Скворцов уже второй месяц работал на площадке, но хороших отношений с Николаем у него не сложилось.
Николай Геннадьевич Бирюков родился и жил до тридцати шести лет в Красноярске. После смерти матери - единственного родственного человека, в тридцати двух летнем возрасте женился на разведенной женщине с ребенком. Семейная жизнь не задалась, и уже после шести месяцев совместного проживания он вынужден был покинуть семью. По душевной простоте своей, оставив в дар расчетливой женщине однокомнатную квартиру. Жил в общежитиях, на съемных квартирах, работал на разных работах. Затем перешел работать в геологоразведку. Частые переезды, длительные командировки, жизнь в общежитиях устраивала его. Романтичной жизнь его не была, но и обременительной то же. Последние два года он уже работал с постоянными выговорами за пьянку и прогулы. В начале восемьдесят восьмого года из очередной командировки он не вернулся в Красноярский край, остался в Парфеньеве, у приятеля, погружаясь вместе с ним в топкое болото пьянства. По счастливой случайности его взяли в геологоразведку, которая находилась под Костромой в поселке Фанерник, но и там Николай не задержался: осилив лишь одну недолгую командировку. Попав сюда работать оператором свиноводства, так величал его капитан Астахов. Сам Николай называл себя свинарем. Оператор для него был что-то вроде для студента профессор или для солдата офицер или даже генерал. Полгода Николай Геннадьевич вообще не выпивал: поправился, даже помолодел на несколько лет.
Потом познакомился в деревне с Нюркой Кривулиной вдовой, имевшей взрослую дочь. Часто во время большого перерыва между кормлением свиней прибегал, помогал ей по хозяйству. Хотя хозяйство -то у Нюрки одна коза да поросенок, которого он корытником принес ей с площадки, полученного как компенсацию за работу. Денег он с нее за свою работу не брал, но она никогда его не отпускала голодным за это. Дружба их устраивала обоих. Однажды Бирюков, ремонтируя баню после обеда почувствовал себя не важно: его зазнобило, разболелась голова. Он попросил у Нюрки горячего чая.
-Тебе никак разжигает? – глядя на Бирюкова, спросила Нюрка.
-Не заболел ли часом? – приложив ладонь ко лбу, спросила вдова.
-Знобит что-то, - ежась, признался Николай.
-Да тогда заканчивай на сегодня, - посоветовала Кривулина, сама пошла в дом. – Пойду, чайник поставлю. Баня никуда не денется. Не сегодня же мыться - то. Потом доделаешь, а нет, так мужиков Сырневских попрошу, все равно нигде не работают. Анна Николаевна ушла в дом. Николай чувствовал, как дрожь забирает все тело, в ногах появляется слабость.
В доме на кухне он присел на кушетку.
Сняв с газовой плиты чайник, Нюрка подошла к нему, приложила ладонь ко лбу, затем приложилась губами. Бирюков почувствовал прикосновение губ, застеснялся, ему показалось, что она нарочно задержала это прикосновение.
-Глянь, горишь весь. Час я градусник принесу, а ты давай раздевайся, приляг тут на кушетке. И стала помогать расстегивать пуговицы на костюме.
-Да что я маленький – сам не разденусь, – застеснявшись, проговорил Бирюков.
-Час чайку попью и идти надо: там поросята не кормлены, - синие глаза потускнели, не смотря на то, что лицо было красным, его знобило.
-Да куда ты пойдешь? Вон сил совсем нету. Не умрут твои поросята. Я вон сейчас вниз сбегаю мужиков попрошу, добегут, предупредят твое начальство, что заболел. Внизу располагался овощесушильный завод, как страна перешла в рынок тут же он и закрылся. Консервы, которые вырабатывали на заводе, были убыточными, завод получал дотации от государства. И тут его вместе с ликероводочными и другими прибыльными предприятиями отпустили в рынок, он в первый же день перестал работать. Как он мог конкурировать с ликероводочным заводом, когда литр спирта стоил семь копеек, а они продавали бутылку водки по пять рублей двенадцать копеек. Копеечные затраты на изготовление одной бутылки и колоссальная прибыль. А банка клюквы протертой с сахаром стоила девяносто копеек, а затрачивали на нее один рубль двадцать восемь копеек.
