому проводу с Самарой, Каппель на пароходе  Мефодий перевез всю свою маленькую армию на правый берег Волги в Усолье, где был устроен ночлег. А рано утром, едва начало светать армия Каппеля по суше двинулась к деревне Климовка.
Флотилия мичмана Мейрера получила от Каппеля указание: разгрузить трофеи в Самаре, доставить туда пленных из Усолье, но к вечеру следующего дня обязательно прибыть в Климовку, которая по расчету Каппеля к тому времени должна уже быть им захвачена.

16 июня 1918 года. 07 часов 24 минуты по местному времени. Село Климовка.

В это время подполковник Каппель, двигавшийся со своей "армией" по правому берегу Волги, встретил сильное сопротивление красных у села Климовка. Флотилии было приказано продвинуться на соединение с армией, но ее пока не было. Она должна была вернуться лишь к вечеру. Дождавшись судов мичмана Мейрера, у Климовки Каппель совершил один из своих многочисленных мастерских маневров. После ожесточенного фронтального боя, длившегося весь день, он вечером, оставив на позиции лишь дозоры с нарочно зажженными кострами, передвинул всю армию за тыл красным и ближе к ночи обрушился на них. Толпы красноармейцев были прижаты к реке, и вернувшаяся флотилия белых била по ним картечью. Артиллеристы флотилии вошли в такой азарт, что палили до тех пор, пока с берега не стали махать простынями. Это было понято как сигнал: "Прекратите огонь — своих бьете".
Наша пехота заняла Климовку, стоявшую в полуверсте от Волги, единственной достопримечательностью которой была деревянная церковь, которая называлась "Храм во имя святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана".
Красные поспешно отступили на запад с бесчисленными повозками. Часть их бросилась к пароходу, стоявшему около пароходной пристани. Мы не стреляли по пароходу, было уже темно.
Не менее шестидесяти красноармейцев, не успевших сесть на пароход, были отрезаны от путей отступления казачьим взводом хорунжего Юдина, который предложил Каппелю послать пехоту для их уничтожения. Однако Каппель, сославшись на желание дать войскам отдых, не стал добивать противника:
- Полагаю, что разбежавшиеся в лесу красные нам не причинят большого вреда, а вот гоняться за ними нам не к чему – сильно утомим людей.
Б.К. Фортунатов просил пока не стрелять по отходящим красным и, взяв 6-7 человек разведчиков, ускакал оврагом, чтобы отрезать хвосты уходящей колонне красных. Мы наблюдали за ним, насколько нам позволяла пересеченная местность. Через полтора-два часа уже ночью Фортунатов вернулся со своими разведчиками и привел четыре военные повозки с одним пулеметом и пулеметными лентами на каждой, а красногвардейцы убежали в кустарник. Не все, четверых он привел в плен.
Пленных красногвардейцев Каппель не стал допрашивать. Ничего интересного они рассказать не могли. Тогда Фортунатов, пожав плечами, вывел пленных за пределы села и расстрелял собственноручно из револьвера.
- Зачем вы так, Борис Константинович? – укоризненно спросил его Каппель, когда он вернулся обратно.
- Так ведь был бой! – объяснил Фортунатов, хитро поблескивая глазами.
- Они же пленные, - напомнил Владимир Оскарович.
- Они – большевики2! – возразил Фортунатов. – Они воюют против нас! Они бы нас не пожалели и не пощадили, попадись мы им в плен. Нарезали бы ремней из кожи с наших спин…
К сожалению, Фортунатов оказался прав, в чем мы убедились буквально на следующий день.
Наша пехота и конница расположились по избам и дворам, а Вырыпаев со своими пушками, как всегда, в середине деревни, прямо на широкой улице, где разбивалась коновязь для коней; недалеко был постлан прямо на земле большой брезент, на котором расположились все артиллеристы. От пехоты было выставлено в стороне охранение, и выше по реке от пристани встали на пост двое шестнадцатилетних добровольцев.
До штаба Комуча дошли слухи, что красные проводят через Мариинскую систему3 несколько миноносцев из Балтийского моря. Нечего и говорить, что слух этот сейчас же был использован командующим флотилией мичманом Мейрером, вернувшимся в Самару, для получения второй пушки для "Вульфа". Штаб армии торопил установку этой пушки и даже послал на помощь своих плотников. Доканчивали установку по дороге к Ставрополю, куда флотилия была срочно послана навстречу "надвигавшимся" миноносцам.
Еще до ухода в поход к мичману Мейреру пришел проситься на флотилию армейский подпоручик Б. Выяснив, что он волжанин и яхтсмен, мичман Мейрер назначил его командиром "Вульфа". Артиллерийским офицером на "Милютине" оказался константиновец, а на "Вульфе" - михайловец. Юнкерам было предоставлено "самоопределиться". Нечего и говорить, что "Милютин" оказался "константиновским" кораблем, а "Вульф" - "Михайловским". Так соревнованию в стрельбе было положено твердое основание. И в этот же день артиллерийские офицеры нашей армии не осрамили свои училища.
"Милютин", "Вульф" и  "Мефодий" стояли на Волге.
Остановившись в Климовке на дневку, наш отряд ночью подвергся неожиданному нападению красных, подошедших к берегу на двух пароходах.

17 июня 1918 года. 3 часа 44 минуты по местному времени. Село Климовка.

Летние ночи на Волге коротки. Перед рассветом, Вырыпаев услышал сначала редкие выстрелы. Крикнув дневального Растрепина, наблюдавшего за конями, он увидел двух всадников с винтовками на коленях, одетых в штатское, коротким галопом приближавшихся ко мне. Вырыпаев спросил их, какой они части. Растрепин, оказавшись человеком сообразительным, не услышав ответа, вскинул винтовку и выстрелом сбил одного всадника, упавшего с лошади к ногам Вырыпаева. Второй всадник, моментально повернувшись, поскакал в сторону пристани; ему Растрепин послал вдогонку вторую пулю, свалившую его. По деревне началась беспорядочная ружейная стрельба.
Вырыпаев с лихорадочной поспешностью начал будить своих добровольцев, приказывая: "Седлать, запрягать!". И в это время штабс-капитан увидел, как на краю самой возвышенности, прикрывающей от нас пароходную пристань, красные устанавливают пулемет. Не дожидаясь конца запряжки, Вырыпаев приказал запряженному корню (паре коней, ближайших к орудию) вывезти орудие на ближайший огород и направить его на пулемет красных, показом руки. Он скомандовал:
- С передков, прямой наводкой по пулемету шрапнелью огонь!
Наводчик орудия доложил:
- По пулемету не позволяет прицел!
- Огонь! - энергично повторил команду Вырыпаев.
Орудие рявкнуло шрапнель, картечью ударившись в середину горы, подняла большой столб пыли, закрывшей красных и нас. Это дало возможность подрыть хобот и поднять дуло орудия так, что оно могло перебрасывать снаряды через верхушку горы, что я и стал делать, стараясь попасть в предполагаемую за горой пароходную пристань. Направленный же в нашу сторону пулемет был оставлен убежавшими красными на вершине горы.
Наша пехота обходила возвышенность, Вырыпаев подтянул пушки на пристань и стрелял по уходившим вверх по Волге двум пароходам красных, которые скоро скрылись за поворотом реки, забрав с собой бывших на пристани двух добровольцев-часовых – или уснувших, или принявших прибывшие красные пароходы за свои, но отряду они ничего не сообщили. Во всяком случае, мы их не нашли.
Кроме того в список потерь нашего отряда надо занести юнкера Льва Попова, который был убит в бою  под Климовкой.
Но ночной налет красным не удался – уже привыкший к боевой обстановке отряд Каппеля, перешел сам в наступление, противник, бросив пулеметы, был прижат к берегу и, быстро погрузившись на пароходы, отошел на север. Эти части прибыли из Сингелея, где уже был сформирован штаб Сингелеевского фронта, которым командовал бывший поручик царской армии Мельников.
Командовал красными, приплывшими на пароходах Волжской флотилии советский командир Г.Д. Гай, армянин, служивший ранее штабс-капитаном под командованием генерала Н.Н. Юденича в войне с Турцией и награжденный двумя георгиевскими крестами. Настоящее его имя было Гайк Димитриевич Бжишкян.
Когда ночью пароходы красных, не доходя до села, пристали к берегу, Гай отдал приказ сойти на берег, но бойцы его отряда проявили неповиновение, заявляя, что не хотят идти под пули белых. Из всего многочисленного отряда Гая лишь шесть кавалеристов и десяток пехотинцев согласились участвовать в ночном бою. Из шестнадцати бойцов, после ночного столкновения на пароход вернулось лишь шестеро, большая часть была убита, а двое-трое, пользуясь темнотой, сбежали. Но Гай посчитал, что ночной бой был для красных победным, о чем позже доложил в революционный штаб Сингелея.
В восемнадцати верстах от Климовки находилось крупное село Новодевичье, насчитывающее более тысячи дворов и более восьми с половиной тысяч населения. По сведениям разведки и крестьян, пришедших оттуда, в нем на постое находилось около двух тысяч красноармейцев, матросский полк в 800 человек, большое количество пулеметов и артиллерия. Село было сильно укреплено и являлось серьезным экзаменом для 400-500 добровольцев, считая прибывшую от Атамана Дутова сотню оренбургских казаков под командой хорунжего Юдина. Но так как к этому времени в представлении белых частей слова "Каппель" и "Победа" стали синонимами, то почти никто не сомневался в удачном исходе боя. Внезапность, быстрота, натиск…


17 июня 1918 года. 08 часов 41 минута по местному времени. Река Волга. Недалеко от села Климовка.

В ожидании красных миноносцев один корабль мичмана Мейрера был выдвинут версты на три-четыре вперед и, медленно шлепая колесами, держался против течения. Другой стоял у пристани Климовки под парами, готовый выйти на поддержку в любую минуту. Монотонности этой был положен конец появлением парохода, ведущего на буксире высокобортную деревянную баржу. Дозорный корабль приказал пароходу развернуться и отдать якорь. С флагманского корабля послали шлюпку с офицером и вооруженной командой осмотреть и баржу, и пароход. Посланный офицер в мегафон попросил разрешения привезти делегацию от пассажиров баржи.
Делегация состояла из сестры милосердия и пожилого господина, назвавшего себя полковником. Роль главы делегации на себя взяла сестра милосердия. Привезли также двух арестованных. Ничего не может быть противней освирепелой женщины: сестра "милосердия" буквально неистовствовала, стараясь доказать, что оба арестованных должны быть немедленно расстреляны за те притеснения, коим они ее подвергали на барже. Сестру пришлось увести в другую каюту. Допросили полковника и от него узнали, что баржа уже прошла одно "чистилище", во время которого красные расстреляли несколько пассажиров, по-видимому офицеров и их жен, в Симбирске.
Удалось также установить, что оба арестованных были комиссарами, назначенными на баржу с грузом в Царицын, дававшими указания, кого нужно расстреливать. Капитан парохода, после длительного допроса, показал, что свои распоряжения он получал от одного из этих двух арестованных. Надо было удивляться неналаженности дела у красных — ни капитан и вообще никто из прибывших на барже не знали о взятии Ставрополя и Самары.
Баржу осмотрели и отпустили под караулом в Самару. В виде напутствия мичман Мейрер посоветовал всем находившимся на ней офицерам, по прибытии в Самару, записаться в Народную Армию. Впоследствии дошли сведения, что ни одного желающего не оказалось, все пожелали следовать дальше. Выгрузив красный груз, штаб предоставил баржу пассажирам. Путешественники прошли еще через одну чистку, попав опять в руки красных ниже Самары. Такую покорность судьбе пассажиры объясняли необходимостью доставить продукты своим семьям. Истратив, быть может, все свое состояние на покупку мешка муки, никто из них этот мешок бросать не хотел. "Мешочничество" как явление вполне объяснимо, так как кто может бросить упрек человеку, старающемуся прокормить свою голодающую семью, но следствием этого было то, что, пока все в России мешочничали, страна уничтожалась большевиками.

17 июня 1918 года. 21 час 32 минуты по местному времени. Недалеко от села Новодевичье.

В десять с половиной часов вечера наши сухопутные части подошли к лесу в пяти верстах от села. Ночь темная-темная при сильном ветре со стороны села. В ближайшем овраге, при огарке свечи, Каппель с собранными им начальниками отдельных частей составлял диспозицию. Встретившийся крестьянин из Новодевичье рассказал, что у красных почти никакого охранения нет. Орудия стоят у самой околицы, красные – по избам.
По диспозиции Каппеля белые части должны были свернуть с главного тракта, которым двигались, на проселочную дорогу, шедшую ближе к Волге, и пройдя три версты от села, там на перекрестке дороги повернуть влево и, обойдя село с юго-запада, с рассветом атаковать его.
Как всегда, Каппель предложил по этому поводу высказаться.
Стафиевский сильно заволновался и, отойдя немного в сторону с Юдиным, стал ему нервно и тихо доказывать:
- Это авантюрное предприятие, нас красные отрежут от дорог в случае контратаки… Рассеют по полям…
- Или же нас прижмут к берегу и опрокинут в Волгу! - совсем молодой Юдин как будто начал с ним соглашаться.
Каппель не мог этого не слышать и, обратившись к Бузкову, спросил его мнение:
- Что скажите?
Тот ответил, что намеченный план считает вполне правильным.
- Ну, а ваше мнение, командир батареи? – обратился Каппель к Вырыпаеву.
Тот ответил, что чем глубже обход, тем больше шансов на успех.
Обратившись к Стафиевскому и Юдину, стоявшим немного в стороне, Каппель сказал им:
- Вы, кажется, против. Если вообще вы не верите в наше дело, то я вас, как добровольцев, освобождаю. Вы можете сейчас же вернуться обратно, и мы, оставшиеся, уже без вас решим, что делать дальше.
Юдин тут же сказал, что против ничего не имеет и вполне согласен, Тогда Стафиевский пробормотал, что в принципе он тоже согласен.
Начинался рассвет. Вырыпаев выбрал для орудий хорошую, закрытую со всех сторон лесом поляну, дал примерное направление орудиям. Разведчики провели телефон на опушку леса, откуда были видны крайние избы и голубые верхушки церкви; село располагалось на обратном окате к Волге. Саженях в 250-300 на возвышенности были хорошо видны красногвардейцы, устанавливающие пулеметы. Они спокойно рыли для себя и для пулеметов окопы; до меня доносились обрывки их разговора и звук лопат о каменистую почву.
Из села, направляясь в нашу сторону, медленно шло стадо с пастухом впереди. Мы разговаривали шепотом. Вырыпаев приказал разведчикам привести к нему пастуха, как только он подойдет к нашей опушке. Когда разведчики отправились выполнять приказ, острием шашки Вырыпаев осторожно открыл консервную коробку с мясом и, пользуясь сломанной веткой, приступил к завтраку.
В это время со стороны орудий пришел к нему сам Каппель, а за ним Бузков. Вырыпаев предупредил их, чтобы они говорили тише, и указал на красные пулеметы. Глаза Каппеля заблестели при виде мясной консервной банки в руке Вырыпаева: "Какой вы счастливец!". Вырыпаев дал ему часть сломанной ветки и предложил разделить свою еду. Тихо разговаривая, укрытые кустарником, офицеры дружно принялись за консервированное мясо. Потом выяснилось, что Каппель, погруженный в боевые операции, несколько дней ничего не ел.
Он рассказал, что у нас на главном тракте оставлены всего два пулемета – остальные все здесь.
Разведчики привели пастуха. Офицеры отошли немного вглубь леса. Пастух рассказал, что у самого села близ телеграфных столбов стоят красные пушки, направленные вдоль главного тракта. Другие орудия стоят у самого берега Волги (их нам не было видно).
Уговорились, что Бузков через 40 минут, обойдя ближайшие к нам пушки, атакует их с фланга. Мне было приказано обезвредить виденные нами пулеметы и действовать по обстановке. Бузков быстро ушел к нашим орудиям, где его ожидала пехота.
Быстро покончив с завтраком, мы тихо и мирно беседовали, укрытые от красных густой опушкой леса. Вырыпаев успел сходить еще раз на батарею, чтобы дать более точное направление орудиям на красные пулеметы. Мы уже видели, как цепи Бузкова поднимались из оврага по спелой ржи к орудиям красных, до которых от цепей было менее полуверсты.
Сорок томительных минут, назначенных Бузковым, кончились. Вырыпаев приказал открыть огонь по пулеметам. После удачных разрывов нашей шрапнели красные оставили свои пулеметы без выстрела. Батарея красных сделала несколько беспорядочных больших перелетов в нашу сторону. Пыль от их выстрелов нам была ясно видна. Цепи Бузкова уже приближались к орудиям красных, которые молчали. Я перенес огонь по пристаням с пароходами, которые, по рассказу пастуха, должны были быть немного левее и дальше церкви, кресты которой блестели на солнце.
В это время прискакал с левого фланга конный разведчик и доложил, что Бузкова обходит красный матросский полк. В бинокль было ясно видно, что вслед за первой цепью Бузкова на небольшом расстоянии идет вторая цепь по высокой ржи – хорошо видные нам человек 10-12.
Находившийся случайно при Каппеле Б.К. Фортунатов забеспокоился и, как член военного штаба, доказывал, что видимую цепь матросов необходимо немедленно обстрелять, иначе пехота Бузкова окажется в тяжелом положении, и так далее в этом же духе.
Обстреливая площадь, где, по предположениям, должны были быть пароходы красных, Вырыпаев посмотрел в бинокль на указанные цепи матросов. До них было более трех верст, и они шли довольно спокойно, хотя и быстро, но все же я высказал подозрение, что это могут быть свои, так как они были близко от нашей первой цепи, подходившей к красной позиции. Фортунатов настаивал на обстреле этой цепи.
Каппель приказал Вырыпаеву дать несколько выстрелов. Нехотя Вырыпаев дал очередь умышленно на высоких разрывах. Каппель это заметил и сделал Вырыпаеву замечание, приказав дать еще очередь. В бинокль Вырыпаев увидел, что матросская цепь лишь ускорила шаг, но шла спокойно. Не торопясь, Вырыпаев все же с поправкой дал вторую очередь и перенес огонь опять по пароходам, которые должны были быть немного дальше церкви.
Вскоре к ним прибежал с винтовкой со стороны нашей пехоты доброволец. Он еще издали кричал Вырыпаеву:
– Васька, ведь ты по своим стреляешь! Есть раненые!
Вырыпаев слез с дуба, служившего ему наблюдательным пунктом, подошел к Каппелю и доложил:
– Господин начальник, как кончится бой, прошу откомандировать меня в Самару и назначить командиром батареи кого-нибудь другого. Мне невыносимо тяжело видеть нашу пехоту, среди которой есть и мои друзья и по которой я стрелял!
Каппель направился в деревню. Вырыпаев вызвал одно орудие и пошел туда же. По главному тракту артиллеристы прошли мимо брошенной красной батареи, у которой выпущенные гранаты выбили несколько спиц из колес зарядного ящика.
Около первых изб села Вырыпаева встретил сам Каппель и сообщил, что село очищено от противника, и просил зайти в одну из изб. Вырыпаев послал распоряжение всем своим артиллеристам направиться в село и передал командование своему заместителю.
Следуя за Каппелем, мы вошли в избу, и Вырыпаев увидел лежавшего на кровати с забинтованной ногой студента-добровольца. Он курил папиросу и приветливо улыбался. В шутливой форме раненый заговорил первый, обращаясь ко Вырыпаеву:
– Это вы меня ранили, но начальник отряда рассказал мне, как это было. Вы совершенно в этом не виноваты, это будут знать все наши. Мне даже приятно быть раненым… Мы будем знать, что когда вы будете стрелять, вы будете попадать в красных.
Вошедший разведчик доложил, что наша пехота захватила пароходы.
Село Новодевичье оказалось обширным. Когда Вырыпаев прибыл на пристань, там были пришвартованы пять больших пассажирских пароходов. Вверх по Волге уходил пароход, по которому Вырыпаев успел сделать несколько малоэффектных выстрелов; противник слабо отвечал на больших недолетах из трехдюймовых орудий и скоро скрылся.
Бузков рассказал, что он со своей пехотой совершенно врасплох с фланга и с тыла атаковал красную батарею, выпустившую несколько снарядов в другом направлении. По пятам бежавших красных артиллеристов, бросавших орудия, наша пехота пробежала более половины села, обратив в бегство красных бойцов, убегавших по берегу вверх по реке Волге на север, бросая на позиции орудия, пулеметы и полные военного добра пароходы. Наша кавалерия не могла их преследовать, так как в этих местах берега Волги овражисты и покрыты густым лесом.
Для красных появление нашего отряда было полной неожиданностью Молниеносное наступление Бузкова окончательно сбило их с толку. Более трех тысяч красногвардейцев, в паническом ужасе побросав все и не имея времени забежать на свои пароходы, обратились в бегство. Вторая их батарея, стоявшая на самом берегу Волги, была оставлена целиком без единого выстрела. В пароходах стояло много коней и незапряженных военных повозок с пулеметами, патронами и провиантом4.
Каппель так рассказывал позже про этот бой: "Отряд высадился далеко у Новодевичья и ночью по незнакомой, очень пересеченной местности должен был подойти к расположению красных, чтобы на рассвете атаковать. Долго шли, наконец, по расчетам подошли; хороших карт не было.
Остановились в лесу, люди начали нервничать, так как не были уверены, где Новодевичья, куда их завели и даже правильно ли их поставили по отношению к красным.
Начинаются вопросы, просьба ориентировать. Даю разъяснения, отдаю приказания, а сам не уверен точно, где мы. Только на рассвете увидел, что не ошибся. Все стало хорошо и легко. Через несколько часов красные бежали, хотя во время боя один раз положение было критическим, и спасла его находчивость Фортунатова".
Крестьяне села восторгались нашей победой. Отыскивали неуспевших убежать спрятавшихся комиссаров и красногвардейцев.
Тут же крестьяне рассказали, как вчера пришедшие из Климовки пароходы привезли двух наших добровольцев, Федора Тихова и Василия Кузнецова, бывших часовых на пристани, и как эти юноши были начальством отданы красным на самосуд. Красные водили их по улицам села, нещадно били, отрезали им уши и носы. Били палками, так что у одного мученика был выбит глаз и зубы. Наконец, их умертвили и выбросили на ближайший островок. Привезенные нами после тела наших замученных добровольцев были обезображены до неузнаваемости5.
После истязаний еле живых наших добровольцев красный командир приказал перевести на противоположный берег и там расстрелять. Что и было исполнено. Но крестьяне, видевшие это, спрятали трупы убитых и передали их отряду Каппеля после боя в Новодевичьем.

17 июня 1918 года. 21 час 50 минут по местному времени. Волжская флотилия.

Как-то вечером, после боя под Климовкой, мичман Мейрер, сидя на мостике "Вульфа", находившегося в дозоре, мирно пил чай (по Волжскому уставу предосудительного в этом ничего не было). Вдруг сигнальщик доложил о чем-то подозрительном, происходящем под правым берегом. В сумерках мичман Мейрер даже в бинокль ничего особенного не мог рассмотреть. Для проверки провел биноклем еще раз и теперь заметил большой куст или упавшее дерево, плывущее по течению у самого берега. Вдруг из куста выскочил маленький клубок пара. Развернуть корабль было делом одной минуты. Пушка ахнула, и куст, как по мановению жезла, рассыпался. Пустив черный клуб дыма, маленький буксир стал удирать вверх по реке. "Вульф" погнался за ним, стреляя только из пулеметов, — жалко было топить "горчицу" (так на Волге называются крохотные винтовые буксиры, употребляющиеся для буксировки рыбачьих лодок — "рыбалок"). Увидев, что ей от "Вульфа" не уйти, "горчица" юркнула к берегу. "Вульфу", подошедшему к ней, пришлось уже отстреливаться от пулеметного огня с берега. В произошедшей перестрелке команде "горчицы", бросившейся вплавь к берегу и попавшей под перекрестный огонь, пришлось пережить много тяжелых моментов.
Так был взят первый приз Волжской флотилии. На буксире нашли четыре пулемета со вложенными в них лентами. Взятие этого буксира долго обсуждалось на флотилии; было совсем непонятно, почему еще при дневном свете красные отправились на разведку. Общими усилиями, наконец, порешили, что "Вульф", держась, как всегда, в дозоре, под машиной против течения, продвинулся вверх по реке;  буксир же одновременно сплыл вниз по течению, с расчетом пройти "Вульфа" в сумерки. Встреча произошла раньше, чем того ожидали красные. После этого случая никаких чаепитий на мостике и на открытой палубе не разрешалось.
Потеряв в этом деле несколько человек ранеными, мичман Мейрер решил озаботиться установкой каких-нибудь прикрытий, хотя бы от огня пулеметов. Кипы прессованного хлопка, найденные в Самаре, оказались вполне пуленепроницаемыми, и ими и прикрыли рулевые рубки и расставили по бортам для прикрытия орудийной и пулеметной прислуги. Весила такая кипа пудов двенадцать, толщиною она была фута в два. Двадцати или тридцати таких кип было достаточно для надежного прикрытия одного корабля.
Техника двигалась на флотилии вперед, и вскоре пулеметные башни стали делаться поворотными. Они состояли из двух телескопических железных цилиндров с залитым между ними асфальтом. Испытания показали, что пуля, пробив наружный цилиндр и попав в асфальт, его расплавляла, но очевидно, истратив на это всю энергию, тут же увязала в расплавленной массе.


