Борисыч

Предисловие. Рассказ «Борисыч» был опубликован в журнале «Наука и жизнь» (№11, 2015г.), но при редактировании его укоротили и перешерстили, превратив из веселого ироничного рассказа в заметки натуралиста. Потому я считаю себя вправе поместить рассказ на своей странице уже как литературное произведение в его первозданном виде.
 
Борисыч
Рассказ

Характер у меня слабый и податливый, как пластилин, лепи все, что угодно и кому угодно. Птичье население нашего двора быстро усвоило сей полезный для него факт и принялось за лепку. Всем от меня стало что-то надо, все заинтересованно следили за моим передвижением. Синицы ждали, когда я приду домой, чтобы выпросить у меня семечек, а воробьи, наоборот, ждали, когда я уйду, чтобы искупаться в балконном ящике из-под цветов. Сухая рассыпчатая земля ящика, очевидно, оказалась единственной не покрытой снегом землей, пригодной для купания в зоне обитания стаи. После таких купаний тумбочка, стул и пол балкона были усыпаны землей, но я не гнала «клиентов». Где еще можно было почиститься птичкам в городе, покрытом снежным месивом и грязным асфальтом? В конце концов, смахнуть землю с тумбочки и подмести пол было несложно. Но как забавно проходила церемония этих купаний!

Именно церемония, потому что на процедуру прилетала вся стая. Они чинно рассаживались по веткам соседнего клена и по очереди забирались в ямку, вырытую ими в ящике. Мелькали крылья, летела земля, и «готовый» клиент усаживался на ветку. Перья его смешно топорщились во все стороны. Потом вся стая почему-то улетала, но вскоре прилетала вновь, чтобы почистить следующего собрата.

Синицы, чтобы получить порцию семечек, подсылали ко мне Борисыча. Мы были с Борисычем друзьями. Дружба наша завязалась неожиданно для нас обоих и базировалась на родстве душ. Все началось позапрошлой осенью. У меня залежался пакет с семечками, и, чтобы не пропадать добру, я насыпала горсть семечек на балконную тумбочку – вдруг кто-нибудь позарится. Вскоре раздались радостные посвисты – это синицы обнаружили подарок. Заработал синичий конвейер. Синички подлетали по одной, хватали семечки и усаживались на ветку неподалеку обрабатывать добычу. На следующий день я опять насыпала горсть семечек, и опять они не остались невостребованными. Еще через день я заметила, что за мной следят. В какой бы комнате трехкомнатной квартиры я ни находилась, возле окна появлялась синичка. Я переходила в другую комнату или на кухню, и синичка следовала за мной. Я насыпала семечек и услышала звонкий переливистый посвист, то ли приветственный, то ли победный.

Ситуация развивалась. Вскоре мне уже не приходилось высматривать разведчика за окном. Он прилетал, быстро находил меня и усаживался на раму снаружи, поблескивая черными масляными глазками. Если я не обращала на него внимания, он начинал посвистывать и попискивать, постепенно увеличивая громкость. Звуки его «речи» не были похожи на «ци-ци» или «уить-уить», какими синицы обмениваются между собой. Это было посвистывание или трещанье в стиле сороки. Поскольку ни одной синицы рядом не было, я резонно заключила, что дикое пернатое создание обращается ко мне. Так и было. Синичка попискивала, отлетала и подлетала, перепрыгивала по раме, всячески пытаясь привлечь мое внимание и показать, какая она хорошая и красивая, вполне достойная потраченных семечек.

Я назвала нового друга Борисычем в честь любимого спортивного комментатора. Борисыч прилетал каждое утро и начинал искать меня по комнатам, летая от окна к окну. Иногда такая пунктуальность даже раздражала. Но сознание того, что с тобой «разговаривает» дикая уличная синица, заставляла забыть раздражение. Увидев меня, Борисыч садился на раму или на форточку и всеми известными ему способами начинал привлекать мое внимание. Я послушно шла на балкон, насыпала семечек и уходила в комнату наблюдать у окна. А посмотреть было на что.

Борисыч налетал на «добычу» как ястреб, почти выхватывая семечко из-под руки. Вся остальная стая держалась настороженно, изображая партизан в тылу врага. Непрерывно крутя головой и дергаясь всем телом, очередной «партизан» садился на ближайшую ветку и совершал «нападение», мгновенно, почти на лету хватая семечко и удирая на дальнюю ветку его долбить. Разница была очевидна. Борисыч брал свое, честно заработанное, а его соплеменники воровали.

