Выходя от Евгении, Тоня с Русланом встретили Нину Уварову с коляской, которая поздоровалась с ними и прошла мимо не остановившись.
– Вот это да! – Ахнула Тоня. – Руслан, ты погляди-ка: Нинка с коляской! Удивительно! Надо у мамы про неё спросить. Нинка замуж вроде не выходила, откуда тогда ребёнок у неё.
– Для этого вовсе не нужно замуж выходить, – рассмеялся Руслан. – Ну и любопытная же ты Варвара. А знаешь, что с ней сделали в базарный день?
– С кем?
– С кем, с кем? С Варварой конечно! Когда она свой нос сунула куда не следует?
– Да ну тебя!
– Тоня, я ведь совсем забыл: когда ты в воду прыгнула, у меня в руках было ведро с ключевой водой. Я его у церквей оставил. Торопился до дождя уйти, да не получилось – как он быстро налетел! Просто жуть! И ветер, и дождь, и молния с громом! Я такого никогда не видел.
– Зато ты меня на реке увидел. Руслан, это называется «парусина». Она внезапно налетает и также внезапно заканчивается. Ой, а я в чужом платье! Своё-то, наверное, уже высохло. Подожди, Руслан, я быстренько сбегаю и переоденусь.
Тоня даже в дом заходить не стала. Зачем беспокоить Евгению? Она забежала на задворки. Там на бельевой верёвке сушилось её платье. Платье было почти сухое. Девушка быстро стянула с себя платье Евгении и надела своё, а чужое повесила на место своего.
– Ну вот, всё в порядке, – сказала Тоня, догнав Руслана. Теперь пошли за твоим ведром.
Ведро стояло на месте, но на поверхности воды плавало много мусора.
– Это ветром нанесло, – пояснила девушка.
– Тогда пошли за чистой водой на ключ, – сказа Руслан, выливая воду.
– Пошли. Ой, а сумка-то с хлебом у меня где? Я ведь её у реки оставила. Давай: ты на ключ, а я за сумкой.
У Тониной калитки молодые люди расстались.
Тоня была счастлива. Какой у неё Руслан сильный! Ребёнка нёс, словно пушинку. А какой красивый! А какой обходительный! А какой… Девушка тихонько рассмеялась.
Дома мать спросила у дочери:
– Тоня, сумка-то у тебя почему мокрая? Да и хлеб тоже вымок. А ты сухая. Что случилось?
Девушка рассказала матери про происшедшее и спросила:
– Мама, а Нина Уварова замуж вышла?
– С чего это ты взяла? Нет, не вышла. А почему спрашиваешь вдруг про Нину?
– Я её с коляской встретила в нашем конце. А она вроде живёт с тёткой километра за четыре отсюда. А гуляет с ребёнком здесь.
– А-а-а. Ты про это. Нину Степановна забрала жить к себе.
– Как забрала? Расскажи, мамочка!
– Да я и сама током не знаю, да и некогда мне. На рабрту собираюсь.
– А вечером расскажешь?
– Ладно, расскажу. А что забуду – додумаешь сама, или у Степановны спросишь.
– Не-а, мама, к Степановне я не пойду. Лучше я потом у бабушки спрошу для уточнения.
– Ладно. Девка, а что это за кавалер около тебя вьётся?
– Скажешь тоже – «кавалер»! Это наш преподаватель.
– А-а-а. А смотрит на тебя, как жених. Ты часом не влюбилась?
– Мама! – вспыхнула Тоня.
Мать ушла на работу.
«А ведь и впрямь влюбилась, – думала девушка. – Вот ещё одна напасть на мою головушку. Одна радость: Виктор отошёл на задний план, стал забываться. А нужна ли я Руслану? Неужели снова обожгусь? Ладно, время покажет, – успокаивала она себя».
Вечером, едва мать переступила порог, Тоня приступила к ней с расспросами.
– Да обожди ты, торопыга. Дай матери переодеться, умыться да поесть.
… Антонина Григорьевна написала заголовок «Степановна» и задумалась. Какая же она тогда была молодая и беспечная. Она торопила мать с рассказом и не знала, не ведала, что у той бедной на сердце. Это с возрастом пришло понимание, что отец её просто изводил.
