В КЛЕШНЯХ МЕТАЛЛИЧЕСКОЙ МИЛИЦИИ
Беспечный человек
И капля с тростникового пера.
За окнами скворечник
Качается.
В него кидает камни детвора.
И бьется между строчек
Таинственный зачаток сентября.
А время у обочин
Скрипит, вершит привычный свой обряд.
Смотрю я сквозь решетку
И вижу, как смеется злая ночь.
Но прошлое в зачетку
Не вставит ни жена, ни тесть, ни дочь.
Какие-то сомненья
Грызут мои обманчивые сны.
Распались все же звенья,
И чувства озлобления полны.
Но завтра день накормит,
А может быть, отправит на тот свет.
Ведь каждый третий стонет
И не найти единственный ответ.
Вот светофор разрядки,
Ударив нас струей, погас совсем.
Да наши разнарядки
Написаны товарищем не тем.
В подспудном регионе
С учетом слишком праведных идей
Певец и гений стонет,
Оставив на земле сирот-детей.
"Разболтался!" - как сказал палач, отходя от виселицы. Дрожь прошла, и я прислушался. Ноты смолкли, и я облегченно вздохнул.
Она звала меня "стариком" и устраивала сцены из балета в отделении милиции. Но когда пропала сумка, металлический милиционер ударил по рукам и заключил трудовой договор. Что же тут такого? Я знаю, что контракт заключен не в сексуальном сне, а потому предприятие не на мотоцикле, а во стаде смеется над трудностями, по которым трудяга достает из большого, но пустого кошелька внутренний распорядок.
Я отчаялся, а заработанную плату получала В.П. и кто-то еще до одури рыжий и щекотливый точно исполнительный лист. Все было по обоюдному соглашению сторон. Или год, или не более пяти лет, а возможно и на неопределенность. Что это такое? Кому это нужно? Оформление прописки на тот свет руководствуется только приказами. Заключите со мной договор! Меня не взять на работу без условий разъезда...
Я испытан металлическим милиционером, но я исповедаю иную веру. Я сам в себе. Три месяца. Ха-ха! Привилегированный класс не читает газет и не слышит указов министра. Распространите меня в туалете. В установленный срок я буду ранее судим. Меня переведут в иное измерение. Никогда не пойдет снег, а что же делать им - тщеславным и портящим воздух? Занять свое рабочее место! КЗОТ молчит и держит вожжи в своих руках, но она ненавидит старцев. И нет мне покоя, поскольку я к ним приближаюсь.
Закон законом, но я встревожен за разум. Красный крест и красный полумесяц не препятствуют подготовке сознания; они регулируют отношения и способствуют росту. Отстаньте! Я не желаю втолковывать вам что-то. Мое мнение никого не интересует, но я успел побывать в клешнях металлической милиции.
Вы скажете, дисциплина! А я отвечу: высокий уровень, однако это слишком не реалистично, скорее сюрреалистично, слишком наигранно и невыносимо.
Заковать всех в кандалы и посадить за колючую проволоку, пропустить по ней электрический ток и представить все права своим гражданам.
Коллектив - это сборище недоносков, и я утверждаю: не имущих среди живущих. Отрегулируйте разум и забудьте о сегодняшнем дне. Завтра придет само собой, пусть и без нас.
Отношения стали невыносимы...
Предприятие и где-то, что-то...
Я кончил писать стихи, я начал писать слова.
Стандартные люди, такие же слухи, и я придерживаюсь мнения: каждый хотя бы раз побывал в клешнях металлической милиции. Я триста тридцать три раза разбирал эскалатор, но получалось одно и тоже: 0,001-82, 2-82, 3-84. Эти цифры наводят на размышления, и транспорт останавливается только тогда, когда степень опасности достигает повышенности, при отсутствии условий единения или особых чувств. Свойства ума расположены посередине между обонянием и расторопностью. Подарите мне вошь. Вошь покаяния, и я охарактеризую противоположность смысла.
