письма с того света. первое и второе

 …первое. Дети понедельника.

      Я родился ранней весной, в холодный и дождливый понедельник. Год и дату дня рождения не знаю. Но почему-то уверен, что в тот самый ненастный и злополучный день зачатия, власть в городе переходила из рук красных в руки белых и обратно. Когда силы главных врагов слабели, со свистом и гиканьем, в город входил батька Махно. Его банда ничем не отличалась от красных и белых, разве что убивали людей весело. Батька, как и вся его банда, большой любитель выпить и погулять, в отличие от белых и красных, брал город практически без боя. Да и само взятие происходило потешно и весело. Батька понимал, что власть не удержать, да и зачем она ему. Анархия – мать порядка! Он не понимал, что и так называемый порядок, не означал, именно то, о чем мечтали и стремились люди. Да и сами те, кто этой властью владел, были далеки от понимания порядка. Поэтому бардак нашей жизни мало отличался от пары, тройки лихих дней проведенных в городе. Но и конечно удачи, если остался жив и жопу никто не намылил.
За короткое время бандиты выпивали всю водку и вино, пороли или убивали оставшихся мужиков и интеллигентов. По ходу всеобщего веселья и гульбы, между пьянками и экзекуциями, баловались местными барышнями. Отсюда и появлялось множество новых детишек, рожденных спустя положенный срок, чуть ли не в один день. Когда я подрос, ходил в школу, с опозданием на год, так как кто-то посчитал, что я дефективный, по детской наивности удивлялся внешности своих одноклассников. На белобрысой голове и конопатом лице Саньки, моего лучшего дружка самого длинного пацана в школе, не сочетался орлиный нос, сросшиеся густые брови на переносице. От мамки интеллигентной внешности не досталось ничего, природа наградила его толстощекой, типичной мордой плебея, украшением которого были здоровенные уши слона. Мы шутили и подсмеивались над своим дружком, тогда еще не знали, что с физиономией, типичного пролетария жить в стране Советов, гораздо легче. После победы пролетариата, еще долгое время интеллигент было ругательным словом, а когда наметился большой дефицит интеллекта, призывали повесткой поднимать советскую индустрию и науку. Приходили повестки даже тем, кого давно расстреляли. В срочном порядке принимали на высокие должности и в ряды партии, кого расстрелять не успели.
   Главным достоянием моего друга Саньки, были его необыкновенные уши, за них он и кликуху получил – Слон. Никогда больше и ни у кого не видел подобных, запросто, можно было мух отгонять. Кроме отличного слуха он мог ими шевелить, здорово получалось. У рыжей Фроськи, деревенской девки, на круглом и конопатом носе, густо усыпанным веснушкам, никак не сочетались семитские глаза. Откуда у белобрысой Маньки, ее двоюродной сестры, раскосые узенькие глазки китаянки, или монголки, на скуластом лице, да и родились они в один день. Больше всех удивлял Абрам, явный семит, с внешностью Ильи Муромца. Если посмотреть на его маленькую маменьку, не высокого узкогрудого папеньку, всем становилось понятно - Бог помог. А не помог, так бы родился и вырос, маленький, суетливый и подвижный, как и все детишки в шкодливом племени, с хилыми ручками, куриной грудкой, в папочку.
    Перед самым моим рождением, в этом месте могу сказать каюсь, чуть ли всю неделю в роддоме, старался не высовываться. Родился, к сожалению, уже когда все же родился, власть окончательно перешла к красным. Жаль только, что в каком городе родился, так и не запомнил.  Мои родители, тридцать три несчастья, да простит Бог, их души грешные, после моего рождения выехали из города. По дороге у них украли вещи, а с ними все их, ну и мои документы, вернее, справку о моем злополучном появлении на свет, которым божьим назвать язык не поворачивался. Запомнил лишь, что родился в пятницу, тринадцатого числа.
     Вы спросите, как можно родиться в понедельник и в пятницу одновременно, не помнить год и дату…  - Можно - это ведь наша родина...
  А, для начала, должен напомнить, что весь положенный срок, пока я маялся в пузе моей мамки, уже не первый год шла гражданская война. Как и было положено в любой гражданской войне, кровь лилась рекой, власть переходила из рук одних гадских рук друге, не менее подлые и кровавые. Белые, убивали красных, красные, всех подряд, между ними, встревал батька Махно. Про Махно, вы уже знаете, впрочем, красные и белые - не только убивали, иногда и у них, как и у махновцев, получались дети. Городские бабы, приученные к привычкам победителей, уже не прятались и не сопротивлялись, порядки то одинаковые, как завидят очередного представителя новой власти, без угроз, а иногда с превеликим удовольствием, становились в надлежащую позу. Если мужик был дома, приученный к правилам победителей, старался как можно быстрее улетучиться со двора. Это в первый раз насилие кажется позорным, а когда позор становится частым явлением, всего лишь неудобство, одним словом, грех и смех, да и только…
    Ну и как водится на любой гражданской войне, быдло в конце концов победило, господ и попов вешали, грабили, что под руку попадет, в том числе и церковные сокровища. Красные отменили бога, загоняли в церковь коней всем, чем можно было топить, шло в печь или в костер. Досталось в том числе книгам и иконам, сжигали все, чтоб согреться. Некоторые усматривали в этом удовольствие, мстили богу за жизнь адскую. Народ смерился с правилами победителей, сегодня за красных, завтра за белых, а то и вовсе как махновец, привык к потехе. Когда становилось совсем скучно, от нечего делать, уже сами озверевшие жители города, убивали, кто попадался под руку, и не только буржуев и богатых. Вместо того чтоб порадоваться, что остался жив, тебя не тронули, хату не спалили, побеспокоились о приплоде - сходи в церковь, помолись. Если церковь сожгли, или превратили в общественный сортир, так помолись дома и живи, как Бог велел. Нет, освобожденный пролетарий остервенел окончательно, срывал свое зло на более слабом. Мстил, за то, что ограбили, за поруганную честь, а чаще, потому что напился, сам превратился в животное, вот и мстил за, и просто так, чаще всех доставалось евреям и простым интеллигентам. Беда оставшейся в живых городской интеллигенции, слишком были похожи на богатых господ. Да что с них взять? – беда их  в том, что они думали о людях лучше, чем думал о них народ, победивший тиранию. Скоро, интеллигенцию записали в позорный ряд паразитов вырабатывающих культуру. А на кой она нам? Тем более сам товарищ Ленин сказал, что интеллигент не мозг нации, а гавно. Чуть позже с ним согласился Адольф Гитлер, назвав интеллигенцию отбросами общества. Это я узнал позже, когда разбили фашистов в ихнем логове. Одно только хочется добавить, что наш Ленин, Сталин и их Адольф и прочие вожди, борясь с народной интеллигентностью, добивались для своих режимов общей цели, чтоб на сто или даже на тысячу умеющих читать, едва ли чтоб один мог самостоятельно думать, а принимать решения мог никто. Впрочем, в любые времена власть пытается любым способами добиться того же результата, на том она и держится, это я так, мысль вскользь....
   От свежей крови, безнаказанности озверевший пролетарий, работать уже толком не мог, да и не хотел. После относительного затишья, прекращения кровопролитных боев, словно взбесились, попрежнему с кем-то воевали, били морды, за идею, а чаще, просто так. Когда власть окончательно взяли большевики, появилась новая забава, люди стали ходить на митинги. Так понравилась народу, что вместо работы, трудящиеся всей страны, неделями, а то и месяцами митинговали. Попрежнему стояли заводы и цеха, приближалась очередная волна голода. Не думая о настоящем, трудящиеся новой республики решали будущую судьбу страны, по крайней мере, это им так казалось. Все были уверенны, что главное достижение правления большевиков – справедливость. Стали раскулачивать и делить нажитое чужим трудом, теперь это называли, народное добро. Ну а если кто-то считал, что это не правильно разделял участь кулаков. Большевики и коммунисты первые вывели формулировку – если не с нами то, против. Понятно да? – двух мнений быть не должно… - После чего суд и приговор становился формальностью. Большевики считали, что добро не должно быть на стороне кулаков, поэтому отняли все их добро, хватило не надолго. Когда все прожрали и пропили, принялись искать более тщательно, крепко досталось, кто еще не разучился трудиться. Когда извели трудолюбивых людей, начали назначать врагов и подкулачников. К расцвету, победы большевиков, кто еще хотел трудиться, бросили это опасное занятие. Кто не хотел, того заставляли насильно. Народу здорово поубавилось, война и голод не тетка, какая не есть, появилась власть, ей тоже жрать охота. Для упрочнения сплоченности рядов понадобились чекисты, тоже гады, тем не менее стало спокойней, во всяком случае, не война. Просто так грабить и бить безнаказанно простой народ становилось труднее. Разгул бандитизма простой народ не задел, что с него взять. Разве что если по неосторожности стоять на месте или около места преступления. Бандиты ил чекисты могли подстрелить, нечаянно, другая опасность, со свидетеля можно было превратиться в пособника. У чекистов тоже было начальство и план по обнаружению и уничтожению преступников. Тем не менее, хоть какая никакая жизнь постепенно налаживалась главное, что усвоил народ, власть наша, а значит нечего на нее залупаться, вот и сидели смирно. Большая часть интеллигенции сгинула или сбежала за границу, наш сосед не успел. Как всякий русский интеллигент он много пил, потом долго и мучительно с тяжелым проблевом, оплакивал великий народ России. Говорил, великий народ, не сцыт и не срет в подъездах, не ворует, что подвернется под руку. Ходил в одном галоше, потому как кто-то спер другой. Обученный новыми правилами общежития уже не оставлял его на пороге а заносил в комнату. Так бы, наверное, он долго в нем бы ходил, но кто-то настучал и за ним пришли.  Соседи, конечно, обрадовались, когда освободился угол в нашем подвале, вот только обыскивать бедолагу уже было бесполезно, да  и поживиться красноперым было уже нечем. Сосед к тому времени все пропил. Соседи с радостью начали занимать освободившееся метры, таскать свою мебель, не дожидаясь, когда увезут беднягу. Запомнил я его лишь по прощальной фразе, когда за ним приехали. Помню, как тот с презрением посмотрел на своих бывших соседей по коммунальному подвалу радостно снующих по его комнате и сказал.
    - Никогда не радуйтесь чужому горю, ибо она с радостью откликнется на вашу радость. Конечно, я по молодости ничего не понял, но вот почему-то  запомнил.
   Нам говорили, что мы вступили в борьбу со злом, кругом враги империалисты всего мира и затаившиеся паразиты вокруг нас. Предстоит борьба не на жизнь, а насмерть! - Мне казалось, что мы уже эту борьбу выиграли, даже не нужно определяться на какой мы стороне. Я был с утробы, убежденным ненавистником режима большевиков, только никогда и не с кем не обсуждал эту тему и даже не думал о ней. Да и как можно было залупаться на власть, серпастую и молоткастую, они даже Фаберже по яйцам прошлась, легко и без всякого почтения, а я кто?
    Что же касается моих родителей, не успел я оторваться от мамкиной сиськи, ее, вместе с папашей, унесло как банный лист с сука. Это так образно, наш сосед татарин мне объяснил, поведение моих родителей. Это уже когда я подрос и соображать начал. В тот день, меня мамка, да простит ее душу, подсунула меня к своей лучшей подруге, сказала на пару часов и с пролетарским приветом. И, знаете, что я вам скажу? – мне повезло, лучше уж воспитываться без мамки с папкой, если они такие… ну, это сами понимаете…
       Записать меня повторно, было негде. Да кто запишет, мамки с папкой к тому времени, как ветром сдуло. Когда я чуть подрос, мне и написали, примерную дату и год рождения. Май, пятница, 13 числа год, 19 или, 21. Уже когда я получал паспорт, записали, год рождения, - двадцатый, грамотная хрычовка оказалась, выбрала серединку. А это уж было точно, не правильная дата, - там же было точно записано,  или 19 или 21…  - Так почему не выбрать одну из двух?  Почему в мае, 13го? Мало горя родился, так еще, чтоб я всю жизнь маялся? 
   С приемной теткой повезло, женщина оказалась ответственная, хоть и не еврейка, но практичная, не стала меня сдавать в детский дом или еще какой приют. Жил не бог весь как, но и не хуже всех. Тем более я был принят не с пустыми руками, к девятиметровой площади приемной мамки добавились почти двенадцать метров площади комнаты занимаемой моими родителями. Практичная женщина тут же снесла фанерную перегородку, получилась вполне приличная комната с двумя окнами. Только окна были на метр ниже проезжей части, мы как бы находились под землей, со всех сторон облицованной грязным кирпичом, а сверху лежала решетка, чтоб никто не провалился и не ввалился в нашу квартиру в окно. Днем в комнате всегда был полумрак, зато не нужно было все время жечь свет или свечи. Приемная тетка мамкой себя звать запретила зато, что пригрела и выкормила - спасибо.
   Чтоб вам стало ясно, о чем пойдет далее пойдет речь, вернемся немного назад, начну свою историю с самого начала. – А, началась все, в тот самый несчастный день, моего рождения. Что сказать? Хоть и не очень комфортно мне было сидеть в мамкином пузе, она женщина пьющая, курящая, жрала все подряд, да и подпускала мужиков, подозреваю, не только моего папку, чуть ли не до самого последнего дня. Я вот что вам скажу, удовольствия не получал. Какое к черту удовольствие, когда тебе пол ночи в морду этим самым тычут…
      Еще помню, что  я никак не хотел появиться на свет, находясь в животе, понял, что будущая судьба мне ничего хорошего не сулит, вылезу, еще хуже будет. Предвидя страшную и тяжелую жизнь, тянул до последнего. Пришло время, а я ни за что не  хотел появляться на свет. Два последних дня несчастная женщина пыталась выпихнуть меня со своего огромного живота, я же отчаянно сопротивлялся. Когда врачи пришли к выводу, что нужно сделать кесарево сечение, а лучше тащить. Сами понимаете кругом война, разруха с медикаментами дело обстояло плохо, вернее никак. Раны смывали и протирали самогоном, а вместо анестезии, тот же самогон заливали в горло несчастного на операционном столе. Больше всего, мне не нравилось, что кто-то, все время, заглядывал на меня из-под мамкиных ног, больно ударял по макушке  какой-то железякой.  Врач, страшила, дурно пах, с не бритым лицом,  прокуренными желтыми зубами, отвратительно дыша, все глядел долго, пристально, все старался понять, почему я не вылезаю.
  - Не понимаю, плод сидит правильно, - что происходит? Возмущаясь за мое поведение, больно щелкал меня по макушке.
   - Не щипцами же его вытаскивать? Кесарево, делать не решились, давно кончились лекарства, йод и нити. Пока врач совещался, не зная какое принять решение, я тоже соображал, - что блин делать? Врач еще раз заглянул в место откуда я должен был вылезти, дыхнул на меня зловонным духом, водочным перегаром, махоркой, смешанной с тухлой селедкой, что я чуть не задохнулся. Просунул два пальца, попытался меня вытащить. Наконец понял, что не выходит, сурово глядел, мне даже показалось - зло, наконец, произнес, словно приговор.
   - Нужно тянуть, иначе роженица может умереть. Жалко ребенка, можем головку искалечить, да и выживет ли он после этого, зацепится больше не за что, - щипцы…
    Лишь, после того как я услышал страшное решение врача,  мне стало жалко несчастную, как ни как это моя будущая мать. Да и самому, при помощи щипцов, вылазить не хотелось, страшно, да и больно ведь будет, чего глядишь морду всю искромсают, что с них станет - изверги. Хоть я еще не видел себя в зеркало, но мог представить по своим родителям, что красавцем и так не выгляжу. А вот сейчас я подумал, знать бы раньше, как жизнь сложится, уж лучше быть круглым сиротой, или умер бы от щипцов, прости меня за грешные слова и заодно, мамкину и папашки,  души их грешные...
   Так вот, после слов врача, только дошел до меня смысл страшного решения, почти самостоятельно, стал вылазить на свет божий, но жить все равно не хотел. Перед самым появлением, набрал в рот воздух впервые, осознанно, пошел на самоубийство, попытался задохнуться. Увы, моей заветной мечте не было суждено сбыться. Страшный врач, больше похожий на поношенное пугало, в грязном белом халате с пятнами старой и свежей крови, одной рукой схватил меня за ноги другой, стал беспощадно бить по моей попке. Изверг больно шлепал по попе, что я от беспомощности, боли и унижения, был вынужден закричать. Я так кричал, что с улицы не стало слышно пьяниц, горланивших в соседней корчме. Все боялись урезонить спивающихся и законченных алкоголиков, ведь они были славными бойцами Красной Армии. Бывшие и ныне, славные бойцы Красной Армии, каждый день, с самого утра до поздней ночи отмечали победу над врагами Революции. Я так орал что, из нового дома культуры, покрашенного в красный цвет, когда-то, бывшей городской синагоги, через дорогу, нельзя было услышать матюгальник, который с самого утра передавал, марши и сводки с трудовых фронтов, героических подвигов большевиков. Во время особо значимых передач, как правило маршей и революционных песен радио, стоящее на обратной стороне больницы, на некоторое время заглушало ругань и пение пьяниц. Как вы знаете, у каждой медали есть обратная сторона, мат и ругань для детского уха не предназначено. Радио, заглушая мат в то же самое время, подрывало слух будущих строителей социализма...
   И, тут до меня дошло, - большевики, другими словами, мразь, быдло и бандиты,  окончательно победили, другими словами мать их…ё и их  и, так далее…
   От этого, мне становилось тоскливо, хотелось плакать, еще больше хотелось умереть.  Когда я устал от крика и наконец замолк, с горечью подумал, - а ведь придется жить в несчастной стране, строить мало пригодное для нормальной жизни, социалистическое, не дай Бог дожить до светлых дней, в коммунистическом обществе, лагере строгого режима, для всех народов, огромной стране абсурда на одной шестой пространстве всей земли.
   Через день, чуть очухавшись от обид и унижений я прикинул - старое здание больницы находится как раз в середине, между, домом культуры, Обкомом и НКВД. Мыслить стратегически мне досталось от румына, что с турками воевал то ли в семнадцатом, то ли в восемнадцатом веке. Это я был тем румыном в другой жизни. И, пока меня несли в детскую, краем глаз заметил, что Обкомом партии, где находилась городская власть и НКВД, кто эту власть подкреплял силовыми методами, отлично простреливается из окон больницы. Больница, до революции была домом скорби, старинное строение почти метровыми стенами, узкими окнами,  отлично подходила для круговой обороны. Вот я и прикинул, здорово бы  сюда поставить по паре станковых пулеметов, на каждую сторону, еще, два три на крыше и лупить по большевицким гадам, заседающим в НКВД и митингующим в новом Доме Культуры, рядом с которым находился Обком партии нашего городка. Отличный сектор обстрела, мощные стены больницы надолго могли стать надежной защитой. Я даже улыбнулся от удачной мысли, вот было бы здорово, пострелял бы гадов может, мир стал хоть чуточку чище. В ту ночь со светлой мыслью впервые заснул без рева, хоть и воняло кругом, было холодно как в морге. Мне много довелось прожить жизней, не понаслышке знаю, что такое месть, но еще никогда кровавая мысль меня так не согревала, до самого утра крепко спал и, как мне показалось, даже улыбался.
   Тогда еще не знал, что людям свойственно быть лучше, несмотря на уготовленную судьбу. Даже в такой стране, когда лучшие ее представители кто погиб, кто сбежал, кто сидел без причины и пользы для новой власти, а всякое дерьмо прижилось. Мало того, чем дрянь была наиболее подлая, тем выше взбиралась к вершине власти. Но, откуда-то я знал, что однажды придет день, когда дети начнут стыдиться и проклянут своих отцов, скорее всего я был и остался до сего дня наивным. Мне просто хотелось верить, что придет день, как дождь смывает грязь с асфальта, отмывает листочки с дерева, освежает воздух, придет светлый день, когда вся гадость и порочность жизни смоет волна очищения от зловония и смрада. Я и тогда понимал, что одной жизни, не хватит, забегая вперед, живя в другой - понял, как же я ошибался. Это я насчет людей…
   Наконец, меня решили подмыть и тут, какая-то тетка больно схватила меня за письку и начала как полоумная орать.
  - Люди добрые, вы тильки подывытесь, шо за гарная бульба! -  Жирная тетка, пунцовая от возбуждения, больно хватала меня за писюн. Как припадочная, качалась всем телом, от возбуждения хлопала себя по жирным щекам - ой, мамоньки, в жизни ничёго такого не бачила…
    Почему она назвала мой писюн красивой картошкой, я тогда так и не понял, ее слова стали доходить до меня гораздо позже. Она так причитала, и все хваталась за него, что я чуть не кончил.  Вернее, я хотел сказать, что я кончил молчать и  начал опять кричать. И, вот тут я сделал первое открытие в своей жизни, - чтоб меня оставили в покое, нужно громко кричать, не важно, со слезами или без, понарошку или правдиво, главное, чтоб было громко. Мир, в котором я появился, глух до чужой боли, людям не слышны крики отчаяния и боль. Этим существам, назвать их людьми было уже нельзя, неведомы чьи-то беды и проблемы. А если и слышат крик и мольбу о помощи, их он просто раздражает. Все кто рядом и кто обязан что-то сделать, старались, как можно быстрее бросить несчастного, орущего благим матом, делая вид, что не слышат или их и вовсе здесь не было. С постными, недоуменными лицами спешили заняться более приятными делами. В принципе мне их не было причин осуждать, каждый, наверное, думал, если я не могу помочь, так какого… - Другие, кто был обязан по долгу службы или по иным причинам, не торопился, разве это возможно, успеть помочь всем? В мире практически каждому нужна помощь – а кто мне помог? Это был мой первый вывод - мир, в котором я родился, глух до чужих страданий и боли, он сам болен и требует, по меньшей мере, тщательного стационарного лечения. Страна, в которой мне посчастливилось родиться, отменила бога и все его законы, которые и в других странах не шибко исполняли. Так на что было, наедятся нам в грехе рожденным? Я быстро усвоил эту премудрость и если что, сразу орал.
   С огорчением думал, как это же угораздило меня, не вовремя родится? Пришло новое время, люди поняли, что лучше всего, самому сделать кому-то пакость, не ждать, а то ее сможет сделать другой, не кому нибудь, а лично тебе. А  еще лучше, куда-то спрятаться, не видеть и не слышать ничего, быть от всего подальше, а если что, всегда иметь под рукой бумагу, перо и чернила. Только спрятаться стало негде, новая власть преследовала людей везде и всегда. Кроме водки и самогона, для вдохновения, у народа, ничего не осталось, в свободное время, некоторые, получали низменное удовольствие, после чего появлялись дети. Скорее всего, одним из таких, нечаянных плодов, оказался и я. - Что сказать? – Не рад…
   С первой минуты моего появления на белый свет мне все не нравилось, воздух, пропахший лекарствами, тухлым, зловонным запахом испорченной канализации, грязные и серые стены, противные лица людей, дышащих на меня перегаром и луком, смешанной с запахом селедки, чесноком и гнилыми зубами. Жалкие, дурно пахнущие люди, в каких-то непонятных одеждах, больше подходящих для пугал, делали мне страшные рожи и козу, наверное, считали, что мне нравится видеть эту погань. Им и в самом деле казалось, что это должно быть очень смешно. Незнакомые дядьки и тетки, своими пропитыми и прогнившими мозгами считали, что их мерзкие лица, детишек забавляет.  Мне лишь хотелось в них плюнуть, а лучше, въехать ногой со всей силы, но я был для этого слишком мал да еще спеленован в грубое сукно как египетская мумия. До сих пор я так и не понял, почему детей так крепко связывают. Меня так туго спеленовали, что не мог шевельнуться. Неужели новорожденный должен быть накрепко обмотан грубым полотном, будто сумасшедший в психбольнице или буйно-припадочный, представляющий опасность для окружающих. Мне было тесно и плохо, да и мокро, со слезами в глазах, обиженно  смотрел на проходящих мимо теток и дядек, останавливающихся, гладящих на меня, паразитов, душили слезы, обида на окружающий мир, не хотелось видеть противных людей, я все время кричал и хотел только одного – как можно быстрей умереть.