Он приходил вечером с работы, молча ел, поданную матерью еду, а если она ещё не пришла с работы, нервно гремел заслонкой у печи, доставая кастрюлю с супом, чугунок с картошкой. Поев, заваливался отдохнуть. Часа через полтора, он вставал, с полчаса курил на крыльце, так же молча приносил воды и дров к русской печи, которую летом топили через день – скотину надо кормить – одевался и уходил. На вопрос матери: «Куда»? неизменно отвечал: «По делам». Возвращался домой поздно, иногда в изрядном подпитии. А утром опять же молча завтракал, и уходил на работу. И так изо дня в день.
Тоня к нему с расспросами особенно не лезла. Только со временем стала замечать, что мать всё реже улыбается, не напевает, как раньше, вполголоса, и частенько в газах нет-нет да и свернёт слезинка.
– Мамочка, что с тобой?
– Всё хорошо, Тонюшка, – неизменно отвечала она.
Отец летом всегда брал часть отпуска, чтобы выставить сенокос для коровы. Тут уж не до лишних разговоров. Надо успеть убрать сено до дождей. Ловили каждый погожий день. Если замочит свежескошенную траву, то ничего страшного в этом нет. Ветерком обдует, после траву перевернут, чтобы низ продуло, а потом солнышко да ветер свой дело сделают. Высушат. А вот когда дожди зарядят ни на один день, считай, пропало сено. На пожне сгниёт. Хорошо если потом влажное в примётку смечут, да солью пересыплют. Но вид у этого сена будет никудышный: серо-коричневый. Но от такого сена, прибавки молока у коровы не жди. Антонина Григорьевна улыбнулась: эк её потянуло на воспоминания…
Вечером мать рассказала Тоне про Степановну. Во время разговора, девушка её торопила, наспех записывала. Ведь на лавочке у реки должен ждать её Руслан.
– Ну всё, мамочка, я побежала.
– К нему торопишься?
– К нему, к нему!
Руслан уже собирался уходить, когда прибежала запыхавшаяся Тоня.
– Заждался, Руслан?
– Ещё как заждался!
– А у меня ещё одна женская история в кармане.
Она села рядом. Руслан вдруг обнял девушку и крепко поцеловал в губы. Тоня хоть этого и ожидала, но растерялась.
– Тебе неприятно, Тонечка?
– Что ты! Наоборот. Только давай не будем торопиться, – и чмокнула Руслана в щёку.
Целовались они теперь на каждом свидании. В половине августа Руслан сказал Тоне, что у него закончился отпуск и завтра он уезжает. Тоня расстроилась.
– Тонечка, – сказал он, заметно волнуясь, – я делаю тебе предложение. Ты выйдешь за меня замуж? Можешь сейчас не отвечать. Ответишь, когда приедешь на учёбу. Я люблю тебя, Тонечка! Очень люблю!
– И я тебя тоже люблю, Руслан. И если ты серьёзно мне предлагаешь выйти за тебя замуж, то я согласна.
Руслан уехал, а Тоня заскучала. Но зато у неё теперь появилось время для написания курсовой.
Степановна
Марию Степановну Вершинину на деревне звали уважительно по отчеству – Степановна. Работала Степановна заведующей складами в совхозе. Зимой работать было проще, налаживалась дорога, намораживали лёд на реке и, пошли, побежали машины в Архангельск, а вот летом… Летом корма для скота завозились по воде баржами. В совхозе три животноводческих фермы, два телятника – это сколько же отрубей надо разгрузить, да развезти по складам. А оттуда она уже отпускает корма бригадирам, а те везут по фермам да на телятники. Вот и идут баржа за баржой, вот и мечется Степановна – работников надо, машины надо, всё проследить надо. То же самое и у заведующей складами сельпо. Продукты тоже плывут по воде. Люди знают: забегали машины на пристань и обратно, значит, товар привезли.
Сегодня Степановна с мужем Семёном Ивановичем провожают сына в армию. Васька второй день гулеванит, рвёт меха у гармошки. Орёт частушки во всю глотку.
Утром мать сказала сыну:
– Васька, если ты с утра опять начнёшь шататься по деревне, стол я тебе собирать не буду. Пойдёшь в армию без отвальной.
