Священная книга разжигателя

Дети и дворник (Тимофей Калинин, А. Н.)

«Дворник, милый дворник,
Подмети меня с мостовой.
Дворник, дворник.
Жопа с метлой».
(«Дворник», «Агата Кристи»)
«Я весёлый как кабан,
Я имею свой баран...»
(А. К-въ)
История сия произошла в дни, когда лозунг «Россия для русских!» никому ещё не создавал серьёзных проблем с правоохранительными органами, в то время как предпосылки для скандирования его на улицах городов России лужёными молодыми глотками уже успели возникнуть.

I

...Стоял конец марта. Айрат Канчардаев, бородатый двадцативосьмилетний татарин выше среднего роста, скуластый, с тёмными волосами и глазами, с высоким переносьем и выпуклой спинкой носа вышел из 191-го автобуса на остановке «Ильменский проезд». По описанию на листке бумаги найдя нужную ему «хрущёвку», без труда отыскал и дворницкую у второго подъезда. Открыв обшарпанную коричневую дверь ключом, выданным вчера нанимателями, Айрат прошёл в своё новое жилище. Зажёг свет, огляделся. В комнате имелись: стул со старой, давно не стиранной оранжевой спецовкой-жилеткой на нём; совок, метла, лопата, швабра с тряпкой, ведро, всевозможные инструменты; розетка; небольшой стол без одной ножки; на стене — плакат Зыкиной с подрисованным кем-то пенисом у рта, у стены — раскладушка. За внутренней дверью скрывались примитивный туалет и душ. Что ж, с чего-то надо начинать! Долго он здесь всё равно не задержится...
Айрат закрыл входную дверь, снял с плеч рюкзак и, сев на стул, выложил на колченогий стол из потайного кармана несколько пакетиков и спичечных коробков. Рассортировав товар по партиям и категориям качества, что-то положил обратно, основную часть спрятал в тут же сооружённый под столом тайник, а из содержимого одного корабля, помеченного знаком «ом», отсыпал грамм. «Опустив водный» со своей любимой поговоркой «понеслось говно по венам!», набросил на плечи спецовку, взял метлу и вышел на улицу.
Малолетняя шпана, праздно сидевшая во дворе, с любопытством поглазела какое-то время на новое лицо в их маленьком мирке, но быстро охладела к зрелищу человека со стеклянными глазами в кровавых прожилках, равномерно подметавшего оставленные ребятами накануне окурки, бутылки и прочий хлам.
Новый дворник сам редко употреблял зелья, которыми владел, но сегодня был особый день: новое место, новый дом... новая метла метёт чисто. Звук, издаваемый пучком прутьев при соприкосновении их с асфальтом — этакий мажорный «вжих!» — постепенно ввёл укуренного татарина в такое оцепенение, что его душа зазвучала в унисон сама с собой и с окружающим Москвабад-ом-м-м...
Учитывая, что Канчардаев приехал в послеобеденное время, его рабочий день прошёл мгновенно. Вернувшись вместе с сумерками в уютную каморку и дружелюбно погладив грудь «Зыкиной», Айрат вынул из рюкзака и приклеил на скотч возле изображения певицы фотографию покойной жены Адили. Затем татарин поставил электрический чайник и сделал себе чаю с «дошираком». Поев, сходил в туалет, умылся, поставил будильник на пять утра, ещё раз дунул и прилёг, чтобы тут же вырубиться.
И привиделась Канчардаеву в его нездоровом сне покойная жена Адиля. Во снах жена всегда оживала, причём Айрат ни разу так и не вспомнил, что она, вообще говоря, умерла тому уже как три года... Напротив, даже мёртвая, она возвращалась поучать своего супруга, напутствовать и давать дельные советы. Муж во сне обретал гармонию, которая всегда теряется, когда расстаёшься с предназначенным тебе судьбой существом другого пола. Обычно утром он вновь ожесточался и черствел душой, но в волшебных мирах ночного морока это всегда был хороший семьянин с добрым сердцем, как в начале отношений с Адилёй.
Однако в этот раз всё прошло чуть иначе... Когда Адиля повернулась к Канчардаеву спиной и сняла трусы, чтобы он вошёл в неё, мужчина, хорошо рассмотрев её волосы вблизи, увидел явственно проступившие среди длинных чёрных нитей очертания костей обнажённого черепа, уже подвергнутого тлену. Айрат сразу же проснулся, почувствовав, что лоб залил пот, и сперва не поняв, где находится. С улицы не слышалось ни звука, и даже противный визг автомобильной сигнализации не разрывал эфемерность шёлковой ткани этой ночи, поэтому татарин успокоился, как только его глаза привыкли к сумраку. Он было уснул опять, но тут зазвонил будильник.
Встав с постели, татарин не спеша побрызгал на тело холодной водой из-под крана, вытерся и вышел на улицу. Перейдя через дорогу, оказался на детской площадке, где принялся биться с тенью, размахивая руками и ногами, а также подтягиваться и отжиматься на брусьях. Через полчаса тренировки Айрат прыжком соскочил с турника, потёр бицепс, посмотрел на небо и направился в сторону дворницкой, по пути оценивая фронт предстоявших работ на сегодня.
Татарин зашёл в своё жилище, ещё раз помылся водой из умывальника, тщательно вытерся и, взяв метлу, вышел на улицу. Чисто подмёл весь свой участок и выкинул весь мусор. Уже когда уходил, отметил, что турники как раз заняли два парня с девушкой — видимо, туземные новоявленные турникмены или паркурщики. Айрат ушёл к себе, а ребята продолжили тренироваться, раскачиваясь на турниках с брусьями и порой делая двойные кульбиты да сальто...
Тренировавшихся ребят звали Артём Куксалов, Борис Орбитин и Анна Субродина. Парням было по пятнадцать лет, девушке — четырнадцать, Аня — подруга обоих с песочницы. Боря — чуть покрупнее; рыжая копна длинных волос развевается на ветру. На лице — веснушки и нос с дерзко и насмешливо вздёрнутым кверху кончиком. Тёма похудее и посерьёзнее. Волосы светло-русые, под носом пушатся ещё не бритые ни разу зачатки девственных усов. Борис занимается армейским рукопашным боем у друга отца — боевого офицера, воевавшего в Чечне; Артём по субботам ездит на кулачные спарринги в парк на «Волжской». Красавица Анюта, чуть полная брюнетка с большими зелёными глазами и почти по-взрослому пышной грудью, занимается только физической подготовкой на турниках и брусьях под влиянием друзей. Отзанимавшись, друзья разбрелись по квартирам, чтобы собраться в школу.

II

Тем временем Канчардаев наполнил ведро, вышел с ним и со шваброй на улицу и, набрав код, вошёл в подъезд. Тщательно вымыл пол на всех этажах сверху донизу. Когда он дошёл до последнего, то есть первого, дверь одной из квартир отворилась, и на площадку вышел покурить небольшого роста застенчиво-улыбчивый толстячок в заношенной белой майке с надписью: «Я пережил хоХлокост!», поношенных трениках и тапочках. Мучимый невыносимым похмельем местный алкоголик Александр Пивдосько, более известный как «дядя Саша», не был способен себя контролировать и критически мыслить, а потому от боли попытался стрельнуть у дворника Айрата чирик.
Познакомившись и выяснив, что дядя Саша живёт один, татарин не только не отказал новому приятелю в просьбе, но и угостил того пакетиком спайса. Канчардаев быстро построил в своей голове некую схему, озвучивать которую дяде Саше в его планы, впрочем, не входило... Домыв последний этаж, Айрат ушёл к себе обедать, зайдя сперва шустрым московским шагом в магазин «Я Любимый».
Дворник был мусульманином-суннитом, свято верившим в истинность шести крупнейших сводов хадисов; он не пил алкоголь и не ел свинину. Жена, когда была жива, всегда говорила ему: «Человек — это неразрывное единство мыслящей души и тела. Поэтому то, чем питаются как душа, так и тело, очень важно».
Адиля была мудрой женщиной. Она поучала мужа: «Первопричина и конечное следствие едины в “закольцованности” Абсолюта, Айрат. Идя по жизни траекторией собственного, уникального сумасшествия, нужно искать счастья, а не удовольствий». Увы, Айрат редко прислушивался к голосу разума в словах супруги при её жизни, а нередко за неосторожные слова крепко бил её.
Сегодня обед татарина составили творожный сырок (который он в шутку называл «тревожным»), «доширак» с курицей и парочка грудок-гриль; пил Айрат обезжиренное молоко.
Оставшееся после обеда время татарин потратил на контрольный обход вверенной ему территории и налаживание связей для сбыта имевшейся у него наркотической продукции. Вечером на закате, отправив свой намаз, Айрат пересчитал прибыль, подмигнул спокойно-мёртвой супруге и прилёг в кровать, размышляя о дальнейших действиях.
Где-то неделю Айрат прожил без изменений: работа, связи, встречи с наркомафией, сбыт продукции — прежде всего, алкашу дяде Саше. А первого апреля вдруг выпал снег. Канчардаев был этому даже рад: работа с лопатой привнесла некоторое разнообразие в рутину повседневности татарского драг-дилера с метлой.
Дядя Саша под влиянием всевозможных препаратов всё более убойной силы воздействия на психику (в том числе героина), поставляемых Айратом зачастую бесплатно или же по демпинговым тарифам, становился постепенно безвольной куклой в руках татарского Мариони. Подстёгиваемый двойным бичом к тому времени уже крупного долга Канчардаеву и вызванной им же наркозависимости, дядя Саша согласился в конце концов на свидание с Айратом в экологическом парке Лихоборка для обсуждения некого важного вопроса.
Само обсуждение имело следующий вид: Канчардаев сперва для профилактики вырубил дядю Сашу «двоечкой» по челюсти и скуле, впрочем, стараясь не оставлять заметных следов, а потом, привязав приятеля к стволу дерева, повёл деловые переговоры. Место было выбрано идеальное: огороженная территория без лишних свидетелей и помех, так что ничто не могло помешать милой беседе двух мужчин, продлись она хоть до вечера.
Действуя с одной стороны всяческими угрозами, а с другой — обещая ежедневно снабжать спайсами и травкой на халяву в течение трёх месяцев, татарин вынудил развязанного Пивдосько подписать приготовленную заранее дарственную на квартиру, отныне переходившую в полную собственность Канчардаева, и всю сопутствующую документацию, кропотливо составленную при помощи нотариуса за день до того. Лишь после этого татарин разрешил дяде Саше идти восвояси паковать вещи — часть их планировалось перевезти на квартиру родителей Пивдосько, часть — в дворницкую.
Теперь, когда все необходимые документы оказались у дворника на руках, самое время было вплотную заняться переездом в освобождавшуюся квартиру на первом этаже. Дяде Саше Айрат выдал запас своей лучшей травы сразу на неделю и ключ от дворницкой. Вместе они перенесли туда часть вещей алкаша, а весь рабочий инструмент — в новую квартиру татарина. Туда же перекочевали и фотография Адили с изуродованным безымянным вандалом плакатом Зыкиной. Теперь Канчардаев мог наконец передохнуть спокойно. Запершись в новом жилище, он с чистой совестью раскурил остатки лучшей травы и тут же вырубился, даже не отправив намаз. Впрочем, пришедшая во сне Адиля всё-таки похвалила мужа, а на следующий день на работу он даже каким-то чудом вышел вовремя.

III

В ходе вынужденной смены места жительства дяди Саши Канчардаев нагло присвоил себе часть его имущества. Когда Айрат объявил, что не только диван, музыкальный центр и холодильник, но и компьютер с микроволновкой теперь принадлежат ему в качестве компенсации за моральный ущерб от общения с алкоголиком, запуганный до полусмерти, уже полностью зависимый от прихотей татарина Пивдосько и пикнуть не посмел. Впрочем, Александр и не хотел жаловаться: ежедневный приём спайса и прочих веществ отбивал всякий интерес ко внешнему миру со всеми его компьютерами и музыкальными центрами, а невесёлые думы о будущем алкаш старательно отгонял от себя прочь. Чудесный мир наркотиков, распахнувший для него свои объятия, позволял это делать без проблем.
Микроволновку и холодильник предприимчивый Айрат, впрочем, продал через «Авито», что дало ему ресурсы для закупки ещё большего количества товара. Параллельно увеличению числа спрятанных в тайниках квартиры источников кайфа, с появлением в квартире Интернета несколько расширилась и клиентская база. Сразу после переезда в квартиру дяди Саши Айрат приобрёл велосипед, на котором ездил к клиентам. Помимо дворницкой одежды (Канчардаев не собирался завязывать с официальной работой, однако часть её теперь выполнял Пивдосько за траву), татарин обзавёлся более приличным прикидом в одном из бутиков торгового центра “XL”: штанами «беззащитного», как он шутил, цвета и джемпером. Теперь Канчардаев ощущал себя обычным москвичом — человеком злым и толкучим со взглядом колючим.
Рабочий день Айрата-дворника отныне в худшем случае ограничивался временем до обеда, рабочий день Айрата-пушера иногда длился за полночь. Но даже в подобных случаях татарин никогда не игнорировал утренние тренировки. Теперь он качался с помощью доставленных в квартиру тренажёров и свободных весов, а также не упускал случая надавать жёстких тумаков манекену для кик-боксинга «Герману». Неудивительно, что нервы Канчардаева от чрезмерной нагрузки потихоньку стали сдавать. Он всё чаще срывался на необоснованные угрозы зарезать, адресованные жителям его подъезда. Вечерами татарин любил слушать на максимальной громкости музыкального центра татарскую певицу Фариду Кудашеву и плакать. Его покойная жена обожала эту исполнительницу. Айрат погружался в чарующие звуки голоса Кудашевой и музыки талантливого композитора Бахти Гайсина — спутника жизни Фариды, аккомпанировавшего ей. Дворник вспоминал недолгое, казавшееся ему уже невероятным, навеки ушедшее время в Татарстане, когда он был любим и счастлив, счастлив и любим... Теперь — только Москвабад и наркотики, тренировки и нездоровая рабочая злоебучесть.
Татарин, впрочем, глядя на нарика дядю Сашу, сам не злоупотреблял с веществами; наоборот, порой он понимал, что живёт не совсем правильно. В эти редкие моменты просветления ума он мог даже, продав товар паре клиентов, поехать на своём верном велосипеде в мечеть.
«Ракетно-зенитный» комплекс мечети в Отрадном, целящийся в небо с тысяча девятьсот девяносто седьмого года, принимал «блудного сына» так же равнодушно, как и самого благоверного мусульманина. За телесной оболочкой мог скрываться кто угодно, и никем, казалось, не узнанный виновник многих смертей от передоза и целого ряда суицидов мог преспокойно молиться в своё удовольствие.
После молитвы драг-дилер имел обыкновение заходить в магазин «Халяль» — купить продукты и минералку «Зам-Зам» для «водного». В этот раз, после особенно удачной сделки, татарин также решил прикупить исламских аксессуаров, надеясь этим ненадёжным способом завуалировать от Аллаха свой страшный грех. Айрат выбрал сивак для ежедневной утренней мини-сунны, электронные чётки на палец, прочие мелочи и наконец — электрическую автомобильную бахурницу, также пригодную для опиума. На днях дворник как раз собирался взять в кредит автомобиль.



IV

— Мы делили протеин: много нас, а он — один! — радостно проговорил Борян. Расположившиеся на брусьях Куксалов, Орбитин и Субродина передавали шейкер по кругу друг другу, когда проехавший на велосипеде мимо них дворник остановился у второго подъезда. Ребята молча смотрели, как татарин, набрав код, входил в подъезд с купленной им исламской атрибутикой в руках, придерживая железную дверь ногой.
Тёма допил остатки коктейля и гундосо произнёс:
— Куда идём мы с Пятачком?
— На треню, чтобы стать качком! — весело подхватили кричалку Аня с Борей.
— Именно, — подтвердил Артём. — Потому что мы выбрали спортивный эрзац убийствам на войне. Что самое главное в жизни? Долголетие и работоспособность!
— Но Тёма, разве не ты кричал, что человек рождён для несчастья, как свинья — для отбросов? — осведомилась Анна.
— Как правило. Но разум и совесть важнее правил. А главное, чему учит сенсей Маваши — это что важно развиваться во всех направлениях. Постоянное чтение хороших книг — бодибилдинг для разума, то есть брейнбилдинг; в качестве аналога протеина и гейнера тут выступают медитативные практики.
— Мне от них толку никогда ещё не было, — ответила девушка. — Впрочем, я прежде всего хочу жир сбросить.
— Книги Пелевина сжигают калории, инфа 100%! — продолжал Куксалов.
— А Прилепин — это невыверенная психологически профанация под видом книг, — добавил Орбитин.
— А мне нравится! — вяло возразила Анечка.
— Просто ты его видела в жизни, общалась раз. Может, если бы я его встретил в реале, тоже отношение поменял. Увидев писателя вживую хоть раз, много интереснее потом общаться с его мыслями, особенно во сне. Я, например, ни разу не видел ни Иисуса, ни Аллаха во сне или наяву, и потому эти ребята мне глубоко безразличны. А вот дворник наш, похоже, на Аллахе помешался...
— Ты прав, религии — фашистский экскремизм, созданный для наживы. Богу не нужен какой-то особый «официальный язык» молитв, обращенных к нему — латинский или церковнославянский, не важно. Бог прислушивается лишь к молитвам, произносимым на языке сердца, — поддержал разговор Артём.
— Вот-вот! — продолжил Борис. — То, что высшие силы существуют (как их ни назови — «богами» ли, «духами» — не существенно) для умных людей не бином Ньютона. Но не менее очевидно для думающих людей, что абсолютно все религии в мире созданы с одной лишь целью: порабощение, телесное и духовное, других людей.
— Дети — это настоящая жизнь, а религия — искусственное построение, — поддержала их даже Субродина. — На мой взгляд, христианство — шизофрения. Пустое бахвальство Кости Кинчева — это как заявление: «Мы православные, мы хорошие, а вы — атеисты, вы — недоразвитые!»
— Христианство и язычество поменялись местами в современном мире. Первое учит молиться образам, а второе — думать не шаблонно, — Борян соскочил с брусьев и присел на лавку у качелей, потом, повернувшись к Артёму, добавил:
— Как там твоя статья-то поживает?
— Это которая? «Истинная история христианства, или правда и вымысел в Евангелии. Непредвзятый взгляд»? Нормально. Я эпиграф придумал: «Основано на нереальных событиях». Скорее всего это даже будет полноценное художественное произведение. Зацените отрывок: «“Давайте сделаем христианство!” — внезапно воскликнул Пётр».
— И каков же у тебя Спаситель? — полюбопытствовала Анна.
— Он — шарлатан, но возможно, что его образ создавался с помощью эгрегоров. Эгрегорианская церковь. Вода в вино? Это был самогон. Я там толкую все чудеса строго по порядку. Вероятно, он и правда был казнён.
— Ну ты и засранец! — восхищённо протянула девушка. — Ты вообще-то адекватен?
— Я неадекватен. А адекватен кто ж?..
Осторожный здоровяк Орбитин счёл нужным предостеречь:
— Смотри, как бы не посадили. Ты в тюрьме-то был?.. вилкой в глаз, или в жопу раз?
— Предлагаю более жизненный вариант парадигмы: кто-то заткнётся или получит ****юлей.
— Учти, Тёмыч: стоя над контактным рельсом в метро, стоишь над бездной смерти, — закончил Боря дружескую пикировку.

