Этот рассказ - одна из некоторых глав будущей моей новой повести. Выложил для ознакомления, т.к. большая часть работы еще впереди. Очень прошу всех прочитавших - не оставлять без внимания мое произведение. Похвала или критика - все будет принято. Мне очень важно узнать мнение о моей работе.
------------
Им двоим нужно было вернуться туда, в школу. Они предупредили оставшихся от второй роты, чтобы те были готовы завести свои боевые машины и, приняв на борт раненых и оставшихся оборонявшихся, как можно быстрее уехать отсюда, по возможности не останавливаясь. Иначе их могут сжечь в любой момент. Да и в движении непопадание гранаты в машину никто не гарантировал.
Кречетов и Сафич пробежали вдоль ряда гаражей, благо эти самые гаражи обеспечивали им прикрытие от стрелявших с многоэтажек шахов. Впереди была полоса открытой , а значит простреливаемой со всех сторон местности - дорога, разделявшая гаражный кооператив и школу. Пятьдесят метров; «Раньше бы я пробежал бы тут за пять секунд» - подумалось Кречетову. Но сейчас, при постоянной стрельбе с северо-запада, маневрировать на открытом пространстве среди подбитых машин и воронок было намного сложнее. Жиденькое прикрытие со стороны школы, не намного облегчало им путь. Но идти было необходимо, чтобы предупредить оставшихся о том, что скоро начнется отход.
Сафич чуть выглянул из-за угла крайнего гаража, свободной рукой кивая Кречетову, чтобы он не бежал. Стрельба не прекращалась, но вскоре немного стихла – наверное боевик перезаряжал рожок. И в этот момент они выскочили. Прижав оружие к себе, они бежали быстро, как могли; там, впереди стояла сгоревшая и черная как смоль БМП. Они едва добежали до нее, как стрельба возобновилась, пули отчаянно застучали по земле, рикошетя от асфальта в стороны. Кречетов, бежавший позади ротного, едва не упал на него, когда тот остановился, уже скрывшись за броней подбитой машины. Но словно выжидавшие их шахи выстрелили из гранатомета, и граната разорвалась рядом с БМП. Кречетов, будто подкошенный, упал на ротного, все тело заныло от боли и сознание помутнело.
Казалось, ему снился сон. Но это не было сном. Словно кинолентой плыли воспоминания в его голове, как будто перед смертью прокручивая события его жизни. Но не так, как об этом рассказывают - не быстрыми кадрами, а наоборот - медленно, даже затянуто, практически все как было в жизни.
Вот он приезжает домой, довольный, счастливый - дали капитана, продвижение по службе. А дома эта мерзкая, противная ему сцена. Как она могла? Ведь он любил её так... Нет, так женщин не любят. Для него она была все равно, что богиня, идеал, в ней он не чаял души. А она - с другим. В их спальне. В их постели. Как все прозаично.
И этот другой - его сослуживец, друг. Нет, он помнит, как Андрей строил глазки его жене на одном событии в части, как пытался ухаживать за ней. Но разве он мог подумать... Не доглядел. Дальше - туман. Память все запечатлела, но все было как в забытье - был удар, еще один, он пинками спустил его с лестницы. Хотел ударить и ее, но глядя на сгорбившуюся, всхлипывающую от рыданий фигурку жены, сидевшей на краю кровати, не смог. Он не мог поднять на нее руку, иначе посчитал бы себя последним подлецом.
Две недели они жили и словно не жили вместе. Она, как могла ухаживала за ним, пытаясь хоть немного облегчить свою вину. Но он охладел. Нет, он любил её как и прежде, но... Она перестала быть богиней в его глазах. Он не разговаривал с ней, хотя она убивалась - лишь бы он хоть слово сказал, отругал её, отматерил в конце концов. Но он молчал, не в силах что либо сказать. Приходил домой, ел, спал и снова уходил на работу.