17 июня 1918 года. 22 часа 02 минуты по местному времени. Штаб чешского командования. Город Самара.

После захвата чехословаками города Самары, группировка капитана Чечека имела перед собой несколько первостепенных задач.
Капитан Чечек был ограничен в воинской силе. Он имел девять батальонов 1-го и 4-го полка, инженерную роту и сербский эскадрон. В Самаре было принято решение оставить один батальон чехов для несения гарнизонной службы.
Для безопасности тылов один батальон 4-го полка капитана Пилоша взял под охрану Сызранский мост через Волгу и успешно отбивался от незначительных отрядов красных, которые постоянно тревожили его часть своими набегами.
На севере батальон капитана Степанова расположился в Ставрополе, защищая таким образом Самару. Отряд подполковника Каппеля выдвинулся еще севернее по Волге и успешно вел боевые действия с большевиками.
"Отступив от Самары, красные начали набирать и подтягивать со всех сторон подкрепления, имели в своих руках Симбирско-Бугульминскую железную дорогу, что давало им возможность перекидывать войска из центра к Уфе… Отступая от Самары, большевистские части портили перед нами дорогу настолько, что мы могли передвигаться вперед очень медленно, с большими задержками, необходимыми для исправления пути".
Чехи вели упорные бои силами первого полка за город Бугуруслан, через который для них был возможен единственный короткий путь на Уфу и в Сибирь. Против них действовал отряд Блохина в 250-300 бойцов. Отряд этот состоял из остатков боевых частей, защищавших Самару и отошедших после оставления Самары к станции Кинель.
Другая группировка чехословаков, насчитывающий 300 штыков 2-й батальон 1-го имени Яна Гуса полка вплотную подходил к городу Бузулуку, в котором находились значительные силы красных. Батальон имел задачу занять город и продолжить движение на соединение с казаками атамана Дутова. Между прочим, в Бузулуке красные имели силы в три тысячи штыков. Это был отряд тоже состоявший из бывших пленных Австро-Венгерской армии. Только в нем был иной национальный состав: венгры и немцы. Красные умело сыграли на межнациональной розни, и немцы и мадьяры не любили чехов-славян. Вооружив этот значительный отряд винтовками и пулеметами, красные также позаботились о технической стороне, снабдив их двадцатью орудиями и несколькими бронеавтомобилями.
---------------------------------------
1. Когда пленные прибыли в Самару и их повели в тюрьму, офицер конвоя на Воскресенской площади отделил Кондакова от остальных и приказал немедленно расстрелять. В рапорте было указано, что Кондаков убит "при попытке к бегству".
Патруль объяснил позже, что к Кондакову приблизилась группа неизвестных лиц, передавшая ему записку с планом побега.
2. На стороне советской власти в июне – начале июля 1918 года воевали добровольно вступившие в ряды Красной армии бойцы, все они автоматически получали статус "большевиков".
3. Мариинская водная система — водный путь в России, соединяющий бассейн Волги с Балтийским морем.
4. Отрывок из книги Вырыпаева "Каппель и каппелевцы".
5. Общественный резонанс от этого зверского убийства в Поволжье был столь велик, что спустя два года в 1920 году в советской печати была даже опубликована статья возможного исполнителя этой казни: "Напрасно я уговаривал пощадить пленных. Их перевезли на самарский берег и поставили в поле поодиночке. В последний момент один из них попросил разрешения продекламировать свои стихи, но ему было в этом отказано, так как наши торопились. Тогда он снял с шеи иконку и, став на колени, прочитал шепотом молитву, после чего с закрытыми глазами подчинился своей участи. Другой, не говоря ни слова, вынул кошелек с 6 рублями и отдал стоявшему рядом с партизанами мальчику, затем выпрямился и принял смерть с открытыми глазами. Одному пуля попала в грудь, другому – в лоб. Их расстреляли из мести за погибших в Климовке товарищей". Пафосная, воняющая за версту большевизмом ложь.


Глава 5. Поручик Мельников.

"Ведь это же форменные идиоты, разве с ними можно о чем-нибудь договориться! Не люди, а звери!"
Характеристика провинциальных большевиков официальным представителем Центральной советской власти.

"Я быстро подбежал к окну и увидел, как разъяренная толпа избивала старого полковника. Она сорвала с него погоны, кокарду и плевала в лицо. Я не мог больше смотреть на эти зверские лица. Через несколько часов долгого и мучительного ожидания я подошел к окну и увидел такую страшную картину, которую не забуду до смерти: этот старик-полковник лежал изрубленный на части. Таких много я видел случаев, но не в состоянии их описывать".
Свидетельства белоэмигранта о жестокости большевиков.

18 июня красные войска не выдержав наступления чехословаков оставили город Бугуруслан и отступили по тракту на Бугульму, другие по железной дороге к Абдулино.
18 июня чешская группировка капитана Чечека подошла вплотную к  городу Бузулук.
Около пяти часов утра 18 июня 1918 года город Троицк Оренбургской губернии был в руках чехословаков. Тот час же начались массовые убийства оставшихся коммунистов, красноармейцев и сочувствующих Советской власти. Толпа торговцев, интеллигентов и попов ходила с чехословаками по улицам и указывала на коммунистов и совработников, которых чехи тут же убивали.
Хроника Гражданской войны.


"Он, например, приказал отпускать на свободу обезоруженных пленных красноармейцев. Он был первым и, может быть, единственным тогда из военачальников, который считал "гражданскую войну" особым видом войны, требующим применения не только орудий истребления, но и психологического воздействия. Он полагал, что отпущенные красноармейцы могли стать полезными как свидетели того, что "белые" борются не с народом, а с коммунистами".
Управляющий делами Совета министров Временного Всероссийского правительства в Сибири Г.К. Гинс о В.О. Каппеле.

18 июня 1918 года. 10 часов 16 минут по местному времени. Село Новодевичье.

И сейчас и в дальнейшем мы не брали в плен комиссаров и матросов. Эти люди являлись для нас самыми злейшими врагами. Почему не брали в плен комиссаров – это понятно каждому. А матросы Балтики считались самым революционно настроенным, и поэтому подлым классом. Кроме того, все мы прекрасно знали, что именно матросы являлись приводившими приговор в исполнение в отношении офицеров Балтийского флота. Матросня в своей кровожадности едва ли не превосходила чекистов.  Причем свои грязные дела она начала творить еще в марте 1917 года.
Рассказывал нам об этом штабс-капитан Таранцев, ставший очевидцем страшного самосуда:
- Когда большая толпа матросов, частью пьяных — после ночных убийств — в большинстве с "Императора Павла I" пришла требовать чтобы "Командующий флотом отправился с ними на митинг"... адмирал Непенин решил идти, опасаясь худшего. Сопровождать его пошли флаг-офицер Тирбах и инженер-механик... Куремиров. Оба лейтенанты. Когда толпа, во главе которой шёл адмирал, только миновала ворота, матросы подхватили под руки Тирбаха и Куремирова и отбросили их прочь, в снег за низенький чугунный заборчик. Непенин остановился, вынул золотой портсигар, закурил повернувшись лицом к толпе и, глядя на нее, произнес как всегда, негромким голосом: "Кончайте же ваше грязное дело!" Никто не шевельнулся. Но, когда он опять пошёл, ему выстрелили в спину. И он упал. Тотчас же к телу бросился штатский и стал шарить в карманах. В толпе раздался крик "шпион!". Тут же ждал расхлябанный, серый грузовик. Тело покойного сейчас же было отвезено в морг. Там оно было поставлено на ноги, подпёрто брёвнами и в рот была воткнута трубка1.
Но это были далеко не все преступления против морских офицеров, совершаемые матросами Балтийского флота. Ими были убиты командир второй бригады линкоров адмирал Небольсин, комендант Свеаборгской крепости Протопопов, командир крейсера "Аврора" Никольский, командир Кронштадтского порта адмирал Вирен…  А что творилось в Севастополе и Феодосии? Об этом тяжело говорить. Кровь в жилах стынет от этих ужасов. Расстрелы, сплошные расстрелы безвинных офицеров.  Да мало ли их было, несчастных офицеров, которые были зверски убиты, только за то, что избрали своим делом жизни защиту Отечества…
После боя мы сортировали пленных. По приказу Каппеля, от толпы пленных отделяли насильно мобилизованных в армию Советов крестьян и рабочих. Комиссаров и матросов выводили в поле или ставили к стенке и безжалостно расстреливали. Подававших, после расстрела, признаки жизни добивали штыками. Правда случалось, яростно рубили наотмашь саблями тех, кто начинал выкрикивать нам проклятия и грозить карами судом революционного трибунала. Это были нелюди. Мы ненавидели эту уголовно-пролетарскую сволочь. Убивали сразу, как человеческое отребья.
Но мы не пытали пленных перед смертью. Зачем нам это было надо? Мы не были коммунистами, извергами чекистами. Мы воевали за правое, белое дело. Мы не хотели марать недостойными деяниями наш белый флаг, наш чистый цвет борьбы за свободное Отечество.
Но пленных, насильно завербованных в красную армию, подполковник Каппель обычно отпускал на все четыре стороны. Их выстраивали рядами. Обычно Каппель лично произносил перед ними короткую речь:
- Граждане, - говорил он. – Крестьяне. Русские люди! Мы воюем только с коммунистами! Вы для нас не враги. Советская власть вас обманула. Ступайте с богом по домам, к женам и детям и не берите больше в руки оружие. Все, все вы свободны! Разойтись!
- Не задерживай! – сердито кричали конвойные, которые сразу перемещали винтовку из положения "к бою" и вешая её на плече штыком вверх. – Расходись, детушки!
Но всегда среди пленных находился человек, который спрашивал конвой о том, кто этот добрый барин.
- Это сам Каппель! – глубокомысленно отвечали конвойные. – Шибко справедливый человек! Никого зазря не обидит! Это понимать надо!
- Мы понимаем! – отвечали бывшие пленные. – Для интереса спрашиваем!
Так все и было на самом деле. Владимир Оскарович Каппель никогда не воевал против народа России.
Интересный наблюдался факт, что после таких слов Каппеля, толпа освобожденных военнопленных сама выдавала большевиков на расправу, выталкивала их из строя:
- Вот большевик-агитатор! Среди нас затеряться захотел, иуда!
Эти хитрые комиссары, после того как были раскрыты, обычно распускали сопли до земли, стенали и плакали, заявляя о том, что это ошибка. Но мы им не верили. Собаке – собачья смерть! Расстрел на месте. Без суда!
Каппель ненавидел офицеров царской армии, которые пошли на службу к большевикам. Только от одного упоминании имени предателей, он бледнел и только судорожные подергивания его лица выдавали его волнение. Он понимал, что он обличен творить суд, который станет достоянием истории, но считал, что это право ему дано свыше и правом справедливого приговора он не должен щадить изменников-перевертышей. Если ты дворянин от рождения, зачем ты идешь служить красному инородческому быдлу? Достоин ли ты звания дворянина после предательства? Каппель считал, что нет. Я был полностью согласен с ним.
Каппель приказывал сразу расстреливать таких бывших офицеров предателей.
На следующее утро, когда мы находились в селе Новодевичье, наши конные разведчики доставили к Каппелю какого-то видного большевика.
Красный командир, стоявший перед Каппелем, резко отличался от него своим внешним видом. Ухоженный, лощеный, в начищенных до блеска лакированных сапогах со шпорами, со знаками отличия Советской армии на воротнике, он больше походил на светского хлыща, которому до комплекта не хватало стека.
- Кто вы? – спросил Каппель.
- Солдат, как и вы!
- Я спросил вашу фамилию, - заметил Каппель.
- Мельников! – ответил тот. – Командир Красной армии. Бывший... А вы кто такой?
- Вы очень невежливы, - вздохнул Каппель. – Но это не меняет дело… Я – подполковник Каппель! Командир первого Самарского отряда.
Прапорщик Янушко подал Каппелю полевую сумку Мельникова, бинокль и сказал:
- Все это было при нем, господин подполковник!
Каппель взял сумку, просмотрел находящиеся там бумаги. Поднял взгляд на пленного:
- Значит вы - командующей Сенгилеевским фронтом, гражданин Мельников?
Мельников промолчал.
- И что вы, командующий фронтом, делаете в одиночку возле нашего расположения?
Мельников смерил Каппеля холодным взглядом и отвернулся. Владимир Оскарович начал терять терпение:
- Извольте мне отвечать по-существу! Красный отряд в селе Новодевичье полностью нами уничтожен! Какие еще воинские части большевиков находятся поблизости и какова их численность? Вооружение? Количество пулеметов? Орудий? Жду вашего ответа!
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы и заданные мне таким дерзким тоном! – вспылил Мельников. – Вы забываетесь, подполковник! Я все-таки поручик царской армии!
Каппель дернулся, словно его пронзил разряд электрического тока:
- Нет, господин Мельников, это вы забываетесь! Вы – дворянин, это мне уже ясно как дважды два по вашим манерам. Но вы, - бывший дворянин, ибо не пристало дворянину идти на службу к слугам. Вы предали себя, Россию, своё дворянское сословие. Напрасно вы так поступили!
- Да, я был и есть дворянин! – выкрикнул Мельников. – И не в вашей власти лишать меня дворянства! А ныне я свободный человек, хотя и бывший командующий фронтом РККА.
- Бывший?
- Я ушел от большевиков, сбежал, если вам угодно… Развяжите меня. Извольте обращаться со мной как с офицером и дворянином!
- Как с дворянином? – зловеще протянул Каппель. – Ну, нет! Увести его! Под арест!
Когда Мельникова увезли, Каппель созвал всех начальников частей для полевого суда над Мельниковым.
- Военно-полевой суд. Немедленно…
И хотя Мельников нас уверял, что ехал он с целью убежать от большевиков, документы, захваченная при нем переписка, телеграфные ленты говорили, что он служил большевикам верой и правдой. К тому же от крестьян села всем командирам Каппеля стало известно, что наши добровольцы Федор Тихов и Василий Кузнецов, захваченные в Климовке, именно приказом Мельникова были отданы на самосуд красным.
Некоторые начальники частей предлагали забить в общий гроб живого Мельникова и наших замученных добровольцев для отправки в Самару. Каппель категорически это отверг, сказав:
- Он недостоин лежать в одном гробу с нашими добровольцами!
Каппель не спеша поднялся на ноги, медленным шагом приблизился к Мельникову. Став к нему вплотную он посмотрел в глаза красному командиру. Что-то в неподвижном лице Каппеля напугало Мельникова, пленный хотел задать вопрос, но не смог. Каппель отвел взгляд в сторону, шагнул прочь и отрывисто бросил слегка охрипшим голосом:
- Расстрелять мерзавца! Немедленно! Я подпишу приговор этому изменнику.
Полевой суд приговорил Мельникова к расстрелу, и за селом на опушке леса он был расстрелян. Сельскому старосте было приказано назначить людей для уборки тела. Через час или полтора к Каппелю пришел крестьянин и, передавая узелок, сказал:
- Сапоги с убитого я взял себе, а деньги принес вам в казну.
- Какие деньги? – удивился Каппель.
- Сорок тыщ бумажных рублей, которые при нем мы нашли.
- Так у него не было с собой денег, - расспрашивал Каппель.
- Как же не было? – теперь удивился крестьянин и добавил убежденно: - Были. Наши мужички, когда его скрутили, нашли их у него. Вот и возвращаем все в казну. Мы, чай, не разбойники какие-то…
- Янушко! – позвал Каппель командира разведки.
- Я! – ответил прапорщик, вырастая за спиной у Каппеля.
- Как ваши люди брали в плен Мельникова? – спросил Владимир Оскарович. – Почему вы мне не доложили, что при нем были деньги?
- Так… это, - замялся Янушко. – Не мы его первые взяли. Его нам местные крестьяне передали уже связанного. А про деньги я не знал. Они его, небось, раньше нас обыскали. Деньги забрали, а документы не тронули.
Каппель покачал головой:
- В следующий раз, прапорщик, докладывайте все, как было, без утайки.
- Так точно!
                -----
Пребывание Каппеля в селе Новодевичьем в будущем сыграло значительную роль в белом движении России. К февралю 1919 года у симбирских крестьян большевиками было изъято свыше трех миллионов пудов хлеба. Крестьяне, среди которых было много фронтовиков, обложенные непомерным налогом, решили, что Советская власть задумала уморить их голодом. Село Новодевичье стало центром одного из самых крупнейших крестьянских восстаний против большевиков, известного как Чапанная2 война или чапанка. Оно происходило на территории Сызранского, Сенгилеевского, Карсунского уездов Симбирской и Ставропольского и Мелекесского уездов Самарской губерний. Началось в марте 1919 года. Крестьяне, под предводительством крепкого крестьянина Махотина, разоружили продотряд, арестовали коммунистов и членов волисполкома. Прибывших в Новодевичье для прекращения мятежа мирным путем представителей губисполкома мятежники убили, а трупы бросили в прорубь. Председателя волостной ЧК В. Казимирова после зверского избиения привязали за ноги к саням вниз лицом, притащили на Волгу и, бросив в прорубь, потом выстрелом в упор убили. Не забыли крестьяне, как красные издевались над юношами из отряда Каппеля. Посланный из Сенгилея красноармейский отряд восставшие крестьяне окружили и обезоружили, а его командира расстреляли. Главари контрреволюционного восстания создали штаб "крестьянской армии", который разослал в окрестные села циркуляры с призывом присоединиться к мятежу, арестовать коммунистов. Одновременно штаб направил организованные им вооруженные отряды в ближайшие села Сенгилеевского, Сызранского и Мелекесского уездов, чтобы призвать народ примкнуть к мятежу. Силы восставших превышали более ста тысяч человек3.


18 июня 1918 года. 17 часов 09 минут по местному времени. Село Климовка.

Правый берег Волги был очищен от красных до самого Симбирска. В самом Симбирске была паника.
Пока наши войска грузились на пароходы, прямо из села Каппель попытался связаться по проводному телефону с командованием красных в Сенгилее. Это ему вполне удалось. Связь с городами Поволжья присутствовала не только телеграфная, но и телефонная. Телефонист соединил Каппеля со штабом РККА.
После недолгих препирательств и пояснений по телефону с представителями красного командования, Каппель изложил возмутившие его обстоятельства истязаний и убийства Василия Кузнецова и Федора Тихова бойцами отряда Г.Д. Гая.
- Солдат, который попал в плен, не может подвергаться пыткам и быть просто так расстрелян! – закончил Каппель.
Красный командир не поверил Каппелю и, защищая бойцов Гая, возразил:
- Зная их как испытанных революционеров, ни на минуту не допускаю мысли, чтобы кто-нибудь из них был способен на подобное зверство!
- Я видел их истерзанные трупы лично! – настаивал Каппель.
- А кто может поручиться, что вы говорите правду? – отозвалась телефонная трубка. – Может быть, ваши бойцы сами надругались над трупами, а теперь пытаются оправдаться?
- Вы… - Каппель на миг замолчал, услышав такую чудовищную ложь. – Как вы смеете утверждать подобное? Зачем моим солдатам понадобилось уродовать мертвецов?
- Разве мало "Их благородия" били нам в морду на фронте? – откликнулась трубка. – Знаем, сами видели. От "их благородий" всего можно ожидать…
- Я понял вашу позицию, гражданин, - произнес Каппель. – Я имею удовольствие вам официально заявить, что я приказал расстрелять вашего командующего Мельникова. Так же я официально заявляю, что отныне мы не будем брать пленных.
Каппель позвонил в Самару и долго объяснялся с подполковником П. Петровым по поводу переговоров с красными, о том, что пленных они брать не будут. Видимо чехословакское командование вполне одобрило действия Каппеля. "Пленных не брать!" - такой устный приказ был издан и белыми и красными одновременно.

Можно прожить долгую жизнь, пережить много потрясающих событий, но жуткая картина пыток, произведенных большевиками над нашими добровольцами, взятыми в Климовке, навсегда будет перед нашими глазами, никогда не забудется…
Это были первые жертвы с нашей стороны, и люди поняли, чего им следует ждать от большевиков. С этого момента пленных большевиков не было. На мучения отвечать мучениями – не приходилось. Но все оказавшие сопротивление в бою и взятые после этого в плен большевики расстреливались беспощадно. Об этом не было отдано никакого приказания, и никто не уговаривался, но это понимал каждый, и это делалось само собою. Вопрос стоял так: если ты не уничтожен будешь мною сегодня, то ты меня уничтожишь завтра. К тому же, мы не первые начали это, да и при таком громадном превосходстве их сил над нашими, раздумывать нам не приходилось.
Я допускал, что после этого наши добровольцы могут потерять военный пыл. В действительности, наши бойцы ушли в себя, крепче сплотились вокруг своего обожаемого начальника и с какой-то рыцарской доблестью гордо называли себя "каппелевцами", не знающими боевых преград…
Восемь орудий с зарядными ящиками, пулеметами и массой патронов были погружены на красные пароходы, и без того нагруженные разным военным имуществом, и пароходы были отправлены в Самару.
Кроме трофеев мы везли с собой так же тела погибших добровольцев. Каппель не стал передавать по телеграфу все подробности. Он лишь упомянул, что добровольцы "были расстреляны красными в Новодевичье".
После того, как тела убитых  добровольцев Федора Тихова и Василия Кузнецова, привезли в Самару, и подвезли на телеге к штабу Комуча, толпа народа запрудила все прилегающие улицы, требуя возмездия. Кипели страсти. В течение нескольких дней в газете "Вестник Комитета членов Учредительного Собрания" публиковалось объявление о вызове в следственные органы родственников добровольцев для опознания тел и очевидцев расправы для дачи показаний. "Бедных мальчиков отвезли в Самару. Вольский приказал опубликовать все подробности этого зверства во всенародное сведение, а товарищами их овладело дикое чувство ненависти…".
В Самарской тюрьме к тому времени число заключенных перевалило за 1680 человек. В большинстве это были большевики, им сочувствующие и люди, случайно попавшие туда по грязным доносам…
--------------------------------
1. Из "Морских записок" А.Н. Павлова.
2. Получило название по одежде восставших: чапан — зимний армяк, из овчины, подпоясываемый кушаком особый халат, популярная одежда среди крестьян региона во время холодов.
3. Не следует путать с чаппанским восстанием в Поволжье 1921 года.


Глава 6. Каппелевцы снова под Ставрополем.

22 июня 1918 год.