V

...И ещё рассказывала Адиля Айрату притчу о несчастном цыганском мальчике. Не было у него ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. Одна злая тётка, которая научила его воровать, и шайтан, который подучил его врать тётке. И с помощью этого двойного знания, через побои и всевозможные мучения, проложил цыганский мальчик свою дорогу к собственному благосостоянию. Ибо ель и в пекле ада у шайтана на заду прорастёт — не то что на доброй земле, а из шакальего дерьма не будет ни радости человеку, ни тепла.
...Айрат торопился на очередную выгодную сделку. Выйдя из подъезда, он увидел симпатичную девочку-подростка из его дома. В этот раз она была одна, и дворник внезапно решился подойти к ней.
— Здравствуй! — поздоровался Канчардаев.
Хотя о татарине ходила недобрая молва, Субродиной было интересно пообщаться со взрослым мужчиной.
— Здравствуйте! — вежливо ответила Аня.
— Какая милая девочка! Вот, попробуй на ночь — обязательно понравится! Потом за добавкой прибежишь...
Сунув в покорную руку вещества, татарин подмигнул и на прощанье молвил:
— Инструкцию в Интернете найдёшь! Папе-маме ни звука, а то перережу всю семью к чертям!..
Анна хмыкнула с сомнением, но от подарка не отказалась.
Вечером она решилась и употребила содержимое запретной марки. Старших товарищей, способных уберечь её от столь необдуманного шага, в тот раз под рукой не было, и Анна оказалась наедине со своими видениями в ночи, полной наркотических прозрений.
...И снилось ей сперва, будто оказалась она рядовым пассажиром на борту межзвёздного рейсового корабля «Ноев Титаник», на котором остатки человеческой расы отправились в космический круиз. При этом сама Субродина якобы и не Субродина Анна вовсе, а инопланетная шестирукая активистка антифашистского движения «Контрзиг» Мелодина Шаурмэль.
У госпожи Шаурмэль на борту «Титаника» была архиважная задача — наблюдение за Антуаном Фюррерштайном, беглецом от межпланетного правосудия с Земли. Антуан — лидер обернеонацистской группировки «Двурукие», девизом которой было «Земля для землян». Планировалось, что Мелодина, втеревшись в доверие к герру Фюррерштайну, выяснит важные детали побега последнего.
...В трактире «Территория Террян» к столику Фюррерштайна подошла шестирукая красавица — таких Антуан любил трахать, когда верхие пары ручек нежно и трепетно обнимают за спину и шею, в то время как нижняя порой проникает к нему в задницу.
— Чего сидишь, словно поёбаный? — Мелодина решила зайти с козырей.
— Бон суар, прекрасная мадемуазель! — осклабился землянин. Женщина из другого мира интуитивно совершенно правильно поняла, как следует вести себя с Антуаном, дабы вызвать у него симпатию. — Разрешите угостить вас выпивкой или купить жратву.
Придержав оборки юбки, «прекрасная мадемуазель» села на свободное место у стола.
— Двойной бурбон, пельмени-фри и бефстроганов из курицы в качестве угощения приму, но ничего не обещаю.
— Замётано.
Фюррерштайн подозвал полового, тот принял новый заказ и проворно удалился на кухню.
— Чем занимается мадемуазель... как вас зовут? Наверное, у вас очень много занятий... — Антуан многозначительно показал на руки Мелодины.
— Зовите просто Мел. Занятий немало, но I like sex like nothing else!
— Вы проститутка?
— Нет, но могу ей быть при определённых условиях.
— Каких? — тут Фюррерштайн на минуту отвлёкся, так как принесли заказ. Потом спросил вновь у начавшей расправляться с пельменями Шаурмэль:
— Так о каких условиях вы изволили говорить?
— Когда у мужика всего две руки. Всегда хотела попробовать экзотику...
Вечером этого же дня, лёжа в объятиях трёх правых рук женщины, глава «Двуруких» был полностью счастлив и готов делиться своими недавними воспоминаниями.
— Тони, как ты попал сюда?
— Видишь ли, Мел, у меня на планете я был объявлен в розыск за убийство.
— Как интересно! Расскажи поподробнее!
— Я убил колониста с другой планеты, о чём не постеснялся раструбить со своего домашнего компьютера. Однако случайно узнал, что спецслужбы, которые следят за сетевыми публикациями при помощи особых фильтров, могут также определять айпи и физическое расположение компьютера нарушителя. После вычисления объекта они обычно шлют запрограммированные на конкретную цель пули, которые телепортируются через препятствия и долетают до сидящего за компьютером. К счастью, я успел посадить вместо себя андроида с ДНК, идентичной моей, и смыться в космический круиз.
— Ты такой романтичный, Антуан!
— Да нет, я всего лишь трахнул шестилапую «шавку» и навешал ей лапши на уши!
— Что?!
Вскочив, герр Фюррерштайн принялся неистово бить и душить недавнюю партнёршу, словно был всё так же одержим страстью, как и несколько минут назад, но теперь посланной не Эросом, а Аресом.
С криком ужаса Субродина вернулась в сознание. С тех пор и до самой своей смерти Анна больше наркотики не принимала.



VI

Канчардаев беспределил в доме всё более люто: открыто доставал здоровенный острый нож, а однажды от души избил жильца Стефаныча.
Стефаныч был обычным хипстером, щуплым парнем в очках и с бородой. Всё, что он сделал в тот раз, это осмелился позвонить в квартиру Айрата в двенадцать часов ночи и попросить немного сбавить громкость изливавшего вопреки их воле творчество Фариды на уши несчастных жителей подъезда. Стефанычу надо было вставать в пять (к тому времени татарин мог себе позволить вставать уже в десять утра), и он, скрепя сердце, нажал на кнопку звонка. Татарин, в тот раз опять накурившийся, не только не прислушался к словам хипстера, но и щедро поделился хорошо поставленными на «Германе» комбинациями ударов, равно как и одиночными прямыми и боковыми.
Стефаныч натурально растянулся в луже крови на площадке у лифта, а Айрат попросил на всё готового дядю Сашу пинками загнать бессознательное тело хипстера подальше в угол.
Эта акция, однако, не прошла так гладко для Канчардаева, как он привык. Хотя дядя Саша отмыл кровь с кафеля площадки, Стефаныч, едва придя в себя, догадался первым делом сходить и зафиксировать побои.
На следующий день по данному обращению для проверки во второй подъезд явился участковый. Разумеется, это была не первая жалоба на произвол дворника, но лишь когда их набралось уже предостаточно, усатый альфач Дмитрий Чуровой соизволил поднять заплывший жиром полицейский зад и явиться в квартиру номер «сто тридцать пять».
Когда Чуровой подходил к подъезду, какая-то девка тоненьким голоском прокричала в его адрес с безопасного расстояния:
— У пусора есть свой дом,
А у бомжа его нет.
Не бомж будет бить пента,
Но будет бомжа пент.
Дмитрий внешне никак не отреагировал на данное смелое заявление: он лишь нервно погладил ствол в кобуре и вошёл в подъезд.
В ходе тёрок татарского нарушителя покоя с русским стражем порядка в карман последнего перекочевала некая сумма, вполне достаточная, чтобы считать дело закрытым ещё в зачаточной стадии. Чуровой решил, что этот татарин — абсолютно нормальный парень. На повторное телефонное обращение Стефаныча в тот же день он ответил:
— Нет, ну а на что ты надеялся, Стефаныч? Попробуй я что с ним сделать, нас же с тобой по двести восемьдесят второй статье УК РФ и закроют!
Участковый знал о новом веянии в верхах и, будто цепной пёс закона, чувствовал, куда дует ветер.
Но чтобы и Стефаныча в обиде не оставить, да и жителей подъезда немного успокоить, Дмитрий посадил на пятнадцать суток дядю Сашу.
Две недели Айрату пришлось больше времени проводить в качестве дворника, но он нашёл выход, как успевать к клиентам: взял в кредит «Приору» с низкой посадкой.
Живя в Москве, Канчардаев неоднократно имел возможность столкнуться с так называемым «двоеверием нового тысячелетия». Раньше простые крестьяне, выстраивавшие свои жизни по православным лекалам, на всякий случай соблюдали и языческие, ведические обычаи и обряды своих предков. В современном столичном бедламе ни во что не верившие водители вешали кресты и иконы на машины, надеясь, что это спасёт от аварий. Впрочем, когда сам Канчардаев ещё не умел водить, татарин при взгляде на столичное уличное движение, разумеется, если не было «трэффик джема», мог лишь констатировать факт чуда. Иначе как божьим промыслом объяснить относительно редкие столкновения при таком вождении было трудно. Раз Аллах помогает поклонникам Исы-пророка, думал дилер, Айрату тем паче поможет.
И действительно, бизнес процветал, пусора сидели на финансовом поводке, и лишь память о прошлом да отсутствие дамы в настоящем порой душили радостную песнь двадцать восьмой весны татарина.

VII

— Чего читаешь, Ань? — Боря сидел в гостях у Субродиной. В данный момент он ел уже вторую тарелку приготовленного мамой девушки борща со сметаной и смотрел, как сама Анечка тут же на кухне не менее жадно поглощает глазами буквы на планшете.
— «Реструкт» Тесака, Максима Марцинкевича. Как он срок мотал.
— И как же?
— Да всё больше книжки читал и качался. К здоровому образу жизни вот призывает ещё.
— Кто бы мог подумать!
Орбитин помолчал, потом добавил:
— Величайший со времени первого полёта в космос шаг человечества — возможность практически бесплатного доступа к практически любой книге на свете с помощью карманного носителя — оказался почти никем не замеченным. А почему?
— И почему же?
— А всё потому, что он произошёл на фоне безмерного увлечения этого самого человечества поисками менее интеллектуальных видов удовольствий и развлечений.
— Ну да. Я вот со вчерашнего дня вообще решила больше в жизни никогда не пить, не курить и ничем не закидываться...
Отец Анечки Владислав Афанасьевич, крепкий, хотя и интеллигентного вида мужчина в очках, вставил:
— Я раньше недоумевал, почему люди защищают алкоголь? Они ведь понимают, что в нём нет ничего хорошего, и, скажем, никто не одобрит тупо напивающегося алкоголика, валяющегося в канаве...
— Такого, как дядя Саша из второго подъезда! — добавила дочь. Отец кивнул и продолжил:
— Но что же они видят хорошего в «умеренном» потреблении спиртного? Его знатоком у пьющих, пожалуй, можно назвать Юрия «Хоя» Клинских, покойного лидера группы «Сектор Газа». Вот что пел Юра лет в двадцать: «Ну посудите сами, что нам делать без вина, /Без браги, самогона или водки? /Не будешь радостным не ты, не он, и не она, /А все мы будем очень-очень кротки без вина...» Вот в чём всё дело! «Без вина» пьющий не может себя комфортно чувствовать, отдыхать… Ему кажется, что человек, отказавшийся от употребления спиртных напитков, обрекает себя на долгую, но бесцветную жизнь. В действительности же всё наоборот: истинно радужна жизнь непьющего, если у него есть смелость выкрасить её в те цвета, которые ему наиболее близки. Апология алкоголя, притупляющего разум и чувства — эта ошибка берёт корень даже не у Рабле, а значительно раньше.
Жена Владислава Афанасьевича Светлана тоже вставила своё слово:
— В нашем обществе царит ущербное понятие о здоровом образе жизни и весёлой жизни как о двух несовместных вещах. Волна и камень... В действительности же они неразрывно связаны, и одно вытекает из другого, как в июльский полдень прохладная освежающая влага из фонтана «Каменный цветок» для тех, кто и в аду не пойдет за «Клинским»...
Набравшись смелости, Орбитин вполголоса вставил:
— Настоящий бон должен сперва убить всех пьющих и курящих русских, и лишь потом приняться за чурок. Один пьющий и курящий «брат по крови» способен нанести больший ущерб генофонду, чем сто непьющих и некурящих уроженцев Кавказа.
— Грубо, но в целом так и есть, — согласился Субродин. — Так что, Ань, читай смело своего Тесака, просвещайся, но выфильтровывай идеологию — нацистов в доме не потерплю! — он шутливо стукнул по столу, затем вышел из-за него, потрепал дочь по волосам цвета воронова крыла и удалился в свою комнату.
Посмотрев в окно, Аня увидала, как ко второму подъезду подходит известный взяточник-участковый. Вытянув шею, она прокричала в проём обидные, но правдивые слова.

VIII

И ещё другую притчу знала Адиля Канчардаева от бабки. Говорила жена мужу однажды такую речь...
Раз поехал пьяный бай на осле в Мекку — грехи свои замаливать. А и не было у него ни карты, ни навигатора... Да и как ехать? Он и управлять-то мало-мало умеет... Нет, не доедет до Мекки бай. Протрезвеет, дурак бухой, и завернёт в обратку.
Завидел такое дело крестьянин Мудыр. А и возьми да сказани пьяному дурню нарочно:
— Здорово, бай! Мудрое ты дело замыслил, да не мудро подошёл. Ни *** ты, бай, до Мекки не доедешь!
— А и то верно... Что посоветуешь?
— Дай ты мне шапку свою, бай, да слезай с осла! Я за тебя съезжу и от твоего имени три дни и три ночи рачком не вставая отмолюсь. А ты мои грядки пока можешь прополоть — тоже богоугодное дело сотворишь, Аллахом клянусь!
Бухой мудак — ишь ты! — согласился, да и слез с осла. Вот удача для крестьянина! Грядки-то те даже не его были, а его врага. Он на них погадить только заходил... Не на кого жаловаться будет, вай-вай! Вот так тупой бай, вай-вай!
Но нет, не оценил религиозно-фанатичный до мелочей в то время Айрат шуточного характера притчи. Пуще обычного стал колотить женщину двадцатипятилетний татарин, да не рассчитал сил, и один сильный и резкий удар по темени — самой незащищённой части головы — оказался для Адили смертельным.
Жена умерла в больнице, так и не придя в сознание. Айрат сразу после удара сообразил, что наделал, и сильно порезал сам себя ножом, чтобы инсценировать разбойное нападение. Всё вверх дном перевернул в доме, замок взломал свой, да и позвонил куда надо.
Никто не обвинил мужа, ибо одиноко, на отшибе жила семья Канчардаевых…
С тех пор у мусульманина началась новая жизнь, в которой нашлось место и наркотикам, и другому непотребству. Уже не так фанатичен стал Айрат, но жестокости в нём не только не поубавилось, а наоборот — совсем обозлился на мир женоубийца.
Лишь иногда Айрат бывал в добром расположении духа. В те редкие минуты все негативные эмоции, связанные с женой, уходили в область бессознательного. Доставая фотографию Адили, Канчардаев читал написанное им её кровью её же мудрое изречение: «всё, что нужно мне для жизни главным образом, то есть органы чувств, у меня вверху. Они первичны. То, что понадобится, чтобы дать жизнь новому человеку, находится внизу, а следовательно — вторично». Это изречение Айрат услышал от жены во время их медового месяца. Ребёнка Канчардаевых воспитывала тётка Айрата...
О сыне дворник обычно не вспоминал. Своих проблем хватало. Он просто исправно слал тётке деньги, а через какое-то время и это перестал делать.
Когда дядя Саша вернулся после отсидки, Айрат выделил стосковавшемуся по наркоте мужику на халяву солидную дозу. Теперь Канчардаев мог сосредоточиться на своём основном бизнесе.
Жаль вот только частота стычек с соседями грозила перерасти все допустимые нормы. Скоро что-нибудь должно было произойти.

IX

Увы, со смертью жены злой рок не пожелал оставить жителя Татарстана в покое. Стресс, связанный с потерей любимой по своей же вине, наложившись на употребление наркотиков, привёл Айрата в самое пекло ада.
Канчардаев уже начинал делать пробные шаги на ниве нарко-дилерства. Так он познакомился с несовершеннолетней Андазой. Под предлогом незабываемого романтического приключения с бесплатной дозой вполне ещё симпатичный мужчина заманил пятнадцатилетнюю девушку на заброшенную стройку.
Сначала всё шло по обещанному Айратом сценарию: распитие вина и водки, принятие веществ и душевные разговоры. Но дилер быстро потерял голову и набросился на Андазу. Он бил и душил юную жертву, пока та не перестала кричать и сопротивляться. Вынув нож, Айрат разрезал трусики девушки, а затем перерезал перегородку между анусом и вагиной, так как у него никак не получалось проникнуть в узкую полость несчастной...
Изнасиловав и убив нашедшую себе приключений на свой колеоризозад, Айрат спрятал труп в котловане, присыпав его сверху на всякий случай, а потом вырубился там же сам, обмочив во сне штаны.
Труп так и не нашли, но Айрату уже нечего было ловить в Татарстане. Он забрал у клиентов деньги за последние заказы, собрал пожитки и купил билет до Москвы.
С троюродным братом он прожил около месяца, пока не зарегистрировался и не адаптировался на новом месте. А дальше он знал, что делать: поиск связей и установка контактов с клиентами, пока не нашлось возможности устроиться на официальную работу.
Сперва Канчардаев хотел было пойти работать курьером, чтобы заодно ещё лучше узнать город и обрести необходимую мобильность, но когда коварный план отбора квартиры у алкоголиков сформировался в готовом виде в голове, татарин остановил свой выбор на профессии дворника.