С каждой минутой силы покидали Николая, чувствовалась слабость во всем теле, заболело горло, в ушах появился какой-то звон. Кривулина принесла градусник, стряхнула два раза столбик ртути на нем, передала его Бирюкову.
- Костюм - то давай повешу, а ты приляжь, приляжь, – ухаживая, как за ребенком лебезила перед ним Кривулина.
-Да нет: некогда, - задерживая в руках костюм, проговорил Бирюков:
- Давай чайку попью да побегу. Пройдет, - успокаивал себя и Анну Николай.
-Да сейчас я к соседке схожу: у нее малина сухая должна быть. С малиной то хорошо пропотеешь, как следует и как рукой снимет, - скороговоркой говорила Анна.
-Не надо, зачем не беспокойся. Пройдет; не впервой, в командировках раньше и не такое бывало, - присаживаясь на кушетку возле печки, успокаивал себя и хозяйку Николай. А самого и впрямь валило с ног, ноги ослабли, озноб сменялся жаром.
-Как это не беспокойся, - она подошла к нему, опять приложила ладонь к голове, - Неужели я тебя отпущу такого. Сейчас напьешься чаю, укрою байковым одеялом, – с лица ее не исчезала тревога. Коротко подстриженные волосы она красила в черный цвет, прикрывая краской проступающую седину. Муж умер, когда дочка уже заканчивала школу. Больной сердечник как раз после Рождества Христова пошел к дяди в Сырнево в соседнюю деревню там он как рассказали мужики опохмелялся иностранным роялем и двести метров не дошел до дома – сердце не выдержало, умер. Час, а может больше, пролежал на снегу. Нюрка заметила на дороге человека, сразу заподозрила неладное, но думала, запьянел до дома не сумел дойти. Побежала за соседями, чтобы привести домой мужа, подбежали, а он лежит холодный с неприкрытыми застекленевшими глазами. Соседям пришлось и Нюрку нести до дома.
-Все до поры до времени. Вон мой – то двести метров до дома не дошел, - вспомнила своего покойного мужа Кривулина, - Да тот хоть опился заграничным спиртом, а тут то же не ровен час. Сказала никуда не пущу, значит не пущу, – она приподнялась на печь по лесенке, прибитой к стене, достала серые валенки из овечьей шерсти, не переставая говорить: - Вон у нас Валентин был Царстве ему небесное. Здоровье как у быка было. А скрутило на раз: то же хорохорился – зачем, зачем, а когда свернуло, и в больницу пожелал, да уж поздно. Пролежал две недели и врачи домой выписали умирать. Неделю дома не пожил – умер. Да и врачи то сейчас. Она махнула рукой. Всем подарки подавай - доперестраивались - больше некуда. Снимай сапоги, - повысив голос, приказала Кривулина и сама опустилась на колени перед ним.
- Да что! – возразил Николай. - Я сам, - взяв у нее из рук валенок, стал надевать его на ногу. А самого уж пошатывало. Николай и сам уже согласен был остаться ночевать. Но все же боялся потерять работу. Ему нравилось жить и работать на площадке. Работать он любил, а тут над ним никаких надзирателей. Встал, сам себе приготовил, покушал, пошел, накормил поросят, почистил. Сытые и ухоженные свиньи дружелюбно похрюкивали, и он радовался, разговаривал с ними. Были тут и его любимчики, они, так же как и он относились к нему с любовью и лаской. И все что он делал, ему было в радость. Душа успокаивалась, очищалась, встречая ранние рассветы, наслаждаясь тишиной безмолвного леса. И наоборот трепетала, когда лес, встревоженный, сильным ветром шумел, и слышалось в этом шуме то плач ребенка, то завывание волка и еще много чего непонятного, терзающего душу. Становилось грустно и тревожно на душе, вспоминал умершую мать, несложившуюся семейную жизнь, скитание по чужим углам. Снова и снова хотелось хоть на короткое время вернуться в детство, в юность, увидеть мать, поделится с ней о своей непростой, хотя уж и не такой безрадостной жизни.
