Одна из роковых ошибок, которую может совершить в самом начале пути молодой поэт, — это установка на свой смартфон дейтинг-приложения Tinder. Оно позиционирует себя как лучшее — и едва ли не единственное — место на челе утомленной интровертной планеты, где мальчики еще могут познакомиться с девочками, старые мальчики — с юными девочками, и — реже — старые мальчики со старыми девочками. Создатели приложения страшно обижаются, когда люди говорят об их детище как об исключительно удобном способе поиска и съема партнера для быстрого спаривания, но на самом деле — и здесь я возвращаюсь к первоначальному тезису — у людей с тонким нервом и большим сердцем проблемы начинаются именно в тот момент, когда они пытаются использовать Tinder как-то иначе.
Когда ты влюбляешься там, у тебя есть несколько секунд, чтобы увернуться от стрелы, отскочить на обочину, лечь в углубление между рельсами лицом вниз и головой к поезду и быстро помолиться. Если ты успел, то она пролетает мимо, обдавая тебя горячим воздухом, кристальными брызгами шампанского и оставляя после себя расходящиеся волны незаправленной постели, незнакомой авеню и неумолимой будничной толпы. Если же ты зазевался — пеняй на себя: она не будет сбрасывать скорость, даже не пошевелит ножкой — не потому, кстати, что она кровожадная тварь, как скажешь ты через минуту, зажимая ладонью рану — а просто потому, что в ее холодной девичьей пустоте не обо что будет затормозить. Она врежется в тебя, как Сандра Буллок в Джорджа Клуни на орбите Земли — с той разницей, что даже волевой подбородок и седина опытного волка тебя не спасут — ударит лбом в лоб, взмахнет лапкой на твое слабое «Эй, привет, ты как?» — и умчится дальше в безграничный одинокий вакуум, населенный черными дырами и газовыми гигантами, оставив тебя судорожно хватать воздух и ждать помощи в разгерметизированном скафандре.
Пройдут дни, недели, ты придешь в себя от сильной боли, продерешь глаза и поймешь, что никакой ты не Клуни, а — ну, конечно! — самый обыкновенный Мэтт Деймон, которого оставили одного на Марсе, сочтя погибшим, а он очнулся, откопался, доковылял до базы, заштопал свой живот, принял душ и сел перед камерой: «Это может оказаться полной неожиданностью для всех членов экипажа, руководства NASA и вообще для всего мира — но я жив. Сюрприз!»
Ходя по квартире с пылесосом под классику ABBA, упоенно поглощая горячую пиццу и поглядывая на свое изможденное отражение в зеркале, ты будешь размышлять о том, насколько проще стало разбить твое сердце с помощью современных технологий. Теперь ты не говоришь «Прости, не знал», не проходишь мимо, бесследно исчезая из ее памяти, как испарина со стекла, но вместо этого открываешь ее инстаграм, знакомишься с ее подругами, умиляешься ее собаке, вместе с ней ремонтируешь ее квартиру, чтобы через некоторое время выйти, выйти, закрыть, подтвердить, выключить, опуститься в кресло и внезапно понять, что ее в твоей жизни — как это сказать? — больше нет и — что самое странное — никогда не было.
И вот ты стоишь у окна, выживший, сильно потрепанный — как Лео после схватки с медведем и бегства от индейцев по горной реке, — стоишь и наблюдаешь, как мерно течет твоя авеню, как крутится колесо обозрения, приводя в движение большое мировое веретено, как вспархивают птицы и выскакивают из подъездов люди, летят бычки, левитируют пакеты, осыпается прочий накопившийся за столетия забвения мусор. Улица чавкает кроссовками и потрескивает трамвайными искрами, таксист пробуждается от векового сна и первым делом засовывает в рот хабарик. Сигналит. Оглашает резким, хриплым с непривычки звуком клаксона пустой двор. Пора. Ты надеваешь пальто и направляешься к двери. Выхваченные солнечным лучом пылинки опускаются на свежевымытый пол и аккуратно разложенное по полочкам немногочисленное имущество артиста. С подоконника тебе вслед неотрывно смотрит твой первый золотой «Оскар».