X

Аня Субродина и Артём Куксалов решили зарегистрировать совместный аккаунт на Прозе.ру. Назвав страницу «Дуэт из Дегунино», они принялись вывешивать стихи и прозу.
Первой ласточкой стало четверостишие Анны, написанное вскоре после её бэд трипа:
«В кровавых ботинках иду по земле.
Мне нет сна и ночью, еды и одежды.
Как можно скорей нужно мне в ателье,
Чтоб сшили из духа на Вечность надежды».
Артём уважительно кивнул, прочитав строки, написанные подругой. Он сидел на улице на лавочке, держа в руках планшет фирмы «Самсунг». Рядом наркоман дядя Саша подметал всякий мусор, бормоча себе под нос бессвязности, банальности и просто бред. «Увы, вымести мусор из его головы никому не было бы под силу» — печально подумал Куксалов.
Между тем на соседней лавочке собрались пенсионеры и принялись обсуждать свои трудности со здоровьем. Внимательно послушав их минут пять, Тёма черпнул вдохновения для следующих строчек:
«В чём же моя проблема?
Из-за больного горла,
Из-за больного колена
Хочется лезть на стены,
Больше так не могу.
Из-за больного члена
Мир утопает в смегме
И не стоит в строю.
В глупость бы не свалиться!
Как тут не застрелиться,
Как устоять на краю?!»
Вскоре после опубликования своего стихотворения Куксалов получил уведомление о новом сообщении «ВКонтакте». Писала Анна.
Annetta Sub-Motherland:
— Что за проблемы со здоровьем такие?
Artyom Head-kick:
— Всё в норме, это о бабке Тарасовне и деде Димитрии Павловиче.
Annetta Sub-Motherland:
— А конкретнее?
Artyom Head-kick:
— Если конкретнее, то у Тарасовны разболелся имплантант.
Какое-то время Аня ничего не присылала, и Артём сам напечатал послание:
— Ты знаешь, зря мы стихи только пишем, ведь формат сайта Проза.ру — краткие заметки о жизни со множеством грамматических ошибок. Надо подстраиваться.
Annetta Sub-Motherland:
— Сделаем!
Посидев за монитором в своей комнате десять минут и пару раз обратившись за помощью к отцу, Анна придумала и опубликовала следующую миниатюру:
«Наш дворник Айрак Кончурбаев — очинь опасной чиловек! Плохо ночью включать татарских певицу!! Он также ещё бил наших соседей Стефаныча, Антипа Государина, Милу Мурадину и братьев Сидору и Рому Лужайкиных. Он сильный, патаму што бьёт по голаве резинавого мужика Гитлера и качаетсся много мускулы. Он продаветс наркотиков, и даже спайсов. Он имеет много дениг и палиция ево ни пугаит. Но на его хитраю жопу тоже найдётся болд! Что пасеешь, тем тебя и сожмут».


XI

Уставший от одиночества Айрат решился наконец попытаться наладить личную жизнь. Его запросы были уже не так высоки как прежде, и в поисках счастья он устремился на сайт знакомств для татар. Двухчасовые блуждания на просторах «Татар лав.ру» увенчались полным успехом: Канчардаев нашёл уборщицу Жамилу. Это был не идеал, но именно тот тип женщины с колеоризой между ног, в котором и нуждался в данный период своей жизни уже *** знает сколько не трахавшийся наркоторговец.
С отрадным чувством в душе читал Айрат анкету Жамилы:
23 года, Весы
Цель знакомства:
Любовь, отношения
Возраст партнёра от:
25
Возраст партнёра до:
30
Обо мне:
Характер — расформированный; вредность — максимальная; стервозность — бескрайняя; красота — натуральная; соображалка — зашкаливает!
Вероисповедание:
Ислам
...И куча других, не менее привлекательных пунктов программы также вызвали у дворника живейший интерес. Он договорился с уборщицей о свидании в ресторане «Джаганнат» на «Кузнецком Мосту» (Жамила была вегетарианкой).
Канчардаев договорился о встрече около вестибюля метро. С трудом найдя место для парковки, он стал ждать Жамилу. Та тоже скоро приехала, и татарский мачо с черновласой кареглазой красоткой направились к заведению общественного питания, попутно обсуждая нюансы их родственных профессий. Айрат усвоил для себя, что уборщицам приходится ещё менее сладко, чем дворникам.
За совместным поглощением странных блюд наподобие вегетарианских сосисок и буррито Жамила и Айрат почувствовали растущую симпатию друг к другу. В конце обеда татарин пригласил новую знакомую к себе домой, пообещав угостить отменной травой. Он уже успел рассказать женщине, каков его основной источник дохода. Жамила, проникшаяся симпатией к мужественному дворнику, согласилась.
До Дмитровки добрались практически без пробок, и вскоре Канчардаев открывал перед уборщицей дверь экс-дядисашиной квартиры. Самого дядю Сашу по столь торжественному поводу тоже пригласили. Все трое устроили небольшой психоделический пир с поглощением солидных доз различных алкогольных и наркотических веществ.
Всё бы хорошо, но, увидев на стене плакат, Жамила поинтересовалась, что это за нелепая фигня.
— А я сейчас вот покажу тебе такую нелепую фигню! — обгашенный и пьяный Айрат решил, что речь шла не о плакате, а о фотографии, и прыгнул на гостью с ножом. Жамила подняла шум, а дядя Саша смело заслонил уборщицу грудью. Правый сосок наркомана и алкоголика оказался пропирсингован ножом татарина. С новым украшением, оставляя кровавый след, Александр Пивдосько выбежал в коридор бывшей некогда его квартиры и открыл дверь. За ним на свободу птицей вылетела Жамила.
Пострадавших встретила во дворе Анна. Сердобольная Субродина вызвала для Пивдосько «скорую помощь» и, пока они ждали её приезда, выслушала рассказ дяди Саши о случившемся, сделав для себя важные выводы.

XII

От неудачи на любовном фронте, виновником которой вновь был он сам, Айрат лишился последних остатков разума и надумал прикупить себе барана. Нет, не внезапная забота о братьях наших меньших проснулась в дилере, и не желание заполучить нежное и вкусное мясо, но натуральная зоофилия. «Быть или не быть?» — канчардаевский вопрос имел иной вид: «Иметь или поиметь?»
Если не скложились отношения с  овцами из Москвабада, полагал дворник, то уж с животным-то проблемы личной жизни всегда можно будет решить.
Как и в эпизоде с татарским сайтом знакомств, на помощь Канчардаеву вновь пришло чудо света по имени Интернет. Вот что наяндексил татарин после непродолжительного сетевого сёрфинга:
«К вашим услугам карачаевские бараны из Кабардино-Балкарской Республики! Наша ферма обладает всем необходимым оборудованием. Чистый воздух, сочные луговые травы, вкуснейший овёс — сами бы ели! — и натуральные пшеничные отруби не позволяют накапливаться излишкам холестерина.  Условия проживания у наших баранов просто шикарные! Таких животных не едят даже парижские буржуа в самых дорогих ресторанах».
Сердце Айрата ёкнуло в груди, приостановилось и возобновило свой бег с удвоенной энергией. О, как он хотел себе такого вот барашка! Скотина не посмеет непочтительно отнестись к памяти его жены. Да и, вообще говоря, любовь с бараном ведь даже нельзя всерьёз рассматривать как нарушение целомудренной верности покойной супруге.
Вскоре Канчардаев сидел за рулём «Приоры». Раскурив немного опиума через бахурницу, мусульманин, щёлкая кнопкой электронных чёток, отсчитал положенное количество повторений сакральной фразы и завёл мотор.
Заправившись, Айрат через МКАД проложил путь до Северного обхода Одинцова (платного), потом по Минскому до Московского Большого кольца. Два правых поворота вывели на Дороховское шоссе, и вот — он в окрестностях Вереи. Доехав до нужного места, дворник вышел из машины. Айрата встретил широкой улыбкой дружелюбный Багдат — высокий лысый восточный мужчина в кожаной куртке и спортивных штанах “Adidas”:
— Приветствую, брат! Выбирай себе любой баран! Который приглянётся — тот и будет твой, а уж денежки будут мой!
Айрат прошёл за Багдатом к баранам. Один чёрный курдючный красавец завоевал его сердце. Татарин даже не стал торговаться. Багдат был рад.
— Хороший выбор! можем его сразу зарезать, если хочешь!
— Спасибо, не надо! — наркоторговец испугался и поторопился забрать покупку.
Обратный путь прошёл без проблем, если не считать того, что животное обгадило заднее сиденье «Приоры». Приведя барана в квартиру под недобрыми взглядами бабок у подъезда и покрепче связав ему конечности, даже не покормив несчастное жвачное парнокопытное после двухчасового пути, наркодилер зашёл со стороны хвоста и смазал животному грязный анус интимным гелем, глубоко проникая средним пальцем внутрь. Сняв трусы, дворник засунул их вместо кляпа барану в пасть, а затем загнал свой член под хвост жертвы и начал совершать интимные толчки. Айрат наконец-то был действительно по-весеннему счастлив!
Едва он насладился в полной мере обжигающим холодом бараньего заднего прохода, в квартиру ворвались подростки, вырезавшие автогеном оконную решётку.

XIII

Автоген ребята позаимствовали ни у кого иного как у дяди Саши, который до сих пор временами появлялся на своей официальной работе. После рассказа Пивдосько, переданного Субродиной её друзьям во всех деталях, дети пришли к выводу, что проблема татарина требует решительных действий. Когда пенты не хотят выполнять свои должностные обязанности, в дело вступает старый злой агент Самосуд: «Суд. Само Суд!»
Так как татарин в последнее время после визита участкового вообще никому не открывал входную дверь, а запасные ключи у дяди Саши он забрал, понадобился автоген. Вырезав решётку, молодёжный антинаркотический спецназ в лице Бориса Орбитина выбил молотком стекло, а затем открыл окно, просунув сквозь образовавшуюся брешь руку. Хоть дядя Саша и испугался сам лично присутствовать при штурме его бывшей хаты, он дал ребятам добро на этот смелый поступок, оказав своего рода моральную поддержку.
«Спецназовцы» по одному  проникли в квартиру через окно кухни и успели зайти в комнату как раз вовремя, чтобы лицезреть голые ягодицы Айрата, на которые дилер спешно пытался натянуть трусы, только что вытянутые им из пасти отъёбанного барана. Барашек обиженно блеял...
Глядя в наглое лицо татарина, Артём грозно выпалил:
— Привет, чмо! Я не буду понтоваться и заявлять, что ты упадёшь после одной моей подачи, но что ****ы ты получишь — это факт!
Канчардаеву выдали боксёрские перчатки; вторую пару надел Куксалов. Начался бой. Противник в мокрых трусах показал себя от страха настоящим профессионалом: оттеснив Тёму в угол, он нанёс ему мощный апперкот в живот. Артём согнулся пополам.
К этому времени Орбитин уже успел надеть свои перчатки. Он тут же кинулся на врага, обрушивая серию за серией. Татарин пока держался, но всё больше полновесных ударов Бори настигало цели. Бровь Айрата была рассечена; на скуле чётко обозначилась сизая ссадина.
Внезапно вылетевший левый пинок татарина достиг груди подростка, а правая подножка повалила его. Но тут в битву вступила доселе молча смотревшая Субродина. Кухонным топориком, найденным в этой же квартире, она нанесла удар по затылку дворника, потом в висок — другой его стороной, где располагалась отбивалка для мяса. Дворник истошно завопил.
Пришедший в себя Артём подошёл и довершил начатое: отвёртка вонзилась глубоко в глазницу татарина. Подошедший Орбитин наступил на отвёртку, по рукоятку забивая её в череп Айрата, и подвёл итог:
— Заткнись, хорош айрать!
Баран неистово помочился на тело и прилёг в углу. Вечерело. За окном взвыла полицейская сирена...


Тимофей Калинин при содействии «Зожник» & «Святой GG»

Нацболы и правые скины,
или
С днём рождения!





«Завтра мой день рождения.
Мама, сколько мне лет?
Где эффект от лечения,
Мама — видишь, нет?
Завтра мой день рождения,
Но меня поздравлять не придет никто!
Я повешусь, ****ь!»
(«Ногу Свело», «День Рождения»)



 «День рождения художника,
День рождения артиста,
День солдат и сапожников,
День бога Иисуса Гитлера».
(Ф. Волков, «День Рождения Художника»)

«А я вот день рожденья не буду справлять!
Все заебало, ****ец, нахуй, ****ь!»
(«Ленинград», «День Рождения»)




«С утра плохое настроение,
Мне больше нечего терять,
Сегодня ведь мой день рождения,
А в гости некого позвать...»
(“Distemper”, «День Рождения»)

Часть первая. Нацисты
Глава 0. Диакон

В храме Всех Святых во Всехсвятском царил торжественный полумрак. Запах от горевших свечей и ладана слегка одурманил и без того промытые посредством «право-музыкальной» национал-социалистической пропаганды мозги членов бригады Артура «Батяни» Колупаева. Бригада «Адольф» помимо самого Батяни состояла из Сани «Кондрата» Кондратьева, Ивана «Гунна» Перцоева и Павла «Бульдозера» Бурлакова. В храм все они зашли помолиться просто потому, что было по пути от метро до квартиры в доме на Песчаной улице, где их ждал бывший диакон Андрей Трескалин, отлучённый от церкви. Андрей должен был отслужить перед скинами молебен по некой персоне... Но обо всём по порядку.
Глава 1. Батяня

Сегодняшний день календаря был для основной массы людей коричневым, но для Батяни — самым красным, какой только возможен: омытым в крови Хорста Весселя и Рудольфа Гесса, Альфарта Феликса и Вольфа Вильгельма, Евы Браун и её несломленного мужа, миллионов жидов и врагов рейха, а позднее — тысяч скинов и чурок, таджиков и прочих гастарбайтеров. 20 апреля 1889 года мир изменился так же сильно, как и 14 марта 1879 до того и 28 октября 1955 после, когда родились детки-няши Альбертик и Билли, и точно так же ни мир, ни новорожденный мальчик (в нашем случае — в деревне Рансхофен) пока ещё не знали об этом. Понадобились позорное поражение в Первой мировой, временная слепота, возмущение разрушительной деятельностью представителей иудейского народа, наложением грабительских репараций и унижением соотечественников, чтобы будущего self-made диктатора охватило безудержное желание что-то изменить. Когда неудавшийся художник поверил в себя, ощутил пробуждение собственных сил, осознал своё место в истории и определился с выбором призвания на уникальном и безмерно интересном жизненном пути, наша планета столкнулась с тайфуном по имени Адольф Гитлер. Физический мир пережил это столкновение, но платоновский мир идей с тех пор никогда не был прежним.
Батя, впрочем, мало интересовался деталями биографии фюрера — он знал на интуитивном уровне, что погружение в них было бы столь же опасно, как для поверхностно верующего — чтение Заветов. Зачем, например, молодому нацисту вдаваться в тонкости отношения Гитлера к христианству, когда можно было легко и просто с криком «зиг хайль!», вскинув руку в римском приветствии, припечатать в табло местному гастарбайтеру? Только всё веселье пропадёт. Того факта, что Гитлер убивал по расовому признаку, было вполне достаточно для Батяни, точно так же как за глаза хватало общей фразы о том, что Иисус умер за грехи наши, для рядового якобы верующего в постсоветском секторе сансары. И хотя Артур начинал читать “Mein Kampf”, он извлёк пользу лишь из одного совета автора книги: заниматься спортом. В случае Бати это были бокс, рукопашка и славяно-горицкая борьба. «Борьбу» Гитлера в печатном виде Батяня искал долго, зато в конце концов приобрёл издание аж на языке оригинала! Пробовал сперва учить по книге язык, но не продвинулся в нём дальше азов, и потом одалживал отксерокопированный перевод, который также вскоре забросил. Сейчас великая книга стояла на полке на почётном месте рядом с собраниями сочинений Виктора Олеговича Пелевина, Александра Константиновича Белова, Ирвина Уэлша и Чарльза Майкла «Чака» Паланика.
Настроение ещё с вечера было боевым. Артуру хотелось развеяться, ведь недавно после многолетней внутренней и внешней борьбы он наконец окончательно расстался с девушкой. Процесс, увенчавшийся полным триумфальным разосранчиком, проходил мучительно и трудоёмко. Это было как выкинуть отрезанную сгнившую конечность и поставить протез. Протез не заменит утраченного, но сидеть с отрубленным огрызком в другой руке и плакать над ним было невыносимо. Впрочем, пока подходящий протез всё ещё не был найден, так что лидер бригады «Адольф» находился в состоянии увечного, оказавшегося в магазинчике при протезном заводе, то есть — «в активном поиске».
Утро двадцатого апреля 2002 года настигло Колупаева в квартире его бабки, как это и происходило до того в течение двадцати четырёх лет его жизни, наверное, никак не менее восьми тысяч раз. Сама бабка-пенсионерка и коммунистка с многолетним партийным стажем давно уже привыкла бояться собственного внука и покидать комнату разве что для того, чтобы посрать, сходить в магазин и на почту за пенсией. Кроме бабки, родных не оставалось, а жить хотелось. Батяня начал работать ещё в школьном возрасте, но не видел в этом особой проблемы. Он не знал другой жизни и не мечтал о ней.
Открывшиеся во внешний мир окна глаз Колупаева передали пробуждавшемуся разуму привычную визуальную информацию: нацистские плакаты и истыканная дротиками репродукция «Квадрата» Малевича, которую сам Артур называл не иначе как «нигер пикчер», на стенах; свисающий с потолка на прикреплённой к нему цепи самодельный мешок по типу кикбоксёрского; бутылки из-под пива «Бочкарёв» и заюзанный гондон, в который Батяня подрочил от одиночества и по пьяни, на полу; старенький компьютер на письменном столе, оставшемся в память об отце — сыне бабки. В ящике стола лежал большой нож: вооружён — значит, вооружён. Над столом — уже упоминавшаяся полка с книгами. В углу — шкаф. Всё. Негусто. Впрочем, вся эта скудная обстановка ничуть не омрачала предвкушение праздника в суровой нацистской душе, а даже подчёркивала его, выделяя своим контрастом.
Вчера Артур так сильно утомился на работе (а трудился этот здоровяк грузчиком на складе цифровой техники), что еле смог потренироваться перед сном, но вот убраться в комнате сил не осталось. В целом Батя порядок уважал, и потому он, встав и выполнив утренний гимнастический комплекс, бодрячком привёл свой «бункер» в более приемлемое состояние. Покончив с уборкой, принялся за себя: выбрил череп до блеска, принял ванну и оделся — чёрная куртка-«бомбер», тяжёлые гриндера, футболка группы «Коловрат», джинсы и подтяжки. Спохватившись, добавил к костюму нож, алчущий пронзаний. Теперь вроде всё. Вид в зеркале получился в достаточной мере устрашающим, так что Батя остался самим собой доволен. Время было такое, что хотя на улицах городов Российской Федерации группы молодых «несознательных» граждан частенько и забивали насмерть пару-тройку нерасторопных «гостей столицы», официальные паблисити делали вид, будто никаких скинхедов в стране, одержавшей победу над фашистской Германией, нет в помине, да и быть не может. Разумеется, скинам то было лишь на руку. По крайней мере ходить на полном палеве не боялся почти никто.
Встреча с остальными оголтелыми людьми из бригады «Адольф» была назначена на шесть часов вечера, чтобы можно было успеть сходить на молебен и напиться перед главным весельем, которое планировалось после десяти: в светлое время суток в такой день чернота сидит дома и носа наружу не высовывает. Батяне нужно было на что-то угробить остававшиеся часы, ведь двадцатое выпало на субботу, и работать было не нужно. Артур решил съездить в одно знакомое ему кафе около Арбата, чтобы за завтраком обдумать план своих дальнейших действий.
Колупаев вышел из дома, закурил. Не спеша дошёл по солнечной погодке до автобусной остановки. Дождавшись свой номер, забрался на площадку. Повезло: в жарком мордатом виде транспорта было немноголюдно, так что Бате даже удалось присесть на одно из вакантных мест. Подсевшая рядом на следующей остановке малорослая девушка с плеером в ушах, которой на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, обладала красивыми ногами, но была, как он успел заметить, несколько стремновата на лицо. Впрочем, что-то интересное в своём роде было даже в нём. В любом случае, это же съедобный кусок белой плоти, который можно выебать, раз уж он по собственной инициативе оказался в радиусе досягаемости скинхеда. «Если вдруг без разрешенья /Ты ко мне войдёшь упрямо, /Значит, мы подружимся легко» — всплыли в памяти ободряющие слова Толика Крупнова. Дружба — не дружба, но ****ься-то охота! Набрав у себя в мобильнике текст, Батя показал его случайной попутчице: «Привет! Поедешь ко мне?)»
Не думая пока снимать наушники плеера, дама с улыбкой взяла телефон и уверенно вбила прямо туда наманикюренными пальцами: «А что у тебя?»
Приняв у девушки эстафету, скин не задумываясь ответил: «Есть все виды фобий и филий...»
— Еду, — как-то даже обречённо сказала попутчица вслух. Наушники оставались на её светло-русой голове, пока скин с герлой шли к выходу, дабы, выйдя из автобуса, перейти дорогу и сесть на точно такой же, только следующий в обратном направлении...
Доехав до остановки Артура, где девушка, соизволившая наконец-то снять наушники и выключить плеер, представилась Наташей, новые знакомые зашли в магазин за выпивкой и едой.
Дома в ходе душевной беседы выяснилось, что Ната была нацисткой. Она увлечённо разглядывала как плакаты Третьего рейха на стенах комнаты, так и фашистские зигульки на теле Артура, снявшего бомбер.
Когда они пили и ели, Батя произнёс тост:
— За малых дам!
Наташа состояла в движе совсем недавно, и это был её первый сексуальный опыт с наглухо забритым арийским самцом, пылающим жаждой расовой борьбы. Занятие до вечера было найдено.
Хотя обещаные фобии и филии оказались коварным обманом, секс прошёл незабываемо для обоих партнёров. Девушка текла как майский ручеёк. Батя сразу мысленно сравнил её с той, которая была послана лесом и про которую он сочинил весёлую песенку со словами:
«Сухая ****а!
Сухая ****а!
Сухая ****а —
Она бесит скина!»
Сравнение выходило явно не в пользу бывшей.
У Наташи пока не было кликухи. Голосом, не допускавшим возражений, Батя объявил новой подруге, что отныне с его лёгкой правой руки её «скингерловское» имя — Протеза. Тут же, взяв машинку и отведя свою даму в ванную, Батя выбрил Протезе виски. Артур на радостях даже решил, что девушка пойдёт сегодня на праздник в составе бригады «Адольф». Решение, принятое Батей единолично, имело целью и некий вызов членам своей бригады, которые настояли на объединении в рамках сегодняшнего мероприятия с пятью нацболами. На аргументы Бати, что Лимонов сидит, Дугина больше с ними нет, а партия полевела, Гунн приводил свой весомый контраргумент: «С ними же Паук, ведь он — почётный член НБП!»
С авторитетом автора текстов песен «Смерть цунарефам!», «Бей чертей, спасай Россию!» и «Эй, нигер, рэп — это кал!» нацисту Колупаеву спорить было сложно.