- Ань давай галоши. Я побегу пока Федорович не уехал, предупредить надо. Может, вместе управимся. Николай Геннадьевич боялся потерять работу. Здесь на площадке он почувствовал себя человеком. Да к тому же повстречал Кривулину. Она ему очень нравилась, хотелось ей сделать много приятного, хотелось, чтобы она глубже поняла его. «Ведь я совсем не бомж, как обо мне думают многие. Да и чем бомж хуже другого человека? Только он ,попадая в грязное болото думает: » Это временно, я в любой раз вылезу из него. Временно становится постоянным и в нем комфортно, все пока устраивает. И постепенно он, опускаются на самое дно этого болота и уже тогда ему самому никак не вылезти из него. Сначала было просто, в любой момент я вылезу, окунусь в чистую воду и буду совсем чист как слеза, как роса на зеленом листочке». В отношениях Николая и Анны Кривулиной было что - то общее, их родственные души. Она не как другие не считала его бомжем, а просто она чувствовала своим женским, одиноким чутьем, что он такой же, как и она. Ему, как и ей нужна забота, ласка, в его душе столько доброты, тепла, что хватит на многих и многих.
-Полежи маленько я сейчас за малиной, а потом сама на площадку добегу или пошлю из мальчишек кого,- уже в закрывавшуюся дверь говорила Кривулина.
Бирюков обжигаясь маленькими глотками, допивал торопливо чай, чувствуя ухудшение.
Не помнил, как он забылся, всю ночь бредил, не видел и не знал, что Нюрка не спала всю ночь не отходила от его постели, прикладывала компресс ко лбу, обтирала грудь уксусной эссенцией, разбавленной водой. Бирюков проваливался в черную бездну, то вдруг оказывался в белой заснеженной тундре и на него накатывались огромные снежные комья один больше другого. Вот огромный ком подкатывается к нему, он оказывается под ним, становиться трудно, дышать и вдруг он снова падает в бездну. Летит и не может коснуться земли, а ком летит за ним нагоняя его.
-А-а-а! – кричит он, но его никто не слышит, никто не может помочь, он один. - Тише. Тише,- шепчет Кривулина, прикладывая к голове и груди уксусный компресс.
- Ма- ма - а , мама-а только она одна может ему помочь. Как в детстве, когда видел страшные сны, он искал ее руки. Что - то холодное застыло на голове, скользнуло вниз на вспотевшую грудь. Весь мокрый от пота он прижимает к груди материнские руки и так делается легко и безбоязненно. Николай открывает глаза: знакомый пенал, стол, прислоняется к теплой стене печи.
-Ну как полегчало? – спрашивает Нюрка ,обмакивая марлевую повязку в раствор, - Давай таблетку от температуры выпей еще одну. Она помогает Николаю приподняться с кушетки, подкладывает под спину подушку.
- Да что я маленький что ли? – хочет улыбнуться Николай, но вместо улыбки скорбная гримаса.
Впервые Кривулина о нем проявила такую заботу. И раньше она с нежностью относилась к нему особенно после того, как он поведал ей свою автобиографию. В эту ночь она много передумала о своей судьбе, Николай стал ей намного ближе. В эту ночь она заботилась о нем, как о самом родном и близком человеке. Просидев с больным всю ночь, заботясь о нем, она не чувствовала никакой усталости.
Ранним утром, проснувшись, Бирюков почувствовал облегчение. Хозяйка не спала, сидя за столом на кухне, вязала шерстяные носки.
-Как самочувствие? – оставив вязание, улыбнувшись, спросила Кривулина. Хотя душевные силы не иссякли. Она выглядела уставшей, бессонная, беспокойная ночь сказалось на ее внешности. Веки припухли, морщинки под глазами стали заметней, да и все лицо стало бледным.
