Судьбы незримой нити. В. Гордейчев. Часть 2

«Я  С  ЖИВУЩИМИ БЫЛ  И  ОСТАЛСЯ» - В. ГОРДЕЙЧЕВ. Ч.1 
               
          Ч.2 -  СУДЬБЫ  НЕЗРИМОЙ  НИТИ.

                ч.1 - «Израненный великою войной, двусмысленной эпохою                контужен.. .» - В.Гордейчев.   О творчестве поэта
                ч.2 — «Судьбы незримой нити». Его письма, воспоминания  о нём. 
               
                Посвящается памяти воронежского поэта,
                моего литературного наставника и доброго друга,
                Владимира Григорьевича ГОРДЕЙЧЕВА
                /05.03.1930 — 15.03.1995 г/
   

Касторное. Твои места родные,
Их ты воспел судьбой своей.
Пусть Рыльск и Медвенка иные,
Я тоже — курский соловей!
Соединить пытаюсь эти
Судьбы незримые концы...
Ещё нас не было на свете,
Дружили, может быть, отцы...

Касторное... Я вижу строки
В отцовской книжке послужной,
И совпадают годы, сроки...
Он жил там с молодой женой,
 Моею будущею мамой.
И это именно от вас
Отец, мичуринец упрямый,
И уезжает на Кавказ,
Чтоб районировать табак -
Спец по селекции, никак!

Ещё одни совпали даты
(Судьбы колода вся из дат!),
Что у родителей,  в тридцатом,
Родился сын, мой старший брат.

В тумане сером, как в дыму,
стоят дома апрельским утром...
Пишу, и слышу, как в дому
Стекает время по минутам...

Вгляжусь в Судьбы незримой тризны
И даты вновь перекладу:
И  ты,  и брат ушли из жизни
На шестьдесят шестом году...

Вот и спустился горький вечер.
От этой темы отклонюсь -
Я подошла  лишь к НАШЕЙ  встрече...
Как стих — всё помню наизусть.               
               
               
               
                ВСТРЕЧА

Медвенка, Курской области,  Власовой А.В.

                ...Трёхдневный семинар молодых авторов Черноземья
                начнёт свою работу  19 декабря 1961 года в 10.00
                в Доме Книги  /г. Курск, ул. Ленина, 11/                Приглашаем Вас принять участие в работе семинара.
               
                Ответственный секретарь
                Курского областного Отделения
                Союза Писателей РСФСР       -                Михаил Колосов


- ЕДУ!  Конечно,  ЕДУ!  СУДЬБА  ЗОВЁТ!!! -   Мне двадцать четыре.
 С шестнадцати лет мои стихи печатают в районной газете и, наконец,
ЗАМЕТИЛИ!

                Курск.  Дом Книги.  Предначальная  сутолока в зале.
Оглядываю лица.  Некоторых поэтов узнаю по фотографиям на их книгах.
Вот это – курские поэты: Егор Полянский и Николай Краснов, а это –
Николай Корнеев, сосед моей курской тётушки – «Здравствуйте!».
А кто же это?  Взгляд выделил из толпы лицо, очень похожее чем-то
на Блока, а может на моего отца... И,  вдруг, глаза наши встретились...
Видимо, он среагировал на мои мысли. Телепатический контакт!

 Потом, в процессе работы семинара, мы не раз будем оказываться
рядом, много беседовать, говорить о моих стихах, написанных   в  Таллине,
на  которых он будет рисовать мне ...море... Честно признаюсь, поэта
Владимира  Гордейчева  из Воронежа  я, к своему стыду, тогда не знала.

          Объявляют: - Поэтическую секцию ведут:  Сергей Наровчатов,
                Владимир Гордейчев  и  Николай Корнеев!
              *   *   *
Я в светлый День Поэзии попала!
И задыхалась от горячих строк...
Так высоко мечтою не взлетала,
Да, видимо, настал счастливый срок...

Корнеев, с тёплой лаской стариковской,
Нас обнимал, благословляя  всех:
-А вас люблю, Чернухин и Перовский! -
И целовал их,  вызывая смех.

Гордейчев улыбался добродушно.
Смешно стихи цитировал Краснов.
И зычный бас Полянского, радушно,
Всех призывал « не забывать основ...»

Лишь Наровчатов, может быть, устало,
А, может быть, по-менторски чуть-чуть,
Как педагог и как поэт бывалый,
Нам пожелал:  «Ну, что же, в добрый путь!»

Так же, «В добрый путь!», называлась прямая телевизионная передача,  которую вёл Сергей Сергеевич Наровчатов.  Не верилось, но в числе «избранных» для передачи, оказалась и я.  Радости, волнению, смущению не было конца! Да ещё, Сергей Сергеевич, назвав моё имя, я тогда ещё была Власова, перепутал моё место проживания. Я вспыхнула, но спас достаточно большой опыт чтения стихов со сцены.  Прочла как надо!

Поздним морозным вечером,  после телевидения, мы,  все участники передачи,
кроме С. Наровчатова и Ю.Лебедева,  весёлой толпой высыпали на улицу.
Официальная часть семинара закончилась. Завтра — по домам...
Расходиться не хотелось...

Вот мы шагнули за порог
Официальной части...
Никто из нас сдержать не мог
Стихов стихийной страсти -
Мы ворвались в ночной поток:
Круженье,  как на колесе -
Обрывки строф и чьих-то строк,
Читали все и пели все,
Ходили весело, гурьбой,
Носили песни  над собой,
Тревожа ночи тишину...

Подняв Полянского жену
Мы в пять утра глотали чай
И танцевали... Невзначай,
(Полянский, видно, удружил)
С Володей танец закружил.
Волненье, скрытое пока.
Но вот к руке легла рука...
Полуобъятье. Близость тел...
Как каждый этого хотел!

Нам звуки вальса не слышны.
Нас захлестнули две волны...
И вот танцуем, наконец,
Под стук клокочущих сердец...
…….
 

И звёзды  с нами кружились в вальсе,
Благословляя наш непокой!
Но, за тобою, незримо, Ася
Качала грустно головой.
      ---------

Упрямо близится рассвет.
Хозяевам покоя нет.
Уже проснулась детвора,
А нам в гостиницу пора.

И, вновь, не сдерживая смех,
Мы мяли первый, тонкий снег.
Нам заспанный швейцар ворчал:
; Ну, что блудИте по ночам...
            ---------
Ты помнишь, Володя?

В отеле спят глубоким сном.
А мы все,  в номере твоём,
Взахлёб, опять стихи читали
И тихо песни напевали.
А нам заметили (о, Боже!):
-  Ну, до чего же вы... похожи...!
-------
Друзья разошлись.
   Отчего я медлю...
Сижу, не в силах глаза поднять.
Вернулся ты,
      нервно хлопнув дверью,
И замер — сердце нельзя унять...

Потом всё смешалось
В тяжелом, горячечном разговоре,
Что поздно встретились (какая жалость!),
О  злой Судьбе,  звезде Авроре...

А жаркое пламя
      стремилось вылиться...
Но, жесты скованы
          и губы сжаты.
Обнял за плечи...
        Пытаюсь вырваться:
- «Не принижай звезду!»  писал ты.
Хоть судьбою и предназначена,
Между нами не неба синь... -
Чуть коснулась лба горячего,
 Тихо молвила: - Остынь…
     --------
Сердце, замри!
     И горячим дыханьем
Губы мои не суши!
След поцелуя, что был на прощанье,
С губ удалить
                не спеши!
       ----------
Лишь поцелуй...
    Это много иль мало...?
Сердце моё, не бунтуй!
Знали ли мы — наши души венчал он,
Этот, один, поцелуй…
        ---------
Этот вечер для нас явился
Знаком  Встречи,
 С  собой борьбы  -
Жену  ЧУЖУЮ увёл ты,  женился,
Чуть-чуть не дождавшись
         СВОЕЙ  Судьбы...
А я свободна - совсем  расстались
С предавшим другом.
              Остыл и след...
Мы — в тупике!
            Нам с тобой остались
Почтовые марки...
            На много лет...


                П  И С Ь М А

             « Всего тебе светлого!
                Володя   » -  так часто заканчивались его письма.

                Позволю себе опубликовать некоторые его письма,  в которых проявляются
штрихи к биографии,  объективный «разбор» моих стихов, его рекомендации по литературному мастерству,  рассказы о новых,  открытых им, молодых талантах  и, конечно, постоянная надежда  на нашу встречу…

 Двенадцать лет длилась переписка,  то прерываясь, то возобновляясь вновь. Его положение и домашний адрес, по сути, были неизменными.  А меня качали крутые волны.  После кораблекрушения  первой, юношеской  любви  и  безнадёжной, не имеющей будущего, встречи  с  Гордейчевым,  жизнь вынесла меня к другим скалистым берегам, где я искала покой и утешение.
 
 Вышла замуж  за полюбившего меня человека  и переехала,  уже из Белгорода, в Таллин. Менялись мои домашние адреса, но мы продолжали переписываться. Пока, ещё раз переехав, я НЕ сообщила Гордейчеву  своего нового адреса. Зачем?  Переписка прекратилась, но внутренняя связь осталась. Я это всегда чувствовала, тем более,  что моя сокурсница по институту, Нина Графская, живущая в Воронеже, иногда писала мне о нём, присылала его новые стихи.

 Нина умерла чуть раньше  Владимира Гордейчева, хотя в тот же, 1995, год. Сообщить мне о его смерти было некому. Только спустя десять лет после его кончины, я узнаю эту  страшную весть, тут же еду в Воронеж,  иду в редакцию журнала «Подъём»,  еду к нему домой, знакомлюсь с Асей,  его женой.  Но, обо всём этом по порядку.
           А пока... пусть говорят его живые письма, стихи из присланных мне сборников, мои стихи, анализируя которые Гордейчев даёт уроки поэтического мастерства.  К сожалению, моих писем не будет — никогда не писала черновиков, а к архивам В. Гордейчева доступа  не имею.  Да и не знаю, хранил ли он их.    Но, я думаю, это и не так важно. Есть его письма и моя память…



     14.01.1962 г         Медвенка,  Курской области,  РК ВЛКСМ,  Власовой Авроре
                Здравствуй, Аврора!
Извини, что я не сразу собрался ответить тебе на твоё письмо (открытку):
Дела с ног сбили. Пусть запоздало, пусть не во время, поздравляю тебя с наступившим  годом. Желаю столько добра, сколько сама захочешь.
И, конечно, стихов. Я, кстати, надеюсь, что ты вскоре пришлёшь несколько новых...
                Желаю счастья.   
                Володя
  01. 1962 г          Медвенка, Курской обл.  РК ВЛКСМ,  Власовой Авроре
                Здравствуй, Аврора!
Спасибо за память и привет. Извини, что замешкался с ответом: был в отъезде.
Посылаю тебе мою книжку «Весна — общественница».
«Буду рад, если понравится»..., как писал поэт.
Хотел бы узнать подробнее о твоём житье-бытье, да переписка — не моя стихия.
Я сейчас в отпуске рабочем, месяца три не буду появляться в «Подъёме».
Ты туда не пиши, тем более,  что письма вскрывают.
Авось, увидимся когда, - поговорим.
А письма что ж — дело не творческое…  Желаю тебе счастья в новом году.
             Добра тебе всяческого.
                Володя.