Сырость полов или токопроводящей пыли ни в коем случае не распространяется на товарищей. Прикосновение к частям тела не означает уверенности в себе, это лишь заговорило подсознание. Я нем в исключительных знаках судьбы. Кто за мной? Другой.
А она давит на меня с потолка и взаимодействие с ее температурой дает ускорение реакции.
"Абсолют" не "иное" есть "иное" "иного", которое определяет собою и себя и иное, превышает и утверждение и отрицание, будучи, "утверждением утверждения".
При новом порядке определенного уровня возникло бы трение, и тогда в результате водонапорного пустопорожнего излияния слов возникло бы еще одно недомогание.
Определите след науки, растрясите мозги, и вы увидите, как переполнен мир седовласыми гасителями искр. Я не мудрец, я исцеляю недомогание при помощи защитных заземлений и искренне верю, что я прав. Хотя, если взглянуть с другой стороны, все мои потуги напрасны, и, куда бы я не повернул, все восстает против меня. После ввода в действие рубильника я учащаю собственное сердцебиение и придаю основательность изобретательности, иначе зачем соприкасаться с чувствами? Да я нарушаю равновесие, замедляю или ускоряю бег, но в следующий момент я забываю абсолютно все. Я остаюсь в мире, где нет ни правил ни конкурентов. Я сбиваюсь с мысли и палю наугад, но пропорциональность боли к слову возрастает, и вот я вроде бы у цели. Способен ли я перейти Рубикон? Нет. Я топчусь на месте, боясь переступить черту - границу между реальностью и зазеркальем...
Запросив диспетчера мозга, я испражняюсь и вглядываюсь в пропасть, мною загаженную. Что там? Кто там?...
Там она с проколотым сердцем и разорванной в клочья душой. Я упрям и снимаю напряжение после сообщения подсознания. Я удаляюсь с чувством полного удовлетворения и с похмельем в голове. Я встревожен, что распотрошен мой муравейник, а я опять в тех же самых клешнях.
Индикатором между фазами жизни и смерти вы можете проверить присутствие духа, но без меня. Увольте! Я слишком аккуратен в битве с землей, под которой я вырос. Я злобствую, но не забываю о ней. А кто позволил вам выключить радио? Нет и не может быть никакой защиты. Я покоряю вершину, осуществив надежный контакт!
Найдется ли тот, кто поможет мне решить самую сложную задачу: убедить себя в потери силы и воли? Требования словно наждачный станок шлифуют меня до бесконечности и вышвыривают на свалку мира. Я карабкаюсь и слышу чей-то крик. Это - псы. Они мчатся по лестнице, хватают за платье, срывают его, кусают за ноги, отрывают куски мяса... Потоки крови текут по ступенькам, и они продолжают зловещую атаку на разум. Чьи-то непременно холодные пальцы вонзаются в мое горло. Они!
Круг замкнулся. Я ощутил ее тело и проник в тоннель. Мы оставались одни всего несколько мгновений, чтобы был хоть малейший намек на работу. Ее глаза упирались в мои, а мои зрачки поглощали ее целиком. Я считал: раз, два, три... восемьдесят! Уверенность убивала всякие домыслы. Я жил восемьдесят первым. Урок стал уроком, я запомнил его навсегда. Пожарный должен был быть в половине первого, но дверь закрыта, а с той стороны никого нет. И снова раздавались странные звуки. Меня начинало дергать. Я почти блевал, и нервная струна натягивалась до предела. Мои глаза наливались кровью, и я готовился отойти в мир иной. Но я опережал события. Она говорила и сама не замечала, что спала. Я приветствовал ее и устанавливал знаки внимания, но слишком скромные или непонятные, поскольку она не ощущала соприкосновения. Расстояние было не более десяти миллиметров. Я увеличил зазор между подручной и собственным кругом и достиг результата. По-моему она определила меня и застонала. Экран сработал, тоннель открылся полностью, и я отключился.