-Да неудобно, что люди - то скажут? – поднимаясь, сбрасывая с себя овчинный полушубок, который лежал поверх байкового одеяла с хрипотцой проговорил Николай.
-Аль испугался? – усмехнувшись на него, спросила Кривулина. - Людей бояться? – она повернулась к нему, - Смотря каких? Хорошие поймут, а плохих не надо бояться. Они сами себя бояться, - стала рассуждать хозяйка. - Всю жизнь остерегаемся: не так сказали, не так посмотрели. А как надо? А они не бояться, они всегда все правильно делают? Нет дорогой, надо только перед своей совестью ответ держать. Так что, если полегчало, вставай, сейчас позавтракаем и опять на боковую. За начальство не беспокойся, я сама вчера ходила на площадку. Мы вместе с твоим Федоровичем управлялись. Он сегодня солдат привезет, так что выздоравливай, - снова повторила Кривулина и улыбнулась, - Считай, ты у меня прописался, пусть и люди об этом говорят, понял? Она подошла к нему, села рядом. Он уже сидел на кушетке. – Ну что глаза опустил? Согласен? - Она засмеялась в голос, поглядела на него пристально, с любовью. – Не бойся, я не кусаюсь. Она улыбнулась странной, бессознательной улыбкой, придвинулась к нему вплотную, - Ну что молчишь? – не отступала Кривулина, допрашивала его как маленького провинившегося ребенка. Он молчал. Ему трудно было ответить на ее вопрос, потому, что он и сам не знал верить ли ее словам. Он давно бы согласен перейти к ней жить и быть работником, мужем кем она пожелает. Он чувствовал, что у нее родственная ему душа.
-Ну-к, нагнись, - она правой рукой притянула его голову к себе и поцеловала в лоб. – Все равно еще жар, - заметила Нюрка, - Ну давай поднимайся, потихоньку. Сейчас валенки принесу. Она, как и вчера, вечером по лесенке полезла на печку, - Вот надевай теплые пока, - проговорила хозяйка, поставив перед ним валенки.
И, казалось, уже никто и ничто его не втянет в грязное болото пьянства. Были дни, когда Кривулина наливала ему с «устатку» хорошего вина или водки сама могла посидеть с ним за столом и поддержать ему компанию. И в хорошем возвышенном настроении он приходил на площадку и работал воодушевленно и с озорством, не помышляя еще выпить спиртного.
В конце лета, на шашлыках военные угостили Николая водкой. Он сидел со всеми на разостланном брезенте, и не замечая, как опорожнял стопку за стопкой. Веселая компания, анекдоты, песни. Опять его ввели в кураж. После того как все разъехались, ему показалось выпитого мало. Бирюков не мог сдержаться. И уже не контролируя себя, ночью ушел в деревню за спиртным. К Кривулиной он все же постеснялся идти, а пошел в соседнюю деревню. Там праздновали день деревни . Раньше их называли престольными праздниками. В разных деревнях престольные праздники были разными. В одних деревнях престольным праздником считался праздник иконы Смоленской Божьей матери – одна из главнейших святынь русской земли. Праздновали его десятого августа. В других деревнях престольным праздником считали Великий христианский праздник - Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Этот праздник называют еще Яблочным Спасом. Праздник приходился на девятнадцатое августа. Вот именно на этот праздник Николай и ушел в деревню. Спиртного в деревне и так было избыток, через дом существовали так называемые "ямы», где можно купить паленую водку в любое время дня и ночи, не говоря уже о праздниках. Праздник для Николая оказался затяжным.