  Не  дожидаясь окончания срока выборной должности второго секретаря   райкома комсомола, сославшись на необходимость работать по специальности,
так как училась уже на третьем курсе в Ленинградском институте культуры,
я увольняюсь и переезжаю в город Белгород. О чём сообщаю Владимиру.
В письме посылаю стихотворение «Параллель»


             ПАРАЛЛЕЛЬ
Ты мне душой и сердцем верен,
Со мной раздумий делишь тишь...
А всё к  другой стучишься в двери,
Другой «родная» говоришь.
И я, как будто бы, не  против:
Всё правильно… Так быть должно.
Лишь сердце глупое колотит,
Не хочет понимать оно...
Скрыть чувства, может быть, сумею.
Преодолею сердца власть.
И только очень сожалею,
Что слишком поздно родилась.
Но, может быть, не в этом дело?
Возможно, на моём пути
Нить Ариадны проглядела,
К тебе  готовую  вести,
И опоздала... Та, другая,
К своей судьбе, как я, стремясь,
Тебе становится  родная...
Нет, слишком поздно родилась!
     ---
Тоску припорошит метелью.
Отдам  другому  жар руки...
Вот так и будем параллелью,
Как берега одной реки.
               Февраль 1962

 --------------      06.03.1962 г          г. Белгород, Литвинова, 76 /для Авроры/
....................Поздравляю тебя с праздником и надеюсь, что ради него ты
простишь мне моё затянувшееся молчание. А если ещё учесть, что я не сразу ответил на стихи – вдвойне виноват!
  Так уж складывается у меня, что при моей ленивости вообще, приходилось
мне заниматься ворохом срочных дел, которые, видно, будут гробить меня до конца дней моих. Запутался, каюсь.
   Стихотворение твоё очень меня тронуло, оно чистое, светлое и чуть
печальное — я его полюбил.
    Книжку я тебе выслал бы немедленно, но сейчас нет под рукой. Ты подожди
Немножко,  я это сделаю непременно, - ладно?
    Написала бы ты о себе, о твоей работе, о жизни в Белгороде. Продолжаешь ли писать?  Если есть что нового — присылай. В этот раз я обещаю не тянуть.
    На днях был здесь, в Воронеже, Павел  Мелёхин.   Он мне очень понравился
со своими стихами. Они будут (четыре из них)  в №3-м  «Подъёма». Ты о нём не слышала?
  От  белгородцев  нет ничего, не пишут,  негодяи. Кстати, что говорят о совещании молодых у вас? Будет ли оно вообще?
                Будь здорова и счастлива.
                В. Гордейчев
                6 марта 62 г

             
Посылаю Владимиру  стихотворение «Зимний дождь»
              и несколько ранних:

       ЗИМНИЙ ДОЖДЬ
Весь путь мне дождь хлестал по нервам,
Плясал по вымокшей спине,
Спать не давал, укрытой снегом
И отдыхающей, земле.

Земля усталая вздыхала,
А дождь, прибавив трепака,
Срывал местами покрывало,
Открыв ей чёрные бока.

Но, не поддавшись  той  же доле,
Тот дождь отчаянно кляня,
Дорога вздыбилась над полем -
Ведёт уверенно меня.

А чуть оступишься… и — яма!
Дорога твёрдостью горда.
По-человечески упрямо
Сопротивляется она.

29.03. 1962 г   г. Белгород, Литвинова, 76, Архипцевой Тамаре /для Авроры/
                Здравствуй, Аврора!
Я опять задержался с ответом и опять: «дела, ничего не поделаешь...»
С неделю был в Москве, потом готовил номер  //журнала «Подъём» - прим. автора//.  Сейчас на день-другой  освободился.
Из твоих новых стихов мне особенно понравилось «Зимний дождь».
Оно написано темпераментно, стих добротен и даже какой-то подход к осмыслению, к ассоциации обобщающей, есть в нём. В других нет энергии -
«темно и вяло».  Кстати, если хочешь настоящей энергичности в стихах,
избегай рифм типа «нарисовал — вспоминал». Уже если «нарисовал», то
«совал», «пасовал», а ещё лучше в пару подобрать не глагол и не глагольную форму: «вал», обвал» или что-то в этом духе.
Я узнавал о семинаре вашем //в Белгороде,- прим. авт.//, он будет не раньше осени.
В №1-м «Подъём»  /1962 г.-прим.авт/ есть статья о курских поэтах, там кое-кто, наверное, обидится на горькие слова и, тем не менее, в Белгороде надо встретиться нам всем друзьями.
Посылаю тебе свою новую книжку. /«Беспокойство», М, «Советский писатель», 1961. - прим. автора/   «Земной тяги» я не достал. Но эта, по-моему, лучше «Тяги», полнее.
Да, ты не напрасно в письме приписала, беспокоясь о том,  не вскроют ли твой конверт посторонние. У нас это водится, так что об очень личном пиши с поправкой на ситуацию.
  Присылай новые стихи, напиши, что решилось с работой, пропиской, общежитием.
Вере Верёвкиной, если будешь писать,  поклон от меня.
                Всего тебе доброго.
                Володя
Прим. -  На его книге автограф: «Авроре Власовой — на дружбу.
В Гордейчев
29 марта 62 г    г. Воронеж »//


Открываю, весь в чернильных авторских поправках, сборник «Беспокойство».
Вхожу, как входят в дом,  куда вас пригласили, с осторожным любопытством.
Сборник и начинается стихотворением «ДОМ» (публикуются фрагменты):

Здравствуй, дом!
За ветками шипастыми
смотришь ты с улыбкой доброты.
На тебе добротной клёпкой мастера
склёпаны железные листы.
…………………
Здравствуй, дом!
Опять для сына вымости
вмятые в дорогу кирпичи,
стойкости и тихой горделивости
заново сегодня научи.
Мне ль забыть,
какими ты и сколькими
бедами  испытан на веку, -
с окнами, пробитыми осколками,
с пулями в бревенчатом боку!

 (Из стихотворения   «ЛАНДЫШИ»):
......................
Пускай сегодня не к лицу,
причуды старомодные,
но я прижму цветы к лицу,
как маску кислородную,
и, снова свежестью дыша,
почую, как от холода
моя стеснённая душа
опять воспрянет молодо.
…………

Из стихотворения «МОЛОДОСТЬ»:

........... Нас зовут молодыми,
это именно нас
в пустоте и гордыне
обвиняли не раз.
Обличители, будет
пробавляться  враньём:
о великом не судят
по пылинке на нём.
    .. .. ... ..
От Пекина до Кубы,
от Урала до звёзд
это мы, жизнелюбы,
поднимаемся в рост.
.. .. .. .. ..
Прекращайте-ка ругань,
ветераны пера,
к нам давно по заслугам
приглядеться пора.
----------------------------------------
---------------------------------------------
Раздел «Твоё имя» в сборнике позволил заглянуть в историю его личных переживаний, связанных с Асей, его женой. Но, об этом — в отдельной главе.
Посылаю в очередном письме старое своё стихотворение, посвященное моему
непрощённому  другу  (восстанавливаю по памяти):

      ТВОИ ПИСЬМА
                посв. Н.Н.К.

Порой мне кажется, что клятвы
твои,  как вешняя вода -
шумит,  бурлит под солнцем ярким,
потом — исчезнет навсегда …

Не так ли ты потоком вешним
сейчас мне письма набросал -
меня пьянишь строкою нежной,
в моей душе бушует шквал!

Но годы минут чередой -
с другими жизнь твоя схлестнётся...
Мне страшно! От любви такой
и ручейка не остаётся...         /1959 - 1960гг/

Вместе с этим стихотворением посылаю небольшую подборку стихов своего отца,  Власова Владимира Ивановича, современника  и знакомого, по петербургскому  и московскому бомонду, Игоря Северянина, Александра Блока и др. поэтов начала века.
 По окончании Лейпцигского университета в 1907 году, он  издавал в Петербурге свою книгу по основам земледелия.  Очень увлекался фотографией, был членом ИЗО, получил признание как фотохудожник, выставлялся на Всемирной промышленно-художественной  выставке, которая сорвалась из-за начала  Первой мировой войны. 
Поэзия была его вторым хобби.  Готовил к изданию книгу стихов «Звенья крови»,  но помешала война,  а потом революция.  Я – его последний ребёнок,  родилась от второго брака.  Моя мама была на тридцать лет моложе его.

 --------------------------------------------
   
19.апреля 1962 г      Белгород, ул. Коммунистическая, 83,  ЦНТБ Совнархоза,                Власовой А.

                Здравствуй, Аврора!
Прочитал письмо твоё и стихи отца и дочери.
Об отце — он был, видно, человек бурно пламенный: откликался на многое в жизни. Для того времени стихи «на уровне», как говорят, и на уровне приличном. Подробнее можно поговорить о них, когда увидимся,   а это — первое впечатление...
Твоё стихотворение о клятвах — вешней воде задумано хорошо, исполнено — слабо. Рифмы : «клятвы — ярким»,  «половодье — мелководье»,  штамп «годы минут чередой» - портят замысел. А так, по образам — ручей, половодье, шквал, оставшийся  прежним ручеёк — оно выдержано вполне.
Дело, следовательно, в технике, которой тебе не хватает. Работай — и да воздастся тебе!
     У меня жизнь обычная, катится по камушкам ручейком. Если огорченья — то только от столкновения с издательством, где я издаюсь новой  книжицей.
Выйдет — пришлю, посмотришь.
     А вообще-то я хотел бы очень избавиться от моей служебной нуды... На
днях  беру отпуск месячный и еду к матери в  Касторное.
Появлюсь в мае, числа 20-го. Так что пока не пиши мне, во избежание всяческих возможных штучек - дрючек, как говорит наш общий друг Корнеев
Ник. Юр-ч.  Надеюсь, что за этот месяц у тебя пробрызнет  (вместе с листьями) что-то новое из стихов.
     Извини, что так мало пишется,  эпистолярный жанр мне не даётся. При встрече поговорим больше.
                Всего тебе доброго.
                Володя.

 Фраза «штучки — дрючки», и уже не первое напоминание о конспирации,
заставили меня серьёзнее посмотреть на переписку. Не остыть от всколыхнувшей встречи?  Размечталась... Зациклилась... А там — партия
не велит..., «Что скажет княгиня Марья Алексевна?..»,  да и сама не нарушишь
свою внутреннюю заповедь  «не разбей семью!»  А, значит, ты не поедешь в Воронеж для встречи с ним,  хотя  там живёт однокурсница,  близкий по духу человек. Скажи сама себе «Остынь!»,  как когда-то сказала ему.
И я пишу:
              *  *  *
Я, наверно, глупая девчонка...
Не пиши, пожалуй, больше мне!
Где-то о весне высоко, тонко
Разливает голос в тишине...

И моя весна придёт, я знаю!
Каждый год всё жду её и жду...
Письма мне твои напоминают
О расцветшей яблоне в саду.


А тут бушует май,  вздыхает мама: «25 лет скоро, старой девой останешься...»,
подруга из Таллина  шлёт фотографии друга своего мужа,  сватает: «из Польши
полк авиационный прибыл,  расформировали, многих принял Таллинский
аэропорт, дают какое-никакое жильё… Разреши Сергею к тебе заехать по пути
домой, в Житомирщину»   
Встретились в июле. Маме очень понравился,  у меня не вызвал отторжения,  чем-то напоминал мою первую, девичью любовь.
А в начале октября 1962 года, Сергей приехал за мной в Ленинград,  где я сдавала очередную сессию в ЛГБИ им. Крупской, и увёз меня в Таллин, прихватив мою тётушку,  чтобы было «всё — путём».
 Так я оказалась в Эстонии,  в Таллине.
Оканчивала институт,  а в 1965 году, в сентябре, родилась дочка, Инночка, «скрепительница» и «хранительница» нашей семьи. И тогда, решив, что я теперь уже окончательно «заякорилась»,  сообщаю Гордейчеву  обо всех изменениях в своей жизни и сообщаю домашний адрес.
Очень быстро пришёл ответ,  и его « нелюбимый эпистолярный жанр»  получил новое развитие.    
Господи, что же мы делаем со своей жизнью!