– Не-а, мама, шабаш! Башка и так трещит. Готовь отвальную.
– Тогда марш за водой и за дровами!
– А папка где?
– Где? Где? На работе батько!
– А ты что дома?
– Тьфу ты, парень! Выходные я взяла для твоей отвальной. Давай отваливай на колодец. Много ли гостей-то нагласил?
– Человек пятнадцать.
– Поменьше-то не мог?
– Да так уж вышло.
К семи часам вечера стали приходить гости. Васька их встречал и чинно приглашал раздеваться и проходить сразу за стол. Во главе стола уже сидел возвратившийся с работы отец, гладко причёсанный и чисто выбритый. Он здоровался с каждым парнем за руку, а девушкам кивал головой. Одну из них, маленькую, худенькую, Васька взял за руку и привёл к матери на кухню:
– Мама, познакомься: это Нина Уварова. Вот, как на духу, говорю: дождётся Ниночка меня из армии, сразу женюсь на ней. Пойдёшь за меня? – обратился он уже к девушке.
– Пойду, – Нина стыдливо опустила ресницы.
– Ну, мы тогда за стол. Мама, завязывай с делами, пошли пировать. И шутливо пропел: «Последний нынешний денёчек гуляю с вами я друзья»
– Вот шебутной, – рассмеялась Степановна, идя следом за ними.
Васька попал служить на флот. На три года. На первой же, присланной Васькой фотографии, сидел бравый моряк в бескозырке.
С невестой сына Степановна не виделась. Девушка жила в соседней деревне у тётки. Родителей у Нины не было. Мать, на почве пьянки давно уже лишили родительских прав на Нину, и она куда-то уехала и не показывается в деревне вот уже много лет. Ходили слухи, что её зарезал пьяный сожитель. Тётка, чтобы не было лишних хлопот, выяснять ничего не стала, а Нина была ещё очень мала, чтобы задуматься об этом. После получив свидетельство о смерти сестры, тётка взяла опекунство над Ниной и перебралась жить к ним в дом. А отца девушка и вовсе не знала. Да и мать тоже вряд ли знала, кто был отцом её дочери.
С тёткой Нине жилось трудно. Это была нудная и сварливая баба, которой всё не так, да всё не этак. Нина работала почтальоном. Набродится девушка за день с тяжёлой сумкой за спиной по деревенским дорогам-тропкам, доберётся до дому, еле ноги приволочёт. Только бы ей хоть на немного прилечь отдохнуть, а у тётки для неё уже воз работы приготовлен. Была одна отрада Васька Вершинин, да и того в армию аж на целых три года забрали. А тут ещё то ли напасть, то ли радость, понимай, как знаешь. Где-то через месяц Нина почувствовала что с ней что-то не то происходит: то ни с того ни с сего заподташнивает, то огурцов солёных так захочется, что спасу нет. Месячные задерживаются. И наконец, её осенило: беременна! Прихоти начались! Слыхала об этом о жёнок. Девушка обомлела. Как сказать об этом тётке? Совсем со свету сживёт, узнав про такую новость. Решилась она сказать об этом Степановне. Всё же она Васькина мать, будущая бабушка. Едва сдерживая страх, пришла Нина к ней домой.
– А Нина пришла, – улыбнулась Степановна. – Проходи, раздевайся, сейчас обедать будем. Семён Иванович должен подойти. Ты, по делу пришла или так?
– Да я так. Просто понаведать вас пришла, узнать: как поживаете?
– Да хорошо всё у нас. А ты как?
– Тоже нормально. Ну, я пошла. До свиданья, Мария Степановна.
– До свиданья, Нина, – попрощалась с девушкой хозяйка, а сама думает: «Ох, неспроста девка приходила. Надо догонить, да поговорить».
Но в это время пришёл муж на обед, и она захлопотала у стола. За столом Семён Иванович спросил жену:
– Марья, а чего это Нинка к нам приходила?
– Да я и сама не поняла. Сказала что попроведать. Ты её встретил?
– Встретил. Бежит вся в слезах. Ты пошто девку обидела?
– Да не обижала я её. Что-то неладное с ней, Семён. Я уж хотела бежать вослед, догонить, да тут ты на обед пришёл.
