Пропажу Тимофей Саврасов заметил не сразу. Так бы ни о чем и не ведал до Дня Победы, но в канун 23 февраля пришли школьники и пригласили его на свой классный час, как ветерана Советской Армии и участника Отечественной войны. Тогда-то старик и обнаружил, что на его парадном костюме, надеваемом в особых случаях, нет боевых орденов и медалей. Юбилейные, что после войны периодически вручали фронтовикам, были на месте, а те, которыми Родина отметила его доблесть в борьбе с фашизмом и ратный труд, – исчезли.
Решив, что это супруга сняла с пиджака награды, чтобы навести на них глянец, Тимофей отправился к жене, дабы удостовериться в своем предположении. Но Наталья Афанасьевна категорично заявила, что она к костюму мужа не подходила с осени, с тех пор, как на День пожилых людей наряжала его в городской Совет ветеранов.
Теперь уже вдвоем чета Саврасовых пересчитывала награды (хотя это было бесполезное занятие, так как на ткани костюма остались следы пропажи), зачем-то шарила на дне шифоньера и в его ящиках. А потом, старики долго вспоминали, когда и куда они могли положить эти награды, а главное – для чего? Так и не найдя ответа на этот вопрос, Тимофей Иванович, сильно расстроенный, надел другой костюм, с колодками вместо орденов и медалей, и пошел в школу.
Вернулся он не скоро, но заметно повеселевший. За обеденным столом он рассказал жене, как его хорошо встретили ребята, внимательно слушали про войну и даже организовали чаепитие. Поведав об этом, Тимофей доложил супруге и о том, что после классного часа пошел к начальнику городского районного отдела полиции, рассказал тому о пропаже наград и как этот подполковник тут же вызвал следователя и велел ему разобраться...
- Следователь молодой, но по всему видно – шустрый, – подытожил рассказ Саврасов, не скрывая удовлетворения тем, что полицейский начальник определил ему толкового работника. – Завтра этот лейтенант придет к нам утром.
Тимофей точно передал характеристику следователя Гаммера. Тот, чуть ли не с порога попросил показать ему, где висит костюм, затем, осмотрев место происшествия, расспросил, пропадали ли у хозяев ключи от дома? Потом он подробно переписал все награды Саврасова, поинтересовался, нет ли на них каких-либо примет: царапин, сколов и других повреждений. Далее он дотошно начал выспрашивать у супругов, кто знал о наградах Тимофея Ивановича и интересовался ли ими, кому из знакомых или друзей он их показывал, кто за последний месяц приходил к ним в гости, сколько пробыл и как себя вел.
- Господи, да кто к нам, старикам, ходит! – Наталья Афанасьевна всплеснула руками. – Соседки заглянут за чем-нибудь, да племянница Люба с неделю назад заходила, справлялась о здоровье. Наши-то дети после институтов разъехались кто куда, а она вроде как дочка, проведывает нас. Я же ее сына, Валеру, нянчила, пока его удалось в садик устроить. Да и то он, болезненный, больше у нас находился, чем в группе. Люба-то боялась должность потерять и все к нам его приводила. Так мы его до школы и растили. И он к нам приходил в этом месяце несколько раз: в магазин за покупками сбегал, полочку в ванне привесил. Даже, пока я в поликлинику ходила, полы перемыл в квартире. Ласковый мальчик.
Задав еще с десяток вопросов, следователь ушел, обещав позвонить, если что прояснится. Но его опередила племянница Люба. Спустя три недели после визита следователя, она, с разгоряченным от гнева лицом, влетела утром в квартиру Саврасовых и, не поздоровавшись, выпалила:
- Вы что – умом тронулись? Как вы могли такое подумать?! Не ожидала я от вас этого! – Она метала фразы, как копья.
- Люба, ты про что говоришь? Объясни толком, в чем ты нас обвиняешь? – Наталье Афанасьевне с трудом удалось пробиться с вопросами сквозь поток слов племянницы.