Вскоре я стала различать синиц из стаи моего приятеля. Их прилетало обычно штук десять-двенадцать. Они отличались друг от друга в основном формой черного головного убора, покрывающего макушку от клюва до затылка и, конечно, поведением. Здесь были лидеры, середнячки и подчиненные. Я выделила птицу с высокой пышной шапочкой, которую назвала Прической. Это была мирная, но смелая птичка, хотя и не принадлежавшая к элите. Была еще смешная суматошная птица, которая в спешке путала местами очередность программ «схватить» и «удрать» и часто улетала ни с чем. Я назвала ее Торопыгой. Отличался своим поведением Шеф, явный лидер стаи. Его шапочка была плоской и походила на берет десантника. Что такого выдающегося в этом берете было, не знаю, но Шеф всегда демонстрировал  его в конфликтных ситуациях, наклонившись в сторону оппонента, раздвинув крылья и крутясь из стороны в сторону как флюгер. Эта смешная напряженная поза действовала на соперника безотказно, восстанавливая статус. Была еще одна неформатная птица – с торчащими во все стороны грязными, будто мокрыми, перьями. Она пугалась всех в стае, подлетала за едой, когда никого у кормушки долго не было, в панике хватала семечко и смывалась. Я назвала ее Орнитоз. Появившись несколько раз у кормушки, Орнитоз пропал. У Борисыча шапочка была не округлая, а скорее прямоугольная во всех проекциях. Видимо, такая форма черепа являлась лучшим вместилищем его логического ума.

Однажды Борисыч как всегда высмотрел меня, когда я сидела в кресле у окна, и уселся на раму напротив, попискивая и стрекоча. Я поднесла руку к стеклу. Он замер и даже слегка дернулся, но не улетел. Я тихонько постучала ногтем по стеклу. Представьте себе мое удивление и восторг, когда Борисыч постучал клювом по стеклу мне в ответ! Этого не может быть, сказала я себе, это мне померещилось. И действительно, сколько раз я ни пыталась стучать, ни тогда, ни потом, Борисыч не отвечал. Я решила, что это просто совпадение, что у птички как раз в тот момент зачесался клюв. Как я ошибалась! В один из холодных и голодных дней, когда Борисыч был особенно нетерпелив и настойчив в выпрашивании семечек, я опять постучала по стеклу. И Борисыч не замедлил постучать мне в ответ. Конечно, он видел мой восторг, конечно тут же появилась полноценная горсть семечек с добавкой. И птичка уловила суть. Теперь каждый день о прибытии Борисыча на завтрак меня извещал бодрый барабанный стук в стекло.

Так продолжалось некоторое время. Борисыч выстукивал меня, я насыпала семечек, и включалась синичья карусель. Потом неожиданно появилась напасть. Про «халяву» разведали воробьи. Очевидно, они внимательно отслеживают поведение обитателей двора и не в последнюю очередь своих конкурентов синиц. Сначала на дальней ветке появился один воробей, потом нахлынула вся ватага. По сравнению с синицей воробей выглядел могучим Гераклом. Его мощный тупой клюв «в пол-лица» не мог сравниться с тонким пинцетом моих питомцев. Стая уселась на ближние к балкону ветки, потом перебралась на перила и, наконец, набросилась на семечки. Синицы робко смотрели издали, как смотрят добропорядочные граждане на банду уличных хулиганов. Один Шеф попытался встать на пути пришельцев, изобразив свою устрашающую позу, но был тут же сметен с балкона легким поворотом воробьиного клюва. Воробьи сидели на тумбочке до тех пор, пока не съели все семечки. Они не отколупывали шелуху аккуратно по чешуйке, как синицы, а крутили семечко во рту, давя его мощным клювом и выплевывая шелуху наружу. Покончив с семечками, они разом поднялись и улетели, показав завидную организованность и оставив на тумбочке разбросанную шелуху и пятна своих «вензелей».

С тех пор воробьи стали прилетать регулярно, завидев синичью карусель, а вскоре выставили часового, который постоянно дежурил на дальней ветке. Мне такой расклад сил не понравился. Не то чтобы я недолюбливала воробьев или жалела для них семечек. Я люблю воробьев, но не люблю банды. Это, во-первых. Во-вторых, грязь после них оставалась ужасная. Кроме того, горсти семечек воробьям хватало на пять минут, тогда как синицы кормились ею полдня.