   Наконец, меня привезли домой. Уж лучше бы оставили в обшарпанной больнице, и почему я не заболел? Квартира, в которой предстояло меня вырастить, была погребом, у господ бояр, которые до революции,  жили наверху. Погреб, разделенный на четыре секции, по типу коммуналка, кроме нас, жили еще три семьи.  Теперь, место господ и кто не был убит и жил в Париже, заняло новое руководство. Партийное руководство нашего городка, осваивали апартаменты и манеры господ живших когда-то наверху, в погребе, вместо мешков с картошкой и крыс, жили мы, пролетарии, мать нашу.
   Самый главный сюрприз меня ожидал на восьмой день. Мало мне было горя, что я родился, оказалось, что я еще родился в среде евреев. Неужели я не мог родиться кем нибудь другим? Я вот о чем подумал, из столько миллиардов разных народов и нужно же было мне угодить, именно в число такого малочисленного и проклинаемого всеми народа. Мало того, среди них, нашлись и такие, алкаши как моя мамка и папка. До сих пор непонятно, откуда могли появиться такие сволочи в среде евреев?
   Когда меня впервые выносили на прогулку, все сразу обращали внимание, словно увидели приведение или мартышку.
    – Ты бачишь, дывысь, ну… - Не будэшь добрэ исты, - такий станешь? Я еще  слова сказать не мог, а мной уже пугали детей. - Ну ладно, евреи так евреи, но почему я родился у пьющих? Ведь пьющих евреев, гораздо меньше, чем у не пьющих русских? – Господи,  за что? И,  это надо же  за что меня так  угораздило?
   На восьмой день мне обрезали кончик плоти и, как говорят евреи, своей крайней плотью я заплатил за вход в славное племя иудеев. Мне было плевать на это племя, и не только, мне было плевать на все оставшиеся, потому как мне было больно, я опять хотел умереть и  весь день истошно кричал.
  Когда я стал чуть старше, так и не прекратил попытки умереть. Я помню  все, что можно было пихнуть в рот и всунуть куда нибудь, я тут же хватал, пихал и глотал. Глотал монеты, булавки, кнопки и пуговицы, засовывал фасоль в нос, однажды попытался засунуть в рот ножницы, но не успел. Тогда это была ценная и дорогая вещь, приемная мать – тетка, увидела и отняла, я опять поднял вой, но мне это не помогло. После каждой попытки суицида, мне делали клизму, и я опять истошно кричал. Когда у меня появились зубы, (к этому времени мой мамка и папка были уже далеко),  я все подряд грыз и кусал.  Особенно доставалось креслам, табуреткам, разным  папам, (от не родной мамы), особенно  коту - Контрику. Моя приемная мама – та самая тетка, соседка, живущая в подвале, рядом с нами,  взявшая когда-то меня у моей мамы приглядеть за мной, за сорок копеек в день, часто заводила новых пап. Мои то, сбежали, осталась комната в двенадцать квадратов, получилось совсем недурно, - почти двадцать метров на троих, не считая гостя. Я не успевал запоминать бесчисленных пап, они так часто менялись, а мне было все равно, при случае, я их тоже кусал. Некоторые смеялись, и гладили меня по голове, давали сладкую конфетку, тогда, мне становилось стыдно другие, больно щипали или давали по шее, и тогда я опять кричал. Больше всего доставалось пушистому коту, Контрику. Я хватал кота за хвост, валился на него и кусал. Он орал, фыркал и убегал, все удивлялись, как это здоровенный кот ни разу меня не поцарапал. Стоял посреди комнаты с набитым ртом от линяющей шерсти кота и победно поглядывал на свидетелей своей победы. Сплевывал шерсть со рта, издавал победный клич и вновь гонялся за бедным котом. Одно время я пытался кусать старшего брата, родного сына моей не родной матери, но он надавал мне больно по шее, и я опять орал.
   В школе я учился плохо, меня кое-как переводили из класса в класс, учителя считали, что я дефективный. Говорили, правда шепотом, - здоровье есть, ума не надо такой, в стране пролетариев не пропадет…
  Больше всех удивлялась математичка.
  - Еврей, и такой тупой - нонсенс. Она так эффектно в нос, произносила это слово, что я его запомнил и очень скоро в любом случае к месту и не к месту с умным видом, глубокомысленно произносил – НОНСЕНС. Иногда, срабатывало, незнакомым людям я казался умным. Они говорили между собой, - смотри какой малец, соображалка  работает, далеко пойдет… - Мне нравилось, чужая похвала, я был горд и счастлив…
  Если говорить откровенно, несмотря на внешнее уродство, уродом я себя вовсе не считал и никогда не стыдился своей фигуры и физиономии. Да, не красавец, ну и что, ведь не больной какой и не припадочный, слава богу. Впрочем, многие женщины, это когда я был в возрасте жеребца, вовсе не считали, что я уродлив. Что касается ума, то и тут нельзя сказать однозначно. Учился и не плохо, всему, что мне нравилось, да и с юмором, правда, не всем нравилось, было в порядке. Однажды, проверяющие пришли в наш класс, с проверкой знания языка и успеваемости. Уже и не помню, с чего началось, нам задавали загадки, наверное, хотели, проверить нашу сообразительность. Меня и Саньку Слона посадили в самый конец класса, наверное, не хотели нашим видом травмировать проверяющих. Обычно мы сидим на первой парте, только в разных местах, чтоб не шалили. Сидим два урода, Ленька ушами хлопает  я, значит, молчу, так наша училка беременная приказала, чтоб я ни-ни. А они понимаешь, загадки на сообразительность загадывают, такие простые. Наконец не выдержал, сам включился в игру учителей. Потянул руку и, как не странно меня вызвали. Но вместо того чтоб ответить на загадку сам загадал, придумал буквально сходу.
   - Не ворот ни дверей, в темноте сидит еврей! Вдруг тихо так стало, как перед началом бури. Ленька догадался первый и с места вскочил, пальцем в беременную училку тычет.
     - Это Алька Абрамовна! - Вообще-то она Алина Абрамовна, это мы так меж собой ее звали. Представляете что было? Такой ржач начался, даже сама училка, стала смеяться. Проверяющие, тоже ха-ха поймали, директор, даже плакал от смеха и тихонько матерился.
    Первую отличную оценку я получил в десятом классе по химии, перед самыми выпускными экзаменами. Как не странно, в будущем отличная оценка круто изменила мою жизнь, если не сказать больше. Это вообще, отдельная история, а началось с того, что однажды меня наказали.  Сказать по правде, наказывали меня часто, на этот раз за то, что я притаранил и выпустил ворону на уроке. Как всегда, когда не было уборщиц, ловили таких нерадивых учеников как я. Обычно, меня оставляли в наказание убирать класс, на этот раз достался длинный коридор.  Впереди были каникулы, выпускные экзамены. Я совершенно их не боялся, да и не готовился. Пусть бояться кто хорошо учится, кто делает каждый день уроки мне, всегда ставили тройки, лишь бы я сидел тихо, и не устраивал какую нибудь пакость, а главное чтоб не открывал рот.
   Ну, так вот, день был солнечный и жаркий, меня всегда удивляло, когда на улице холодно, батареи в школе, чуть теплые, когда жарко, то до них не притронутся. На этой почве, однажды, мне удалось услышать политическую пропаганду, диалог, вернее диспут, превратившийся в скандал, правда, на этот раз, без привычного в нашем народе мордобоя. Это же понятно, у гегемона образования пшик, слов нормальных явно не хватало, да и соображалки никакой, вот и доказывали руками, подтверждая твердую линию социалистической морали, приоритет силы над разумом.
   Оказывается, наш преподаватель по физике, тоже заметил такой ПАРАДОКС, мне это слово тоже понравилось и, я взял его на вооружение. Так вот, когда физик сделал замечание истопнику, вечно пьяному заслуженному герою гражданской войны, дяде Грише, вот тогда и произошел политический диспут. Надо сказать, что в то утро, вернее, каждое утро для дяди Гриши начинался тяжело. За годы мирного строительства социализма дядя Гриша превратился в обычного алкаша. Еще не полностью отойдя от бодуна, услышав обидную претензию от маленького замухрышки, сделавшему замечание, которое дяде Грише, крайне не понравилось. Скорее всего, ему не понравился не только тон, но и жалкий вид смахивавшего на интеллигента малорослого и худого физика. Дядя Гриша, хоть и в возрасте, больной алкоголизмом, мужик здоровый, схватил хилого Абрама Наумовича за грудки, легко оторвал от земли. Было смешно видеть, как у Абрама Наумовича болтались в воздухе худые ноги в галошах на истоптанных туфлях. Абрама, беспомощно болтались, а дядя Гриша, попрежнему держал физика над полом, прижав спиной к стене, тяжело дышал на него перегаром, а мы с надеждой и жалостью думали, - прибьет. С одной стороны было жаль, физик то ничего, с другой стороны, было бы здорово, когда еще найдут нового, физика? - учеба надоела до чертиков…
    Пока, мы с интересом ждали скорой расправы, но дядя Гриша, вместо того чтоб уничтожить интеллигента, стал его спрашивать, вернее, допрашивать с пристрастием.
  – Ты где сука жидовская был, когда я белогвардейцев кончал? Били вас сук, душили, видать мало. Даже мы поняли, Абрам не мог быть белогвардейцем, да и интеллигентом, ведь интеллигент, совсем не означает его сносный вид, отдалено похожий на настоящего барина или ученого. Поэтому кого и вас осталось,  не ясно. Физик, еще недавно работал в шинке официантом, бегал с салфеткой по корчме, приносил водки и закуски. После победы Советской власти, мать ее, а так, как Абрам был грамотный, до революции почти, окончил гимназию, по направлению ГПУ, стал преподавать физику. Человек он был честный, что не знал, говорил сам.
   – Завтра пороюсь в учебниках,  посмотрим, как эту задачку решить.
  Пацаны уважали Абрама, он никогда не ставил единицы, двойки, тоже редко, учил нас помаленьку, да и сам учился.
   Между тем, дядя Гриша, так и не стал бить физика, лишь пару раз тряхнул и долго крыл матом. Чуть позже, с большими орфографическими ошибками написал на него заявление - куда надо. Дядю Гришу, в конце концов, за пьянку уволили, в самый разгар морозов. Он паразит, чуть школу не заморозил, а Абрама Наумовича, прямо с урока, через месяц увезли. Суровые люди, с протокольными физиономиями, в жестких кожаных плащах с револьверами за поясом, увели нашего физика, прямо с урока, с тех пор мы его больше не видели. Чуть позже узнали, что наш Абрам, был одним из главных организаторов покушения на товарища Сталина. Щуплый, худой, ни бэ не мэ, кто мог на него такое подумать? Все сокрушались, - это надо же, вот гад, так маскироваться…
    После ареста физика и бурного собрания в школе, преподаватели, делали друг другу страшные глаза, с опаской посматривали по сторонам. После этого случая, я стал замечать, как учителя друг за другом наблюдают, а иногда, что-то записывают в свои маленькие тетради, после чего, как настоящие шпионы, прячут их, в штанах и портфелях. Это было время поголовного стукачества. Не ты настучишь, так тебя стукнут. Хорошо хоть я в то время еще был совсем молод и слава КПСС, соображалки хватало никаких политических тем и диспутов.
    Я немного отвлекся итак, я был наказан, в школе было жарко, я снял рубаху и брюки, чтоб не испачкаться и уже привычно сноровисто стал драить полы. Когда я почти вымыл пол, перешел в наш класс, вошла старший преподаватель. Мария Николаевна. Она была очень строгая учительница с железным характером мужика, обладала непотопляемой коммунистической логикой. Когда она спорила, всегда переводила любую тему в политический РАКРУС, я и это слово взял в свой арсенал. Говорили, что она, я правда не видел, но сейчас не сомневаюсь, могла голой ладонью забить гвоздь. Не женщина кремень, одним словом - конь в юбке. Когда она шла по коридору, можно было безошибочно определить, что идет Мария Николаевна и никто другой. Говорят,  ее даже побаивался сам директор, тоже фронтовик, правильный мужик справедливый, хоть и не в меру суров. Был за ним, правда, один грех, был он большой любитель выпить, а после от настроения, кое-кому показать кузькину мать. Иногда, он напивался до степени невменяемости, мог уснуть в своем кабинете, храпеть на всю школу. Но, чаще всего ему представлялось, что кругом враги и белогвардейцы. Было смешно, когда он уже не мог стоять на ногах,  грузным телом мог свалить помогающего ему учителя, добраться до учительской. Иногда, мог свалить и двоих, свои сто с гаком килограмм пролетарского веса нес гордо и если оказывал сопротивление, приходилось брать на подмогу, самых сильных учеников школы. Запой списывали на контузию, полученную с врагами революции. Иногда, когда ему мерещились враги и измена, было страшно. Директор, хватался за стул и колотил им по обшарпанным стенам школьного коридора. Расправившись со стулом, уцелевшей ножкой, с грохотом носился по коридору, словно шашкой рубил все, что подвернется под руку. Никто не мог его успокоить, кроме Марии Николаевны. Она, бесстрашно появлялась перед ним, с явной усмешкой спрашивала.
    – Ну, сколько братец на этот раз беляков порубал? Бывшая фронтовичка, герой гражданской войны, чекистка, ничего не боялась. Уже не первой свежести, конь в юбке, твердой походкой топала по коридору, лихо курила махорку, с шиком заламывая кончик самокрутки, могла пускать красивые колечки. Когда у нее было настроение, в большую перемену сидела на подоконнике, окруженная любимыми учениками, и жополизами, здорово пускала колечки в открытую форточку. Да так, что одно входило в другое. Как правило, около форточки сидели и стояли ее любимые ученики, заворожено смотрели на магические манипуляции Марии Николаевны. Наверное, считала, что таким образом нарабатывает авторитет. Скорее всего, она была права, ей подражали, пацаны и девчата, тырили у родных папиросы, сигареты и экспериментировали в школьном туалете. Она не верила, что курить вредно, говорила пацанам, что им рано, не потому, что вредно для здоровья, а так как на сигареты нужно заработать, курить чужие - западло. У нее был не только мужской характер, но и как у мужиков росли усики, такая тоненькая полосочка, твердая щетинка под носом. Почти на самом лбу была здоровенная родинка, с торчащими во все стороны короткими и жесткими волосиками. Родинка в центре лба, почти как у индуски, только выглядела она совсем не по индуски и вовсе не женственно. Ее бы приодеть соответственно, по образу ее можно было представить божка из дикого племени, тамбу-ламбу, одним словом - не богиня. Здоровенная, не красивая ширококостная, широкозадая бабища, далеко за тридцать, с полным комплектом мужских качеств, под семь пудов  -  бой баба, мужичка, да и только… 
  - Не подумайте, что я преувеличиваю, все верно, да не любил ее и, есть за что…
    Когда она вошла, я приподнялся, и все мое хозяйство в трусах вывалилось наружу. Вначале я не понял, на что она так внимательно смотрит. Когда понял, мне стало за нее стыдно, и я покраснел. Она, казалось, слишком долго и молча смотрела на мое хозяйство, ничего не сказала, лишь показала мне указательным пальцем, чтоб я следовал за ней. Я хотел взять рубашку и штаны, но она мне не позволила. Мы пришли в учительскую, к этому времени, все учителя разошлись, в учительской комнате никого не было. В тот день, во всей  в школе никого не было, даже сторожа.
     И тут началось. В тот солнечный день четыре раза, почти подряд я потерял невинность. Пошатываясь, как пьяный шел из школы домой, мне было стыдно и тошно, я даже несколько раз вырвал. Мне казалось, что от меня невыносимо воняет. Зловонный запах от моего тела и одежды, преследовал меня всю дорогу. Пока дошел до дому, вырывал все, что съел за день и то, что ел два дня назад, рвать было нечего, но меня все равно тошнило и рвало. Я не хотел идти домой, мне было тошно, вновь хотелось умереть. Давно наступила ночь, я медленно плелся, от дерева к дереву, все пытался вырвать, сплевывая липкую слюну, с остервенением тер лицо, грудь и шею, болели все бока, как будто я побывал под трактором,  как огонь горел конец,  а больше всего, болели бедра и задница. Старая сволочь разложила меня прямо на пол, так остервенело и визгом на мне скакала, наверное, вспомнила как в молодости на боевом коне рубила головы офицерам, белогвардейцам. Перед лицом возникала противная рожа, с толстого носа падали капли пота на мою грудь. Я думал, что эта сволочь переломает все мои кости, раздавит мне задницу. У самого дома я обмылся у колонки. Вода не помогла, от меня попрежнему воняло. Содрогаясь от собственной вони, я новь лез в кусты и рвал до желчи. Придя домой, побежал под душ, на мое счастье дали воду, я долго стоял в душевой, кусочком хозяйственного мыла растирал тело, совершенно не чувствовал ледяной воды.
   Потом, меня взяли в Армию. На приемной комиссии, когда увидели в аттестате зрелости, что у меня по всем предметом тройки, а по химии пять, меня тут же  зачислили  в химические войска.
    Время тянулась медленно, служба была тяжелая, нас гоняли по полигону, чаще всего в противогазах, так надоела зубрежка уставов, караульная служба, плохая еда, я вновь вспомнил, что когда-то хотел умереть. В столовке, показывая на совершенно не съедобную бурду, под названием каша и щи, наш сержант как-то сказал, что на нас испытывают отравляющие вещества. В конце концов, дошутился, и его увели кое-куда, оттуда он уже не вернулся. Время было предвоенное, все знали, что война скоро, но верили товарищу Сталину о непобедимости нашей Красной Армии и совершенно не боялись немцев. Мы готовились к быстрой, победоносной войне, были готовы победить врага в его собственном логове, распространять идеи коммунизма по всему миру.
   Когда же я понял, что если ничего не изменится, когда война неизвестно, без нее, совсем худо, кормежка никуда, занятия и беготня в противогазах, караульная служба, становилось тоскливо и тошно. Пару раз я брал винтовку, примеривался, представлял, как пульну в себя. Все чаще думал, как же изменить тяжелое положение.
   Идея пришла не внезапно, как-то в бане, сержант, показывая на мое хозяйство, сказал.
 - Ты паря наверное дурак, такой прибор и без какой пользы…
    Меня вдруг осенило - а что если применить традиционный метод, на рыбалке это называется ловить на живца, кто знает, может, и не придется пульнуть в себя… - Если честно, с годами все больше не хотелось, наверное, привык. Как решил, так и поступил, при первом удобном случае, вызвался заняться мелким ремонтом  и уборкой в офицерском общежитии. Стояла холодная осень, топили исправно я, типа не заметил, как вывалилось хозяйство и давай драить полы в офицерском общежитии.
   Сработало. Первая кто у меня заметила, была не молодая Степанида Андреевна, жена зам по политической части полка. Она попросила меня передвинуть мебель, сама стала помогать, ну и сами понимаете…
   В наряды, попрежнему приходилось ходить, но намного реже, улучшился паек. Степанида Андреевна, прежде чем заняться мной, ставила миску наваристого борща, с мясом или котлетами с картошкой. Наверное, считала, что хлебать наваристые щи с солидным шматком мяса, гораздо важней для солдата.   Ну а потом – что сказать, женщина была довольна. Какое-то время пыталась меня использовать лично, сами понимаете, женские недомогания, то да се, да и как такое шило как у меня, в мешке утаить?
    Через месяц меня полностью прикомандировали к общежитию, отменили все наряды, и я сразу после развода шел к месту работы. Чем я там занимался, работой назвать было трудно, находчивые жены офицеров, чуть ли не в самый разгар зимы затеяли генеральный ремонт квартир. Женщины старались, кормили, как и следовало ценного производителя иногда, я даже обедал с настоящей водкой. Несмотря на достаточно плотный график и плотный режим, за первый месяц поправился на четыре кило. Я был очень горд, все дамы в полку говорили, что у меня самый большой и крепкий, даже у капитана Думбадзе, второй год, окучивающий офицерское общежитие, куда меньше, а в последнее время вовсе не живой… 
  Работа в общежитии продвигалась медленно, главное, как выражалась интеллигентная Марья Петровна, - было соблюсти качество. С коридора мы стали красить в каждой из квартир. Жены офицеров, чтоб я не терял попусту время на побелку и покраску, к моему приходу начинали разводить краски, не спеша, конопатить стены, белить и красить. Комнат в общежитии было двадцать. Мне предлагали помощника, но женщины его выгоняли, говорили своим мужьям, что я лучший специалист, а других им не надо. Офицеры меня не ревновали к женам, по их мнению я был полный урод, за свою честь и достоинство были спокойны. Тем более, все женщины на перебой, меня хвалили, мол, работаю на совесть, непокладая рук. Кстати, что такое непокладая рук и как можно непокладая работать, я так толком так и не понял.
  Как по мановению доброго волшебника в семьях наступил покой и порядок. Офицеры хоть и пили попрежнему, но жены на удивление их не ругали, спокойно укладывали спать и на утро, словно сговорившись, никаких упреков, мир и покой правил в общежитии номер два, Краснознаменного полка имени Ворошилова.
   Весь конец осени и всю зиму мы делали ремонт во всех квартирах. Однажды, я ради шутки придирался, говорю, мол, не аккуратно побелен угол, краской карниз замазали… - Вы бы видели, как на спортачившую налетали ее подружки, глядишь, через минуту полный порядок. Тут я понял, женщин, не только ублажать нужно, а еще и по строгости спрашивать. Спрашивать нужно не со зла, а за дело, без грубости, одним словом по справедливости. Вот так приходит житейская мудрость, по глазам понял, дамы стали уважать, не только как ё, но и как мужика…
   К обеду я принимал работу, а до обеда ублажал двоих, а иногда и трех, согласно заранее оговоренного списка очередности. Сказать откровенно, мне это дело понравилось. Чтоб протянуть ремонт, вновь перебеливали некоторые комнаты, на вопросы мужей, женщины говорили, что главное не только качество, но и эстетика. Что сказать, интересное слово – ЭСТЕТИКА, к этому времени я стал неплохо изъяснятся, по морде не скажешь, а на слух – почти интеллигент, так то. Это было обоюдная школа, несмотря на не выполнение одного из главных требований бога, грех плотский, я поднимался духовно. За пол года каждая женщина, приобрела отличный навык в побелке, шпаклевке и покраске. Если что, могли спокойно идти на стройку, и трудится во славу КПСС. Что такое камасутра конечно, еще не знали. Лишь через много лет, уже будучи дедом, как-то посмотрел, чем увлекается внук, глянул в книжонку, что сказать? -  ничего нового…
   Как мы не тянули, работа была окончена. Жаль было уходить, зима и пару месяцев весны пролетела незаметно, как не старались растянуть удовольствие, всему хорошему приходит конец. По окончании ремонта, сам командир полка, с женой, пришел посмотреть на мою работу, все охали и ахали. Жена командира полка так сокрушалась,  жалела, что у них только недавно сделали ремонт и все покрасили. Маленькая такая, пухленькая, совсем не старая, все гладила меня по руке, ласково заглядывала в глаза и протяжно говорила.