- Ах, они еще и спрашивают? Незнайками прикидываются. – Любин гнев набирал силу. – А Валеру оклеветал, будто он у деда Тимофея какие-то награды взял? Что – молчите?! А у ребенка из-за этой вашей гнусной клеветы в институте могут быть неприятности! Вы об этом подумали, родственнички?! – Последнее слово говорившая произнесла с особой интонацией и с не скрываемым презрением. – Короче, ты, дед Тимофей, иди в полицию и забирай свое заявление о пропаже орденов. И ищи их там, где посеял, а Валеру в покое оставь. С полицией я еще разберусь! А вам этой подлости – не забуду. Отныне моей ноги в вашем доме не будет.
Выпалив это, Люба выскочила из квартиры, хлопнув дверью, не став слушать объяснения главы семьи Саврасовых о том, что он на Валеру никаких заявлений не писал и ни в чем его не обвиняет.
После ее ухода Тимофей Иванович, отдышавшись и дождавшись, пока схлынет жар, охвативший лицо, принял валидол и засобирался в полицию, чтобы серьезно, с глазу на глаз поговорить со следователем о его странных методах поиска тех, кто украл награды. Вернулся старик довольно быстро и какой-то поникший. На вопрос жены, что с ним и что он узнал, Тимофей лишь махнул рукой. А потом, тяжко вздохнув, с горечью сказал:
- Это Валерка мои награды снял с костюма и унес из нашей квартиры. Я сам у следователя читал его показания и видел подпись о том, что в протоколе допроса с его слов все записано верно.
- Господи, да как же это так?! – Наталья Афанасьевна схватилась руками за сердце. – Зачем же он такое сделал? Ну, захотел похвастаться в институте или перед друзьями твоими наградами – попросил бы по-хорошему, разве бы ты отказал?
- Какой институт, какие друзья! – взъярился неожиданно Тимофей. – Он их какому-то барыге за деньги сплавил. Сейчас, оказывается, военные награды в цене. Мы за Родину кровь проливали, она нас, как достойных, отметила, а кто-то, называя себя коллекционером, теперь ордена («железки» по-ихнему) скупает и перепродает. Мне следователь пояснил, что у каждого ордена и медали своя цена. Кто-то на амбразуру лег, жизни лишился, а его подвиг, оцененный Звездой Героя, оказывается, всего 20 тысяч тенге стоит. И что творят гады: наши боевые награды иностранцам продают, как диковинные игрушки. Так они и Родину за деньги расторгуют по частям.
Старик еще долго бушевал, но потом успокоился и продолжил рассказ о своем визите к следователю. Вызванный на допрос, Валерий поначалу все отрицал, но лейтенант, оказывается, до этого побывал в институте и нашел тех ребят, которые видели у сына племянницы эти награды. Отпираться не было смысла, и Валера сознался. И даже назвал того, кому он их продал. Пригласили этого человека, но он заявил полиции, что никаких орденов у студента (Валерия, значит) не покупал. Тот, дескать, сам пришел к нему и попросил взаймы деньги, под залог орденов и медалей. А когда в срок не смог вернуть долг, то этот заемщик, дабы не быть в убытке, продал награды на рынке. Кому – он не знает. И хотя следователь сказал, что эти слова – ложь, однако доказать вину данного гражданина не удастся. Но полиция все же надеется найти ордена.
- А Валере-то зачем такие деньги понадобились? – робко спросила супруга.
- В ресторанах с друзьями и барышнями прокутил. Это у них красивая жизнь называется, – устало ответил Тимофей. – Налей мне лучше чаю покрепче.
…Правду говорят мудрые люди: не говори «гоп» – пока не перепрыгнешь и что от сумы и тюрьмы – не зарекайся. Заявив, что ее ноги больше не будет в доме стариков, Люба нарушила обещание. Она появилась спустя несколько дней, после повторного визита старика Саврасова в полицию. В этот раз была тихой и виноватой. Попросила прощение за свою горячность, сказав, что неверно была информирована – следователь возбудил против Валеры уголовное дело не по заявлению Тимофея Ивановича, а по факту случившегося. Заплакала, причитая, что не переживет, если сына посадят. Просила простить Валерика, сходить в полицию и написать заявление о том, что ветеран-орденоносец не имеет претензий к неразумному малолетнему родственнику. А она приложит все силы, чтобы найти и вернуть дяде награды. При этом Люба стала совать Наталье Афанасьевне объемную сумку с продуктами, которую до этого держала в руке. Когда та отказалась от такого подарка, племянница раскрыла сумочку, висевшую на плече, и достала конверт. Его она протянула деду Тимофею, сказав, что здесь деньги за причиненный ему моральный ущерб и за стоимость наград. Это были последние Любины слова в стариковой квартире. Саврасов вновь побагровел и закричал «Вон!» – так громко и грозно, что визитерша едва унесла ноги.