Федорович на второй день уже пожалел, что угостил своего работника. Пришлось в дивизии просить солдат. На пятый день, после пикника, прапорщику пришлось привозить его из деревни на площадку и как больного "выгуливать" под наблюдением. По просьбе Кривулиной и за жалости к одинокому Бирюкову, Евгений Федорович оставил его работать на площадке, но предупредил, чтобы такого больше не повторялось. Да и душой прикипел Евгений Федорович к своему работнику, он для него стал за эти полгода родным человеком. Безотказный не только в работе, но и во всем: чего не попроси всегда исполнит. Да и за работу не требовал наличными был рад тому, что положат, как говориться одет, обут и слава богу больше Николаю ничего и не требовалось. Правда хотя Николай и дал честное слово Федоровичу, что больше в рот не возьмет, но все же слово не сдержал. Кое как трясущими руками он накормил вечером поросят, а когда Федорович уехал, он решил идти к Нюрке. Его трясло, внутри болело, во рту все ссохлось. Та, конечно, сначала прочитала расширенную лекцию о вреде алкоголя и о его последствиях, но все же »поправила». И налила четверку с собой, строго настрого предупредив:
-Смотри, по глоточку. И чтоб до приезда начальника все было переделано, - и с напускной важностью предупредила: - Иначе и знать тебя не хочу.
Утром Бирюков проснулся рано. Чувствовал себя неважно, но намного лучше, не так, как вчера вечером, перед тем как идти к Нюрке. Решил не дотрагиваться до остатка вчерашней четверки и вообще помучиться и «завязать» с этого дня. Николай попил горячего чая и решил идти кормить свиней, но они никогда так рано не кормили поросят. Он взял одну из книг из ящика, находившегося под кроватью, и лег на кровать. Книгу, которую он держал в руках, была им уже прочитана Ф. М. Достоевский Братья Карамазовы 3-я и 4-я части романа. Николай полистал ее и положил под подушку. Хотелось заснуть хоть на несколько минут, но сон не шел. В ушах играла музыка, в голову лезли разные мысли. Полежав минут пятнадцать двадцать, Николай все решил выпить остаток водки. После выпитой водки, ему стало легче, потянуло на сон и он заснул. Сон был не долгим. Проснулся он в то самое время, когда всегда начинал кормить свиней. Он накормил свиней, почистил хлева, даже прибрался в комнате и пошел в лес, оставив на столе записку Федоровичу. «С делами управился, ушел за опятами». Когда он пил в деревне, деревенские после праздника носили осенних опят корзинами. »Слой пошел» - говорили они.
Опята росли на полусгнивших березах и на догнивающих деревьях на земле, на полусгнивших пнях. С одного пня можно было собрать ведро не очень крупных опят. На одних деревьях они росли маленькими и большими кучками, а на других желтой цепочкой тянулись почти до самой вершины, хотели добраться до солнышка. Встречались и переросшие грибы, покрытые белой пудрой, снизу почерневшие на жесткой ножке. Таких грибов Николай не брал, хотя шляпы были пригодны. Ему достаточно было двух трех берез, на которых росли грибы, и корзина была полная, но он не собирал, а ходил просто так по лесу, «выгуливался». «Столько грибов» - удивлялся Николай. Через три четыре дня, может через неделю, они почернеют, потеряют свой привлекательный вид, станут не пригодны. Разноцветные сыроежки маленькими и большими семьями росли повсюду. Встречались и белые грибы, но все почти старые непригодные. Николай стал собирать сыроежки, брал только маленькие, которых называл кубариками. У Федоровича жена Наталья Васильевна больше всех любила эти грибы.( По рассказу самого Федоровича). Она очищала с них кожицу, отваривала и засаливала по своему одной ей известному рецепту. Прапорщик угощал как-то Николая такими грибами. Действительно это был деликатес. Вот Николай и решил собрать ей сыроежек, вместо опят. Он пожалел, что не прихватил с собой еще каких нибудь пакетов. » Надо бы и Нюрке набрать», - подумал Николай, набрав полную корзину сыроежек. «Сейчас, если Федорович не приехал еще раз сбегаю», - опять вспомнив про Кривулину подумал Бирюков. Лес со всех сторон окружал площадку. Бирюков отошел от площадки совсем не далеко за километр не более со стороны взорванной ракеты. Там где находилась ракета, осталась большая воронка. Метров в десяти от воронки валялись бетонные полукруглые кольца с вмонтированными в него толстостенного железного листа. Осколок такого же бетона весом около трех тонн, которого откинуло взрывной волной, находился на кромке леса. Крышка от шахты валялась совсем рядом с воронкой.