Меня тормошат посторонние зевки, и наряд, высланный за мною, несет всю ответственность за эксплуатацию моего индивидуума. Я мысленно перечисляю в уме последовательность производственного цикла и вот она: главный инженер, инженер по ТБ, начальник и его заместитель, старший мастер и мастер, старший инженер. Интересно, для чего мне все это нужно? Сложно ответить, но еще труднее упереться в противоположную решетку ногами. Я выворачиваю лампочку, кладу ее в карман, расстегиваю куртку и снимаю ремень. Вещи носятся в безвоздушном пространстве, а я обитаю в центре его и оформляю допуск на апелляцию. Совесть моя загнана за колючую проволоку, и я претендую лишь на ответ в очерченной плоскости. Окончательно выводит меня из себя бригадир, повышающий степень расстройства нервной системы и упорядоченно следящий за мной из-за спинки стула.. . Я нелеп в ожидании чего-то наилучшего, но уговариваю себя надеяться и верить. Да вера - одна она осталась у меня после пережитого. Оборудованный запасный выход был наспех заделан еще в конце прошлого столетия. За ним понеслись бури перемен, и вот я стою один-одинешенек в клешнях металлической милиции.
Ограждения сняты, - скажете вы, но какой прок в воздухе, потерявшем силу жизни. Я взмахиваю рукой и отталкиваю от себя посторонние предметы. Часы отсчитывают ненужное время, и секунды сваливаются в карман суетного однообразия.
Расследование не прекращается никогда. Она знала, что я такое, и подпись "исправленному верить" не означала забытья. Она слушала мои версии происходящего и молилась Богу, чтобы все так и было. Отнюдь. Все поворачивалось в обратном направлении, а в таком ракурсе необычайно легко свернуть на обочину или, что еще хуже, застрять в непролазной грязи. Замешивая эту грязь, отламывая тысячелетние слитки, я не вдавался в подробности, но лишь только сначала. Несчастный случай привел меня к необычайному красноречию. Я исписал столько бумаги, что бесполезно было что-то сжигать, да и стоило ли!? Сохранить начало в середине пути не легче, чем настроить унитаз на нужную волну. Я царапался среди очевидцев и извергал кучу слов в подворотнях, а затем спускался к аварийному тормозу и вызывал дежурное подразделение. О, они появлялись настолько быстро, что я не успевал среагировать и, облачаясь в мнимо-рыцарские доспехи, уносился в известность, стараясь доказать себе единственно верный способ усовершенствования. От начала до конца я ожидал комиссию и постоянно удивлялся неизбежности своего оправдания...
Травма, нанесенная чем-то раскатистым или кем-то глупым, определяет истинность положения. Я профессионально управляю своими делами, но я прикован к мишени, и те, кто ведут артобстрел, не хотят, да и не могут ободрить меня. Я заболеваю искренней трезвостью. Этого не отнять. Несоблюдение договора вы рассматриваете как положение, в котором заболевают все, но только не те, кто желает или осознанно требует того. В обход эскалатора пускается обходчик, какому место в трюме баржи, а рядом пашет мед-инструктор со стороны тюбинга. Используйте все возможные приспособления, и вы получите максимум удовольствия от реализации плана, зарегистрированного судьбой. Я встречаю запотевшие стекла и обмерзшие лица и вдруг дергаю за веревочку и включаю аварийное освещение. Кто здесь? - слышу я голос, не влезая на ферму. Я тянусь и тянусь к заземлению, однако к несчастью упираюсь в землю, и тот же голос протяжно поет:
"Наверно ты слишком опасен, мой друг! Не слишком ли долго ты жил?"
Я выполняю серию движений словно не изолированный гибкий многожильный медный провод и рассекаю пополам иллюстрированную систему. Осколки обеих половин цепляются за установку, сыпятся искры, и во тьме высвечивается надпись на странно-еврейском диалекте. Я не могу прочесть ни слова. Я всматриваюсь еще и еще, но тщетно, буквы скачут словно кирасиры и исчезают в подсобном помещении:
???? ??? ???????? ????