Глава 2. Кондрат

В отличие от Бати восемнадцатилетний Саня «Кондрат» Кондратьев в субботу работал. Кондрат был продавцом в дисконт-центре “Nike”. Скорее жилистый чем накачанный, Саша носил на правом и на левом плечах татуировки с «биомеханикой», на тыльных сторонах ладоней — по нарисованному маркером кресту, а на забритой наголо голове — словно выделенные курсором скулы. Эгоист и ригорист Кондрат был представителем малоизвестного в нашей стране в начале нулевых молодёжного движения «стрейт эдж». Родной брат девушки Кондрата Лизы был лидером группировки национал-большевиков из пяти человек. Через него скины вышли на контакт с лимоновцами и договорились о взаимовыгодном сотрудничестве. На самом деле, соглашение было достигнуто целиком и полностью благодаря Кондратьеву, и лишь поэтому Батяня, за спиной которого оно было заключено, отнёсся к нему весьма прохладно.
Отпустив какому-то мужику в кепке очередную пару обуви и рассказав подробно о проводившейся в то время акции, Александр вышел на лестничную клетку немного передохнуть. Тут уже стоял Вова Сеничкин, устроивший перекур, и дымил «Честером». Увидев это, Кондрат поморщился, так как не выносил табачного дыма.
— Чего куксишься? — осведомился коллега. В руке он держал мобильник, из которого доносилась музыка в стиле heavy. — Табачок не угодил, что ли?
— По типу того.
— Ты смотри, какой весь из себя правильный!
— А то! Алкоголь и табак — это наркотики. За торговлю ими надо сажать в тюрьму. А лучше — сразу убивать.
— Ко-ко-ко-ко! Ишь, как занервничал! Смотри, как бы тебе плохо не стало...
— Мне хорошо всегда там, где не пьют и не курят.
— Саня, так ты чего, ещё и не бухаешь?! Ты вообще — русский?
— Прости, Вован, но если ты пьешь, то это ты не русский, а жид. Так что выключай Ozzy и врубай «Обелиск»: «День прошёл, а ты всё жид!» — пропел Кондрат весьма мелодично, заглушая Ozzy. — «А ты всё жид, хоть день прошёл...»
— Петросян, ****ь... — обиделся Владимир. — Ты, может, ещё и не дрочишь до кучи?
— Эротика, алкоголь и табак приводят к онанизму, алкоголизму и табачной зависимости. Всё это должно быть строжайше запрещено! Кто пьян — тот слаб умом и телом. А я — трезв, силён и опасен!
— Оззи бы с тобой поспорил, он тот ещё нарик и алкаш. Да и весь heavy metal.
— А Ди Снайдер?
— А Ди Снайдер — исключение, подтверждающее правило.
— Но такие исключения были и в античности — чудаки, которые не одобряли рабовладельческий строй. Точно такие же исключения — декабристы и другие смельчаки... вот хоть те же нацболы, которые что-то делают для возвращения Крыма русским. Передовые идеи, недоступные для осознания тупым большинством, в конце концов побеждают, когда исторический процесс дотягивает общество до их уровня.
Оззик допел. Вован убрал мобилу, затушил окурок и вышёл. Саня вскоре последовал за ним.
Скучный рабочий день протянулся до вечера. Впрочем, Кондрат не очень скучал вопреки внешнему однообразию совершаемых им движений: в трезвой душе самые причудливые мысли и образы сменяли друг друга под действием наркотика фантазии. Саша Кондрат мечтал стать писателем. До этого, однако, было ещё далеко.
В пять часов закончив смену, Кондратьев переоделся и покинул магазин. Чтобы добраться до метро, нужно было нырнуть в подземный переход и пройти по нему под проспектом. Саша так и сделал. В подземном царстве перехода, однако, его внимание привлёк харизматичный алкоголик-бомж восьмидесятого уровня, глядя на которого стрейтэджер-нацист решил, что пора начинать праздновать день рождения кумира. Было видно невооружённым глазом, что бензобак алкоголика полон заливным пивом, и тем не менее тот с масляными глазёнками продолжал потрясать плакатом с надписью: «Подайте, сколько не жалко, на преждевременную смерть от алкоголя...»
Кондрат мысленно оценил: «Зато всё честно! Алко-щи такие алко-щи... Жаль, камеры нет, сейчас бы фильм снять про этого бухлозавра, назывался бы „Убить быдло“».
Бросив в лицо бичу свой боевой клич «Не будешь беспечным — не станешь увечным!», Кондрат пошёл в атаку. Отняв плакат и отбросив его в сторону, он начал работать с клиентом. В отличие от покупателей обуви, этот был разговорчив. Он звал маму, пока ноги в кедах пробивали ему лоу-кики, и делился междометиями в паузах между ударами рук по голове. Затем он упал. Сплюнув, Кондрат пошёл дальше: нужно было спешить на праздник.

Глава 3. Гунн

Двадцатипятилетний Иван «Гунн» Перцоев на данный момент был безработным. Неделю назад он доработал срок, который положен по трудовому кодексу при увольнении по собственному желанию. Перед уходом Гунн как раз успел нарезать соратникам по бригаде арматуры к празднику, предвкушение которого заставляло его коричневое сердце биться со скоростью 1488 ударов в минуту ещё три недели назад. Перцоев был бритоголов, мускулист и очень суров. Так как ему пока что не нужно было ходить на работу по вышеназванной причине, бесстрашный Гунн позволял себе по вечерам, надев футболку с логотипом группы “Screwdriver” и подвернув камуфляжные брюки со спущенными тягами над верными «мартинсами», бродить по улицам в поисках приключений до двух и даже трёх часов ночи, а по утрам сидеть в Интернете, иногда обнаруживая там информацию о своих же собственных «подвигах».
В данный момент было ещё утро, и Ваня находился онлайн. Впрочем, сейчас он не читал хронику своих похождений, а знакомился с чужим опытом, дабы извлечь из него что-нибудь полезное для всей бригады «Адольф» в целом и для себя в частности в столь знаменательный день.
На просторах Сети он набрёл на следующий текст:
«22-го февраля небольшая питерская группировка нацболов отмечала день рождения своего лидера и кумира Эдуарда Лимонова. В программе проводившихся мероприятий оказались следующие пункты: 1) жестокое нападение на офис СПС. Итог: десять человек попали в больницу с увечьями различной степени тяжести, двое лишились значительной части правых ушей, и украден ящик с пожертвованиями на демократию. Пожертвования, впрочем, пропиты, так что демократия хакамадовскими жлобами оказалась не совсем проёбана. 2) кидание «коктейлей Молотова» в здание американского консульства. 3) ряд случаев разграбления ларьков и нападения на ментов».
Нельзя сказать, чтобы Иван решил содрать манеру поведения питерцев один-в-один, но свою ложку вдохновения из когнитивного резервуара статьи он почерпнул, а общую схему действий, безусловно, принял на вооружение. Гунн, правда, как и Кондрат, не пил алкоголь, так что кассу мог потратить разве что на виниловые пластинки — Иван был меломаномом с солидным стажем. Сегодня он как раз должен был встретиться с неким Аркадием, на которого вышел в Сети вчера и который выразил желание продать Гунну по сходной цене редкий виниловый альбом группы «Д.И.В.», да ещё и с автографом вокалиста Серёги «Лысого». Выключив компьютер и поспав пару часов, Иван поехал на встречу, которая произошла чуть позже у входа в вестибюль станции метро «ВДНХ». Гунн задержался на пять минут, а когда подъехал, то мгновенно вычислил Аркадия по припорошенной налётом перхоти косухе, футболке с обложкой альбома «1966» группы «Коррозия Металла», кедам, «метальному» блеску в глазах вкупе с, казалось, расписанной на лице дискографией «Металлики», длинному засаленному хаеру и, само собой, вожделенной пластинке в руке. В голове Ивана промелькнуло импровизированное двустишие:
«****ь, ну и лица
У металлициев!..»
Парни пожали друг другу руки:
— Привет!
— Здоро;во! Ну и видуха у тебя!
— А что такого?
— Да нет, ничего такого... Бля, я тоже ведь раньше был металлюгой! Я тогда ещё под Толкиеном ходил... Сейчас скинхедом стал. Больше этих слушаю... “TNF” там, «Вандал». Но в металл тоже врубаюсь, особенно в трэш.
— Это правильно. Я сам больше тоже трэш уважаю. “Slayer”, “Sodom”, “Megadeth”...
— Лучшие альбомы «Мегадэта» — «трезвые» альбомы. Но саму группу, на мой взгляд, к трэшу ошибочно причисляют.
— Грановский — наш Мастейн.
— Точно. А сейчас хорошей музыки мало новой. Только что-то невразумительное. Ведь как раньше петь умели — взять того же Шаляпина! Каждое слово понятно на слух — даже какая-то «стяжень», которую и в словаре-то не найти.
— Угу...
— Ну ладно, пойду уже. Держи свои бабки!
— Спасибо! Давай, увидимся!
— Будь здоров!
Пожав неформалу руку, Перцоев убрал винил в пакет и направился к ВВЦ, по территории которого думал, пока погода и время позволяют, прогуляться.
Увы, миролюбивому плану действий не суждено было осуществиться: почти сразу по входу в арку ВВЦ, но, к счастью, всё-таки не прям на глазах у мусоров, Ване «посчастливилось» стать жертвой небольшого ДТП: в него врезался безымянный велосипедист в синей кепке и в футболке «Всё путём!». На всё дальнейшее в примерно равной пропорции главным образом повлияли два факта: во-первых, при падении разбился виниловый раритет; во-вторых, врезавшийся в скина мудила на своё горе оказался представителем молодёжной проправительственной организации «Идущие вместе». Без лишних разговоров и выяснений, кто прав, а кто виноват, Гунн атаковал велосипедиста боксёрской комбинацией «раз-два». Когда тот принял подобающее ситуации горизонтальное положение, Иван нанёс два сокрушительных «футбольных» добивающих в голову, после чего ещё и прыгнул на голову незадачливого спортсмена. Начала скапливаться толпа; вот-вот должны были среагировать акабы, и потому Гунн поспешил от греха подальше в сторону другого выхода из ВВЦ.

Глава 4. Бульдозер-Банкир (Возвращение диакона)

Павел Бурлаковцев заслужил погоняло «Бульдозер» благодаря чрезмерному для своих девятнадцати лет весу, которым он однако гордился. Сей жирный бритоголовый постоянно что-нибудь хавал, но особенно ценил пиво с чипсами. Это сочетание влезало в его безразмерный живот в любых литражах и объёмах, и ограничением тут могли быть лишь финансы. В классическом советском детском литературном произведении конца тридцатых годов Лазаря Лагина, которое называется «Старик Хоттабыч», есть упоминание о Степане Степановиче Пивораки, чья фамилия «по странному совпадению обстоятельств <…> полностью соответствовала одной из двух основных его слабостей: он любил пить пиво и закусывать его аппетитными красными раками». Подобным образом можно утверждать, что было бы удивительно остроумно со стороны судьбы, догадайся она наделить толстого неонациста родовым именем Пивочипсова, да ещё и с инициалами Степана Степановича, ведь SS Паша любил столь преданно, что это могло бы считаться «второй его слабостью».
Проживал «С.С. Пивочипсов» в квартире на Соболевском проезде вместе с матерью и псом Путей. В свободное время Бульдозер качался с помощью двадцатипятикилограммовых гантелей, что помогало ему заводить впридачу к жиру элементы крепкой мускулатуры, так что бедной матери уже пару раз приходилось зашивать его любимую белую футболку с чёрными надписями “Yes, he’s fat! And he doesn’t suffer from that!” и “Running sucks”, рвавшуюся от напряжения банок (банки помогли ему заслужить второе погоняло — «Банкир») и сисек, забитых татухой со слоганом “god is a cop”. Жаль лишь, что у Паши не было девушки, способной оценить мышечную массу, а заодно и простимулировать к избавлению от скопления жира на животе. Свободное от поднятия тяжестей время Бурлаковцев в основном тратил либо на акционирование с элементами мелкого грабежа, либо на уничтожение пива и закуси, либо на учёбу. Бульдозер числился на третьем курсе миссионерского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ). У столь странного на первый взгляд выбора учебного заведения имелся целый ряд причин, одной из которых являлся факт, что людям, склонным к полноте, всегда комфортно среди православных священнослужителей. Хотя в глубине вывихнутой души Бульдозера таилось понимание: тот, кто хорош в деле быстрого сбивания врага с ног, вряд ли столь же хорош за кафедрой проповедника, и наоборот, но тем не менее магнетизм судьбы неудержимо тянул его к крестам — крестам кельтским, крестам мальтийским, крестам христианским, крестам на могилах врагов... исключением были лишь кресты стрейтэджерские. Вырвавшийся однажды крик неонацистско-иудеохристианской души оказался запечатлён на вузовском столе лезвием ножа словами “Religion bad habit”, окружёнными парой стилизованных распятий в виде свастик.
И хотя пылкий ум, алчущий познаний, трудолюбиво впитывал в себя азы теологической, религиоведческой, исторической, культурологической, педагогической, искусствоведческой, реставрационной и других дисциплин, в тетрадях студента-жиробаса не менее важное место занимали рисунки танков с православными крестами, распятых эсесовцев в касках, горящих евреев и тонущих негров.
Несмотря на столь вопиющие психические отклонения, Паша-Банкир пользовался в бригаде «Адольф» уважением. С его мнением считались, к его словам прислушивались, ведь в конце концов именно он нашёл бывшего диакона Андрея. Последний мог поддержать беседу и на религиозную тему, и на тему о****юления черноты, так как в молодости сам был не промах: мастер спорта по самбо, специалист ножевого боя, гроза окрестных гастарбайтеров. Бить чурок Трескалин любил и умел не меньше и не хуже, чем размазывать религиозную кашу по дырявым котелкам тупорылых прихожан, так что Павлу в любом случае было с кого брать пример.
В тот субботний день до самого вечера в жизни Бульдозера не случилось ровным счётом ничего экстраординарного: с утра он поехал в институт, где честно отсидел все положенные пары, потом вернулся домой, покачался, поел чипсов, залудил, оделся, вышел на улицу, сел на трамвай номер «23» и доехал до станции метро «Сокол», на выходе в сторону Алабяна из вестибюля которой и состоялся сбор полного состава бригады «Адольф». В результате через некоторое время неонацисты со смешанным чувством слушали низкий баритон бывшего диакона, патетически произносившего слова молебна:
— Боже духов, и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам, Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего Адольфа в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им, делом или словом или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог прости: яко несть человек, иже жив будет и не согрешит, Ты бо Един кроме греха, правда Твоя правда во веки, и слово Твое истина. Яко Ты еси воскресение, и живот, и покой усопшаго раба Твоего Адольфа, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем, со безначальным Твоим Отцем, и Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.