Прибыв в Самару, отряд подполковника Каппеля в полном составе был снова отправлен под Ставрополь. В его задачу входило очистить от многочисленных красных отрядов значительной территории к северу и востоку от города.
Ставропольский отряд армии Комуча, которым командовал полковник Мельников, состоял из Ставропольского пехотного полка1 (более трехсот штыков) и приданного ему 1-го взвода 2-й батареи 1-го отдельного Самарского артиллерийского дивизиона. Самарским артиллерийским взводом командовал поручик Адленицкий, кроме него, из офицеров во взводе были еще четыре прапорщика, из них двое выполняли обязанности орудийных фейерверкеров. Вооружен он был двумя пушками, образца 1900 года, из которых предельная норма снарядов уже давно была выпущена, и они дослуживали последние дни своей сверхурочной службы. Угломер, находившийся у этих пушек на казенной части тела орудия, у одного из них перед каждым выстрелом приходилось снимать, иначе силой толчка, получавшегося при выстреле, его срывало, и он со свистом летел в сторону, на страх стоявшей около пушки прислуги. При выстреле эти пушки довольно высоко подпрыгивали, и, чтобы не быть придавленными ими, орудийная прислуга отскакивала от них в разные стороны. Сошник хобота орудия иногда после каждого выстрела так сильно зарывался в землю, что четвертый номер орудийной прислуги, на обязанности которого лежало двигать хобот, помогая наводчику скорее взять точный прицел, изрядно пыхтел, напрягая последние силы, чтобы его вытащить.
Номерами при первом орудии были юнкера, не успевшие закончить курс военных училищ, и вольноопределяющиеся, успевшие немного понюхать пороху на Германском фронте. На номеров второго орудия, состоявших из юнцов, только что окончивших средне-учебные заведения, они смотрели свысока и покровительственно. Юнцы — шесть человек — состояли из четырех самарских гимназистов, очень славных и веселых ребят, Коли Роднина, только что окончившего среднее сельскохозяйственное училище в Кинеле, который, как самый старший по возрасту, был наводчиком орудия, и меня2, случайно оказавшегося физически самым сильным, четвертого номера. Несмотря на, казалось бы, все данные и выслуженный стаж прислуг первого орудия, юнцы второго особого уважения к ним не питали, и очень часто между ними происходили словесные перебранки. Чаще всего ночью, когда пушки стояли где-нибудь на позиции и юнцы спокойно спали крепким сном около своего орудия. Обязательно кто-нибудь из заслуженных подходил, будил и читал наставление, на которое получал обыкновенно всегда один и тот же ответ: "Если вы боитесь, то и не спите, а мы не боимся и будем спать". Начальство почему-то никогда не вмешивалось.
До похода на Симбирск Ставропольский отряд стоял на охране город Ставрополя (Самарского). По уезду бродил сравнительно крупный отряд красных, беспрестанно делая попытки выбить из города белых и его занять. В происшедших нескольких схватках красные ни разу успеха не имели и побитые уходили обратно в глубь уезда. Белым, численно много слабее красных, отходить далеко от города и гнаться за ними было слишком рискованно. Разделившись на два отряда, красные легко могли ворваться в никем не занятый город и его захватить.
Эти красные войска должен был найти и уничтожить подполковник Каппель и при этом в самые кратчайшие сроки.
Ставропольский пехотный полк, который в первый месяц своего существования не имел и 200 штыков, помещался в двухэтажной казарме, находившейся за городом, между ним и дачным курортом, расположенным в лежавшем вдоль берега реки Волги сосновом лесу. На курорте имелся курзал, и в нем, невзирая на далеко не веселое время, иногда играла музыка и публика весело танцевала. Правда, среди этой публики преобладала безусая молодежь, которая вела себя так, как будто все происходившие печальные события ее совсем не касались.
На большом пустыре, отделявшем город от дачной местности, с полверсты от казармы, стояли на позиции две пушки Самарского артиллерийского взвода, и около одной из них днем и ночью всегда находились дежурные номера. При появлении где-нибудь недалеко от города противника подымалась тревога. Наш артиллерийский трубач трубил поход: "Всадники-други, в поход собирайтесь, радостный звук вас к славе зовет..." Орудийные ездовые бежали сломя голову в пожарную команду занимать лошадей — своих еще не имелось. Выезжая из Самары на фронт, так спешили скорее нас отправить, что не успели достать, а в Ставрополе, по-видимому, было неоткуда. После довольно жаркой схватки, которая, как я упоминал, всегда оканчивалась для нас успешно, мы победоносно, с песней: "Так громче, музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит..." - возвращались к себе на курорт, а лошадей отдавали обратно пожарным.
Один раз в бою под деревней Васильевкой, находившейся близко от Ставрополя и из которой нам несколько раз, за короткое время, приходилось выбивать красных, нам посчастливилось увидеть лихой выезд на позицию конной батареи.
В самый разгар боя, когда наш отряд, отбив наступавших на Ставрополь красных, преследуя их, подходил к деревне, неожиданно откуда-то слева появился подполковник Каппель со своим отрядом. Состоявшая в его отряде конная батарея, которой командовал штабс-капитан Вырыпаев, выехав на открытую позицию, выпустила прямой наводкой десятка полтора снарядов по стоявшей за деревней на опушке леса батарее красных. Противник, который уже собирался уходить из деревни, поспешил ее скорее очистить. Неожиданно появившийся отряд Каппеля так же неожиданно и быстро куда-то исчез. Он, кажется, спешил в Сызрань, которой угрожала опасность от красных3. Взяв двух пленных, наш отряд торжественно вступил в Васильевку и, простояв в ней около часа, повернул обратно в Ставрополь.
Чины артиллерийского взвода отдельной казармы не имели и были размещены в трех небольших дачах, поблизости от курзала. Особыми удобствами эти дачи не отличались, да батарейцы ни на что не претендовали и, хотя на шинелях вповалку спали на полу, все же весьма успешно ухаживали за городскими и дачными барышнями, а по вечерам, стараясь надорвать свои глотки, пели песни. Одна из них - "Что там в лесе зашумело..." - пользовалась исключительно большим успехом. Дачники часто приходили к командиру нашего взвода просить, чтобы мы ее спели. Вообще отношение местного населения к батарейцам было какое-то особенно внимательное и заботливое. Все потому, что они были самарцы, а самарцы освободили город от большевиков. Правда, этот взвод участия в освобождении не принимал, он опоздал на два или три дня, но это его чинов мало смущало, и они все принимали как должное, чувствуя себя героями. Довольствие артиллеристы получали из своей походной кухни, которую я немножко проклинал, часто попадая на нее чистить картошку, но питались главным образом подношениями благодарного населения. Идя из города на дачи, сердобольные мамаши, а больше их дочки, проходя мимо артиллерийской позиции, никак не могли удержаться, чтобы не принести дорогим защитникам что-нибудь вкусное. Чаще всего пирожки, молоко и сдобные булочки. Все принималось с благодарностью и с невероятной быстротой уничтожалось.
--------------
1. До 28 июня 1918 года Отдельный Ставропольский батальон.
2. А.П. Еленевский. "Лето на Волге. 1918 год". Еленевский Александр Петрович, р. в 1902 году. Сын офицера. Кадет Хабаровского кадетского корпуса. В белых войсках Восточного фронта; летом 1918 года в 1-м отдельном Самарском артдивизионе.
3. Еленевский не ошибается. После очистки Ставропольского уезда Самарской губернии от остатков красных партизан, Каппель, согласно приказу, должен был отправиться в стратегически важный район города Сызрани, чтобы обеспечить охрану Сызранского моста через Волгу. Нахождение отряда Каппеля под Ставрополем 20-30 июня 1918 года нигде и никем из историков почему-то совершенно не упоминается.

Глава 7. Бой под Бузулуком.

24-26 июня 1918 года. Город Бузулук.

24 июня 1918 года батальон первого полка Чехословацкого корпуса, пополненный двумя батальонами четвертого и первого запасного полков и двумя артиллерийскими батареями при поддержке уральского казачьего войска, начали операцию по взятию города Бузулука, а также окружению и уничтожению оборонявших его частей красных, входящих в армию Яковлева.
Сражение за важный в стратегическом плане железнодорожный узел Бузулук оказалось сложным и кровопролитным. Как утверждал потом чех В. Голечек, "…бой у Бузулука ни чем не уступал регулярной битве". Штурм Бузулука С. Чечек назвал одним "из самых кровавых боев во всем нашем продвижении".
Первоначально движение чешских частей на этот город не планировалось. Красные считали, что "необходимо было обеспечить бесперебойное движение по направлению Самара – Уфа. К этому … вынудили действия большевистских сил, ранее выбитых из Самары, и теперь действующих на железнодорожном пути Оренбург  Бузулук – Кинель. Бронепоезда красных действовали смело и выдвигались из Кинеля, огнем своей артиллерии нанося чехословакам существенный урон". Большевики начали в окрестных деревнях масштабную мобилизацию. Поэтому к концу июня у чехов назрела необходимость взять под свой контроль важный узловой пункт, каким являлся Бузулук. "По информации чехов, большевики были хорошо вооружены и имели боевой настрой. На их стороне выступили несколько сотен немцев - бывших военнопленных".
Территория к западу от Бузулука представляла собой равнинную местность, поэтому на ней легко можно было сдерживать наступление пехоты, установив на возвышенностях огневые точки. В стратегическом плане оборону города можно было вести даже при наличии недостаточного количества артиллерийских орудий.
Оборона города была подготовлена. По информации, которой располагали чехи, красные части имели наблюдательные пункты, которые следили за передвижением чешских частей.
План взятия Бузулука был разработан поручиком Титом, и состоял в следующем: 4-й полк (11 офицеров, 442 штыка, 9 орудий) наступал с северо-запада, 1-й полк наступал к юго-западу от железнодорожного узла, 3 и 4 роты 4-го полка под командованием прапорщика Мусака и две сотни Уральских казаков под командованием полковника М.Ф. Мартынова с легкими пушками должны были зайти в тыл противника с севера и овладеть мостом через реку Самара1. Огневую поддержку чехословаков осуществлял бронепоезд и бронеавтомобили. Казаки должны были повредить железнодорожные пути к востоку от Бузулука и не допустить отступления противника на Оренбург.
Бои на ближних подступах к городу развернулись 25 июня. Чешские части вели успешное наступление на всех направлениях. Ко второй половине дня атака чешской пехоты захлебнулась, когда большевики подорвали гранатами бронеавтомобиль. 1-я рота 4-го полка захватила деревню Палимовка и расположила на ее окраине артиллерийскую батарею.
"Массированный огонь нашего бронепоезда и трех батарей не давал возможности Красным переходить в контратаки. "Самарская" группа первоначально встретила сильное сопротивление в районе моста". Здесь большевики установили батарею из трех орудий. Но огонь ее был неэффективным, и казакам удалось, совершив обходной маневр, переправиться через реку Самара в районе женского монастыря. Следует отметить, что чехи шли в бой со значительным энтузиазмом. "Наши солдаты были веселы, верили в успех и не сомневались в скором разгроме неприятеля.
И если бы большевики не подбили наш броневик, то мы одержали бы победу вечером того же дня".
Успеху чехов поспособствовало предательство со стороны командующего обороной Бузулука.
"В момент боя исчезает командир 3-го советского полка Черкасский. Выясняется, что он перебежал к чехословакам. Он, оказывается, являлся жандармским офицером, злейшим провокатором в полку и вообще в гарнизоне. Это положение не изменило сути боя, так как на его место был назначен командиром, кажется Сенько, при военкоме Сучкове и помвоенкоме Ряполове. Однако это дало возможность узнать противнику расположение войск и состояние нашего гарнизона, который чехословаки считали, как нигде твердым"2.
Яростное сопротивление оказывали красные в районе кирпичного завода, но к вечеру они были окружены и уничтожены. Чешская пехота остановилась в нескольких сотнях шагов от реки Домашка. К ночи 26 июня исход боя не был решен.
Чехословаки готовились к решительному штурму. "Когда стемнело, мы стали пополнять запас боеприпасов и готовиться к новому бою. Утром 26 июня красные начали сильным огнем с бронепоезда. В ответ ударила вся наша артиллерия, в бой пошли передовые части, а затем с юго-запада в направлении железнодорожного узла ударили наши основные силы. С мощным "Ура!" мы прорвали оборону противника".
Начались затяжные позиционные бои на улицах города. Выдвигая вперед броневики, красные переходили в контратаки. Последний очаг сопротивления большевиков был в районе железной дороги. Под прикрытием огня бронепоезда пехота противника снова и снова бросалась в контратаку, но была рассеяна пулеметным и артиллерийским огнем. Во второй половине дня 26 июня 1918 года большевики капитулировали и отступили. На 16 эшелонах они отступили из Бузулука в значительной степени деморализованные, потрепанные".
Во многом более-менее организованный отход красных из под Бузулука - это заслуга красного командира, командующего войсками на Оренбургском направлении Георгия Васильевича Зиновьева, унтер-офицера, четырежды Георгиевского кавалера, перешедшего в стан большевиков.
Большевистское командование сделало ряд важных просчетов, благодаря которым чехам удалось произвести перегруппировку сил. На этот факт обращают внимание воевавшие за красных участники событий: "Командование полагало, что атаки отбиты, враг отступил с большими потерями. Но отступление это было сделано с целью перегруппировки войск и выбора новых позиций. Наше же командование, зная о бегстве Черкасского из Бузулука и о получении противником подкреплений, не учло всего этого и должных мер предосторожности не приняло".
Бузулук был взят чехословаками 26 июня 1918 года.
Казаки не смогли остановить отступавшие части большевиков. Зато они повредили железнодорожную ветку и не дали вывести бронепоезд красных. Чехи захватили большие трофеи: бронепоезд, два броневика, несколько орудий, много пулеметов, винтовок, боеприпасов и продовольствия. Их потери составили 46 убитых и 200 раненых. К сожалению, 26 июня 1918 года скончался в санитарном поезде от ран, полученных накануне в бою с большевиками под Бузулуком Холявин В.А. – младший брат командира 3-й батареи 1-й артиллерийской "Яна Жижки" бригады Чехословакского корпуса поручика Александра Александровича Холявина. Герой был похоронен в Самаре.
Взятие Бузулука открыло дорогу на Оренбург.
--------------------------------
1. Колычев С.В., Макаров Н.М. Битва за Бузулук // Вести от Партнера №26 (902) 29 июня 2011.
2. Воспоминания большевика В.К. Панасюка. Панасюк Владимир Калинович (1888-1937) - в годы Гражданской войны сражался на Южном фронте, летом 1920 года возглавлял ревком. В 1937 году был репрессирован и расстрелян в городе Оренбурге. Реабилитирован в 1956 году.


Глава 8. Черносотенцы.

27 июня 1918 года.  07 часов 15 минут по местному времени. Левобережная Волга. Город Балаково.

Победа Комуча, изгнавшего большевиков, последовавшие за этим успехи чехословакских воинов и каппелевцев стали сигналом к стихийным выступлениям всех недовольных советской властью. А недовольных ей было более восьмидесяти процентов населения России, которым ее всячески навязывали угрозой расправы.
Город Балаково на рассвете был окружен несколькими тысячами окрестных крестьян, вооруженных винтовками, вилами и самодельными пиками. Заранее сговорившись с союзами крестьян из сел Тупилкины Хутора, Маянга, Плеханы, торговыми и промышленными служащими и служащими правительственных и общественных учреждений о дне наступления, крестьяне предъявили местной советской власти ультиматум о добровольной сдаче. Представители власти с 200 красноармейцами поспешно эвакуировались на другой берег Волги, продолжая обстреливать занятый крестьянами город. Белые немедленно организовали штаб защиты и обороны, приступивший к организации обороны города с помощью крестьян и немцев колонистов и направили связных для установления в городе власти Комуча.
Крестьяне, как видно, с удовольствием сражались на стороне белых, что бы про это не говорили.
Между прочим, Троцкий в своих мемуарах, построенных, как он утверждает, на проверенной документальной основе, пишет, что 27.06.1918 года в "Известиях", выходящих в Поволжье, напечатано воззвание к рабочим и крестьянам Симбирского и Самарского Советов, в котором, между прочим, говорится: "Прогнанные вами ваши враги—помещики, банкиры и царские генералы никак не могут примириться со своим положением. Они, как 150 лет тому назад во Франции, пошли на поклон к своим старшим братьям по ремеслу - иностранным империалистам, похлопотать как за себя, так и за своего бывшего, властителя — Николая Кровавого... Новый Корнилов6, генерал Галкин, во главе с военнопленными захватили Самару, Сызрань, Ставрополь и восстановил старый дореволюционный строй... Путилов и адмирал Колчак приказали Самарскому авантюристу и контрреволюционеру  генералу Галкину захватить Сызрань и мост через Волгу, таким образом, прекратить подвоз хлеба из Царицына и юга для наших голодающих губерний". Так ли это? Передергивает факты товарищ Троцкий! Тонкая как паутина ложь. В военных действиях белых никаких ошибок нет. Но Галкин в то время был подполковником и своими действиями никак не походил на генерала Корнилова. О подполковнике Каппеле, капитане Степанове и мичмане Мейрере – трем главным полководцам северной группы войск Комуча нет ни слова. Зато фигурирует Колчак, который в этот день находился на Дальнем Востоке как частное лицо и, будучи им, никак не мог отдавать подобного приказа "генералу" Галкину. Путилов – делец и крупный банкир – действительно в 1917 году поддержал мятеж генерала Корнилова и даже ссудил его крупными суммами. Но весь 1918 год господин Путилов находился за границей и не принимал никакого участия в российских внутриполитических делах. Могу от себя сообщить, что это не единственное место в мемуарах Троцкого, где встречаются подобные "ошибки".

27 июня 1918 года.  12 часов 05 минут по местному времени. Село Сорочинское.

Чехословаки двигаясь от Бузулука к Оренбургу заняли село Сорочинское. Как и везде, где проходили их части, были немедленно арестованы все организаторы Советской власти, комиссары и командиры красноармейских отрядов. Под арест брались даже простые красноармейцы.
По приговору чехословакского полевого суда были приговорены к смертной казни братья А. и Г. Зверевы, комиссар красноармейской дружины Ташков, А. Пантеровский, Горшков, Колесов, Улеев, Г. Бандин, в общей сложности  свыше двадцати человек. Чехословаки вывели их на кладбище, где заставили копать себе могилы для захоронения. Казненных чехи не расстреляли, их кололи штыками и рубили шашками.
В соседнем селе Пьяновке, которое было расположено в двенадцати верстах от Сорочинского, конный отряд чехов выловил и взял в плен восемь бывших красноармейцев и сторонников советской власти. Их чехи затоптали лошадьми и полуживых зарыли в яме7.


27 июня 1918 года.  13 часов 12 минут по местному времени. Город Самара. Здание женской гимназии Межак.