Во второй раз Николай кроме корзины взял с собой большой целлофановый пакет. С пней срезал ножом правой рукой в левую ладонь. А с деревьев собирал грибы по другому. Подставлял под полусгнившую березу корзину, ножом срезал грибы, которые росли по стволу и опята желтой струйкой текли в нее. Нюрка была очень рада грибам.
- Вот ведь какой ты хозяйственный, - похвалила она Бирюкова. - Вот сейчас пожарим, а остальные я замариную. Много грибов - то? – принимая у него корзину, спросила Кривулина. Она знала, что пошел слой осенних опят, мальчишки из Сырнева уж предлагали ей принести грибов за бутылку. Тридцатилетних парней она называла мальчишками. Так уж повелось в этой деревне, да и у себя их называли мальчишками. Они до сей поры не были женатыми. Один Генашка Комаров был женат, да через полгода развелся. Алиментов с него молодая жена не требовала, но он чем мог помогал ей.
Через полчаса Нюрка позвала его отведать жареных опят.
-Налить стопочку, - предложила хозяйка, присаживаясь к столу напротив Николая. - По лесу - то прогулялся, наверно, получше стало, - глядя на него пытливым взглядом проговорила Кривулина, - Похмелье это та же пьянка, - не переставала рассуждать Кривулина подала Николаю ложку, сама уселась напротив. Николаю не хотелось ни грибов, ни стопки. Он вдруг почувствовал усталость, голова хоть и была светлой, но внутри было что – то некомфортно, хотелось отдохнуть.
Хозяйка встала из –за стола, достала из кухонного стола небольшой графин подкрашенного вина.
- Ты как хочешь, а я немного выпью, - налила себе в стопку.
-Ну и мне налей, - попросил Николай. Кривулина поставила на стол вторую стопку.
- Это я на клюкве настояла, - мальчишки перед праздником принесли, хоть однобокая она еще, - заговорила она о ягоде, но я повыбирала красной, остальная дойдет.
- Дойдет то, дойдет, но все равно не такая будет. Когда она вызреет, во рту так лопнет, что обдаст все таким соком, что скулы сводит, - поведал Николай.
- Ну, давай, - чокнувшись с Николаем, Нюрка выпила, стала закусывать грибами.
-Раньше - то помоложе когда была мы все на Шолоховское болото ходили, - прожевав начала рассказывать хозяйка, - Другой год красным ковром клюква- то стелилась, а на кочках – то и мха не видать все красным красно. А до прежь нам бабушка рассказывала, когда еще болота не орошали, так этой клюквы не мерено было.
-Всего было и грибов и ягод. Ведь и скот в лесу пасли, - поддержал разговор Бирюков. – Поля - то все были засеяны, не то, что ныне. За разговором они не заметили как опорожнили сковородку грибов.
- Вот в охотку - то как, - указывая на пустую сковородку, проговорила Кривулина, - Может еще пожарить?
-Нет. Я больше не хочу, - отказался Николай, - Пойду, а то может Федорович приедет. Да уж второй час сегодня его не будет, - утверждая, проговорил Николай, - А назавтра он говорил, что куда - то поедут с женой. Пойду управляться. А самому хотелось поскорей пойти и полежать. Он, конечно, мог и у Нюрки отдохнуть. Но хотелось побыть одному.
-На завтра - то грибов набрать? – уходя, спросил Нюрку Николай.
-Да нет, не надо. Завтра мальчишки придут. Дров я их попросила попилить. Хочешь и ты приходи. Поможешь,- убирая со стола, попросила Кривулина.
- Ладно, - пообещал Николай и закрыл за собой дверь.