Глава 5. Geburtstag beginnt

Первым праздничным мероприятием, запланированным на двадцатое апреля, оказалось посещение старого почтенного раввина Абрама Мошкевича, который вдобавок был тогда болен. За два дня до этого хитрец Батяня, напялив на голову трофейную ермолку, проник под видом иудея в Главный раввинат при Московской хоральной синагоге на Большом Спасоглинищевском переулке.
Быстренько оглядевшись, «юный сионист» поскорее, пока не начал вызывать у охраны подозрения, обратился к первой попавшейся пейсатой жертве, наугад бросив:
— Я узнал, что у вас раввин болеет. Могу предложить помощь. Я уважаю авторитет раввинов и осуждаю всю эту новомодную хасидскую ***ню.
Еврей, к которому обратился замаскированный «лазутчик», оценил сионистский энтузиазм в гиперактивном постреле:
— Какой смелый молодой человек! Но будь поскромнее, в этом месте не нужны злые слова. А раввин у нас и правда приболел, так что будет полезно для твоей души, если ты отвезёшь ему лекарства. Подожди...
Взяв листок бумаги, человек что-то написал на нём, а затем передал его Бате со словами:
— Вот список, зайди в аптеку и купи всё это. С другой стороны — адрес. Я предупрежу ребе. Когда ему тебя ждать?
— В течение пары дней зайду, я тут ещё параллельно помогаю организовать музей памяти жертв Холокоста.
— Это очень хорошо! — похвалил жид Батю. — Так и передам ребе Абраму.
На том и порешили. Вот так и вышло, что бригада «Адольф», усиленная Протезой и пятью национал-большевиками, попёрлась в гости к Абраму. Группировка нацболов, называвшаяся «Филе Лимона» и возглавлявшаяся Василием, была представлена следующими членами: Молот, Псих, Серёжа и Дима.
В квартале от дома раввина ребята случайно увидели на столбе объявление: «Открыт набор в школу специальной прикладной армейской системы (СПАС), инструктор — Николай Королёв. В программе — обучение рукопашному и ножевому бою».
— Может, вступим в СПАС? — предложил Кондрат слегка неуверенно.
— Помяни моё слово, там ребята суровые — мы им не чета! Мы ещё дождёмся от них бомбо-черкизовский спас… — отговорил его Гунн.
— Батя, что ж так идти-то до ***? Машину нам надо, вот как! — бросил уже подуставший Банкир.
— И правда, Артур, почему бы тебе не купить машину? — осторожно, боясь давать повод для ссоры в самом начале отношений, вопросила Протеза.
— Почему? Потому что я не желаю менять счастье на машину. В детстве всё было интересно. Я помню какие-то удивительные детали, например, как сдавал цветок подсолнуха в камеру хранения в пионерском лагере, а потом обращался туда за семечками. Это, ****ь, было ****ец какое впечатление от жизни и полный рот счастья! Я открыл, как сохранить этот эффект. Акции, акции и ещё раз акции — вот в чём жизнь! А работа — для зомби.
Все помолчали, переваривая слова нациста. Потом Батя продолжил:
— Сейчас у людей есть деньги, а общей объединяющей идеи нет... посмотрите на величественные постройки сталинского времени! Грузин Джугашвили был своего рода фюрером русского народа. Иосиф Грозный...
— Ты хочешь стать фюрером? — недоверчиво молвил юный Серёжа.
— Да, — просто и честно ответил скинхед из Москвы, но потом, из любви к красивому слову, всё-таки не удержался и добавил:
— Мир — в нас и для нас. Чтобы что-то стало доступно другим, оно должно прорасти из семени идеи.
Услышав про семя, нацбол Дима поинтересовался:
— Батя, ты часто дрочишь?
— Постоянно!
— И прямо сейчас?
— Прямо сейчас — особенно!
Между тем они как раз пришли к нужному им дому.
Нацболов вместе с Гунном оставили стоять на стрёме у подъезда, а Артур с Протезой, Кондратом и Бульдозером поднялись на лифте на третий этаж. Когда бойцы встали на лестнице вне поля зрения смотрящего из глазка, Натаха позвонила в одиннадцатую квартиру и, прислонив ухо к двери, застыла, прислушиваясь.
Некоторое ничего не происходило, потом стали слышны осторожные шаги, и вскоре глухой голос лаконично осведомился:
— Кто?
— Откройте, ребе! Я таки принесла вам бензилбензоат и «Найс» от самого главного раввина.
Услышав приятный женский голос, Абрам даже слегка приоткрыл дверь, но пока не убирал цепочку.
— Да, мне говорили, что придут. Давай сюда, спасибо!
Протеза была готова к такому повороту событий и протянула заклеенный скотчем свёрток, наклонившись так, чтобы её батоны попали в поле зрения раввина.
— Я пришла вас проведать, а вы даже дверь не откроете? Как-то это не совсем кошерно! — Протеза сгладила укоризну в голосе улыбкой ярко накрашенных губищ, слегка ещё припухлых после длительного общения с полновесным фашистским ***м.
Красивая грудь победила осторожность похотливого как все жиды старца, и цепочка слетела от движения крючковатого пальца. В последний момент, впрочем, сработала жидоинтуиция, и раввин на всякий случай принялся распутывать от скотча пакет, но было уже слишком поздно. Нога Протезы влетела в пах ребе; пока иудей сгибался, в квартиру уже влетали скины, оттесняя Наташу и закрывая за собой дверь.
— Ну вот и всё, Абрам, отмолился! Русь, великая и ужасная, пришла в твой дом! — резюмировал Батяня, нанося добивающий удар гриндером в лицо. Враг уснул. Его положили на кровать и связали, разрезав простыню, а также засунули ему в рот в качестве кляпа грязный и рваный вонючий еврейский носок.
Жида некоторое время били. Бульдозер присунул бейсбольной битой по коленным чашечкам, рёбрам и гениталиям раввина. Соратника оттеснил Кондрат и, вытянув телескопическую дубинку, сломал жиду ключицы. Неопытная Протеза сначала попыталась выломать жиду пальцы рук, но когда из этого ничего не вышло, тупо шмальнула в носатую рожу из перцового быдлончика, за что получила ощутимый подзатыльник от Бати. Чтобы самим не мучиться в облаке перца, Батя перерезал мерзкий еврейский кадык и с помощью шести порезов оставил мимолётную свастику на груди раввина, после чего ребята по-быстрому похватали лежавшие на виду золотые вещи и покинули иудейское логово, залитое кровью и перцем.
Скины спустились вниз и поделились с остававшимися внизу своими подвигами, когда все они ушли подальше от дома.
— Nazi ska! We hate the Jewboy ya! — обрадовался Гунн.
— Слышь, Батя! — обратился главарь «Филе» к главарю «Адольфа». — Я вчера по телеку слышал, что нынче разгул педофилов. Давай какого-нибудь замочим?
— И где ты его найдёшь? — поинтересовался Артур.
— Какой-то мужик к соседской Светке приходил, а ей семнадцать только стукнуло... — вступил в разговор Молот.
— Охуел? Это уже даже не эфебофилия. Ну его на ***! Конечно, не педо-, а победоистерия отвлекает от реальных проблем, и мы против победоистерии, но не до такой же степени... — поспорил Артур.
— Батя, ну, может, хоть через годик мне на восьмое марта подаришь педофила?
— Чтобы я поздравил женщину с восьмым марта, она должна родить либо меня, либо от меня... либо хотя бы делать ощутимые шаги в этом направлении.
— А кого тогда ёбнем следующим? — Протезе не терпелось продолжить кровавую вакханалию; её глаза отражали свет полной луны, сияя, как угли в печи Дахау.
— Предлагаю ломануться в мастерскую Зураба Церетели, — ответил Батя.
— Отлично! Москвичи нам спасибо скажут! — обрадовался Василий.

Глава 6. Зураб и чурки в лифте

В доме пятнадцать по Большой Грузинской находились музей и мастерская Зураба Церетели. По части улицы вдоль сквера на двух тротуарах вольготно расположились более десятка фантасмагоричных творений мастера. В сгущавшихся сумерках эти бронзовые скульптуры казались зловещим подразделением адских монстров, брошенным неарийской стороной в гущу боя на полях священной раховы. Впрочем, при свете дня практически ничего не менялось.
— Нацболы, вы взяли динамит? — в паре домов от цели спохватился Гунн.
— Всё в ажуре! — Псих снял свой рюкзак и развязал его, продемонстрировав содержимое скинхеду.
— Спасибо! — Артур был доволен. Попросив бешеного лимоновца пока не светить шашки, он передал Васе требовавшуюся сумму денег и обратился к присутствовавшим единомышленникам:
— Мужики! Нас всех, конечно, подзаебал Церетели, да и не нас одних. Не вижу причин, почему бы не нанести грузину тяжкие телесные, а то и подарить летальный исход. Но перед тем, как кавказскому здоровью будет причинён невосстановимый ущерб, я хочу вспомнить поимённо мудацкие создания Зураба. Кто что знает?
— Лично меня всегда бесили пидорные клоуны, стоящие раком напротив цирка, — поделился Молот.
— Я блевал от гигантской мокрой колеоризы с клиторком, так называемой «Слезы скорби». По телеку видел эту ***ню, — вспомнил Псих.
— Фу-у, помню такое, — признал Батяня. — но классическим ****ецом, вышедшим из-под молотка этого ваятеля, считается всё же почти стометровый Пётр-Колумб-Христос в пироге напротив храма Христа Спасителя. Композиция состоит из Годзиллы, стоящего в мелкой посудине, к которой за каким-то ***м приделан штурвал, а снизу на шампуре жарится на солнцепёке шашлык из российских лодок, хотя по традиции так складывали вражеские суда.
— Да ебись он в рот, Пётр этот! — влез Банкир. — Я лично валялся от скульптуры «Жертвам холокоста» на Поклонке. В народе творение более известно под ником «Домино». Сегодняшний именинник в гробу должен ворочаться от такого. Впрочем, всё, что делает Церетели — смешной ****ец.
— Не стоит забывать и прощать циклопический букварь-фаллоимитатор, это здесь рядом, а также ***ву тучу других профессиональных уродств мудилы, — вставил прямолинейный Диман.
— «Цунареф должен быть мёртвым», — итог подвёл, разумеется, Гунн.
Объединённый скинхедо-лимоновский отряд подошёл к мастерской. Из всего металлического сборища у музея больше всего ребят выбесил бронзовый Чарли Чаплин. Этот американский Петросян тут же получил удар по яйцам молотком Молота, а Псих приебошил по усатой роже велосипедной цепью, после чего жирный Банкир обильно помочился на монумент остатками пива, прошедшего переработку в нацистском желудке, а Гунн прилепил на актёра шашки взрывчатки и поджёг фитиль. Едва молодые беспредельщики и беспредельщица отбежали подальше, как раздался взрыв.
На шум показались наконец среагировавшая охрана мастерской, состоявшая сплошь из лиц кавказской национальности, и даже сам Зураб в ночном колпаке. Началась перестрелка; охрана палила, высовывая носы из укрытия стен, а её противники, спрятавшиеся за бронзовыми порождениями гротескно-грузинского сна, кидали в ответ лимонки.
Одна пуля слегка задела бедро Психа, но нацбол мужественно презрел эту мелочь, кинув гранату почти что в самого Церетели. Талантливый гастарбайтер непременно взорвался бы, но охранник Ахмед, отпихнув мастера, принял смерть на грудь, как будто это были сто грамм. Пропитанные грузинским вином кровь и кишки украсили порог музея, добавив элемент постмодернизма.
Едва запас взрывчатых веществ стал редеть, группа атаковавших музей и мастерскую, кинув дымовую шашку, скрылась дворами от греха подальше.
Хотя Церетели уцелел, невероятные приключения отважных чурбанов в неверном Москвабаде в тот день ещё не закончились, и вторым пунктом в программе усмирения буйных филиалов аулов стала эпическая сцена катания чурок на лифте.
Неподалёку от места проживания Бульдозера, в доме его друга Олега Лорухина, имелось много гастарбайтеров без какой-либо регистрации, которые вдобавок завели привычку гадить в лифте. Всего в двух квартирах в подъезде Лорухина их было около трёх десятков. Сволочей нужно было проучить. Доехав на метро от «Белорусской» до «Войковской», ребята, разделившись на две группы, чтобы меньше привлекать внимание, добрались до нужного им здания.
На месте Бульдозер поднялся в квартиру к Олегу и взял у него ключи от лифтовой, раздобытые им накануне. В лифтовую отправили Гунна, так как он лучше других разбирался в различных механизмах.
Между тем, когда все остальные кроме Бати скрылись в прилежащих к дому кустах, главарь «Адольфа» занял выжидательную позицию под лестницей возле лифта на первом этаже. Согласно агентурным сведениям, в течение получаса штук пять черножопиков должны были вернуться из бильярдной и забиться в лифт. Необходимо было проконтролировать отсутствие людей в кабине (только чурбаны).
Действительно, животные не подвели и явились через двадцать пять минут. Когда переполненная чурками кабина тронулась, Батя позвонил по мобильному наверх в лифтовую. Подтвердив, что сигнал получен, Гунн запустил в действие перенастроенный им механизм подъёма и спуска. Лифт словно взбесился: кабину подрасывало на самый верх, и тут же швыряло на первый, причём сие действо повторялось неоднократно.
Лишь через десять долгих минут Гунн позволил черноте отдохнуть. После этой экзекуции можно было не сомневаться, что по крайней мере эти беспокойные хачи теперь займутся спортивной ходьбой по лестницам надолго.

Глава 7. Burn, nigger-house, burn!

Следующей «станцией» в «правом забеге», посвящённом празднованию очередной годовщины со дня рождения дорогого товарища Гитлера, стало сожжение общежития афро-россиян. По традиции принято считать, что в Москве налицо две главные проблемы — это чурки и пробки. Однако на взгляд скинов, заботящихся о будущем белых детей, не стоило игнорировать и такую важную угрозу, как африканская.
Около двух часов ночи объединённая бригада право-леворадикального толка подходила к африканскому общежитию; молодые глаза, опьянённые жаждой насилия, пылали огнём и стремлением поджигать и разжигать. Гунн вполне к месту процитировал фразу из песни «Коррозии Металла»: «нигер, жареный в духовке, очень вкусен с чесноком!».
Общага макак располагалась тогда в неприметном здании в одном из переулков на севере столицы. Подойдя, парни с девушкой заняли позиции под окнами среди кустов сирени. Сразу достали «коктейли Молотова», запас которых уже успели пополнить, а также бензин, топор и мачете. С помощью топора и мачете они хотели не зарубить десять негритят, а всего лишь заготовить дров.
И работа закипела. Общий труд если не освобождает, то точно уж роднит людские души. Тем более когда этот труд осуществляется не ради денег, а ради служения идее, ради приближения общей цели, ради власти, на благо родного края наконец.
Протеза вызвалась сооружать костры; Псих с Серёжей помогали ей. Остальные — кто аккуратно клал в ряд «коктейли», время метать которые вот-вот должно было подойти, а кто рубил сучья и стволы, раскладывая их у стен общежития. Настроение было прекрасным, и когда на шум из здания выглядывали заспанные чёрные как сажа рожи, их загоняли обратно пинками без злобы. Окна первого этажа были зарешёчены, а на главном входе встречали мощные удары распоясавшихся молодых людей, так что спастись жертвы нацистов могли только через верхние этажи или чёрный ход. Но даже последним никто не успел воспользоваться, поскольку Бульдозер с парой нацболов подогнали к двери две помойки и, повалив их набок, создали серьёзную преграду для тех, кто пожелал бы уйти из осаждённой общаги по-африкански.
Вскоре зажглись костры, в окна полетели «коктейли Молотова», а изнутри здания послышались характерные звуки женского и детского плача. На бензин братва денег не пожалела — взяли самый дорогой. Немудрено, что на отъебись построенное за гроши безрукими голодными гастарбайтерами общежитие чернокожих вскоре было охвачено огнём, и из него стали выпрыгивать, распахивая окна второго этажа, испуганные до усёру нигеры, словно черти из адского пламени. Всех их встречала ударами рук, ног, ножей, кастетов, арматур, топоров, ломов, телескопички и бейсбольной биты радостная сплочённая бригада молодых убийц и поджигателей, инквизиторов ультра-правой веры и цитрусового социализма.
Темнорожие гости, не успевая и подумать о какой-либо самообороне, падали, подкошенные гневом коренных москвичей, будто великаны под Мьёльниром в умелых руках вышедшего пощеголять на кроссфит-пати Тора. Так, впрочем, продолжалось недолго: при взгляде на всё возраставшую кучу мёртвых и покалеченных тел даже в обезьяних мозгах начал происходить процесс осознания того факта, что уютное общежитие настиг настоящий погром. Следствием указанного осознания стало то, что в крови потомком рабов всплыло на поверхность чувство, некогда позволявшее их предкам более-менее успешно пытаться противостоять небольшим отрядам ку-клукс-клановцев: негры похватали табуретки, стулья, кухонные ножи, утюги, клюки, зонты и огнетушители и, издавая боевые кличи, впитанные с материнским молоком и переданные в генах с отцовской спермой, стали пытаться прорвать кольцо арийского оцепления на главном входе. Однако нападавшие были готовы к такому повороту событий: они охотно давали особенно боевым нигерам, движимым дарвиновской борьбой за существование, выходить из здания, чтобы тут же позволять арийскому гневу настигать и сокрушать оппонентов.
Но темнокожие братья тоже не хотели отдавать жизни так запросто, и потому работающие в ускоренном режиме мозги нашли выход: таран из металлической банкетки, стоявшей в столовой. Несколько осаждённых, задыхаясь от дыма, разрезали и намотали мокрые простыни вокруг головы, а затем поволокли банкетку по коридору. С помощью тарана им удалось потеснить две горелые помойки, любовно сваленные осаждавшими. Путь оказался открыт, и негры помчались в ночь куда глаза глядят.
Увидев, что больше никто не вываливается в пароксизме отчаяния из окон, нацисты заподозрили неладное. Когда Кондрат бегом обогнул здание, он понял, что так и есть: негры, отодвинув столь старательно сооружённую баррикаду, куда-то съебались.
Едва остальные — нацболы и скины — подошли к чёрному ходу общаги, как вдали показался патруль ментов.
Протеза, услышав сирену, закричала:
— Артурчик, скажи мне, что всё хорошо!..
Батяня иронично выпалил:
— Ой, напугали Маньку большим страпоном! Никто тебе здесь этого не скажет, а если скажет, то будет иметь дело со мной. Жизнь — это ***ня, полная скорби, и говно, но в это говно Бог спрятал алмазы. Вся суть жизни — в умении их отыскивать и потом отчищать от кала... Погнали во дворы!
Во дворах ребят ждал очередной сюрприз: забежав в заманчиво незапертый подвал одного из домов, они обнаружили там скрывавшуюся от них негритянку на вид лет тридцати двух-трёх, вполне стройную и похожую на человека даже больше, чем на сбежавшую из зоопарка самку шимпанзе.
Тут же ребята решили принудить пленную, угрожая ей оружием, к оральному сексу — благо у них с собой были презервативы.
— Батянь, у Адольфа в книге прямого нет ведь запрета? — спросил Гунн.
— Не-а!
Чернокожая привычно заработала пухлыми губами, но когда очередь получать удовольствие дошла до Артура, Протеза, не выдержав, со всей бабьей дури огрела негритянку бейсбольной битой по спине. К сожалению, глубоко во рту афро-россиянки именно в этот момент находился столь детально знакомый Протезе, уже любимый ею половой орган Артура. Брызнув, алая кровь заструилась и потекла из члена на пол подвала.
— ****ь, обезьяна мне *** отхватила! — истошно завопил лидер бригады «Адольф», давая Протезе ещё один подзатыльник со словами:
— Ты что ж это думаешь — я эльф или микрохуй, чтоб ты мне здесь цукаты стоеросила?!
— Солдатам СС запрещался секс с унтерменшами! — оправдалась девушка.
Гунн со знанием дела посмотрел на член Бати со следами нигерских зубов, затем уверенно прокомментировал:
— ***ня. Срастётся.
Болт перевязали бинтом. Нигершу, находившуюся без сознания, сперва обоссали, а потом в назидание облили бензином и подожгли.
Серёжа заметил:
— Во, хорошо занялась чернососка! Я б так ****ые церкви жёг, а то развелось их! Всех друг на друга поставить в центре, собрать прихожан на День Единения с Богом и спалить. И даже не соврать.
— Фак ю! — лениво огрызнулся ради приличия Бульдозер, хотя на самом деле относился к подобным высказываниям и даже прямым подъёбам друзей, в отличие от РПЦ, вполне толерантно.
Внезапно тусклый свет уличных фонарей, освещавших подвал, на мгновение погас, и перед объединённой бригадой подонков и хулиганов возник мусор с табельным пистолетом в руке.
— Руки вверх! Выходить по одному!
Кондрат стоял к служителю закона ближе всех. Подняв свои татуированные десницы, как было приказано, и дойдя до двери, он быстро выглянул на улицу и тут же повернулся к милиционеру, не опуская рук:
— Опа! Ты что — один, что ли?
— Пошёл! Давай! — потряс стволом мент. И тут же молот правого кулака Кондрата, прямо от поднятой руки и из того положения, в котором находился нацист, ударил по кисти милиционера. Пистолет отлетел к стене подвала и с гулким звуком свалился на пол. Молот левой влетел уже в скулу мента, а мгновенно подлетевшие друзья помогли загасить супостата. Убили мента тоже молотом, но уже не кулака — Молот взял грех на душу, стукнув легавого раз так десять молотком в висок. Посмотрев на труп внимательнее, Серёжа воскликнул:
— Ёб ты! Это ж старший брательник Сидора Каминова из параллельного класса! Ни *** себе! Сидор раньше тоже нацистом был, но потом «ошарпел». Я этого мудака у него дома видел, когда в гостях был. Только не знал, что он мент.
— Праздник к нам приходит... — протянул Гунн, и все тут же оживились, собрались у выхода из подвала и ринулись в ночь в поисках новых жертв.
В подвале догорало тело негритянки, а голову Николая Ивановича Каминова заливала кровь.



