Предуведомление.
Как-то столкнулся над размышлениями о том, почему движущей силой революции в среде военных были матросы? Почему прогрессивные идеи переустройства мира в армии приживались с трудом, а на флоте приветствовались на ура? Нередко целые экипажи переходили на сторону революции, иногда и с офицерами!?
Не знаю, насколько правильны выкладки, но автор предлагал вот такое объяснение.
Во флот в царское время, как правило, набирали горожан – рабочих, детей рабочих, в армии же оказывались преимущественно селяне или крестьяне. Конечно, по уровню образования, грамотности горожане были выше и развитее селян, потому и обучить работе с механизмами, котлами, лебедками, подъемниками, двигателями сподручней было горожанина. Но дело, если иметь в виду приверженность революции, совсем не в этом.
Горожане – бо;льшие материалисты! Если следить за уровнем масла, то двигатель не заклинит, если подбрасывать в топку вовремя, то и обороты не упадут, если станок с нужной и правильно заточенной оснасткой, то деталь получится качественная…
А что у селян? Если вовремя засеял и семенной мате-риал был качественный, то гарантирован богатый урожай? Наверняка любой человек, даже не связанный с сельхозпроизводством твердо ответит: нет!
Если заморозки не ударят, если дождями не зальет, если солнце не попалит, если ветер не повалит стебель, если саранча не налетит, если успеть вовремя убрать, проветрить, заложить, сохранить, отбиться от мышей и болезней…
И в случае с горожанином и в случае с селянином очень много «если». Однако разница между этими «если» громадная. При работе со станками и механизмами это «если» обращено лично к тебе: ты правильно сделал, выдержал регламент, не ошибся, не пропустил. Ес-ли это так, то и результат положительный – ничто не сломается и всё получится. Места для Бога здесь нет. Имеется в виду только регламент работ, приложенные усилия и полученный результат.
В случае же с крестьянским трудом всё ровно наоборот. Даже зная досконально приметы погоды, даже сверхдобросовестно выполнив все положенные работы, даже получив в подмогу попутный ветер: погоды, при-роды, солнышка и осадков, вы не гарантированы к по-лучению положительного результата. Здесь «если» почти синоним воли Бога. Если ты вскопал, окучил, прополол и прочее, то есть то, что зависит лично от тебя - вы-полнил, то следом идут следующее «если», которые от тебя не зависят нисколько.
И, кстати: когда в 1812 году император Александр Павлович выступил с призывом к московскому обществу о сопротивлении врагу, общество встретило его призыв более чем патриотично. Купечество собрало не-сколько миллионов рублей, а дворяне обещали отдать на службу каждого десятого мужика. Причём, многие дворяне записывали в солдаты в первую очередь своих музыкантов, актёров, псарей и дворовых людей из-за того, что, как они считали, их было легче и быстрее обучить военному делу, чем крестьян!
Если же говорить о революционной предрасположенности, то получается прелюбопытная картина. Человека с конкретно-предметным мышлением горожанина очень легко убедить что все люди равны, что справедливость можно достичь, например, равным распре-делением (взять и поделить), то есть нравственную категорию можно реализовать точным выполнением правильного регламента. Что свобода – это поведенческий термин, а не духовный, и, опять же, достигается борьбой, то есть личностным волевым актом; и извне, к примеру, государством, не регулируется и моралью не ограничивается («совесть - это химера» - знакомо? ''Или ты немец, или ты христианин! Немецкое христианство бессмысленно. Я освобождаю человека от потребности в духовной свободе и личной независимости: Война не может быть рыцарской - это война идеологий: Я освобождаю вас от химеры совести!'' (Гитлер) ''Я освобождаю вас от химеры, называемой «совестью'' (Геббельс) ''Совесть - это химера! Грабьте, вешайте, убивайте, за всё отвечу я.'' (Гимлер)).
Иными словами тот, кто ориентирован на себя, то есть горожанин, рабочий, матрос - мыслит диедино. Поступок (раз) и его результат (два). На раз-два. Изменить качество результата возможно изменением обстоятельств, обстановки и качества воздействия, то есть поступка. То есть: волен ты!
Крестьянин же обязательно добавляет еще и третий элемент. Верующий живет в ощущении что за его плечами – ангел хранитель, а за руку его держит и по жизни ведет сам Господь. Соответственно схема: усилие и его результат добавляется третьим элементом. Это Бог!
О сколько нам открытий чудных.
Готовит просвещенья дух.
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель...
А.С.Пушкин, 1829г.
Впрочем, не только селянин мыслит и живет по дан-ной схеме. Есть еще и творческие люди, художники, творцы. Правда некоторые стыдливо длань Господню называют вдохновением, талантом, случаем, гением, но что это меняет? Любой поэт рассмеётся над любителем, если тот посмеет заявить что способен написать нетленку на том основании что все слова ему известны и, следовательно, в нужном порядке он их уж как-нибудь расставит, зарифмует. Любой творец точно знает, что найти нужное слово, положить правильный мазок, да хоть сделать открытие позволяет только лишь наличие вот этого третьего элемента. Нет, его, так и нет ничего. Хоть лоб расшиби
Рабочему-матросу, прагматику достаточно предложить правдивую или, если угодно, правдоподобную схему. Например: все люди равны, следовательно каждый должен спать на перине, есть с золота, отдыхать на курортах. Следующий шаг или вывод о том, что надо делиться и что не грех применить насилие в отношении того, кто не согласен, дается уже без усилий. Иногда сам, иногда при небольшой подсказке.