Как едят синицы? Строго согласно иерархии, по очереди, боязливо озираясь и вздрагивая, синица подкрадывается к кормушке. Затем она рывком подлетает, хватает ближайшее к ней семечко и мчится на дальнюю ветку. Там она долбит семечко минуту-другую своим тоненьким клювом, потом опять пристраивается в очередь. Однажды Борисыч сел со своей добычей на ветку рядом с окном. Я наблюдала за процессом ее очистки и могу описать технологию.  Семечко прижимается лапой к ветке и долбится клювом. От него отделяются с одной стороны тонкие чешуйки шелухи и отбрасываются в сторону. Потом оно берется в клюв, переворачивается, опять прижимается лапой и очищается от остатков шелухи. Затем очищенное семечко берется в клюв и…, нет, не проглатывается, а вновь прижимается лапой к ветке, и от него отщипываются маленькие кусочки, которые проглатываются. Прямо как леди на королевском приеме. И все это проделывается с такой ловкостью и ювелирной точностью, что диву даешься.

Короче говоря, вместительных и наглых воробьев кормить я не хотела. Им хватало хлеба, который каждый день выносили бабушки из подъезда напротив. Я отгоняла воробьев, и они стали разлетаться при одном моем появлении в комнате. Воспринимая неприязненное отношение к себе как личное оскорбление, воробьи устроили показной демарш и перенесли «ванну» для купания с дальнего конца ящика на ближний, который в окно не просматривался. И продолжали истреблять семечки.

Тогда я решила модернизировать кормушку. В пластиковой коробке из-под торта я вырезала два отверстия – одно сбоку, входное, и второе сверху, аварийное, на случай паники или приступа клаустрофобии. Я прикрепила кормушку к тумбочке и насыпала на дно семечек, решив, что воробьи побоятся туда сунуться. Воробьи, но не синицы.

Синицы отреагировали на появление кормушки вполне адекватно. Некоторые не сразу приняли «интерактивный супергаджет, но только не Борисыч. Он деловито попрыгал вокруг, оглядев новшество, нашел выход, сунул внутрь голову и, вытянув шею, схватил ближайшее семечко. Все в порядке, мой друг будет сыт. Остальные голодные волновали меня меньше. Но, глядя на долбящего семечко Борисыча, к кормушке потянулись и другие синицы, и заработала синичья карусель. Пока семечки оставались в зоне досягаемости вытянутой шеи, все проходило в штатном режиме. Но когда ближние семечки закончились и остались те, что у дальней стенки, началась потеха. Нет, Борисыч без колебаний залез внутрь кормушки и допрыгал до семечек. Он знал, что я его не обижу. Больше желающих лезть в явную и откровенную ловушку и быть съеденным коварными людьми не находилось. Синицы прыгали вокруг, разглядывали семечки сквозь прозрачные стенки коробки, даже пару раз пытались схватить их сквозь стенку. Наконец, трусливые, но от того не менее жадные, члены стаи, видя, как убывает лакомство, овладели страхом и включили свою карусель.

По-другому повели себя воробьи. Крупный воробей-самец прилетел, отогнал синиц и тупо уставился на коробку. Следом прилетела самочка, шустро обскакала новшество, оценила размер входа – маловат для воробья, и принялась отдирать клювом крышку коробки. Гениальное решение! Вот только силенок не хватило. Воробьи улетели, и я успокоилась. Мой хитроумный план отвадить воробьев сработал.

Не тут-то было! Воробьи не могут переносить спокойно, когда кто-то что-то ест, и этот кто-то не они. Прошло несколько дней, и я заметила снаружи и внутри коробки шелуху и воробьиные отметки. Как они туда попали? Я стала наблюдать. Прилетела стайка воробьев. Самочка забралась внутрь коробки через аварийное отверстие, поворочалась там, шевеля крыльями, семечки сдвинулись к выходу, и воробьи быстро их разобрали. Пришлось усложнять конструкцию – аварийное отверстие закрыть крышкой от чайника, а входное заузить методом установки бельевой прищепки. Синицы быстро приспособились и спокойно протискивались к вожделенным семечкам и обратно. Воробьям же путь к халяве оказался отрезан. Тогда они вновь устроили акцию протеста – опять перенесли «ванну» для купания, на этот раз впритык к входному отверстию коробки, и теперь семечки в ней лежали вперемешку с комочками земли.