Глава 8. Guten Morgen, таджик!

Вот-вот должно было начать рассветать. Однако до того как это произошло, и послепраздничная Москва удивилась чрезмерному количеству крови, лужи которой украсили её будто после проливного дождя, бригаде «Адольф» при поддержке нацболов предстояло ещё одно немаловажное мероприятие, а именно: посещение группы китайцев из корпорации сетевого маркетинга «Тяньши», приехавшей с инспекцией в столицу России. По некоторым соображениям китайская сторона хотела в тот раз завалиться в российский филиал как снег на голову, ибо была уже проинформирована о том начальственном характере работы, который один мог приносить достойные плоды на несовместимых с жизнью заснеженных просторах Московии. Коварным китайцам удобнее всего было снять не номер в гостинице, а какое-нибудь малоприметное жильё на «Полежаевской», чтобы прямо оттуда и начать атаку. Инспектора планировали быть очень придирчивыми, и русским пришлось бы постараться, дабы убедить комиссию, что китайское говно внедряется с максимально возможной импульсивностью, с доведённым до автоматизма обманом и применением боевого арсенала НЛП самого широкого спектра. Гуки с помощью переводчика подали объявление о поиске квартиры. К счастью, одним из первых с ним ознакомился приятель Бати скинхед Коловрангель, не входивший в бригаду «Адольф», а акционировавший автономно. У Коловрангеля на «Полеже» имелась хата, оставшаяся от скопытившейся бабки. Ему и пришла в голову гениальная идея сперва сдать квартиру китаёзам, а потом замочить прямо там жильцов, обставив всё как ограбление — собственно говоря, там и воровать-то было нечего, кроме имущества сраных гуков. В одиночку Коловрангель не осмелился бы на подобное палевное мероприятие, поэтому он просто дал Батяне координаты временного места обитания узкоглазых из «Тяньши», попросив по возможности ничего кроме самих китайцев не портить.
Таким образом, в пять утра нацисты и лимоновцы стояли возле дома два по улице Куусинена и звонили в домофон. На вопрос заспанного китайца о том, кто это пришёл в такую срань, Батя представился именем Коловрангеля. Китаец на свою голову и головы и задницы коллег позволил ребятам войти в подъезд. Нацболы на этот раз остались у подъезда, а нацбоны пошли акционировать. Действуя в соответствии с уже опробованной на раввине схемой, гости гостей столицы послали вперёд одного человека, а когда открылась дверь, то ввалились всем мобом. Моб представлял собой, как сейчас принято называть подобные команды в аудиосообщениях, звучащих в метро для пассажиров на эскалаторах, «агрессивно настроенную группу граждан». Очень агрессивно, и столь же решительно.
Китайцев в квартире на тот момент было пятеро: четыре мужика и самочка. Прилетело их шестеро, но мудачок Инь Фань Цынь умудрился не по-детски травануться шаурмой, и теперь, будучи срочно госпитализирован, с зелёным лицом блевал и дристал зелёным говном в больничке за зелёное бабло.
Для описания дальнейшего можно использовать холодную констатацию факта посредством анафорической фигуры речи: Пятеро Получили ****ы. А вот о том, что далее произошло в снимавшейся гуками квартире на «Полежаевской» в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля две тысячи второго года, следует рассказать детально.
Итак, первого китайца, по имени Лин Чу, связали и прикрепили к люстре вверх ногами. Серией ударов телескопической дубинкой, действуя ей словно клюшкой при игре в гольф, Кондрат превратил в отбивную то, что совсем недавно было головой Лина. Данные гематомы и сотрясения оказались несовместимыми с китайским организмом, и, чуть подёргавшись и обгадив исподнее, гость из Поднебесной благополучно отправился в преисподнюю, так и не приходя в сознание ещё после первых ****юлей — ему повезло больше других.
Нору Чень немного поебли на раскладушке покойной бабки Коловрангеля, а потом вырезали китаянке печень и заставили её саму сожрать её. Расчленив затем женщину, её разложили по частям в холодильнике «ЗиЛ-МОСКВА» для сохранности мяса.
Капа Лю весьма неучтиво попросили сделать разбитым беззубым ртом минет Цзи Юнгу, а потом обоих гуковских пидоров прозаически забили насмерть гриндарами. Почти с самого начала, чтобы соседи не услышали китайские стоны, врубили погромче «Коловрат» — группу, чьи кассеты оказались в квартире рядом с ветхозаветной «перестроечной» магнитолой.
Вунь Сынь был утоплен в унитазе с вантузом в жопе.
Оглядев живописную картину, ребята с удовлетворением констатировали, что попорчены почти исключительно китайцы, так что, по идее, Коловрангель не должен будет иметь претензий.
Напоследок нацисты сделали групповое фото в обнимку на фоне крови и кишок гуков, после чего покинули многое повидавшую за эту ночь квартиру, захлопнув за собой дверь.
Собственно, это мероприятие было последним из запланированных в этом году на день рождения фюрера, и потому, выслушав от нацболов доклад о том, что за время их стоянки на шухере никто не проходил, лимоновцев отпустили по домам. Максимум, что ещё отавалось сотворить скинам этим утром по пути домой — локальные межэтнические столкновения, не требующие большого количества участников.
По пути к метро нацисты увидали клетку с арбузами и чурбана, готовившегося начать продавать свой гнилой товар. Заметив группу молодёжи несколько агрессивного вида, урюк поспешил сунуть им самый маленький из своих арбузов.
— Э, вазьмыти дарам арбуз, дэ! Ничего не хачу такого, дэ!
Нацисты, впрочем, не взяли арбуз, точнее — взяли лишь для того, чтобы тут же надеть его хачу на голову. Затем Батя воткнул цунарефу ножик под ребро...
Стояла хорошая погода. Было утро двадцать первого апреля, и сегодня можно было выспаться и отдохнуть наконец, но сначала предстояло добраться до дома.
В метро народу было, как в час пик. Заметив у края платформы какого-то гостя столицы, Гунн спросил у него:
— Ты кто по национальности?
— Я — таджик!
— Таджик? Guten Morgen, таджик! — и въебал в рожу, однако тот оказался силён и ответил пинком. По сути, это был уже Тадж Махал, то бишь таджик махался. Впрочем, так продолжалось недолго, и вскоре он уже был на рельсах. Пришлось свалить на улицу в толпе и воспользоваться наземным транспортом.
Больше в тот день они никого не убили, ибо хорошего должно быть в меру. Нужно беречь силы, ведь двадцать второго им предстояло участвовать в праздновании днюхи Владимира Ильича Ленина.




Часть вторая. Лимоновцы

Глава 1. Сергей

22-го апреля Серёжа проснулся с утра в радостном предчувствии. Он знал, что сегодня не пойдёт ни в какую школу. У него есть дела намного важнее, чем протирание штанов за партой. Зачем ему школа? Он и так умеет писать и читать. А читать хорошие и правильные книги в школе, как правило, не учат. Прозябать среди учеников-зомби под надзором учителей-вертухаев не было никаких сил. Серёже шестнадцать, он — взрослая самостоятельная личность, только вот государство до сих пор считает его ребёнком. Свои лучшие годы, которые он должен потратить на совершенствование и великие свершения, ему приходится проводить за изучением никому не нужных наук и тупой зубрёжкой. Из всей школьной программы он любил только историю, литературу и физкультуру, остальные же уроки старался прогуливать как можно чаще. Большую часть своего свободного времени Серёжа проводил со своими старшими друзьями — членами Национал-большевистской партии, сокращённо — НБП.
Он оглядел свою привычную комнату, которая навевала на него тоску своим гнилым советским прошлым — ковёр на стене и жёлтые обои в полосочку. В прошлом году Серёжа разбавил эту тоску красно-чёрно-белыми плакатами НБП и портретом Лимонова. Стало чуть лучше, но всё такой же маленький домашний ад. Серёжа жил в спальном районе Москвы в тесной хрущёвке. С пятого этажа открывался роскошный вид на вечную стройку и свалку бытовых отходов.
Отец Серёжи, как истинный пролетарий, был умеренным алкоголиком. По вечерам, приходя с работы, он надевал свои протёртые на заднице треники с надписью «Спорт», заляпанную кетчупом майку и садился перед телевизором смотреть новости или футбол. Он пил пиво из большой кружки, украденной некогда из общепита, закусывая вонючей воблой. Отец громко матерился, когда сборная России снова терпела поражение, хотя за многие годы с этим можно было смириться. Мать Серёжи приходила с работы позднее и принималась пилить отца. Толстая, вдвое больше своего супруга, она была в семье главной. Повод для этого имелся весьма весомый, ведь зарабатывала она на целых двести рублей больше отца. По вечерам она варила свои неизменные борщи с сантиметровым слоем жира и жаловалась на вечную усталость. Имелась в квартире ещё и старая бабка, мать отца Сергея. Слово её в доме не значило ничего вот уже двадцать лет, так что всю злость она отводила на своём внуке, била его палкой по спине и называла фашистом. Впрочем, иногда, в минуты старческого забытья, жалела и отстёгивала ему пятнадцать-двадцать рублей на школьные завтраки. Затем забывала об этом и кричала, что кто-то снова ворует у неё деньги.
Серёжа наскоро оделся и поспешил завтракать. На кухне его ждала подгоревшая яичница и чай с сахаром. Мать не утруждала себя приготовлением полноценного завтрака, ссылаясь на вечное «некогда».
— Ешь быстрее, а то в школу опоздаешь! — бросила мать, второпях малюя губы перед зеркалом.
Серёжа без особого аппетита проглотил яичницу и поспешил скрыться, для вида прихватив с собой школьный рюкзак. Впрочем, лежали там вовсе не учебники, а балаклава, боевой нож, парочка «коктейлей Молотова» и флаг НБП.
Он поспешил к месту встречи со своим лучшим другом Димкой. Тот был на год старше Серёжи, чуть повыше и пошире в плечах, хотя оба парня были неплохо сложены и смотрелись немного старше своих лет. Дима, в отличие от Серёжи, ушёл из школы после девятого класса, чтобы поступить в ПТУ, или, как сейчас модно стало говорить, колледж. Серёжа и сам бы ушёл, но родители были против, а без их воли, гласил опыт Серёжи, подросток в нашей стране не может распоряжаться даже своим собственным будущим.
Они говорят: «Ты должен поступить в институт, чтобы получить высшее образование, чтобы потом получить хорошую работу». Они говорят: «Ты должен жениться на хорошей девушке и родить детей». Ты будешь должен отдавать ей всю зарплату, чтобы содержать троих и более спиногрызов, сам превращаясь постепенно в запаханное ничтожество. И вся твоя жизнь заранее запрограммирована и расписана. Ты — просто инвестиция в будущее для твоих родителей, всё ради абстрактного стакана воды в старости. Семья, полагал подросток, есть нечто губительное для человеческой личности, просто ненужный пережиток прошлого.
Друзья пошли в метро, чтобы потом поехать в центр для встречи с остальными участниками их маленькой группировки. Возле станции готовился к открытию один из ресторанов говноедской сети «Макдональдс». Дима достал из сумки бутылку и поджёг фитиль из тряпок.
— Что ты делаешь? — спросил Серёжа, хлопая глазами.
— Устраиваю маленькую репетицию, — усмехнулся друг.
Серёжа хотел уже что-то возразить, но Дима метко метнул «коктейль Молотова» в стеклянную дверь. Бутылка разбилась, но дверь устояла. В ту же секунду всё вспыхнуло ядовито-оранжевым пламенем. Друзья, не сговариваясь, бросились бежать в сторону метро.
— Не ссы, — сказал Дима, когда они уже были в вагоне.
Сердце бешено колотилось в груди.
— Там ментов не было, и камера бы нас не засекла из-за куста, — продолжил он.
В крови Серёжи разливался приятной волной адреналин. На сегодняшний день у них было запланировано ещё много опасных и захватывающих подвигов. Но не будем забегать вперёд, всему своё время.




Глава 2. Василий

Василий Иванько был членом партии НБП с тысяча девятьсот девяносто седьмого года, хотя идеи Лимонова исповедовать начал гораздо раньше, чуть ли не с самого развала Союза, когда всё вдруг стало можно, а потом вдруг снова нельзя. Василий не любил путинскую власть и всех тех, кто, считал он, низвергают Россию в пропасть. Давно понятно, что просто так из этой трясины не выбраться, стране нужна революция. Для начала эту революцию надо совершить в головах людей, тогда уже всё пойдёт по плану. Себя и своих соратников Василий как раз и считал новыми людьми. Именно им и предстояло в этот знаменательный день, день рождения Владимира Ильича Ленина, кинуть первые дрова в топку революции.
Василий несмотря на свои 26 лет не работал и жил с мамой. Иногда он подрабатывал грузчиком или охранником, чтобы оплачивать себе телефон и Интернет, но в целом ему больше нравилось читать и думать. Читать Иванько любил, денег на книги никогда не жалел. На его книжных полках почётное место занимали произведения Эдуарда Вениаминовича Лимонова. Также Василий уважал Прилепина, Сорокина, Уэлша и даже Жана Жене, несмотря на его любовь к жопотрахательной тематике. Не обошлось тут и без сочинений Ленина. Ещё Иванько почитывал ради общего развития «Мою Борьбу» Адольфа Гитлера, самопальный экземпляр которой недавно вернул ему Артур «Батяня» Колупаев. «Правая» бригада «Адольф», возглавлявшаяся Батяней, должна была присоединиться к сегодняшнему празднованию позднее.
Девушка от Васи ушла уже давно, так как он уделял намного больше внимания партии, нежели горизонтальным плотским утехам. К тому же он совершенно не желал водить её по кафе и ресторанам, отрицая всю эту философию потре****ства. Честно говоря, сейчас ему было не до отношений. В голове молодого революционера кипели великие планы, и он был готов бросить все силы на построение Новой России. А уж потом, когда всё устаканится, он обязательно найдёт себе верную боевую подругу, идейную энбэпэшницу, чтобы вместе строить будущее страны, теперь уже в виде воспроизводства новых россиян.
Оторвавшись от сладостных мечтаний о грядущем, Василий вспомнил, что надо бы позвонить своим товарищам по партии, в первую очередь Молоту, и бежать к месту встречи боевой группы. Захватив с собой бейсбольную биту и другие не менее интересные вещи, Вася вышел из дома. Накрапывал мелкий дождь, по улицам сновали привычные люди-тени, что всегда казались Василию просто статистами театра жизни. Все эти одинаковые бабки в платках и с авоськами, спешащие неведомо куда в восемь утра, угрюмые работяги в серых плащах и с папиросой в зубах, незамутнённые интеллектом взгляды молодых людей (его, Василия, между прочим, ровесников), девушки в не по погоде коротких юбках, все эти картины примелькались нашему герою настолько, что стали восприниматься им просто как часть пейзажа.
Огромный мегаполис — Москва, где миллионы людей живут неведомо зачем: просыпаются утром, работают за гроши, занимаются унылым пыхтящим сексом под одеялом, не снимая носков, и засыпают в своих продавленных кроватях. Василию казалось, что только немногие в этом прогнившем насквозь царстве способны ещё думать и жить по-настоящему. Только немногие могут стать хозяевами своей судьбы. Лишь единицы в силах управлять судьбами миллионов.
И все эти люди в городе ещё не в курсе, что случится сегодня уже через несколько часов. Завтра они узнают об этом из газет. Так или иначе, мир уже не будет прежним. Всё это должно встормошить сознание людей, способных думать, заставить их восхищаться неизвестными героями и следовать за ними по правильному пути. Городу было мало гульбы и подвигов на празднике товарищей-нацистов, для нацболов пришло время поразвлечься и погулять уже на собственном празднике.
 Василий зашёл в метро, с отвращением глядя на стариков и старух, которые составляли чуть ли не половину всех присутствующих. «Жалкий биомусор, — подумал он, не испытывая к пенсионерам ни капли уважения. — Какой там нажитый опыт? В них был лишь опыт трусости и жалкости». Молодёжь, понимал нацбол, тем и сильна, что она не знает страха. А с годами человек становится всё более управляемым скотом, потому что знает, что если пойти не туда, то можно получить по хребтине тяжёлой дубиной закона. Революции делает молодёжь.
 В плеере у Васи как раз заиграл Летов и его вечное «Поганая молодёжь». Пусть он уже не числился в партии, но Вася его котировал.