В этот день штабе Народной армии состоялось собрание офицеров. Приглашенных и прибывших по собственной инициативе присутствовало более двухсот человек. Быстро избрали президиум, председателем в котором поставили генерала-майора  Генриха Александровича Савич-Заболотского, очень уважаемого среди военных. В настоящее время шестидесятидвухлетний Савич-Заболотский не занимал никакой официальной должности в Комуче или Народной армии, но будет недалек тот день, когда он примет на себя командование Башкирской стрелковой дивизией, которая войдет в армию Колчака и получит порядковый номер девять. Эта дивизия будет иметь следующий состав: 37-й, 38-й, 39-й, 40-й Башкирские стрелковые полки, 4-я Башкирская батарея и будет сражаться с красными в составе оренбургского фронта. Последние два года своей жизни этот генерал отдаст борьбе за белое дело.
Еще были выбраны два члена президиума: генерал-майор И.И. Клоченко и генерал-майор С.З. Потапов. Никто не возражал, всем были известны эти люди.
Я как человек другого времени, и в меньшей степени как представитель казачества был изначально заинтригован этим полузакрытым собранием, на котором присутствовали уже многие известные мне люди.
Тут находился начальник штаба Комуча подполковник Галкин, который видимо, не считал возможным пропустить это мероприятие, я увидел полковника Федорова, генерал-майора Рудакова, прапорщика В.И. Летягина, подполковника Солодникова, поручика Злобина и некоторых других.
Все присутствующие были в новеньких мундирах, при орденах, при оружии и саблях, с аксельбантами, но никто не носил погон. Хотя, нет, я ошибаюсь. Среди приглашенных было несколько офицеров казачьих войск. Оренбуржцев и уральцев. Эти военные чины явились на собрание с царскими погонами, украшенными вензелями тех полков, в которых они раньше служили. Но это понятно. Казаки, хотя и признавали власть Комуча, но не являлись его "подданными", если можно так выразиться. Они, хотя всецело поддерживали белое движение, но подчинялись лишь своим атаманам.
Еще при погонах были ваш покорный слуга и сопровождающий его подъесаул Шиков.
Я, звеня шпорами и придерживая на ходу шашку, вошел в собрание, здороваясь с известными мне офицерами и генералами и ловя на себе изучающие взгляды незнакомых мне людей.
- Добрый день, Михаил Аркадьевич, - остановил меня подполковник Петров. – Генеральские погоны, хочу заметить, вам очень к лицу. Вы давно с фронта?
- Здравствуйте, Павел Петрович, - любезно ответил я. – Прибыл вчера вечером и сегодня сразу попал на бал. Это, конечно, шутка. Я привез вам пакет от Владимира Оскаровича, но за суетой не сумел попасть в штаб раньше.
- Что же вас задержало?
- Квартира, где я остановился, - объяснил я. – Представьте себе, я приезжаю в гостиницу "Националь", а мне заявляют, что мест нет. Неслыханно. При таких ценах, которые они требуют с постояльцев, удивительно, что в ней мест нет. Я приказал извозчику ехать дальше, побывал в "Лондоне" и "Гранд-Отеле", но там повторилась та же история. На мое счастье я встретил на улице своего подъесаула, который проводил меня в снятые им к моему приезду комнаты. Но на этом мои злоключения не кончились. Оказывается, квартирная хозяйка смогла сдать эти комнаты дважды. Мне и двум путешественникам из Москвы. Мне пришлось часть ночи потратить на выяснение обстоятельств этого безобразия. Не мог же я, господин подполковник, выгнать на улицу хорошенькую молодую курсистку с братом, только на том основании, что домохозяйка пьет горькую.
- Как же вы разрешили этот щекотливый вопрос? – с интересом спросил Петров.
- Одну комнату оставил себе, а вторую отдал моим неожиданным соседям, - ответил я.
- Соломоново решение! – одобрил подполковник. – Не посчитайте за намек.
- Мы встретимся с вами после собрания, - дружелюбно сказал я. – У Владимира Оскаровича есть очень много вопросов, которые он поручил мне решить, находясь в Самаре.
Но тут началось собрание, и мы были вынуждены прервать нашу беседу.
Сразу замечу, что собрание носило крайне черносотенную окраску. В зале присутствовали офицеры, которые почти все были ярые монархисты.
Открою вам небольшой секрет моего недавнего собеседника Генерального штаба подполковника П.П. Петрова. Дело в том, что Павел Петрович был крестьянским сыном. И между тем находился здесь, среди патриотов России. А генерал Антон Иванович Деникин был сыном бывшего крепостного крестьянина из Саратовской губернии, ставшего солдатом и выбившегося в офицеры. И таких людей, не имеющих дворянского происхождения, было великое множество в белом движении. Разве принадлежали они к потомственному служилому дворянству или зажиточным классам? Нет.
Генерал Савич-Заболотский открыл собрание, которое началось с выступления генерал-майора Потапова.
Речь генерала была простой и всем понятной. Он пытался пробудить чувства офицеров, которые долгое время были лишены всякой опоры, унижены солдатскими комитетами, революционными лозунгами и порядками, властью большевиков. Потапов призывал сбросить засилье большевиков и их приспешников.
Зал зааплодировал. Но Потапов пошел дальше и начал бичевать эсеров. Он напомнил, что эсеры ничуть не лучше большевиков.
- Они называют друг друга обращением "товарищ", - говорил генерал. – А красный флаг, который развевается над зданием Комуча? От большевицкого он разниться лишь надписью. Эсеры не белые, как мы. Они – революционеры. Заметьте, господа, эсеры всегда заседали при власти большевиков в различных комиссиях и комитетах. Мы - никогда! Власть теперь находится в руках эсеров, только вместо большевиков, они взяли в союзники нас, монархистов. Эсеры, хм! Это какие-то хамелеоны, способные быстро перекрашиваться в нужный им цвет. Господа, пора нам отбросить новые идеи и вернуться к старому: создать братский боевой союз для борьбы с большевиками, эсерами и прочим революционным отребьям!
На этот раз зал разразился бурными аплодисментами, офицеры даже вскочили со стульев, выражая радостное одобрение речи оратора.
Выговориться и излить свою желчь нашлось немало желающих.
- Господа! – ораторствовал неизвестный мне пехотный капитан  - Что же это, получается, позвольте вам спросить?  Нам сейчас диктует свою волю Комитет членов учредительного собрания. А мы его слушаем и без возражений идем за ними. Кто такие эсеры? Соционал-революционеры! Какова их программа на настоящий момент? Добиться власти и передать учредительному собранию! Я не буду сейчас говорить об их развернутой программе по всем пунктам. Нам это не к чему. А что такое Учредительное собрание вам всем хорошо известно! "В начале революции Временное правительство, несомненно, пользовалось широким признанием всех здравомыслящих слоёв населения. Весь старший командный состав, всё офицерство, многие войсковые части, буржуазия и демократические элементы, не сбитые с толку воинствующим социализмом, были на стороне правительства…"1. Это всем вам известно. Но Кабинет министров не справился с возложенной на него задачей и в результате тайной и нечестной закулисной игры, власть кадетов Милюкова во Временном правительстве отобрал октябрист Керенский.
- Милюков – изменник! – закричал кто-то из зала.- Мы знаем, что получив пост министра иностранных дел, он тут же издал указ о возвращении всех революционеров из за границы. Всех революционеров, господа!
Действительно, Милюков последние годы проводил время то в обществе  англичан, то с друзьями французами. Патриот России! Только русских в ней он не замечал. А по правде сказать, именно по английской подсказке и политической близорукости, Милюков впустил в Россию всех опальных революционеров, ускорив тем самым крах Российской империи. И не важно, что Россия и Англия были в одном блоке Антанта. Не важно, что эти страны имели торговлю и обменивались дипломатическими депешами. Не важно, что во второй мировой войне они были временными союзниками. Важно то, что Англия во все времена  была лютым, непримиримым врагом России. Царица Российская Екатерина Вторая это хорошо знала. Только в дальнейшем не все российские политики могли осознать эту истину.
- И где же теперь господин Милюков? – задал вопрос какой-то прапорщик.
- Сначала отсиживался у генерала Алексеева на Дону, теперь слышно, что за границей с немцами переговоры ведет, - тут же ответили ему.
- Это где же?
- В Киеве.
- Какая же это заграница?
- Самая настоящая, господа! В Киеве в начале этого года объявлено о создании Украинской Народной Республики, вышедшей из состава Российского государства.
- Это мы знаем! – послышались возмущенные голоса.
- Господа, господа! – призвал к тишине генерал-майор Потапов. – Пусть господин капитан продолжает…
- Керенский, - стал говорить дальше капитан, - совсем загубил армию, предательством довел страну до октябрьского переворота и трусливо сбежал, переодевшись в женское платье2! Вот что представляют собой лидеры Временного правительства, господа!
- Керенский - предатель и изменник! - грохнул зал.
- Протестую! Керенский вовсе не трус и не предатель! – прозвучал голос одного из молодых прапорщиков, сидящего в последних рядах. -  Вы это совершенно напрасно!
В зале поднялся шум, даже свист. Офицеры от возмущения этой репликой громко топали ногами.
- Арестовать его! – раздались одновременно крики с разных сторон. - Это – эсер! Здесь не место защитникам Керенского!
- Кто это такой?
- Курица не птица, прапорщик не офицер3! – послышался возглас какого-то штабс-капитана.
- Бейте его, господа! Бей эсерика!
Прапорщик моментально вскочил и, убоявшись немедленной расправы, поспешил выскользнуть прочь.
Зал быстро успокоился.
- Вчера, - продолжал свою речь капитан, - Комуч объявил о создании Добровольческого полка из бывших солдат и офицеров бывшей 48-й дивизии, который войдет в состав Народной армии. Мы, господа, идя на службу в ряды армии Комуча, тем самым невольно усиливаем власть эсеров. Вот на что я хотел обратить ваше внимание!
- А каким образом, господин капитан, вы мыслите бороться с большевиками? – прозвучал голос из зала. – Посудите сами: на Волге не существует армии подобной Донской или Освободительной.
- Мы должны создать чисто офицерские дружины! – выкрикнул поручик Злобин. – Дружины, которые не будут находиться в подчинении Комуча!
- Иначе, вы мыслите переворот? – спросил генерал Савич-Заболотский.
Зал зашумел, офицеры задвигали стульями. В зале как то стихийно офицеры разбились на группы, начались многочисленные разговоры, переходящие в споры.
- Офицерские дружины?
- Это больше сродни анархистам...
- Нас, офицеров, не так уж и много!
- Власть быть должна и обязана!
- Лучше уехать отсюда подальше, в Сибирь, чем воевать за эсеров...
Офицеры, устроив это собрание, нисколько не опасались охранки Комуча, не боялись и его дружины. Их никто не посмел бы арестовать. Они представляли собой армию Комуча, были дружны между собой. "Забронировав себя от слишком явного вмешательства Комитета в военные дела, подполковник Галкин прямо повел свою линию. Все командные места в частях народной армии он заполнял офицерами старого закала, отливавшими всеми цветами монархической окраски… Вся головка армии оказалась составленной из врагов демократии, с трудом переносивших господство Комитета… Комитет эту опасность сознавал и даже пытался с ней бороться, но беда была в том, что в своем стремлении обуздать монархические тенденции в армии он неизменно обнаруживал вопиющую бесхарактерность…"4.
К сожалению никакого конкретного решения офицерское собрание не вынесло. Было решено повторить собрание, пригласив на него еще больше офицеров.
Но именно это собрание явилось причиной заговора группы поручика Злобина5.
Хотя я ждал, что кто-то из офицеров или генералов затронет имя царя Николая, который томился вместе с семьей в большевицком плену. Но нет, господа офицеры обошли этот вопрос молчанием.
И не только монархисты Самарского Комуча ничего не сделали для спасения царя. Атаман Дутов вполне имел возможность снарядить тысячу казаков, свершить рейд и освободить императора. Но этого, как мы знаем из истории, не случилось.
Почему так произошло? Чем же государь Николай Второй так дискредитировал себя в глазах русского офицерства?
Тому было очень много причин. Но главное, дело было даже не в императорской персоне. И тут я понял в чем тут обстоит дело!
Партия монархистов, оказывается, боролась вовсе не за восстановления царской власти в России. Император был монархистам совсем не нужен. Они хотели видеть во главе государства ответственного, заслуженного генерала, который бы смог возглавить прочную военную диктатуру. Примерно такую, как был уже забытый в 21 века режим генерала-диктатора Пиночета в Чили.
Если сравнивать этот аналог в истории, то мы увидим ощутимые и положительные результаты правления узурпатора Пиночета. Он ликвидировал безработицу, вывел страну из тяжелого кризиса и добился ее стабильного экономического роста. А для этого он всего лишь безжалостно истребил сто тысяч коммунистов, которые мутили народ и толкали его в революцию.
Партия Российских монархистов, к которой принадлежал и подполковник Каппель, хотела именно военной диктатуры для продолжения войны с Германией и борьбой с революционными партиями. Только так, считали они, можно выйти из политического и экономического кризиса России. Надо начать и жесточайшим образом провести массовые расстрелы всех бунтовщиков-коммунистов, социалистов, сформировать новую армию без "братишек" и солдатских комитетов, опрокинуть фронтальным наступлением германцев и довести войну до победного конца, загнав немцев к западной границы их страны.
Так думал и Генерального штаба подполковник Каппель.


27 июня 1918 года.  15 часов 02 минуты по местному времени. Город Самара. Здание женской гимназии Межак.

После офицерского собрания я отправился к генерал-майору Прозорову, который исполнял обязанности главного интенданта Народной армии Комуча. Его Превосходительство Алексей Иванович Прозоров8 принял меня весьма любезно. Когда я вошел к нему он беседовал с генерал-майором Плазовским9, который исполнял обязанности помощника начальника Главного артиллерийского управления Народной армии Самарского Комуча.
Генерал Плазовский давно жил в Самаре. Он окончил Тифлисский кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище и Михайловскую артиллерийскую академию. Офицер гвардейской артиллерии, полковник, он служил в должности начальника военного Самарского трубочного завода.
Генералы пребывали в благодушном настроении. Генерал Прозоров, узнав о цели моего визита, немного помолчав, изрек:
- Да-с! Довольно странно. Подполковник Каппель при захвате Сызрани в июне перевез в Самару несколько десятков вагонов с военным имуществом и обмундированием. А теперь просит разрешение на выдачу пятисот комплектов обмундирования. Что же, он не мог на месте одеть в военную форму солдат своей части?
- Тогда, господин генерал, - сказал я. – воинская часть подполковника Каппеля была намного меньше. Солдаты Народной армии выглядят пестро одетой толпой вооруженных гражданских лиц. Вид они имеют, прямо скажем, "товарищеский". Поэтому подполковник Каппель поручил мне переодеть свою часть в обмундирование военного образца.
Генерал Прозоров размышляя, не знал, что сказать.
- Подполковник Каппель ничего не оставил себе из трофеев, - напомнил я. – Но вполне мог это сделать. Его просьбу надо уважить.
- Но формирование новых частей нашей армии, которым необходимо обмундирование… - начал было говорить Прозоров, но я перебил его:
- Части, которые уже называются "каппелевцы", давно сформированы, они заслужили славу, но до сих пор не получили обмундирования. Чем же они хуже остальных?
Это прозвучало очень убедительно. Через минуту я получил нужную подпись генерала на разрешение получения пятисот комплектов воинского обмундирования, раскланялся и отправился искать начальника Самарских складов и полевого интенданта Народной армии подполковника по фамилии Спув.


27 июня 1918 года.  18 часов 12 минут по местному времени. Город Самара.

Подполковник Спув на месте отсутствовал. Никто, к сожалению, не смог мне сказать, где его можно было найти. Я, как и обещал, посетил подполковника Петрова, и пригласил его сегодня поужинать со мной в ресторане "Гранд-Отеля".
- Говорят, там чудесная кухня, - добавил я небрежно.
Он с удовольствием принял мое приглашение.
Решив перенести свое дело на завтра, я отправился домой, на съемную квартиру.
"В магазинах появились товары, везде шла торговля съестными продуктами. На базаре, в лавках можно было видеть и белый хлеб, и сливочное масло по весьма недорогим ценам. Урожай 1918 года был очень хороший, и поэтому недостатка продуктов при свободной торговле не было. Ощущение возможности свободно ходить по городу, быть равноправным с другими гражданами, после порядков Совдепии было исключительно, и кто не пережил этого контраста между моральной подавленностью и внешней, хотя бы, свободой... вероятно, не поймет переживаемого в тот момент."10
В Самаре издавалось пять газет. Первый в руки взял "Волжское слово" и удивился, как быстро газета приспособилась к новым условиям. Не сразу даже разобрался, какому богу она стала поклоняться: добродушно ворчала на кадетов; по-дружески критиковала некоторых членов Комуча; подтрунивала над меньшевиками — дескать, боитесь брать на себя ответственность за действия чехословаков, а все ли было плохо при большевиках? Нельзя-де не считаться с исторически сложившимися условиями в России... Правда, большевистская власть допускала ошибки, но Комитет членов Учредительного собрания должен сохранить преемственность, ибо некоторые реформы большевиков содержат творческое начало. По мнению газеты, отмена всего, что сделали большевики, была бы губительна для России. Автор статьи призывал не повторять "ошибок большевиков", бороться со своими политическими противниками и внимательно изучать причины влияния большевиков в некоторых слоях общества...
Если "Волжское слово" хитрило и лавировало, то от "Волжского дня" за версту разило кадетским духом. И откровенно и между строк газета ратовала за денационализацию предприятий и возврат земель их законным владельцам. Словом, читателям давалось понять, что надо воздать "кесарю — кесарево".
"Земля и воля" и "Вестник Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания" напомнили мне близнецов: обе пели строго по нотам эсеров, обе срывались и фальшивили.
Просматривая материалы по аграрному и рабочему законодательству, я понял, что Комуч пытается скрыть свое подлинное лицо под маской доброжелателя. Но как долго это может продолжаться? Крестьяне очень скоро поймут, что помещик был и остается их врагом. Тем более нельзя обмануть рабочих, которые никогда не примирятся с властью Комуча, опирающегося на штыки чехословацких легионеров.
Газета меньшевиков "Вечерняя заря" занималась гаданием на кофейной гуще, но никак не могла угадать, что замышляют чехословаки и что предпримет Москва. В одной из статей сквозила явная растерянность, в другой содержался намек на то, что-де социал-демократы затеяли такую авантюру, которая может плохо кончиться для них.
Автор крикливой статьи о правах и обязанностях рабочих, объявив себя сторонником "наступления" на власть имущих, тут же до неприличия лебезит перед интервентами и поливает грязью большевиков...
Во всех газетах печатались статьи и обозрения меньшевистских и кадетских божков, прогнозы "осведомленных лиц", заверения в том, что в ближайшие недели с большевиками повсеместно будет покончено, объявления о продаже помещиками земель.
Для устрашения населения газеты публиковали приказы коменданта города с требованием передавать в руки властей скрывающихся большевиков. В хронике как бы между прочим сообщалось об убийстве арестованных при попытке к бегству. Первые полосы газет пестрели сообщениями собственных корреспондентов о разгроме красноармейских отрядов под Уфой.
И хотя газеты пели дифирамбы правительству Комуча, фактически в городе правило белое чешское командование11.
Газеты были страшны по своей сути. От них веяло ненавистью и нескрываемой злобой, растерянностью и пустотой. Авторы статей и очерков пытались убедить всех, что это все теперь будет вечно и меры, которые принимаются Комучем послужат только на благо обществу.
Но простые обыватели и даже здравомыслящие граждане не верили написанному. Они жили настоящим, в это сумасшедшее время было трудно задумываться о будущем. Многим казалось, что жизнь кончена и не нужно больше никаких условностей. Голодные хотели есть, их не интересовало ничего кроме еды. Рабочие и служащие Самары, совсем отчаявшиеся люди, безуспешно искали работу, но нигде не находили. Им предоставлялось два пути: бедствовать и медленно умирать с голоду или идти служить в Народную армию Комуча, что бы как-то прокормить своих детей.
А рядом с этой ужасающей нищетой снова открылись коммерческие рестораны и клубы, где заводчики, купцы и офицеры весело проводили время в обществе дам. Многие офицеры имели солидные сбережения, поэтому нет ничего удивительного в том, что они могли себе позволить небольшие кутежи и развлечения.
Чего стоил изданный приказ подполковника Галкина по Народной армии от 2 июля о запрещении офицерам "использовать служебные автомобили для личных целей и перевозки в них посторонних лиц женского пола".
Такой жизненный контраст резко разграничивал жителей Самары на два лагеря. Рабочие и безработные тихо бунтовали, а многие люди, не нашедшие себя в революции, и не понимавшие ее причин, начинали считать себя "сочувствующими большевикам". Все остальные были белыми.
----------------------------------
1. Деникин А.И. "Мемуары".
2. Керенский всю свою жизнь стыдился своего поступка и много лет пытался доказать, что этого не было. Но, как известно, дыма без огня не бывает. Значит, это правда. Лживые лозунги и обещания Ульянова-Ленина и всех его коммунистов-подвижников народу России хорошо известны, а Керенский был с детства другом семьи Ульяновых. Одного поля ягода! Мне кажется, что каких-либо доказательств о произошедшем факте больше приводить не требуется.
3. Это шутливое выражение возникло в годы первой мировой войны и служило для подтрунивания над офицерами-прапорщиками военного времени ускоренного выпуска. Отчасти это было верно и потому, что господ прапорщиков, согласно уставу, нижние чины не величали обращением: "Ваше благородие".
4. И.М. Майский.
5. Первый заговор Злобина был организован в июле 1918 года, а не июне, как ошибочно считают некоторые авторы монографий. Заговор был приурочен к приезду капитана С. Чечека в Самару. После захвата Уфы Станислав Чечек вернулся в город не раньше, чем в конце первой декады июля.
6. Корнилов Лавр Георгиевич, родился в 1870 году. Сын коллежского секретаря. Окончил Сибирский кадетский корпус (1889), Михайловское артиллерийское училище (1892), академию Генштаба (1898). Генерал от инфантерии, Верховный главнокомандующий до августа 1917 года, когда выступил против предательской политики Временного правительства и был арестован, содержался в Быхове. С 5 декабря 1918 года, в Новочеркасске, где возглавил Добровольческую армию, которую вывел в 1-й Кубанский "Ледяной" поход. Убит 31 марта 1918 года под Екатеринодаром.
7. Воспоминания очевидца событий Коновалова.
8. С 10.08. 1918 года станет членом Высшего военно-хозяйственного совета в Комуче.  В 1919 году состоял в резерве чинов при штабе Омского военного округа, 9 марта 1919 г. назначен товарищем министра снабжения и продовольствия в правительстве A.B. Колчака.
9. Служил в армии A.B. Колчака , 15 сентября 1919 г. был командирован на службу в 1-й конно-артиллерийский дивизион. Взят в плен, впоследствии был освобожден и служил на одном из заводов в Самаре. В 1929 году арестован и расстрелян.
10. Записки лейтенанта N.
11. Тимофеев В.А. "На незримом посту: Записки военного разведчика".


..........
..........

Глава 11. Восстание Муравьева.

8 июля 1918 года. Город Казань.

Михаил Артемьевич Муравьев происходил из беднейшего сословия крестьян Костромской губернии.
Он поступил на службу в армию как вольноопределяющийся, окончил Казанское юнкерское пехотное училище. Участник русско-японской войны. Преподавал в Казанском военном училище в звании капитана. Данная должность давала быстрый карьерный рост и освобождала от военной полевой службы. Правда она не предусматривала производство в генералы. Муравьев же почему-то оставил ее и попросился на фронт. Участник первой Мировой войны. Имел два боевых ранения. Преподавал в Одесском пехотном училище. Занимался формированием батальонов смерти. Стал начальником охраны Временного правительства и был произведен в подполковники.
Уже через двое суток после октябрьского переворота обратился к большевикам и имел беседу с В. Лениным и Я. Свердловым. Был назначен властью большевиков командующим войсками Петроградского округа, принимал активное участие в подавлении контрреволюционного мятежа Корнилова и Краснова. "Муравьёв на посту главнокомандующего Петроградским округом развил бешеную энергию. Перед всеми нами он имел то преимущество, что сумел заставить работать офицеров. Он потребовал, чтобы все они вернулись к своим местам, он собирал их к себе в штаб и говорил с ними особым, понятным для них тоном, и они преисполнялись доверием"1.
Бывший полковник царской армии М.А. Муравьев был левым эсером. Левые всегда были радикалами. Но в партию эсеров он официально не вступил.
Был назначен начальником штаба наркома по борьбе с контрреволюцией на Юге России В.А Антонова-Овсеенко.
"Его сухая фигура, с коротко остриженными седеющими волосами, с быстрым взглядом, вспоминается всегда в движении, сопровождаемом звяканьем шпор. Горячий, взволнованный голос звучит приподнятыми верхними тонами. Выражается высоким штилем, и это в нём не напускное. Живёт всегда в чаду и действует всегда самозабвенно. В этой его горячности была несомненная притягательная сила к нему со стороны солдатской массы".
Совместно с командующим войсками Московского военного округа Н.И. Мураловым формировал в Москве отряды Красной гвардии для отправки на Дон против войск атамана А.М. Каледина. Один из изобретателей тактики "эшелонной войны".
В январе-феврале 1918 года командовал группой войск на Киевском направлении. В январе занял Полтаву, где разогнал нелояльный к нему местный Совет, заменив его ревкомом. При занятии Полтавы приказал расстрелять 98 юнкеров и офицеров местного юнкерского училища.
Через четыре дня после подавления войсками Центральной рады Январского восстания в Киеве войска Муравьёва вошли в Киев, где был установлен режим террора. При штурме города применялись отравляющие газы, был проведён его массовый артобстрел 15 тысячами снарядов.
7 февраля революционными матросами Муравьёва был самовольно убит с целью грабежа киевский митрополит Владимир. Войска Муравьёва расстреляли в Киеве около 2 тысяч офицеров, также проводились массовые репрессии против деятелей УНР.
Муравьёв наложил на киевскую "буржуазию" контрибуцию в 5 миллионов рублей на содержание советских войск.
Был назначен командующим вооружёнными силами Одесской советской республики, получив задачу выступить против румынских войск, стремившихся захватить Бессарабию и Приднестровье.
Самовольно наложил на одесскую "буржуазию" контрибуцию в 10 миллионов рублей, объявил город на военном положении, приказав уничтожить все винные склады, разогнал городскую думу. Вместо десяти миллионов рублей удалось собрать только два, после чего Муравьёв приказал изъять все поголовно деньги из банков и из касс всех предприятий. Учредил военно-революционные трибуналы.
Муравьёв, находясь в Одессе, писал:
"Мы идем огнем и мечом устанавливать Советскую власть. Я занял город, бил по дворцам и церквям… бил, никому не давая пощады! 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты… Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!"
После оставления Одессы 11-12 марта приказал сухопутным частям и кораблям военного флота Одесской советской республики "открыть огонь всеми пушками по буржуазной и национальной части города и разрушить ее". Каким мародером был Муравьев и его братия следует из воспоминаний иерея Филарета:
"Как-то после продолжительной беседы с ним я отправился к его "адъютанту" и тут я увидел картину, которая поднесь запечатлелась в моей памяти. Все пальцы адъютанта были унизаны драгоценными бриллиантовыми кольцами, из верхнего кармана тужурки свешивалась дорогая, тяжелая золотая цепочка и из кармана рейтуз выглядывало запиханное туда настоящее жемчужное ожерелье...
- Видите ли, жалованье мы не получаем, т.е. не получаем его пока, так как штаты еще разрабатываются и законопроект еще не готов; вот товарищ Муравьев и сказал: "Товарищи, забирайте все, что можете, к черту наше жалованье, - бриллианты и золото лучше бумажных денег". Вот мы так и действовали.
И действительно, муравьевские красноармейцы поступали по этому рецепту везде, куда они приходили, В каждом занятом ими городе взламывались запертые лавки и квартиры, жителей выгоняли, обыскивали, отнимали оружие и драгоценности и по собственному усмотрению, если кто не понравится, того тут же и расстреливали. В этом большевистском скопище царила полнейшая безнаказанность всех преступлений и, как я неоднократно мог наблюдать лично, у солдат муравьевской армии все карманы были набиты золотом и все пальцы унизаны кольцами с драгоценными камнями. Так как я слушал "адъютанта" без возражений, то он, становясь все откровеннее, наконец, предложил мне поступить на службу к Муравьеву.
- Не пройдет двух-трех месяцев, товарищ, - сказал он, - как у вас накопятся от 10 до 15 фунтов золота ...Это дело чистое.
Я поблагодарил за такое предложение, но от такого "чистого" дела отказался..."
1 апреля 1918 года, бросив свои войска, Муравьев прибыл в Москву. В середине апреля параллельно с разгромом анархистов в Москве Муравьёв был арестован Ф.Э. Дзержинским по обвинению в злоупотреблении властью и связях с анархистами. "Худший враг не мог бы нам столько вреда принести, сколько он принес своими кошмарными расправами, расстрелами, предоставлением солдатам права грабежа городов и сел. Все это он проделывал от имени нашей советской власти, восстанавливая против нас все население. Грабеж и насилие - это была сознательная военная тактика, которая, давая нам мимолетный успех, несла в результате поражение и позор". Так считал Ф. Дзержинский. Хотя искренность эта вызывает сомнение. Потому, что следственная комиссия не подтвердила обвинение, и постановлением Президиума ВЦИК от 9 июня дело "за отсутствием состава преступления" было прекращено.
13 июня 1918 года Муравьев назначен командующим "главнокомандующего всеми отрядами и операциями против чехословацкого мятежа и опирающейся на него помещичьей и буржуазной контрреволюцией", сменив на посту не справившегося с этой должностью Мясникова.
"...1918 год. Город задыхался от зверств и ужасов Чека (чрезвычайной комиссии). Сотнями расстреливались невинные русские люди без суда и следствия и только потому, что они принадлежали к интеллигенции. Профессора, доктора, инженеры и тому подобные, то есть люди, не имевшие на руках мозолей, считались буржуями и гидрой контрреволюции. Пойманных офицеров расстреливали на месте. За что? Одному Господу Богу известно.
В Казань приехал главнокомандующий Красной армией, в прошлом капитан Муравьев. Он издал приказ, требовавший немедленной регистрации всех офицеров. За невыполнение такового — расстрел.
Я видел позорную картину, когда на протяжении 2—3 кварталов тянулась линия офицеров, ожидавших своей очереди быть зарегистрированными. На крышах домов вокруг стояли пулеметы, наведенные на господ офицеров. Они имели такой жалкий вид, и мне казалось — закричи Муравьев: "Становись на колени!" — они бы встали. Таких господ офицеров мы называли "шкурниками". Им было наплевать на все и всех, лишь бы спасти свою собственную шкуру. Им не дорога была честь, а также и Родина"2.
Был ли эсер Муравьев добропорядочнее большевиков? Едва ли!
В Казани Муравьев расстрелял 200 красноармейцев первого Советского добровольческого полка... Постепенно в штаб Муравьева стали вливаться офицеры, которые заняли постепенно ответственные и другие должности, и уже чувствовалось в штабе незнакомому лицу возврат к старому. Козыряния и повороты стали обязательными у начальника штаба генштабиста Сологуба...