   - Все братец, на следующий год, ты у нас сделаешь,  бо-ль-шой ремонт, а на следующей неделе зайди дружок, я вижу, ты большой специалист, художник, посоветуешь, какие купить шторы на окна. Уже командирским голосом продолжила.
   - Скажи своему старшине, чтоб он мне позвонил, я сама ему скажу, когда буду свободна. Она сладко улыбалась, по-видимому, девочки уже отрекомендовали…
    Я стоял, потупив чуть голову, от смущения краснел. Через неделю, сразу, после того как я пять часов подряд обстоятельно, с небольшими перерывами советовал командирше, какие цвета подойдут в ее большой квартире, пришел приказ, откомандировать меня на работу в штаб дивизии. Там нужно было покрасить красный уголок и кинотеатр…
    Отпустили меня не сразу, я немного приболел, непосредственное участие в моем выздоровлении приняла командирша полка. Каждый день я приходил на специальные процедуры, а когда полковник был откомандирован на три дня в штаб округа, то командирша уже неотлучно, уже амбулаторным способом ставила меня на ноги.  В штаб дивизии я прибыл звенящим, как колокольчик, что сказать, командирша всю жизнь не имела, что хотела. Дорвалась, как говорится, а кроме нее приходилось наведываться в общежитие, там тоже свое отпускать не хотели…
  Политрук, когда я прибыл к нему как осенний лист, посмотрел на меня жалостливо, но по глазам понял, все в порядке. Сам, наверное, ходок, приказал нарисовать в кинотеатре, облака, как и в коридоре в офицерском общежитии, добавить к ним звезды и все планеты солнечной системы. Облака в общежитии, рисовала Нона Михайловна, самая образованная женщина, из третьей квартиры, жена капитана Завьялова. Кроме добротного тела, ее таланты были неиссякаемые, она лучше всех пела и танцевала, играла на пианино, была на редкость разнообразна в постели, к тому же художница, мать ее. Угораздило же ее разрисовать коридор в облака и звезды, а мне теперь отдуваться.  Представляете? – Я уже не помню, когда в руки кисть брал, вернее, вообще не брал. Как говорили дамы: непокладая рук… - Женщин рядом, никаких не было попал, одним словом…
    Как раз перед осмотром, после того как я выкрасил кинотеатр, в первый раз попал на гауптвахту. Залетел, по глупости, в поселке, поменял на самогон, отравляющий порошок. Вместе с крысами, живущих в подвале, и тараканами в квартирах, старого дома, отравилось еще восемнадцать гражданских лиц. Меня даже хотели судить, тут еще политрук прибежал, весь трясется, я ему такое нарисовал, откровенно говоря, мне самому было страшно. Один умник назвал мое произведение АПОКАЛИПСИС полкового масштаба. Это слово мне тоже понравилось. После такого меня ждал апокалипсис, никак не меньший, в масштабе личной жизни.  Как говорится, если начинаются беды и неприятности, то сыпяться на голову несчастного, не по одному, а все, сразу. Тут началось такое, страшно сказать, ужасом не назовешь, похлестче будет.
   Собрали все мои грехи вместе, да еще, про общежитие слушок прошел,  всегда кому-то завидно. Ближе к лету, в офицерском общежитии появилось шесть детишек, все черненькие, носатиеькие, три мальчика и три девочки и все на одно лицо - папино. Что характерно подруги отстрелялись за десять дней. Братья и сестры, от разных мамок с явным ДОМИНАНТНЫМ, родителем. Это слово я тоже запомнил,  врач в госпитале рассказал, когда мне челюсть вправляли.   Что сказать, с возрастом, морда у меня стала характерная, по-нынешнему – харизматичная физиономия. Что сказать - лицо натурального семита, с ярко выраженными индивидуальными чертами. А именно: - глаза, типичного аида, черные, большие, чуть на выкате, уши, крупные, мохнатые. Нос, явно не короткий, скорее толстый, несколько негроидными чертами, губы пухлые, рот большой, зубы желтые, крупные, лошадиный оскал. За полтора года службы, почти с год хорошего и даже отличного питания, усиленных физиологических упражнений, у меня появился определенный навык, соответственно сформировалась фигура, здоровенного, такого, рака или краба, производителя, про прибор, знаете. Одним словом, набор, ярко выраженных дефектов, с одним достоинством, которое могло не только испортить жизнь, вовсе  ее лишить. А тут еще, сами понимаете, все летело кубарем. С одной стороны особист, все пытается мне впаять вредительство и закрыть на лет десять. С другой стороны, разъяренный политрук дивизии, за мое художество, с третьей, опозоренные папаши плюс, другие счастливые офицеры, с поруганной честью, кому повезло, что их бабы не залетели. Говорят, что лишь один командир полка был доволен, жена у него забеременела, к тому времени второй месяц пошел. Детей у них не было, все мечтали, да бес попутал я, то есть… - Поговаривают, что он на меня не зол, лишь молится, чтоб ребенок на меня был не очень похож. Хотя, я заметил, что и он немного смахивает на наших соплеменников, по фамилии не определишь, а так, кто знает?
   Если говорить откровенно, больше всех не повезло капитану Романову. Говорят он из рода того самого Романова. Красавец, отлично пел и плясал, идейный партиец и вдруг  становится отцом мордастого урода, представляете? Жена, тоже красавица, хоть и из пролетариев, однако, как говорили местные товарищи, гармонии не получилось. Что сказать, плебейка, хоть и красавица славянского происхождения, легко поменяла красавца мужа на иудея урода. Закрыв глаза на род и достоинства мужа, с большим удовольствием получала скотские ощущения от урода. Это так ротный, не особо уважающий старшего лейтенанта Романова, зам ком. Роты по политчасти, своим коллегам  по ремеслу, таких же ротных по батальону просвещал. Я, конечно, не считал себя полным уродом, но рядом с породистым капитаном Романовым, без натяжек казался всего лишь человекообразным.
   Десять суток ареста подходил к концу, вот тут-то я понял, что если с губы вернусь в родную часть, мне офицеры, как пить дать, не только свой позор смоют моей кровушкой, укоротят, вместе с яйцами. Это так мне старшина, дежурный на губе, по дружбе сказал. Ну, и я от отчаяния, ложку столовую съел, чтоб в госпиталь попасть, а она зараза на второй день, спокойно вышла. Ни у кого никогда такого не было, а у меня вылезла спокойно, даже не почувствовал. Профессор говорил, что скорее я пережил сильнейший СТРЕСС. Это слово я тоже запомнил. А мне кажется я от страха, просто пересра…, нонсенс, одним словом.
   Правда, через пару дней, уже перед самым выходом, немного повезло, - работал на губе, что-то убирал, не заметил, как в каптерку зашел один из пострадавших офицеров. К счастью под рукой ничего тяжелого не было, но и кулака  хватило. Ручка у майора Лиходеева, что кувалда,  мужик под два метра ростом, я его дочкой наградил, почти пять кило. Каково было удивление его блондинке жене, да и самому блондинистому майору родить девочку, богатырского сложения, совершенно иной масти. Он мне за подарок так въехал, увезли в госпиталь, ну об этом я уже говорил.
   Врачи, челюсть вправили, через пару дней готовили выписку. Выписку я ждал как приговора к смертной казни. Смерти, я попрежнему не боялся, страшно неприятно, когда бьют больно, а еще не дай Бог опозорят, покалечат или отрежут, как обещали, а с этим как жить? - Ну, думаю все, капец пришел, амба, одним словом. Но мне вновь повезло, как раз под утро, в день выписки,  началась Великая Отечественная Война. На рассвете наш госпиталь и воинские части бомбили,  когда я вернулся в свой полк, а его на месте не оказалось. Пришлось  искать и драпать уже с другой частью. И тут мне повезло, замполит дивизии из наших, семитов, знал мою историю и прикомандировал к другой части, от греха подальше. Так, что я в свою часть, до самого конца войны так и не попал. Говорят, в  начале сорок второго, наш полк под Харьковом, раздолбали, осталось лишь одно название. Можно было бы сказать, опять повезло, но язык как-то сказать такое не поворачивается.
   Наша дивизия, а с нею полк, в котором я служил, стоял рядом с границей, немцы обошли нас, мы так и не поняли, как так получилось, что уже на третий день оказались в глубоком тылу противника. Что делать? – не сдаваться же, начали потихоньку воевать, пробираться к своим. На мое счастье, политрук в новой части тоже, оказался из евреев, был в курсе моих художеств, когда оказались в тылу, хоть и в окружении, откомандировал меня в штаб округа, от греха подальше. Тем более время наступило лихое, пристрелят, как пить дать и на немцев спишут…
    Пока я до штаба добирался, от части ничего не осталось. Генералы укатили, штаб неизвестно где, остальные осталась на месте не то, взвод, и не полурота. Рядом, полевой госпиталь, человек двести раненых. Из полутора тысячного подразделения штаба, сорок пять бойцов и двенадцать легко раненых. Те, что остались на месте, ждали подкрепление, но так и не дождались…
    Хорошо хоть, что нашелся командир, построил нас, и мы поплелись на восток.   
    Что мне еще стало ясно о войне, так это только когда нас  в пух раздолбали, отступать уже было некуда. Вернее, это мы уже не знали куда, вот тогда мы стали воевать, как следует. Я все думаю, неужели мы так устроены, что начинаем принимать правильные решения, когда уже деваться некуда, почему не сразу? Сидели в кустах, по другую сторону от дороги видели, как немцы, словно в тире, убивали наших солдат, даже предателей, кто бросил оружие и шел сдаваться в плен. Этих не было жалко, мы поняли, что перед нами страшный враг, или мы или они. Еще хуже было, кто был ранен, контужен, не был убит сразу, их оставляли за проволокой, за ночь сотнями умирали от голода, ран и жары. Вот тогда, даже трусы и паникеры, наконец поняли, что чикаться с нами не будут, сами озверели и стали по настоящему колотить врага. Вначале было страшно, умереть мне уже как-то не хотелось, наверное, со мной что-то случилось, страшно было умереть, просто так. Правильно как-то сказал лейтенант.
  - Трус - кто боится признать свой страх! Герой, кто из страха готов совершить героический поступок. Все верно, на войне небыло бесстрашных людей, каждому жить хочется, вот только чтоб сберечь свою жизнь приходилось совершать героические поступки. Вот такой понимаешь - парадокс…
   Через два месяца с боями пришли к своим, сохранив форму и документы, правда оружие было уже все немецкое. Что там говорить, немцы превосходили нас и в стрелковом оружии. Немецкие шмайсеры и пулеметы, оказались отличным оружием. Про тактику и умение вести бой молчу, это пусть наши генералы кумекают. Я про оружие - у нас что? – трехлинейка, образца 1898, и то не у каждого. Через месяц, у меня не было места на прикладе новенького шмайсера, где рисовать очередной крест за убитого немца. Жаль только, что наши командиры не разрешали нам воевать с трофейным оружием. Пока наши автоматы не поспели к концу войны, кто знает, сколько бы еще жизней могли бы спасти…
    Перешли линию фронта, с боем, пришли как боевая часть, сдали немецкое оружие, документы убитых офицеров и карты, вместо благодарности за службу, нас развели по разным комнатам, короткий допрос и для порядка избили. Недели две допрашивали и отправили в штрафной батальон. Что поделаешь, как без проверки, вдруг, мы действительно предатели? Только один Леха не выдержал, начал что-то плести, подписывать ну, его как предателя, грохнули…
  Могли и меня грохнуть, все спрашивали, как это я свою винтовку бросил врагу. А я им по дурости, - а нахрена им это гавно? Били крепко, зло меня взяло, думал совсем кранты, вот я и напоследок говорю майору.
  - Ты, говорю, майор, на мой шмайсер смотрел? – видел, зарубки? - сколько фашистов им кончил? Пока вы тут трусов и предателей выискиваете, лучше сами шли на фронт, фашистов бить. Что бля, своих бить в тылу не так страшно чем быть в окопе под фашистками пулями. Я то думал, все равно кончат, чего бояться, ну и по полной программе с ё, в том же духе, а как разошелся, то без всякого почтения, исключительно матом. Он гад, смотрит на меня, только уже не волком, а так с прищуром, вроде думать начал. А я от обиды и боли в раж вошел.
   - Слышь майор, давай завтра с тобой в атаку пойдем, посмотрим, у кого первым очко сожмется. А еще говорю, - если так дальше пойдет, вам Гитлер по окончании войны крест боевой поставит, за служение великой Германии. Вы то, что так на немца стараетесь, честных людей бьете, героев расстреливаете, может вы и есть настоящие фашисты, может, это вы тут своих солдат изводите во славу своих хозяев. А если по своей природной дурости, так тоже не надейтесь, я-то видел, как немцы предателей кончают, офицеров в первую очередь. Скорее немец вас всех в гроб, б, положит, за то, что вы суки, своих солдат расстреливаете и, так далее. Короче, они меня бьют, а я их матом, пока сознание не потерял.  Повезло, во время допроса зашел замполит. Глянул на мои документы, и говорит майору. Это я уже со слов солдата. – Ты говорит, на его документы смотрел? А по роже не видно? В штаны глядел? Жидов немец в первую очередь расстреливает. Ты бл. не советский офицер – ты поц!
   Не расстреляли, отправили в штрафной батальон. А там, в основном зеки, воры и политические и такие же, как и я, предатели Родины. В отличие от коллег, доходяг, я здоровый, только здорово битый, а они и без побоев, еле ноги волочат, как правило, политические, после сталинских лагерей. Воры, блатные и прочая шушера пытались подмять под себя, только хрен у них вышло. Я чуть оклемался, двоих, вроде нечаянно придушил ночью. Зауважали, только спиной поворачиваться все равно было стремно. Перед боем вручили нам по винтовке, без патрон, что сказать, предатели, между тем, воевали как герои, шли на смерть. Да  и как тут не стать героем, сзади шли наши коммунисты и комсомольцы, с автоматами и пулеметами, так сказать идейная поддержка. Уже перед самым боем, выдали по три патрона, мы мол, что так мало? А они, говорят, со смехом – вам и их не использовать. Все, верно, нами устилали минные поля, нагоняли на фрица страх. Немцы видели оборванных, еле волочащих ноги людей, с презрением относящихся к жизни и, не дай бог нас подпустить на линию обороны, боялись хуже зверей.
  Через две недели, я получил ранение и медаль за героизм, как никак, при свидетеле, майоре НКВД, в рукопашном бою, уложил трех фрицев. А что делать, патрон уже не было, штык нож сломал об первого немца, вот и воспользовался винтовкой как дубиной. После выписки из госпиталя, отправили в нормальную часть. В госпиталь пару раз приезжал майор, все пытался к себе переманить. Им, оказывается такие, нужны, но я так это, культурно отказался, не скажешь же ему, что мне лучше фашистов убивать, чем наших пытать и расстреливать. Хотелось мне ему напоследок х натолкать, что говорить? Партия выковывала подобных сук, чтоб своих пуще врага боялись. Сталин нивелировал трусость и храбрость солдата, нужно было действительно быть храбрым человеком, чтоб оказаться трусом в Красной Армии, зная о неминуемых и суровых последствиях. Люди гибли, бездумно идя в атаку, боясь быть призванным трусом, далее быть избитым, расстрелянным пред строем товарищей и навлечь беды на своих родственников, по счастью оказавшихся в нашем тылу. Для немцев мы казались фанатиками, как огня боялись наших солдат, идущих в атаку с трехлинейкой прошлого века, с тремя патронами, а то и вовсе без оружия, с отточенной саперной лопаткой или штык ножом. Мой дружок по несчастью, капитан Самойлов, разжалованный за то, что роту не повел на минное поле, без огневой поддержки, под шквальный огонь противника, немца насмерть загрыз. Драться не мог, в бою лишился руки и обе ноги прострелянные. Кто о таком напишет? Это разве подвиг?
   Два года  подряд хоть и с боями, но все же драпали от немцев, потом остановились, Волга позади, дальше бежать было не куда. А тут еще вовремя кто-то умную фразу сказал – «Велика Россия, а отступать дальше не куда». И в самом деле, широкая Волга перед носом, великая русская река, широкая и глубокая, да и холодная, конец осени, так сказать. За ней, степи и уральские горы, дальше Сибирь, в Сибирь не хотелось. Но мы уже сами кое-чему научились, в армию шло новое пополнение, уже не усирались от страха, глаза не закрывали когда стреляли по врагу. Что там говорить, подготовка была аховая, разгильдяйство у нас в крови. У нас как привыкли, чем командир больше кричит, суетится, тем больше его ценит начальство,  а ведь орать на солдат, кто только от сохи, толку никакого. Эх, сколько полегло наших, просто так, и толковых и разных. Не забыть мне Павла Петровича, дьяк, мы с ним от самого Бреста, через всю Беларусь, до самой Волги, отступали. Он конечно интересный был мужик, хоть и недолюбливало его начальство, за то, что так и не надоел военную форму, и крест нательный не снял. Правда, от начальства крест прятал под рубашкой. Дьяк, дьяк, а мысли его бесовские, я и сейчас помню. Как-то раз напоролись мы на воинское подразделение, обоз  немцев, выездной бордель. Отбили, оказались все девки наши. Не знаю, да и что гадать за дальнейшую судьбу несчастных, красноперые нас оттеснили и всех сразу увезли, а дьяк той же ночью поведал мне свои бесовские мысли.
   - А ты знаешь, почему человек стал именно тем, кем он стал? - Так вот сын мой, он стал именно тем скотом, когда впервые возлег на животное. Ни одна божья тварь не живет с другой, собаки не спариваются с котами, козы с баранами, волки с зайцами и лисами, медведи с быками и свиньями. Животное, под названием, человек, может с каждым, курицу, козу, собаку, мартышку и свинью. Греки и римляне, вавилоняне, ассирийцы и египтяне, имели львиц и пантер, ловили зверье, привязывали и вязались как скоты. Вот тогда, сатанинская гордыня обуяла человека. Он вдруг осознал, что все может, всех может - понимаешь, о чем я? - теперь, ему все доступно. Убить, изнасиловать чужую жену, детей, было слаще, на глазах поверженного врага. Человеком овладел сатана, любая война, насилие против свой сущности, против разума человека, безумие, кара Бога, за грехи людские. В то время я еще ничего не слышал про теорию Дарвина, которую почему-то люди сделали догмой, поэтому, не все понимал, что говорил дьяк. Оказывается, он тогда про эволюцию говорил.
   - Какая говорит, к чертям собачим эволюция, при которой погибают самые смелые, честные, умелые и умные, а вот твари, хитрые и подлые, выживают. Это он я так понял про НКВД и прочие бесовские организации в армии и стране. Что ждет человечество, когда нормальные люди переведутся? Это, я так думаю,  он про войну и порядки говорил. А вот сейчас думаю, это про наш мир. Так и запомнил его, как он все сокрушался, качал головой и неистово молился. Как-то сидели с ним в окопе, смотрю, он опять крестится начал, потом, задумался и говорит.
   - Что ждет Германию, когда русские овладеют ею, неужели и мы станем подобными скотами? Ни на минуту не сомневался в нашей победе, хотя времена были трудные, немец пер, а наше командование только отличалось, что выискивали паникеров и дезертиров. Если бы немец не так давил то, как знать, от чьих рук больше полегло наших солдат и офицеров. Дьяк боялся только одного, как бы наши идейные борцы за чистоту рядов, сами не удавили нашу армию. Занятный был мужик, только так и не дожил до дня, когда мы вошли в Германию, ну и слава его Богу, не увидел, что может сотворить русский солдат победитель, как говорится – все, что шевелится... - Мы им показали, куда там батьке Махно, да и мужики озверели, после чудовищных преступлений фашистов, тем более политруки поощряли наших бойцов. Это в кино показывали, что за изнасилование немки солдат и офицеров расстреливали...
     Вот так братцы, а пока нас, опять приперло, деваться некуда, да так, что уже от Волги, стали мы помалу, немца теснить. И вот однажды, когда остатки нашей раздолбанной роты находилась в резерве, для дальнейшего пополнения, вызывает  меня  новый командир. С месяц как прибыл гад, разочек, другой, повел роту и, всю ее угробил, вызывает меня эта гнида и говорит.
    - Ефрейтор Шнеерсон, вам поручается боевое задание, заминировать мост и взорвать проходящий состав с вооружением и техникой. Я уже тогда был произведен в чин ефрейтора, это меня бывший ротный Иванов, царство небесное, антисемит ***в, в ефрейторы произвел, чтоб смешней было. У меня-то фигура и так карикатура, а в звании ефрейтора, на его взгляд - вообще умора…
  Я смотрел на своего командира, и думаю, вот сука, без году неделя на фронте, уже успел, уложил всех бойцов, от роты солдат, еле отделение способное воевать и того не насобираешь. Неделю на передовой, всех угробил, а теперь, сидит сволочь, как не в чем не бывало, жрет офицерский паек, свой, да еще за  погибших офицеров, и в ус не дует. Гнал пацанов под шквальный огонь, сидя в окопе. Для него угробить роту, два пальца - сука, одним словом. Вот думаю, получим пополнение, пойдем в атаку, первая пуля, для тебя, гад ползучий…
     Капитан, еще месяц назад, был зам командира спецчасти и находился в глубоком тылу. Пермь, трудовой город в глубоком тылу, не курорт но, и здесь можно было спокойно провести время, пожить всласть, далеко от войны. Хорошая пайка кое-какой калым, водка и баб навалом, можно было спокойно продолжать служить, в тылу отдавая опыт строевого офицера и силы для победы против немецко-фашистских захватчиков. Опыт был на основе директив и приказов, устава гарнизонной и караульной службы, сил много не уходило, на остальное здоровья хватало, чем не жизнь? Но вот однажды, командир части, патриот, мать его, предложил написать коллективное письмо, в котором офицеры всей части попросится на фронт. Командир учебного полка, сам рвался на фронт, посчитал, что на фронте, достаточно боевых офицеров после ранений, списанных в запас. Многие из них могли бы продолжить работу, передать неоценимый опыт, заменив здоровых офицеров.