Нина решила написать Василию, что он скоро будет отцом. Ответ пришёл незамедлительно, в котором Василий обстоятельно сообщал, что он моряк Черноморского флота очень удивлён тому, что как это с первого раза и ребёнок получился?
Примерно такое же письмо получила Степановна. Сын пишет: «Мама, если к тебе придёт Нинка, ты ей не верь. Она пишет мне, что беременна от меня. Как это понимать? У нас с ней только один раз и было после отвальной. Она, что: с первого раза и залетела?»
Степановна опустила руку с письмом и из-под очков посмотрела на мужа:
– Семён, ты только почитай, что наш оболтус пишет. Страх берёт. Что ещё такое: залетела? Я дак кабыть было забеременела, понесла. Дак ведь одного разочика и надо всего, чтобы робёночек случился. Ах, он бесстыжая рожа! То Нинка и приходила, да не решилась рассказать.
Наконец Нина решилась признаться тётке, что беременна. Та без лишних слов приказала:
– Иди на аборт!
– Уже поздно на аборт, – ответила Нина. – Да я ребёночка хочу.
– А куда ты придёшь со своим робёночком? Ко мне!? Дак ты у меня и так навалиха, а приплод твой мне не нужон! Пока не родила – живи. А потом с робёнком поди куды хошь!
Степановна собиралась сходить до Нины, да всё как-то недосуг было. А где-то примерно через полгода ей позвонили на домашний телефон:
– Мария Степановна?
– Да, это я.
– У нас в роддоме находится ваш внук.
– Какой ещё внук? – опешила женщина.
– Нина Уварова родила мальчика. Семимесячного. Она сама в очень тяжёлом состоянии, и её увезли в городскую областную больницу. А ребёнка забрать не кому. Мы можем его подержать здесь ещё недели три-четыре, пока он наберёт вес, нужный для выписки. И если мать к тому времени не поправится, мы его отправим в дом малютки. Что вы скажете? Это ваш внук?
– Похоже, что наш, – растерянно ответила Степановна.
– Вы его заберёте? Только не пугайтесь, не сейчас. Я же вам сказала, что ребёнок недоношен. Вы всё обдумайте. Может и мать поправится. Тогда сама ребёнка заберёт.
– Ой, да кабы так, кабы Нина-то поправилась! А что с ней?
– Похоже на заражение крови.
– Охти! – Степановна опустилась на лавку и машинально стянула с головы платок. – Господи, помилуй и сохрани!
– В городе оборудование лучше и специалистов больше. Не расстраивайтесь так, помогут вашей невестке.
Пришедшему с работы мужу она доложила:
– Семён, Нина-та мальчонку родила. Семимесячного. Надо бы нам забрать к себе робёночка. Внук ведь как-ни-как.
– А откуда ты знаешь, что внук? Забыла, что Васька написал?
– Васька у нас ещё тот оболтус. Наобещал перед отвальной девке кучу «арестантов»: дождёшься – взамуж возьму! А она и растаяла. Отдалась Ваське тем же вечером. А он паразит эдакой похоже ни о какой женитьбе и не помышлял, а тут нате, и робёнок сразу получился! Вот он и высевает кипятком на седьмое бревно.
– А матка где у робёнка?
– В городе, в больнице. Тяжёлая она. Хошь бы выкарабкалась, да окрияла. Завтра съезжу до району посмотрю на робёнка.
– А как с работой?
– А я отпуск взяла. Дак ведь недалеко и ехать. Всего полторачаса езды на «Зорьке». На ней же и обратно приеду. Да в больнице с полчасика побуду. Боле-то не дают. Да и пустят ли? Родилка всё же. Я думаю, что скорёхонько обернусь.
– Ну-ну, съезди, – миролюбиво согласился Семён Иванович.
Уехала Степановна, а у Семёна Ивановича мысли разбегаются: вроде и внук, родная всё же кровь, а вдруг не родная? Вдруг да не Васькин ребёнок? Вечером, придя с работы спросил жену:
– Ну и как, Марья съездила? Насмотрелась на внука?
– Насмотрелась, Семён. Махонько, худенько, ротишко, что воронёнок открывает, как ись захочё. Нему бы титку маткину, а санитарка бутылочку суёт. Жалко мне него. Сердцем чую – Васькин это робёнок.
