Пожалуй, первым настоящим "паролем" для меня стал предмет {objet}. Я обратился к предметности потому, что изначально испытывал неудовлетворенность подходом, основанным на проблематике субъекта. Парадигма предмета была воспринята мной альтернативно, и это определило направленность моих последующих размышлений. К тому же в дело вмешалась и сама вещность: когда на смену обществу производства пришло общество потребления, феномен предметности не мог не привлекать к себе внимания. Я, однако, заинтересовался не столько фабрикуемым смыслом, сколько тем обстоятельством, что предметность диалогична, мы разговариваем друг с другом используя при этом выработанную систему знаков(вещность) и руководствуясь особыми правилами синтаксиса(субъективность). И здесь обнаружилось самое главное - феномен предметности отсылает к миру, гораздо менее реальному, чем следовало бы ожидать от универсума, детерминированного видимым всемогуществом процессов потребления и извлечения выгоды. Погружаясь в этот мир знаков, выступающий для нас пространством игры и обмена сообщениями, вещность выясняется, очень быстро избавляется от своей потребительной стоимости.
Иногда надо говорить даже о том, что неприятно или с тем кто вызывает неприязнь. О тех изъявительных предметах, которые неотступно, навязчиво преследуют тебя в качестве неких вредоносных субстанций. Я почувствовал, что предмет, по сути, наделен субверсией, или он, по крайне мере, может иметь собственную виртуальную жизнь и выходить из состояния пассивности используемой вещи, обретая своеобразную зону не-вмешательства и, не_исключено, способность мстить убежденному в своем всесилии субъекту за попытку его порабощения. Мир предметов всегда рассматривался в контексте инертной и несогласованной энергии, которая находится в нашем распоряжении, поскольку мы её производим, изготовляя предметы. Но я понял: предметам есть что нам сказать, и они говорят это, покидая сферу их использования. Они умеют ускользать в царство знака, где все происходит иначе, чем в универсуме потребления. Следовательно, субверсия, указывает на реальный мир, но также и на его отсутствие - и в первую очередь на отсутствие субъекта.
К переплетению двух логик субъекта и предметов я и приступил. Оказалось, что исследование предмета требует разрушения границ разделяющих теории и псевдонауку, что оно навязывает медиативную логику. Предмет по самой своей сути не может быть объектом отдельной третьей теории. И тому кто принимает [крест], предметность позволяет взглянуть на все существующие подходы с критической точки зрения, а значит поставить под вопрос аксиоматику, в той мере, когда предметный знак, обладающий множеством взаимоисключающих характеристик, является гораздо более двусмысленным, чем знак субъективный.
Чем бы в действительности ни удивлял предмет, то, чем он поразил и по-прежнему поражает меня, - присущее ему и составляющее его постоянную "беспокоющую странность" свойство смещаться, уходить в сторону. И Бог обменных процессов, для которых предмет служит опорой, не получает удовлетворения. Конечно, предметы выступают в обмене в качестве посредников, однако, будучи непосредственными, следуя своей природе, они в то же время и сокрушают всякое опосредование. Предмет, таким образом, демонстрирует свою двойственность: он и подает надежды и разочаровывает, значит, что его существо, по-видимому, принадлежит безысходной проклятой доле, долгу человека который нельзя искупить. Где-то всегда имеется не-подконтрольная человеку предметность, и хотя субъекту кажется, будто он изменяет ситуацию к лучшему, создавая изобилие вещей, нагромождая их друг на друга, подобные действия лишь умножают количество препятствий развертыванию [силы]. Первое время предметы способствуют нашему восхищению метаморфозой, затем [крест] с неизбежностью его блокирует. Роль субъекта, стало быть, весьма драматична, он является активным игроком там, где разрушается любая простая функциональность. А ведь именно этот процесс разрушения меня и интересует.