  12 декабря 1965 года                г. Таллин — 1, ул. Леннуки, 21, кв.3
                Невмержицкой  Авроре  Вл.
   
                Здравствуй, Аврора!
                Поздравляю тебя и всех твоих близких с Новым годом.
Желаю тебе и всем вам счастливо жить, счастливо работать и отдыхать тоже счастливо.
  Мне было приятно получить письмо от тебя, от старого друга, следы которого затерялись где-то в Прибалтике.
Теперь, когда след отыскался, хочу поздравить тебя с прибавлением семейства.
Твоей дочке посылаю мою детскую книжку  //«АХ и ОХ»- прим. автора//, может быть, чуть позже,  возьмёт её и прочитает она.
      Если случится быть в Эстонии, может быть, увидимся. Но планов на такую поездку нет у меня пока. Летом с женой едем в Литву, в Палангу.
А что будет на последующий сезон — бог весть.
     Адрес мой воронежский такой: ул. Комиссаржевской,  д. 4, кв.28
                Счастья тебе!
                В. Гордейчев
------- -----------------------------------------------

 

 К большой, красочной открытке прилагалась детская книга и сборник стихов «Своими словами». Судя по дате на автографе,  12 января 1965 г,  этот сборник искал меня целый год.

 





Итак, переписка обрела легальные домашние адреса, немного изменился тон,
стал  «дружеской памятью»,  взаимным литературным интересом. Подпись, из первой, официальной - В. Гордейчев, скоро вернулась  к  тёплой,     привычной  - Володя.

      В книге «Своими словами»  есть большой раздел «Память» - о немецкой оккупации, об осмыслении  раннего взросления подростков военной поры.
В нём — пронзительное стихотворение «ПАМЯТЬ»:
«.........Наложи скорей мне руку,
как повязку на глаза!»

         Здесь же, из четырёх частей состоящее, стихотворение «ОКОПЫ ЭТИХ ЛЕТ», где целая часть посвящена  сохранению человеческого достоинства поэта, при обвале хулы  или лести.  Не все выдерживали это испытание.

........Но всех больней меня, по сути,
один, пожалуй, и задел:
я с ним бок о бок в институте
два года с лишним просидел.
Была и гордость в человеке
до той поры, пока не стал
себя подсаживать на  некий
несоразмерный пьедестал.
…………
Мечтой  примериваясь к высям,
где вьются горные орлы,
как стал он мелочно зависим
от иностранной похвалы!
..........
Какой порыв, какого долга
теперь я должен видеть в том,
что им забывчиво оболган
его взрастивший отчий дом?
В стране, где правда смотрит в лица,
откуда он, откуда мы,
ему, такому, не простится
обида станции Зимы...
……………….
Какие б радуги ни висли
над синью западных морей,
я жить не мыслил и не мыслю
вне жизни Родины моей.

------------------   
     22 марта1967 г        Таллин, ул. Леннуки, 21, кв.3, Невмержицкой А.В.

                Аврора, здравствуй!
Не сочти неуместным моё поздравление с весной, оно стоит дежурной открытки «с 8-м марта».  Итак, поздравляю с дуновением весны-красавицы.
Я её встречу немного раньше, чем ты и твои домашние, и это не потому, что Воронеж южнее Таллина. Просто я послезавтра уезжаю на Кавказ, отдохнуть от трудов праведных в доме отдыха. Поэтому предупреждаю возможную паузу в корреспонденции! Если вздумаешь прислать стихи, что я одобряю и приветствую, не обидься за несколько недель молчания.
Отлучка моя протянется до апреля. В апреле же я готов буду писать и стихи, и письма, само  собой.
   О «Главном свойстве» твой отзыв я принял по достоинству. Этот сборник и мне кажется более ёмким. В 68-м году у меня будет перерыв, видимо. А в следующем, 69-м надеюсь издать ещё один сборник в «Советском писателе».
Не знаю, какой получится эта книжка. Время, как говорят, покажет.
  А о твоём возвращении к стихам я и впрямь говорю: доброе дело. Любопытно будет познакомиться с твоими строчками несколько лет спустя.
    О наших общих знакомых — курских Корнееве и Полянском слышу я часто, мне ближе к ним живущим, они приметней.  Корнеев отпраздновал своё 50-летие, его в Москве чествовали. Егор ждёт сорокалетия, пока шумит на земле Черноземья.  Москва, однако, издаёт его тоже и не сказал бы, что редко.
         Итак, жду стихов твоих.
                Всего тебе счастливого!       Володя

------ ----------    
     29 апреля 1967 г.  /на маленькой открыточке - визитке/
                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с добрым первомайским праздником. Желаю тебе и твоим близким счастья и добра всяческого.
      Пусть тебе живётся радостно и весело, и пусть жизненные тяготы не тронут твоей искренности и простоты.
       Всего тебе светлого!           Володя

 ------------------------------- 

 Я, наконец, выполняю его просьбу и посылаю подборку своих  стихов.
В неё вошли:  « Хранимый образ», «Ожидание», «Чувство Родины», «Двое», «Нет, не отлюбила...», «Я бы поднялась и полетела».  Все эти стихи, теперь уже опубликованы в моих авторских и  различных коллективных сборниках,  в журналах.  Вот два из них:

                *   *    *
Я бы поднялась
                и полетела,
если б знать,
          что ты меня зовёшь,
что моё
        надломленное тело
бережно
         руками обернёшь...
И, рискнув
          условности отбросить,
взглядом
      душу высветлишь мою,
чтобы встретить
           в золотую осень
первую
      весеннюю зарю.
       ---------
         
ХРАНИМЫЙ ОБРАЗ

Боль о минувшем напрасно гоню...
В каждом мелькнувшем тебя узнаю...
Думала, накрепко ты позабыт,
а память упрямо твой образ хранит...
С думой о доме семью создала.
Руку другому без чувств отдала...
С ним разделяю  тревоги, мечты.
Не вспоминаю...
А в сердце — всё ты...

------- ----------    --------------------------    
 29 апреля 1967  г   /на маленькой  открыточке  с  подснежниками/:

                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с добрым первомайским праздником. Желаю тебе и твоим близким счастья и добра всяческого.
Пусть тебе живётся радостно и весело, и пусть жизненные тяготы не тронут твоей искренности и простоты.
              Всего тебе светлого!
                Володя             
   


21 июня  1967 г       Таллинн, Леннуки,21, кв.3     Невмержицкой А.В.
                Аврора, здравствуй!
Извини, что так поздно отвечаю на твоё письмо…  Случилось так, что я смог прочитать его лишь теперь вот. Был я долгие недели то в поездке с агитпоездом по области, то на «Неделе поэзии» в Белгороде, где встречал многих наших добрых друзей.  Со стихами твоими в письме я так и разминулся.
    Но не навсегда.  Читал я их с интересом и узнаванием чего-то светлого и доброго в них. Я не знаю, удастся ли мне что, помимо этих чувств, но надеюсь при случае дать нечто в «Подъём», когда будет подборка молодых формироваться.
Она у нас обычно раз в год бывала до этого — в неюбилейные годы.
       Ты наберись терпения, а ещё лучше — забудь о твоей присылке. Так будет легче ждать результата.
        Обо  всём прочем — о Белгороде, о ребятах, о  Нежеголь-реке, на которой мы были, -  в письме не расскажешь. Словом — было очень хорошо,  по давнему,  по-детски... Об этом только разве стихами, да и то — вслух, не на бумаге.
      После поездки последней у меня рисуется  новая — в Москву. Это — вояж
сугубо  деловой, без вылазок на природу.
      Потом уйду в отпуск наглухо, буду сидеть в какой-нибудь деревне, может, удастся поработать — писать. Лето, как видишь, определяется опять в бегах, в трудах и заботах.
   Как ты намерена провести свой отпускной сезон?  Где ты обычно бывала в такие недели?  Поди, Прибалтика не отпускала тебя никуда?
    У нас в Воронеже — дождь, туман, а всё равно — лето. Тянет на реку,
на траву.
   Пиши о своих нынешних делах. Как дышится, как пишется — обо всём.
        Всего тебе счастливого!
                Володя  Г.

---------------------------------   

        12 июля 1967 г          Таллин,  Леннуки, 21
                Аврора, здравствуй!
Хочу сказать тебе, что стихи твои я показывал новому редактору — Пашневу.
Он сейчас работает в «Подъёме» с поэзией. Пашнев нашёл, как и я, что стихи приятны, искренни. Он же приобщил стихи твои к отобранным ранее - «активу». Со временем  они появятся в «Подъёме» - я уверен.
Сам я в «Подъёме» уже не работаю. Перешёл на новую работу — в Союз писателей Воронежа. Здесь работы будет побольше,  но, может быть,  и интереснее будет — с людьми общение, а не с рукописями только,  да письмами издалека.  Кстати о письмах.  Я и сейчас отвечаю тебе с затяжкой – иначе не могу.  Разъезды, отъезды, приезды – отнимают у меня уйму времени.  Да и не великий я охотник на письма.
Вот и сейчас уезжаю в Москву на 10 дней по делам Союза. Опекать меня будет тоже Союз писателей — РСФСР. Хоть и жара, видимо, будет донимать в каменном городе — да что поделать,  надо.
    Отпуск мой — окончательно — приходится на сентябрь теперь,  будет он проходить в Переделкино под Москвой,  в доме творчества. Будем там вдвоём с женой.     Вот пока все мои новости.
  Письма, если захочешь поделиться своим, - стихами ли,  прозой, - присылай в адрес Союза: Воронеж, Союз писателей, мне.  Так мне удобней  и тебе, наверно, тоже.
           Всего тебе счастливого!   
                Володя

 -----------------------------------------------


  3 ноября  1967 г     /на открытке с видом Белгорода /
                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с золотым Октябрём, желаю счастья тебе и твоим близким.
  Хочу сказать приятное:  в № 6-й «Подъёма» сданы твои стихи — два.
//«Двое» и «Нет, не отлюбила» - прим. автора //
Когда выйдет номер, вышлю, может, к Новому году. Стихи печатаем под девичьей твоей фамилией. Здесь, в Черноземье, она, всё-таки, известна.
Если возражаешь, напиши.
    Всего тебе счастливого, радостного, праздничного!
     Между прочим, как имя твоё звучит сегодня — и в мифологическом и  в юбилейном смысле!
                До свиданья            
                В. Гордейчев

  ------------------------   

 

    2 января 1968 г.    Таллин, Леннуки, 21 — 3
                Здравствуй, Аврора!
      Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе и твоим  ближним в 68 -
високосном,  счастья, праздничного настроения.
      Татьяничеву я видел, говорил, она была жива - здорова  вполне, как только можно (это я отвечаю на твой вопрос).    //прим. автора: с Людмилой Константиновной Татьяничевой я познакомилась в Таллине,  некоторое время переписывались, а потом она замолчала.//
      Ещё я хочу тебе сказать, что твои стихи, набранные в №1 «Подъёма»,
могут выйти лишь во 2-м.  Ты, пожалуйста, отнесись к этому стоически.
Дело в том, что новые хозяева  «Подъёма» манипулируют материалом чересчур
вольно. Тем не менее, ты у нас выйдешь — железно. Это дело временной задержки лишь. Извини, что пишу такое под праздник — вынужден.
     Присылай новые — на будущие номера.
                Всего тебе светлого!
                Володя
  ------------------------    --------   --------- 

Я посылаю подборку новых стихов, в т.ч. «Заломали берёзу», «Кто я тебе»  и другие.  Через несколько лет встречаю в его сборнике стихи – ответы.  Собрав воедино, я опубликую их в главе «Перекличка».
  ………………………………………………………………………………………         
  ---------------------  -----------------------------------  ----------------------
 


январь 1968 г     Таллин, Леннуки, 21 — 3
                Здравствуй, Аврора!
  Позволь подарить тебе мою новую книжку, которая только что вышла здесь, в Воронеже  /прим. автора: сборник «Мера возраста», Воронеж, 1967, 176 с./
 Надеюсь что, может быть, нечто в этой книжке понравится тебе. Хочу поверить в это и  -  благодарю.
      Ещё раз — счастливого Нового года,  удач и радостей тебе — от души.
                Володя
-------------------------------------
//на книге — автограф: «Авроре Власовой — Невмержицкой, - с дружеским новогодним приветом, на счастье.
                В. Гордейчев
                январь 1968 г »//
           -------------------- ---------------------- -----------

 Читаю, ищу мне тайные «послания».

