...поддел на вилку из чашки салат, поднес ко рту, и заплакал...
Тридцать три года исполняется в жизни только раз. Договорились с родителями, что на выходные приедем к ним, отметим в кругу родни. В школе, где я работал, погуляли с коллегами с размахом, ведь на следующий день начинались осенние каникулы. Занятий не будет. Каникулы радуют не только детей. Учителей тоже, и особенно сельских. Появляется время доделать что-то по дому, успеть закончить начатое, собраться к зиме.
Моя тепличка, слепленная из старых оконных рам с облупившейся краской, верой и правдой служила все лето. Еще в мае назло утренним морозам в ней задорно зеленела редисочка, в земле краснели, округлялись и наливались соком ее корешки, а в начале июня уже взметнулись по веревочкам огуречные побеги, на них повисли непривычно гладкие светло-зеленые самоопыляющиеся огурцы.
В середине июня соседка подошла к штакетниковому забору, окликнула жену, да так и осталась стоять с открытым ртом. Остолбенела как жена Лота, она, как я помню, тоже была любопытной особой. Я проследил за взглядом и понимающе кивнул головой.
- А что хитрого? Теплица же, растут!
Дело в том, что накануне я привез из города диковинку для того времени - две грозди зеленых-презеленых бананов. Решил, что в теплице они скорее дозреют, и повесил среди огуречных лиан на шпалеры...
Так вот, служить-то она служила, но три стенки с весны опирались на бетонный фундамент, а одна воображала себя сказочной избушкой - стояла на чурочках. Все лето жена интересовалась:
- Твоя теплица долго намерена жить на курьих ножках? Не сбежит?
Вроде бы и отпуск длинный, и дни летние не короткие, да все некогда. Только в ноябре на каникулах сошлись в одном месте: мешок цемента, песок, гравий, лопата, лист жести, на котором удобно замешивать бетон, и шланг с водой. А — главное — созрело желание этот бетон изготовить и уложить в опалубку.
Погода баловала. Давно отжелтело бабье лето, но держалось аномальное для Сибири тепло. Бетон можно не греть и при ноле градусов, а тут как по заказу плюс держится даже по ночам.
Я перемешал смесь, сделал кучку, в середине разгреб и в образовавшийся рукотворный кратер влил воду. Мало-помалу смесь пропитывалась. Оставалось только следить за тем, чтобы вода не вырвалась на свободу. Как только где-то она просачивалась, я подкидывал в это место сухую смесь. В детстве так же мы делали запруды на ручьях. Вот и тут забава, только взрослая. Между делом собрал подсохшие плети, вынес на середину огорода, поджег. Пламя весело прыгало по сухим листьям, трубочки белого пепла катал налетевший порыв ветра. Почти приготовил бетон, когда во двор вбежала жена.
-Заводи машину! Дед умер!
Дедом с подачи племянника мы звали моего отца.
Я бросил на землю лопату, шагнул к гаражу, но вернулся и поднял ее.
- Расскажи по порядку, - не укладывалось в голове. Как же так? Мы же собирались к ним в выходные…ему же еще полгода до шестидесяти!
- Почтальона встретила у магазина. Вот телеграмма.
- Сейчас бетон уложу, костер догорит, зальем и поедем. Спешить некуда. Не воскресить, отгорел отец.
Обедать не стали, поехали сразу, как только закончил работу. В городе оставил жену у заплаканной матушки, а сам поехал в больницу, откуда ей позвонили.
В приемном покое показал свои документы. Пожилая медсестра сочувственно кивнула:
- Что тут рассказывать. Его мужики привезли. Вытащили с заднего сиденья легковушки, под руки подхватили. Когда по лестнице несли, он еще пытался помочь, ноги подставлял. Но это были шаги туда, - она показала глазами наверх. - Мы ничего уже не смогли.
Действительно, чему я удивлялся? Отец без нитроглицерина в кармане из дома не выходил. Сердце у него всю жизнь шалило.
- Вот ботинки, - показала собеседница рукой в угол. Там стояли его рабочие суконные ботинки на резиновой подошве. Знакомые стоптанные каблуки. - Заберите. И вот его часы. Завтра с утра подъезжайте, получите справку о смерти и узнаете, когда можно будет забрать тело.
Она протянула «Командирские». Отец очень гордился ходом своего хронометра. Каждый вечер он заводил часы строго в одно время. Механизм работал четко, за неделю часы отставали всего на минуту. Я взял ботинки и холодные желтые часы. Секундная стрелка деловито бежала по кругу. Часы куда-то идут, а он уже лежит. Вещи часто переживают своих хозяев. Только ощутив тяжесть часов в руке, я поверил, что отца больше нет. Он где-то лежит в морге. У него еще растут волосы и ногти, но уже никогда не смогу я спросить совета в строительных делах, не подсуну ему ножовку, чтобы наточил, и сам не помогу отрегулировать двигатель на Запорожце. Некому.
Я рассеянно поблагодарил ее и поехал домой. Ботинки оставил в багажнике. Поднялся на пятый этаж. Всегда бегал через ступеньку, а тут каждый шаг давался тяжело.
Дома плакали вдвоем мать и жена.
В сотый, наверное, раз звучал рассказ.
- ... а меня спрашивают — одна я дома или кто-то еще есть. Я им сказала, что здесь соседка. Спросили, сколько ей лет. И когда узнали, что взрослая, говорят: «Мы сделали все, что могли!» А я не могу понять, о чем они...
Я сел на стул к столу. На нем лежал потрепанный альбом со старыми ломкими фотографиями. До нашего приезда мать рассматривала немногочисленные, кое-где пожелтевшие снимки. Она спохватилась.
- Вы же с дороги. Надо вас покормить.
Жена отказалась, я согласился поесть. Выехали давно, а время уже позднее.
Мать подогрела на газовой плите картошку, поставила на кухонный стол подставку, чтобы не испортить клеенку. Водрузила на подставку старую алюминиевую сковородку, нарезала хлеб, налила привезенного нами молока. Пододвинула чашку с салатом.
- Вот. Отец утром сделал. Он любил салат из квашенной капусты с луком и растительным маслом.
Я откусил хлеб от куска, поддел на вилку салат, поднес ко рту...
Даже в детстве из меня трудно было выдавить слезы. А тут полились в два ручья.
С тех пор прошло почти тридцать лет. Я часто делаю такой же салат, но никогда не оставляю недоеденным. Не хочу, чтобы кто-то над ним плакал.