Наступили трескучие морозы. Синицы прилетали на пару минут. Распушив перья и превратившись в теннисные шарики, прижимая к животу то одну, то другую лапу, они съедали несколько семечек и улетали, очевидно, куда-то поближе к центральному отоплению. Один раз прилетали снегири. Я любовалась огромными по сравнению с птичьей мелюзгой, красивыми птицами с благородными манерами. Их было пять штук, четыре с малиновой грудкой и одна с буровато-коричневой. Синицы сидели в отдалении и не мешали снегирям, похоже, тоже любовались гостями. Снегири съели семечки, до которых смогли дотянуться, и улетели. Жаль, я бы им еще насыпала, если бы не боялась их спугнуть.

Изредка прилетал за семечками поползень. Крутой, деловой, умный, он быстро понял, что к чему, без колебаний забирался в кормушку, систематически унося семечки и заталкивая их в щели на коре клена. Он совершал рейсы чаще всех синиц и быстро опустошил кормушку. Но его труды пропали даром. Умный то он умный, но и синицы не слепые. После того как поползень улетел, они быстро отколупали все его заначки.

Птичья столовая работала бесперебойно. Но единственным, кто забирался в коробку безбоязненно и хозяйничал там как у себя дома, был Борисыч. Этот пройдоха твердо знал, что я его не обижу и в обиду не дам. Я не могла защитить его только от подчинения субординации. Моему умнице не раз приходилось уступать дорогу к семечкам старшим по званию. Он, конечно, не был мальчиком для битья, одно время даже возглавлял стаю, но его быстро сместили. Умный не значит главный. Скорее наоборот, чаще эти статусы не пересекаются.

А Борисыч действительно был умницей. Неправда, что я его прикормила и выдрессировала. Это он меня приучил кормить его, подкупил своим доверием, жизнерадостностью и сообразительностью. Как-то весной, когда стало теплее, я вышла на балкон. Борисыч сидел на ветке метрах в двух от меня. Я несколько раз постучала пальцем по балконному поручню, показывая птичке, куда надо сесть, и отступила на безопасное по птичьим понятиям расстояние. Борисыч понял с одного раза. Он тут же сел именно на то место и отлетел обратно на свою ветку. О какой дрессировке может идти речь? Чистая «соображаловка». Что сделает нормальная синица, сидящая на ветке около окна, когда человек подойдет к окну и постучит по стеклу? Улетит, конечно. Любая, только не Борисыч. Это чудо в перьях тут же садится на раму напротив и стучит по стеклу с другой стороны. Стучать человеку в окно не могло прийти в голову другой, обычной синице ни через клюв, ни через черный беретик.

Общительность Борисыча и его настойчивость во благо стаи не была для стаи таким уж благом, поскольку без «особого приглашения» я и не думала выкладывать лакомство, а другие члены стаи, похоже, не были способны на такое сложное поведение. Они прилетали, смотрели издали на пустую кормушку и грустно улетали. Один раз Прическа осмелилась, было, сесть на раму, но тут же, ужаснувшись своей необдуманной дерзости, улетела прочь.

Вскоре выяснилось, что синицы боятся меня гораздо меньше, чем своих сородичей. Перед тем как нырнуть в коробку, каждый посетитель долго крутил головой если не на все триста шестьдесят, то на триста градусов точно. Потом засовывал голову внутрь коробки и тут же откидывался назад, качаясь на порожке, потом отскакивал и возвращался, и так до бесконечности, пока жадность не пересиливала страх. Наблюдать за этой внутренней борьбой было и смешно, и утомительно. Но все опасения не были беспочвенными. Я не раз видела, как подлетевший член стаи клевал собрата, выбирающегося из коробки. Самым грозным был Шеф. В его присутствии никто не смел не только приблизиться к кормушке, но и сесть на ближайшую ветку. Сразу же следовала атака. Бедному Шефу некогда было поесть. Он больше сил тратил на охрану территории и подтверждение статуса, чем на еду. К тому же он был одним из самых трусливых и панически боялся забираться в коробку, чуя подвох и ловушку. Когда за очередным семечком прилетал Шеф, карусель надолго заклинивало и расклинивало лишь тогда, когда он улетал.