Глава 3. История с проституткой

 Молодые люди встретились на станции метро «Цветной Бульвар» в центре зала. Просто пятеро ничем не примечательных с виду парней. Их лидер — Василий, его бывалые боевые товарищи Молот и Псих, а также юные неофиты Серёжа и Дима. Для последних это была первая запланированная акция в составе НБП. До этого всё их партийное воспитание состояло лишь из теории и чтения трудов Эдуарда Лимонова.
 Шестую участницу запланированных громких событий пришлось поджидать добрых минут пятнадцать. Вася клял на чём свет стоит пунктуальность непартийных женщин. Танька была его давней знакомой. Раньше они жили в одном подъезде и ходили в одну школу (только Вася на класс старше), пару-тройку лет назад Танька переехала в центр на съёмную квартиру. Виделись они с тех пор реже, но контакт не теряли. Всё дело в том, что девушка ещё со школы работала элитной проституткой. Когда-то она рассчитывала на карьеру модели, но после того, как её турнули из очередного агентства, решила пойти по более прибыльной дороге: клиенты её были не абы кто, а сплошь политики и бизнесмены. Очень уж длинные были у Танечки ноги и высокая такса. Сейчас вот деньгами разжилась, даже грудь себе новую сделала. С Васей она спала иногда просто так по старой дружбе. Некоторым проституткам тоже свойственна монашеская жертвенность и простые развлечения для души.
 Танечка (для клиентов Изольда) даже была немного умной, потому что совсем дурам в этом бизнесе делать нечего, разве что идти в шалман за пятьсот рублей час. У неё было неплохое образование и даже диплом философского факультета Московского Государственного Университета. Так что к своей работе Татьяна относилась весьма философски. «Вот заработаю денег побольше и свалю в Штаты, чтобы любить Россию с безопасного расстояния», — говорила она всё время. Василий был с ней не согласен. Ему казалось, что вместо того, чтобы ругать Россию и бежать на Запад, лучше попытаться сделать свою страну лучше, чтобы всякие америкосы нам завидовали, если живы останутся, в конечном счёте.
— Простите, мальчики я опоздала! — прощебетала высокая брюнетка, цокая к ним на высоченных шпильках. — Не выспалась совсем. Что же они меня в такую рань себе заказали? Небось, кокс всю ночь долбили, пердуны старые. Да ещё в метро я сто лет не каталась.
— Идём, — скомандовал Василий.
 План был оговорён участниками ещё за несколько дней до момента «Х». Танечка-Изольда доложила, что периодически наносит деловые визиты дедушкам из обкома КПРФ, кои являются давними врагами НБП. В этот раз для свершения своего коварного плана парни решили прикинуться охраной, сославшись на случаи нападения на проституток из данного агентства, чтобы проникнуть в обком. А там уже поговорить за жизнь с «зюганоидами».
 Данный дом находился недалеко от метро, так что найти его не составило труда. Татьяна лишь улыбнулась сидевшему внизу охраннику, и их всех охотно пропустили внутрь, даже не рискнув проверить документы. Они шли по покрытым красными ворсистыми коврами коридорам вглубь здания. Повсюду висели красные знамёна и портреты вождей, в общем, чего и следовало ожидать от резиденции коммуняк. Все шестеро молчали: они так понимали друг друга без слов, что делиться впечатлениями было ни к чему.
 Татьяна толкнула одну из многочисленных дверей. Шторы в кабинете были плотно задёрнуты, лишь тусклая лампа освещала просторное помещение. Казалось, что здесь никого нет. Когда глаза чуть-чуть привыкли к темноте, стало возможно различить три тёмные фигуры и угольки их сигар, что издавали даже приятный пряный аромат. Татьяна прошла и встала у стены под портретом Сталина, похотливо глядя на членов обкома.
— Ты надела школьную форму, девочка? — проскрипел один из старых коммуняк.
— Да, — ответила Таня, распахивая пальто, под которым была самая настоящая советская школьная форма, разве что юбка была намного короче и открывала резинку чулок.
 Василий и компания наблюдали за всем из-за двери. Кто-то надел балаклаву, кто-то закрыл нижнюю часть лица банданой, миниатюрной копией флага НБП. Татьяна подала им знак. В тот же миг дверь распахнулась, и пятеро лимоновцев влетели внутрь. Лысеющий старикан в очках почувствовал неладное и потянулся к кнопке вызова охраны, но Молот нанёс ему ловкий удар битой по пальцам. Послышался треск костей и сдавленный крик боли. Другой жирдяй чуть моложе первого начал задыхаться и уронил сигару в полупустой бокал виски. Третий молча вжался в кресло.
— Где партийная касса?! — прошипел Василий.
— Не скажу! — гордо, как партизан на допросе, ответил жирдяй.
Псих тут же приставил ему к виску дуло игрушечного пистолета, который был весьма похож на настоящий. Огромная капля пота скатилась по лицу прямо за шиворот. Жирного трясло. Внутри шла борьба боязни за свою жизнь и страха опозорить честь партии.
 Вася дал команду связать их всех и уткнуть лицом в пол.
— Там в углу! — выдал наконец жирный, когда армейский ботинок Психа перестал давить ему на шею.
 Очкарик недовольно заверещал, но получил от Серёжи уверенную затрещину. Подростку ещё никогда не доводилось бить человека, который был бы намного старше его самого. Это давало некое ощущение власти. Можно представить, что ты колотишь директора школы или даже собственного батю. Нет в мире человека, которому нельзя бы было дать ****ы.
— Код от сейфа! — скомандовал Вася.
 Ответом ему была лишь тишина. Однопартийцы и так поняли его молчаливый посыл, слаженно работая ногами по тюленьим тушам зюгановцев, пока окровавленные губы очкарика не зашептали код. Он чеканил слова быстро и чётко, потому что после каждой произнесённой цифры его лицо со стуком билось о ковёр. На грязно-зелёном ворсе осталась небольшая красная лужица, она становилась всё больше под воздействием крови из носа.
— Что-то негусто у них там, — отозвался Молот, когда сейф наконец подался.
Он достал несколько зелёных пачек и быстро сложил их в карманы своей разгрузочной жилетки. Всё это время Таня с плотоядной улыбкой наблюдала за сценой экзекуции. Василий отметил, что такая тяга к созерцанию насилия совсем не свойственна среднестатистическим женщинам. Она могла бы быть достойным членом НБП, если бы не была русофобской проституткой. Впрочем, по причине старой дружбы ей всё было простительно.
Серёжа ещё раз пнул старпёра под рёбра. Тот захрипел от боли, не в силах издать полноценный крик.
— Тише! Ты же убьёшь его, — запротестовал Василий.
Подросток разочарованно вздохнул, умерив свой пыл. Однако, расстегнув штаны, помочился горячей струёй на лицо КоПроРФника. Говорят, моча дезинфицирует раны, а если и нет, то как-то пофигу. Все остальные члены бригады радостно похлопали Серёжу по плечу.
— Уходим, — скомандовал Василий, доставая из сумки бутылку с зажигательной смесью.
Бойцы поспешили в отступление через пожарный выход, который, к счастью, оказался не заперт. Напоследок Вася кинул в дверь подожжённый «коктейль».
— Пусть горит. Выход-то пожарный, — сказал он.
Они бежали достаточно быстро через дворы и переулки, обозначенные не на всех картах Москвы. Танька странным образом успела сменить свои туфли на удобные кроссовки. Ребята смогли остановиться только возле гаражей в неизвестном дворе. Не обнаружив погони, все с облегчением закурили. У сигарет был вкус победы.
«И дым отечества нам сладок и приятен», — подумал Вася, затягиваясь стрельнутым у Таньки «Парламентом». В голове промелькнули аллюзии на Пелевина.
— Жаль, что вы их совсем не убили, — вздохнула девушка. — Я-то их привычки знаю. То плёткой их бей, то по яйцам шпильками ходи. Их заводит насилие. Впрочем, как и меня.
Она покосилась на Васю с недвусмысленным намёком. И они отошли за гаражи, чтобы сделать бесплатно то, за что Таньке обычно платят тысяч по десять деревянных. Благодаря мастерству бывалой путаны и градусу возбуждения Василия управились быстро, так что ребята даже не успели заметить их отлучку, так как были заняты распитием водки (как же не выпить за день рождения вождя мирового пролетариата!), которую Молот притащил заранее. Водка и «Тархун» — вот он, настоящий «коктейль Молотова». Но только по стакану, больше только позже — по окончанию праздника.
Поблагодарив всех, Танька-Изольда поспешила скрыться, её в этот вечер ожидали в подмосковной бане какие-то шишки из «Газпрома». А наших героев ждали новые захватывающие приключения.
Глава 4. В храме божьем

Юные энбэпэшники шли по улице в приподнятом настроении, радуясь успешному проведению операции под кодовым названием «КоПроРФ». Весенний день расцветал своими красками. В нос бил аромат свежей листвы. Даже мерзкий противный дождь уже прекратился, и выглянуло золотистое весеннее солнце.
На горизонте, отражая облезлым золотом куполов солнечный свет, показался весьма фаллический купол церкви. Части русских людей испокон веков был нужен крепкий хозяйский ***ц в жопе. Сначала деревянные уды славянских богов, теперь и это турецко-византийское наследие. «Помни, скотина, кому ты должен!», — как бы напоминали купола с позолоченными шишками. На порог церкви вышел поп, весьма разжиревший от святого духа. Он почёсывал пузо и лениво зевал: видать, не отошёл ещё после вчерашнего кагора.
— Давайте им визит нанесём? — предложил вдруг Псих, натягивая балаклаву.
Вся компания довольно переглянулась и, закрыв лица, направилась к церкви. Молот быстро толкнул попа в сочную весеннюю грязь. Тот чёрным колобком покатился по ступенькам, не забывая отборно материться. «Но ничего, авось не разобьётся — пузо спасёт», — решили все.
Внутри воняло ладаном и гарью от свечей. Золотое убранство поблёскивало в свете лампад. Кажется, служители Христа совсем забыли о Боге в погоне за богатством. Они покрывают драгоценным металлом стены и яйца, при этом продолжая собирать пожертвования на храм. А уж что там говорить про дорогие часы и «Лексусы» у священников. Всюду лицемерие и устаревшие порядки жизни.
Попы умело наживались на людском страхе. Очень удобная схема: придумать Бога, рай и ад, чтобы заставить всех бояться и нести деньги в храм.
К тому же религия — это, рассказывал Василий, оружие управления нынешней путинской власти, которая словно пытается ввергнуть страну в новое средневековье. Как сказал некто умный: «Попы, если они хотят влиять на мир, должны стать бедными, и тогда люди к ним потянутся».
Современному человеку религия совершенно не нужна. Библия была нужна неразумным дикарям, чтобы объяснить им, что нельзя воровать, убивать и дрочить. Теперь же основные функции «священного писания» выполняет уголовный кодекс, а дрочить разрешила официальная медицина. Конечно, даже уголовный кодекс можно нарушить, но всё во благо революции. Тогда уже и свод законов можно будет сменить в свою пользу. А потом и переписать историю, пустив поток в нужное русло. Да и сами священники чтут закон божий точно так же, как блюстители правопорядка придерживаются УК: «Закон — что дышло: куда повернул, туда и вышло».
В это время в церкви не было почти никого, разве что пара бабок, ползавших на коленях перед иконами. Этим трусливым животным всегда надо во что-то верить, хоть в Сталина, хоть в Иисуса. К тому же дряхлые полуживые пенсионеры, чувствуя приближение смерти, сжигали свои партбилеты и вешали крест на морщинистые шеи. Словно там, в «царстве божием», им поднимут пенсию и снизят цены на ЖКХ.
Василий вообще считал, что рай на небе для тех, кто боится построить его на земле. Недаром христианство считается религией рабов. Он же и его товарищи взяли на себя ответственность за избавление народа России от этого вечного рабства. Но пройдёт не одно поколение, прежде чем все люди избавятся от тюрьмы в своей голове.
Некогда было пускаться в размышления, настало время действовать. Ребята достали биты и ножи. Бабки подняли вой, завидев «бандитов».
— Кыш отсюда! — закричал Серёжа, размахивая битой прямо над головой у старухи.
Та, забыв про Бога, начала голосить:
— Милиция, помогите! Убивают!
Василий схватил одну из них за шиворот и грубо вытолкал за дверь. Бить бабок никто толком не стал, а вот попугать их было весело, прямо как кидаться камнями в стаю тупых голубей. Старухи, забыв про подагру, побежали следом, чертыхаясь на ходу. Время было другое, охраны при храмах не было. Все ещё верили, что Бог им поможет.
Вся команда не сговариваясь принялась ломать и крушить золотое убранство церкви, разнося битами иконостас. Псих разломал врата алтаря ударом ноги.
— Что-то мне срать захотелось, — сказал он, присаживаясь на корточки прямо на святая святых.
По мнению Василия, это было чересчур, но всё равно весело.
— Бумажки ни у кого не найдётся? — подал голос Псих, закончив своё черное дело.
— Библией подотрись! — крикнул ему Молот, кидая увесистый кирпич «священного писания» в золочёном окладе.
Псих не церемонясь принялся рвать страницы Библии.
Серёжа уронил одну из стоек со свечами, пламя перекинулось на затоптанный ногами тысяч прихожан ковёр. «Хорошо горит», — подумалось ему в тот момент. Димка тем временем достал баллончик с краской и принялся рисовать перевёрнутые кресты и пентаграммы на физиономиях святых.
Погром происходил стремительно, но весело. Вскоре все стены храма были разрисованы, а золочёное убранство сломано. Всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность, растащено по карманам лимоновцев. Своим шестым чувством Василий понял, что пора валить, пока менты не приехали, а то мало ли.
Закинув на алтарь пару «коктейлей Молотова» и немного полюбовавшись на бушующее рыжее пламя, отражавшееся в осколках битых стёкол, наши герои решили скрыться с места боевой славы. Они снова по старой привычке воспользовались пожарным выходом.
Эта акция не была запланирована заранее, но прошла весьма успешно. Просто хороший повод разгорячить свой боевой задор. Вседозволенность — лучший наркотик. Наши герои довольно закурили, любуясь с крыши многоэтажки на пылавший храм. Единственная церковь, которая несёт свет — та, которая горит. Она всегда способна согреть тебя в тёмную ночь одиноких скитаний во враждебном мире.



Глава 5. ЛДПР

В середине дня Москва набита разным сбродом, как огромный бурлящий котёл с опарышами. Всюду снуют грязные приезжие из различных стран третьего мира, безголовые менеджеры, опустившаяся ниже плинтуса обслуга и старики.
Москва — это город, который всё время куда-то едет. Не важно куда. Хотя порой кажется, что едет он под откос, как и крыша товарища Лужкова, превратившего один из прекраснейших городов мира в отвратительную помойку. Скопление уродливых домов и вывесок. А уж про дороги и говорить нечего. Русские национальные дураки постарались на славу. Складывается такое впечатление, что стояние в пробках или толкание в общественном транспорте — это главное занятие в жизни москвичей. Утром все едут на работу, вечером с работы, но вот куда этот огромный людской поток спешит днём? Не сидится им, что ли, в своих уютных офисных загонах?
Примерно об этом и думал Вася, пытаясь просочиться сквозь вечную давку в метро. Оно казалось ему до ужаса неправильно спроектированным. Вместо того, чтобы разгрузить центр, кто-то криворукий протянул все линии к нему. Давно уже пора бы было построить хотя бы второе кольцо, дабы не заставлять всё быдло из спальных районов ****увать сначала в центр, чтобы просто доехать от «Юго-Западной» до «Марьино». Тот, кто строил метро, однозначно был не в себе. Если постараться, то в этом можно найти очередную теорию заговора. А Василий их очень даже любил… обычно вместо анекдотов.
Но сколько он ни обдумывал пресловутый план Даллеса, каждый раз приходил к выводу, что и без него русский народ и так активно себя уничтожает. Да и стали бы американцы сами радостно хавать свои гамбургеры и смотреть разрушительное для мозга голливудское кино? Василию вообще казалось, что люди слишком часто забывают принцип бритвы Оккама. Не плодите сущностей, и жизнь станет проще. Иногда люди и их идеи кажутся слишком тупыми не потому, что за этим стоит хитрый план — иногда люди просто оказываются слишком тупыми.
Ребята всё же кое-как вышли из метро «Пушкинская». Всё как обычно: вокруг сплошные бомжи, торгаши и армии зомби. С этой реальной жизнью совсем не обязательно играть в компьютерные игры. Василий был слишком погружён в свои мысли, так что не заметил, как кто-то ткнул ему в лицо сине-белой брошюркой «ЛДПР». Честно говоря, название этой партии Вася всегда читал как «ЛДПидоР», что полностью оправдывалось сутью либерал-демократов.
— Ты чё, бля? — спросил Василий, сурово поднимая глаза на прыщавого парня, одетого в синюю куртку с символикой партии.
— Вот, прочитайте брошюрку! Здесь всё есть, — заикаясь, ответил тот.
Да и немудрено было наложить в штаны, когда тебя окружают пятеро крепких парней.
— ***ня это всё, — Молот сплюнул на землю.
Василий нанёс прыщавому резкий удар в челюсть, тот сразу же отлетел, распластавшись в луже, поднимая небольшой всплеск, словно убитая касатка. Все принялись бить его ногами и цепями, впрочем, стараясь не переусердствовать, так как оставлять труп в середине дня в центре города — это всё же в некотором роде палево.
— За что?! — прошипел парень, выплёвывая кровь.
— Это так, тебе наука на будущее. Может быть, ума прибавится. Книжки умные читать начнёшь, а не будешь за сто рублей в час всякую ересь людям втюхивать.
— Мы придём к власти, и всем — ****а! — воскликнул Псих, пиная несчастного ботинком в пах; тот скорчился, напоминая гусеницу в костре.
Тут ребята заметили вдалеке синенькую агитационную палатку, возле которой крутилось ещё двое в форменных кепках и майках, нелепо надетых прямо поверх курток. ЛДПидоРы не думали приходить на помощь своему раненому товарищу, скорее трусливо жались за палатку, как робкие пингвины за утёс. Василий усмехнулся, понимая, что веселуха не кончилась. Все пятеро лимоновцев сорвались с места.
Первым подбежал Псих; размахивая цепью, он заехал одному из агитаторов по уху, отчего тот быстро склонился к асфальту, пытаясь справиться с болью и шоком. Второго Молот сшиб ударом ноги с разворота.
— Наконец-то у меня получилось! — воскликнул он. — Всегда хотел почувствовать себя Чаком Норрисом.
Остальные принялись добивать лежачих, правда, не сильно, чтобы не оставлять трупов. Серёжа кинул «коктейль Молотова» прямо в палатку. Тонкий брезент и стол с мерзкими брошюрами — всё запылало в один миг. Здорово горел весенний пионерский костёр, прославляя дело Ильича.
«И Ленин — такой молодой, и юный Октябрь впереди!», — пропели все хором, глядя на мини-пожарище.
Ветер ещё долго носил над площадью обрывки горящей бумаги. Они оседали снежным пеплом на мостовую. Где-то в воздухе каркали вороны.