Смысл этого стихотворения, в полную силу, я поняла только, побывав в его доме и познакомившись с его женой Асей,  уже спустя несколько лет после его
кончины.   А  «В тихом омуте» - что-то звучит знакомое…
       


В глубинах тихого болотца
увидев неба высоту,
голубка белая метнётся,
задевши воду на лету.
И к туче кинется высокой,
где крыл не вяжет синева.
И осторожно из осоки
лягушка квакнет: «Какова?..»
Но с голубиною «виною»
и нам, оступимся едва,
такое ж точно, не иное
людская выплеснет молва.
……………….
Превосходителен и весел,
сплетая тинистый клубок,
по городам пойдёт и весям
мотив: «Попался, голубок!..»
А ужаснувшаяся птица
несётся в небо, увидав,
как возле берега клубится
волны лоснящийся удав.
1967

 Кроме, уже известных стихов, в сборнике много новых, написанных в 1966 – 1967 годах.  Прекрасные стихи, наполненные его беспокойной душой, его болью и радостью, любовью к природе и людям. Одно из них не могу не привести здесь. Именно таким Гордейчев и представлялся мне.
 
            
СТИХИ НА КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ

Жизнь я пробовал с солью, с перцем,
вот и счёт за неё весом,
потому что надрывом сердца
я расплачиваюсь за всё.
Мне надежды не образумить
в поединке с самим собой:
болью бьющую амбразуру
не закрыть, если в сердце боль.
Полдни тягостны мне и душны,
и невольно приходит мысль:
может, смолоду равнодушья
было б правильней взять девиз?
Безразличие, верно, лучше,
чем усердие через край, -
есть же мудрость на крайний случай:
- Близко к сердцу не принимай!..
Только с этой благой идеей
я бы проклял земной удел.
Я и в боли моей владею,
чем в здоровье моём владел.
Жажда в самое пекло рваться
в деле, коего риск не чужд,
мне отраднее имитаций
безнадёжно усопших чувств.
Мудрость выстрадав, сердце, слушай:
колоти, как кувалдой, в грудь!
Если есть у нас крайний случай,
ты и в нём работягой будь!
А не выдюжишь – кровью брызни,
оборви ликованьем дни,
но высоким заветам жизни
даже в смерти не измени!
-------- ----------------------------------------------------   -----------------  -------------------
 

март  1968 г        Аврора, здравствуй!
       Поздравляю тебя с первым весенним праздником.
Хочу, чтобы ты была счастливой, чтобы тебе везло во всех твоих делах и замыслах.  Номер 1-й «Подъёма» ещё не вышел, вскоре я пришлю его, однако.
      Всех тебе благ земных!
                Володя
 
  май 1968 г.         Таллин, Леннуки, 21 — 3
                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с маем, добрым месяцем полного листа, яркого солнца.
Поздравляю, наконец, с публикацией твоей в «Подъёме». Один экземпляр посылаю тебе с твоими стихами.
Извини, что поздравляю с запозданием — был в санатории, только что приехал.
     Относительно других твоих стихов — увы! - сказать ничего не могу. Они «погребены»  в архивах «Подъёма»,  за исключением одного-двух,  которые тебе, думаю, всё-таки памятны, определи методом исключения,  что ты посылала в прошлый раз. В «Подъёме» на моём месте новые люди, откуда и такая полная тайна о других твоих вещах.
    Ты пишешь, что к прежним твоим присылкам стихов, я относился жёстче, требовательней. Это, очевидно, истина. Сейчас нет у меня абсолютной жесткости к строчкам стихов, которые, в общем, содержат зерно, искру  человеческие. Потому и не хочется по-учительски  принять твои вещи,             по - менторски.
     Надоело быть только в этом качестве : «от сих  до сих.»  Да и ты, по-моему, от такого поощрения должна сама многое разбирать в своих стихах, отделять лучшее и худшее, не маленькая, как говорят родители детям.
                Всего тебе доброго!
                В. Гордейчев

  ------------------    
Как-то, бродя по книжным магазинам, я наткнулась на маленькую  брошюрку
из  Библиотеки «Огонька», № 8, 1966,  - «Седые голуби», Владимир Гордейчев.
А в «Литературной России» за 4 апреля 1969 года  прочитала, что  Владимир
Гордейчев, будучи на совещании молодых писателей в Москве, в марте-апреле
1969 года, оставил свой автограф на этой книге для библиотечки пограничникам Даманского, собранной участниками этого совещания:
« Край родной! Без лишних тягот ты торговлю собой отверг,- здесь, у сосен, не крыши пагод, - ели вздёрнули плечи вверх. И восходов лучи косые, и стремительная вода, - это нашенская  Россия, в душу легшая навсегда...
    Славным пограничникам острова Даманский с сердечным приветом!
                Владимир Гордейчев »

Сообщаю Владимиру о своих находках.
------------------------------ 
6 мая 1969 года         Таллин,  Леннуки, 21 — 3
                Здравствуй, Аврора!
        Поздравляю тебя с майскими праздниками, желаю тебе счастливой весны с продолжением на лето, осень и зиму. Сейчас такая пора, что ты, конечно, не можешь не быть в добром настроении мая.
         Я дышу весной, как давно уже не дышал, заваленный заботами и хлопотами, в общем, по не очень милым мне служебным  делам.

С конца апреля я ушёл в отставку и наблюдаю за милыми подробностями жизни, на что два года в упор не мог глядеть. Лето, надеюсь, сложится для меня приветливым, может быть, поезжу, - главным образом на Дальний Восток.
    Кстати, ты пишешь, что читала моё посвящение пограничникам Даманского, - где это ты могла найти?  Я, например, нигде не встречал такого упоминания в печати. Как написал, сидя в конференц-зале гостиницы «Юность», в Москве,
строчки посвящения и передал людям из ЦК комсомола, так и забыл об этом помнить. А ты,  глядите, пожалуйста, где-то обнаружила продолжение содеянного. Напиши мне, где ты прочитала об этом  -  интересно, право, самому взглянуть.
     Совещание в этот раз (ты просила написать о нём)  было не слишком значительным. Состав его был по уровню дарований не блестящ — это признавали  все  руководители семинаров  /одним из них руководил я/.
Полоса такая что ли, - нет резко оформленной общности,  единства тона, образа видения, с которым обычно входит в жизнь, заявляет о себе поколение.
Как-то видится состав нынешний межсезонным, не пришедшим в состояние нового качества.
     Вообще же сопутствовало совещанию много интересного, встречи с интересными людьми, выступления  и т.д.
      Ты пишешь о Егоре Полянском, о его стихах. Я полностью согласен с тобой, они ему удались и удаются.  В 70 году в Воронеже выйдет у него книжка солидная,  где стихи о Ленине у Егора будут главными. «Сам» Полянский был недавно у меня в Воронеже, походили с ним, повспоминали литинститут и Курск с Белгородом. Может быть, у нас с Егором выйдет летом и общая поездка — как знать.
       В октябре будет съезд писателей России,  готовиться надо понемногу и к этому рубежу — я избран делегатом съезда от Воронежа.
Вообще же — хочется писать, приковать себя к столу,  но это ещё не удаётся полностью. Некоторые несделанные дела  отвлекают от основного.
      Рад тому, что у тебя, как ты пишешь, оттаивает душа — весна, иначе трудно и жить, и быть.
              Всего тебе светлого!
                В. Гордейчев
                6 мая 69 г
PS.  «Седые голуби» - это книжка моя, издана в библиотеке «Огонёк» в 1965 г.
К сожалению, её нет у меня уже ни одного экземпляра, увы.
                Ещё раз — будь счастлива!       В.Г.


----------------------   -----------------------   --------------------
    
// прим. автора:  -  дежурные поздравительные открытки не всегда несут ещё какую-нибудь дополнительную информацию, кроме той, что вас ещё помнят.
Но, некоторые, довольно интересны.//
………………….
   
              Дорогая Аврора!
Поздравляю тебя с Новым годом.... Пусть он будет для тебя и твоих ближних
счастливым и радостным годом.
   Поклон тебе от заснеженного Воронежа, где всё бело и зимне, только снег поблескивает.       А  стих-е  в «Огоньке» не больше, чем штрих, ты пренебреги им.
Всего тебе светлого  в  твоём пасмурном Таллине!
                В. Гордейчев
                27 дек. 69.
Воронеж, почтамт, аб.ящик 26         
               
  / /прим. автора: —«Что-то случилось, опять  конспирация?» 
 На открытке, с видом заснеженных берёзок и ёлочек, стихи А.Блока:

Ветер принёс издалёка
Песни весенней намёк,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся  клочок.//

      -------------------------   -------------------------  -------------------------
Мне очень нравились его гражданские стихи, но в апреле 1970 года я написала ему: 
 Я бы гражданам-стихам твоим желала,
Чтобы в них, сквозь мужества накал,
Вдруг, такая нежность прозвучала,
От которой плавился б металл.
  январь 1971        Таллин,  Леннуки, 21 — 3
                Здравствуй, Аврора!
   Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю счастья тебе и твоим близким.
   В старину говорили в этих случаях: «Сто лет тебе и куль червонцев!»
   Если червонцы не звучат в наше время, замени их кулем радости и удач.
                Всего тебе светлого!
                В. Гордейчев
-----------------  ---------------------  ---------------------------------------
    март 1971            Таллин, Леннуки, 21-3
                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с днём 8 марта.  Желаю тебе счастливых праздников,
доброй весны и хорошего настроения на весь год – по меньшей мере.
     Не пеняй, что редко пишется. Больше тянет к стихотворным строчкам, -
они те же письма - “городу и миру”
      Всего тебе солнечного!
                Володя

     ----------------------------     ----------------------------   ----------
 В ноябре 1971 года моя семья получила, наконец(!) двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне, на 6-м этаже девятиэтажного дома.
Моя мама, которая с 1965 года жила с нами в нашей 12-ти метровой комнатушке над парным отделением городской бани, так и осталась в ней.
    Конечно, я сообщила В. Гордейчеву свой новый адрес.
--------------------------------  ------------------------------  --------------------------
     22 декабря 1971 г.  Таллин, Таммсааре,110 – 131
                Здравствуй, Аврора!
      Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе счастья и тепла в новом году, в новом доме, который уже обжит, вероятно, основательно.
      Это значит – с  Новым счастьем!
За отзыв о “Черёмухе” - спасибо.  /прим. автора:  - сб. стихов “Пора черёмух”/
Книжка эта мне самому видится более интересной по составу, более душевной, как бы. Составить помог в этом качестве её редактор.
     Привет вашему  Таллину от снежного Воронежа.
              Всего тебе светлого!
                Володя.        22.дек 71 г
-----------------------------   -------------------------------    -------------------------
 После этого переписка прервалась на целый год – год тяжелейших испытаний для меня!   В апреле 72-го года умерла моя шестилетняя доченька – острый миелоидный лейкоз, белокровие…  Причин было много: муж “хватанул”
радиацию в Польше, у Инночки - семь воспалений лёгких и жуткий диатез за время житья в нашей комнатушке над парным отделением бани, а это – антибиотики и преднизолон... Сильный ушиб качелями по голове, в детском саду,  удар металлическим щитом, упавшим на ножку,  во дворе бани... ”Оздоровительные” её поездки с моей мамой на Азовское море... Опять радиация… Букет махровый... А. может быть, ещё и Божья воля... Как утешала меня свекровь: “Богу ангелы тоже нужны...”
Переношу  микроинсульт, теряю речь, лечусь тазепамом, элионом и прочей дрянью. В отчаянии, расстаюсь с мужем, разъезжаемся. Через полгода, не имея никаких надежд изменить свою жизнь, принимаю его “собачью преданность” и
только тогда пишу обо всём Гордейчеву.