??? ???????? ?????? ??????
?????? ?????? ????????
??? ??? ??? ?????? ??? ?? ???
??? ???????? ?? ?????? ?? ?? ??
???? ? ?? ???? ?????
?? ???? ?? ??? ??????
??? ??? ??????
????? ??? ????????? ?????
Соединенные с кем-то и чем-то, мы движемся дальше и тут - заслон.
Я хохочу, ору знакомые слова в незнакомых сочетаниях:
чевенгур шуудан ялда хамиша яцик уборевич турду кулдым ахат трансильвания бедуин шеш шева теша эсер пропустил и тогда вокаллуб цифра той йоц кор девять...
Я задерживаю дыхание, и металлический наконечник прижимает мою нижнюю правую конечность к отсеку экзекутора. Надежное соединение достигается путем упорной тренировки. Музыка льется из-за пазухи, и у меня начинается новый приступ. Я падаю и катаюсь по полу. Клочья пены вырываются из пасти, а те, кто должен иметь бирку, парируют множество абсолютно безобидных ударов. Я вхожу в пять процентов опрошенных, непригодных к использованию в консервантах...
На порядок выше мы с ней рассматривали искусственные инфузории. Мы пускали пузыри и распределяли соль по подъездам. Умер прошлым летом традиционный дед и заплакали стенные мухи, обозлившись на кудрявых полководцев. Я отлучился на минуту и получил предупреждение. Конечно она не заметила моей седины, но моя лысина играла определенную роль, и потому я удосужился улыбки. Бесполезно натыкаться на препятствия бесконечности и постоянно выходить сухим из вина. Я заметил подмену недавно, я думал, что единство и борьба одиночества есть непременное условие прорастания семени. Неужели я так ошибался? Ни в коем случае! Даже смерть под пыткой не изменит мое отношение к этому вопросу.
Я был покорен сразу и оперативно вклинился в лицо, чем ужасно не понравился подменившему. Я не сделал и шага, как был задавлен с обеих сторон и покоряясь силе, спокойно упал на спину и поднял руки вверх. Так можно стоять, но лежать, извините-подвиньтесь! Я сохранился только потому, что было найдено приспособление, упорядочившее воздействие внешней среды. Указателем способа меня выскребли из канавы и преподнесли ей как на ладони. Я снова улыбался как дурачок, не снимая респиратор и защитную каску. На коврике валялась пресловутая глыба и периодически подкармливалась за счет капиталовложений. Нормы испытания ее были слишком, ну слишком смешны, и я, осторожно покачиваясь, направился к выходу. Я не предполагал, что подобные действия могут вызвать такую реакцию, но именно так обстояло дело. Я располагал доказательствами поспешности эвакуации моего тела, будем спорить, пусть люди простят! Кто, почему, зачем оградил меня от нелепых случайностей? Кому понадобилось вырубить пульт управления? Я разрешил перевести себя на минус и не угадал. Я вычислил все, но взаимодействия с ограниченным числом конкретностей сказалось: я становился трансформатором случек и наследником, подразумевающем события, заранее свершившиеся. Нельзя конкретизировать данность абсолюта, иначе представится случай, и вы попадете в клешни металлической милиции!...
Говорил честный человек
мертвому человеку:
Где ты был?
Я был там, я был здесь,
И я был между тем.
Я говорю с ветром
Мои слова улетают
Их ветер не слышит
Он не может их слышать
Я гляжу внутрь снаружи
Что я вижу?
Много мешанины, разочарований,
Чем все это дышит...
Трудно захватить меня
Или завербовать меня
И даже взорвав мой мозг
Невозможно управлять мною.
Только потеряешь время!
Я говорю с ветром
Мои слова улетают
Их ветер не слышит
Он не может их слышать*
* - песня группы King Crimson "I Talk To The Wind"