Глава 6. Митинг

 Далее было запланировано ещё одно забавное действо, в котором нацболам обещались помочь их старые знакомые — скины. Два дня назад наши герои совместно провернули операцию на день рожденья фюрера, в ходе которой был разгромлен музей Церетели и сожжена нигерская общага. Короче, было весело.
 Василий с Кондратом, активным членом группировки скинхедов «Адольф», были знакомы уже давно. Идеологическая разница не мешала их общению. Скорее наоборот, всегда было интересно, как на одни и те же вещи могут смотреть скинхед и нацбол. По основным вопросам молодые люди обычно приходили к согласию, например, по проблеме заполонения Москвы человекоподобными обезьянами с Кавказа. Вася даже слышал забавную теорию насчёт того, что хач — это просто неудавшийся эксперимент по скрещиванию человека и жида.
 Ребята встретились на Тверском бульваре, недалеко от памятника Есенину. Скины поприветствовали нацболов своей любимой зигой. Вторые предпочли ответить простым, но крепким рукопожатием.
 — Ну, как дела, мужики? — спросил Батя, оглядывая лимоновцев.
 Василий вкратце поведал ему историю сегодняшнего дня, акцентируя большее внимание на кровавых подробностях. Где-то приврал, где-то чуть приукрасил, чтобы было более захватывающе. А вот часть с погромами в церкви пришлось опустить, дабы не злить религиозного Бульдозера. Вася недолюбливал жиробаса, но проявлял к нему некое чувство, похожее на толерантность.
 — А я вчера хача побил, — начал хвастаться Серёжа.
 — Похвально, — кивнул Батя. — А что не убил-то?
 — Нельзя, палево сильное. Дело в школе было. Иду себе по коридору, тут этот черномазый навстречу мне — толкается, скотина, ещё орёт, что мамка моя — шлюха. Я, конечно, свою мамку не люблю, но мимо повода уебать чурку спокойно не пройду. Так я ему с ноги в живот, затем схватил за шиворот и поволок в сортир. Башкой его об унитаз, и — мордой в говно.
Псих довольно заржал: если дело касается говна, то это всегда хорошо.
 — Так вот, я его даже жрать говно заставил, — продолжил Серёжа.
 — Вкусно, как шаурма, наверное! — подхватил кто-то из скинхедов.
 — Ну ему не привыкать, — выдал Василий. — Где разница между еблей овец и пожиранием говна?
 — У нас вообще в школе стало как в Чуркистане каком-то: ходят толпы черножопых, на своём языке разговаривают. А ты, белый славянский москвич, уже чувствуешь себя нацианальным меньшинством, — вздохнул Серёжа.
 — Не ссы, когда-нибудь всё изменим, — вздохнул Батя.
 — Вот только мне кажется, что менять ситуацию надо на высшем уровне через политику. Убивая дворников-таджиков, ничего не добьёшься, — сказал Василий, закуривая сигарету.
 — Зато это не даёт им сильно распоясываться. Пусть боятся ходить по нашим улицам. И им ****юли, и нам весело. Идеально просто, — вставил Гунн.
 — Надо менять сознание людей, — Вася выдохнул дым. — Вся проблема русских в том, что они — терпилы. Если бы в других странах ввели обязательные анальные изнасилования по субботам, то разразились бы бунты и гражданские войны, а в России все становились бы в пятницу вечером в очередь, чтобы быстрее освободиться. У нас всё привыкли терпеть: крепостное право, колхозное рабство, разгул преступности. Если мы хотим очистить Россию от чурок, то начать нужно с изменения народного сознания. А какое сознание, если русским запретили быть русскими, заменив всё это позорным званием «россиянин»? Быть русским — это преступление. В этом плане чурбаны сильнее нас, потому что у них есть национальное самосознание, а мы — просто безликая космополитичная масса.
 — Вместо того, чтобы брать всё лучшее у стран Запада, наша страна перенимает всё самое худшее у Востока, — сказал Батя.
 — Нет. Проблема в том, что не нужно ничего ни у кого брать. Путь России — это свой собственный путь вне Востока и Запада, и прав Пелевин, когда высмеивает идею их алхимического брака. У всех должна быть своя индивидуальность, независимо от того, говорим ли мы об отдельном человеке, или же о целой нации.
 — Но Россия всегда всё у кого-то заимствовала.
 — В этом-то и проблема.
 Так за привычной беседой о судьбе России скинхеды и нацболы подошли к месту митинга «****ой России», «Идущих нахуй» и всяких путинг-югенд. Вся площадь была заполнена копошащейся сине-красно-белой массой. Пригнанный за сто рублей в час или другие ништяки скот глупо таращил глаза и размахивал флагами. Интеллектом сторонники правящей партии никогда особо не отличались.
 Помимо «коктейля Молотова» было у наших друзей и другое забавное ноу-хау — особо опасный деморализующий «коктейль Аллина», названный так в честь знаменитого панка и любителя говнеца — Джи Джи Аллина. В состав коктейля, разработанного лично Психом в его секретной лаборатории под вывеской с писающим мальчиком, входило жидкое говно высшей категории. Все похватали бутылки, стараясь особо не вдыхать их чарующий аромат, и метнули в сторону синих заграждений, где толпилось единоросское стадо, охраняемое цепью скучающих ментов.
 В одного из них и угодила зловонная бутылка. Стекло разбилось. Брызнули кровь и говно, как некий идеальный постмодернистский коктейль. Мент пошатнулся и рухнул на землю. К нему устремились его перепуганные товарищи, в коих теперь летело не только говно, но и самые настоящие бутылки с зажигательной смесью. Нацболы и скины действовали из кустов; скрытые густой зеленью, они могли чувствовать себя в безопасности.
 Испуганное стадо металось в загончике, наступая друг другу на головы. Коллективная паника — самая опасная. И причина всему — вовсе не вражеский огонь, а риск быть задавленным толпой. Огонь охватил знамёна и портреты Путина, по которым стекало толстым слоем дерьмо.
 Скинхеды и нацболы похватали дубины, цепи и остальное. Настало время ринуться в бой, немного помять бока «единоросам». Нет ничего более забавного, чем драться с безоружной толпой. Наши друзья ворвались в толпу, как нож входит в масло. Дубинки и цепи крошили черепа; тяжёлые ботинки топтали тех, кто так и не мог подняться. Вокруг пахло дымом, кровью и говном.
 Единоросы пытались защищаться, используя вместо оружия древки от флагов и собственные плакаты. Психу больно досталось по голове, но он утешал себя тем, что голова — это просто кость, и болеть она не может. Азарт боя помогал не чувствовать боли.
«Мне кажется, я его убил», — подумал Серёжа, вынимая нож из пошатнувшегося тела какого-то деда. Руки тут же окрасились чем-то красным, горячим и липким.
 Вскоре раздалась милицейская сирена. Нацболы и скины поспешили скрыться с заметно опустевшей площади, как всегда уходили дворами и тёмными переулками. В центре города, как ни странно, всегда есть, где спрятаться от всевидящего ока правосудия.
 Наконец-то все смогли остановиться и отдышаться. Вид у компании был изрядно потрёпанный, но довольный. Под глазом у Молота сиял синяк. По лицу Димы стекала кровь от свежего пореза. Куртка Серёжи была порвана, и из неё торчал пух. Скинхеды тоже были покрыты свежими царапинами и ссадинами. Слава Ленину, обошлось без серьёзных повреждений.
 По старой традиции все накатили водки и победоносно закурили. Нужно было восполнить запас «коктейлей Аллина» в общественной уборной и продолжить своё победоносное шествие. Этот день и так запомнится жителям столицы надолго, а эти погромы должны будут войти в историю. И тогда сам Эдуард Лимонов возгордится своими последователями.

Глава 7. Шоу

Вечерело. Кто-то предложил поехать на «Китай-Город» в клуб «Китайский Лётчик» на концерт группы «Монгол Шуудан».
— Да они же анархисты, — хотел возразить Василий.
— А тебе не по фигу? Музло хорошее, вызывает чувство протеста, призывает бить жидов и спасать Россию. Да и Паук их котирует.
— Ну ладно, — ответил Вася. — Отчего бы немного не развеяться и не отдохнуть после тяжелого дня.
По правде говоря, он любил идеологически оправданное насилие, так как всё остальное просто не имело смысла. Бить кого-то на улице за просто так, как делают гопники — это тупо и бессмысленно. А вот отметелить человека за его убеждения — это святое дело. В целом он не очень оправдывал ненависть на национальной почве. Чурка не виноват, что он родился чуркой, он виноват в том, что страдает исламом головного мозга и подчиняется, в первую очередь, животным инстинктам.
Выйдя из метро, они поспешили к клубу. Рядом виднелась церковь. Глаза Психа уже загорелись, но Вася вовремя одёрнул его:
— Тебе что, одной мало было?!
После разграбления КПРФной кассы у лимоновцев было достаточно денег, чтобы оплатить вход всей компании и ещё немного побухать в баре. Они немного опоздали, и концерт уже начался. Заплатив охраннику по сто рублей, они прошли внутрь. По залу разносились тяжёлые риффы, публика пыталась устраивать слэм. Это была презентация недавно вышедшего альбома «Монголов» “Choisis de... ”. Честно говоря, этот альбом содержал в себе не так много песен анархической тематики, больше скатываясь в смехуёчки.
 Заиграла злая и заводная «Руссиш Швайн», угара в зале прибавилось. Стало тесно от прыгающих потных тел. Народ принимал эту песню на ура, забывая, что является частью этой самой «вонючей Руси». «Сами срём и сами ссым, сами морды бьём себе». Василий подумал, что, наверняка, никто из присутствующих в зале не знает, что мотив песни начисто спизжен у “Sex Pistols”. Хотя откуда им знать об источниках панк-рока, да и не было в России никогда панка. Да и если думать, русский рок вообще больше социальное явление, нежели культурное. Василий сам, правда, любил «Гражданку» порой послушать, но больше он ценил Летова — как поэта, музыкант из него был никакой. У «Монголов» же в музыкальном плане было чуть получше, но слишком уж чуждая идеология. Впрочем, это — отличный способ оторваться и послэмиться в толпе.
 Немного устав, все отправились к барной стойке, чтобы купить себе демидрольного пивка, больше похожего на ослиную мочу. Проблема наших баров в том, что пиво стоит дешевле воды, а отказаться от него уже никак нельзя.
 Вокруг скакало много сальноволосых говнарей, разодетых по старой привычке в «Арию» и «КиШ». «Да слушайте же уже другие группы!» — подумал Василий. Его всегда удивляла эта безликость толпы, которая почему-то причисляла себя к неформалам. Что в них такого неформального? Пьют «Жигулёвское» на своих говносходочках, носят одинаковые дерматиновые косухи, вещают одно и то же про борьбу с системой. Только вот все они из себя такие же рабы этой самой ненавистной системы. Что они вообще знают о настоящей борьбе?
Очень кстати один из сальноволосых говнариков врезался прямо в Василия, задев его пиво, которое вылилось ему прямо на футболку.
— Эй, — закричал Вася, хватая малолетнего обрыгана за шиворот.
Парень уставился на него полными испуга глазами. Он был довольно мерзкого вида, прыщавый и с девственными усишками; наверное, так он старался выглядеть достаточно альфовато.
— Прости, чувак! Я не специально! — взмолился он.
Но у Васи было слишком хорошее настроение, чтобы отпускать его просто так. Вся проблема в том, что, будучи в плохом настроении, он ещё мог подискутировать. А вот когда настроение хорошее, вовсе не хочется тратить время на пустые разговоры. Остаётся только сразу бить, чтобы не заморачиваться.
Кулак Василия пробил говнарю в щи. Тот рухнул на залитый пивом пол.
— Драка! — закричал Молот, врываясь в слэмящуюся толпу.
Ему было всё равно, кого и за что бить. А концерт — это отличный повод подраться. Очень быстро все нацболы и скины подорвались в бой. Говнари, как правило, в драках весьма слабы: несмотря на то, что в кругу своих любят похвастаться боевыми навыками, на деле они все остаются домашними пропитыми дрищами.
Скины и нацболы раздавали удары направо и налево, действуя без особой жестокости, так просто ради искусства. Нормальные парни понимающе смотрели со стороны, предпочитая не вмешиваться. Никому из них даром были не нужны подобные неприятности. Со сцены очень в тему доносилась «Свобода или смерть».
Когда вмешалась охрана, ребята решили покинуть помещение, дабы не попасть в ментовку. Быстро и слаженно они покидали клуб.
— Жаль, концерт не дослушали, — вздохнул Батя.
— Ничего, повеселимся как-нибудь ещё, — ответил Вася.

Глава 8. О****юление геев

Над сквером сгущались вечерние сумерки. Зажигались первые фонари. По улицам весенней Москвы прогуливались люди. И словно не было их тяжёлых офисных дней и вечной нервотрёпки. Мир становился каким-то идиллически прекрасным, словно перед концом света. Ребята брели по скверу в поисках магазина, чтобы отметить прекрасно завершённый день.
Возле памятника героям Плевны прогуливались нарядно одетые молодые люди. Одни из них сидели группками, другие скучающе бродили по площади, присматриваясь ко всем прохожим. И всех их отличало одно — какая-то всеобщая неправильность, различимая ещё на интуитивном уровне.
— Пидарасы, — сказал вслух Василий.
Батя слегка рассмеялся:
— А Лимонов-то тоже в жопу долбился, и у негров сосал.
— Ну он-то остался настоящим мужчиной. К тому же он совершал это из чувства протеста. Вот какой-то такой у него протест был. Но со временем он исправился, и баб у него по-любому было больше, чем у нас всех вместе взятых.
Василий закурил сигарету и добавил:
— Преступление перед обществом несут не те, кто просто долбятся в жопу, а те, кто всячески теряют мужское, да и просто человеческое лицо.
Он взглянул на своих друзей и сказал:
— Ну что, пойдёмте петушков попинаем?
Все довольно кивнули.
Туса приблизилась к скучающему манерному юноше, который одиноко стоял на площади. У него были мелированные волосы и розовые облегающие джинсы. Весь его вид выдавал в нём гея-проститутку. Такие, по мнению Василия, являлись ещё более отвратительными созданиями, чем просто геи.
— Эй, сколько за ночь? — спросил Псих, размахивая цепью перед лицом испуганного парня.
Шлюха испуганно отшатнулся.
— Да не ссы, мы будем нежными! — Молот толкнул его под подбородок; гей пошатнулся, но не упал.
— Эй, что вы делаете? — вмешался было какой-то дедок тоже голубоватой наружности, очевидно — сутенёр, но сразу же огрёб от одного из скинхедов кулаком в висок. Малолетний педик был готов разрыдаться, но кулак Серёжи успокоил его. Пидаров он, пожалуй, ненавидел больше всего.
 Пидарасы спешили скрыться. Драться они умели только во времена Спарты, а сейчас готовы были зассать при первом же шорохе. Но бравые нацболы и скинхеды нагоняли их сокрушительными ****юлями. На них, как на наименее защищённых слоях населения, можно было отлично оторваться, потому что милиция не станет расследовать избиение пидарасов.
 Их били нещадно тяжёлыми ботинками прямо по накрашенным лицам, цепями по начищенным зубам, чтобы слышать этот душещипательный треск. Псих, озверев вконец, воткнул одному из голубых в анус бутылку с горящим «коктейлем Молотова». Тот корчился и стонал от боли, пламя разрывало прямую кишку изнутри. Потом последовал взрыв, и белая рыхлая жопа покрылась осколками и бурлящей от огня кровью. Душераздирающая картина напоминала пытки святой инквизиции или очередной круг Ада.
Ловким росчерком ножа Дима отсёк яйца пидару, который попытался скрыться с места казни. Теперь ему обеспечена только предсмертная менструация. Захлёбываясь кровью и рвотой, он корчился на грязной брусчатке под ногами скинхедов. Белые шнурки стали красными от крови.
 Следующему пидару не повезло ещё и потому, что он родился евреем: в концлагере ему пришлось бы носить сразу две нашивки — со звёздочкой и с треугольничком. Но, к сожалению, концлагеря давно прикрыли за негуманность, заменив всё просто смертной казнью. Василий, посмеиваясь, наблюдал, как скинхеды вырезают жиду на лбу разнокалиберные свастики и звёзды Давида.
 Нацболы тоже не скучали, проделывая странные девиации с анусом полумёртвого пидара и бейсбольной битой.
— А это не считается педерастией? — спросил Молот ненароком, продолжая запихивать биту всё глубже в недра гейской жопы. Бита была хорошая; жаль, что её потом придётся выкинуть, так как она чересчур осквернилась.
— Ну, только если у тебя не встал, — сказал Псих. — Только если у тебя не встал.
 Где-то вдалеке раздался звук милицейской сирены, как сигнал к бегству. Вечно они спешат обломать этот ад и праздник арматурной содомии... Напоследок бросив взгляд на площадь, покрытую телами мёртвых и не очень пидарасов, кровью и осколками, наша боевая компания поспешила скрыться.


Эпилог

Последним поездом нацболы и скинхеды поехали в Ховрино, чтобы празднично забухать в знаменитой заброшке. Тебе нечего бояться в ночи, если ты и так самое страшное зло этих развалин. Сатанисты, хачики, бомжи, собаки и школьники — ничто по сравнению с настоящими борцами с системой. Возле станции их уже поджидала Протеза, которая тащила с собой несколько бутылок водки и варёную колбасу. Также на такси подъехала Изольда, захватив с собой вискаря с очередного корпоратива. Её ничуть не пугал тот факт, что придётся идти в заброшку. Бурная молодость научила её не бояться ничего.
От станции до здания заброшенной больницы на Клинской улице было рукой подать. Никакой охраны в те годы не выставлялось — сталкинг не успел стать трендом. Местные собаки, предусмотрительно храня молчание, держались от подозрительной компании на безопасном расстоянии. Собственно, это был момент, когда все труды, связанные с достойным почтением памяти двух великих людей, остались позади, и можно было наконец просто расслабиться среди своих. В ход пошёл алкоголь, а кто-то даже раскурил косяк. Кондрат смотрел на всё это с нескрываемым неудовольствием, но терпел. В глубине души он понимал, что столь разные по своим привычкам, по внешности и по убеждениям люди смогут изменить этот мир лишь в единстве.