 ---------------------------------  ----------------------------------------------
28 декабря 1972 г      Таллин, Таммсааре, 110 – 131
                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с Новым годом... Хочу, чтобы ты смогла полностью расправить крыла: после боли, после потери твоей.  Я надеюсь на это и верю в это же
   Твой привет издалека после долгого молчания был обильный, как  дождь
апрельский. Читал я письмо твоё, стихи и думал: многое, слишком многое рухнуло на тебя за столь непродолжительное время. Самая главная беда, конечно, потеря дочки. И к концу письма переводил дух:  всё же ожила ты,     раз пишешь свободнее уже,  распрямившись под тяжестью испытания,  о жизни говоришь.
     С удовольствием прочитал о “ДиКле” //прим. автора: – в республиканской газете была статья о нашем дискуссионном клубе, президентом которого я была. Там же была и фотография моя с активом.// В этом смысле представил тебя оживлённой и деятельной.  Корреспондент очень зримо показал тебя в этаких трудах  и днях.
      Насчёт стихов твоих, если деловой стороны касаться, я ничего сказать не могу. В “Подъёме “ у меня некоторое охлаждение с главным редактором
(оно длиться уже четыре года). Не уверен, что ждёт меня успех там с моим предложением. Тем не менее, посмотрим, определимся и со стихами – к делу.
     О моих стихах ты написала очень для меня волнующе.
Поэт однажды сказал: “ нам не дано предугадать,
                как наше слово отзовётся,
                и нам сочувствие даётся,
                как нам даётся благодать”.
Ты написала именно о том, как “отозвалось”. И это – в плане личном – благодать вдохновляющая.
Извини, что пишу тебе осторожно и несвободно. Но, в самом деле, эпистолярия мне не дана. Потом ещё и состояние твоё нынешнее помню: вдруг неосторожным словом излишне взволную и расстрою. Ты не вини меня, пожалуйста, за это.
    В Воронеже я по уши в работе, в возне с молодыми “гениями” - литобъединенцами, со стихами… -  вздохнуть некогда. Одна надежда на стихи, где и вздохи вольны. Зимы именно так и проходят у меня: безоглядно.
Попробуй уйти в стихи, а ты – всемеро больше против ординара. Это и спасает от обыденности,  от”бессмертной пошлости людской”.
                “ Я нанесу на влажные холсты
                ветвями яблонь влажный профиль сада,
                я выиграю мир из темноты
                и стану бог. Мне большего не надо”, -
Так о состоянии этаком сказал мой один питомец,  которого убили какие-то бандиты минувшим летом.
И он же:     “ Всё черное в твоих ночных глазах
                Я всё равно на свет переиначу.”
Вот с таким настроением и жить радостно.
              Всего тебе светлого и ярко-радостного.
               Постарайся быть счастливой.
                До свиданья
                Володя.
                28.12.72 г.

               
 Это было прощальное письмо...
В сентябре 1973 года у меня появилась Христинка, Тинка,  Китинка, как она сама себя называла, а через год и четыре месяца у неё появился братик, Саня.
 
 

      

               ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ   (моё, написанное позже)

Полыхнёт гроза за окнами -
Шторы крыльями взовьются.
В дом влетят с вихрами мокрыми,
пляшут, весело смеются
те, что мне Судьбой подарены
после горестной потери -
белый чубчик, коски мамины...
Всё любуюсь и не верю...
Не скажу, что смыло дождиком -
Боль в душе моей осталась,
Но она накрыта зонтиком -
Родила, не растерялась...
Два погодка, две головушки,
С двух сторон ко мне прильнули...
Вот и счастье у Аврорушки!
Разве плакаться могу ли?..

---------------
    5 марта 1974 года ещё пришла очень красивая открытка – поздравление.
 
                Здравствуй, Аврора!
Поздравляю тебя с праздником, шлю привет сердечный и желаю тебе и дому твоему счастья и добра.
        Будь счастлива и радостна всегда.
                В.Гордейчев

----------------------------   -------------------------  ------------------------------------------

 Его последующие сборники я находила и покупала сама. Радовалась им,
 узнавала по стихам о его жизни, понимала душевный настрой,  искала “ тайные послания” и, казалось, находила.

                ПЕРЕКЛИЧКА

   ЗАЛОМАЛИ БЕРЁЗУ…         
                Аврора Невмержицкая, Таллин, 24.06.1968
                Эпиграф: «Некому берёзу заломати…» (из русской народной песни)

Заломали  берёзу
В самый сок, поутру…
Разметалися  косы
На жестоком ветру.
Из надлома глубокого,
Из-под белых ветвей
Истекала не соком –
Всею жизнью своей.
Пожелтевши до срока
Листья рвутся вразлёт.
Может, кто издалёка
Лист подымет, поймёт…
И, слетая с ладони,
Боль коснётся души,
Словно выклик Алёны
Из лесистой глуши.
Заломали берёзу…

  ПЕСНЯ ОБ АЛЁНУШКЕ
                Владимир Гордейчев,  Воронеж, 1970
Три листочка, три клинышка
Я с земли подниму.
Что ты молвила,  ивушка,
По листочкам пойму.
Верно трепета полная,
Лёгкой дрожью ветвей
Ты пророчество молвила
О подруге моей.
С ивой схожая женщина
И чужая жена,
То ль со счастьем обвенчана,
То ли с горем она?
На забытой полянушке,
Забредая в быльё,
Может, молвит: - Иванушка! –
Да не слышу её.
Сказкой правда говорена:
Будто взяли детей
Да и в разные стороны
Развели без затей,
Чтоб в сиротской разлуке ли,
В безответной глуши
Всю-то жизнь проаукали
До потери души.
Лес корнями топырится,
Встали пни на дыбы…
Как из леса не вырваться,
Не уйти от судьбы.
Чашу горя до донышка
Осушив  -  дополна,
Выкликаю: - Алёнушка! –
Да не слышит она.

//Это стихотворение, вырванный из журнала лист, мне прислала моя Нина,
когда  переписка с  В. Гордейчевым была прервана.  / Позже оно вошло в сборники: «Соизмеренья» (М., «Советская Россия», 1976); «Избранное» (М., «Художественная литература»,1980) и др./

Читаю, умываюсь слезами – орошаю душу живой водой:  « Где ты, добрый друг? Что с тобой? Я поняла, я всё поняла в твоей «Песне об Алёнушке»…
Это отклик на мою жалобу  «Заломали берёзу…» Это – память обо мне.
Заблудилась Алёнушка…»//

               

           *   *   *      Аврора Невмержицкая

Ни года, ни расстоянья
Не уменьшат встречу ту…
Губы помнят расставанье,
Руки помнят теплоту.

У тебя так много силы,
Столько доброты!
Поделись со мной, друг милый,
Утоли мечты!

Положи ко мне на плечи
Руки тёплые твои!
Подари мне радость встречи!
Сердце утоли!

                Владимир Гордейчев,  из сборника «Соизмеренья», «Советская Россия»,1976
 
*   *   *    (фрагменты)               

«За работой всё забудется».
До седых моих волос
это самое напутствие
я безропотно пронёс.
С этой истиной,  положенной
мне в пожизненный удел,
день за днём катился, сложенный
из обычных самых дел.
Но однажды, в ночь морозную,
ощутил я, как судьбу,
две ладони неба звёздного
на моём горячем лбу.
…………….
Из провалов мироздания,
проверяя жизнь с азов,
беспредельного познания
до меня донёсся зов…
И в погоду и в беспутицу
убеждало ремесло:
за работой всё забудется.
Оказалось – нет. Не всё.


 Отрывок из письма моей воронежской приятельницы Нины Графской              от 30 января 1979 года:

«… 18 января у нас был семинар библиотечный, на котором выступали воронежские литераторы, в том числе и Гордейчев. Он теперь председатель правления воронежской писательской организации. Сидела я в первом ряду, так что всё хорошо разглядела: и морщинки и помятый какой-то вид. Одет был в цветной тоненький свитерок, а сверху клетчатый пиджачок. Читал свои «Кукушкины слёзы», «Яблоки» и ещё какое-то приличное стихотворение, из своих ранних. Последние его стихи, которые он пишет, стараясь быть в ногу со временем, мне не нравятся.  Хотелось подойти и поговорить, но они сразу же, после своего выступления, убежали (в зале было очень холодно, да и на улице мороз -30 градусов), а наш семинар продолжался. Жалко мне его было ………..»
 Мне – тоже…  /авт./


В 1980 году, в издательстве  «Художественная  литература»  вышла книга Владимира Гордейчева «Избранное», в 302 страницы. Книга приурочена к его пятидесятилетию. В сборник вошли лучшие стихи, позволяющие проследить и понять творческий путь поэта. В стихах семидесятых годов он сам замечает в себе перемены, чувство усталости от жизни, от бесполезной борьбы с «ветряными  мельницами» обстоятельств.  На  это же обратила внимание и Нина Графская в письме ко мне. Стал часто болеть. 
Читаю  стихотворение «Первоцветья пора золотая!» и кажется мне оно неполученным письмом от старого друга Володи – так доверчиво откровенны слова…

………………………………
Всё верней замечаю и чаще:
Там, где прежде на выпад в упор
Я ответил бы столь же разяще,
Мне привычен сегодня разбор.
Столь же сдержанно, сколько и веско,
Самый скромный готовлю ответ.
И, конечно же, прежнего блеска
Нет во мне. И набатности нет.
Раздружился я с молнией-громом,
Отошёл от былого огня.
Даже странно, что в мире огромном
Кто-то всё ещё любит меня.

1976

Во многих других его стихах  я встречала  близкие мне строчки, относила их на свой счёт (слишком точные были напоминания!)  и  сомневалась…


 
                А С Я

Нельзя по стихам выискивать факты.  Хотя, именно факт, мысль, чувство дают толчок  творческому воображению, вдохновению, которое преображает и даже, часто, искажает реальное событие или  чувство.  Максимилиан  Волошин как-то сказал своей жене: «Не верь, Амори,  я – поэт!»
Я когда-то писала:
            *   *   *
Реальность жизни тем и хороша,
Что, как бы нас судьба не изводила,
Слагает стансы светлая душа
И примиряет с этим странным миром.

Соберу венок из стихов Владимира Гордейчева, посвящённых  его жене –   Анастасии  Алексеевне Ярцевой,  Асе, как он называл её, любя. Странный венок, из горьких трав и золотых листьев, клевера и пионов, перевитых запахом полыни …


Из стихотворения  «ТВОЁ ИМЯ»,    (сборник «Беспокойство», М., «Советская Россия», 1961)               Асе
………….
Потрясая скалы,
грузно, как таран,
гонит вал за валом
Тихий океан.
То нахлынет резко,
То уйдёт, светясь.
В шелестящем всплеске
Отдаётся: - Ас-с-сь…
- Женщина! – зову я
из далёкой мглы. –
Слышишь, как бушуют
пенные валы.
Как он нежен, белый,
грозный побратим?
Каждый выдох сделал
именем твоим!