С этого момента в семье ветерана воцарилось какое-то душевное напряжение, а в отношении между супругами – недомолвка. Ее прервала Наталья Афанасьевна.
- Отец, ты бы сходил к следователю. – Она замолчала, ожидая реакции супруга. Увидев, что он ждет дальнейших слов, продолжила: – Конечно, награды жалко, но и Валера нам не чужой. А вдруг его впрямь упрячут в тюрьму. Мы же всю жизнь парню испортим. Сходи, Тимоша, в полицию, прости Валеру, напиши заявление, как Люба просила.
Муж посмотрел на жену и ничего не сказал. Но она, вроде ненароком, так выразительно вздыхала в последующие дни или впадала в какую-то отрешенность, что Тимофей, не выдержав, пошел в полицию. Вернувшись, не глядя на супругу, сказал, что следствие уже закончено и дело передано в суд. И никаких заявлений лейтенант принимать не стал, заявив, что будь его воля – он бы этого Валерика, за надругательство над памятью ветерана и боевыми наградами, привлек бы по статье «Хищение предметов, имеющих особую ценность» и получил бы тот срок лет эдак шесть. Но студент еще не достиг совершеннолетия, да и эту статью суд вряд ли вменит ему. Он, следователь, предъявил сыну племянницы Тимофея Ивановича обвинение по статье «Кража», хотя чувствует, что суд и здесь пойдет на смягчение и применит щадящую статью Уголовного Кодекса о приобретении или сбыте официальных документов и государственных наград. Это значит для Валеры, точнее для его родителей, – штраф. Но, скорее всего, суд ограничится устным порицанием обвиняемого, учтя примирение сторон, деятельное раскаяние подростка, тем, что тот совершил подобное деяние впервые и имеет хорошую характеристику из института.
…Судебное заседание было после Дня Победы. Наталья Афанасьевна на него не пошла, сказав, что не в силах смотреть на Любу и Валеру, к которым испытывает двойственные чувства. Не было желания идти на суд и у Тимофея Ивановича, но его вызвали повесткой. Дожидаясь его, супруга вся извелась. Поэтому, когда раздался дверной звонок, она сноровисто кинулась открывать щеколду, а открыв – отпрянула. Муж стоял в дверном проеме и – плакал.
- Ты что, Тимоша? – Наталья Афанасьевна вся затрепетала от дурного предчувствия.
- Лучше бы, Наташа, меня в Берлине убили! – эти слова старик выдохнул с такой болью, что его супруге стало не по себе. Сказав это, Тимофей прошел в зал и лег на диван. Все попытки жены дать ему лекарство или воду – он отверг, заявив, что немножко отдохнет и пусть она ему не мешает. Так он пролежал с час, а затем прошел на кухню и попросил горячего чая.
- Ну, не тяни, Тимоша, расскажи, как было и кто тебя расстроил?
- А что рассказывать! – Саврасов сделал паузу. – Судья с прокурором постращали Валеру и отпустили домой. Тем более что Люба сказала, что я его простил, зла на него не таю, и она мне готова возместить ущерб. На том и разошлись. Пойду я еще полежу, что-то занемог я.
Тимофей вновь прилег на диван и, кажется, задремал. И – не проснулся.
Позже Анна Афанасьевна узнала от родственницы, бывшей на суде, что после его заседания Люба на улице сказала деду Тимофею все, что о нем думает. Закончила она свою разухабистую речь словами, что, мол, выходит – дядя склочник, воевал не за Родину, а за награды, раз так над ними трясется. И, дескать, еще надо разобраться – его ли это ордена и за что он их получил. Переполненные злобой слова племянницы сконцентрировались в пулю, которая настигла фронтовика.