Верноподданный

         
Правитель одной восточной империи положил себе за правило думать о благе народа. При этом он рассуждал так: если небу было угодно сделать меня императором, то я обязан оправдать оказанное мне доверие.  Народ  во всем мире одинаков – неразумен, наивен, нуждается в  покровителе и мудром наставнике. Долг властителя - выполнить  своё предназначение.

Благие намерения одолевают многих. Некоторые, правда, находят силы бороться с ними, и порывы постепенно слабеют, а то и просто сходят на нет. Но наш император был человеком совсем иного рода. И уж если он что себе измыслит, то пока не исполнит, ни себе, ни другим покоя не даст – изведет до крайности, но не отступится.

Просыпается он как-то утром, точнее сказать, в полдень. И не успел еще встать с левой ноги, а настроение у него уже испортилось: чего-то не хватает, а вот, чего именно, понять не может. Дергает он голубой шелковый шнурок с кисточкой, и является к нему главный смотритель спальни.
  – Что-то у нас, братец, тут слишком тихо, – говорит император, – ни шума, ни шороха, ни голосов не слыхать. Вымерли все во дворце или как?
–  Нет, Ваше драгоценное императорское сиятельство, милостью божьей живы, сон Ваш оберегают, дышать не смеют.
– Хочу, – говорит император, – услышать человеческий голос, да не из тех, что мне до смерти надоели, а дальний, нездешний, из самой Европы.

Главный смотритель спальни включил граммофон. «Ночной зефир струит эфир... Шумит, бежит Гвадалквивир», – пропел трепетный   голос. Потом донеслись шипенье, треск, легкий скрежет, и пластинка остановилась.  Стало ясно, что никаких звуков от этого чуда техники больше не добьешься.
–  Ну вот, так всегда, – разочарованно протянул император, – все прервалось на самом интересном месте. И теперь я никогда не узнаю, что же там было дальше.
 
И тут он по-настоящему затосковал, потому что почувствовал, что именно этот загадочный Гвадалквивир волнует его больше всего на свете. Император дернул желтый шелковый шнурок с двумя кисточками на конце, и тут же явился первый министр. Чего изволите, говорит, Ваше несравненное сиятельство? Император задумался: чего бы ему соизволить?
 
–  Хочу знать, что там в мире происходит. Докладывай мне подробно и по порядку, как там дела, к примеру, в Гвадалквивире?
Министр ничего и слыхом не слыхивал, но признаться боязно, а ну как разгневается правитель. И он бодро так отвечает:
– Да без существенных перемен… Хотя день на день не приходится…
–  Нет, ты точнее говори, не темни. Я хочу знать обстановку.
–  Бывает иногда, что и повоюют друг с другом немного…
–  Это кто с кем?
–  А эти… гвадалы с квивирами, Ваше императорское величество.
–  Враждуют, говоришь? Это нехорошо… Надо их вразумить, помирить, наказать  виновных… И невиновных тоже, для острастки… Кого бы нам послать туда с миротворческой миссией?
–  Фельдмаршала  Го, может быть, – робко предложил первый министр.
–  Его я уже откомандировал на днях в Кит-Понг. Бунтуют там очень. Подати платить, видишь ли, не желают, совсем никакого уважения к власти! Да, но кого же послать? 
–  Может быть, министра внешних дел, – осмелился произнести первый министр.
–  Да, это как раз то, что нужно! Но я его вчера отправил в отставку  –  за несоответствие. Кто мог знать, что именно сегодня он срочно понадобится! А не вернуть ли нам его обратно? Нет, нельзя. А то неудобно получается: вчера снял, сегодня назначил… Разговоры пойдут всякие… Что же делать?
 
«О, великий и мудрый Конфуций, – обратился он шепотом к фигурке, стоявшей у изголовья, – научи меня, как поступить в трудный час!»  Он даже приложил ухо к неподвижным устам изваяния, дабы услышать ответ. Мраморный  Конфуций хранил молчание.
 
 Где-то рядом раздалось деликатное покашливание. Это напомнил о своем присутствии первый министр.
–  Я вот что думаю, Ваше светлейшество, – начал он, – а не послать ли в этот самый Гвадалквивир… меня. Я бы там все на месте разузнал и в точности вам доложил, кого надо – поддержал, кого надо – подавил, а  остальных – вразумил.
–  Вот теперь ты дело говоришь, – поддержал его император, – это самое верное решение нашей сложной и неотложной проблемы. Поезжай, голубчик, да не задерживайся особенно. Ты ведь знаешь, что я люблю быть в курсе всех событий. А Гвадалквивир меня как-то особенно тревожит.
–  Не извольте беспокоиться, – с готовностью отвечает тот, – лишней минуты не пробуду. Как только все устрою, так мигом и ворочусь.
–  Тогда поспеши, а то у меня на душе неспокойно: как они там без нас, не натворили бы чего.