А вот верующий крестьянин-творец немедленно со-отнесет это с мнением Третьего. Поделить? А как же не укради? Отобрать, применить насилие? А как же не убий? Реквизировать ценности, попов-монахов изгнать! А как же почитай отца и мать свою, родителей помни? Как же рушить храмы, если батенька его ставил, как же икону в печь, если маменька пред ней за деток и за него лично благость вымаливала.
Совершенно прав был товарищ Ленин, когда писал что революционная ситуация в России не созрела. При 80% сельского населения это действительно невозможно, так как неизбежно верующий будет соотносить свои поступки с третьим элементом. Это его жизнь, это то, что он видит. Действительно видит, ощущает, с этим живет.
Интересные рассуждения, но нетерпеливый читатель вполне может поинтересоваться: при чем здесь они, эти рассуждения, если тема заявлена: война и смех?! А вот при чем.
Дело в первичности бытия. Я имею в виду только то, что сознание определяется увиденным, услышанным, прочувствованным. А что видит фронтовик, солдат и какие выводы он сделает и над чем будет смеяться?
В послевоенных монастырях большинство насельников были фронтовики. Пережили многие из них такие эпизоды боевой жизни, что выжить никакой возможно-сти не было, а они выжили! Многие давали обет, что если останутся живы, то и послужат Богу и выполняли свой обет! Есть в воспоминаниях этих монахов-фронтовиков и такие эпизоды, когда необъяснимо, не-вероятным образом человек отказывается находиться в этом месте: отошел от дерева на несколько шагов, вы-шел из землянки и через секунду в это место влетает снаряд или бомба. В этих случаях место для Бога есть, а для смеха? Кто-то рискнет посмеяться над этим?
А что еще видит или по иному: чем живет солдат? Оказывается жизнь его не сильно разнообразна: наряды, служба, ну, и конечно - поспать, поесть. Кажется гораздо большее разнообразие чем жизнь или смерть, но не спешите. Столкнулся с любопытной особенностью. В воспоминаниях фронтовиков, в их мемуарах, написанных сразу после войны и вот только что, много десятилетий после, темы юмора почти нет. Ну а то, что редко-редко проскакивает, носит характер чрезвычайной простоты. Если назвать без дипломатии, без околичностей, то характер его – солдафонский.
Запнулся и упал в лужу, заснул и подпалил шинель, растерялся пред лицом грозного начальства и глупость сморозил. В целом выбор небольшой, а львиную долю смешных и комичных случаев составляют проблемы с едой: съел что-то и промаялся животом. Вот и весь юмор. Действительно: по-солдафонски.
Признаюсь, меня это несколько озадачило. Но вспомнил я свои армейские впечатления. Был у нас в роте сержант, так он по воскресениям делал себе дембельский бутерброд: на кусок белого хлеба намазывалось масло, потом чистилось яйцо и поверх масла он давил желток. Здесь ничего необычного, так поступали практически все солдаты. Но вот дальше Виктор поверх этой конструкции: куска белого, вкусно пахнущего хлеба с двумя слоями деликатесности, водружал еще и ку-сок черняшки. Такого вольного и в целом пренебрежи-тельного отношения к набору воскресных продуктов душа дембелей вынести не могла:
-Тебе чего черняшки в будние дни не хватает? Пор-тишь вкус белого хлеба?
Но поскольку Виктор уже прослужил более года, то формально к нему претензий предъявить было невозможно. И всё же, насколько я помню, значительная часть казарменных шуток, подтрунивания при построении на прием пищи, подначивания в курилке, сводилась к ёрничанию над Виктором и его кулинарном изыске.
-Желудок, ты Витя!
Вот вы, дорогие друзья, прочитали про Витю, который ел бутерброд из белого и черного хлеба с небольшой прослойкой,- вам смешно? Вы уловили суть юмора, поняли, в чем заключается комичность ситуации? Сомневаюсь! Извините, но при всем желании я не смогу вам толково объяснить над чем ржала вся рота (старослужащие в голос, а молодые подхихикивали). Я сам не понимаю. Тогда мне это казалось очень смешным, сейчас – нет!
К чему это я? Фронтовой юмор и особенно окопный страдает значительным упрощенчеством и специфичностью. Выражает он особенности быта и понятен (читай является смешным) для участников процесса. Так что же, другим это не интересно?
В том виде, в котором он появился и что отражал – да! Но дело в том, что практически все комичные случаи, над которыми улыбаются, смеются, хохочут не военные, а гражданские, по сути своей являются байками. То есть то, что действительно имело место быть, творчески дополнено, перерабатывается и адаптируется.
Смерть, кровь и страдания - страшные вещи и уж если народ смеется над этим, то всё в порядке. То, над чем мы смеемся – не может быть страшным.
Вот в общем то и всё, о чем я хотел вас предупредить. Нахождение в зоне постоянной опасности предельно обостряет чувства и при этом сужает перечень желаний, если предельно кратко: выжить во что бы то ни стало: покушать и чтоб не убило. Одновременно не-богатый, если не сказать суровый быт так же сужает перечень тем, способных вызвать улыбку. Что бы смех этот и юмор не выглядел слишком уж убогим, приходится рассказчикам немного приукрашивать случившееся, добавлять перцу, а нередко и некоторые детали переиначивать, домысливать. Они не случились, не произошли, но ведь могли?! История от этого только выигрывает. Сама же история была! Кто усомнится?!
И еще крохотное замечание: помимо доброжелательных рассказчиков и читателей, цель которых – улыбнуться, с юмором вспомнить былое, есть и иная категория – злопыхатели. О них я так же скажу, но потом, в заключении, итак…
Приятного вам прочтения.