   Капитану Нехлюдову идти на фронт не хотелось, тем более, кроме жены у него было три подруги, к тому времени, двое из них залетели. Он понимал, что с солдатками, никакой любви и в помине не было. Не был уверен, что залетевшие, связистки забеременели от него. Разве непонятно - идет тяжелая война, немец теснит наши войска, никто не знает когда и чем закончиться эта мясорубка. Молодые девки хотели домой, без особого нажима доставляли удовольствие, кто мог, по их мнению, произвести ребенка. Девушек готовили к службе в войсках, некоторых в глубинную разведку, за линию фронта, к партизанам или подпольщикам в оккупированные города. Энтузиазм первых месяцев войны быстро улетучился, вместе с тревожными сводками с фронтов. Несмотря на бодрые сообщения о больших потерях немцев, люди уже давно привыкшие к вранью легко отличали правду от лжи, многим идти на войну, умирать, не хотелось. Капитану не хотелось подписывать письмо, не только ему, тем не менее, куда денешься, подписал, вот надо же, через месяц, он и еще пять офицеров из части получили предписание, явится в военкомат…
     Я еще не знал, что до полученного приказа от капитана, были три попытки заминировать мост, привели к гибели разведчиков. В последний раз, два дня назад прибыли матерые разведчики со штаба дивизии, через сутки, как говорится - героически погибли.  В полку и в дивизии, все знали, что кроме наших разведчиков погибли бойцы разведывательного батальона, чуть позже, разведывательного полка. Ударов авиации не последовало, немцы охраняли подступы за многие километры с воздуха. Что бы не предпринимало начальство, мост как заколдованный, стоял себе, на все старания артиллерия и авиация не могла до него добраться.
   Я, значит, стою перед ним, а эта шкура сидит, черный хлеб с салом рубает, от чеснока запах, аж до обморока приятный.  А он мне, гнида, все  втолковывает.
   – Жаль, говорит героев, жрет, хрумкает, от удовольствия, причмокивает, а я стою и слюни гоняю. Между пережевыванием, проникновенно так говорит.
   - Нужно, очень нужно солдат. Смотрит на меня своими белесыми глазенками, будто бес,  в душу пытается заглянуть, наконец, с трудом  проглотил здоровый кусок сала и, речь толкает.
   - Этот эшелон, товарищ ефрейтор,  отправлен самим Гитлером, в нем новые танки и боеприпасы. Не уничтожим, тогда немцы получат подкрепление и опять погонят нас до самого океана… -  Когда я увидел, как он при этих словах стал озираться - понял, дело видать серьезное...
  - В общем, так боец, или ты взрываешь мост, награды, честь тебе и слава, или, земля пухом и вечная память или, расстрел и позор, сам понимаешь… - Ясное дело,  выбирать не из чего…
    Что делать? - из всей роты  остался я, рядовой Бердыев, раненый в зад Касумов,  земляк Касумова, какой-то заде, да пара хохлов на посту, караулят капитана, чтоб немцы не выкрали. Я вот думаю, - на кой им это гавно? Ему-то еще трое погибших, что с того? – война спишет… - Ну а выгорит дело, почет, звание и медали. Конечно, не все были такие сволочи, но и таких достаточно, удивляться было нечему. Я хоть и не разведчик, дал под козырек и поплелся под собственные матюки собирать кого нибудь в РЕЙД. Это тоже было тогда новое слово…
    Делать нечего, взял из оставшихся, этого заде и Бердыева, собрали всю оставшуюся взрывчатку в роте, добавил к ней, противотанковую мину  и пошли в сторону немцев. К утру дошли, подползли через поле, поближе, а вокруг проволка и мины. Через один ряд, еще пост, за ним, еще один, до моста, еще целый километр, а вокруг немцы, ну думаю, тут нам нечего делать, кранты. Чтоб до моста дойти, как минимум пара батальонов нужна, а то и полк, артиллерия,  две роты танков, всю ночь с десяток минеров, чтоб проходы делать.  Вдруг, смотрю, фриц прет, прямо на нас, довольный как слон, что-то под нос мурлычет. Я лежу, в землю зарылся, не жив, не мертв. Меж тем, фриц, подашел стал, совсем рядом, вытащил и давай поливать, прямо на Бердыева. На счастье трава высокая, не видно куда сцышь. Долго поливал, наконец, так гад перднул, мне показалось, что дерево сломалось. Вонище, хорошо, что мы все с химбата, привычные, а он, гад, хоть бы хны. Довольный, заправился, про своего Августина мурлычет,  через меня перешагнул. Перед тем я веток на себя набросал, наверное, принял меня за бревно,  перешагнул и дальше попер. Смотрю, идет в лесок, странно, думаю и за ним. Встал за дерево, смотрю, а он идет себе дальше, спокойно, не озирается, весело насвистывает. Гляжу, баба стоит, тут до меня дошло - ну, блин, думаю, наша сука, у него тут оказывается тут свидание. Это же надо, вот сволочи, наших мужиков убивают, а баб нет, хренушки, выкусите у меня, я вам сегодня точно, почесаться не дам. Короче, дождался, когда они пристроятся, подобрался, и так аккуратно, чтоб не повредить немецкую форму, тюкнул его прикладом, прямо в висок, одним ударом, насмерть. Перепуганную бабу, тем же прикладом, в лоб, до хруста чмокнул, чтоб замолкла, надолго. Убивать не стал, пожалел суку, зато на лбу знатную памятку оставил, на добрую память…
   Переоделся в немецкую форму, он гад здоровый, с меня, только рукава чуть кротки, ну я их закатил как у фрицев. Думал, в немецкие ботинки не влезу, у меня 46й, растоптанный, у него, тоже ничего, кое-как, всунул, правда, на босу ногу. Консервы и шнапс вывалил в траву, а в его ранец мину и всю взрывчатку положил. Своей команде говорю, ждите, будьте начеку, если, что поддержите огнем, на случай если немцы преследовать будут. По тупым рожам бойцов, понял, нихрена они не поняли, плюнул в сердцах и пошел к немцам. В общем, иду я к немцам, а сам думаю, какого хрена иду...
   Иду, значит, а немцы гогочут, на меня пальцем показывают, я то в форме и в каске, вылитый фриц, карикатура, одним словом. Показывают мне характерные жесты вот, что значит мужская солидарность, даже у фрицев. Я думаю, у них тут оказывается выездной бордель. Я, между прочим, с детства идиш знаю, у нас даже хохлы его понимали, а он почти как немецкий. Все понимаю, сказать не могу. Они гогочут, мне говорят, а я им значит, киваю, - я, я, яволь. Они мне, мол, где Ганс? А я им значит, руками показываю, там мол, делаю характерный жест, работает, бедняга, старается. А они, гады, смеются, как ненормальные, как начали ржать, - рус баба ****ь, жирный  жопа, хорошо работает, много места,  для всех.
    И так мне обидно за русский народ стало, сам понимаю, что народ не того. А что еще обидней, рядом с мостом два полных взвода русских в немецкой форме, тоже курвы, смеются. Будто они вовсе не к русской нации относятся, вот кто настоящие ****и… - Ну у меня и своей дури хватает, я нашим предателям тоже показываю жестами, как значит их жен и матерей, а они хоть бы хны, суки смеются…
    Иду и думаю, что же вы падлы смеетесь, это же вашу русскую бабу е. Это вашу нацию сейчас унижают, кто же вы как не собачьи дети. Это евреев за одного Иуду простить не можете,  а сами кто? - паскудины дети, одним словом. Иду к мосту, поглядывая на бывший бойцов красной армии, -  жаль, нет на каждого из вас Рафика, видел, раз как армяшка пленному немцу пистон вставил. Смотрю на русских в немецкой форме и хочу задать вопрос - кто из вас хуже, несчастная шалава, или же твари, в немецкой форме… - Такая, мня злость, взяла, ну думаю, дойду до моста и взорвусь суки, вместе с вами…
     Вдруг слышу шум, поворачиваюсь, гляжу, идет состав в метрах двести, тот самый, что лично Гитлер послал. Что теперь делать? Спокойно иду в его направлении к мосту, принял сторону, к рельсам, поближе, снял ранец, смотрю, часовой  солдат на платформе. Я, значит, чтоб ближе подойти, показываю на ранец, а руками знаки делаю, мол, шнапс, жрачка, эссен, бите. Он мне машет руками, мол, давай. Я значит, кнопочку включил на двадцать секунд, подбежал вплотную, хочу бросить ему, а сил нет, рюкзачок то, за сорок кило. Это я когда шел промеж постов, делал вид, что не тяжело. Собрал все силы, еле перебросил в следующую платформу. Показываю, чтоб он взял. Немец довольный мол, данке. И тут офицер, откуда-то выскочил, солдатик стоит по стойке смирно, что-то объясняет, а офицер то ли кричит, то ли ругает, ну и мне кулаком машет. А я ему, честь четко отдаю, Хайль вашу и на х, посылаю, правда, не в слух. Стою, вытягиваюсь по стойке смирно, немцы со смеху давятся, тоже юмор понимают. Меня в начале войны, сразу после штрафбата, в самодеятельность пару раз брали, фашистов изображать, натурально получалось. По задумке режиссера, я должен был изображать комедийного фрица, наподобие солдата Швейка, получалось смешно и натурально. Мужики, кто хватался за винтовку, кто за автоматом, пару раз даже пальнули от возбуждения, правда, в воздух. Так, что сняли меня со сцены, заменили другим, выходило не так смешно, зато без угрозы превратить представление в бойню, чтоб как говорится, было все без не нужных ЭКСЦЕСОВ, я это слово тоже взял в свой арсенал. Так что с карьерой артиста не вышло. Зато сейчас, можно было безбоязненно показывать представление.
   Я показываю, значит, представление, все честь отдаю, поворачиваюсь, в разные стороны как манекен. Фашист видит, что я дурака валяю, сделать ничего не может, он то на платформе, вместо меня, набросился на часового. Ну, и пока они выясняли отношения, эшелон спокойно дошел до центра моста,   двадцать секунд прошло, и как раз посередине, ка-ак взорвался. Оказалось, что платформа, куда я забросил ранец, была набита взрывчаткой, то ли снаряды толи мины там были, так долбануло, что я на ногах не удержался. Шандарахнуло, да так, что моста вовсе не стало, лишь бетонные быки, все снесло к едрене. Ну, блин, что тут началось... - Повезло, что уже смеркалось, я то рванул назад, по дороге двоих с маху зашиб, я хоть и тощий, но в кости здоровый, рост за сто восемьдесят, за восемьдесят кило, не считая дерьма. Масса, слава богу, а тут со страху, так вдарил по фашистским захватчикам, что если они и останутся, живы, сотрясение мозга в последней степени я им гарантированно обеспечил. Я то не дурак, бить кулаком по каске, для этого есть саперная лопатка, отличное оружие для рукопашного боя. Меня один казах научил затачивать лезвие до степени острия ножа, жаль было не с руки по шее черкануть. Можно сказать чудом, выбрался. Короче, прибегаю к своим бойцам, а они уже консервы съели,  выпили немецкий шнапс, и бабу напоили и сами здорово датые. Им то чуркам, не русским много ли надо. Ну и сами понимаете, вовсю ублажают суку.  Смотрю, гады, моя, еще новая портянка на ее лбу, мокрая,. Примочку сволочи делают и вовсю, ее это, стараются, не стесняясь меня, мочат ее, с двух сторон. Молодая курва, лежит, в полной прострации, хоть бы хны, то ли привычная, то ли оттого, что я ее здорово  по лбу  приложился, поди пойми.  Пацаны, датые им, что на мосту творится, все по барабану. Представляете? - там немцы на ушах стоят, минута другая будут прочесывать весь район, а они мне говорят, что уже по два раза успели, мол, не хочешь мол, пристраивайся...
   Ну, а я им, мать перемать, кое-как переоделся и бегом, к своим. А чтоб бежали шибче, гнал чучмеков под зад сапогом. За ночь, таким способом загнал аж за линию фронта. Уже на рассвете, пришел к командиру, докладываю по форме.
    – Товарищ командир, ефрейтор Шнеерзон, с боевого задания явился, задание выполнил, точно как вы и приказали…  - Говорю ему специально не по форме, чтоб знал гаденыш с кем дело имеет. А он на меня пьяными глазенкам смотрит, будто приведение видит. Рядом три стакана с водкой и сверху с хлебом. Ну, думаю, опять всю ночь водяру жрал, паек то остался, а бойцов нет.  Кого думаю, накрыло, вроде, когда уходил один Касумов в жопу раненый, связистов пара, два караульных и командир оставался…   -  Капитан, все  смотрит на меня как на приведение, перекрестился, лампу поднял, на меня смотрит, а у самого, морда испуганная. По-видимому, понял, что я живой.
   – Ты, что говорит - чувырло, врать надумал... - И,  матом и, тут началось…
   - Расстреляю к ё., матери, сука, потом к чертовой матери, опять с ё. Тут б, настоящие разведчики полегли, по трое б, суток не могли к мосту подойти, а ты б, ё, ты мы, ля, чуть ли не за ночь обернулся. Да еще врать надумал, и опять,  – сука, мать перемать…
  - Смотрю на него спокойно, вроде выдохся. Пора думаю, объясню бедняге, пока от злости инфаркт не получил. Не успел рта открыть,  а он, чуть отдышался и опять за старое, - убью, ля,  сука, хватается за кобуру, выхватывает пистолет, с пьяну роняет на пол. Пистолет катится к моим ногам, я пистолет командира поднял, а он как рванет в конец палатки. Я виду не подаю, что увидел, как капитан перебздел, положил пистолет на стол, с краю, от него подальше, чтоб пьяный придурок, сам с дуру не застрелился. Капитан понял, что стрелять его не буду, осмелел и опять попер. 
  – Сука и, так далее, в основном нелегитимным слогом… -   Долго он еще меня крыл, вы же знаете, русский язык, необычайно богатый для всякого рода обидных слов, витиеватый, можно даже сказать, фигурный. Если человек с опытом, получается весьма искусно и доходчиво, это вам не феня зоновская. Откуда я родом, художественным матом владели даже интеллигенты. Прислушался, смотрю и думаю, - а капитан ничего, я даже его чуть ли его не зауважал, где он так наблатыкался, а по виду не скажешь…
  - Наконец, выдохся, вызывает конвой, отдает приказ, меня значит, по закону военного времени ведут к ближнему оврагу. К слову сказать,  Бердыев и Оглы, как его там, две пьяные суки, так и не пришли в себя, ничего сказать не могут, сэдэл – смотрэл, мало, мало не видел, мост не видел, сильный бах слышаль, стрелба, тоже сильный быль  и, так еле говорят по русски, а от страха, вообще, обосрались. Им тоже светило, по крайней мере, штрафбат. А меня тем делом, ведут неспешным шагом, к ближнему оврагу. И, в ту самую минуту со штаба, командир полка прикатил. Хватает капитана, целует, говорит, мол, б. ты,  б. герой и, б. так. б. далее. б.
    А я в это время, уже стою, жду спокойно, когда пацаны построятся и в меня стрелять начнут. Так вдруг обидно за русский народ стало, одна б, с немцами трахается, часть русских с немцами воюет, другой, трус и поддонок, вместо того чтоб самому воевать, героя расстреливает. Обидно до слез, что жить стало, не только не охота жаль, что  сам не могу  расстрелять себя с пяти шагов.  Вижу, что пацаны трусят, одно дело немца застрелить, другое своего, хоть и жида. А я им говорю.
  - Не бздо пацаны, давай, не тяни, жаль только, что козла, нашего б командира, рядом не поставили, это я про нашего капитана. Хотя, честно говоря, валятся в земле рядом с этим говном,  западло… - Гляжу, сам капитан, бежит как угорелый, кричит. 
  - Стой, б,  отставить, мол, б, не стрелять…
  Короче,  меня командир полка к себе подозвал, смотрит на меня пристально, я бугай здоровый, не красавец, сам знаю, урод, еще и не мытый. Он мужик простой, хоть и полковник, видать не брезгливый, обнял меня, даже поцеловал. Хорошо хоть не в засос, как наш Леонид Ильич, это я вдруг, о будущем вспомнил. Вот, что я братцы заметил, как это со временем наши военачальники стали такими любвеобильными, видать армейский быт, наложил свой отпечаток. Кстати о бабах, когда наши в Германию попали, увидели красоту, домик к домику, такая красота кругом, разве сравнить с нашим захолустьем. У мужиков сразу вопрос вскочил - какого рожна они к нам сволочи, приперлись? Вот наши солдатики и вспомнили, спаленные города и села и, как всадили немкам, ну и всем кто подворачивался, за разрушенные города, поруганную честь…. - Куда там красным, белякам и Махно, ясное дело, на этот раз было за что…
  -  Ну, а пока, полковник уже не тискал меня, только все полечу хлопает, да приговаривает. Он то рад, поболее моего. У нас как в армии, не выполнил приказ – враг. Солдату и офицеру младшего звена что? – погиб геройски и ладно, а каково командирам? Тут даже себе пулю не пустишь в висок, семью жалко. Вот так, иногда сам командир полка шел в атаку, зная, что приказ невыполнимый, а тут представить страшно, армия ждет. Тут не только командир полка, комдивы со страху усираются.   Представляете, как комполка обрадовался?
    - Ну, ты б, зверь, уважительно, и все похлопает меня по плечу, - идем, давай, герой, рассказывай ля, все по порядку. До этого, он говорил с Бердыевым и с Оглы, те ни черта сказать не могут. От Бердыева мочой несет, да и говном порядком, откуда я знал, когда гнал под зад, что он срать хочет? Генерал подумал, наверное, пацаны сидели в засаде, не могли сходить, хоть и брезгливо, но с уважением посмотрел на обосцанного и обосранного бойца…
    У меня глаз алмаз, с одного взгляда вижу человека насквозь, гляжу, командир полка, человек простой и честный, только уж слишком видит плохо -  в упор не видит гавнюков, это я про капитана. А тот сидит гад, сияет как свежее гавно на солнце,  как на своих именинах, довольный... - Между тем, командир полка, из командирской сумки бутылку настоящей водки достает, Казбек, папиросы, я уже и забыл, как настоящие папиросы выглядит, мы то все махоркой обходились. Садит меня рядом  с собой, налил мне и себе по полному стакану.
    – Пей, говорит, солдат по полной, ну выпили, а после чего, не торопясь, все чин по чину, конечно про пацанов, что немецкого шнапса нажрались и бабу окучивали, ни слова и про то, что немец Бердыева обоссцал, тоже. Да и про бабу, что немцев обслуживала. Что молоть попусту, баба она и есть, бабам жить то как-то надо, чучмек и так пострадал. Короче, когда я кончил, командир полка схватился за голову и долго так, ну б, ну ё, нуу,  б…  Это же, б.  е. т. м. это же надо б, ля, так? Ну, б, ё - маё… - Это же надо? Просто так, обыкновенному идиоту, и никакой науки и подготовки, взять просто так пройти и взорвать такой охраняемый стратегический объект!!! - Не знаю, сколько, но точно, долго командир полка хватался за голову все ну, да  б, ну ё и так далее. А какими  еще словами было  возможно объяснить, как мы смогли взорвать мост, хотя по идее, почему бы не задать вопрос, как можно было послать взорвать мост такому ёлупу,  это про меня и двух чучмеков, которые вообще, под никакие военные определения не поддают.
   В тот вечер, мы здорово надрались, после чего я два дня ходил, как чумной все кустики искал, то низом – то рыгаю. Я хоть и пью как все, но не люблю это дело, видать, мои родители мою дозу выпили. А может, это в крови, евреи народ не пьющий, поэтому говорят, что они споили русский народ. А я вот думаю, спаивал народ тот строй, быт и общество, которое на трезвую голову видеть было противно. Короче, два дня я ходил как чумной, голова как чан, желудок бурлит, задница горит, ходить больно. Кстати, - если ваш ребенок на дух не переносит гороховую или пшенную кашу, значит, был партизаном или солдатом на войне. Это понятно, с нашей стороны. Лет через двадцать после войны мы с женой приехали погостить в Беларусию, к фронтовому товарищу, ходили по лесу, по грибы, до сих пор горох растет…
     На прощание, генерал обещал представить меня к герою СССР, в сержанты произвел на месте. Героя, все же не дали, наверное, документы не дошли или, что в анкете нашли не то. Но я думаю, что это командир полка передумал. Ведь вот  так просто пройти и взорвать мост, сходу,  для этого нужно было быть не разведчиком, для этого нужно быть, - полным идиотом…  - Он так и сказал, правда другими словами - такое рассказать, ни одна б не поверит. Что касается меня и пацанов в нагрузку, не считали, что совершаем подвиг, наверное, поэтому немцы и проиграли войну, потому как подвиг совершали простые пацаны, вроде меня и тысячи других, кто так и остался неизвестными героями страшной войны. Вот тогда я понял, Красная Армия непобедима, хоть до окончания войны было почти три года, кровь наших солдат лилась рекой, но я твердо знал, даже не сомневался, мы обязательно победим. А как же иначе, если даже наши идиоты могут  пройти свободно и взорвать самый важный стратегический объект, то какого х, они вообще к нам суются? Кроме таких как я, у нас еще до черта военачальников, толковых, не успели коммуняки всех перестрелять в 37м и пересажать перед самой войной. А когда совсем хреново стало, стали помаленьку выпускать из военных с лагерей. Набрали целые дивизии штрафников, а это сила. Мужикам что терять? – впереди фриц, а позади наши, красномордые и крепкозадые комсомольцы, с автоматами на привес приставленные к битой спине. Вот и шли в атаку, не ведая страха, обреченные на скорую смерть, молча или волчьим воем, какой там к хренам Сталин и Родина. Это потом, в фильмах про войну, ничего в ней нет героического. В атаку шли мужики злые на весь мир, жизнь хуже смерти, терять то уже нечего. Немцы пуще всего боялись штрафников, автоматом не остановишь. Наше Бля вместо Ура, гремело по всем фронтам. За два года немец выдохся, да и воевали с ними уже не пацаны и оголтелые политработники. Вот тогда все стало ясно, что к немцам конец приблизился, понятно какой – да? 
   За мост, получил я медаль за отвагу, как и Бердыев с Оглы, но им, на этот раз не повезло. Баба оказалась заразная, вот и поперли в медсанбат, а по дороге, на мину нарвались, медали пришли, а героев уже нет…
    Зато наш отважный капитан, получил золотую звезду героя. Потом он меня предупредил, чтоб я не болтал лишнего. Меня мужики успокаивали, кто знал историю, ну какой ты б, герой, ты на себя в зеркало посмотри. А один умник и вовсе сказал, что напечатать в газете про мой подвиг с фотографией героя, там, это он о фрицах, тоже читают. Как покажут твою морду, так немецкие солдаты со страху обделаются, а со страху еще сильнее воевать против нас начнут. Страх брат самый действенный СТИМУЛ. Это я слово тоже взял в свой арсенал.