Первый министр раскланялся и вышел. «Да, попал я в историю, – думал он, закрывая дверь в императорские покои, – узнать бы еще, как туда добираться. Далеко, поди, ехать… А то еще морем, не приведи бог… Качки я совершенно не выношу. Морская болезнь сразу разыграется». Он кликнул слугу и велел закладывать карету, а сам оделся по-дорожному, взял саквояж, бинокль, бутыль рисовой водки, фунт риса, из которого еще не успели изготовить водку, и сушеной макрели. Словом, было видно, что человек отправляется в дальний путь.

Доехав  до ближайшей почтовой станции, он отослал назад придворного кучера, сказав, что поедет дальше на перекладных. Как только дворцовая карета исчезла из виду, он сел на придорожный камень и задумался. Ехать дальше было совершенно бессмысленно, да и не хотелось ему отъезжать далеко от дома. Чего хорошего в дороге – жара, пыль, скрип колес, а кругом одно простонародье, словом перекинуться не с кем.

 Первый министр достал бинокль и оглядел окрестности. «На ближнем холме прелестное маленькое селение. Поживу-ка я там в какой-нибудь хижине пару дней, – подумал он, – а потом вернусь во дворец с докладом». Так и поступил. Хозяйка крайней хижины оказалась  веселой, заботливой и покладистой.

 Ах, как не хотелось бедному министру покидать этот уютный уголок! Но делать нечего – служба есть служба. И он отправился назад, правда, не через два дня, как намеревался вначале, а спустя неделю.  Всю дорогу министр предавался приятным воспоминаниям. Но вот показались дворцовые ворота. «Что же я скажу императору? – спохватился он вдруг. – Ах, будь что будет!»
Император встретил первого министра вопросом: «Ну как там наш Гвадалквивир?» И, видя его замешательство,  тут же сам стал делать различные предположения – одно невероятнее другого.

–  Не извольте сомневаться, Ваше дражайшее императорское величество. Я навел там абсолютный порядок: гвадалы получили автономию, а квивиры основали княжество – на манер Монако. Теперь они установили дипломатические отношения между собой и прекрасно общаются. Причем, заметьте, территориальную целостность Гвадалквивира удалось сохранить!
– Я рад, что не ошибся в тебе! – вскричал император, – ты самый верный из моих подданных. И я представлю тебя к ордену Серебряной звезды.
Тут он открыл нефритовую шкатулку и достал оттуда сверкающую вещицу с собственным изображением в профиль.
–  Вот, это высшая императорская награда, – торжественно проговорил он, вешая звезду на шею отличившегося верноподданного, – она  будет свидетельством  того, что ты принес большую пользу отечеству.
 
Первый министр смахнул слезу, низко поклонился и, выражая на ходу свою исключительную преданность императорскому трону, стал потихоньку продвигаться к двери. И только когда  закрыл ее с обратной стороны, он облегченно вздохнул.
В этот же день на большом дворцовом приеме император лично  и очень подробно рассказывал о дипломатической миссии первого министра и о тех блестящих преобразованиях, который тот учинил в этом захолустном и не в меру  развоевавшемся Гвадалквивире.
 
Все гости слушали с величайшим вниманием и хвалили мудрого императора, который так умело руководит делами внешней политики. А его императорское величество сияло, как медный самовар, и поглощало неимоверное количество устриц, присланных из  приморской провинции Кань-Мань.

Через неделю первый министр, он же кавалер ордена Серебряной звезды, явился к своему повелителю и сказал, что его все-таки беспокоит положение в далеком и мятежном Гвадалквивире и что его присутствие способствовало бы стабильности  тамошнего нравственного климата. Император, не задумываясь, отпустил его. Тот скоро собрался, взял с собой те же вещи, что и в прошлый раз, да еще прихватил большой кусок яркого шелка.
 
Подъезжая к знакомой хижине, первый министр заранее предвкушал радость встречи с  милой ее хозяйкой. И он не ошибся – селяночка с детской непосредственностью повисла у него на шее. И тут же заметила орден.
–  О, мой господин, – воскликнула она, – за что вы получили столь высокую награду?
–  За плодотворную деятельность в Гвадалквивире.
–  Гва-дал-кви-вир? – с трудом выговорила хозяйка. – Название-то какое мудреное, сразу и не скажешь. А где это?
–  А это здесь, душа моя, – сказал первый министр, ласково обнимая недогадливую простушку.
–  Вот уж никогда не думала, мой господин, что за это дают государственные награды!
–  Наше императорское величество всегда поощряет благие дела, – важно ответил гость, снимая с шеи тяжелую серебряную звезду. – Повесь-ка, милая, ее на стенку, пусть покрасуется  недельку. Раньше-то мне от тебя, я чувствую, не уехать.