Вспомнилось, вдруг, не знаю к чему, как на третьем курсе истфака нам читали политэкономию. Преподаватели, как на подбор, все были чудаковатыми, что тогда почему-то раздражало. Самым запоминающимся оказался Михаил Парфирьевич Рачков. Этот вообще выглядел сказочным чудаком. К сожалению, тогда я был не готов оценить ни оригинальность мыслей этого человека, ни их революционной свежести. Прежде всего, его интересовал классовый состав аудитории, кто мы и откуда. Меня, как старосту, он даже просил составить списки.
- Может тогда надо еще указать, был ли студент, или его родственники в оккупации? – язвительно заметил я.
- Да, возможно, это тоже важно. – живо отозвался ученый, - Это значит, что человек на своей шкуре познал ужасы нацизма.
- Да, но, как известно, среди них было много и тех, кто сотрудничал с оккупантами.
- К сожалению, это так. И все же, я считаю, классовую принадлежность человека основополагающей, вот поднимите руки те, кто приехал учиться из деревни.
В общем, лекции превратились в спектакль, про Аркадия Райкина можно было забыть, правда, в отличии от народного артиста, преподаватель никогда не шутил, он был смертельно серьезен.
- Вы посмотрите, сейчас активно идет накопление частного капитала. Люди покупают личные автомобили, а ведь это прямой путь к реставрации капитализма! – восклицал он, пылая щеками.
- Да как же это? – разводили мы руки.
- Да, вот, так! Он ведь к этому автомобилю потом прицеп, а что такое прицеп? Прицеп это уже средство производства!
Шел 1985 год и можно было веселиться в полные легкие.
Рачков восхвалял тружеников труда и передовиков производства. Однажды на занятие он принес маленькую книжечку и таинственно улыбаясь спросил нас, знаем ли мы что это такое? Мы конечно даже не догадывались.
- Это шедевр! Это настоящий литературный памятник!
- Да, что же это, наконец! – восклицали мы с воодушевлением.
- Это воспоминания передовика производства, ткачихи-многостаночницы Валентины Николаевны Голубевой! Вы знаете, я зачитываюсь этой книгой, я просто влюблен в эту женщину!
Аудитория, разумеется, взрывается от восторга.
- И моя жена об этом знает! – перекрикивает гул педагог, - Вот, послушайте, что она пишет!
Пока преподаватель зачитывал избранные фрагменты из новоявленного памятника литературы, я принялся сочинять стихи, посвященные этому уникальному явлению в своей жизни. Строчки ложились сами собой:
Голубевой Валентине посвящается.
Проверкой на благонадежность
Он называет свой предмет.
Ломится в уши убежденность
И в душах оставляет след.
Ты как оракул изрекаешь,
Эротикой пропитан слог,
Какую женщину теряешь,
О если б развестись ты мог!
На партию одна надежда,
Она одна твой спор решит:
Марксизма вспомнит дух мятежный
И многоженство разрешит!
Стихи конечно посредственные, но замечательны тем, что первые буквы строчки складывались в название предмета, не доставала одно только буквы Я.
Так вот,
Я сейчас раскаиваюсь в тех жестких издевательствах, которыми мы подвергали этого страстного человека и талантливого ученого. Как впоследствии оказалось, - мне об этом по секрету рассказал его коллега Виктор Ильич Березовский, - его яркие идеи не находили понимания у партийных органов, его несколько раз еще по молодости вызывали на беседу в партком и даже органы государственной безопасности следили за прихотливо изменчивым руслом его мысли.
- Не дай вам бог, пережить когда-нибудь ужасы капиталистической эксплуатации! – под дружный хохот патетически восклицал Михаил Парфирьевич, возводя перст к небу.
Ирония состоит в том, что часто в жизни приходится вспоминать то, над чем когда-то смеялся громче всего.
И еще один урок я вынес с этих лекций: как бы над вами не смеялись, если вы действительно верите в то, что говорите, вас запомнят, слово в слово, хотите вы того, или нет