Восстанию М.А. Муравьева послужила краткая предыстория.
5 июля состоялся V Съезд Советов, на котором представители партии левых эсеров выступили против политики Советского правительства, осудив Брестский мир, продразвёрстку и комбеды. Лидер партии Мария Спиридонова назвала большевиков "предателями революции" и сравнила их с представителями Временного правительства. Борис Камков добавил, что выгонит из деревни всякие продотряды и комбеды. Обстановка на Съезде Советов была напряженной, все, и большевики и левые эсеры обвиняли друг друга. Большевики обвинили эсеров в провокациях, желании любым путем спровоцировать войну России с Германией. А левые эсеры, посовещавшись, внесли предложение вынести недоверие Совнаркому, аннулировать позорный для России Брест-Литовский договор и объявить войну Германской империи.
6 июля 1918 года. Москва.
Пока противники на съезде перебрасывались лозунгами, цитатами и взаимными обвинениями,  левый эсер Яков Блюмкин и Николай Андреев, предъявив мандаты ВЧК, прошли в германское посольство в Москве. Около 14:50 их принял немецкий посол Мирбах, при беседе также присутствовали советник посольства Рицлер и переводчик лейтенант Мюллер.
Как утверждает сам Блюмкин в своих воспоминаниях, он получил соответствующий приказ от Спиридоновой 4 июля.
В ходе беседы Андреев застрелил германского посла графа Вильгельма фон Мирбаха. Затем Блюмкин и Андреев выбежали из посольства и скрылись на ждавшем их автомобиле, после чего скрылись в штабе отряда ВЧК под командованием левого эсера Дмитрия Попова, размещавшемся в центре Москвы.
Эсеры арестовали множество большевицких лидеров, в том числе и председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского, который прибыл туда с требованием выдать убийц германского посла.
В ночь с шестого на седьмое июля мятежники заняли центральный телеграф и стали распространять антибольшевистские воззвания, где объявили большевиков "агентами германского империализма". Вот этот текст:
"В борьбе обретешь ты право свое.
Ко всем рабочим и красноармейцам.
Палач трудового русского народа, друг и ставленник Вильгельма гр. Мирбах убит карающей рукой революционера по постановлению Ц. К-та партии левых социал-революционеров .
Как раз в этот день и час, когда окончательно подписывался смертный приговор трудящимся, когда германским помещикам и капиталистам отдавалось в виде дани земля, золото, леса и все богатство трудового народа, когда петля затянулась окончательно на шее пролетариата и трудового крестьянства, - убит палач Мирбах.
Немецкие шпионы и провокаторы, которые наводнили Москву и частью вооружены, требуют смерти левым социалистам-революционерам. Властвующая часть большевиков, испугавшись возможных последствий, как и до сих пор, исполняют приказы германских палачей.
Все на защиту революции.
Все против международных хищников-империалистов.
Все на защиту борцов против германских насильников.
Вперед, работницы, рабочие и красноармейцы, на защиту трудового народа, против всех палачей, против всех шпионов и провокационного империализма".
Однако левые эсеры чего-то выжидали, не арестовали Советское правительство, не стали арестовывать большевистских делегатов V Съезда Советов, вели себя почему-то крайне пассивно.
В.И. Ленин, Н.И. Подвойский и начальник Латышской стрелковой дивизии И.И. Вацетис быстро приняли активные меры для подавления мятежа. Были мобилизованы рабочие Москвы, приведены в полную боевую готовность латышские соединения. Рано утром 7 июля воинские части верные большевистскому правительству перешли в наступление и течение нескольких часов разгромили мятежников. Всех левоэсеровских делегатов V съезда арестовали. Некоторых, наиболее активных участников мятежа, сразу расстреляли. Большевики совещались по этому вопросу недолго.
Во время левоэсеровских восстаний Ленин начал сомневаться в лояльности Муравьёва, приказав Реввоенсовету фронта тайно следить за его действиями, "запротоколируйте заявление Муравьева о выходе из партии левых эсеров. Продолжайте внимательный контроль". Кроме того, Ленин запросил члена Реввоенсовета фронта К.А. Мехоношина о реакции главкома на известия из Москвы, на что Мехоношин ответил, что в ночь с 6 на 7 июля главком не спал, находился в штабе фронта, и был в курсе всех событий, но "заверил реввоенсовет фронта в полной преданности Советской власти".

8 июля 1918 года. Город Казань.

8 июля в 12 час ночи, М.А. Муравьев получил из Москвы телеграмму, в которой были подробности убийства Мирбаха и уверенность на скорую ликвидацию дела выступления левых эсеров. Муравьев заявил, что я хотя и "левый" эсер, но в настоящее время, как главнокомандующий Советскими войсками, остаюсь вне партии, потому что считаю своей обязанностью докончить борьбу с чехами.

9 июля 1918 года. Город Казань.

9 июля у Муравьева появилось три казачьих офицера, которых дал ему Трофимовский. Муравьев тут же оставил меня3. в стороне и уже с казаками разъезжал по городу. Вечером в 9 часов я приехал в штаб, где в это время находился Муравьев, Механошин, Благонравов и, кажется, Кобозев. У них шло заседание, а казаки стояли у дверей и никого туда не пускали. Я обождал. Смотрю, Муравьев выходит в веселом настроении и объявляет, что сегодня он уезжает брать Самару, а мне сказал, неужели Вы на меня не надеетесь? Или Вы думаете, что я устал? Нет! В настоящее время думать об отдыхе не приходится, а на такое дело, как брать Самару, я всегда готов, тем более, что я ее знаю и могу при взятии Самары быть полезным. Муравьев согласился и сказал мне, чтобы я уже отправлялся на пристань. Тут же вышли из кабинета Механошин, Благонравов и Кобозев, с которыми стал Муравьев прощаться и утверждать, что через несколько дней он возьмет Самару. Они, в свою очередь, пожелали ему полного успеха...
На подходе я уже застал еще отряд человек в сто пятьдесят с пулеметами... Вся эта картинка меня ужасно удивила, и я уже думал, не вернуться ли назад. Вскоре приехал Муравьев с тремя казаками и сербами.
Прибыли также начальник Полевого штаба Ремезов и личный секретарь Наумов и еще трое, которых совершенно только в первый раз видел.
На пароходе Муравьев объявил, что казаки состоят его адъютантами4.
Перед мятежом Муравьев успел приказом по фронту перебросить из Симбирска в Бугульму местную коммунистическую дружину.

09 июля 1918 года. 10 часов 35 минут по местному времени. Город Симбирск.

Михаил Николаевич Тухачевский пришел к И.М. Варейкису поздно вечером. Оба они были полны тревоги за положение в стране и на фронте в связи с левоэсеровским мятежом в столице. Тухачевский решительно заявил: "Если по вине этих негодяев начнется новая война с Германией и немцы займут Москву, то Красной Армии придется продолжать борьбу, базируясь на Волгу. Значит, надо спешить с разгромом Самарской учредилки, а Муравьев и в ус не дует". Для Варейкиса тоже было ясно, что нельзя далее терпеть авантюриста Муравьева во главе командования фронта. Но они еще считали Муравьева советским человеком и хотели лишь энергичным представлением в правительство добиться его отстранения от командования Восточным фронтом5.

10 июля 1918 года. 3 часа 00 минут по местному времени. Река Волга. Южнее Казани.

В 3 часа ночи на 10 июля мы выехали из Казани.
...В десяти-пятнадцати верстах от Симбирска, где по его приказанию остановился пароход и тут же дожидался катер... Муравьев обратился к собравшимся с речью:
- Я от имени вверенных мне в командование армий объявляю себя Верховным главнокомандующим. Но знайте, что я всецело стою за Советскую власть, за ту власть, которая будет помогать мне в борьбе с Германией, а если кто будет противиться, тех я уничтожу. Я прекращаю войну с чехами и объявляю войну Германии, я не могу больше смотреть, как Германия вывозит мануфактуру, а мы ходим раздетые. Я уверен, что войска пойдут за мной. В Симбирске меня ждут преданные мне части. Всех своих друзей и бывших сподвижников наших славных походов…призываю под свои знамена для кровавой последней борьбы с авангардом мирового империализма — германцами. Я объявляю себя новым Гарибальди, то есть спасителем России. Долой Брестский позорный мирный договор! Все на германские баррикады! Да здравствует восстание против германцев!6.
Тут же стал секретарь Муравьева всем солдатам раздавать по 50 руб.

Муравьев выступил с инициативой создания так называемой Поволжской Советской республики во главе с левыми эсерами Спиридоновой, Камковым и Карелиным. Муравьев рассчитывал на единое объединение всех белых сил и красных частей, свержение большевицкого правительства и победоносно закончить войну с Германией, которая пользуясь отсутствием русских регулярных войск, оккупировала значительные территории бывшей Российской империи.
Непонятно, на что надеялся Муравьев. Вряд ли когда-нибудь ему простило офицерство и дворянство его предыдущие "подвиги". Он был врагом всех зажиточных классов России, а тем более монархистов. Да и был ли он вообще белым, если эсеры считались розовыми? И с черными анархистами у него были не совсем общие представления о революции.
Я говорю о нем лишь потому, что он пытался бороться с большевиками, и не более.
Мое мнение, что Муравьев к лету 1918 года сменил окраску и стал ярким зеленым. И в подтверждение своих слов приведу два факта. Муравьев раньше активно боролся с белыми, теперь он начал активно бороться с красными и пытался сотрудничать даже с чехами. Это не показательно, но попытка создать никогда раньше не существующую на картах мира Поволжскую Советскую республику означало ее защиту от всех революционных течений, что можно выразить в известной формуле: "Бей белых — пока не покраснеют! Бей красных — пока не побелеют!". А это и есть кличь зеленых армий. Кстати сказать, башкиры к лету 1918 года вынашивали точно такую же идею, горя желанием создать отдельное от России Башкирское государство. Не их ли хотел видеть своими союзниками Муравьев? Вполне такое возможно.

10 июля 1918 года. 19 часов 00 минут по местному времени. Город Симбирск.

В Симбирске Муравьева не ждали. Реввоенсовет Казани почему-то не сообщил в Симбирск о предательских действиях Командующего фронтом. Но вполне вероятно, что никто толком и не знал об этом. Хотя сомнительно. Скорее всего, красная верхушка Казани застыла в тягостном ожидании. А если заговор Муравьева окажется успешным, то чего им ждать от нового правительства? Тем более стремительно набирает силы самарский Комуч, который уже разогнал красные части на Волге и на Урале.
И еще, для справки. К лету 1918 года число членов РКП(б) уменьшилось чуть ли не две пятых по отношению к зиме 1918 года. Признак недоверия в победу большевиков налицо.
На сторону Муравьева перешли левые эсеры: командующий Симбирской группой войск и Симбирским укрепрайоном Клим Иванов, и начальник Казанского укрепрайона Трофимовский.
Прибыли в Симбирск в 7 часов вечера. Тут же к нему на пароход приехал начальник броневого дивизиона Беретти. После короткого совещания Муравьев посылает отряд в 60 человек с 4-мя пулеметами под начальством казака-адъютанта Мудрак занять Совет и арестовать всех коммунистов, другой отряд под начальством казака Вайлидзе в 40 человек и с 3-мя пулеметами отправился занимать телеграф. Вскоре Муравьев, Беретти, казак Чудиношвили и начальник штаба Ремезов поехали в город, предварительно приказав часовому с парохода и на пароход никого не впускать и не выпускать.
От Чудиношвили я узнал, что арестован командарм 1-ой армии Тухачевский, а войска, в том числе и латыши, перешли на сторону Муравьева7.
Приехал на автомашине адъютант Муравьева и передал Тухачевскому приказание главкома: немедленно явиться для доклада на штаб-яхту "Межень". Муравьев с деланным радушием принял Михаила Николаевича на верхней палубе парохода. Но Тухачевский отказался от угощения и стал устно излагать ему то, что было написано в неотправленном рапорте. Муравьев слушал, криво усмехаясь. За истекшие две недели он сделал все (вплоть до задержки жалованья красноармейцам), чтобы подорвать авторитет нового командарма в войсках. А теперь решил попытаться склонить бывшего поручика к участию в антисоветском выступлении,
– Ваш доклад, ваши тревоги и ваши выпады против меня уже неуместны, – резюмировал Муравьев. – Введу вас в курс начавшихся новых исторических событий. Брестский мир разорван. Война с Германией стала фактом. Немцы заняли Оршу и наступают на Москву. Совнарком колеблется: капитулировать ли перед кайзером или начать революционную войну с Германией. В этот час мы с вами должны принять ответственные решения, диктуемые нам любовью к родине. Под нашим командованием самые надежные войска. Давайте вместе подумаем, что нам предпринять…
Потом словоохотливо принялся объяснять, что англичане и американцы якобы предвидели нынешнюю ситуацию и заблаговременно высадились в Мурманске и на Дальнем Востоке. Они будто бы рассматривают спровоцированный на восстание чехословацкий корпус как авангард в организации отпора немцам.
Тухачевский сразу понял, куда клонит предатель. Едва сдерживая негодование, он заявил, что не согласен с оценкой обстановки.
– Если война с Германией – факт, – отвечал он, – то наш с вами долг нанести сокрушительный удар по белогвардейцам и белочехам, разгромить их прежде, чем на Волге появятся "союзники", и тем самым обезопасить тыл Красной Армии.
Тут же Михаил Николаевич напомнил, что, как только левые эсеры совершили провокационное убийство германского посла Мирбаха и страна оказалась под угрозой новой войны с Германией, он, командарм 1-й, предложил Реввоенсовету Востфронта план немедленного разгрома белогвардейщины в Самаре.
– Вам этот план, конечно, доложен, и вот его я хотел бы обсудить, – сказал Тухачевский.
Это был гордый категорический отказ от участия в грязной авантюре. Однако Муравьев не отступал. Он пустил в игру новый козырь:
– Поручик Тухачевский, вы же русский дворянин! Обещаю вам любой ответственный пост в войсках, которые я организую на Волге, объединив Красную Армию с чехословаками.
Развернув полевую книжку, он предложил Тухачевскому отшлифовать уже заготовленный приказ чехословацким эшелонам.
– Через час, – заявил Муравьев, – этот приказ будет передан по радио на ту сторону фронта.
И самодовольно прочитал свое творение: "От Самары до Владивостока всем чехословацким командирам! Ввиду объявления войны Германии приказываю вам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, и перейти в наступление к Волге и далее на западную границу. Занять на Волге линию Симбирск – Самара – Саратов – Балашов – Царицын, а в северо-уральском направлении Екатеринбург и Пермь. Дальнейшие указания получите особо. Главнокомандующий армии, действующей против германцев, Муравьев".
Сомнений не оставалось: Муравьев открывал фронт интервентам. Тухачевский встал:
– Нам не о чем более говорить. Вы – изменник!
Тогда Муравьев приказал арестовать Тухачевского. Однако он не оставил арестованного на пароходе, а усадил к себе в машину и вместе со своим штабом поехал в город. Видимо, у предателя еще теплилась надежда втянуть Михаила Николаевича в свою компанию, поколебать его видом заранее отрепетированного присоединения к мятежу некоторых воинских частей.
Так Тухачевский получил возможность наблюдать почти театральное представление, где Муравьев исполнял роль Бонапарта, слышать демагогические речи этого авантюриста перед бронедивизионом, который предназначался для развития первоначального успеха 1-й армии, но по вине эсеров застрял в Симбирске.
Бесстыдно обманывая солдат, Муравьев заявил, будто Тухачевский и Симбирский совдеп хотели арестовать и расстрелять их командира. Те клюнули на эту удочку. Нашлись истерики, а возможно, и специально подобранные негодяи, которые стали требовать немедленного расстрела Тухачевского. Однако Муравьев решил блеснуть своим великодушием.
– Это всегда успеется, – возразил он и велел взять арестованного под стражу.
Тухачевский был водворен в вагон. Для охраны его Муравьев выделил две бронемашины, а с остальными двинулся в центр города и блокировал здание, в котором размещались Симбирский губисполком и комитет большевиков.
Муравьев арестовал руководящих советских работников: командующего 1-й армией Михаила Тухачевского, также зампреда губисполкома Шеленкевича К.С., политкомиссара штаба Симбирской группы войск Лаврова А.Л., Чистова Б.Н. и некоторых других.
Муравьев объявил себя "главкомом армии, действовавшей против Германии", телеграфировал в СНК РСФСР, германскому посольству в Москве и командованию Чехословацкого корпуса об объявлении войны Германии. Войскам фронта и Чехословацкому корпусу предписывалось двигаться к Волге и далее на запад для отпора германским войскам, якобы начавшим в это время наступление.
В тот же день на совещании с местными левыми эсерами Муравьевым была провозглашена "Поволжская республика" и сформировано "правительство". После "освобождения Москвы" в состав последнего предполагалось ввести членов ЦК левых эсеров и представителей от левых коммунистов. Чтобы прикрыть контрреволюционную сущность мятежа, его главари пытались склонить на свою сторону и коммунистическую фракцию губисполкома.
Коммунисты во главе с И.М. Варейкисом согласились выслушать Муравьева. Надо было выиграть время. В частях обманутого Симбирского гарнизона широко развернули нелегальную работу большевистские агитаторы. Некоторые из агитаторов, были схвачены муравьевцами. Но красноармейцы уже узнали правду, и в комитет партии одна за другой потянулись делегации от войск с заявлениями о верности совдепу и готовности бороться с изменниками.
Не бездействовал и Тухачевский. Он быстро сориентировался, как следует вести себя в обстановке мятежа, построенного на бессовестном обмане бойцов.
Вот что рассказывал об этом сам Михаил Николаевич:
"Я остался арестованный в одном из вагонов команды броневиков, окруженный часовыми… Когда среди них улеглось первое возбуждение, я начал агитацию против Муравьева. На вопрос одного из них, за что я арестован, я ответил: "За то, что большевик". Это произвело сильное впечатление, так как почти все они были большевиками. Я объяснил им, что происходило в эти дни в Москве. Тут они поняли, что пошли против себя, примкнув к Муравьеву. Они много совещались и тайно послали, наконец, делегатов к своим товарищам, к Совету.
Через несколько часов пришло известие, что команда броневиков тайно решила арестовать Муравьева и своего командира. Я был освобожден…".

11 июля 1918 года. 02 часа 10 минут по местному времени. Город Симбирск.

11 июля Одетый в черкеску с красным башлыком Муравьев явился на заседание исполкома губернского Совета, расположенного в здании бывшего кадетского корпуса, потребовав отдать власть его левоэсеровской фракции. На тот момент местные левые эсеры ещё не были удалены от власти, и занимали посты военного, земельного и продовольственного губернских комиссаров.
К этому времени председателю губернского парткома Варейкису И.М. удалось тайно разместить вокруг здания латышских стрелков, бронеотряд и особый отряд ЧК. Сам Муравьев также безуспешно попытался заблокировать здание шестью броневиками.
"В зал, расположенный рядом с комнатой, где по требованию Муравьева должно было состояться совместное с ним заседание губисполкома, ввели несколько десятков красноармейцев — латышей из Московского отряда. Против двери поставили пулемет. И пулемет и пулеметчики были тщательно замаскированы. Счастливо, избежавший ареста председатель губкома Варейкис приказал пулеметчикам:
- Если Муравьев окажет сопротивление при аресте и будет заметен перевес на стороне главкома и его сообщниках, то стрелять прямо в комнату и косить направо и налево, не разбирая, кто там, — свои или чужие.
Сам он должен был также находиться среди этих обреченных "своих".
К одиннадцати часам вечера все приготовления закончились. Дала положительные результаты и проведенная коммунистами разъяснительная работа; команда броневого дивизиона, на которую Муравьев особенно рассчитывал, постановила ему не подчиняться."8
Во время заседания из засады вышли красногвардейцы и чекисты, и объявили об аресте.
"Я объявляю перерыв. Муравьев встал. Молчание. Все взоры направлены на Муравьева. Я смотрю на него в упор. Чувствовалось, что он прочитал что-то неладное в моих глазах или ему совестно своей трусости, что заставило его сказать:
- Я пойду, успокою отряды.
Медведев наблюдал в стекла двери и ждал сигнала. Муравьев шел к выходной двери. Ему осталось сделать шаг, чтобы взяться за ручку двери. Я махнул рукой. Медведев скрылся. Через несколько секунд дверь перед Муравьевым растворилась, из зала блестят штыки.
- Вы арестованы.
- Как? Провокация! — крикнул Муравьев и схватился за маузер, который висел на поясе. Медведев схватил его за руку. Муравьев выхватил браунинг и начал стрелять. Увидев вооруженное сопротивление, отряд тоже начал стрелять. После шести - семи выстрелов с той и другой стороны в дверь исполкома Муравьев свалился убитым."9
Его сообщники тотчас же без сопротивления подняли руки.
"Муравьев лежал застреленный у самых дверей. Когда я, перешагнув через его труп, вошел в комнату, я увидел товарища Варейкиса, который усиленно махал белым платочком и кричал: "Прекратите стрельбу! Немедленно прекратите!"
Остальные совдеповцы вылезали из-под огромного стола заседаний, где они отсиживались, прикрытые скатертью, пока шла стрельба. Видимо, сам Господь после этого одиночного убийства, вступился за симбирян, не позволив разразиться в городе уличным боям и резне. Хоть в этом Муравьев оказался последовательным, а муравьевцы спешно покинули наш город. Ему было всего 38 лет...»10.
Мертвое тело Муравьева для верности еще пронзили штыком…
В ту же ночь из Казани прибыли латышские и матросские красноармейские части верные большевикам.
В восстании Муравьева погиб всего лишь один человек. Он сам.

11 июля 1918 года. Город Симбирск.

Здесь мне11 довелось быть свидетелем еще одной встречи Тухачевского с симбирскими коммунистами. Произошла она рано утром 11 июля. По залу, примыкавшему к комнате президиума губисполкома, раздались четкие быстрые шаги, и в проеме распахнувшейся двери мы увидели командарма 1-й. Он прибыл со станции на автомобиле бронедивизиона.
Варейкис встал из-за стола и пошел навстречу Тухачевскому. Они обнялись и долго, крепко жали друг другу руки.
Тухачевский, невзирая на пережитое, как всегда подтянутый и бодрый, доложил обо всем, что с ним произошло, и пожалел, что в решительный момент не был здесь вместе со всеми товарищами.
– Пусть вас это не тревожит, – успокоил его Варейкис. – Ваша твердая линия в Первой армии была чрезвычайно важна для борьбы партии с муравьевщиной.
И, улыбнувшись, добавил:
– В эту ночь мы победили агитацией. И тут вы, товарищ Тухачевский, тоже показали себя грозным противником контрреволюции.
Эти слова вызвали веселое оживление. Смех развеял кошмар минувшей ночи.
Варейкис предложил Тухачевскому возглавить войска в Симбирске.
Тухачевский взял под козырек.
Со свойственной ему энергией он принял меры, диктовавшиеся обстановкой. Была введена усиленная охрана важнейших объектов города, в войска пошло оповещение, которым отменялись все изменнические приказы Муравьева, произошла замена командования Симбирской группы войск.
Тут же Тухачевский вместе с председателем губисполкома М.А. Гимовым подписал воззвание к красноармейцам и трудящимся Симбирской губернии, объяснявшее последние события.
"Красноармейцы были взяты им наскоком. Он заговорил их, и они ничего не понимали и шли за Муравьевым, считая его старым "советским воякой". Также бессознательно перешел на сторону Муравьева и броневой дивизион, стоявший в Симбирске". Так позже говорил Тухачевский.
11 июля левые эсеры, как партия, были объявлены большевиками вне закона.