– Марья, а парнишку-то как зовут?
– Охти, батько! Я про имечко спросить забыла. Обожди, санитарка, когда его перепелёнывала, всё Сенечкой называла.
– Семён, стало быть. – Семён Иванович неожиданно раскашлялся и отвернулся к окну, чтобы жена не увидела навернувшихся неожиданно слёз.
– Семён, я, пожалуй, поезжу в больницу к робёнку хоть через день, может маленько и попривыкну к нему.
– Поезди. Бывает что надо из детского питания, дак ты купи ему. Не жалей денег, купи.
– Кормят его там, не надо пока.
И стала Степановна ездить к внуку через день, а иной раз и два дня подряд съездит. Сенечка к концу месяца на целый килограмм прибавил в весе. Пришла пора решать: заберут дед с бабкой ребёнка или в дом малютки его определить. Когда заведующая роддомом сказала об этом Степановне, та даже поперхнулась от неожиданности:
– Да что такое вы говорите? Какой ещё дом малютки? Мы забираем Сенечку домой.
– Так для этого нужно спросить разрешение у матери, – ответила заведующая.
– Спрошу, спрошу. Завтра же в город поеду.
– А вы ей по телефону позвоните.
– Да звонила. Не один раз звонила. Не ходячая она, вот и не зовут к телефону.
– А состояние её как?
– Стабильно тяжёлое. Это мне так отвечают. Я скорёхонько в город обернусь, только Сенечку никуда не отправляйте.
Дома Степановна сказала мужу:
– Вот что, Семён, завтра я в город надумала ехать. Нину навещу. Про сына ей расскажу, узнаю как она там, да разрешение у неё возьму, чтобы Сенечку домой забрать. У робёнка и свидетельства о рождении даже нету.
– Поезжай, Марья. Да купи ей гостинец от нас. Конечно, поезжай, что мы нелюди какие?
Приехала Степановна в областную больницу. Привели её в палату к Нине. Степановна её на кровати сразу и не разглядела. Лежит Нина маленькая, худенькая, бледная, одни глаза на лице только светятся. К руке капельница прилажена.
– Здравствуй, Ниночка.
– Здравствуйте, Мария Степановна.
– Я тут тебе гостинчиков привезла от нас Семёном.
– Спасибо. Как Сенечка?
– Подрос Сенечка, – ответила Степановна, выкладывая из сумки деревенские гостинцы. – Ниночка, тут помидорчики, огурчики, яички, всё своё, всё свеженькое. А в этом кульке конфеты к чаю, тут печенье, а вот тут шаньги, вчера напекла.
– Спасибо. Скажите, как Сенечка?
– Нина, я, что хочу сказать тебе: надо Сенечку забирать домой. Ты непротив, если он поживёт у нас, пока ты лечишься?
Нина утвердительно кивнула головой и отвернулась. По исхудавшему лицу девушки одна за другой покатились слезинки.
– Ниночка, не плачь, всё хорошо будет.
– Скажите, Мария Степановна, а Вася знает, что у него сын родился? Вы написали ему?
– Написала, конечно, написала.
– И что он ответил?
– Так не было ещё ответа, Ниночка, – соврала Степановна. – Он перед этим написал, что писем долго не будет, куда-то далеко уплывают на корабле на учения. Как только он ответит мне, сразу же тебе сообщу. Тебе-то хоть писал?
– После того, как я написала, что беременна, было одно письмо, и всё.
– Не переживай. Васька человек слова: раз посулился жениться после службы, значит, женится, – говорила ласково Степановна, а сама думала: «Да что же это я плету девке, она вот-вот в доски уйдёт, а тот паразит написал, что не будет ростить чужого робёнка, что если родителям так надо, пускай сами ростят, а он после армии домой не приедет». Нина, так ты разрешаешь нам Сенечку забрать? Вот мы с Семёном написали от твоего имени согласие, ты только распишись внизу.
Слабой рукой Нина кое-как расписалась. После Степановна поговорила с лечащим врачом. Та сказала, что девушка совсем упала духом, а шанс для выздоровления у неё есть. Очень нужна ей поддержка от родных. Степановна попросила разрешения, чтобы они на коляске прикатывали Нину к телефону, а она будет ей регулярно звонить и рассказывать про сына.