Николай Бирюков, накормил поросят, вычистил хлева и поспешил в деревню. Мальчишки уже пришли, заправляли бензопилу. Кривулиной неделю назад привезли за пол цены по какой-то соц. программе (указать). шести метровые бревна. Фискар – Урал был загружен полностью, кубов одиннадцать была осина с подгнившей сердцевиной, и кубов шесть - семь толстая береза и вся она пилилась от комля. Пока мальчишки Жданов Алексей с Андреем Смирновым пилили, Бирюков расколол пару чурбанов-комлей, потратив на них столько энергии, которой бы хватило, чтобы расколоть куб нормальных дров.
-Ты пока осину коли, - предложил ему Жданов, отбрасывая отрезанную от дерева чурку в кучу, - Мы потом клин принесем – клином комли расколем, а так их бесполезно – сто потов прольешь.
Нюрка перетаскивала колотые дрова в дровяник и присев на толстый чурбан предложила мужикам молодого квасу.
-Мужики вам кваску не принести? Молоденький он у меня только - только подошел.
-Весь в тебя, да? – заглушив бензопилу «Дружба», усмехаясь, заметил ей Смирнов.
-Посмейся,- не скрывая улыбки, поправляя платок на голове, проговорила Кривулина, - Вот посмотрим, доживешь до моих-то годков.
-А зачем смеяться? Ты ж не на пенсии еще – значит молодая. Кривулиной до пенсии оставалось еще больше пяти лет, оставшись безработной, как и все остальные жители села, после перестройки она встала на биржу занятности, про которую население страны услышала впервые.
-Ты б нам чего покрепче б принесла, - предложил Жданов, присаживаясь на дровах.
-Не успел еще к работе приступить, а уж выпить просишь, - бросив в него веточку, поговорила Кривулина.
-Ага, не успели приступить. Глянь, сколько наворочали, - кивнув на кучу чурбанов, возразил ей Жданов.
- Да где ты только таких дров достала? – вступил в разговор Смирнов, вытирая капельки пота на лбу, - У нас вокруге такого леса днем с огнем не найдешь. Это явно тебе из - за границы привезли, - улыбаясь лукавой улыбкой, закуривая сигарету, проговорил Андрей.
-Дареному коню в зубы не смотрят, - перехватила его Кривулина.
-Конечно, и такие сгорят, - не унимался Смирнов, - Но могли бы и получше. Такие вон сейчас предприниматели вообще из делянок не вывозят. Хвою вывезут, а остальное догнивать оставляют. Раньше батя колхозную делянку пилил, так почти под метелочку делянку сдавали, а сейчас…
- А сейчас, на лапу дадут, кому надо и порядок, - досказала за него Нюрка. – Хоть такие привезли и то сельсовету спасибо, - закончила на этом разговор Кривулина. – Ну, что принести квасу, - вставая с чурбана спросила ребятишек Нюрка и не дожидаясь ответа направилась в дом.
Передохнув, попив кваса, мужики снова принялись за работу. Бирюков выбирал осиновые чурбаки от вершинок и дело у него спорилось. После трех - четырех ударов колуном, чурка разлеталась пополам, а половинки он уже кромсал с одного - двух ударов, толстые чурбаки осины он по советам парней не стал колоть по середине, разделяя их на две половины, а откалывал с боков и это ему удавалось с одного удара.
После того как уже было перепилено одна треть деревьев у Смирнова перестала заводиться бензопила. Он снял карбюратор, почистил , продул жиклеры, но пила по - прежнему молчала.
- Свечку замени, - советовал ему Жданов.
-Причем тут свечка, - раздраженно возражал ему Смирнов. - Искра - то вон какая - слона убьет, а ты мне по свечку заладил.