  Командир все не унимался, два раза посылал на ответственные задания, видит, что пуля меня не берет, мало того, в каждом бою я чем-то отличаюсь. То, полковника в плен взял, то первым в дом ворвусь, в рукопашной, говорить вообще не о чем. Зверел только от вида немецкой формы, даже сам боялся, как бы окончательно не озвереть. Стал заметной фигурой в полку, дали старшего сержанта, стал взводным. Только какой из меня командир, в атаку бегу первым, командовать не умею, чуть ли не после каждого боя награждали медалью. Я за пол года столько наград получил, что даже офицеры в полку завидовали. Капитан, ротный,  уже стал майором, командиром батальона, все злился, что пуля меня не берет, чем труднее бой и задача, тем я больше отличаюсь, а может, совесть заела. Видит, что я про эшелон помалкиваю, решил отправить в тыл. Не то, чтобы в тыл, ведь кашу солдатам тоже нужно варить. Присвоили мне звание старшины, первой статьи, стал я ответственным за полковую кухню. Как только я стал начальником, то все в полку стали довольны. Хоть у меня самого аппетит за двоих, тем более, перед тем как отправить готовку в полк, я все должен  хорошенько  проверить, зато не пью. Дружков и прихлебателей, тоже по боку, а это значит,  мясо и прочие продукты не продаю и не меняю на всякие трофейные цацки. Да и набрал к себе поваров надежных, людей ответственных, специалистов и не пьющих. Евреи, лишь с виду не понятный народ, на самом деле их всего два вида, кто ворует, мелко и крупно, и кто честен, кристально честный. Я из не воров, как говорила моя соседка – круглый идиёт. Одним словом на складе на всех положил с прибором, а прибор у меня будь здоров, доказано. Так, что все, что положено со склада, получал сполна. Нашел отличных поваров, кто в свое время в ресторанах работал. Между прочим, был у меня один настоящий маэстро, Миша Залесский, до войны в Метрополе кашеварил, чуть позже появился Аркаша Гусман, двадцать лет стажа в центральном ресторане на Крещатике, Саркисян Сережа из Еревана, Павел Криворучко, ростовчанин, все отличные повара, в общем, кадры лучше не надо. Мы, тогда как раз в Киев вошли, Аркашка плакал как дитя, от Крещатика одно название осталось. Постепенно слава пошла, меня даже наградили, представили, к боевому ордену - Красного знамени. Генерал говорил, за такую гениальную кашу и уху, героя не жалко. А я вот, что подумал, неужели за мост, что нибудь посолидней нельзя было дать, если за уху, боевой орден?
 Вот так значит, и воевал, пока не вошли в Германию.  Уже в Берлине, смотрю, мужик стоит, в штатском, фигура вроде знакома, ба, да это же Илья Муромец, Абрам, мой школьный кореш. Он здорово постарел, выглядел как старик, а нам ведь лишь по двадцать пять лет к концу войны было. Еле стоит, шатается, худой, одни кости торчат. Оказывается,  он попал в плен, по контузии, в 42 году, остался живой, скорее повезло.
   Рассказ Абрама.
    После Курской Дуги, нам казалось, что мы немца начнем гнать, но через две недели дивизия попала в окружение и полным составом отправилась к праотцам. Я был артиллерист, меня нашли со снарядом в руках около разбитого орудия. Я еще не отошел от контузии, когда меня привели в штаб.  Немецкий я знал хорошо, с детства говорил на идиш, а в школе, учительница, Ева Вульфовна Клюк, была немкой по происхождению. Она любила со мной заниматься, говорила, что мое произношение совершенно, говорю как настоящий немец, с легким баварским акцентом. 
   Немцы смотрели на меня, восхищались моим ростом и фигурой. Офицерам рассказали, как меня подобрали около орудия, со снарядом в руках. Рядом четыре подбитых танка. Немцы хоть и враги, ценят храбрость и доблесть солдата. В центре сидел генерал, смотрел на меня, кивал головой и говорил, что у русских таких богатырей уже не осталось. Жалел, что я враг и что меня нужно расстрелять. Потом  вдруг пристально на меня посмотрел, встал с места и говорит охраннику.
 - Отмойте ему лицо и приведите. Меня отмыли и привели к генералу, офицеры уже ушли. Генерал посмотрел на меня, начал смеятся.
    – Русский, русский, ты такой же русский как я китаец. – Еврей. Жаль убивать такого красавца, думал, что я не понимаю. Я понял, что теперь, меня точно расстреляют. Мне казалось, повезло, когда я порвал и выбросил солдатскую книжку – немцы евреев расстреливали немедленно. А тут такой облом, все-же решил не сдаваться.
 - Никак нет Гер Генерал, по военному, хлопнул каблуками, встал по стойке смирно и продолжаю.
  - Мой отец, чистокровный немец, мать татарка. А, что мне было терять? Я с детства знал, что папка у меня бандит, из банды Махно. Мамку то мою он изнасиловал, а папаша, он и сам понимал, что я не его сын. Да и все старухи в доме, только и говорили - гойское отродье…
  - Немец с интересом посмотрел на меня, - как говоришь, тебя зовут, ну я говорю – Абель, а отца? - ну я и брякнул, не подумал.
   – Фома, отец то у меня Фима, что из евреев, а настоящего даже мамка не знала. Это я сказал, чтоб ближе к моему имени было. Немец, как начал смеятся, до слез. Что-то спросил меня, на каком то тарабарском языке, конечно, я ничего не понял. Говорит, снимай штаны, показывай, немец, предъяви свои доказательства. Сам понимаешь, доказательства были обратные. Я стою, ни жив, не мертв, застегнул штаны и думаю – хана, сейчас расстреляют. Генерал, после долгого молчания сказал.
  - Абель – Абрам, а Фома, Ефим, Абрам Ефимович так, наверное? Стою, не жив не мертв. Он вдруг усмехнулся.
  - Слушай меня придурок, и запоминай. – Твоя мать немка, отец татарин, мать учила языку, а отец по закону шариата, сделал обрезание. Понял? Потом отец умер, поэтому ты не знаешь татарский язык. Позже, я узнал, что генерал оказался знатоком востока, и что ему в голову пришло меня миловать, я так и не знаю до сих пор. Одели на меня в немецкую форму, без погон и стал я переводчиком, через год, генерала ранили, и он отправился в Берлин. Между прочим, я мог сделать карьеру, получить звание унтер-офицера, генерал как-то спросил.
  - Хочешь остаться при штабе, получить звание и немецкие погоны. Я не знаю, что он хотел узнать, но я думаю, согласись, генерал, немедленно отправил бы меня в концлагерь. А может, кто его знает…
 Вот так, генерал, забрал меня с собой, до начала 44года я жил в его имении, как и все военнопленные, работал. Иногда, он пользовался моим знанием русского, через меня отдавал распоряжения, он редко общался со своими рабами. Весной сорок четвертого генерал умер, всех рабов и военнопленных, отправили в концентрационный   лагерь. Когда войска подошли к самому Берлину, Абрама, отправили с другими военнопленными расчищать завалы от бомбовых атак союзников и русских. Я понял, что Абраму,  будет худо, попадись он в лапы особистов, он мог остаться в Германии, выдав себя за немца, уехать в другие страны Европы, но он хотел домой. Я переодел его в форму, до поры спрятал, пристроил на кухне, стал искать возможность выправить его документы. Война окончилась, скоро мы должны были ехать домой. Абрам, за полтора месяца преобразился, вновь стал похожим на прежнего. Документы его были в порядке, а вот с головой не скажешь. Какого черта ему надо было помогать полковнику, перевести с немецкого, что просили граждане города? Он то все перевел как надо, даже получил благодарность, от командира полка,  только вот появились вопросы. На следующий день его вызвали в комендатуру, наши умеют задавать вопросы, он и раскололся. Рядом с полковником, в машине сидел какой-то чин НКВД, прекрасно знал немецкий, его поразило знание языка и совершенное произношение простого солдата – Абрама, по документам, Петренко Анатолия Сидоровича, родом с Саратова, погибшего в Берлине, как и сотни тысяч неизвестных солдат, за освобождения столицы Германии от фашистов.
  Только потом, я узнал, что били его крепко, но кто помог достать документ он так и не рассказал. Дальнейшая судьба его мне неизвестна, казалось, что я ему помог, только помощь оказалась еще хуже. Спасибо хоть, что меня не выдал, а то кто знает, как бы сложилась моя жизнь…
    Перед отправкой домой, я случайно услышал разговор полковника особиста с нашим комбатом. Уж больно тема была интересна про нас, евреев. Особист говорил, что Гитлер проиграл войну из-за евреев. Он сразу сказал, что в Бога не верит, но кто знает, почему во время войны в России были такие страшные морозы. Сорок градусов на Украине, еще больше в России, такого никто не помнит. А, кроме того, для чего Гитлеру нужно было убивать евреев? Евреи, лучшие учителя, ученые, еврей тебя вылечит, лучших врачей нет. Еврей, если ты проворовался, вытащат тебя, не даст сгнить в тюрьме, еврейский адвокат сможет запудрить любые мозги, черное, сделает белым. Ну а если денег нет, бери его за ноги и тряси покрепче, у них всегда золотишко припрятано. Они в Америке сила, вообще могли  сдержать нападение на Германию или саботировать поставки оружия в СССР. Так что Гитлер все напутал, ему евреев не убивать, а выращивать надо…
     Война окончилась, через месяца два, меня демобилизовали, возвращаться было некуда. Женщина, что воспитала, еще перед войной померла, от тифа, подвал надоел до чертиков, еще до войны. Да и кто знает, что осталось от нашего городка. Поехал с фронтовыми друзьями, кому тоже возвращаться оказалось некуда. Заехал по просьбе приятеля в далекий сибирский городок. Погиб, не дожив два дня до победы. Вот так бывает, всю войну прошел, даже серьезно не был ранен. Он мне все о красотах края рассказывал, о красавице жене, двух маленьких дочек. Сокрушался, что оставил беременной жену, так что одна родилась, когда он уже был на фронте. Мы почти два года бок о бок воевали, а это для войны срок, считай всю жизнь без войны. Хорошо хоть мучался не долго, умер в госпитале, от ран. Перед смертью я обещал передать жене последнюю весточку и личные вещи. Как и обещал, привез последнюю весточку, медали, деньги и кое какие вещи Тимофея. Нищета кругом, крыша худая, детишки в обносках, подумал, останусь чуть помогу, остался. Руки соскучились по труду, даже не знал, что смогу работать от зари до зари, без принуждения  и в радость. Дочки Тимофея стали меня тятькой звать, да и я сам прикипел к Александре, а через год у нас родился сын. Потом еще один и еще, когда уже все дети подросли, а приемные дочери замуж вышли, бог наградил дочерью. Слава богу, не в меня. Пацаны, что поделаешь - наше семя, правда, хорошо хоть не в меня характером, образование хорошее получили. Старший то вообще, доктор наук и в кого это? По масти на все сто мой, так что я думаю у бога свои причуды... А дочь красавица, как мать в молодости, одно лицо. Иногда, даже обидно, ведь и от меня что-то должно быть. А с другой стороны, что с меня взять хорошего. Это только в поселке меня считали образованным. Со временем к любимым словам добавились новые, Латентность, Толерантность и прочие. Многие красивые слова что-то означали, но я их не знал, хоть и пользовался – осторожно. Мне один мужик сказал, что птичий язык, феня для интеллигента. Им то западло с нами общаться, так они напридумывали разных слов, чтоб лишний раз подчеркнуть свой верх. Ну а мне плевать. Я по старой привычке как павлин, меж баб, они от моей речи как сонные мухи, сразу на спину падали. Но, я Александре, ни, ни. Если только не уезжал далеко на заработки, осторожно и без приключений, куда от природы денешься. Это когда молод был. А когда детишки пошли, все, хоть не так стал много зарабатывать, семья дороже всех денег. Семья у нас дружная, при первом случае все летят домой. С поселка мы уехали, переехали в Красноярск. Сами понимаете, семья большая, работал то тут, то там, в основном, трудился по  главным стройкам социализма. Не спился и от тюрьмы Бог уберег, послал хороших детей те, внуков, так, что перед смертью,  у меня, было восемь внуков и внучек, может, уже и больше. Тут время течет по-другому, как знать, сколько на земле времени прошло? Потихоньку дожил до пенсии.  Пришел вечером с работы, говорю жене.
    - Завтра мать не буди, на пенсии я.  Ну, а утром, оказался тут. В последнее время, болел часто, как никак война, ранения, да и осколки в теле к старости шевелится, надумали. Жалко, что моля Ласточка, так я ее всю жизнь прозвал, так ничего и не получит, еще б неделька другая. Пока справки, то да сё, могла бы хоть мою пенсию, за месяц получить...
    Меня часто спрашивают, как мне тут. Да ничего, только совсем не так как нам казалось на земле. Тут тихо спокойно, можно не есть и не пить, работать не нужно. Деньги тоже не нужны, бабы спокойные,  ничего не болит, только душа немножко. - Как вы там? Чуть не забыл, мне говорят, скоро опять на землю. Эх, не передать, как не охота. Говорят, что на этот раз не буду евреем, буду сыном олигарха. Что это такое? Спрашивал некоторых, тут в последнее время много развелось молодежи.  В основном здоровые, все бритые качки, говорят вроде по русски, только ничего, кроме б, и ё, не понятно. Говорят, - будь спок, дедок, в олигархах лучше, чем батрачить. Только говорят, чтоб было тип топ, или чинарем, не высовывался, чтоб братков, не обижал, не жалился или жилился, жил по понятиям, да капусты в общаг подбрасывал. Такие странные движения и пальцы веером.  Что говорят, не упомнишь, черти, одним словом, ни черта не понятно. А вчера двух архаровцев привезли. Говорят, УНА, вольной Украины. Что говорят, не поймешь. Националисты, а выглядят как фашисты. Смотреть противно, ведь немец цельного гетмана ставил ниже любого немецкого солдата. Это надо же так умом тронуться, без войны записываться в холуи. Надо же так родину любить, что готов за нее мать родную и отца предать, сестру в бордель отдать и самому сапоги фашистские лизать.  Плевать на могилы тех, из-за которых ходишь по этой земле.
    А,  насчет понедельника, вот что я хочу сказать.  –  Нет разницы, в какой день ты родился но, если ты родился в СССР, то это точно, - ты родился в понедельник. Понял? Мы все дети понедельника, у нас все точно, как в той замечательной песне, крокодил не ловится, не растет кокос… -  Хотя, причем  тут кокосы и крокодилы к России? Одним словом - НОНСЕНС, где явно преобладает ДОМЕНАНТНАЯ линя  родителя, ХОМОСОВЕТИКУСА, вот такая братцы бодяга получается… 
   P.S. И, еще, что это за новое слово, КОНЦЕНСУС? - Звучит интересно…
   Письмо второе, автор прежний.

    Здравствуйте, это опять я, на этот раз я побыл на земле не долго. Не в пример прошлому разу уходил с сожалением. Если быть честным, то и прошлая жизнь и судьба, какая бы она не была негодяйка, подтвердила факт - человек способен привыкнуть ко всему. Казалось, дерьмо жизнь, а держишься, цепляешься за нее, мучаешься, корчишься от боли и отвращенья и все же не торопишься уходить. Вот и нечего проклинать судьбу, все правильно, не нам судить Бога, человеку не дано понять тайный промысел, нам лишь представляется шанс встать чуточку  выше, изменить свою судьбу, а это значит - сущность. Что еще можно передать с того света, не нарушив закон – это уже давно известно, только мы почему-то забыли. - Мы не начало и не конец, жизнь и судьба, как логически построенная конструкция. Нам предстоит за время проведенное на земле улучшить или уничтожив ее, не оставив после себя ничего. Плохо, очень плохо, когда мы не боремся, отдаемся на волю судьбы и мечтаем о лучшей доле, не ударив палец о палец.  Это неправда когда говорят – жизнь борьба, побеждает сильнейший. Чушь собачья, самая большая победа, победа над собой. Разум человека не только в том чтоб преуспеть, ухватить больше, жить лучше. Разум и счастье не в оценке твоих грехов, ибо судить тебя будут не за грехи, а за то, что ты был обязан, но не совершил. Жаль только, что ум приходит не ко времени, никто ведь нас толком не воспитывал. Никто не давал умные советы, у нас не было мудрых наставников, жизнь прошла, что получилось, то и есть твое. Родителей наших никто не учил, да и мы к нужному времени ничему не можем и не учим своих детей. Мы говорим, как можем, воспитываем. Отдаем свое, жертвуем своей судьбой, чушь собачья. Никому твои жертвы не нужны. Как лишняя шмотка, ты лучше с ним посиди, поговори и пусть до самого ухода из жизни у вас не будет тайн и тем, на какие стыдно говорить. Вот и до воспитались, дай бог, что деточки не посылают нас куда подальше, а ведь поделом…
   Дай нам Бог, когда ни будь остановится и задуматься, как жить дальше, как закрыть занавес и поставить последнюю точку. Лишь с возрастом хотим того или нет, все чаще задумываемся, когда уже ничего нельзя исправить или изменить. Все на Бога надеемся, а у Бога иные заботы. Он дал нам выбор, не дар, а испытание, а мы неблагодарные, все ловчим и выбираем, как нам кажется самое-самое, после чего часто жалеем. У Него другие задачи, это вам выбирать, кем стать и какой дорогой идти, что получилось – твое. Я вот тут часто встречаюсь с разными людьми, один мне поведал такую, даже не знаю, то ли байку, то ли притчу со своей жизни на земле.
    Жил он трудно, но праведно. Трудился, не воровал, и не ловчил. Женился, детей нарожал, жена пилит. Нет, она хорошая, только заела бедность. Я в церковь иду, молюсь, а ему плевать. А рядом настоящие воры жируют и все у них есть.  Сосед зараза, такой подлой души, и, надо же выиграл крупный приз. Вот тогда я решили, совершил очень подлый поступок. И, что бог покарал? Мало того, с этого дня все пошло как надо. Совершать дурные поступки уже приходилось чаще. Но вокруг меня все были такие, жить как раньше уже не мог да и не хотел. Жена радехонька, все есть и люди уважают. Вот только с детьми пошли нелады. Старший, разбился на новой машине. Инвалид на всю жизнь. Младший стал наркоманом, а дочь вообще, связалась с золотой молодежью. Укатила куда-то за границу. Папа денег вышли, еще, еще и сгинула. И, вот я сейчас думаю, ну жили как раньше. Воспитали детей и как знать, может все были живы и здоровы. А еще думаю, когда деньги пошли, вложить бы их в воспитание детей, а я во всякие цацки и побрякушки, жратву, водку и дорогие подарки. Поди, теперь разбери как лучше…
     Попал я не в Рай и не в Ад, такого места в воображении людей не существует. Жаль, что не велено вам рассказать про него, так что живите, пока есть время и больше думайте, как жить правильно, а не богато. Если сумеете совместить, благополучие и благоденствие, что не одно и тоже, живя по совести, сохранив честь и достоинство, как говорится – флаг вам в руки.
   Как и было обещано, на этот раз родился летом, в прекрасный солнечный день, в приличной семье, не в мае, не в пятницу и не тринадцатого и, даже не в понедельник. За это время не стало СССР – ну, и Слава тебе Господи…
   Одним словом все было бы отлично, мне даже показалось, что в прошлой жизни я чуть что-то подправил, ведь как у нас говорят, хочешь быть счастливым в следующей жизни, не ленись и не будь паскудником в настоящей. Всю оставшуюся жизнь после войны честно трудился, не пил и даже не дрался. Мне казалось, в новой жизни буду жить долго и счастливо. Ну, а насчет войны, поговаривают, что убийство врага, как бы не грех, защищая слабых, женщин и детей – благо. Тут судят по-другому. Животное в обличие человека не может быть человеком. Его и уничтожают как мерзость, от которого избавится благо. Мы часто путаем, стараясь любыми способами добиться справедливости, бесчестными методами пытаемся творить добрые дела. Что является точно таком же грехом, как и все другие, знай – Бог не простит. Это у нас в церкви говорят, Бог все простит, главное искреннее раскаяние – никогда и даже не надейся. Любой грех имеет последствия, только запомни одно; - лишь добрыми делами ты можешь лишь чуть улучшить судьбу своих потомков, а это совсем не мало. Что касается судьбы и исправления при жизни, есть такой стишок, совсем, между прочим, не глупый. – Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет. Так вот господа или кому нравится больше товарищи – не бойтесь жить, бойтесь умереть. Для некоторых смерть как избавление и благо, не дай вам Бог в овощах оказаться…
    Но, как водится даже у нас на небесах, свой блат и мафия, но об этом чуть позже. Не в пример прошлого появления на свет, на этот раз, родиться  хотел, и даже очень хотел жить. Мне пообещали, что родителей мне подберут хороших, здоровых, любящих и не обманули. Еще сидя внутри чувствовал материнское тепло и любовь, теплую руку отца, когда он нежно гладил маму по животу. Тянулся к его мягкой, руке своей головкой, старался не сильно биться в животе, чтоб не было больно маме. Находясь внутри, я понял, что буду жить в любви и ласке, в семье достаточно богатой и благополучной. С аппетитом ел, вернее пил вкусные соки, что шли по моей пуповине. Одним словом, набирал вес, выглядел совершенно не таким сморчком как в прошлый раз. И еще, я знал, что многое зависит от папы с мамой, каким родится ребенок, кем станет, какой дорогой пойдет. Одно время нам кажется, что наши дорогие родители для нас Боги. Самый сильный и ласковый папа, самая добрая и красивая мама. Жаль только что наши родители иногда забывают кто они для нас на самом деле, тогда, мы развенчаем их величие,  а иногда топчем. Что там скрывать, не в первый раз рождаюсь на свет, точно знаю, что от тепла, ласковых слов между родителями, уважения и любви между родителями, формируется отношение на всю оставшуюся жизнь. Мне хочется сказать - мамы и папы, никогда не спорьте, не кричите, друг на друга, особенно когда у вас должен родиться ребенок, любите его сейчас, а позже, он будет любить вас. Если вы живете ради маленького человека, кто должен появиться на свет - не делайте ошибок, тем более, глупости. Особенно те, что никогда нельзя исправить. Хорошо, когда родителей двое, но когда двое и кто-то не любит, то лучше родится без отца или мамы, или вовсе, не родится. Детей обреченных на несчастья лучше всего не рожать. Но ведь вы мать вашу гуманисты, где же ваша совесть, когда рождаете нас и делаете несчастными?