Забрали Мария Степановна с Семёном Ивановичем Сенечку домой. Счастливая бабушка взяла отпуск без содержания по уходу за ребёнком. По вечерам она звонила Нине и обстоятельно рассказывала, как провёл день её Сенечка. А через месяц Степановна просто сердцем почувствовала: Нина идёт на поправку. Она даже тихонько рассмеялась, когда Степановна рассказала ей, как маленький Сенечка обоссял все колени большому Семёну:
– Ты поправляйся, доченька, мы тебя к себе заберём.
Нина в трубке тихо плакала:
– Спасибо Вам. Вы у меня самые родные.
А маленький Сенечка радовал деда с бабкой с каждым днём всё больше.
– Марья, а ведь Сенечка и впрямь на Ваську похож, – однажды улыбаясь, заметил Семён Иванович.
– А ты как думал, садовая твоя голова? Ниночка ведь ни какая-то там гулящая. Это наш прохвост девку обнадёжил.
Семён Иванович нахмурился:
– Есть ли письма от Василия?
– Да уж с месяц ни вести, ни павести.
– Ты ему писала про Сенечку?
– Писала.
– Что ответил?
Мария Степановна поднялась, подошла к серванту, достала письмо и протянула его мужу. По мере прочтения письма у Семёна Ивановича лицо медленно наливалось кровью, потом задёргался правый ус: верный признак того, что Семён Иванович сильно нервничает. Дочитав письмо, он посмотрел на жену:
– Почему сразу письмо не показала?
– Чтобы тебя не расстраивать.
– Ну, я ему подлецу покажу. Надо же какой: пакостливый, а трусливый! Нагадил девке в душу – и в кусты!
– Семён, успокойся! Ему ещё два года служить, бывает и передумает. Всё перемелется, вот увидишь. А Ниночку мы возьмём к себе. Всё равно тётка ей житья с робёнком не даст. Ты непротив?
– Возьмём, Марья. Пока она лежала в больнице и дорогу до нас достроили, не надо на теплоходе сутки ехать, машину наймём. Слушай, жёнка, да ведь и тебе теперь легче будет работать. С колёс будешь отруби и всё прочее получать. Не надо будет мотаться на Двину до баржи. На машинах из города возить будут.
– И то верно, Семён. Чула, что мост за Вагу открыли, дак машины и побежат. А то на пароме целый час плыть надо было, дорогое удовольствие.
Через неделю Ниночку выписали. Наняв в совхозе «газик», они по только что отстроенной дороге съездили в город и привезли её домой. А вечером прибежала разгневанная тётка и устроила скандал. Она ещё с порога закричала:
– Да где это видано, чтобы родная кровиночка ушла жить в чужие люди? Да что на деревне-то про меня скажут? Скажут, что не пустила девку в свой дом, – тут тётка, сообразив, что сболтнула лишнее, умолкла.
Зато Семён Иванович смекнул в чём дело:
– Так, значит, дом Нине принадлежит? А ты кровопийца, сколько раз её куском попрекнула? Я те покажу Кузькину мать! На кого дом записан? Говори правду! Не то сейчас возьму тебя за шкварник и потащу по всей улице в сельсовет для выяснения всех обстоятельств! Ну! Говори!
– На Нину записан, – прошептала перепуганная насмерть тётка.
– Нина в нём прописана?
– Да.
– А ты?
– Нет.
– Чтобы завтра же здесь были документы на дом! И освобождай помещение!
– А я как же?
– А чья это халупа за рекой сдаётся под жильё рабочим совхоза? Твоя! Денежки небось за это получаешь! Вон туда и греби!
– Семён Иванович, – попробовала вмешаться в разговор Нина.
– Не лезь, дочка. Никто её сюда скандалить не приглашал. Сама прибежала.
– Остынь, Семён, – попыталась урезонить мужа Мария Степановна.
– Отвяжись, Марья! Значит так: как я понимаю, ты в дом въехала после смерти матери Нины, сестры своей. Так? И опекунство на Нину оформила. Так? Чего молчишь? Так, я спрашиваю?