 Из стихотворения  «ОДНАЖДЫ ТЫ СОРВЁШЬСЯ С МЕСТА …»,  позже переименованного в «Снегопад»,                (сборник «Беспокойство», стр.99)
                Асе
Однажды ты сорвёшься с места
и к валу выйдешь  наугад,
где звуки дальнего оркестра
не заглушают снегопад,
где синеватый свет из окон
во мглу врывается слепя, -
и так безмерно одиноко
ты вдруг почувствуешь себя!
И там, где звёзды снеговые
лежат особенно чисты,
тебе откроется впервые,
что ей совсем не нужен ты.
Перед незапертым парадным
ты даже съёжишься, томим
негаданным и беспощадным
освобождением своим.
Ещё минута пронесётся,
и всё, чем жизнь была полна,
натянется и оборвётся,
как перетёртая струна
……………….
1958



  Из стихотворения  «ЛИВЕНЬ» (из того же сборника, стр.89)

Громов над крышами возня,
а мне и горя нету:
несу тебе кусок огня,
завернутый в газету.
Ему возьми подставь ладонь –
заблещет озарено,
хотя всего-то мой огонь –
обычные пионы.
…………..
Всё ближе ухают грома,
и вот водой бурливой
на тротуары и дома
отвесно грянул ливень.
……………
Лей, ливень! Злее припусти!
Меня до нитки вымой,
пусть пыль недолгого пути
не тронет рук любимой,
пускай из сутолоки дня
под тихое оконце
приду таким, чтоб сквозь меня
просвечивало солнце!
1959

Из стихотворения  «СТЕПНЯЧКЕ», (тот же сборник, стр.91)
…………….
О, как могуче древнее оружье
в мельканье встреч и тяготах разлук:
широких скул двойное полудужье,
похожее на половецкий лук!
Теперь, какой побег не соверши я,
меня везде, без промаха разя,
найдут твои, безжалостно большие,
как стрелы оперённые, глаза!
1959

         ОКНО  (тот же сборник, стр.103)

Когда  от радости невмочь
Или дурные вести,
я уходил из дома прочь,
чтоб быть с тобою вместе.
Ночной морозец руки жёг,
но я совсем неслышно
бросал в окно твоё снежок,
чтоб ты скорее вышла.
Но равнодушно и мертво
Окно глядело в душу,
и уходил я, твоего
покоя не нарушив.
В своём зашторенном углу
ты утром замечала:
стекает капля по стеклу,
а почему – не знала.
1959

           В  МАЕ       (из стихотворения того же цикла «Твоё имя» в сборнике                «Беспокойство», М.,1961)

Отмякла твёрдая кора.
Блестит листва резная.
Стоят такие ж вечера,
как в том далёком мае.
Всё так же пахнет полынок,
луга в такой же дымке,
когда без тропок и дорог
ходили мы в обнимку.
И сердцу снова власть дана
стучать, как прежде билось,
и в том, что было, ни одна
примета не забылась.
………………..
И что б со мною не стряслось,
мне будет вечно дорог
и сад, серебряный  от рос,
и листьев слабый шорох,
и звучный оклик соловья,
и наша встреча с тою,
с  которой сердцем понял я,
что жить на свете стоит!
1960

В августе 1961 года  Ася, наконец, сдалась  настойчивому влюблённому, пережив до него замужество, которое  мешало ей полюбить Гордейчева.  Так, до конца дней своих, Владимир маялся её нелюбовью и своим одиночеством.
                (Из сборника «Соизмеренья», М.,1976, стр.100)
          *   *   *      
Что ж ты, моя соловьиха,
стойко нахохлилась так?
Что я ни выщелкну лихо,
всё тебе явно не в такт.
Вспомни, как самозабвенно
наш перещёлк не стихал,
прежде чем спел я колено
и… тишину услыхал.
Зрелость ли так поражает
нашу зелёную стать?
Всё, что теперь раздражает,
раньше могло умилять.
Видно, в черёмухе цвете
в пору осенней нови
вызрели ягодки,  эти
чёрные слёзы любви.


       
               
                     БЫТЬ НЕЛЮБИМЫМ   (Из сборника «Пора черёмух», М.,»Молодая гвардия», 1971, стр.95)

                1
Возьму  -  и на опушке
застыну деревцом:
раскину ветви-руки
и -  к облаку лицом!
За ягодой лесною
придёт любовь моя:
царевна, для которой
любимым не был я.
Пройдёт она по тропке,
Посмотрит. Помолчит.
Меня она от леса
уже не отличит.
И всё же средь деревьев
я буду на виду:
они ветвями хлещут,
я ветви отведу.

                2
Возьму  -  и стану в небе
блескучею звездой,
чтоб в поймах любоваться
озёрною водой.
В ночи моя царевна
посмотрит на звезду,
задумает желанье –
а я и упаду.
Меня она глазами
проводит. Помолчит.
Меня от звёзд падучих
она не отличит.
Увидит, как по небу
проблещет колея,
подумает: - Комета!.. –
А это боль моя.

                3
Возьму ещё и стану
светлейшим из зеркал,
чтоб встречный-поперечный
во мне себя искал.
Ко мне,  седым-седая,
придёт любовь опять,
что так меня когда-то
заставила страдать.
Вздохнёт она легонько.
Посмотрит. Помолчит.
Меня она от прочих
зеркал не отличит.
И всё же ей за это
я не попомню зла
и покажу такою,
как в юности была.

 Из стихотворения « МЕРА ВОЗРАСТА», сборник «Мера возраста», Воронеж, Центрально-Чернозёмное книжное издательство,1967, стр.

Грянет день, когда поверишь ты,
в сущности,  оторванный от мира,
в истину, что вся твоя квартира –
сорок кубометров пустоты.
На твоём высотном этаже
вспыхнет отзвук песни соловьиной, -
и поймёшь, что прожита уже
быстролётной жизни половина.
Над собой почуяв потолок,
ты отложишь пыльные тетради.
Веянье неведомых тревог
шевельнёт редеющие пряди.
Так ли жил? Не ложно ль дорожил
делом, что безделкой полагают?
Всё ль не от лукавого вложил
в слово, что бывальщина слагает?
Женщина засмотрится в окно,
передёрнет зябкою спиною.
Холодом овеется оно,
ваше одиночество двойное.
Ты о ней подумаешь:  -  Люблю.
Только ведь и жаль её немного.
Может быть, и счастья кораблю
в океан заказана дорога…
Мира холостяцкий  неуют
ощутишь, услышав еле-еле,
как внизу, под окнами поют
вечно молодые менестрели.
……….
И тогда, измаясь  взаперти,
ты и сам уйдёшь навстречу ночи,
запоздалым девушкам в пути
глубоко заглядывая в очи.
В ресторан, с пятёркой за душой,
завернёшь, мечтая о свободе…
И проснёшься в комнате чужой
с гипсовою кошкой на комоде.
1965
                *   *   *      (из сборника «Весна-общественница», М., «Молодая                гвардия», 1987, стр. 32)
               
 Мы с тобою прожили,
словно песню сложили,
у неё непонятный припев…
Жили, нежность скрывая:
«дорогой», «дорогая», -
друг для друга сказать не успев.
Впрочем, больше чем взгляда
нам подчас и не надо
для признанья, что жизнь  -  хороша.
Взглядом взгляда коснуться,
чтоб душой встрепенуться:
трепетала отменно душа!
И уж, подлинно, слова
нам не надо такого:
«Хорошо, что в остатнюю треть
жажда счастья отпала,
с тем и горя не стало,
стало весело будни терпеть».
От такого покоя
как с тобой далеко я:
не дадимся безлюбью, -  лганьё!
Наши радости-муки,
наши встречи-разлуки
это – счастье твоё и моё.
1986

По его письмам ко мне и стихам, посвящённым жене, у меня сложился определённый образ этой женщины.
При их «нелюбви», «безлюбьи», что же держало их всю жизнь вместе?
По стихам этого было не понять.  Хотя, по опыту собственной жизни – тридцать восемь лет в семейной «упряжке», так и не полюбив мужа,  -  знаю, что причин может быть много, и не всегда оправданных.  И только познакомившись с Асей (позвольте называть её так, как звал Владимир Григорьевич), узнав о нём, как о человеке,  не только из его стихов, мне кажется,  я что-то поняла…
     Но..., обо всём по порядку.

               
                ПОЗДНИЙ ВИЗИТ
               
2005 год. Гордейчеву должно быть семьдесят пять лет. Давно ничего о нём не знаю, но очень захотелось поздравить. Минуло более сорока трёх лет со дня нашей «звёздной»  встречи.  «Ах, Володя! Ах, Володя! Почему,  сквозь омут дней, боль из сердца не уходит слёзной памяти моей…»  Или опять моё:
 
Встреча с Музой для поэта?
Как угодно назови,
Только, может, было это
Появлением Любви.
Той, которую на свете,
Все мы, тайно, жаждем встретить.
И встречаем, не узнав,
Нити тайны оборвав.

А у Гордейчева: «…и бремя лет, с тупым его стареньем,
Не властвует над нашим вдохновеньем…»

Итак, звоню в Воронеж.  В Союз писателей.  Спрашиваю о Владимире Гордейчеве.  Бесстрастный  голос секретаря  сообщил: «А Гордейчев, примерно лет пять тому назад,  умер».  «Вы не ошиблись? – нелепо пробормотала я,  не желая  верить  услышанному.  Я даже придумала себе повторный звонок, который сотворит чудо:
Звоню туда. Звенит далёкий зуммер…
И слышу голос сумрачный опять:
- Он жив!
Кто Вам сказал, что умер?..
         Не слышу дальше… Слёзы не сдержать…

Но чуда не произошло… Горько, как мне было горько осознать, что уже ничего не будет! Ни письма, ни звонка, ни моей поездки в Воронеж для встречи с ним…  Поздно! Как поздно…

          

            *   *   *
Всех горчайшей из печалей
Вестью – плетью по Судьбе:
Почему не повстречались,
Не доверились себе?!
Разменяли всё, отдали,
И достойным, может быть,
Только счастья не узнали –
Быть любимым и …любить!
Человеческую муку
Воплотить в слова нельзя…
«Наложи скорей мне руку,
Как повязку на глаза!»*
         
  *последние две строки из стихотворения  В. Гордейчева «Память»

Повторяю наизусть его «Песню об Алёнушке» и, наконец, понимаю его скрытый смысл. Это же был зов…  А я всё старалась «быть счастливой», как он желал  мне в письмах:  «Я так хочу, чтобы ты была счастлива!»
Рождаются горькие строчки:

Твоё в песне признанье
Через годы дошло…
Но  с каким опозданьем
Долетело оно!
Мне слезой, в укоризне,
Умываться дано…
Говорите при жизни
Всё, чем сердце полно!


А ведь я была в Воронеже в  декабре 1992 года, у своей подруги-сокурсницы, Нины  Графской.  Но встретиться с Владимиром  Гордейчевым,  после восемнадцати лет молчания,  так и  не решилась, боялась что-то разрушить в его жизни или в себе…  Узнала, что живёт всё с той же Асей, на которой женился за месяц до нашей встречи, что детей нет, что  сохраняется внешнее благополучие, но вид довольно запущенный, не чувствуется  женской заботы. Последние годы часто болеет…
 
 Отказалась от встречи с ним,  собиралась приехать к Нине ещё раз. Всё не удавалось вырваться  из Таллина.  А с 1995 года  замолчала моя подруга. Телефон не отвечал. Письма не доходили.  Связь оборвалась. Ехать не к кому… Поздно…
До сих пор не могу простить себе своей робости и опасений в тот приезд в Воронеж.
 Так же, видимо, подумал и он, когда был с женой в Эстонии, отдыхал в Пярну, был в Таллине… Оставил намёк - стихотворение об эстонском мальчике.            