  Мама часто ходила на консультацию к врачу, я видел еще не родившихся малышей, уже несчастных, даже калек. Не думайте, пожалуйста, что делаете нам одолжение, родив нас на свет. Не такое уж большое счастье появится в семье, где вместо любви спор из-за денег, грязной посуды, другой ерунды. Неужели вы думаете, что вашему ребенку приятно жить в семье, где люди не уважают, еще хуже, ненавидят друг друга, где даже не любят и не уважают себя. Если не верите, понаблюдайте за нами, отчего вы думаете, мы плохо едим, капризничаем, плачем по ночам. Неужели вам не понятно, что мама целый день злая на папу, папа ругается или пришел пьяный. Дома грязь и разорение, вместо уюта и тепла. Вы, что думаете, оттого, что дом полна чаша, а холод между родителями как в морге, нам все равно? Нам хорошо, когда двое любят друг друга, мы счастливы от родительского тепла. Нам совершенно не важны красивые вещи и тряпки в доме. Пока мы формируемся, нам вовсе не важно ваше экономическое положение. Не думайте, что нам хорошо, если вы напялите на нас красивые вещи, поверьте, они ни на что не влияют. Это вам важно, чтоб ваш ребенок выглядел как игрушка, нам все равно, лишь бы было тепло, удобно и сухо. Нам может быть плохо от ваших вкусов, одежды выглядевшей красиво и страшно неудобной для нас. Главное для нас, чтоб дома был мир и любовь. Когда мы станем старше, вот тогда, пожалуйста, к тому времени мы уже сформировали свои вкусы и характеры, кому-то повезет, а кто-то из вас будет горько плакать. Не думайте, когда вы добры, сверх меры, наша благодарность к вам не будет иметь границ, фигушки вам. Будьте мудрыми воспитателями, любите, учите нас и не слишком балуйте. Не перекармливайте, мы не умрем с голоду, сами попросим, если захотим есть. Каждое живое существо всегда борется за жизнь, не вам решать, сколько мы должны съесть, чтоб быть сытыми. Ваше право разнообразить еду сделать ее здоровой и вкусной. Конфетки и мороженное, когда вырастим, сами сможем себе купить, это дешевле чем лечить желудок, кариес или вставлять зубы. Это вы сейчас говорите, мы были маленькие, не давали спать, стали взрослыми, не даем жить. Нет, наши дорогие, когда мы были маленькими, были для вас неудобством, а то и вовсе обузой, зато теперь, будем для вас мукой.  Хорошенько подумайте, вы сможете их воспитать? Есть ли у вас силы кроме желания, возможности чтоб жить в том месте, где для будущего ребенка будет достаточно, чтоб стать нормальным человеком. Прежде чем рожать, хорошенько подумайте, а нужен ли вам плод любви или случайного удовольствия. Так что готовьтесь, если, что не так, мы вас заставляем плакать, знайте, наши дорогие родители, - не бог вас наказал - сами заслужили… 
  Очень часто вы передаете свои заботы по воспитанию неквалифицированным специалистам. Школе, воспитателям, кто не имел своих детей или вовсе не сумел воспитать даже своего ребенка, а то и попросту - улице. Будь моя воля, я бы вообще запретил рождение детей в районах, которые вы называете неблагополучные, иными словами – гадюшник. На гавне разве что пшеница хорошо растет, она всего навсего пища и не наделена разумом. А еще вот что хочется вам сказать, - если кто из вас имеет пса и разбирается в собачьих делах, должен знать, что если у него чистокровная сучка, то он и близко не должен подпускать к ней пса другой породы. Если ваша сучка хоть раз гульнет и, к счастью для вас не родит от другого пса, тем не менее, вы уже знаете, что ее щенки, даже от чистокровного папаши, будут с дефектом. Так что будьте уверенны - ваши щенки,  вряд ли могут считаться чистокровными. Вы даже не задумываетесь, что люди сильно отличаются от собак. Если да, то сильно заблуждаетесь, так что хорошенько задумайтесь о своих поступках, пока не поздно, а если поздно, делайте соответствующие выводы…
   Что касается меня в новой жизни, я был зачат по любви и моя мама и папа не имели связи на стороне. Скорее всего,  поэтому у меня все было хорошо, родился я в положенный срок, без осложнения, всячески помогая моей маме,. Радовался, что не в понедельник и не в мае, не в пятницу тринадцатого. Как говорится, мне казалось, что с самого рождения жизнь удалась и, все хорошее впереди. Впереди меня ждало счастливое детство, юность, получение аттестата зрелости. Кстати, еще по прошлой жизни и, до сих пор не понимаю, почему люди называют аттестатом зрелости документ об окончании школы? В институте – диплом, это понятно, но как можно называть документ об окончании школы, аттестатом зрелости? Аттестат зрелости, твоя принадлежность к категории порядочных и честных людей, кого, увы, совсем не много. После совершеннолетия нужно сдавать экзамен на аттестат зрелости, кто не прошел, тот не может считаться человеком, право иметь семью, особенно детей. Вот мои прошлые родители, тоже не имели право иметь детей, может, от этого и мне страдать не пришлось, зла на земле было меньше, ведь я и сам тоже не был подарок. Говорят, что на войне все твои грехи оправданы, тебя убивали, и ты убивал, а как же безвинные жертвы войны? А разве они жертвы без вины? Граждане позволили своему режиму развязать войну, молчали или кричали Хайль, или Ура. Вот и получается, не важно, ты солдат оккупант или защитник, ты все равно убийца, ты и есть первая и основная жертва войны. Страшнее всего, что ты можешь стать зверем, никогда не признаешься, даже не подумаешь об этом. Еще хуже, когда станешь считать, все лучшее, что было тобой – на войне. Так говорят ущербные люди с больным сознанием, убивать не свойственно разумному человеку, ненависть превращает людей в зверей. Я думаю, что людей с агрессивным характером нужно отделять от людей нормальных, лучше кастрировать. Если бы люди догадались создать механизм или институт, в котором будет решаться твое право на будущее, может, мир был гораздо чище. Не только потому, что людей на земле было бы совсем не много, главное ведь не в этом, а в том, что дерьма, которое мы называем народы земли, было  гораздо меньше. Мои размышления прервала санитарка, пришло время меня перепеленать,  и вовремя, к этому времени вся моя попка была красная и чесалась.
   Теперь, несколько строк о мафии в наших верхах.
   - Да, я вновь родился евреем, на мой законный вопрос, мне ответили, что в демократической и независимой Украине, из числа родившихся в семьях олигархов, процент евреев и полукровок, евреев, кто пишется украинцем или русским, будучи все же евреем, не пропорционально высок. Так, что все остальные, родители не евреи, были уже заняты, пришлось довольствоваться еврейской семьёй. На этот раз мне повезло, родился я чистокровной, во всех отношениях. У меня был выбор, можно было конечно родится от олигарха, внебрачным сыном, так называемым ублюдком, зато хохлом, но сами понимаете, лучше уж в нормальной семье, куда денешься, еврей так еврей…
    Как положено всем евреям мне сделали обрезание, было больно. Честно говоря, я немного похныкал, но очень скоро успокоился.  Говоря по правде, я особо не был обижен, что вновь родился евреем, могу ответственно сказать, что как оказывается, это далеко не самое худшее, что может быть на свете. Не представляю себе, если бы я родился папуасом или в диком племени Умба-Юмба, где-то в Африке или в Амазонке, охотился на кабанов, мышей и крокодилов, жрал бы какую дрянь, что ползает и копошится в земле и никак не считается едой в цивилизованном обществе. А то и вовсе жил бы в среде каннибалов, брр, даже представить страшно. Что же касается украинцев и русских, прочих граждан разношерстной страны, лучше мы эту тему замнем, не хочется и на том свете прослыть расистом. Хотя, есть что сказать по существу, и о евреях и об остальной части человечества, слишком уж много горечи - по делу.
   Раз я родился в Украине, мог стать украинцем или русским, я вот подумал и, слава Богу, сами понимаете, что говорить о нашем старшем брате, тем более о младшем, вообще не хочется. По своей прошлой жизни я понял, что евреи вообще никто, нет у них ни сестер не братьев. Они как черствый пирожок – без никто. Помните анекдот? У кавказца спрашивают, пирожки с чем? - Мясо, капуста?  - Ты что, читать нэ можешь? По русски написано – «безникто». Вот так и евреи, должны выживать, «безникто». Они тот самый пирожок, в который забыли положить что-нибудь вкусненькое. А еще, - о чем может быть речь? – Вся позорная история человечества, где господа типа Махно, белые, большевики, лишь бесчисленная песчинка в море насилия. После очередной войны мы говорим, сколько миллионов погибло, а кто говорит, сколько родилось? Это в кино могут рассказать о молодой, красивой женщине, оказавшись на оккупированной  территории или в плену, сохранившей верность жениху или мужу. А чем был хуже наш брат, добравшись до Германии? А татаро-монгольское иго, триста лет насилия, варяги, тевтонцы,  те же немцы, шведы, французы, печенеги, хазары, крымские татары. Бесчисленное количество народов, кто когда-либо проходил, кто задержался  в пределах огромной территории нашей страны. Все они формировали особую нацию – мы азиопцы, молодая, постоянно изменяющаяся  нация, доверчивая, поэтому страдаем.  Если бы я стал историком, стал бы изучать корни родного языка. При всех исторических фактах, что творилось на большей части древней Руси, варягах, печенегах, тюркских племен, кто завоевывал Россию, селился и жил в ее приделах, все они оказались пленниками русского языка. Вернее, языка древней Руси, историю которой еще предстоит открыть. Я был уверен, что она гораздо древнее истории, которую нам преподают в университетах. Я не знаю, существовала ли Атлантида или это вымышленный миф, но уверен, что за три-четыре тысячи лет до рождества Иисуса, сотни тысяч носителей древнего языка двинулись на юг, юго-запад, несли культуру и знания, создавали новые, для нас живущие сегодня, древнейшие цивилизации в Европе, Индии. Стоунхендж на многие тысячи лет моложе подобных памятников, найденных и тех, что предстоит найти,  на территории древней Руси. Меня всегда забавляли высказывания ученых, что из Африки, пошло расселение людей по всей земле. Чем можно объяснить факт в том, что все страны народы, живущие в жарких странах много примитивны людей, кто живет в неблагоприятных климатических условиях. Впрочем, и это не факт, в суровом климате идет простая борьба за существование. Выходит, что климат Европы и большей части России, наиболее благоприятен для появления высокоразвитой, технологичной культуры. Но и тут не без вопросов со стороны критиков – почему не появилось высокоразвитое общество в южной части Канады и северной части США? А что мы знаем о цивилизациях Майя, Паленки, кто был до них, строил города задолго до потопа, до смены полюсов. За миллионы лет, когда еще Антарктида была зеленым континентом. Почему мы совершенно не обращаем внимание, что континенты дрейфуют, меняется климат. Большая часть артефактов, миры неизвестных эпох находятся в глубоких слоях земли или под морями и океанами. Нам остается лишь догадываться и фантазировать. Иногда задаешься вопросом – зачем? Ведь мы свою историю и исторические факты ближайших столетий не знаем, а что знаем большая часть ложь. Тут я недавно встретился с Дравиным, тем самым, молчаливый мужик. Он про свою теорию помалкивает, говорит, что он не утверждал, что человек произошел от обезьяны, скорее наоборот. Может и от свиньи? Между прочим, тут множество подобных гениев, Пушкин например, даже Гитлер и Сталин с Лениным. Кстати, Гитлеру я в морду дал, отстоял очередь, только видать пользы никакой, хотелось и Сталину врезать, да желающих кроме меня предостаточно, а мне уже было пора возвращаться на землю. Недавно видел Эйнштейна, даже перебросились парой слов. Намутил мужик со своей теорией, всем им путь на землю закрыт, чтоб опять не натворили дел, и не вводили людей в заблуждение. 
     Я опять отвлекся, так что продолжу свою историю, тем более что мне толком пожить не удалось, поэтому историком при жизни я так и не стал.
   Кроме того, что я родился евреем, родной язык, идиш, никто не знал, разве что пару матерных слов, все говорили только на русском. Хоть и родился я в Украине, от папы, гражданина России, так, что мог быть и хохлом, но их, я имею в виду олигархов, - совсем мало. Хоть их, это я о хохлах, в раз пятьсот больше чем евреев, к тому времени как я родился, почти все евреи уехали. Большая часть выехала, перед тем как распустить СССР и провозгласить независимость Украины. Чуть бы подождали, могли бы свои квартиры продать за приличные деньги, а может, если бы никто не свалил, так и осталась страна Советов, мать ее. Поди, пойми, чтобы было, если бы… - Как оказалось, страна стала еще более зависима, теперь от западного брата, и в какой-то мере независима от евреев и то не всех, вроде нас. Мой папа говорит, это евреи и немцы виноваты, что великая страна развалилась, остальные погнались, тоже хотели свалить, только всех не пустили, а других не принимали, вот и стали ругаться между собой и отделятся.
  Наверное, вы уже знаете, что в начале развала СССР и чуть позже, после получения независимости и последующего бардака, все евреи свалили в Израиль и другие страны, куда их приняли. Так что оставшаяся горстка  евреев и полукровок и тех, кто выправил паспорт, вы понимаете, да? - оказалась умней значительно многочисленней, по количеству, олигархов,  хохлов. Мне казалось странным, может, у хохлов ума не хватает, генетика неподходящая, или еще что, тогда чего они так жидов не любят? А может, именно поэтому и не любят? Парадокс, какой-то, а вопрос то, не простой, можно даже сказать, серьезный…
  Опять меня занесло, - кто живет в шкуре еврея, все им мерещится измена. Кстати, именно поэтому евреи не могут ужиться друг с другом, вот и превратили Израиль, в Израилевку. Опять я не туда, это вообще-то не по теме. Тут один покойничек все травит про Израиль и прочее, да и хрен с ними. Дурное дело говорить о национальной идее, унижая народы и делая поверхностные выводы, все это по большому счету и ломаного гроша не стоит, особенно у нас, на том свете. Тем более, кто из евреев из бывшего СССР, свалил, никто не стал миллионером, на чужбине, а уж олигархом тем паче. Как видно на свободной земле демократии, почва, то не очень. Скорее всего, правда в другом, там и без наших, своих мерзавцев, достаточно. Могу сказать больше, только тогда евреи сильно обидятся, к сожалению, есть что сказать, мать их за это…
     Мне один мужик сказал, что наше дерьмо, это он об олигархах, может вырасти только на нашей почве, - не в земле дело, в обществе которое сварилось за столько лет позорной истории. Вроде все верно, но не всегда  точно, мой папа был честным человеком, хоть и приходилось уживаться с мерзавцами. Да ладно, о наболевшем, тем более нам не дано что-то изменить. Что болтать попусту? Я ведь не говорю об экономике и политике, тем более, не о национальном вопросе, мы все безвинные жертвы этого мира. Виновными становимся лишь, когда сами включаемся в борьбу за существование, вот и  выходит, что мир таков, жестокий и порочный. Чтоб добиться чего, хошь не хошь, топчи, кто подвернулся, а иначе – сам понимаешь. Это мне один хохол так объяснил, еще по прошлой жизни, когда мои портянки сперли, а у запасливого хохла оказалась пара новых. Вот я и выменял на две большие  банки тушенки, хоть обмен был не равноценный, а вы говорите, только евреи жадные и хитрые, не ломать же мне ноги. Конечно, я его не запомнил бы из-за его хитрости, ведь нас всю жизнь кто-нибудь уму разуму учит, это я по части обмана. Запомнил я его по оброненной фразе, мол, жена у него хваткая, пришла с приданым, жили всегда в достатке, даже в голодные годы.
   - Она, - говорит, у меня как священная корова. Ну, а я ему, а как насчет остального. По нему было видно, что бабу он себе подобрал представительную. А он мне знаете, что сказал? – хорошей корове талия ни к чему. У меня сразу образ, грудастая, титястая, пудов шесть. Кстати, хохол так мои тушенки и не сожрал, на утро пал смертью храбрых, от шальной пули. Как говорится, бог шельму метит.     Все это было в прошлом, а сейчас, хочу вам поведать о своей новой судьбе, вот и все.
    Вновь родившись на свет, наверное, впервые, за много предыдущих судеб, стал чувствовать свою принадлежность к этому миру. Ведь, что главное для ребенка? – чувство, я нужен моим родителям, радовался всякий раз, как видел или чувствовал их. Кстати, в день моего рождения, Украина в третий раз праздновала  независимость. В домах не было тепла и горячей воды, зато в магазинах появилась заморская еда и товары, только для большинства людей, цены на них были слишком высокие. За продажу валюты уже никто ни кого не сажал, вместо валютных проституток, центр Крещатика, место сбора оккупировали тетки, молодые парни и бабуси, бойко меняли доллары на купоны, рубли, марки и фунты. Вместо коммунистов к власти пришли другие поддонки, заводы закрывались, вместо еды и возможности заработать, народ получил свободы, без боязни материть власть, одну из главных – выехать из страны, вот только теперь никто не принимал. Зато, у нас, в семье,  было все в порядке, тепло и сытно, денег хватало на все. Огромная страна, Империя зла, наконец, распадалась. К тому времени, мой папа, подсуетился, оказался дальновидным и сообразительным человеком, не считал, что нужно оставаться в Украине, купил еще до развала страны дом в Волгограде. Получил российский паспорт, вернее еще Советский паспорт и российскую прописку. Вернулся в Украину, заявил о пропаже паспорта, выданном им раннее в Украине, получил новый. Теперь, имел два паспорта, два гражданства, а власти об этом и не догадывались. С украинским, въезжал в Украину, с российским в Россию. Во всяком случае, до тех пор, пока ему это было удобно.
   Я понемногу рос, росли зубы, не пытался, кого ни будь кусать. Терпеливо держал открытый рот и позволял родителям щупать мои десна и зубы, им было приятно, что я росту.  Мне было не очень приятно, тем не менее хорошо, меня любили и по первому писку бежали со всех ног, что еще надо для малыша?  Мама была со мной неотлучно, папа делал деньги. Когда у него была минута, летел ко мне, я радовался и прижимался к нему со всех сил. Мы богатели как на дрожжах, появился новый дом, потом мы переехали во дворец, меня охраняли как принца крови, но, как оказалось, деньги не могут спасти от власти подлецов. Так говорил мой папа, он считал, что лучше иметь дела с бандитами, чем с перевертышами. Те хоть живут по понятием, а эти поддонки беспридельщики. Бывшие коммунисты, комсомольцы, объявили себя демократами, обманом  захватили власть. Чуть позже их стали вытеснять бывшие палачи, чекисты, военные, я я-то знаю, они уж точно не могут быть достойными руководителями нового государства, тем более, называть себя демократами. За тысячи лет ничего не изменилось, как говорили древние греки - народ, достоин своих правителей. Как не грустно, но приходилось приспосабливаться. Папа был убежден - свора чекистов не способна ни к чему кроме как гнобить людей, не способна вывести страну из кризиса, в который умело вошли новые демократы, чтоб отнять остатки госсобственности. Теперь к власти пришли палачи, бывшие сотрудники КГБ под маской ФСБ, ГРУ и прочих бесовских организаций, подняли свои змеиные головы, вновь принялось за старое. Вместо развития и взлета, началась разруха, во главе страны, безумная свора  бандитов и воров, уничтожала великое государство.
    Папа уже не верил, что все скоро встанет на место, и он был прав. Я бы мог ему рассказать, что и в прошлой жизни никто не верил, что октябрьская революция продержится несколько лет, а они продержались семьдесят долгих лет.  Без войны, десятки миллионов людей было уничтожены, сотни миллионов покалечено, практически каждый стал жертвой этого разрушительного строя палачей. Сам народ стал палачом и жертвой, какими словами можно описать состояние человека, таких слов и такого мата не существует. Самое грустное, - народ, получив свободу, выбрал тех же, до сих пор не понимает, что ЭТИ, точно такие, от кого мы так мечтали избавиться…
   Чем я мог утешить своего отца, я и говорить то, не мог.  В прошлой жизни я вырос в стране, где в Бога верить было запрещено, церкви разрушали или превращали в хлев, амбар или склад, иногда в контору. Чаще всего в разрушенных церквях играли пацаны, и все, кому не лень, вместо молитв, обращению с высшими силами, пили водку, ходили по надобности. Вместо икон, на стенах рисовали и писали слова, которые в слух говорили не часто, хотя, и не редко, почему, сами понимаете. Взорвали самый большой храм, можно было сказать, символ православной России, на его месте построили самый большой в Европе, открытый плавательный бассейн. Через этот бассейн прошли многие миллионы москвичей, гостей столицы. Самый большой бассейн в Европе, «Москва» в нем люди физически оздаравливались, а за духовное оздоровление заботилась коммунистическая партия СССР. Во главе как и прежде, престарелые маразматики и мракобесы. Однажды, по прошлой жизни, и я был в Москве, плавал в бассейне, было здорово, снег кругом, холод, а ты плывешь в теплой воде, рай земной…
   Теперь, уничтожили бассейн и на его месте начали возводить копию бывшего храма, уничтоженного коммунистами. Новые главы страны и их помощники, неумело осеняют себя знаком креста, приобщаясь к духовным ценностям, и напрасно. Они не верят в Бога, они верят лишь в то что, украв много денег, они и их семьи будут жить в раю на земле. У них нет идеи и идеологии, нужного образования, я уж не говорю о совести зато, научились выговаривать слова, и постоянно называют себя демократами. Власть в очередной раз изменилась,  помню, как менялась, от НКВД, ОГПУ, КГБ, теперь ФСБ, прочих бесовских организациях специализирующихся на удержании масс в узде. Последние правители, в отличие от малограмотных руководителей страны, достаточно образованные, еще более циничные и беспринципные люди. Старые коммунисты, в большинстве своем малообразованные, правили на авось эти, знают что, как и почем. Народ, опять поверил, трепыхается как подстреленная дичь, как хорошо выдрессированный пёс, без хозяина, ни на шаг… - Теперь, пес занял место хозяина, что ожидает страну, если назначить волка начальником стада…
   Я верил отцу, так как знал по опыту прошлых жизней, еще до революции, сам мог много рассказать о временах начала победы социализма в стране, страшных годах, голоде на Волге, Голодоморе, о войне, в которой безжалостно, словно дрова в топку бросали граждан страны Советов. Я бы мог рассказать очень много занимательных историй за железным занавесом. Что говорить, страна не удалась. Но, к сожалению, мне было всего пол года, и при всем желании, помочь я не мог. Я все понимал, все помнил, но не мог рассказать, подсказать, как-то помочь или утешить. Время шло, я подрастал, меня учили говорить: мама, папа, бабушка, собачка… -   Взрослые, почему-то считают, что дети совсем ничего не понимают, главное, кормить до отвала, научить нас быстрей ходить и говорить, закрашивать рисунки. Напрасно, так примитивно думать о нас, мы все видим и слышим, очень жаль, что вы часто бываете не сдержанными и раздражительными. Потом, вы говорите, какой жадный или упертый ребенок, какой невоспитанный и глупый. – А вы кто? От каждого ребенка зависит, кем он станет, появится ли когда нибудь самостоятельная мысль - не следовать дрянным поступкам своих родителей. К сожалению, в раннем возрасте, когда мы начинаем усваивать речь, стирается память предыдущих поколений. Зарывается «окно», а с ним и возможность, осмысливая, изменить грех предыдущий и будущий. Теперь, уже мы, забыв обо всем, как слепые не знаем, что нас ждет, забыли, что за какой грех прошлой жизни нас накажут в новой, что сделать, чтоб все исправить? Как изменить жизнь, полученную по воле Творца давшего нам разум и возможность выбора. Только выбор наш, как экзамен, какую оценку получишь так и жить будешь. Сейчас мы отправляемся в самостоятельное плавание, нам предстоит бороться со стихией, шанс пройти до конца жизненного цикла, без подсказок, исправить судьбу или усугубить ее. Возможно, лишь к концу жизни мы поймем, что главное достижение было не в том, что ты прожил жизнь достойно, нарожав детей, построил дом, посадил дерево, вырастил сад - главное достижение, ты смог преодолеть себя. Сумел подчинить свое сознание, расширить границы возможного, жить счастливо, сеял добро и если не ты пожал урожай, не горюй, ничего не проходит бесследно. Мы, ваши дети, ваше отражение, иногда, уродливая карикатура, иногда, очень неудачная копия. Что не удастся вам, за вас сделает улица и окружающий мир. Среда, которую вы построили, в которой живете общество, в котором вы свой, вылепит лучшего, а может, и худшего  представителя, гения, посредственность  или ублюдка.
    Однажды, в отца стреляли, пуля прошла чуть выше, но были убиты два охранника. Киллер, стрелял в упор, первой он убил охранника закрывающего отца, вторую пулю принял на себя телохранитель, по несчастью она попала ему в голову, он умер на месте. Папа решил нас спрятать, но выехать за границу мы не смогли. Наконец страсти улеглись, губернатор поселился в нашем дворце. Нам оставили старую квартиру и малый бизнес. Однажды папа все тайно продал, мы вернулись в независимую Украину.  Ночью, когда мы прилетели в Борисполь,  вышли из самолета, мама сразу начала плакать. У нее создалось впечатление, что на Украину напала чума. В домах не было горячей воды, в городе не было электрического света, темень кругом и разруха. В туалете аэропорта, вместо того чтоб сходить по надобности, ее вырвало.