Прошло две недели. Они встретились. Андрей то ли избегал его, или просто они не пересеклись. Кречетову было все равно. Но на очередном войсковом смотре они встретились. И не могли не пересечься - стояли на плацу, рядом друг с другом.
Его заискивающий взгляд. Кречетову было противно даже просто стоять рядом с ним. Андрей опротивел ему, все в нем казалось гадким. Их роты шли строем перед командованием, когда у них завязался разговор. Как говорится, слово за слово. Он не сдержался. И началась драка. Помнит лишь, как гаркнул командир батальона полковник Седых: "Капитан Кречетов, капитан Валамеев отставить! С ума посходили все, на глазах у солдат!!!". Их еле разняли.
Был суд. Позор на всю часть. Ему светил уголовный срок - избиение офицера, на глазах у всех. Всем было все ясно, даже слишком. Но за него вступились - слухи великая вещь, и в этот раз они были точны до деталей. Кречетов сказал на суде лишь одну фразу: "Да, подтверждаю", когда у него спросили о случившимся с его женой и Валамеевым.
"Капитана Кречетова снять с должности командира роты и разжаловать в звании до старшего лейтенанта. Капитана Валамеева разжаловать в звании до старшего лейтенанта"
Все. Больше у него ничего и не было - жена, служба, его рота. А потом еще отправили в Шахетию, вдобавок ко всему. Тот день, когда прощался с женой, хотя прощанием это нельзя было назвать.
Он пришел домой. Молчком прошел в спальню и начал собирать вещи. Она вошла неслышно и застала, как он негромко что-то бурчал себе под нос, складывая вещи в сумку.
- Ты уходишь?
- Уезжаю. В командировку. В Шахетию - он даже не взглянул на нее.
- Как? А как же... - она посмотрела на его плечи. На погонах у него вместо четырех капитанских звезд было по три звезды старшего лейтенанта. - Почему у тебя три звезды?
- Понизили! - с вызовом ответил ей. - И с роты сняли. Теперь еду в Шахетию. Ты, кстати, можешь уходить, я тебя не держу.
Кречетов не поднимал глаз, а она смотрела лишь на него, пытаясь хоть на секунду поймать его взгляд, понимая, что сейчас кроме осуждения ничего больше в нем не увидит.
- А как же. Я – будто бы не услышав последней фразы, осторожно спросила она.
- Я тебе еще раз говорю - можешь уходить. Все - он резко повернулся и вышел из комнаты, чуть не спихнув ее.
- Скажи мне: ты хоть немного еще меня любишь - голос ее был тихий, подавленный.
Он обернулся и взглянул на неё. Взгляд словно просил прощения, казалось вот-вот и из глаз хлынут слезы. Он мысленно задал себе тот же вопрос. И не смог ответить.
- Это уже не имеет никакого значения - не найдя ничего другого ответил Кречетов.
Он зашел в туалет, чтобы взять бритву и щетку, но она следом зашла за ним. - Это имеет значение. Для меня. Скажи - ты же ведь специально напросился в эту командировку, чтобы... сбежать от меня?
- Специально?! - Кречетова взбесил этот вопрос, его лицо побагровело. - Специально?! Да, специально! Я специально снял с себя командование ротой, перед этим попросил понизить себя в звании, а еще раньше - набил морду Валамееву. И все специально!!! - Кречетов перешел на крик, она стояла сжавшись и зажмурившись от страха перед ним.
- Все, хватит Оль - вдруг спокойным голосом продолжил он. - Уходи.
- Я никуда не уйду.
- Значит уйду я - он подвинул её и ушел на кухню. Кречетов достал бутерброды из холодильника, поставил чайник, и услышал тихий плач в коридоре. Выйдя в коридор, он увидел Олю сидевшей на полу, она прислонилась к стене и закрыла лицо руками.
- Оль, я тебя прошу - не надо.