К тому времени мы уже не переписывались.  По известному ему адресу  моя семья давно не жила, а искать новый Владимир не стал…
Так, наверно, наказывала нас Судьба за малодушие.  «Да и в разные стороны развели без затей », как писал он в «Песне об Алёнушке».

Раскаянье пришло с горьким известием о его кончине. Я сама не ожидала, что ТАК БОЛЬНО, с таким отчаяньем  отреагирую на  потерю. Казалось, что я лишилась части своей души,  укромного уголка своего сердца, без которого  жизнь потеряет тепло и свет. Десять лет я не знала о его смерти,  и он продолжал  жить  в моей душе, в моих мысленных  разговорах с ним,  в  памятном трепетании сердца,  даже в запрещённой надежде на встречу. Жить…  «Знание приумножает скорбь». Тогда я сама прочувствовала правоту этой мудрости.

Оказывается,  скорбь не лишает дорогого вам человека того места, которое он занимал  в  вашей  душе при жизни. Иначе, почему сейчас, когда я пишу о  Гордейчеве или  читаю его письма, не могу сдержать  переполняющих меня чувств, сквозь слёзы  набираю текст на компьютере.

Видимо, по тому же,  в 2005 году,  уже зная, что  Владимира Гордейчева давно нет в живых,  не задумываясь ни на минуту, я  принимаю решение ехать в Воронеж.


В Воронеж я приехала всего на три дня.
Надо было много успеть: найти через  Горсправку адреса дочерей моей Нины Графской,  узнать о ней;  сходить в журнал «Подъём», встретиться с его директором,  Александром Александровичем Голубевым, который, ещё по моему звонку из Таллина, так доброжелательно отнёсся к моим воспоминаниям о Владимире Гордейчеве. Но самым потаённым и сильным моим желанием было – побывать в доме, в который я двенадцать лет посылала свои осторожные письма, и познакомиться с той, которая была рядом с ним до последнего часа…
Внутренне вздрагивала: «Получится ли?  Примет ли меня Ася…»

Но, прежде всего, я должна была повидаться с Александром Голубевым.
Утром,  в понедельник, я позвонила ему с квартиры,  в которой остановилась по рекомендации моих  московских друзей. Назначили встречу на два часа дня.
«Приходите, очень рад Вас встретить! Мы теперь на Плехановской, 3 » – голос  приятный  и приветливый.  Это успокаивало.

Выхожу  из автобуса у Кольцовского сквера. Он  ещё весь в золоте октябрьской листвы.   Иду по скверу и вспоминаются стихи Гордейчева:

«Октябрьских парков желтизна.
Здесь тополя ещё живые.
Как полнозвучны их тона,
медовые и восковые!
…………..
Так звонко высятся они
В червонном золоте и лоске,
Что наши песни в эти дни –
Лишь листопада отголоски.
            (Из стихотворения  «Октябрьских парков желтизна» - сборник «Пора черёмух», М., 1971, стр.105)

  Но вот передо мной площадь Ленина,  в центре которой высится  огромный, такой знакомый и, за пятнадцать лет подзабытый в Прибалтике,  памятник Ленину. Невольно возникло ощущение перемещения во времени,  в мир прошлого…

От памятника влево идёт Плехановская улица, ведущая к знаменитому Воронежскому Университету. Но дойти до него мне не пришлось.  Дом 3 – это Литературный музей.  Недалеко от него, тоже в золоте сквера, сидит на поваленном дереве, задумавшись, Иван Алексеевич Бунин. У ног его – собака, символ уходящего дворянства, символ одиночества. Прекрасная работа московского скульптора А.Н.Бурганова!  Яркий венок из искусственных цветов, подаренный  городом  к  135-летию со дня рождения писателя, лежит у подножия памятника. 
Гордится город, что  первый русский лауреат литературной  Нобелевской премии, академик Российской Академии наук, тончайший лирик и прозаик Иван Бунин родился в Воронеже, в 1870 году. 

У входа в Литературный музей, на стенде, объявление о двух экспозициях,  посвящённых  А. Кольцову  и  Д. Веневитинову, уроженцам  славного города.
Но, понедельник, музей не работает.   Таблички журнала  «Подъём» ещё нигде не видно.
Обхожу  двор. Нет, видимо, надо входить в дверь музея.
- Это наверху! Третий этаж! – подсказал  встретившийся на пороге  мужчина.

По скрипучей деревянной лестнице поднимаюсь на третий этаж. Везде ещё заметны следы недавнего ремонта. Заглядываю  в пустующие  комнаты, с широко открытыми для проветривания дверями, и,  наконец, стучусь в  закрытую дверь с табличкой «Директор».

На возглас «Войдите!» захожу в небольшой кабинет. Заметно, что переехали совсем недавно. За традиционным,  т-образным столом сидит симпатичный, белоголовый, но ещё моложавый человек, почему-то в плаще, застёгнутом на все пуговицы. «Ну, разговора нужного не будет, он куда-то уходит…» - с сожалением подумала я.
Но человек, улыбаясь, встал из-за стола, пожал мне руку и представившись: «Голубев»,  усадил  напротив него, не предложив снять пальто. Потом, позже, я была благодарна ему за это,  когда почувствовала лютый холод, который сразу, от волнения, не заметила.

У  «застёгнутых на все пуговицы» людей состоялся очень открытый и дружелюбный разговор. Коротко рассказав о себе, поведала ему всю историю знакомства и переписки с Владимиром Гордейчевым. О том, как много он дал мне, молодому поэту. А память о нашей, единственной встрече,  мы хранили всю жизнь. Это сквозило в его стихах. А моё присутствие здесь – лучшее тому доказательство.

Александр Александрович внимательно выслушал меня и медленно произнёс:
- А мне он был не только коллегой «по цеху», но и старшим другом. Именно он давал мне рекомендацию в Литературный институт…   Я часто бывал и у него дома. Иногда с женой.
- Ася тоже принимала участие в ваших беседах?  -  осторожно спросила  я.
- Если я бывал с женой, да. Но чаще всего она уходила…
Меня подмывало спросить, кто она, какая она, но я так и не решилась.
- Умер он странно, внезапно и нелепо…  Возили, возили его в «скорой» по Воронежу, из больницы в больницу, не находя места,  а когда нашли – ему уже ничего не надо было…  Не успели… Диагноз?..  -  Голубев встал  и включил  электрокамин.  Вопрос не нашёл ответа.  Странная и очень одинокая смерть.     А мне вспомнились строки из его поэмы «Колыбель»:
 
Один! А явится кончина,
Я тем обрадуюсь судьбе,
Что нет ни дочери, ни сына:
Не дам им плакать по себе…

-  Мы с Союзом Писателей  поставили ему памятник на могиле, на Юго-Западном кладбище. Жена редко бывает там…- продолжал  он после недолгого молчания.  – В Касторном, где он родился и рос, его земляки предложили открыть Дом-музей Гордейчева. И администрация поддержала. Но, когда обратились к вдове поэта, она очень неохотно ответила: «Мне тяжело… Я подумаю…»  А годы идут…  Без неё, без архивов, без материалов для музея – идея повисает в воздухе.

-  Но, со дня его смерти прошло уже десять лет! – возмутилась я. – Без новых публикаций, без напоминания, поэт уходит из памяти даже тех, кто его знал!
Как бы тяжело его жене не было, она должна бы понимать, что большой поэт принадлежит не только ей, но всей стране или, хотя бы, родному краю, которому он оставался верен до конца дней своих, который он воспел, как современный Кольцов!!
-  С нею очень трудно говорить. Она никого не пускает в дом, не разрешает касаться его архивов, библиотеки… А ей уже восемьдесят лет. Что со всем этим будет, если… -  он осёкся и замолчал. А потом продолжил: - Мы к  его 75-летию публиковали его стихи. Но… теперь в СП – новые, молодые люди, с другими идеалами…

«Примет ли тогда она меня? Знакомо ли ей моё имя?» - мысленно всполошилась я, но от своего намерения отказываться не хотелось.
Заручившись поддержкой  Александра Александровича и объяснением, как найти дом Гордейчева,  правда, лишь на следующий день, я направилась на улицу  Коммисаржевской.  Предварительно, накануне вечером,  позвонила Анастасии Алексеевне, представилась и очень попросила о встрече.
Неохотно, но она согласилась и назначила время.

 Едва повернув на  его улицу и  увидев  аллею из каштанов, невольно вспомнила строки из стихотворения «Такие новости»: «…цветёт «Коммисаржевская», каштановая улица моя!..»  Представила, как благоухали  в широких ладонях каштанов горящие свечи весны… Какие томительные и вдохновенные чувства и слова вызывали они у живущего на этой улице поэта!  Мне это знакомо. Под моими окнами в Таллине  тоже чародействуют эти деревья.

 


   

Я медленно поднималась по довольно широкой лестнице старого купеческого здания. Невольно замечались мелкие детали: обшарпанные стены, прилипшие к потолку обожженные спички, забитое досками окно в лестничном пролёте. «Вряд ли так было десять-пятнадцать лет тому назад, - подумалось мне, - когда  Владимир шёл с сетками из магазина или выносил мусор…  Здесь он прожил  тридцать пять лет…  Отсюда, в последний путь, его увезла «скорая»...»

 

На третьем, последнем этаже, слева, обитая дерматином дверь.  Крючок у двери,  низко, для сумок,  Асе. «Хозяин…»- подумалось мне.
Долго звоню…  Нет дома? Ушла от встречи?...  Но, вот, за дверью послышалось шарканье ног и слабый голос спросил:
- Кто там?
- Аврора… Мы договаривались с Вами… - волнение перехватывало горло.
- Заходите!
Меня встретила маленькая, очень худенькая, с довольно пышными седыми волосами, с напряжённым, как у Беллы Ахмадулиной, лицом  и большими, печально-колючими глазами среди вспаханных борозд прожитого -  толи девочка, толи старушка. Широкие скулы, как описано в «Степнячке».

Первое впечатление не из приятных. Во всём облике главенствовал возраст, все  восемьдесят лет смяли и подмяли её, не пытавшуюся сопротивляться. (Она была на пять лет старше Гордейчева и на двенадцать лет старше меня.) Мне было даже неловко перед нею за свою моложавость и ухоженность.  Но, я знала, зачем приехала и оказалась здесь. Там, на его могиле, мы были одни… А здесь…


Почему-то, совсем не такой я представляла себе жену Гордейчева.  Какой? Теперь не знаю, так как после общения с нею я поняла, ЧТО так долго держало его возле этой женщины.

Ася, я буду называть её так, как сорок четыре года называл её Владимир Григорьевич, отступила слегка к стене,  вернее, к шкафу, и пропустила меня вперёд, закрывая дверь. Передо мною был длинный коридор, с двух сторон заставленный шкафами  с книгами.   В конце коридора появилась фигура старой женщины.  «Моя родственница» - отрекомендовала её Ася, и та опять исчезла на кухне.

Хозяйка пригласила пройти за нею по этому длинному коридору.                С любопытством оглядываю шкафы, за стёклами которых бежевая обёрточная бумага закрывает книги.