– Так, – ответила ошарашенная тётка, мысленно проклиная себя за устроенный скандал. И понесла же её нелёгкая с этими разборками.
– Теперь, Нина не нуждается в твоём опекунстве, и ты предостаточно на ней выезжала. Даю тебе ровно две недели: собирай свои манатки и освобождай дом! А документы, чтобы завтра же вот здесь были, – Семён Иванович ткнул пальцем в стол. – А теперь пошла вон, незваная гостья!
Когда тётка ушла, Нина робко спросила него:
– Может, пока я у вас живу, оставить тётю Катю пожить в доме?
– Если оставишь, дочка, потом её будет не выселить оттуда. Тебе решать, но я думаю, что так правильно будет. Попила она твоей кровушки. Если бы ей было жить негде, а то свой дом имеется. Согласна со мной?
– Согласна. Как только Вася приедет, я вернусь обратно.
– Твой дом теперь тут, и Сенечки тоже. А со своим поступай, как знаешь. Я его тебе подремонтирую, а там видно будет. Дождёмся Василия. Может вас и впрямь совет не заберёт, тогда и уйдёшь в свой дом. А как же мы тогда без Сенечки? Вот ещё задача!
Вечером, когда все в доме улеглись, Мария Степановна села писать письмо сыну:
«Здравствуй родной мой сыночек Василий, бесстыжие твои глаза, раз сумел обманом взять чистую душу, да ещё своим поганым языком отказаться от своего же робёнка.
Вася, Сенечка похож на тебя, как две капли воды. Большенький уже стал, улыбается, гулить начинает. А Ниночка, та едва с того света выкарабкалась, так было ей худо. После родов началось заражение крови. Долго она в больнице лежала. Крепко ты её обидел, а она всё равно любит тебя дурака. Васька, ты как хочешь, а мы них приняли под своё крылышко, и отчество твоё дали. А ты вот только попробуй хоть одним словечушком их пообидеть! Не позволим, так и знай! Ты написал, что домой не вернёшься, коли мы Нину с робёнком приютим. Дак ты поступай, как знаешь! Это твоё дело. А только девку позорить тебе не дадим. Сенечка наш внук, и фамилия у него наша.
Ниночка ещё очень слаба, но мы её выходим обязательно. Она нам заместо дочери стала.
А ты, паразит, хоть и натворил делов, то есть налегал девке своим поганым языком всего обидного (она нам не сказывала, но нутром чую, чего ты её понаписал), только ты, Васенька, всё одно наш сыночек, наша кровиночка. И помоги, Господи, тебе в службе и в жизни.
Одно попомни, Василий, что такой другой жёнки, как наша Ниночка, тебе вовек не найти. Привет тебе от батька твоего Семёна Ивановича, от сыночка твоего Сенечки, и от нашей теперь доченьки Ниночки.
Васенька, если ты надумаешь воротиться домой, то мы только радёхоньки будём. Насилу жениться тебя не заставим, да и Нина не захочет. Она мне и батьку сказала, что как только ты приедешь, уйдёт жить в свой дом. Васька! Она ведь с Сенечкой уйдёт! А как же мы будем без Сенечки-то жить? А коли ты не приедешь, как мы без тебя-то будем жить?
Василий, в следующем письме пришлю карточку Сенечки.
До свиданья. С горячим к тебе приветом мама, отец, Сенечка и Нина.
Васька! Напиши ответ сразу же! Не задерживайся с ответом! А то ты меня знаешь: напишу самому главному командиру, что у него матросы матерей не уважают, даже письма от них не скоро дождёшься».
Василий, получив письмо и прочитав его, долго сидел задумавшись.
– Вася, ты чего? – спросил его друг Антон Оводов. – Дома что-то случилось?
– Да вот, Антоха, оказывается у меня дома есть жена с сыном, а я только сейчас узнал об этом.
– Васька, да разве так бывает?
– У моей мамаши Степановны бывает! Хотя знаешь, Антоха, приду я из армии, а у меня сыну два года, жена красавица.
– Твои жена и сын-то?
– А то чьи же ещё? Мои конечно! – Васька счастливо улыбнулся. – Ну и мамка! Ну и Степановна! Вот ведь как всё сумела повернуть! И не отвертишься!
прод. сл.