12 июля 1918 года. Город Москва.

12 июля, когда Муравьев уже был мертв Ленин и Троцкий в совместном правительственном обращении в печати заявили, что "Бывший главнокомандующий на чехословакском фронте, левый эсер Муравьев, объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте".
Так же 12 июля официальная газета ВЦИК "Известия" поместила правительственное сообщение "Об измене Муравьёва", в котором утверждалось, что "Видя полное крушение своего плана, Муравьев покончил с собой выстрелом в висок".
В этот же день Варейкис и Тухачевский получили телеграмму из Москвы следующего содержания:
"Сообщение заведующего оперативным отделом Народного комиссариата по военным делам Реввоенсовету Восточного фронта о назначении И.И. Вациетиса главнокомандующим фронтом.
№ 02008 12 июля 1918 г.
гор. Москва 16 час. 15 мин.
Военная. Оперативная.
Декретом Совнаркома генштаба тов. Вациетис назначен главнокомандующим чехословацким фронтом тов. Данишевский назначен членом Революционного военного Совета. До приезда тов. Вациетиса командование сохраняется в том виде, как оно установлено тов. Механошиным.
Аралов".

А 14 июля с опозданием В. Куйбышев, комиссар 1-й армии телеграфировал в Совнарком:
"Муравьев прибыл в Симбирск без политического комиссара с 600 солдатами, заранее в Симбирске было сосредоточено около десятка броневиков. В 15 верстах от Симбирска Муравьев устроил на пароходе митинг и сообщил солдатам о цели поездки в Симбирск. Говорил туманно, солдаты ничего не поняли".
Тухачевский охарактеризовал Муравьева следующим образом: "Муравьев отличался бешеным честолюбием, замечательной личной храбростью и умением наэлектризовывать солдатские массы… Мысль "сделаться Наполеоном" преследовала его, и это определенно сквозило во всех его манерах, разговорах и поступках. Обстановки он не умел оценить. Его задачи бывали совершенно нежизненны. Управлять он не умел. Вмешивался в мелочи, командовал даже ротами. У красноармейцев он заискивал. Чтобы снискать к себе их любовь, он им безнаказанно разрешал грабить, применял самую бесстыдную демагогию и проч. Был чрезвычайно жесток. В общем, способности Муравьева во много раз уступали масштабу его притязаний. Это был себялюбивый авантюрист, и ничего больше."
После гибели Муравьёва среди комиссаров и красноармейцев широко распространились подозрения против вообще всех бывших царских офицеров. Кроме того, моральные последствия мятежа оказались настолько крайне тяжёлыми для красной армии фронта, что Тухачевский обратился к наркому по военным делам Л.Д. Троцкому.
"Срочно. Вне очереди. Военная. Секретно. Лично.
Москва. Наркомвоен. Троцкому.
Ввиду крайне серьезного положения 1-й армии, которая является в данное время единственной вполне боеспособной надежной группой, прошу самых точных, обширных сведений о создавшейся обстановке и планах на будущее. Армия после покушения бывшего главнокомандующего Муравьева, имевшего место в Симбирске, ...переживает серьезный момент... Необходимы срочные распоряжения и объяснения событий, намеренно скрываемых штабом главнокомандующего... Это создает столь серьезные осложнения, которые без вашего срочного ответа неразрешимы.
Командарм-1 Тухачевский".
Однако белой армии В.О. Каппеля это выступление Муравьева не помогло ни на йоту. Хотя кто-то в Комуче и сожалел о гибели Муравьева.
------------------
1. Антонов-Овсеенко В.А. В семнадцатом году. М., 1933.
2. Ф. Мейбом. "Тернистый путь".
3. А.Д. Логинова.
4. Из показаний бывшего сотрудника ВЧК А.Д. Логинова по делу об измене Муравьева. 14 августа 1918 г.//Симбирская губерния в годы гражданской войны (май 1918 г. – март 1919 г.) Сборник документов. Симбирск. 1958 г.
5. Б.Н. Чистов. Воспоминания работник Симбирского комитета РКП(б).
6. Из речи Муравьева, переданной со слов А.Д. Логинова, я умышлено убрала упоминание о большевиках-бухаринцах. Бухарин не был в то время в оппозиции к Советской власти, но стал неугоден Сталину лишь десять лет спустя.
7. А.Д. Логинов.
8. Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. Воспоминания. М., 1957 г.
9. Варенкис И.М. Убийство Муравьева//Симбирская губерния в 1918-1920 гг. Сборник воспоминаний. Ульяновск. 1958 г.
10. Член Совдепа города Симбирска Г. Каучуковский.
11. Б.Н. Чистов. Воспоминания работник Симбирского комитета РКП(б).
.............
.............

Глава 15. Бои за Мелекесс.

12 июля 1918 года В.И. Ленин подписал декрет Совета народных комиссаров, в котором было обозначено, что "Петроградская и Московская консерватории переходят в ведение Народного Комиссариата просвещения (Наркомпроса) на равных со всеми высшими учебными заведениями правах, с уничтожением их зависимости от Русского музыкального общества. Все имущество и инвентарь этих консерваторий, необходимые и приспособленные для целей государственного музыкального строительства, объявляются народной государственной собственностью".
В этот же день в районе Мотовилихинского завода города Перми был убит Великий князь Михаил Александрович Романов.
Хроника Гражданской войны.


12 июля (четверг) 1918 года. Город Мелекесс.

Мелекесс – городок небольшой, окруженный со всех сторон лесными массивами. Но невзирая на относительно небольшое население, из промышленных предприятий в нем располагались льнопрядильная и ткацкая фабрика, основанная в 1897 году, суконная фабрика и фабрика по производству гранат. Мелекесские мельницы Торгового Дома "Марков с Сыновьями", построенные в 1886 году. Семье Марковых принадлежали еще завод фруктовых вод, и пивоваренный завод, основанные ими в 1888 году.
Мелекесс имел здание земской больницы, храмы во имя Святого Благоверного князя Александра Невского и храм Святого Николая Чудотворца, другие церкви. В связи с тем, что значительная часть населения исповедовала ислам, в городе была мечеть с минаретом.
Мелекесс, как и многие города Поволжья того времени активно сопротивлялся новой власти большевиков. Известно, что членов РКП(б) в нем не превышало шестидесяти человек. Ничтожное число людей в процентном отношении к населению уезда. За полгода с января 1918 года и до описываемых событий в Мелекессе четырежды происходили волнения и бунты.
Свои заметки об интересующих нас событиях лета 1918 года, ценные для истории, оставил гимназист Юрий Букин, старший сын мелекесского фотографа Ивана Герасимовича Букина.
"С неделю тому назад в России произошел второй переворот. Уже известно, что партия большевиков захватила всю власть в свои руки.
Сначала она была сильна, на ее стороне были все рабочие, крестьяне, солдаты и т.д., которых она (партия) привлекла обещаниями, обещая им дать земли, лошадей, скота и так далее, но потом, когда народ узнал, что большевики их обманывают обещаниями, тогда партия большевиков стала ослабевать. Особенно она ослабла, когда стала беззаконно действовать. В настоящее время большевики всем раскрыли глаза. Они стали производить обыски чуть не в каждом доме, отбирали имущество, которое им было нужно. Весь народ вышел из партии большевиков и вместо сочувствия стал питать к ним ненависть. Но вот образовалась храбрая организация чехословаков, которые поставили себе цель освободить Россию из-под гнета большевиков, а потом двинуться вместе с союзниками на Германию.
Чехословаки свою деятельность начали очень отважно, благодаря сильной, плотно соединенной организации, благодаря дисциплине и т.д.
Сначала они действовали с пустыми руками, но постепенно отбирая у большевиков оружие, увеличивая свое войско, их организация сильно укрепилась. К ним много записалось добровольцев, которые составили "народную армию"1.

14 июля 1918 года. Город Мелекесс.

В Мелекессе тогда стояли у власти большевики Яков Пискалов и Евгений Аблов.
По мере того, как легионеры капитана Степанова приближались все ближе к Мелекессу, большевики стали испытывать все большее беспокойство, их начал одолевать страх. Было принято обычное в таких случаях решение: срочная эвакуация за Волгу, в Симбирск.
"Вечером в воскресенье... мы сели в специальный поезд и покинули Мелекесс... На разъезде "Лес" Аблов решил с группой товарищей вернуться в город, чтобы взять там заложников". Так рассказывала потом комиссара почт и телеграфа А. Алексеева, в местной прессе.
Е. Аблов с вооруженным отрядом убыл, а все уездное правительство до утра ожидали их возвращения из Мелекесса на разъезде под Бряндино.
Не рассказал товарищ  Аблов, зачем он возвращается в Мелекесс. Он отправился туда с несколько иной целью. О каких заложниках можно утверждать, если территория Мелекесского уезда оставлена советской властью? Рассуждения его были просты: "Если большевики покинули город, то в нем стазу проявит себя скрытая и самая активная контрреволюция. Вот мы и поглядим, кто самый опасный и непримиримый враг советской власти. А там сразу и уконтропупим всю эту буржуйскую нечисть".
Действительно, когда красные под командованием Е. Аблова вернулись в город в один час ночи, они узнали сразу, что тут уже организовано временное управление городом, куда вошли: бывший Голова посада Г.К. Марков, член посадской Управы господин Иванов, врач Ривенский и управляющий марковской конторой Кашаев.
Бойцы отряда Аблова расстреляли Равенского, Маркова, Иванова, взяли в плен и доставили на разъезд господина Кашаева и офицеров: Полякова, Грязнова, Бакаева. Всего красными, устроившими "Варфоломеевскую ночь" было за три часа расстреляно шестьдесят семь человек.
Подошедшие вплотную к городу войска чехословаков спугнули красных мстителей.  Но тут выступили на сцену борьбы силы белой контрреволюции, которые решили дать бой красным. "...отряд отступал с боями, у больницы его обстреляли из пулемета... повстанцы стреляли и со стороны винного склада". Приняв это "последний и решительный бой", большевики поспешили скрыться.

15 июля (воскресенье) 1918 года. Город Мелекесс.

"Вот чехословаки, или просто чехи, подходят и к нашему Мелекессу.
Все их ждали с нетерпением и пришлось почему-то долго ждать. Наши большевики тоже ждали чехов и поэтому увеличили свой грабеж, особенно в последние дни. Большевиками был убит наш гимназист первокурсник студент Беляков за то, что, покупая курицу, сказал, почему так дорого просят за курицу, все равно скоро придут чехи, так им и отдадут.
Особенно зверски большевики поступили в последний день здешней власти. Они наметили 126 семейств с детьми вырезать и приступили уже к действиям. Убили Равенского, Маркина, Иванова, Кашаева увезли в бегстве с собой и, говорят, что тоже убили. Да, я забыл сказать, что еще перед тем, как убивать или вырезать людей, большевики ограбили банки, казначейства, попортили железную дорогу, вокзал, телефонную станцию и т.д., а потом все уехали ночью, оставив свои Советы и свои учреждения открытыми. Итак, день большевиков не было. Народ назначил собрание и организовал квартальную охрану города. До часу охранял я свой квартал, а не папа, и, конечно, не один".
"Вдруг! Около часу на вокзале поднялась стрельба из пулемета, винтовок и орудий. Все испугались и попрятались по домам. Оказалось, что наши большевики вернулись обратно, и вот в эту-то ночь и утро они начали резать всю интеллигенцию, но успели перерезать только выше сказанных. Утром, в 6 часов приехали чехи, завязался бой, который продолжался 2 с половиной или 3 с половиной часа, а потом большевики были разбиты, а чехи вошли в город. Наступил большой праздник. Стала свобода в полном смысле этого слова. Чехи были встречены хорошо. В пользу их устраивали концерты, благотворительные сборы, произносили торжественные речи, кричали ура...
Чехи пробыли у нас пока здесь организовывалось офицерство, гимназисты, народная армия и т.д.
Гимназисты организовали охрану города, в которой состоял и я. Нас вооружили винтовками, дали поручика, который обучал нас военным действиям. Пока мы охраняем город, стоим на часах в банке, в арестном доме, ходим с обыском, выдерживаем еще оставшихся большевиков и т.д."2.


14 июля 1918 года. 1 час 13 минут по местному времени. Город Самара.

14 июля капитан А.П. Степанов начал движение по железной дороге с двумя батальонами первого чехословацкого полка из Самары по направлению к Симбирску. Его отряд, переброшенный из Уфы,  продвигался стремительно и уже через пять дней был на левом берегу Волги у города Симбирска.
"Батальоны капитана Степанова двинулись с необычной быстротой, разбивая многочисленные советские войска, расположенные по Волго-Бугульминской железной дороге. У большевиков на этой дороге было два прекрасно бронированных поезда... "Товарищ Ленин", "Воля или смерть". У Степанова был самодельный броневой поезд, то есть платформа, на которую было поставлено трехдюймовое орудие под командованием поручика русской службы Холявина.
Этот последний из 13 пушечных снарядов 12-ю угодил в "Товарища Ленина". Большевистские войска понеслись с бешеной скоростью к Симбирску и все... в панике разбегались"3.
15 июля адъютант капитана Степанова прапорщик Фиала докладывал командующему группой, что в районе Выселок под Ставрополем был разбит отряд большевиков в 300 штыков, шедший от Ставрополя к Мелекессу на соединение с уездным отрядом красных...
В этот же день отряд Степанова от Мелекесса по стратегическим соображениям совершил эшелонами рейд к станции Нурлат.


16-19 июля 1918 года. Станция Нурлат-Мелекесс-станция Бряндино.

"Отряд большевиков, - вспоминает А. Степанов, - силою до трех тысяч человек, при нескольких орудиях, оперировавший в районе Ставрополя, двинулся к Мелекессу на соединение с войсками, действовавшими против нас... Мною, на той же станции Нурлат от 16 июля был отдан приказ, в котором авангарду поручика Груза (4 роты, 1 эскадрон, 6 орудий, 1 взвод инженерной работы, 2 бронепоезда и 2 пулеметные команды), ставилась задача: энергично преследуя противника, не дать ему возможности испортить железнодорожный мост через реку Черемшан и по овладении станцией, а, следовательно, и посадом Мелекесс, прочно закрепиться и немедленно установить связь с полковником Чечеком и штабом Народной армии... Летчику Мельчу произвести разведку по маршруту: полотно дороги - Симбирск, Сенгилей, Мелекесс и Нурлат, сбросить воззвания и бомбы на неприятельские эшелоны.
Я задался целью не допустить соединения двух крупных отрядов большевиков и разбить их порознь.
Авангард блестяще выполнил поставленную ему задачу. Красные бежали и оставили Мелекесс но, будучи вынужденными восстановить большой деревянный мост, сожженный большевиками, мы не смогли двигаться вслед за ними.
Беспрерывными боями, с превосходившим, без преувеличения, в десять раз противником, полк был утомлен страшно.
.. В ночь на 18 июля командующим большевистскими войсками товарищу Полупанову, главнокомандующим Тухачевским, вновь было приказано взять Мелекесс, что первым и было выполнено.
Поставленные в известность об уходе большевиков обрадованными жителями, мы довольно смело подходили к Мелекессу и неожиданно были встречены сильным огнем. Пришлось давать бой, который не отличался от всех предыдущих и базировался исключительно на обходах флангов, чего большевики не выдерживали.
Отряд товарища Полупанова был начисто ликвидирован, а красные, двигавшиеся по тракту со стороны Ставрополя, получив сведения о взятии Мелекесса, повернули прямо на северо-запад, предполагая, видимо, попасть раньше нас к мосту через Волгу.
Нужно было вновь перерезать им путь и сбить их расчеты. Пока в Мелекессе мною устанавливалась на местах власть и элементарный правовой порядок, красные, собрав решительно все силы, бывшие в их распоряжении на этом фронте, при поддержке значительной артиллерией (8-ми орудий, 2-х автоброневиков и 2-х бронированных поездов), сами перешли в решительное наступление и первоначально имели успех, когда удачным огнем артиллерии разбили в нашем главном эшелоне несколько вагонов, один из которых был со снарядами.
Исключительный героизм и хладнокровие ударников, под командой прапорщика Мусилека и 2-й роты прапорщика Фишера, помогли действительно уничтожить большевиков.
Было ясно, что дорога на Симбирск практически открыта!

Посад Мелекес, 19 июня 1918 года.

Наркомвоен Н.И. Подвойский в этот день выпустил следующее воззвание к крестьянам Самарской губуберннн:
"От имени рабоче-крестьянского советского правительства я призываю вас исполнить святой долг перед своей Республикой.
Враги трудящихся, враги рабоче-крестьянской власти хитро стараются гнусной неправдой обмануть вас, чтобы затем снова закабалить, и мучить, и грабить как теперь уже на Украине это делает черная и переодетая в красное буржуазия. Помещики, купцы, попы, чиновники и их помощники, бывшие члены Учредительного Собрания, правые социалисты, которые вместе с кадетами предали рабочих и крестьян Украины немцам и снова восстановили власть помещиков и капиталистов. Все, кто жил чужим трудом, теперь осмелились выступить с оружием в руках против рабочих и крестьян. В этой подлой борьбе их поддерживают кровожадные хищники, империалисты всех стран. С юга и запада нас терзает железными когтями злейший враг власти рабочих и крестьян - Германия; с востока нам грозит Япония, а их слепые слуги, чехословакские войска, вместе с белогвардейцами в это время создают по всей России голодную разруху и кровавую смуту. Крестьяне! Встаньте под ружье, как один, задавите своими мозолистыми руками и чехословаков и прочих контрреволюционеров, которые стремятся снова вернуть вас в нищету и рабство под ярмо к помещику, к царю.
Вдумайтесь, зачем чехословаки, бывшие члены Учредительного Собрания, белогвардейцы и прочие банды открыли в Самаре памятник Александру Второму?
Не поддавайтесь ни вражескому оружию, ни ласковым змеиным словам буржуазии, которые несут позор, погибель вам и потомству вашему.
Встаньте, товарищи крестьяне, на защиту прав своих, завоеванных Октябрьской Рабоче-крестьянской Революцией.
Встаньте же с оружием и дружно бейтесь в рядах вашей рабоче-крестьянской армии против врагов Рабоче-крестьянской Республики.
Разбейте навсегда надежды и тех, кто беспорядками и голодом думает задушить свободу рабочих и крестьян. Дайте хлеб вашим голодающим крестьянам и рабочим 20-ти губерний центральной России.
Не дайте умереть с голоду братьям вашим, не дайте уморить рабоче-крестьянскую Россию. Выполняйте все законы советского правительства и с оружием боритесь против всякой контрреволюции.
Долой врагов рабочих и крестьян!
Долой контрреволюцию, с чехословаками во главе!
Долой слуг и наемников буржуазии!
Да здравствует Российская Федеративная Советская Республика!
Да здравствует власть трудящихся - Совет Народных Комиссаров!
Народный комиссар по военным делам, член Высшего Военного Совета Н. Подвойский.
За управляющего Делами Высшей Военной Инспекции Шестаков.
Посад Мелекес, 1918 г. 19 июня.

19 июля 1918 года большевики подтянули два бронепоезда к небольшой станции Бряндино. Это был бронепоезд "Свобода иди смерть" под командой А.В. Полупанова,4 и бронепоезд "Товарищ Ленин" под командой комиссара Миссерштейна. У красных было пять броневиков на колесах, которые выгрузили с платформ. Кроме того, в овраге у села Бряндино в 3 км от станции заняли позиции два полка: Интернациональный под началом голландца Нейлонда, и 1-й московский полк под командой Невзведского. Белые наступали вдоль опушки леса со стороны Тиинска. Их силы составляли эскадрон казаков, совместный 1-й чешский полк, небольшой бронепоезд "Орлик" и разведочный самолет пилота Малевича. Когда белые приблизились к оврагу, завязался бой, который длился весь день до пяти часов вечера. Наконец, красная пехота не выдержала и побежала в сторону станции, надеясь укрыться в бронепоездах. Но там уже никого не было. Дело в том, что население в ближайших деревнях – Мулловке, Станции Еремкино сочувствовало белым, и мужики разобрали рельсы позади бронепоездов. Один еще успел проскочить – это был "Свобода или смерть!" Полупанова. Крестьянами были отвинчены только гайки, и он по качающимся рельсам с трудом, но проехал. А бронепоезд "Товарищ Ленин" не успел, крестьяне поспешили с работой и рельсы были уже убраны. Его команда в количестве 150 человек ночью попыталась прорваться, но попала под пулеметный огонь белых, уйти удалось немногим.
Полупанов, командир бронепоезда телеграфировал в Симбирск, просил у Тухачевского подкрепление, но, не дождавшись, вынужден был отступить.
"…какого-ж (матерные слова), вы сукины сыны, не высылаете подкрепление?", – запрашивал по телеграфу Полупанов у Тухачевского. Ответ командарма Тухачевского пришел совсем не обнадеживающий: " (матерные слова), а где ж, в (обильные матерные слова) тебе ее, мерзавец, найдем?" И действительно, военных резервов в РККА не было никаких.
Полупанов, герой гражданской войны, получив такой ответ сник и совсем пал духом.
"И все мои войска разбиты, и все машины я потерял, и остался я один, и сам я болен и сам я уезжаю", - отозвался Полупанов.
Отряд товарища Полупанова был начисто ликвидирован, а красные, двигавшиеся по тракту со стороны Ставрополя, получив сведения о взятии Мелекесса, повернули прямо на северо-запад, предполагая, видимо, попасть раньше нас к мосту через Волгу5.

В освобожденном Мелекессе А.П. Степановым был издан специальный приказ:
"Вступая сего числа в Мелекесе, имея в виду отсутствие в нем какой либо власти, приказываю считать законной властью Временное Правительство, председателями которого являются: губернский комиссар и представитель городского Головы. Указанным лица немедленно явиться к исполнению своих обязанностей и приступить к восстановлению законной деятельности..."
Начальнику уездной милиции было предписано принять самые энергичные меры к поимке разбежавшихся большевиков и всех задержанных предавать военно-полевому суду; для проведения этого в жизнь требовалось создать добровольческие пешие и конные отряды. Белые сразу расстреляли комиссара Парадизова и всех взятых в плен красноармейцев. Как и везде, в Мелекессе начались аресты людей, сотрудничавших с большевиками.
Осадного положения в городе Степанов не объявил, посчитав, что власть установлена твердая.

21 июля 1918 года. Станция Бряндино.

Степанов, находясь всего в пятидесяти верстах от Симбирского моста через Волгу, дал своим войскам суточный отдых и ждал известий от главного штаба. Степанов должен был наступать на город через железнодорожный мост или организовывать переправу по воде через Волгу. У красных была очень сильная артиллерия, простреливающая все пространство реки вокруг Симбирска. Задача у Степанова была нелегкая. При таких обстоятельствах, волей случая, можно было в одночасье потерять всю армию. А еще, где-то на железной дороге в Симбирск стоял бронепоезд Полупанова…
...К этому времени из Самары от начальника штаба от 21-го июля Степанов получил телеграмму, с подробной ориентировкой о ходе операции по правому берегу Волги отряда Народной армии, под командой подполковника Каппеля.
"...Относительно частей противника на правом берегу, имеются сведения, что отряд Гая сегодня отступит на линию Бектяшка, затем Мордово и Еласурь, где предполагается занять позицию. Сообщите Ваше положение и предположение. Речной флотилии приказано сегодня энергично продвигаться вперед вверх по реке.
Самара.
21 июля № 317. За начштаба, подполковник Петров".