   В доме, в котором мы поселились, воняло мочой, канализацией, гнилой картошкой и мусорным баком. С самого утра начинался гвалт, все кричали и больше всего, за окном шумела электричка, тряслась мебель, дребезжали окна. Но очень скоро мы съехали в приличное и тихое место. Папа быстро устроился и начал развивать свою коммерческую деятельность. Вновь появились деньги, мы продали старую квартиру и вселились в очень красивый дом. Он не был дворцом, но тоже кому-то жег глаз.
  Обученный на старых ошибках, папа вел свою финансовую деятельность очень осторожно. Очень скоро собрал группу людей, стали проворачивать крупные сделки. Отец занимался строительством, благодаря связям смог инвестировать крупные капиталы, при всем том, что торговые операции давали больше прибыли, он не хотел связываться. Говорил, что в условиях России, Украины и всей  СНГовии, бизнес на коммерции, если не воровство – грабеж. По всем признакам, законы построены на обмане, пусть ты трижды честен, не имеешь возможность работать по совести. Закон и правила бизнеса продиктован ворами, кто предпочитает личные интересы интересами государства, кто давно предал страну, теперь ведет ее к демократическим преобразованиям – разрухе, голоду, бедствиям, массовому обнищанию людей. Когда он говорил, схватившись за голову, не мог понять как богатая Украина, много богаче, практически нищей Польши, народ живет не только плохо, хуже не целый порядок. Теперь католическая шляхта накрепко присосалась к Украине, умело воспользовалась новыми порядками и законами воров, сосет соки с православной страны, которую всегда призирала.
  Папа, не заниматься политикой, не хотел вести противоправные сделки, заниматься жульничеством, говорил, что существует множество путей честного заработка, так зачем заниматься воровством?
   Вчера, у нас был мэр города, он по-приятельски разговаривал с отцом, пообещав ему свою поддержку. Очень долго, как ребенку объяснял моему папе, что в нынешней ситуации его строительная компания как глоток воздуха. Город задыхается, до тридцати процентов граждан не имеют работы. Половина из тех, кому повезло, работает, многие не получают зарплату. Казна пуста, служащие в государственной сфере наиболее не защищенная часть населения. Многие не получали зарплату, за два, три года задолжность государства по зарплате значительной части населения. Восемь из десяти граждан страны живет за гранью нищеты. Но, папа должен понять специфику бизнеса, он не может получить ни одной гривны, не оставив в банке «откат». Я сразу понял, что «откат», банальная взятка. Она, может быть, пять или двадцать процентов. Для оценки, нужен бизнес план, от него «пляшут» суммы кредита и откат. Папа не может рассчитывать на получение участка под строительство, по приемлемой цене, если не обеспечит процент от сделки всем, от кого она зависит. Получив кредит и участок, даже, если он не нуждается в кредите и земля уже им выкуплена у частного лица или фирмы, этого недостаточно Он должен понять, что еще нужно получить разрешение на строительство. А для этого, пройти все инстанции, проверки проекта, экологии и прочих и прочих, многочисленных служб города, что может отнять не только деньги, долгие годы… - Значит, нужно входить в ситуацию, и понимать, что политическая власть города не потерпит пришлых, кто не поддерживает власть и не питает политическое движение. Бизнес вне политики не существует. Мэр, несколько раз подчеркивал, что «питание» политической власти, «подпитка», материальными ресурсами – деньгами, крайне важно, не только руководству - выгодно, в первую очередь, для самого предпринимателя. Мэр лишь вскользь объяснил, что определенные структуры крышуют все районы города, а он, как бы главная крыша. Именно власть является главной составляющей его успеха. Мэр несколько раз подчеркнул, что компания моего отца, иностранные инвесторы, это высокий уровень, если бы не так, вместо него к нему пришел смотрящий района. А если он сумеет сделать правильный вывод к нему не сможет подобраться ни один бандит. Он популярно объяснил отцу, что стране вовсе не нужны иностранцы и их деньги. Заграничный инвестор привык к правилам цивилизованного рынка, а у нас рынок только становится цивилизованным, пока такие вот правила… - Ну, это даже я понимал, иностранец не станет совать деньги ворам. Государство воров сделало все, чтоб ни один частный инвестор не появился на украинской земле. Пусть ты даже хохол, живущий в Канаде, желаешь вложить миллионы в свое фермерское дело – фига тебе с маслом! Эти деньги не украсть, а для чего резать сук, на котором сидишь? Лучше привозить поганую жратву из-за границы, тут и таможня сыта, да и самим погреть руки можно.  Папа и без меня понимал, что творится в постсоветском пространстве, невиданный грабеж за который в конечном итоге расплачивается гражданин демократической Украины. Во так… - Жаль, что я не мог задать вопрос, а папа понятное дело такой никогда бы не задал главному лицу города. Я бы спросил, - а ты кто, чем ты лучше бандита? Тебе же народ управлять городом доверил, а ты кем стал – главарем организованной преступности. Я молчал, лишь сердито сопел в своей кроватке, а мэр  так долго и упорно объяснял отцу, что даже я прекрасно понял. – Нужно дать на лапу…
   Папа хватался за голову, когда читал законы страны об иностранном инвестировании. Испания, Италия, Германия, США, список можно продолжить до бесконечности. Никто не боится иностранцев, рады встретить людей готовых выложить деньги для приобретения жилья, земли и строительства собственных домов, предоставляет гражданство. А вот голая и нищая как церковная крыса, «не залежная», Украина не нуждается в деньгах иностранцев. Болгария, Чехия, Румыния, принимает сотни тысяч инвесторов, в том числе и из России, скоро весь Дубровник и прочие государства бывшей Югославии наводнят бывшие граждане России. Почему они бегут из страны, в большинстве своем это не очень богатые люди? Потому что в России, Украине жить становится невозможно. Власть, читай бандиты, захватили все рычаги, схватили мертвой хваткой мелкого предпринимателя. Чтоб заработать самому приходится кормить целый выводок паразитов. Это не те деньги, их не украдешь, иностранец, по простоте душевной, не станет совать деньги, кому попало. Лишь такие же воры находили других воров, скупали предприятия, земли государства. Народ так ничего не понял, попрежнему надеялся на светлое будущее. Собственно – а что еще ими оставалось делать?
    Папа был расстроен,  его заграничные партнеры были готовы честно заплатить налоги, получить документы и квитанции. Только высокопоставленным чиновникам от подобных инвестиций не жарко не холодно. Что если вдруг начнет развиваться страна, мелкий бизнес, люди начнут жить хорошо, дети пойдут учиться, появится ясное понимание жизни, как тогда можно манипулировать сознанием и народом? Наш чиновник не допустит, тут вам не Испания, Италия и прочие, нам не нужны деньги капиталистов, которые захотят построить свои дома, гостиницы и рестораны. Нам даже ваши заводы и производства на нашей земле не нужны. Лучше получить кредит на западе, нам не важно, что это не выгодно стране, плевать на интересы страны, соседнюю Россию, нам нужно как можно больше хапнуть, пока мы у власти, а потом, пусть следующее правительство расхлебывает. Папа пришел к выводу, - власть боится, что приедут свободные люди, вернуться соотечественники, прожившие в нормальных странах, кто умеет трудиться, не дай Бог, привьет забитому народу вирус свободы.
    Я не знаю, что решил папа, но я прекрасно понял, почему жилье в бедном, можно сказать нищем Киеве, стоит дороже, чем в богатой Европе. А ведь средний европейский рабочий или служащий может позволить себе сходить в ресторан, безболезненно для своего бюджета потратить на развлечение больше чем зарабатывает за месяц его коллега в свободной, демократической Украине. Как же это получается, зарплата в десять и более раз выше, а стоимость жилья в богатых странах Европы, одинакова, куда там, у нас скоро станет гораздо выше  – НОНСЕНС? Другой вопрос, - а кто это жилье сможет купить?  Если учесть, что в строительстве на Западе чуть ли не половина всех издержек на строительство высокие зарплаты рабочих и служащих, то эпитетов отразить такую несуразность и вовсе не представляется возможным. Все виды откатов, взяток, необходимых издержек, многократно подняли реальную цену на жилье, в основном, низкого, совершенно не европейского качества. Интересно, как только они рассчитывают продавать жилье по такой цене и кому? Наверное, тем самым взяточникам, из семейства воров. Во, какая хрень получается –  берут взятки, чтоб потом купить по цене способной окупить стоимость, кого они обобрали. А народ? – Понятно, он купит старый фонд, если сумеет заработать, как правило, за приделами страны. Не буду гадать, что они решили, тем более, пришло время укладывать меня спать. 
    Скоро я узнал, что у папы стали появляться партнеры из-за рубежа, несмотря на всяческие трудности творимых жадной армией чиновников, его возможности росли, росли стройки по всей Украине. Папа строил жилье, как для богатых, так и для тех, кто мог купить. В отличие от коллег в России, у него не было случаев обмана, все кто платил, получал свое жилье в оговоренные сроки. Честное имя строительных компаний моего папы, стала гарантией успешного вложения иностранных капиталов, работы было много. Тогда он придумал замечательный ход. На любом строительстве разворовывается и уничтожается по халатности от десяти до тридцати процентов, от стоимости покупаемых для строительства, материалов. Как правило, уничтожают и воруют именно те, кто должен охранять и беречь имущество. Поэтому, он созвал всех ответственных и руководителей строек, предложил им новые правила строительства. Отныне, всем руководителям стало известно, что если строительство объекта будет вводиться в срок, без перерасхода строительных материалов, то он гарантирует, что от десяти до двадцати процентов квартир будет продавать своим же подрядчикам по цене себестоимости. Если их не устраивает, будет платить дополнительные премии в сумме разницы, после реализации этих квартир. Расхлябанность и воровство, моментально прекратилось, все строительные работы оканчивались в срок. Папа сказал, что это никак не повлияло на конечный результат, он не только не проиграл одной копейки, выиграл. Теперь, каждый, от самого маленького руководителя стройки был зависим в успешном окончании всех работ. После реализации квартир, премии, превышали заработок за все время строительства, выгода победила лень и расхлябанность и даже воровство. Рабочие, заинтересованные в конечном результате, сами избавлялись от воров и трутней.
   В последнее время, папа стал приходить поздно, весь на нервах. В Украине, вызревала, очередная, политическая сила. Ему было все равно, синие, розовые, хоть голубые, лишь бы не коммуняки. Он не хотел связываться с политиками, говорил, что в стране, нет ни одного порядочного и, не только в свободной Украине. Стране не нужны силы и новый курс, стране нужны цивилизованные законы, нужен институт ответственности власти перед народом. Пока все наоборот,  власть  прививает народу нравственные измы. Отныне народ несет моральную ответственность за уровень благосостояния своих руководителей.     Он не знал, что делать, ему нужно было выбрать, а выбирать было не из чего. На смену одним ворам во власть рвались другие. Папа, просто хотел работать, платить налоги, честно, в рамках законов. Он говорил, что если эти законы будут противоречить развитию бизнеса, правила станут вовсе бандитскими, ничего не поделаешь, он свернет свою деятельность и пойдет в парикмахеры. Папа говорил, что его отец, мой дед, был парикмахером, он нервно ходил по комнате, расшвыривая бумаги со стола.
   – И,  я смогу.  Если господам мешают новые дома, счастье людей, так тому и быть. Что они за свиньи такие? - я пытаюсь продавать дома по реальным ценам, не дают и, кто, - наша власть. В какой стране мира крупный подрядчик готов реализовывать свои дома, не по спекулятивной, а по реальной цене и ему это запрещают? У моего папы было самое страшное ругательство – жопа. Почему нормальный человеческий орган стал ругательством, еще один – НОНСЕНСС, хотя, в данной ситуации к нему можно добавить другое слово, по объему гораздо меньше, а по смыслу, в самый раз. Ибо все, что подходило к такому развитию страны, а в частности, в отношении строительства, не иначе как ПАРАДОКС. Впрочем, простые мужики и даже домохозяйки, обходились совершенно иными словами. Как говорится, русский язык мать всех языков, в нем даже в любви можно объясняться матерными словами. Ясное дело, повторять не стану, ну, вы то конечно понимаете, как ни как это же была наша Родина, пока ее не разорвали на части…
   В тот вечер папа расхаживал по комнатам, разбрасывал газеты и разговаривал сам с собой. Что собственно происходило? - все они представители народа, выбраны демократическим путем, пусть тогда сам народ, расхлебывает, что наварило избранное ими правительство.
  - Я, законопослушный гражданин, не собираюсь быть подобным скотом, не хотят, пусть катятся в жопу. Сказал, как отрезал, словом, пришло время задуматься, а не свалить из страны к какой-то матери?
      А потом, меня украли. Проснулся я в машине, от толчков, рядом со мною сидела чужая женщина и мужчина, они были плохо одеты, от них плохо пахло, особенно от мужчины. У него были грубые руки и грязные ногти, не бритое, сердитое лицо. Иногда он зло смотрел на меня, грозный вид чужого дяди меня пугал. Когда я заплакал, он вдруг закричал и сказал женщине, чтоб она закрыла мне рот. Мне заклеили рот какой-то липкой бумагой, потом, тетя, сделала укол. Я проснулся, и опять засыпал. В последний раз я проснулся, в каком-то старом доме. На дворе бегали мальчишки, они разговаривали на непонятном языке, но ребенку не нужно знать язык, чтоб все понимать.
   Незнакомая, старая женщина смотрела на меня и ругалась с высоким мужчиной. Наверное, тот был самым главным. Она говорила, что Бог накажет всех, кто живет и поступает не по совести.
   - Воевать нужно с мужчинами, а не с детьми и женщинами.  Она говорила, что он приведет беду, чтоб отвез меня назад. Страшный человек, смеялся над старухой, говорил, что она ничего не понимает,  что с нее взять? - старая ведьма, выжила из ума. Наконец, страшный человек вышел из комнаты, на прощанье зарычал и сделал мне грозное лицо, но я не испугался и не заплакал.
  Старуха, еще долго гремела посудой, говорила страшные слова, предрекала беду и ругала командира. Она говорила, что все кто поступает не по совести, притягивает беду. Только зверь может убивать стариков, женщин и детей. Кто поступает как животное, несет в дом горе и смерть. Аллах не простит, не нужно потом, убиваться от горя, клясть и жаловаться на судьбу за черную месть, за смерти своих сыновей и дочерей.  Я знал, что старая женщина была права, если бы они захотели, и я мог рассказать, что совсем рядом, всего в нескольких километрах, за горой, находится армейский склад Российской Армии. Сегодня к вечеру все боеприпасы развезут по частям. Еще не  скоро, спустя месяцы, российские войска получат приказ о наступлении, они будут мстить за Волгодонск. Пока еще люди, живущие в мирном, кубанском городке, не знают, какая страшная беда ожидает их город. Я мог показать, какой снаряд упадет на этот дом, какие снаряды упадут на деревню. Не знаю, как это происходит, но я мог показать, какими пулями, осколками от снарядов будут убиты почти все жители села и дети. Вон та высокая девочка, что считает, пока мальчишки прячутся, чудом выживет, через пятнадцать лет, полюбит и выйдет замуж за ненавистного, не верного,  русского. Много лет будет жить с ним далеко от этих мест, в России, проживет с ним всю жизнь счастливо и родит двух сыновей и дочь. Маленькая девочка, еще не знающая свою судьбу, вон с тем долговязым мальчишкой, через два года вместе с другими сиротами из Чечни, попадет в подмосковный детский дом, потом в интернат, окончит одиннадцать классов. У нее светлая голова, она будет хорошо учиться, станет доктором наук. Худой, длинный мальчишка, последний из всех кому удастся спастись, ему не повезет, он слишком много впитал зла, он не сможет перебороть ненависть, чтоб стать добрей. На своем пути он встретит плохих людей, совсем молодым умрет в тюрьме.
   К вечеру, меня отправили в зиндан, это такой подвал, где держат, вернее, прячут в неволе людей. Несмотря на жаркое лето в зиндане прохладно, чуть душно днем, зато не так холодно ночью. Кровать заменяла куча соломы и старый дырявый ковер. Когда холодно, я зарываюсь  внутрь, мне становится уютно и хорошо. Я сижу в своей норе, вспоминаю родной дом, папу и маму, иногда, мне становится страшно и тоскливо, тогда я тихонечко плачу.
   Сегодня мне отрезали указательный палец. Страшный человек, говорил, что мой палец пошлет  по адресу, заставит кое-кого, несговорчивого, сделать то, что им нужно. Им нужны деньги, много денег для оружия, для того, чтоб убивать, красть и мучить таких как я. Вчера у бандитов гостил русский полковник, хозяева и ночной гость, о чем-то громко спорили, наконец, полковник согласился отсрочить прошлый долг, за новое оружие получил портфель с американскими долларами. Тогда я подумал, для чего давать бандитам деньги, чтоб они меня выпустили, чтоб покупали оружие у продажных русских офицеров, убивали других? Если бы мне удалось поговорить с отцом, то я бы его попросил чтоб он не давал им денег, даже если меня убьют. Дядя Самед, что отрезал мне указательный палец, был раньше ветеринаром. Мне было заметно, что он нервничает, ему было проще свернуть мне шею. Он даже не чеченец, зол на русских, война отняла у него всю семью. Мне было искренне его жаль, он ведь еще совсем молодой, но у него никого не осталось, лишь старые фотографии жены и двоих маленьких детей. Я видел, что ему было неприятно резать мне палец, я знаю, что после перевязки, он пойдет к себе и напьется до бесчувствия. Через две недели он будет резать мне второй палец, ему будет страшно. Мне было больно, но сквозь слезы я видел, как его душат слезы, как ему противно это делать, он опять будет пить, и плакать всю ночь. Когда в село зайдут русские, он не станет стрелять и прятаться, выйдет на солдат и даст им убить себя. Аллах, запрещает убивать себя, но считает, что погибнуть от руки не верного - заслуга. Какая глупость. Заслуга - жить по законам нормальных людей. Нет ничего плохого в том, что каждый должен беречь и любить себя, если человек не любит себя, то и не сможет любить других. Папа говорил, что кавказские народы, воспетые поэтами, гордые и свободолюбивые, всего лишь жалкие дикари, живущие по совершенно диким законам, мести. Нет никакой чести и достоинства убить врага, лишь потому, что он богат или не твоей веры. Убийство простых людей, набег на чужую деревню, кража скота, женщин, людей и детей, - для чего? Кому нужны эти звериные подвиги, чтоб вымогать деньги? Что в этом героического? С людьми что-то произошло, скоро они будут воспевать воровское братство, показывать фильмы об невинных убийцах, кто на деле человек, но вынужден быть зверем. Самое страшное, люди будут жалеть бандита, кто убивал во имя любви, по трагическим стечениям обстоятельств. У каждого есть выбор, стать убийцей или жертвой. Многие считают, что лучше стать убийцей, тогда чего удивляться, если мы все станем убийцами, а что потом, когда останутся одни убийцы? Все они просто животные, еще при Советской власти у них были русские рабы, а теперь, это стало престижно. Они льют свою и чужую кровь, не задумываясь о Боге, молятся, кровавыми руками омывая свое лицо. Заблудшие дикари продолжают жить в атомном веке, не хотят задуматься, в чем предназначение разумного человека. Тысячи горцев вписали свои славные имена во славу науки, культуры, миллионы, прозябают в дикости, считая делом чести выпустить кишки неверному…
 
    Илья, удивился вторжением без стука в свой кабинет. В дверях стояла растерянная секретарша, она со страхом посмотрела на своего начальника. Рядом с ней стоял высокий кавказец, он по хозяйски оглядел кабинет, после чего обратился к секретарше.
   – Ну, видишь дорогая, все нормально. Илья, посмотрел на секретаршу.      
  - Ничего, вы можете идти. Кровь ударила Илье в голову, он сразу понял, откуда гость, зло посмотрел  на кавказца. От непрошенного гостя не укрылся злобный взгляд хозяина кабинета. Хищник всегда настороже, чует опасность, непрошенный гость понял, с какой злобой посмотрел на него хозяин кабинета. И еще, кавказец, понял, что запугать хозяина не удастся, тут бы самому уцелеть. Уже не так картинно рисуясь, так и не представившись, нагло присел на большой стол, со страшным акцентом, глухим голосом спросил.
   - Ну, что поговорим, Илья? Не дождавшись ответа, достал с кармана кожаной куртки маленький пакетик и кассету, поставил на стол.
  - Вот, можешь посмотреть, твой сынишка передает тебе привет.   Илья, смотрел на потухший экран телевизора остекленевшими глазами. Молчание прервал, кавказец.
  - Видишь, плохо ему там. Всего то пол лимона, оглядел кабинет, с сожаление произнес.
  - Да, мой брат немного поскромничал, с тебя можно было содрать лимон, а то и больше. Что скажешь?  Илья, уже не скрывая, со злостью смотрел на гостя.
   - Вот что я тебе скажу - пёс. Вы сделали страшную ошибку. Во-первых, я не русский и даже не гражданин России. Во-вторых, я еврей. А в-третьих, денег у меня просить за моего ребенка, это ошибка, самая большая и страшная ошибка. За лимон, я скорее соберу отряд, чем дам хоть один доллар в ваши грязные руки. Вы ребята все спутали, вы не борцы за независимость, просто бандиты, звери. А со зверями не договариваются, их просто уничтожают, до последнего выводка. Ваше счастье, что в руководстве России сидит продажная сволота, на ваших костях и крови соотечественников делают хорошие деньги. Вы бы при Сталине и пикнуть не посмели. Говоришь деньги нужно на борьбу? - почему не спрашиваете с ваших хозяев, почему не подкармливают ваше движение за свободу, дают только оружие? Вы ведь боретесь за свободу Ичкерии с русскими войсками – боритесь, с русскими. Что, плохо учился, с географию не знаешь? – тут тебе не Россия, а Украина. Ты вот что, признайся сволочь - вы просто бандиты. Кавказец нагло улыбался.
  – Деньги нужны на борьбу с русским, за свободу Ичкерии, – он еще хотел что-то сказать, но Илья зло рассмеялся.
  - Какая борьба, вы животные, уже давно продали свои идеалы. Причем тут еврейский ребенок, гражданин Украины, с которой вы вроде не воюете? Думаешь, я не знаю, что делается в Чечне…
  - Ичкерии, перебил кавказец. Илья, криво усмехнулся, с нажимом сказал.
  - В Чечне, воюют сотни хохлов, да и самих русских, против русских, у вас полно бандитов и прочих выродков, арабов, негров, кто погнались за грязными деньгами. Думаешь расплатиться за кровь невинных людей, моими деньгами? - Для вас, животных, война и кровь – жизнь. Вы уже не считаете, что ваша бандитская война не по силам, за нее слишком дорого платит твой народ. Сколько стоят денег жизни твоих единокровников? Илья не хотел спорить и торговаться, он хотел получить своего сына целым и невредимым. Знал, что с животными нужно говорить на понятном для них языке. Еще он понимал, если он даст деньги, то своего ребенка, уже никогда не увидит.
