Открыли гравитационные волны, говорит один подкачанный мужик другому, надевая пальто, — слышал? Открыли волны, говорит один студент другому студенту, быстро затягиваясь дешевым табачищем с холодным воздухом и как бы в рамках этого же движения втягивая мерзнущую голову в плечи. Гравитационные, объясняет высокий парень в хорошо сидящем черном пальто стройной девушке в серой шубке и почти весенних ботильонах. Ага, говорит она, я знаю. Это те самые, продолжает она, на которых мы общались с тобой, когда еще не были знакомы? Те самые, стучит дырявое большое сердце под другим пальто — тоже хорошо сидящим и приятно пахнущим, но далеким и непостоянным, — это их предсказал еще Эйнштейн в 1915 году. Эйнштейн, поднимает палец бабка с тележкой, расталкивая студентов на входе в метро. В 1915-м, скрипит и грохочет несмазанный эскалатор, везя на тренировку двух заместителей директоров.
«Леди и джентльмены, мы открыли гравитационные волны!» — звучит взволнованный голос в тесном конференц-зале, где одновременно присутствует столько светил мировой науки, что сам докладчик как бы немного искривляется и в таком виде попадает на стоп-кадр «Би-Би-Си». «Мы сделали это!» — говорит он, и зал взрывается аполдисментами — искренними, бурными и продолжительными, потому что этого момента научное сообщество ждало почти век — весь нескончаемый двадцатый, на протяжении которого свергали, чистили, рубили, кромсали, окончательно решали, закапывали, удушали, вели в танце, вывозили за границу, рождались, проигрывали, побеждали любой ценой, покупали оптом, строили высотно, жили ярко, ездили отчаянно, и вот—
Группа ученых, неотрывно и тревожно следивших за большим черным миром, выжидавших, когда он выдаст себя почти неощутимым колебанием наших палестин — вернее, если говорить научно, то двух установленных в перпендикулярных вакуумных камерах зеркальных пластин — так вот, эта группа, с облегчением вздохнув и оторвав от мониторов воспаленные глаза, наконец подняла над головой неопровержимое экспериментальное доказательство: слушайте!
Миллиард лет назад, когда ваши предки еще не свалили, когда им, собственно, неоткуда было свалить, когда, по сути, они даже еще не стали многоклеточными, и единственной их заботой было делиться, делиться, делиться — когда прозрачный большой палец крутил грубо размеченную на эпохи ленту, в которой не было ни лос-анджелесского солнца, ни московской метели, а некто разумный фоткался ню на пляже еще не красной четвертой планеты — вот в это самое привольное время в одной далекой-далекой галактике случилось страшное: две массивные черные дыры проглотили друг друга и начали сливаться.
«Леди и джентльмены, мы открыли гравитационные волны!» — сложилась в тот момент уже ставшая знаменитой фраза. «Мы сделали это!» — зародился шум аплодисментов в великой пустоте на фоне межзвездного газа. «Ты слышал?» — возвысился над радиопомехами голос входящего в сушку качка. «Те самые», — завелось и начало колотиться сердце вечно влюбленного московского дурачка. В этом месте сигнал достиг пика и резко оборвался, оставив после себя только неинформативную эфирную шелуху. Зашуршали грязные страницы вечерних газет, разбросанных по ступенькам подземного перехода. Загудел набитый до отказа поезд. Забарабанил по карнизу февральский дождь. Завибрировала барабанная перепонка. Жахнуло и затихло в мокро-кирпичной глубине слабо светящегося звездного микрорайона.
Я встал с кровати и подошел к окну. Открыл форточку, приподнялся на цыпочках и потянул носом свежий, почти весенний воздух. Начавшийся рассвет с его неподвижными облаками лежал прозрачной наледью между мной и черной вселенной. Тьма изобиловала торчащими антеннами и направленными друг на друга программами бесчисленных NASA. Не прошло и миллиарда лет, и вот — случилось — гравитационные волны открыли нас.