-Дело было не в бобине: разгильдяй сидел в кабине, - засмеявшись в голос, заметил Смирнову Жданов. Тот не обиделся. Улыбнулся ему в ответ и мечтательно проговорил: - Сейчас бы Штилевскую пилу или Хускварну –махом бы распилили. А с этой в лес пойдешь - запчастей сумку надо нести с собой. Сердито проговорил Андрей, пнул бензопилу ногой и сел на чурбан. - Нихрена наши не умеют делать - кроме ракет, - доставая пачку сигарет, проговорил Смирнов. - Вовка Лысый купил сучкорезку Штилевскую, - начал рассказывать про своего соседа Андрей, - она у него как игрушка, а пилит, только успевай. Нам бы сейчас Штиль.
-Ладно, размечтался. Помечтай, помечтай – мечтать не вредно: вредно не мечтать, - заметил ему Жданов и принялся выкручивать свечу. Еще немного «поколдовав» над пилой они все же завели «Дружбу» и уже пилили, не прерываясь до тех пор, пока в бачке не закончился бензин.
-Отдохните, мужики, - просила их Кривулина. - Не горит ведь.
-Во, пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву, - вытирая пот с лица смеялся Смирнов.
-Мужики, вы как хотите, но расчет я с вами произведу после того как все дрова перепилите. А то потом я вас с собаками не найду, - негромко заявила работникам Кривулина.
- О-о! Нет, - закричали в один голос Жданов и Смирнов. - Что ты нас не знаешь. Мы завтра придем, вон Николаю клин принесем и допилим, - указав на Николая рукой, проговорил Смирнов.
- Нам счас деньги нужны, - поддерживая своего товарища, проговорил Жданов. – И не только нужны, а во как нужны, - проведя правой рукой по тонкой, как у гуся шее хрипловато как-то проговорил Жданов.
-Деньги всем нужны, - улыбнулась Кривулина.
- Стулья в обед, деньги утром, стулья вечером деньги в обед, - не унимался Смирнов. Поближе подошел к хозяйке и, улыбнувшись, ей тонкой улыбкой проговорил: - Сейчас принесем клей, и все чурбаны на место поклеим.
-Ведь вам дай сейчас денег и все неделю вас с собаками не найдешь, - подтолкнув в плечо Смирнова, улыбнувшись доброй улыбкой произнесла Кривулина. - Мне не жалко мужики, вы сегодня хорошо поработали, - серьезно говорила Кривулина, - да только ведь на пропой просите.
- Какой там, на пропой, - перебил ее Смирнов, - С долгами надо рассчитываться. Праздники кончились. Какой там, на пропой? - глубоко вздохнув, опять повторил Смирнов. – Ты ж вот не веришь нам, что мы тебе остальные дрова завтра перепилим, а другие то же перестанут верить. Нет, долги надо отдавать. У нас в деревне Анастасия Павловна так про долги говорит: «На том свете все долги зачтутся. За них там спросят вдвойне». А где я там возьму? Там дров наверно нет, да и пилу с собой не прихватишь, - засмеялся Смирнов.
Анна улыбнулась, покачала головой.
-Неужели ты Андрюха исправляться стал? Да и слишком рано ты заговорил о таких вещах. Я думала ты живешь по принципу: в долг берешь чужие и не надолго, а отдавать нужно свои и навсегда, - все засмеялись, Кривулина расхохоталась вслух, глаза повеселели, улыбка не сходила с ее лица.
- А то посмотрите, у него праздники кончились. Да кому скажи, не поверят. У вас как деньги в кармане, так и праздник.
Деревенские, особенно старшее поколение почитали и праздновали религиозные праздники. А молодежь праздновала все праздники подряд.
-Ты про что намекаешь? – улыбаясь, спросил Анну Смирнов, - На анекдот про Папу римского и нашего Брежнева у кого праздников больше, да? Он подсел поближе к Кривулиной и хотел рассказать анекдот. Кривулина опередила его:
-Это про щелчки-то? Знаем, - и повременив спросила: - Это как Брежнев Папу запинал авансом, получкой и тринадцатой, да? - опять спросила Кривулина. И докончила: - Знаем, знаем праздновать, не работать.
(продолжение следует)