В целом порядок в стае сохранялся, иерархия соблюдалась, и все ее уровни получали свою порцию корма. Несколько раз Шеф ставил на место зарвавшегося выскочку, нацелив на него берет и копируя  модель истребителя МиГ. Однажды дело дошло до драки. Птицы наскочили в воздухе друг на друга и провалились куда-то под балкон, только перья закружились следом.

Пришла весна. Стая синиц поредела, а потом окончательно распалась. Остались только двое – Борисыч и Прическа. Я решила, что птицы разбились на пары, и Борисыч застолбил участок с кормушкой за собой и своей супругой. Но вскоре и эта пара пропала. Кормушка стояла пустой с пылящимися в ней семечками. Прошел месяц. Я убрала кормушку и думать забыла о шустрых нахлебниках.

Наступило лето. Как-то раз я заметила около балкона синицу, которая вела себя странно. Она то крутилась и падала, то зависала как колибри над цветком. Я не сразу узнала Борисыча. А, понаблюдав за ним, поняла, чем он занят. Он ловил мух, греющихся на теплых стенах дома.

Весь июнь у нас не было мух ни в квартире, ни на балконе. В июле они появились. Появился и Борисыч, встрепанный, нервный. Он барабанил по стеклу форточки, крутился, громко пищал, проявляя высшую степень нетерпения, какого-то почти панического беспокойства. Я поспешила насыпать приятелю семечек на тумбочку. Борисыч тут же схватил семечко и улетел в листву клена. Оттуда раздался истошный писк. Борисыч пулей вылетел из гущи веток, за ним устремились два желторотика. Все стало ясно, завелись «спиногрызы». Не ясно было только одно – зачем мой приятель толкает в клюв птенцам целые неочищенные семечки. Чтобы заткнуть их орущие рты? Но как они при этом не давятся? Как бы то ни было, Борисыч вновь регулярно день за днем стал требовать с меня семечки. Потом внезапно все прекратилось. Семечки лежали нетронутыми. Борисыч пропал.

Я наблюдала забавную картину. Юный отпрыск моего друга прилетел в полной растерянности, сел на тумбочку и попытался взять семечко клювом. Он брал его одним боком, другим, зажимал как пинцетом – вредное семечко не желало держаться в клюве. Наконец, получилось. Он ухватил семечко, перелетел на ветку и попробовал прижать его к ветке лапой. Как папа. Размечтался! Конечно, семечко выскользнуло. Птенец полетел за новым семечком, опять попытался очистить его, и опять ничего не вышло. Так носил он семечки, пока я, пожалев страдальца, не очистила ему несколько штук. Но больше он не прилетел.

Прошло лето, настала осень, и мой друг появился опять, не забыв ни одного из своих фокусов. Он прилетал ко мне всю эту зиму, не каждый день, но довольно часто, а за ним и вся стая. Уже и февраль на исходе, а, значит, наше удивительное общение продолжается почти полтора года. Вот он, легок на помине, опять прилетел и барабанит по стеклу, требуя внимания, кося хитрым взглядом. Шустрый, наглый, задиристый. Иногда он достает меня, иногда бывает назойлив и нетерпелив. Но я прочитала в интернете, что синицы живут в природе два-четыре года. И когда-нибудь, совсем скоро, Борисыч появится в последний раз и больше не прилетит никогда. Вот уже и Прически не видно, и Торопыги, и в стае мелькают другие «лица». Мне будет не хватать этого веселого пройдохи, моего умницы. И я беру сумку и послушно отправляюсь в киоск пополнять запасы семечек. Вот и пойми, кто кого приручил.

P.S.  В конце лета ко мне на окно села синица. Вид у нее был явно нездоровый. Слипшиеся облезлые перья торчали беспорядочно в разные стороны, как когда-то у бедного Орнитоза. Больная синица появилась и на следующий день, потом пропала.

Осенью, когда похолодало, я выставила на тумбочку синичью кормушку и насыпала семечек. Я ждала Борисыча, но его не было. Не появился он ни осенью, ни зимой. Видимо тогда, в конце лета, это он, больной, прилетал  проститься со мной, а, может, искал у меня помощи,  надеялся, что я спасу его от болезни, как спасала от голода в суровые морозы. Но люди не боги.

Я скучаю по другу. В память о нем продолжаю кормить пугливых необщительных синиц, совсем не похожих на него. На стене в комнате висит небольшой портрет, который я написала позапрошлым летом. Мой друг, задорный и веселый, сидит на ветке в листве клена и поглядывает на меня хитрыми блестящими глазами.