А потом он ушел. На следующий день, Кречетов сел на поезд рано утром и уже готов был ехать. Поезд был практически пустым за исключением его и еще нескольких купе. Кречетов укладывал вещи, когда поезд начал понемногу трогаться. И, взглянув в окно, увидел её - она вбежала на перрон в надежде найти его, её лицо было заплаканным. Она искала глазами, смотрела по сторонам, наконец кинула взгляд на окна вагонов. Но не увидела его. Кречетов лишь с грустью смотрел на её отдалявшуюся фигуру, понимая, что, наверное, больше никогда не вернется сюда и не встретит её больше.
- Ты что, совсем очумел Миша? - орал на него тогда его взводный Серега Берестнев. - Что ты накинулся на него, при всем народе? Ты не подумал что тебе будет - даже полковник все видел! И что тебе Валамеев сделал, я не могу понять. Друг называется.
- Друг?! Какой он мне друг?! Таких друзей раньше на дуэли вызывали, а я всего-то рожу набил этой скотине!!!
- Да что случилось то объясни?
- С Ольгой он с моей спал, вот что! Понял теперь? - Кречетов сидел в своем кабинете словно на допросе, и допрашивал его свой собственный взводный.
- Ну дела. А я то думаю - чего вы друг от друга бегаете, раньше то все нормально было. Погоди - может это слухи? - как мог обнадеживающе сказал лейтенант, но Кречетову от этого сделалось еще более мерзко.
- Я сам видел. Я их застукал у себя дома!
Берестнев ничего не ответил. Он сел напротив него, положил фуражку на стол и тяжело вздохнул.
- Ха-ха, друг. Друг! – как-то внезапно весело воскликнул Кречетов. - Был у меня друг, Семен Шувалов. Вместе училище кончали - он резко встал. - В Туркистане лежит Сема. Когда колонной шли, ему в бээмпешку прям в задницу выстрел всадили! Так и остался там. А я перед ним шел. Помню еще, как он сидел на броне, улыбался. А сзади граната летела. Я и крикнуть не успел, как... В общем, в клочья бэшку разнесло, никто не выжил.
И тут же - стрельба прорезала слух, казалось, он несколько часов провалялся в забытьи, но все это пронеслось у него в голове за какую-то минуту, сколько был он без сознания. Минута в отключке - и как будто заново прожил жизнь, словно в другом, ином мире он вновь пережил это, вновь пытался что-то исправить, но обстоятельства казались сильнее его. И уже осознавая, что это просто воспоминания, глубоко отпечатавшиеся в его памяти, он не верил, что он снова здесь, в Шахетии, на войне, где снова стреляют, и снова нужно воевать, убивать. Выживать.
- Миша! Миша! Слава богу, очнулся, вставай, вставай, уходим, слышишь?! Нас изрешетят сейчас, уходим!!! - Слава Сафич смотрел на него ошалелыми глазами и тряс его за грудки, пытаясь вновь поставить на ноги. От тяжести болела голова, ноги не слушались, но все же, заплетаясь, понесли его вместе с Сафичем в укрытие. Уже далеко отбежав от места, где их накрыли гранатами, они почувствовали грохот, дыхнуло горячим воздухом – ровно на том месте, откуда они только что убежали, взорвалась новая граната, выпущенная из гранатомета.
Они успели спрятаться под стенами школы. Сафич все еще оглядывался - не бежали ли за ними. Кречетов приходил в себя, уши были еще заложены, но звуки пробивались в голову.
- Ну ты как, оклимался?
- Да, немного. Слышу плохо!
- А-а, контузило, скоро пройдет. Хорошо тебя накрыло!
- Слышишь, Слава, я в бреду говорил что-нибудь?
- Да хрен его знает, я отстреливался, не до тебя было. А ну да бубнил что-то. Ты все прощение просил у кого то. "Оля прости, Оля прости", что-то такое. – Сафич оглянулся на Кречетова и увидел его смеющееся через боль лицо.