"Относительно этого отряда я был кратко информирован в Мелекессе полковником Чечеком. Для единства действий отряд подчинялся мне, но его силу и место расположения я выяснить не мог"6.
Сразу же белые войска чехословакского полка двинулись на Симбирск на соединение с отрядом Каппеля.

А 23 июля в посаде Мелекесс, в котором установилась власть Комуча, был издан "Приказ" по Мелекесскому уездному Отряду Народной Армии, подписанный начальником Мелекесского отряда по формированию Народной Армии полковником Пересвет-Солтаном:
" 1. Армия комплектуется призывом добровольцев…"
Этот приказ копировал приказ Комуча о призыве добровольцев в Народную армию.

-----------------------------
1,2. Ю. Букин. "Дневник".
3. Лебедев В.И. "От Петрограда до Казани".
4. Полупанов А.В. - Моряк Черноморского флота, бывший комендантом города Киева, участник боёв в Симбирской губернии в июне–июле 1918. Командир бронепоезда "Свобода или смерть!". В Мелекессе Полупанов устанавливал Советскую власть. Бронепоезд участвовал в боях под Сызранью и Бугульмой. 22 июля бой за Симбирск был проигран, бронепоезд потерян. Полупанов с командой бронепоезда на пароходе уплыли по Волге к Казани. У Старой Майны пароход был захвачен белыми, которые команду бронепоезда и отряд венгров-интернационалистов расстреляли. Полупанов и комендант бронепоезда Н. Гиммельштейн смогли бежать и добраться до Казани.
5,6. Степанов А.П. Воспоминания и дневники.


Глава 17. "Бабушка русской революции" Е. Брешко-Брешковская.

7 августа 1918 года. Самара.

Летом 1918 года в Самаре была свергнута советская власть и образовано преимущественно эсеровское правительство Комуча. Вскоре после этих событий из Самары в Москву прибыли два курьера, обратившихся к самым известным представителям ПСР на тот момент находившимся в Москве, с просьбой поддержать новое независимое правительство. Комуч активно зазывал в свои ряды проверенных борцов. Е. Лазарев, Е. Брешко-Брешковской, именуемая "бабушкой русской революции", и многие другие видные эсеры милостиво приняли это предложение.
"Бабушка русской революции" - пожалуй, несколько уникальная фигура даже на фоне красочных революционных событий в России.
"Жизнь ее была легендарной. Выйдя еще совсем молодой женщиной замуж, она бросила семью — семью родителей и свою собственную, оставила тетке своего грудного ребенка (превратившегося со временем в известного, весьма плодовитого, пошлого и бездарного романиста H.H. Брешко-Брешковского) и ушла в революцию. Она происходила из родовитой дворянской помещичьей семьи на Украине (Вериго), но превратилась в крестьянку — жила среди крестьян и проповедовала им революцию"1.
"Брешковской было в это время лет 30, а может быть, даже больше. Рядом со мной, Лурье, Гришей, она казалась особенно солидной, серьезной, настоящим ветераном.
Вспоминая мое отношение к Кате Брешковской в это время, я не могу определите его иначе, как словом "благоговение". Было в Брешковской что-то исключительное, свойственное ей одной, что заставляло меня - да и не меня одного - преклоняться перед ней. Это были не какие-либо новые идеи, не особенные таланты, а ее огромная, живая, страстная любовь к народу. Любовь, всепоглощающая, безмерная любовь, а не чувство отвлеченного долга, были двигателем всей ее жизни. Она умела любить не только каждого человека из простого народа, но и весь народ, как огромный коллектив.
Помню, я говорил о Кате…:
- Не знаю, как она это может... Я понимаю любовь к отдельным индивидуумам. Но по отношению к народу, в целом, я испытываю глубокое сострадание и горячее желание, чтоб он возможно скорее достиг свободы и благосостояния; я ненавижу строй, обрекающий его на страдания, и тех, которые охраняют этот строй. Но люблю то я собственно те новые формы человеческих отношений, которые составляют наш идеал и которые только и дадут возможность человеку достигнуть духовного и нравственного совершенства. А вот Катя прямо и просто, всем сердцем, любит народ, как он есть."2
"Была арестована, долго сидела в тяжелых условиях в тюрьме, участвовала в процессе 193-х, сослана была в Сибирь, пробовала оттуда бежать, снова была арестована и отправлена на каторгу. Тюрьма, ссылка, побег, опять тюрьма, каторга, Сибирь, опять побег и опять тюрьма и каторга — в этом прошли 22 года жизни. Только в 1901 году она была возвращена из Сибири, но, вернувшись в Россию, сейчас же снова окунулась в революционную работу.
Брешковская была одной из основательниц партии социалистов-революционеров. Два года прожила она под разными именами в России, разъезжая из одного конца ее в другой и всюду, как апостол, проповедуя дело всей своей жизни, создавая на местах революционные кружки из крестьянской молодежи и из учащихся, из студентов. Молодежь льнула к ней, как к любимой матери, как к бабушке. И всюду, где она проезжала, она оставляла после себя организации…
У нее было простое крестьянское лицо, по-крестьянски - "рогами" - повязанный на голове платок, веселые глаза. - "Фу, засиделась!" - воскликнула она и, к величайшему моему удивлению, положив руки на бока, прошлась по всей комнате, притоптывая ногами, как в русской плясовой. Это была Бабушка… В ней были простота и прямота, которые сразу смывали все условности, все перегородки. Я чувствовал, что она имеет право всё знать, имеет право задать любой вопрос, но вместе с тем я почувствовал, что она и всё поймет. Впрочем, тогда она меня, должно быть, не поняла, потому что позднее мне передавали, что разговором со мной она осталась недовольна. - "Ничего путного из него не выйдет", — сказала она обо мне. Через много лет, когда мы снова встретились с Бабушкой и когда у меня позади уже были годы революционной работы, тюрьмы и ссылки, она сама мне призналась в суровом приговоре, который тогда мне вынесла. - "Я рада, - заключила она свое признание, - что тогда в тебе ошиблась"3.
В начале 1917 года Брешковская борется за полный отказ от алкоголя в России.  "…все заведения и приспособления для выработки зловредных одуряющих напитков, отнимающих у людей и разум, и совесть" должны быть уничтожены.
В апреле 1917 года она выступает против "белых рабынь" - проституток и призывает союз демократических женщин собрать всех "белых рабынь" и заставить трудиться на пашнях и в ремесленных мастерских.
Находясь в начале лета в Москве на третьем съезде  ПСР, она писала: "Нам необходимо единение внутреннее - единство мысли и чувства... мы "народники" не по названью только, Мы - народники в силу нашей любви и бесконечной преданности высшим интересам, настоящим и будущим, нашего великого народа... И на наши головы ляжет ответ за малейшее допущение измены или нарушения данной народу клятвы - служить ему верой и правдой"4. Она была выбрана "как человека, стоящего для нас всех на совершенно исключит, высоте..." почётным членом ЦК, что было принято без голосования. Но съезд отказался избрать в ЦК А.Ф. Керенского. Тогда Брешко-Брешковская заявила о своем выходе из его состава.
"Ничем не замечательное, русское, "бабье" лицо простодушной и вместе с тем мудрой старой женщины. В 17-ом году бабушка была уже далеко не той, какой была в 70-ых и даже 90-ых годах. Полуанархические идеи и настроения примитивного народничества уже окончательно выветрились. Ее органическое народничество приняло государственное оформление. Страстная патриотка, она резко восставала против пораженчества и пораженцев в других партиях и особенно в своей собственной. В то же время сохранилась некоторая элементарность суждений, которая облегчала сближение Брешковской с простым народом и молодежью. Те и другие чувствовали бабушку себе сродни.
"Мне почему-то "везло" на бабушку в 17-ом году. Когда бы я ни выступал с докладом на партийном собрании, к концу моей речи в зале появлялась Брешковская, ее встречали, конечно, громом аплодисментов, прерывавших мое изложение. Выслушав заключительную часть доклада, бабушка выступала со своей речью, начиная ее с полемики не только с "предыдущим оратором", но и со всеми прочими мудрствующими юристами и не-юристами, которые, по ее убеждению, не видят того, что есть, и видят то, чего не существует. Несмотря на то, что я оказывался часто мишенью бабушкиных нападок, у меня с нею, а особенно у бабушки с моей женой, - "Вишенькой", как она ее называла, установились самые добрые отношения.
К бабушке нельзя было не относиться с преклонением - и не только за ее революционное мужество и беззаветную преданность служению народу, но и как к человеку"5.
1 июля 1917 года Брешковская призывает женщин первого демократического съезда вступать в женские "батальоны смерти".
Она получала деньги из Америки на пропаганду продолжения войны. Конфликтовала с Лениным в газетных статьях.
Октябрьскую революцию она не признала.

В июле 1918 года получив приглашение Комуча, Брешковская вместе с Е. Лазаревым выезжает из Москвы, но, не имея возможности сразу попасть в Самару, через Вологду и Вятку добирается до Омска, где вскоре получает от правительства Комуча телеграмму с настоятельной просьбой все-таки приехать в Самару.
Тут произошел небольшой "инцидент, случившийся при проезде Брешко-Брешковской через Омск, когда она, в общем, - сочувственная национальному делу, была возмущена, увидев признаки дореформенной дисциплины в армии. Ей приписывают фразу: "Бесстыдники, они восстановили погоны и кокарды!" Фраза эта циркулировала в офицерской среде и усиливала ее раздражение против социалистов"6.
Вологодский П.В. в своем Дневнике достаточно точно передает портрет "бабушки русской революции" Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской:
"Суббота, 21 июля - 3 августа 1918 года. Сегодня посетил Е.К. Брешковскую. Она оказалась с несколько ослабленным слухом, даже полуглухой, но удивительно бодрой и живой старухой. Она очень заинтересовалась строительством власти в Сибири и меня подробно обо всем расспрашивала, так что наша беседа продолжалась свыше часу".
Брешковская предпринимает еще одну, на этот раз удачную попытку попасть в Самару.
8 августа, отвечая на вопросы челябинских и самарских журналистов о том, каким образом ей удалось преодолеть большевистские заслоны, Брешковская уклончиво отвечала, что считает "пока несвоевременным разглашать тот путь", замечая лишь, что на нем "было много трудностей и опасностей".

9 августа 1918 года. Город Самара.

По случаю ее приезда на квартире одного из сторонников нового правительства была устроена импровизированная пресс-конференция, на которой присутствовали практически все члены редакции официального органа Комуча - газеты "Волжский день", в числе которых были и достаточно влиятельные люди. Там был представитель кадетской партии Виктор Николаевич Пепеляев, который еще не пытался сформулировать эсерам новую точку зрения кадетской партии: "ЦК совершенно определенно встал на точку зрения, что вне диктатуры никакого выхода нет и что в этом направлении должны быть направлены все усилия". Иными словами, Пепеляев и партия кадетов уже в это время готовила разрыв с социал-революционерами и склонилась к монархистам.
В.Н. Пепеляев приходился родным братом белогвардейского подполковника Анатолия Николаевича Пепеляева.
Судьба уготовила Виктору Николаевичу быстрый взлет и падение. Он станет Председателем Совета Министров в Российском правительстве у Верховного правителя адмирала А. В. Колчака и будет расстрелян вместе с ним.
Почетным гостем был французский консул Камо.
Уральское казачье войско представлял подполковник Борис Иванович Хорошхин, Оренбургское - полковник Александр Ильич Дутов, Сибирское - полковник Флегонт Илларионович Поротиков.
Полковник И.С. Ильин, штаб-офицер при штабе Народной армии Комуча, присутствовавший на конференции, вспоминает: "Брешковская была невысокого роста, полная, очень благообразная старушка, в просторном, широком платье, ...похожем на балахон... Она очень приветливо, с какой-то милой готовностью старого доброго человека отвечала на все вопросы".
Подводя итоги конференции, все ее участники во главе с Брешковской пришли к обнадеживающему выводу о том, что большевики не смогут продержаться у власти долго, поскольку в их лагере царит полная анархия, народ прозревает, а союзники спешат на помощь. В заметке местной газеты "Наш день", посвященной первым дням пребывания Брешковской в Самаре, с энтузиазмом говорилось о том, что "бабушка русской революции" выглядит "очень бодрой и энергичной".

Публично Брешковская выступала как сторонница Комуча, но ее участие в деятельности этого правительства было чисто номинальным; так же как одновременно с ней присутствовавшие в Самаре Авксентьев, Аргунов и Член ЦК кадетской организации Л.А. Кроль.
Андрей Александрович Аргунов - один из лидеров Партии социалистов-революционеров. Один из редакторов эсеровской газеты "Воля народа". Был избран во Всероссийское учредительное собрание по списку ПСР. В 1918 году член Союза возрождения России. Примет в недалеком будущем участие в работе Уфимского государственного совещания. Будет избран заместителем Н.Д. Авксентьева в составе Директории.
Николай Дмитриевич Авксентьев – член ЦК партии эсеров. Был избран депутатом Всероссийского Учредительного собрания от Пензенской губернии. В сентябре 1918 года будет избран председателем Государственного совещания в Уфе и возглавил созданное на нём Временное Всероссийское правительство. В ночь на 18 ноября 1918 года будет арестован вместе с А.А. Аргуновым, В.М. Зензиновым и Е.Ф. Роговским и 20 ноября принудительно выслан за границу. Монархистам эти люди были не симпатичны.
И таких профессиональных борцов-революционеров в Самаре собралось великое множество. Каждый из них имел свою "свиту", массу помощников и секретарей.
Все эти люди, наполняя Самару своим присутствием, не очень-то и спешили взять в руки оружие и бороться с большевицкой заразой. Точнее, они вообще не собирались воевать за свободу. В их понятии революционером мог считаться только тот человек, который умел грамотно произносить пламенные речи, изобличать в неправоте других и отстоять свою правоту. В случае преследования полицией только истинный революционер мог беспрепятственно уехать за границу, живя там, на широкую ногу или не бедствовать в ссылке. А теперь, в самый разгар революционной борьбы, все они отчаянно боролись за портфели министров. Были бы они патриотами России, то не стали бы создавать отдельные правительства: Комуч, Уфимскую директорию, Временное Сибирское правительство. Ненависть настолько наполняла членов этих правительств друг к другу, что о слиянии в единое целое не могло быть и речи.
Все эти люди-революционеры не любили Россию. Они говорили и писали в мемуарах, что любили. Нет. Они лгут, хотя многие из них так и не поняли, что они говорят неправду.
Все они, особенно партийная верхушка, категорически не желая пожертвовать своим благополучием и частью оспариваемых и невыполнимых идей для спасения Отечества, помогали большевикам, разрушали Россию. Эсеры, проявлявшие повсеместно двоедушие, предательство и обыкновенный эгоизм, были худшими из врагов для нашей великой страны, чем прямолинейные большевики.
"Катерина Брешковская никогда не была приспособлена к руководящей роли в центре большой политической организации. Тут ей было не по себе. Не теоретик, не стратег и не тактик была она, а проповедник, апостол, убеждающий словом и, еще более, действенным примером. К ней всегда тянулись молодые души, потому что она в них верила и этой верою заставляла их стать выше самих себя. Всем она щедро оказывала моральный кредит, но от всех требовала, чтобы за словом шло полноценное дело. И так как сама она была цельна, словно вырублена из одного куска гранита, от нее излучалось во все стороны сияние такого морального авторитета и высокого престижа, который дается немногим избранным натурам..."7.
Брешковская официально не состояла в Комитете членов Учредительного собрания. Она просто не могла не поддержать единственный на тот период очаг демократического сопротивления – при этом Брешковская не скрывала, что придерживается значительно более правых убеждений по сравнению с Самарскими лидерами, и меры, декларируемые и принимаемые правительством Комуча, считала недостаточно решительными. В Самаре Брешковская скорее играла роль определенного символа, практически не принимая участия в принятии конкретных политических решений.
Летом-осенью 1918 года Брешковской пришлось дважды посетить Челябинск: впервые она побывала там в августе на Челябинском совещании, призванном стать предтечей будущего Всероссийского правительства.
---------------------------------
1. В. Зензинов. Пережитое. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк. 1953 г.
2. Аксельрод П.Б. Летопись революции. Пережитое и передуманное. Книга первая. - Издательство 3. И. Гржебина Берлин, 1923. 236 с.
3. В. Зензинов. Пережитое.
4. "Третий съезд ПСР", П., 1917, с. 47-48.
5. Марк Вишняк. Дань прошлому. N.-Y. Изд. им. Чехова. 1954. С.253
6. Записки Ивана Ивановича Сукина о Правительстве Колчака.
7. В.М. Чернов “Перед бурей. Воспоминания”. N.-Y. Изд. имени Чехова. 1953. C. 131.


Глава 19. Один рабочий день министра Комуча П.Д. Климушкина.

16 августа 1918 года. 8 часов 15 минут по местному времени. Город Самара.