Входим в его кабинет. Но, кабинет ли?  Слева письменный стол, накрытый, такой же  как книги, бумагой. Дальше, вдоль стены - диванчик на троих  гостей, жёсткий, с резной или плетёной спинкой, не помню.  Но очень удивило, что на нём – её постель, которую, похоже, никогда не убирают. Рядом  с изголовьем – стул, на котором толстой кипой лежали пожелтевшие газеты.  «Литературная газета». Читаются? Хранятся? У противоположной стены, боком, стоит на ножках телевизор. К нему обращено кресло.  Здесь живёт Ася…

Я бы сказала не «живёт», а  «отбывает своё время» на посту, куда её, как Мальчиша-Кибальчиша, поставила Судьба.  Ничего не трогать!  Никого не пускать – разворуют, испортят…  Это только его!.. и моё… Эта одержимость кажется болезненной. Да ещё страх перед реальной жизнью. Не беcпочвенный!

Ведёт показывать большую комнату, где  была спальня и гостиная. Здесь тоже всё накрыто этой блеклой мёртвой бумагой.  На диване стоит стул,  на нём  тазик, в который с потолка капает вода и отваливаются куски штукатурки.
Зрелище – жуткое! И странным казался среди этой жути небольшой, не закрытый бумагой, шкафчик, уставленный сувенирами. «Это Володя любил мне покупать...» - чуть слышно произнесла  Ася.

- Почему Вы не пригласите кого-нибудь из домоуправления? Они должны починить крышу и отремонтировать Вам потолок, -  удивилась я.
- Сколько просила их подремонтировать! Не дождаться…  А теперь боюсь, после одного случая. Ждала обещанного мастера, а он всё не идёт и не идёт…
А тут – звонок. Ну, думаю, пришёл, наконец.  Открываю дверь. Вваливается какой-то человек, отталкивает меня и бегом – в ванную. Я так растерялась, что даже забыла прикрыть дверь. Бегу за ним и кричу: «здесь у нас всё в порядке!  Потолок течёт! Идёмте в комнату!»  А он, пошарив по углам в ванной, выскочил и напал на меня. Я – к выходу, а он сбил меня с ног и стал душить. Я успела крикнуть: «Помогите!!»  У соседей загремела открывающаяся металлическая дверь. Он услыхал и мигом убежал.  Я лежу и рыдаю, меня всю трясёт… Соседка еле отходила меня… Хорошо – дверь моя осталась открытой!
С тех пор я ужасно боюсь кого-то приглашать… -  закончила Ася свой рассказ.

Я чувствую, как её начинает мелко трясти, как в ознобе. Предлагаю вернуться в кабинет, успокоиться:
- Может, позвать из кухни родственницу?
- Нет, не надо!  Спрашивайте! Вы же за чем-то приехали…
- Да, хочу написать о Владимире Григорьевиче, как о поэте и человеке. Я одна из многих, наверно, с которыми он вёл переписку. Я писала сюда, на домашний адрес. Правда, это было давно, в начале семидесятых.  Живу в Таллине, Эстония. Тридцать восемь лет прожила с мужем, сейчас вдовствую.  У меня двое взрослых детей – дочь и сын. Дочь подарила внучку.
 Недавно узнала, что уже десять лет, как Владимира Григорьевича не стало… Расскажите мне о нём, как женщина, как жена! – я стараюсь не спугнуть её хрупкое доверие, возникшее во время её рассказа о покушении. Я заметила её манеру слушать, опустив голову и не глядя в глаза.

Выслушав мой монолог,  Ася подняла голову. Что-то, едва уловимое, произошло с её лицом, будто посветлело:
- Володя был очень добрым! Он жалел меня. Всё делал сам: по дому, в магазин ли…  Все книжные шкафы, рабочий стол, вот этот, -  она подошла к столу, - он сделал сам. Умелый был! В отца своего!
-  А где вы познакомились?
-  Корректором я работала в журнале «Подъём»  Замужем была, так Володя уговорил меня, увёл. Я не очень хотела… И фамилию свою оставила – Ярцева.
Он за мной как за ребёнком ходил,  детей то не было… - она опять опустила голову.  Так и стояли мы обе у письменного стола. Позже я напишу:

 Две женщины стояли у стола –
Два у надгробья скорбных изваяния:
Одна всю жизнь женой ему была,
Другая – его звёздное создание…

Иссохшая, в морщинах, невысокая,
Почти у грани жизни-бытия,
Молчала беззащитно – одинокая
Счастливая соперница моя.

Ася сняла  обёрточную бумагу  со стола. Под стеклом – календарь, фотографии родителей Гордейчева, какая-то открытка. Выдвинув ящик стола, Ася  сняла и там бумагу, показала записные книжки и тетради, не выпуская их из своих рук.
Я не посмела попросить заглянуть в них, только сказала, что он был известным поэтом и теперь это всё должно принадлежать людям. На что она возразила:
- Были однажды какие-то научные работники из университета. Я увидела как они копаются в его бумагах, как исчезли две книги из его уникальной библиотеки и решила – не пущу никого, пока жива! Посмотрите, какую библиотеку он собрал! – Ася открыла  створки шкафа в кабинете, сняла с книг бумагу.
Намётанным глазом профессионала - библиотекаря я оценила уникальность этого собрания.  Сказав об этом Асе, я предложила передать  все эти книги  в библиотеку Воронежского Университета, создав спецфонд Гордейчева, куда будет доступ не всем подряд.  «Подумаю, - сказала она и открыла нижние створки этого шкафа. – А здесь его архивы. Много недописанного. Последнее время он почти не работал».
Если бы она знала,  как мне хотелось прикоснуться к его рукописям, дневникам!  Да что «прикоснуться» -  зарыться,  потеряться в них, а затем, как счастливый археолог явить миру его, может быть самые значимые, произведения!  Чтобы вспомнили или узнали большого поэта, Владимира Гордейчева, второго Кольцова  воронежской земли, которого любимая жена  уже десять лет держит под обёрточной пыльной бумагой…  Даже Голубеву, которого знала, она не позволила  посмотреть архивы и что-то выбрать для публикации в журнале «Подъём».   Я пыталась понять её, сочувствуя, но простить такое отношение к  его творчеству  была не готова.
 Потому и предложила приехать к ней на какое-то время из Эстонии и помочь разобрать архивы. Если удастся … Она  согласилась, хотя без особого энтузиазма.  (Вырваться из Таллина мне так и не удалось – внучка пошла в школу, меня всё чаще стали приглашать в Москву на литературные вечера и встречи, да и в своём городе была востребована…)

Испить чаю мне не было предложено,  даже просто присесть было некуда – везде эта злосчастная бумага…   Для места в кухне я была слишком «чужой».

Ася провожает меня до входной двери.   
Взволнованная, разочарованная, я покидаю тайную обитель моей души.   Прощальный взгляд скользит по шкафам и полкам,  хранящим от мира уникальную библиотеку Владимира Гордейчева. Вдруг, от неожиданности, замираю у крайнего справа шкафа.  Во всё стекло левой створки  -  знакомая и любимая мной до дрожи картинка: в проёме двери  стоит девушка, выходящая  в освещённый солнцем двор и левой рукой прикрывающая  глаза.  В комнате ещё живёт её тень…  В этой девушке я узнавала себя, свой силуэт.  Когда-то, ещё в шестидесятые годы, я вырезала эту картинку из журнала «Крестьянка» и даже поместила в свой  поэтический сборник.   Гордейчев ничего не мог знать об этом!
- Что это? -  спросила я вслух у самой себя. Но услыхала ответ Аси:
- Володя очень любил эту картинку и даже увеличил её в нашем издательстве.
- Вы найдёте её в сборнике,  который я Вам только что  подарила…  Она иллюстрирует моё, программное по жизни, стихотворение «Любимой быть или… любить?»   Фатальный вопрос для всех женщин …

 



      ЛЮБИМОЙ БЫТЬ ИЛИ…ЛЮБИТЬ?  /фрагменты из стихотворения,                посвящённого моему мужу/
               
Что выше счастья быть любимой?!
Так я считала, сердце торопя.
Летели годы над зелёной нивой,
Пока Судьба мне не дала тебя.
----------
Попала в плен любви твоей…
Пойми, мне тесно,
          Тесно в ней!
Хочу взлететь –
Объятьем нежным свяжешь.
Хочу запеть –
Ты замолчать прикажешь,
Мне песню поцелуем заглушив.
Лишь только быть
       Всегда с тобою рядом,
Глаза – в глаза,
      Рука в руке,
И замереть…
      И ничего не надо…
Похоронить себя
  В сладчайшей той тиши?!
Нет, не могу!
      Мне тяжек этот плен!
Готова взять
        Страдания взамен!
-------
Я ухожу…
И скрип осевшей двери
Мне голосом дряхлеющим вослед:
- Ещё жалеть ты будешь о потере.
Скорей всего потом, на склоне лет…


Мне не семнадцать…
          И уже не тридцать…
И тем трудней
      Переступить порог.
Я ухожу!
     Передо мной искрится
Огромный мир
        Надежды и тревог!

Да, уходила, но спустя несколько месяцев вернулась под крыло любви мужа. А что делать, если теряешь надежду на счастье любить и быть рядом с любимым и любящим.  Со своей безответной любовью мы беззащитны.


Прощаюсь с маленькой хозяйкой-хранительницей большого дома – мемориала, наполненного размышлениями, недосказанностями, нервной дрожью недописанных строк поэта. Ухожу…  А мысли все о нём и Асе.

      
                *   *   *
При виде Аси в многолетней свалке,
Догадкою вдруг озаришься ты –
Она Воробышек, испуганный и жалкий
В ладонях древнерусской доброты!


               *   *   *
Горько плакал дом его родимый –
С потолка ручьём вода лилась,
Да шептали книги и картины
Голосом  его негромким: «Ась…»

Не было в том шепоте укора –
Как обидишь пташку–воробья,
Что летать не научилась… Скоро
Опустеет и её скамья…

Было – разрасталась трещина,
Отчаянье…  Но, как не назови,
Она – его единственная женщина!
Почему? Ведь не было любви,

Ни детей, ни внуков… Страхов пена.
Только, запустенью вопреки,
Верится, что вырвутся из плена
Все его  ожившие стихи!

             *   *   *
 Володя!
Мне дать забыть тебя не хочет
Таинственная духа связь.
И возникает между строчек
Твой образ, призрачно лучась.
………….

Замкнулся круг незримых нитей Судьбы, для чего-то связывающих, казалось бы, совершенно чужих людей. А нити-то живые, приносящие и радость, и боль…

Зажигаю прощальные свечи…
Пусть другим
    Всё равно невдомёк,
Что, след этой,
      Единственной (!)
Встречи
Через две наши жизни
         Пролёг…

 


СПРАВКА  О СЕБЕ:
Я,  Аврора Невмержицкая, в девичестве – Власова. Родилась в г. Рыльске, росла и училась в Глушковском и Медвенском районах Курской области. В городе Обояни окончила библиотечный техникум, а потом Ленинградский Институт культуры.  Замужество связало мою судьбу с Эстонией, где и проживаю с 1962 года.  Стихи пишу с четвёртого класса. С 16-ти лет публиковалась в Медвенской  районной газете. Позже были публикации в журнале «Подъём» (Воронеж), «Балтика»  и «Между нами…»(Таллин), в газетах «Молодёжь Эстонии», «Панорама», «День за Днём» (Эстония), «Приневский край» (Гатчина, Россия). Стихи вошли в 24 сборника, вышедшие в Москве, Санкт-Петербурге, Эстонии.

 Вышли три авторских сборника: «Крылья надежды»  и «Белые сны» (Таллин), «Сокровенное» (Санкт-Петербург). Имею Дипломы различных конкурсов и фестивалей в России. В Эстонии, по результатам конкурса «Золотой кленовый лист», была принята в Союз поэтов Эстонии.
Являюсь членом Объединения русских литераторов Эстонии.