   - Слушай меня урод, передай такому же уроду, твоему брату - денег вы не получите. Ты ведь знаешь, что с чеченской войны осталось много недовольных.  Людям не по нраву войны, проигранные умышленно, русскими генералами и продажными политиками ради продолжения бизнеса на крови. Всем сволочам, кто стоит за этой войной, плевать, сколько прольется вашей крови, русских граждан и солдат. Им не жаль своих соотечественников и твоих, для них это просто бизнес. Пока Россия в дерьме, с Афгана много не удел, бывших вояк, с большим удовольствием посчитаются с твоими братьями, тем более за приличные деньги. Понял, о чем говорю? Вместо выкупа, я на свои деньги соберу таких отморозков, которых побоится брать по контракту раздолбанная Российская Армия. Ты ведь знаешь, что по всей стране  отморозков, да и патриотов, достаточно, кто будет рад посчитаться за русскую честь и кровь. Да я за своего ребенка, не лимон, а все что имею, отдам. Он стоит больше всего, что у меня есть, включая мою жизнь - понял сука?  Илья, стоял перед оторопевшим кавказцем, не ожидавшего подобной реакции у мирного предпринимателя. Брат сказал, что все бизнесмены воры и трусы, тем более евреи, отдашь пальчик, покажешь кассету, если что, можно и припугнуть, все будет в порядке. К его удивлению, по виду, хозяин кабинета не пытался торговаться и просить, что стало большой неожиданностью.
   - Запомни гнида, и передай своим, все деньги, что у меня есть, на них, я наберу несколько отрядов настоящих головорезов, пошлю их в твою любимую Ичкерию. Аул за аулом они пройдут всю Чечню, в каждом убивая жителей, насилуя женщин, не оставляя в ауле ни одного живого, не только людей, ни собак и ишаков как ты.  Они будут там находится и убивать, до тех пор пока я не найдут своего сына, пока не кончатся деньги. Понял, ублюдок. Илья, был страшен в гневе, высокий сильный мужчина готов был своими руками удавить напрошенного «гостя».
 - А тебя я не убью, накажу страшно, ты больше никогда не сможешь любить ни одну женщину. Ты мне привез кассету, как мучается мой сын, так вот, я отправлю кассету, пусть увидят, что будет с каждым бандитом, кто попадется на моем пути. До тех пор пока я не верну своего сына. Тебя кастрируем, вместо пальчика моего сына, отправим твоим родителям твой хрен. Но перед этим, ты сам станешь бабой, понял? Словно ожидая его слов, в комнату вошла охрана, по кивку хозяина, они связали и вынесли из кабинета выворачивающегося кавказца.

    Я живу в темном подвале, в углу у меня солома и я зарываюсь в нее и сплю. Мне хорошо, когда никто на меня не обращает внимания. Иногда, меня поднимают наверх, ночью, я дышу холодным воздухом из-за гор. Воздух свежий и чистый, хоть я совсем маленький, мне хорошо ведом дух опьянения. Ночью, я слышу, как говорят между собой старики. Они долго не спят, все разговаривают по чеченски, но я все слышу и понимаю.
   - Ты говоришь, что горд за сына, а чем гордится? Ты всю жизнь был чабаном, ходил в горы, жил в тиши, спокойно и счастливо, растил детей. Скажи мне, что тебе было до Советской власти, отары были председателя колхоза и начальства из города. Какая тебе была разница, что тебе было до Советской Власти и до, руки Москвы? Ты жил как хотел. Два сына выучились, один в Москве, другой в Ленинграде, вернулись, один лечил людей, другой строил. У каждого были семьи и дети. Ты помнишь, как мы после войны были на выставке в Москве? Кто хоть одно плохое слово сказал? Нас уважали, не за то, что у нас были деньги, а ведь мы денег имели гораздо больше чем русские. Вспомни, как мы гуляли в Москве, рестораны, такси женщины. Никто не сказал что ты, чурка или грязный чеченец, черножопый, копченый, лицо кавказкой наружности. Что нам было до их власти? Помнишь, как мы напились и хулиганили, а как Керим витрину в магазине разбил? - нас даже милиция вежливо просила, чтобы мы прекратили безобразничать. Даже за разбитую витрину и то не стали деньги брать. А как же иначе? - мы были уважаемые гости Москвы, фронтовики. В Грозном, за наши проделки, так бы надавали, да еще и все карманы вывернули, да еще в доме пошарили. Вот и выходит, при коммунистах мы в своем доме, сами были власть, всегда жили лучше русских. Его собеседник, качал головой, не соглашался.
    - Ты совсем старик память потерял? Ты лучше вспомни, когда мы с войны пришли, что стало с нашим аулом. Половина селян была угнана в Сибирь. За что? Сталину так захотелось? Да, много чеченцев немцев поддержало, а что, казаков меньше? Да? - Чеченцы и казаки, никогда не считали, что власть Москвы законна. Это наша земля, хотят, пусть приезжают в гости, а здесь, мы хозяева.   
   - Хорошо, власть Москвы не законна, но воевать с фашистами было еще большее зло. Ты вспомни, что они творили, жгли села, сгоняли людей в церковь и сжигали, расстреливали женщин, стариков и детей. Позор было помогать врагам. Думаешь, если бы немцы вошли на Кавказ, никого бы из наших, не тронули? Вспомни, что они на Кубани творили, а ведь многие станицы были за немцев…
  - А по мне, враг моего врага, друг, пусть хоть на время.  Его собеседник засмеялся.
  - Ты, совсем старик помешался, думаешь, если немцы победили, нас бы оставили в покое, смогли жить, как хотим? Ты Магомед, или совсем глупый или вовсе дурак. Наше счастье, что русские сами не знают, что хотят, поэтому русские и жили хуже всех, в СССР и сейчас, в свободной России. Не мне тебе объяснять, почему русские в России жили хуже любого. Была власть Советов, она хотела удержать огромные территории, русским, как бы они не хотели, некуда деться, вот и давили русский народ, а нам давали волю, жить по-своему, чтоб тихо было. Для нас Советская Власть была сладкой, только мы это поняли когда развалили страну. Понял, да? Ты оправдываешь немцев, за их зверства, ты вспомни, когда Беларусь освобождали, кто из нас от бессилия не рвал землю, скрипел зубами, даже плакали, как они простых людей сжигали в домах. Уничтожали и жгли деревни, разоряли, взрывали дома, убивали скот, даже собак, просто так ради смеха или из злости. На такое даже дикари не способны. А теперь, ты говоришь, мы вправе повторять то, что делали фашисты. Чем тогда мы лучше? Ты вспомни своего друга Пашу, забыл, как сам ездил в Бобруйск на свадьбу его сына. Его сын ведь твой крестник, считай сын. Сколько ему сейчас? – уже за 50. Вполне возможно, что у него есть сын, воюет против твоего сына и внуков. Ведь он еще лет двадцать назад переехал в Москву. Ты бы хотел знать, что кто ни будь, убил один другого. Так что Магомед, вспомни, к чему ведет война. Может, ты думаешь, что мы сильнее русских, Гитлер тоже думал. Что получил? Глупость была развалить огромную и богатую страну. Прежде всего, для нас, не русских, нами ведь никогда не правили русские. Цари, были все не русские, а о царицах, ****ей, вообще говорить нечего. Все кто правил от начала революции, вспомнит, кто был русский? Ленин? Сталин? Хохол Хрущев. Даже Брежнев был неизвестно кем. Вот пришел, более или менее русский Горбачев, демократии захотел, не понимал, чем дышат, каким местом думают граждане. Вот и настал конец великой дружбе народов СССР. Жили бы мирно, горя бы не знали, и так жили как у бога за пазухой. Это в СССР и в Москве были очереди, жрать нечего, у нас, всегда было все, без очередей.
  -  Ладно тебе, что ты все заладил Москва, Россия, русские, не русские, мы чеченцы, двести лет живем под властью России. Пусть убираются, станем жить, как нам завещали предки.  Вот мои сыны и внуки взялись за оружие…
   - Хорошо, представь, мы победили, твои сыновья, внуки пришли домой, женились, родили детей, что дальше. Жить за что? Вновь сядем на коней и ослов? Ты думаешь одной нефтью и газом можно построить богатое государство? У нас нет столько нефти, да и кто ее нам даст. Кто сегодня втравил нас в войну, завтра будет качать нефть. Да кто тебе даст хоть малую часть национального достояния? Твои друзья арабы? Им, что наша нефть нужна? Пойми ты, нас загнали в угол, война становится промыслом, средством и смыслом жизни. Я хочу посмотреть, когда черномазый брат из Африки, придет к тебе домой и захочет взять по законам шариата твою дочь, вот тогда я хотел бы услышать, как ты запоешь. Ты говоришь о гордости нашего народа, ты посмотри, сколько наших молодых парней убили, кто вместо них пробует наших девушек?
     - Аллаху угодно чтоб мы воевали с нашими врагами.
      - Тогда твой Аллах – Шайтан!
      Они еще долго спорили, но я так устал, что как только перестал прислушиваться, сразу уснул.
   Иногда ко мне подходят дети,  кидаются камнями, ругают меня, дразнятся и показывают на перебинтованную руку. Я стараюсь не обращать внимание, на маленьких дурачков, они сами не понимают от чего им так смешно. Им неведомо страдание, я смотрю на красивую девочку, даже ее грязное и рваное платье ничуть не портит ее красоту. Она смотрит на меня печальными глазами, мне так  жаль, до боли колит сердце, я знаю, она скоро умрет. Умрут, почти все мальчишки и девчонки, хоть они и противные, мне их все равно жаль.
    После того как привезли Аслана, все село было растревожено как улей, крики и стенания женщин, гневные выкрики мужчин. Одни хотели поднять меня наверх и отрезать голову, отправить моему отцу, за то, что они сделали с Асланом. Потом, они смотрели кассету, в которой мой отец предложил исправить ошибку. Люди смотрели, как издевались, избивали и насиловали Аслана, как резали пальцы и, еще кое-что. Как Аслан кричал и умолял, пощадить его. Папа сказал, что так будет с каждым, кто причастен в краже его ребенка. Он обещал пока, не отправлять несколько отрядов в Чечню, для мести. Просил, одуматься, вернуть сына иначе, все свое состояние пустит на личную войну с чеченским народом, отнявшим у него сына. Папа, сидел за столом, на столе лежали пачки долларов, он говорил, что здесь в десять раз больше чем попросили за его сына.
 - «Все они до последнего доллара пойдут на вооружение отряда и на зарплату воинам поклявшимся вернуть моего сына. За эти деньги вы пожнете горе, одумайтесь, верните моего сына, пока у вас есть время». И знайте суки я знаю куда идти, и если не получу вразумительный ответ, считайте – я иду к вам.
   Папа пообещал ждать решение два дня, после чего он показал на десяток бойцов в униформе, все они были командиры отрядов и готовы идти в Чечню, чтоб найти меня и сделать все, что им пообещал отец.
   На следующий день, меня подняли с зиндана, выделили комнату в доме. Мне было не удобно, что я один занимаю столько места, в других комнатах спят по двое и трое. Старуха, гладила меня по голове, сказала, что все они животные, взбесились на войне, не понимают, за что воюют. Она, еще смелее вступала в спор с главным, говорила, что они все мерзавцы. Старуха ругала командира, говорила, что арабы на них зарабатывают деньги. Им не нужна свободная Ичкерия, им нужна кровь, чтоб снимать фильмы о злодеяниях и отправлять своим хозяевам. За это, они строят свои дома, у себя и покупают жен, насильничают, что им до горя чеченцев…
    Завтра, почти все они умрут, после ночной бомбовой атаки, еще будет темно, в аул войдут злые солдаты, они будут убивать мужчин и детей, насиловать женщин. Они будут страшно мстить за свой город, за сотни убитых и измученных людей.
    Очень скоро я буду дома, я возвращаюсь домой.  Отряд, посланный моим отцом, немного не успел, вошел уже в разоренный аул, когда от него мало что осталось. Меня вынесла из дома старуха, она подняла меня и несла к командиру, но какой-то солдат выстрелил в нее, она упала, успела только сказать, что я заложник и не чеченец.
    Ночью, военные дядьки пили водку и ругались матом. Потом, командир отряда зашел в комнату и поднял меня с кровати. Он выставил командиру ящик водки и заплатил долларами. Командир, пообещал открыть коридор и выпустить отряд, посланный за мною. Командир отряда,  оглядел меня, сказал полковнику.
  - Смотри, ничего малый, только вот  звери, руки покалечили. Он погладил меня по голове, я вдруг понял, что он действительно рад, даже не из-за денег, пожалел меня, мне даже показалось, что у него навернулись слезы, наверное, у него тоже есть дети. Он был рад, что все кончилось хорошо, даже не пришлось самому убивать, скоро вернется домой и купит новую квартиру, как обещал мой отец.
   Прошло две недели как я дома, как жаль, что все так случилось. Отец сидит в тюрьме, хотя власти не могут доказать, что он платил чеченцам и доставал оружие, все равно его держат под стражей. В который раз власть наложила свои жадные руки на отцовский бизнес. Ему вновь остались одни долги. Кто его посадил, прекрасно знали, что все это ложь. Им не было дела до чеченцев, им нужно было посадить отца и разгромить его компанию.
  Наконец, во всем разобрались, отец дома, я слышу, как папа и мама  разговаривают на кухне, закрыв дверь, чтоб я не слышал. Мне все же слышно, как плачет мать, как безмолвно плачет отец. Я чувствую, как от судорог трясется его большое, сильное тело, как он еле сдерживает себя, чтоб не причитать и не рыдать в слух. Оказалось, что у меня больное сердце, вернее, оно было здорово, только уколы и содержание в сырой яме, все, что со мной делали эти люди, привело к тому, что мне нужно срочно сделать операцию. После ареста имущества, у нас опять долги и куча врагов. Отец решил остаться и исправить положение, а меня с мамой отправить на операцию в Израиль. Мама умоляла отца бросить все, ехать с ней, но он решил, что лучше остаться, а через некоторое время, когда все наладится, он приедет. Он не мог подвести своих компаньонов, выбросить сотни людей на улицу, сбежать как вор. Говорил, что все поправимо, он докажет свою невиновность властям и вернет компанию. Папа, убеждал маму, гладил ее по голове, говорил, что все будет хорошо, врачи в Израиле хорошие, его помощь там не нужна.
    Отец злился на своих коллег в Европе, когда те узнали, что он ради моего поиска отправил в Чечню военный отряд, расторгли договор. Некоторые считали, что он поступил как преступник. Тем  не менее, большая часть давних партнеров уверилась в его порядочности, продолжили совместный бизнес. Я знал, что очень скоро он восстановит все утраченное.
   Мы летим с мамой в громадном Боинге, всего через два часа будем в Тель-Авиве, где мне должны делать операцию. Уже в аэропорту меня ждет скорая помощь, и напрасно. Впервые, за все время моей короткой жизни, я решил умереть. Нет, это не самоубийство - выбор. Иногда, бывает случаи, когда весы жизни и смерти занимают шаткое положение, любое малейшее колебание может покачнуть их в сторону, иногда, как в и моем случае, зависит от простого желания. Я вдруг понял все, что мы сделали в предыдущей жизни, обязательно повторится, и случится в новой. Как кара и выбор, в исправлении или, добровольный уход из жизни.  Это не суицид, хотя по многим признакам похож, человек на пороге, потерял смысл жизни, делает шаг и, становится легкой жертвой смерти. Последнее не приветствуется, но в данном случае, продолжение моей жизни, мучений, обязательно отразится на моих родителях. В чем их вина?
    Все повторяется, все можно поправить, но не и исправить, за это несешь кару. Как и любой случай, однажды произошедший с каждым, может, никогда не повторится, если повторится дважды, обязательно случится и в третий раз. Может, меня уже никогда не украдут, отец, в третий раз начинает с нуля. Он, наконец, достиг дна, с которого сможет вновь встать на ноги, вновь стать счастливым, родить нового сына. Испытания, могут разрушить слабого человека, а могут сделать неимоверно сильным. Мой отец, сильный человек, он все выдержит и несмотря не на что, станет счастливым. Его горе и грусть, заменит радость, у него будут дети, через два года родится девочка, а еще через два, мальчик, но меня, он никогда не забудет. Будет вспоминать, как человек, потерявший часть своего тела, я до конца его дней буду возвращаться, как фантомная боль. В его жизнь придет мудрость, он станет осмысливать жизнь, познав горе, ведь радость и насыщение, нельзя оценить в полной мере, не познав беду и голод. Я же, прожил бесчисленное количество жизней, знаю, все, что случилось со мной, кара за предыдущий грех. Помню как в Берлине, в один из последних боев войны, мне пришлось бросить свою кухню, потому, что немцы все уничтожили. В том бою, погиб мой друг и лучший повар всего западного фронта. Это был последний мой бой войны, он был самым страшным, ведь как было обидно умереть накануне великой победы. Я уже не задумывался, кто теперь будет радовать солдат заморскими блюдами из пшенки, гречки, картошки и прочих неприхотливых продуктов армейского пайка. Забыл, что я скорее повар, не мое дело идти в атаку, пробираюсь над стеной, прижимаюсь к ней как к любимой, осталось всего метров пять и я буду недосягаем. Впереди вражеский крупнокалиберный пулемет, бьющий по нам разрывными пулями, узкая амбразура, толстые стены, не дают возможность приблизится, и поразить цель. В окнах дома вокруг, засели автоматчики и два фаустника, они здорово наколотили наших. Атака захлебнулась, в центре площади стоят два подбитых танка, лежат с десяток раненых и убитых бойцов. Немцы щедро поливают площадь огнем, не позволяя, двинутся ни на шаг. Наконец, я у самого окна, две противотанковые гранаты, брошенные мною в одно и второе окно,  путь открыт. Ворвался в помещение, из-за дыма и гари ничего не видно, разрядил весь диск автомата, бросил его и вставил следующий, стреляю в темноту, на малейший шорох и крики. Наконец, все замолкло, стою в центре помещения, постепенно дым рассеялся и, я увидел страшную картину. Кроме нескольких немецких офицеров и солдат, несколько десятков беженцев лежало разорванные и убитые моими гранатами, прошитые очередями автомата. Увидел, страшные раны и стон, среди них было много женщин и детей. Меня тошнило и рвало, а рядом, уже стоял полковник, он прижимал меня, солдата пошедшего всю войну, трясущегося  от ужаса и успокаивал как ребенка. Я видел картины и пострашнее, сотни и тысячи наших людей уничтоженных немцами перед самым  нашим наступлением, деревни и церкви в которых сжигали женщин, детей и стариков. Убивал, фашистов, но сам, никогда не мог представить, что буду виновником подобного ужаса. Худенький полковник, не высокого роста, по плечо, пытался обнять громадного старшину, гладил меня по спине словно мальчишку.
   - Ты правильно поступил, ты герой, ты знаешь, сколько спас бойцов прошедших войну до самого Берлина? Он говорил, я все понимал, но никак не мог успокоиться. Я уже забыл, когда плакал, когда ранили, лишь орал и матерился, а сейчас, у меня была истерика, не мог успокоиться, рыдал как мальчишка. 
   За этот «подвиг», меня наградили орденом Славы, только я его никогда не одевал. В тот же день, пропил его, с каким то сержантом и старшиной, и не пожалел. Впервые и последний раз в жизни я выпил почти литр спирта и не был пьян. Меня еще долго трясло, я уже не мог стрелять, убивать людей, хорошо, что через два дня Германия капитулировала и окончилась война.
  Теперь, убили меня, конечно, я мог бы попробовать и выкарабкаться, только не вижу в этом толк. Чтоб оставшуюся жизнь быть калекой, чтоб мучить моих родных. Как мне объяснить моим, горячо любимым родителям, что у них все еще может быть хорошо. Они здоровы и молоды, а я еще слишком юн и испытания, выпавшие на мою голову, лишь карма которую изменить нельзя. Что я могу, что в моих силах? - так это только освободить от страданий моих близких, ведь им и так «повезло» родится в СССР. Название страны не может изменить содержания. Я знаю, что у папы все наладится, в Израиле, ему делать нечего. Это не та страна, она не готова принять таких, как он. В этом государстве у него никогда ничего  не получится. Очень скоро, он будет ругать порядки, хоть  и молодое, но до основания прогнившее, государство, а с ними и всех мерзких людей сидящих в удобных креслах. Вместо любимой работы, будешь бегать по инстанциям, где ему вместо решения проблем будут говорить, лят-лят, тихо-тихо, и беседер - порядок! Этой стране его талант и порядочность не нужна, она создала свой стиль, получает достаточно помощи из внешнего мира и весь механизм направлен на то, как вытянуть побольше, затем переварить безумные вливания, украсть большую часть. Тебя долго будут мурыжить, обещать, говорить приятные слова. А если ты вдруг подумаешь, что это обычное вымогательство, тогда дела твои совсем плохи. Тебя запишут, создадут все условия для сделки и посадят. Они такие же честные, как и все, тоже берут взятки, воруют, но ты не вхож в воровской союз предпринимателей Израиля. У тебя будут слюнки течь от возможностей, с головой и деньгами здесь рай земной, только не для тебя. Здесь точно такие же воры, только они не афишируют свою принадлежность к бандитскому братству, в этой стране правила игры совершенно другие. Нужно родиться здесь, чтоб понять эту кухню, чтоб быть своим. Честное имя, незапятнанная репутация, ничего не значит, здесь нужны миллионы. Но и с миллионами ты будешь чужой. Это ты думаешь, что ты еврей, здесь ты станешь русским, лакомый кусочек для прессы, для всех, кто будет вытирать о тебя свои грязные ноги. Здесь хватает своих миллионеров и миллиардеров, поддонков и честных людей, как правило, кого как впрочем, везде лоханули. В этой стране свои правила, богатые, ведут себя тихо и скромно, до поры не высовываются, повязаны незримыми узами, строго выполняют свои правила и ненавидят чужих. Поэтому, если ты чувствуешь себя гордым евреем, кому все по плечу то, лучше любить эту страну, находясь от нее на приличном расстоянии. 
    Что меня беспокоит, так это то, что все ли напрасно, почему мы живем так? Кто виноват в череде страданий и несчастий? В этой жизни я родился в порядочной семье, мне казалось, впереди счастливая жизнь, то, что произошло со мной и с моими родителями, это нелепость. Наверное, весь хаос в котором мы живем и есть результат наших жизней, как преходяще знамя, вернее, помойную тряпку, несем с гордо поднятой головой, не чувствуя смрада. Ведь я так хотел жить, жить даже там, в черном чулане, рядом с крысами. Помню как я бил крысу ботинком, а она, наглая, не хотела отпустить мой заплесневелый кусок лепешки. Я мог вытерпеть боль, когда мне ножом, скорее рвали, чем резали пальцы. Почему, когда рядом помощь, рядом мои родные и близкие…  – Почем же  я уже не хочу жить? -  Мне очень жаль, мои родители и так получили сполна, для чего им нужно страдать еще. Судьба моих близких заставит меня опять уйти в иной мир, сейчас я открою глаза и впервые за все время, смогу сказать маме. Мама, я тебя люблю. Когда я это скажу, то уже забуду обо всем, обо всех своих жизнях, обо всем, что удалось рассказать. С этого момента начнёт идти другое время, время, когда человек уже никогда и не чего не вспомнит, что с ним происходило в других жизнях. Где-то глубоко останется лишь память, которую вспомнить не удастся. В этой жизни, я превращусь в обыкновенного ребенка. Только часы жизни мои на исходе, только, я уже об этом не помню.

2005-6год. Беер-Шева.