Пока я со своими людьми с остервенением бился с большевиками на Волжском фронте, все члены Комуча сражались в тылу, пытаясь организовать свою власть на местах. Я постараюсь описать в подробностях один только рабочий день министра внутренних дел Климушкина, что бы вы поняли, насколько их задача была трудной. И можно поспорить, что идти в бой под ураганным огнем противника подчас бывает намного легче, чем "воевать" в тылу, насаждая гражданам новой России социалистические порядки…
Впрочем, судите сами. Прокопий Диомидович Климушкин, о котором я немного рассказывал выше, в Комуче занимал должности, которые в будущем при товарище Сталине имел Лаврентий Павлович Берия. То есть он руководил органами охраны порядка – милицией и контрразведкой.
Но если бы его деятельность ограничивалась лишь только этим, то он бы был счастливым человеком. Вернувшийся из Сызрани член Комуча П.Г. Маслов как-то докладывал: "Военно-полевой суд в Сызрани находится в руках двух-трех человек… Проявляется определенная тенденция подчинить сфере своего влияния всю гражданскую область… Им вынесено шесть смертных приговоров в один день. По ночам арестованных выводят и расстреливают". Да, так было. А что прикажете делать с врагами Народной власти?
Поиск и выявление явных и тайных врагов, это была сфера компетенции Прокопия Климушкина. И ей он успешно занимался. Конечно, до Лаврентия Павловича ему было далеко, но врагов Комуча и сторонников Советской власти большевиков он преследовал вполне успешно. Даже очень успешно…
Кажется на этом всё. Как бы ни так! Слушайте!
Прокопий Диомидович утром явился в свой кабинет, находившийся на Алексеевской улице в доме, раньше принадлежащем Александру Георгиевичу Курлину, и углубился в работу, усевшись за большой стол, устланный по заведенному порядку царских канцелярий зеленым сукном,  с бронзовым чернильным прибором.
Он вывалил из портфеля бумажную корреспонденцию, которую должен был прочесть. Писем в ней было больше двадцати и ещё различных бумаг… очень много. Копии приказов, наброски декретов, различные отчеты, донесения тайных и явных агентов охранки. Различные рапорта…
"День сегодня обещает быть не лёгким", - тоскливо подумал министр и сел на стул. – "Когда у меня был легкий день? Нет не выходных, ни праздников…".
Климушкин с отвращением посмотрел на гору бумажной корреспонденции и, превозмогая себя, заставил себя настроиться на рабочий лад, углубился в чтение первого из писем. Это было письмо члена Учредительного собрания эсера Толстого, который приехал в Уфу из Москвы. Толстой писал следующее:
"…в нашей армии неблагополучно. Отряды не получают продуктов и проводят реквизиции у крестьян. Часты случаи расправ с крестьянами. У них отбирают помещичьих лошадей и коров, это сопровождается поркой и террором. Офицеры снова надели погоны и кокарды. Все это приводит крестьян и солдат в такой ужас, что они искренне теперь хотят возвращения большевиков… На мой вопрос, почему они это делают, мне отвечали, что большевики все же их народная власть, а там царем пахнет. Опять придут помещики, офицеры и опять будут нас бить. Уж пусть лучше бьет - так свой брат".
Климушкин перестал читать, отбросил письмо с толикой раздражения. Задумался. Перегибают палку господа офицеры, ох, как сильно перегибают… Не надо так делать, не нужно понапрасну злить крестьян. В крестьянстве сила Комуча и Народной армии. Не понимают люди этого. Может быть они скудоумны? Нет, вряд ли.  Высшее образование при царизме получили. Гимназии окончили. Офицерские школы, где преподавали по два иностранных языка, не считая алгебры и химии. Для Климушкина это были непролазные дебри. Даже что такое действия с дробями, министр Комуча не имел четкого представления. Интеллигенты. А может быть, интеллигент – это человек с шибко ограниченным кругозором? Науки ему преподали, а как правильно жить не научили? Наверное, так! После таких думок Прокопию Диомидовичу стало немного легче. Ладно, разберемся…
Что у нас дальше?
Климушкин потянулся за вторым письмом, вскрыл его и, собравшись с мыслями, приготовился читать. Но в дверь настойчиво постучали. Наверное, это слово не передает истинного смысла. Забарабанили. Грубо, требовательно, чисто по пролетарски.
Никакого уважения к новой власти барабанивший в дверь видимо не испытывал.
Но вместо ожидаемого секретаря в кабинет ввалилась грузная женщина в платке и поношенной одежде. С ней было два ребятенка шести и пяти годков. Дети цеплялись за мать и готовы были сразу расплакаться.
- Ты, штоль ли, начальник будешь? – вопросила она, сердито сверкая глазами.
- А вы, гражданка, по какому вопросу? – миролюбиво спросил Климушкин и даже привстал со стула. – Я только затем спрашиваю, что каждый член нашего правительства отвечает за свой, вверенный ему участок…
- Участок? – гаркнула в ответ шестипудовая просительница. – Знаем мы вас! Как что, сразу это не мой участок! Ты - Власть, значит, на любом участке работать сможешь! Или ты не от сохи в правительство выбился? Не крестьянствовал? Жизнь не понимаешь простого населения? Я-то знаю твою подноготную! Что молчишь, злодей?
- Гражданочка, помилосердствуйте! – взмолился Прокопий Диомидович. – О вашем деле я ничего не слышал! Вы сначала расскажите, что и как, а потом на меня набрасывайтесь! А то от таких слов у меня прямо душа холодеет!
Баба вняла словам Климушкина и сбросила рокочущий тембр голоса.
- Так, значит, вот как оно дело, - начала она. – Муж мой в армию вступил добровольцем… К вам, значит. А его убили красные. Еще под Сызранью…. Куда мне их девать теперь? Кормильца нашего нет. Убили нашего кормильца!!! Чем мне детей накормить? Чем?!
Для Климушкина такие просительницы не были новым явлением. Уже несколько раз он занимался определением детей в приюты. Но все это было сопряжено с небывалыми трудностями.
В Комуч приходили женщины со всех концов губернии. Поначалу все было просто, потому, что члены правления легко отделывались только тем, что отсылали их по приютам, но потом с увеличением потока этого нельзя было делать — приюты отказывались принимать, ссылаясь на отсутствие мест.
После этого Комучу пришлось прибегать к очень грубым и решительным мерам, к которым, по убеждениям Климушкина, вряд ли прибегала старая самодержавная власть. Получив отказ на своё предложение принять такого-то ребенка, с которым уже приходили к нему чуть ли не десятый раз, Климушкин брал телефонную трубку и уже крича, приказывал принять его без возражений, грозя в противном случае вселить его мерами милиции.
Но и эта мера оказалась недействительной, ибо два предмета, как сказано в учебнике физики, нельзя положить на одно и то же место. Вскоре Климушкин убедился в этом на собственном опыте. Между тем, число просителей к концу лета все увеличивалось и увеличивалось.
- Не можем принять, - говорил он просительницам и просителям - нет мест...
- Как не можете! Какая же вы Народная Власть, — отвечали ему. — Вы должны принять... мужа моего убили, так и кормите...
- Что ж поделаешь, подождите... Скоро настроим новых приютов... Сходите в какой-нибудь приют.
Ворча и проклиная новую власть, которая также, как и старая "только умеет грабить и наживаться, а о бедняках не заботится", просительница с рыданиями уходила в другое место. Бывали и худшие сцены, когда подобные просительницы, не получив определенного ответа, оставляли детишек в Комитете, и сами скрывались в неизвестном направлении.
Так дальше не могло продолжаться. Комуч задыхался и изнемогал от навалившихся на него проблем. Не хватало денег, не было в достатке нужных людей, положение на фронте хотя и было утешительным, но шпики из действующей армии присылали неутешительные донесения о вольнодумстве офицеров. Вся государственная машина Самарской власти трещала и разваливалась по всем швам…
Женщина, пришедшая к Климушкину, молча показала на своих двоих ребятишек, которые жалостливо держались за её юбку.
- В приют идите, - робко сказал Климушкин, и почувствовал, что его бросило в жар от произнесенных им слов. Он говорил, но сам не верил в то, что он говорит, - может, примут...
- Трепалась я! — закричала женщина, сверкая глазами. - Будет! Побегайте сами. А не возьмёте - задушу вот на ваших глазах, и чёрт с ними...
Женщина, не выдержав всего наболевшего, вдруг истерично зарыдала.
Климушкина передернуло. На него непроизвольно нахлынуло чувство жалости к осиротевшим невинным детям. Сам бывший крестьянин, он-то знал, какого лишиться семье кормильца… Боже, что твориться в России?!
Прокопий Диомидович поспешил к женщине, пытаясь на ходу как-то приободрить и успокоить ее.
- Я помогу вам. Попытаюсь помочь! Подождите!
- Что вы мне душу травите! – рыдала женщина. – Мужа-то назад не вернёшь!
- Я помогу! Я помогу! – как заведенный твердил Климушкин.
Ему действительно было жаль детей.
Прокопий Диомидович Климушкин действительно много сделал для организации сиротских приютов. В то время это был просто не жест человеколюбия, а настоящий подвиг. На изыскание средств для увеличения и расширения приютов Комитетом Народной Власти было много приложено усердия и изобретательности. Здесь в городе Самаре, еще до октябрьского переворота, президиумом Комитета, при участии З.В. Мусиной и другими членами благотворительных организаций, был устроен ряд благотворительных спектаклей, концертов, лотерей и гуляний в Струковском Саду, дававших всегда хорошие сборы. Однажды был организован "День приютов", в который все театры, кинематограф и цирки — отчислили положенный процент в пользу детей павших воинов. Всего было устроено до пятнадцати вечеров и гуляний, давших в общем до 20 тысяч рублей чистой прибыли.
Не удовлетворившись этим и желая обеспечить приюты более постоянным и надежным доходом, Комитет Народной Власти ввёл во всех кинематографах и театрах обязательный налог в пользу приютов, начинавший давать изрядные суммы. По губернии по всем волостям были разосланы подписные листы, с предписанием произвести подписку и устроить сбор продуктами. Какие результаты дала бы эта мера, встреченная, между прочим, очень сочувственно населением, трудно сказать, ибо в самом начале её проведения в жизнь она была прорвана октябрьским переворотом. Начавшие поступать подписные листы с довольно значительными суммами говорили о том, что население откликнулось на призыв Комитета. И эта мера оказалась очень реальной.
Но Комуч тоже уделял этому вопросу немало сил и средств. Воспитание подрастающей молодежи, в его понимании, являлось главнейшей задачей. Это факт.
Климушкин немедленно связался с комитетом благотворительности.
- Алё! – кричал Климушкин в трубку. – Станция! Барышня! Говорит министр Волжского правительства России! Будьте так любезны. Дайте мне какой-нибудь приют. В городе, конечно… Да… Соединяете? Моё почтение… Говорит начальник охраны гражданин Климушкин. Министр правительства, если вам угодно…  Я к вам по делу. Очень важному. В ваш приют необходимо устроить двух детей. Да, понимаю, но я очень вас прошу! У матери совершенно нет средств на их воспитание…. Понимаю. Обещаю! Деньги мы найдём и теплые вещи тоже. Даю вам слово. Благодарю вас. Всего хорошего!
Климушкин повернул лицо к женщине-проситильнеце и, пряча глаза, произнес:
- Их примут… Но как же вы будите без детей, одна?
- Спасибо вам! – закричала женщина, падая на колени перед Климушкиным. – Благодетель мой! Век помнить буду! Молиться за вас буду!
- Но-но! – смущенно и ворчливо произнёс Прокопий Диомидович. – Вы, гражданка, бросьте старорежимные замашки! Поднимитесь с пола! Стыдно!
- Я их не оставлю! Я их не забуду! – твердила женщина. – Я буду рядом! Я не дам их никому обидеть! Богом клянусь, не оставлю!
После того, как посетительница, наконец, ушла, рассыпаясь в благодарностях, Климушкин минут пять сидел за столом, смотря в окно.
Климушкин тер лоб и вспоминал свою беседу с близким к кадетам промышленником К.Н. Неклютиным. В "шутливой форме" тот говорил: "Вы работаете на нас, разбивая большевиков, ослабляя их позиции. Но долго вы не можете удержаться у власти, вернее, революция, покатившаяся назад, неизбежно докатится до своего исходного положения, на вас она не остановится, так зачем же нам связывать себя с вами? Мы вас будем до поры до времени немного подталкивать, а когда вы свое дело сделаете, свергнете большевиков, тогда мы и вас вслед за ними спустим в ту же яму".
Неклютин шутил, но Климушкин прекрасно понимал, что все именно так и случится...
Он собрался с мыслями, что бы приступить к работе, но в дверь кабинета послышался стук, и, не дожидаясь разрешения, на пороге появился уже пожилой мужчина в широких светлых брюках, сорочке Зефир навыпуск и портфелем в руке.
Это был министр просвещения Комуча Егор Егорович Лазарев.
- Доброго вам здоровья, Прокопий Диомидович!
- Здравствуйте, Егор Егорович! Каким ветром вас занесло ко мне?
- Все дела! Понимаете дела! – Лазарев обмахивался газетой. – Ох, как сегодня жарко… Лето в разгаре. Страда! Я пришел по делу. Да-с!
- По делу? – переспросил Климушкин, и внутри у него появилось нехорошее предчувствие. – Что за дело?
- Я по поводу ассигнований, Прокопий Диомидович, - тут же откликнулся Лазарев.
- Каких ассигнований? – не понял Климушкин. – Вы же получили значительные суммы, которых вполне достаточно для учебных заведений!
- В недостаточном количестве получили! – возразил Егор Егорович.
- Как так, в недостаточном? – вскричал Климушкин. – Помилосердствуйте, уважаемый Егор Егорович! Все деньги вам были отпущены точно в срок и без задержки! Вы это отлично знаете и говорите мне такие нелепые вещи! Как же так?
Климушкин знал, о чем говорил. Действительно, Комуч придя к власти сразу получил от Самарских предпринимателей сумму превышающую тридцать миллионов рублей, а в дальнейшем были и другие поступления. Половина этих сумм была сразу передана в фонд образования! Не на нужды армии, госпиталей, содержание членов Комуча, а именно на образование.
Социалисты, как и коммунисты, прекрасно понимали, что стране необходимы образованные люди, которые впоследствии должны будут принять активное участие в построении нового общества и строя. Поэтому Комуч не жалел денег на образование.
В Самаре функционировали многие учебные заведения, среди которых на первом месте стоит назвать Самарский учительский институт, основанный в 1909 году.
Кроме высшего учебного заведения в Самаре тех лет мы сможем увидеть Самарское Среднее Сельскохозяйственное училище, в будущем ставшее Сельхозинститутом, несколько мужских и женских гимназий. А были еще реальные, коммерческие и духовные училища. ВНУ – высшие начальные училища, приходские начальные училища.
И обучение в них проходило на порядок выше, чем образование в России начала 21 века.
Например, Коммерческое училище представляло собой среднее специальное учебное заведение для подготовки кадров в области торговой деятельности. В училище кроме общеобразовательных предметов преподавали и специальные предметы – бухгалтерию, счетоводство, коммерческую географию, товароведение. Обучение двум иностранным языкам было обязательно.
А вот обучение в гимназии, где еще преподавали Латынь и Греческий, велось без отметок, которые выставлялись лишь на выпускных экзаменах. В гимназиях, после начальной школы приходского училища – три года – учились еще восемь лет, а иногда девять. После двенадцати или тринадцати лет обучения, окончивший гимназию, мог поступать в университет. Полный курс наук для студента в те годы составлял 16-17 лет.
Для сравнения приведу вам пример всем известного В.И. Ленина, который в Самаре одно время занимался адвокатской деятельностью. Правда, занимался настолько неграмотно и неудачно, что ему к досаде пришлось бросить это ремесло. А все потому, что Ленин был исключен из университета и сдавал экзамены на аттестат заочно. Не слушая лекций преподавателей, учась лишь по книгам, он не смог в полной мере осознать, в чем состоит грамотная работа юриста. И при его защите подсудимых, у него следовал провал за провалом. Из тридцати четырёх дел, за которые он взялся, он выиграл только два. Причем, одно из них было настолько легким, что подзащитный мог вполне обойтись без адвоката.
Эти неприглядные страницы жизни В.И. Ленина долгое время в СССР нигде не освещались.
- Да-с! - сказал Лазарев, по-прежнему обмахиваясь от жары газетой. - Ассигнований крайне мало, катастрофически недостаточно! И я прошу вас их увеличить...
- Увеличить? На что же?
Климушкину пришлось услышать длинную речь, наполненную витиеватыми сравнениями, о пользе науки, об оборудовании учебных классов необходимым лабораторным оборудованием и закупке дорогостоящих физических приборов.
- Поймите меня, Прокопий Диомидович, - объяснял министр просвещения. - Я стараюсь не для себя, а для общей пользы. Разве это трудно понять?
- Я вас прекрасно понял, Егор Егорович, - парировал Климушкин. - Но деньги? Где их прикажете взять? Мы не можем позволить себе, как большевики, заняться мародерством. Промышленники Самарской губернии уже начали роптать, по поводу непомерных взносов. Мы не можем и не имеем права требовать от них большего. Денег свободных у нас нет! И не предвидеться в этом году. Но, возможно, в следующем мы подумаем об увеличении фонда ассигнования... И даже не просите!
"Комитет членов учредительного собрания не понимает экономической обстановки", - ворчали капиталисты и банкиры. – "Они осуществляют лишь займы и поборы! Не хотим их поддерживать".
Так, к концу августа 1918 года думал зажиточный класс Поволжья. Примерно треть его составляли богатые Самарские евреи. И министр Климушкин лучше других знал их настроения.
Климушкин, выпроводив из кабинета министра просвещения, тяжело вздохнул.
С чем только в Комитет не приходили!? Шли с квартирным вопросом, найти комнату или помещение под торговое заведение.
Поругались с хозяином, который не хочет починить клозета — жаловались в Комитет; квартирант беспокойный, поздно ночью приходит — в Комитет...
Раздрался муж с женой — в Комитет... Ищут тот и другой защиты.
- Защитите меня от него,— жалуется жена, — это аспид какой-то.
- Я не буду с ней жить, — заявляет муж, — теперь новые права... Выдайте мне развод...
И когда президиум заявляет, что это не его дело, он в семейные отношения не вмешивается — раздается целый град брани и упреков.
- Это не народная власть... Это хуже старой полиции... — кричит раздражённая жена, — и тут свою руку держат...
— Какая же вы после этого Народная Власть... Вы всё можете... Нет справедливости... — потрясая руками, возмущается муж...
Работу ли найти, хлеба ли вывезти из Самары, товар ли получить, добиться отпуска на полевые работы — все это требовалось разрешение от Комитета. В результате, Комитет по мысли всех этих просителей получался чем-то всемогущим, всеобъемлющим властелином — для которого нет ничего невозможного...
Это и суд, и законодатель, и администратор.
Так думал Климушкин. И он не ошибался, что люди считали именно так.
Он принялся за разбор корреспонденции. Углубился в ворох служебных бумаг. Чем больше он читал, тем больше морщился от неудовольствия. Дела шли из рук вон плохо.
"Мужики нередко голосуют в пользу большевиков … не дают призываемых … Деревня стала неузнаваемой, сейчас в рабочую пору народ митингует. Появились приговоры: гражданской войны не хотим, солдат для борьбы с большевиками не дадим" - читал он короткие донесения уполномоченных представителей Комуча с мест вербовки. - "Дело дошло до того, что в отдельных деревнях старосты боятся даже составлять списки призывников".
- Бояться, что придут Красные! - вслух произнес Климушкин. - Не верят в нас!

Он сразу вспомнил, как в одном из сел Бузулукского уезда был злодейски умерщвлён вилами вербовщик С. Цодиков, хотя убийцу упорно искали, но так и не смогли найти.
Хуже того. Деревня начинала бунтовать против власти Комуча. Крестьяне в открытую устраивали сходи, на которых всем миром принимали следующее сельское постановление: "Восстать и вооружиться чем попало,не вывозить хлеб, муку, сено и другие продукты в Самару и охранять село от чехословаков и другого наемного войска".
Правительство Комуча старались пересекать эти бунты специальными командами, которые пороли зачинщиков, в основном сельскую голытьбу. Но однажды пришлось использовать даже пушки, которыми начали расстрел села с восставшими крестьянами. Были жертвы, но успех это приносило минимальный. Наоборот, это вызывало ненависть против власти Комуча.
Вербовка в ряды Народной армии шла если не очень плохо, то плохо, это однозначно.
Чиновник для особых поручений гражданин Петровский, объехав, по поручению Климушкина, все уезды территории Комуча,  по сему вопросу отписался ему так: "Самарский уезд. — Мобилизация проходила не совсем благополучно. Из 47 волостей 5 волостей упорно отказывались высылать призванных. Для психологического воздействия создавалась необходимость посылки отряда. Теперь есть основание полагать, что призыв по Самарскому уезду окончится хорошо (из 11000 призванных по двадцатое августа явилось 8911 человек, из них; принято 7824 человека, оказалось негодными 1087 человек).
Николаевский уезд. — Отношение населения к призыву враждебное.
Бугурусланский уезд. — Общее политическое положение в уезде продолжает оставаться неопределённым, если нет, с одной стороны, особенно активных выступлений против власти Учредительного Собрания, то одновременно с этим нет и активных защитников этой власти. После объявления мобилизации целый ряд сёл и деревень вынес определённые постановления: в армию солдат не давать, мотивируя это нежеланием принимать участие в братской войне... Из 12310 человек, подлежащих призыву к Воинскому Начальнику по шестое августа явилось только 6335 человек.
Ставропольский уезд, — Мобилизация в уезде прошла нормально, за исключением немногих случаев пассивного характера.
Бугульминский уезд. — Мобилизация родившихся в 1897 и 1898 г.г. протекает нормально.
Бузулукский уезд. — И для создания Народной Армии и обязательный призыв вызвали у населения явно враждебное настроение. До второго августа из общего числа призванных в 14441 человек, явилось 1564 человека. Волости Вознесенская и Лобазинская не только не давали своих призванных, но и убеждали возвратиться домой приходивших новобранцев других волостей.
Уфимская губерния. — Подавляющее большинство населения, в лице русских, башкир и татар и других инородцев, измученное насилиями большевиков, радостно встретило известие о падении большевицкой власти. Войска Народной Армии встречаются ими радушно и предупредительно. Мобилизация прошла различно. Интеллигентный класс откликнулся охотно, крестьяне наоборот.
Симбирская губерния. — Сызранский уезд. Мобилизация прошла пёстро. В одних местах явилось 100 процентов, в других 10 процентов, в среднем 54 процента. Должно было явиться 4514 человек, явилось 2472 человек".
Климушкин прекрасно понимал, что крестьянство как преобладающий класс, стремилось само к господству в губернии. Поняв могущественное влияние власти на все стороны общественной жизни и зависимость всех наболевших вопросов от того, в чьих руках будет эта власть, этот аппарат, оно инстинктивно стремилось и само решительными шагами пошло к захвату этого аппарата в свои руки, относясь с большим недоверием к претензиям на эту власть других классов. В силу этого крестьяне игнорировали постоянно даже прогрессивные решения Комуча.
Комучу предстояло превратить в конкретные формы эти разногласия в вопросах власти. Этот вопрос, доминирующий в этот период в жизни всей губернии, составлял главную цель существования Комуча и отнимал у него всю его энергию, помыслы и время.
Климушкин, читая донесение Петровского, вдруг услышал на улице перед зданием Комуча мощные крики нарастающего недовольства.
"Ну", — подумал он, — "это - бунт!"
И не ошибся.
Климушкин выскочил из своего кабинета и в коридоре столкнулся с Иваном Брушвитом.
- Что это? - спросил Климушкин.
- Бунтуют солдаты-второразрядники, только что мобилизованные! - объяснил Брушвит. - Их надо срочно успокоить!
- Если нас не порвут в клочья, - тихо произнес Климушкин.
Но Брушвит услышал его слова. Сразу стал серьезен:
- Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Пошли на улицу!
Климушкин и Брушвит вышли к волнующейся толпе на улицу.
Громадная толпа солдат, окружала здание Комитета. Шум стоял невообразимый; лица были возбужденные, злые, у Климушкина сердце предательски стукнуло.
- Что такое? - крикнул Брушвит. - Почему кричите, граждане?
- Нам председателя Комитета надобно! - раздалось из толпы.
- В чём дело,- спросил Климушкин, - Вы спрашивали председателя — вот он, перед вами...
Раздался такой крик, шум, что ничего нельзя было разобрать, видны были только возбуждённые лица, со сверкающими глазами и размахивающими руками. Наконец, после всеобщего шума, накричавшись, некоторые замолчали и можно было разобрать отдельные голоса.
- Собрали вот нас... Воевать, говорят, а какие мы вояки, — кричали некоторые — оторвали от полей... В самую-то есть пору... Теперь уборка идёт, а тут иди... Разве так можно делать... Это гибель России. Нужен, — кричат, — хлеб, армия голодает, а сами отрывают... Пусть отсрочат. Пусть дадут докончить работу, тогда мы слова не скажем, пойдём. Ослободите... господин председатель!
Наконец министры поняли, чего от них требуется. Крестьяне просили отсрочить призыв до праздника Успения Пресвятой Богородицы1.
— Мы этого не можем сделать, — заявил Брушвит. — Что же делать... Это дело военных властей, ... а мы гражданская власть. Сами будем отвечать, а вас за дезертиров сочтут.
Это заявление вызвало такую бурю негодования и возбуждение, какого Климушкин еще в жизни никогда не видел.
- А-а! не можете! — кричали исступленно солдаты. — Врете... Вы все можете. На то вы и народная власть... Теперь наши права... что хотим то и делаем... Вы наша власть... Вы все должны мочь...
- Вот схватить его за брюхо-то, — кричали более решительные, приближаясь к министрам Комуча, — тогда он сможет...
- Видишь, не может. Кто этому поверит. Небось, все в ихних руках. Ишь, не может, — ехидно перешептывались в стороне, — как же, поверим2...
Климушкин, смотря на беснующеюся толпу рекрутируемых крестьян, живо вспомнил слова генерала-майора Клоченко, который предложил радикальный и просто варварский способ борьбы с людьми, не желающими призываться на службу в Волжскую армию.
- Если население какой-то деревни против призыва и отказывается давать рекрутов, то мы установим на против означенного населенного пункта пушки и откроем огонь. Первый выстрел одним снарядом, это предупредительный. Не поймут – выпустим еще два снаряда, потом еще три и еще четыре… Будут упорствовать: будем расстреливать оную деревню до полного уничтожения!
Климушкина передернуло. Нет, так действовать решительно нельзя!
...Увы, понадобилось несколько дней, чтобы утихомирить солдатскую толпу и решить дело полюбовно.
Крестьянский сын Климушкин, член Комуча, был именно тем человеком, образ которого нам показывали долгое время на экране телевизора как "доброго дедушку" Ленина. Он видел боль простых людей, вникал в их трудности и хотел им помочь, насколько позволяли его возможности. Он очень много внимания уделял детям в сиротских приютах. Не вяжется это совсем со званием палача…
Ленин, напротив, был человеком крайне жестким, нетерпимым, злобным, одержимый манией человеконенавистничества.
Поэтому не нужно напрасно осуждать Климушкина, не нужно вешать на него клеймо палача трудового народа, только за то, что он был начальником охранки, а по-старому - жандармерии.
Надо понять, что в Гражданской войне воевали все классы, все партии, многие организации и разные люди вообще. Ему приходилось быть жестоким к чужим, и радушным к своим. Но многие бесчинства, творимые белой армией, происходили помимо его воли. Такое было время.
Климушкин, представитель белой власти в Самаре, был и остаётся истинно русским патриотом, видевшим мир по своему, но в силу обстоятельств вынужденным поступать часто негативно по отношению к некоторым слоям общества. Славу я ему не пою, но воспринимаю его действия, как вынужденные в то далекое время!
-----------------------------
1. Работы в деревне по сбору урожая прекращались 28 августа.
2. Материал для главы частично подобран из книги П.Д. Климушкина - "Волжское движение и образование Директории", написанной в Праге в 1925 году.


Приложения.

Шарабан. Слова песни.

Слова песни "Шарабан", русского шансона 1917-1920 годов. Песню исполняли в нескольких вариантах.

Ах, шарабан мой, американка!
Какая ночь, какая пьянка!
Хотите пейте, посуду бейте,
Мне всё равно, мне всё равно!

Бежала я из-под Симбирска,
А в кулаке была записка.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка!

Один поручик - весёлый парень,
Был мой попутчик, и был мой барин.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я хулиганка!

Любила я авантюриста,
Он в оперетте служил артистом.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.

А кто мне друг, а кто приятель,
Судебный знает лишь заседатель.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.

Я гимназистка седьмого класса,
пью самогонку заместо вместо кваса.
Ах, шарабан мой, американка,
а я девчонка, я хулиганка!

Продам я книги, продам тетради,
пойду в артистки я смеха ради.
Ах, шарабан мой, американка,
а я девчонка, я шарлатанка!


ОГЛАВЛЕНИЕ.

СТО ЛЕТ НАЗАД.
ПРОЛОГ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СОЛДАТ АРМИИ КАППЕЛЯ.
Глава 1. Провал во времени.
Глава 2. Белые или Красные?
Глава 3. Иркутский казак.
Глава 4. События в Иркутске.
Глава 5. Люди чужого времени.
Глава 6. Максим Ледовый.
Глава 7. Путь в Самару.
Глава 8. В Самаре.
Глава 9. Захват власти большевиками.
Глава 10. Франциск Венцек.
Глава 11. Подполковник Галкин.
Глава 12. Вступления в войну чехословакского корпуса.
Глава 13. Подполковник Каппель.
Глава 14. Искушение подполковника Каппеля.
Глава 15. Тревожные дни Самары.
Глава 16. Михаил Кадомцев.
Глава 17. Битва под Липягами.
Глава 18. Валериан Куйбышев.
Глава 19. Полковник Бакич.
Глава 20. Чехи в Самаре.
Глава 21. Образование Комуча.
Глава 22. Штабс-капитан Вырыпаев.
Глава 23. "Розовые" у власти.
Глава 24. Главнокомандующий Каппель.
Глава 25. Полковник Познанский.
Глава 26. Народная армия Комуча.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВОЛЖСКАЯ АРМИЯ КАППЕЛЯ.
Глава 1. Первый бой армии Комуча.
Глава 2. Бой за Сызрань.
Глава 3. К Ставрополю и Васильевке.
Глава 4. Климовка и Новодевичье.
Глава 5. Поручик Мельников.
Глава 6. Каппелевцы снова под Ставрополем.
Глава 7. Бой под Бузулуком.
Глава 8. Черносотенцы.
Глава 9. Второй бой за Сызрань.
Глава 10.
Глава 11. Восстание Муравьева.
Глава 12.
Глава 13.
Глава 14.
Глава 15. Бои за Мелекесс.
Глава 16.
Глава 17."Бабушка русской революции" Е. Брешко-Брешковская.
Глава 18.
Глава 19. Один рабочий день министра Комуча П.Д. Климушкина.

Приложения.
Шарабан. Слова песни.

Продолжается работа над произведением в разделе"Волжская армия Каппеля".