14. ЛЫЖНЫЙ ПЛЕВРИТ
Зимы на Урале снежные, реки рано покрываются льдом. Но зимним спортом с нами не занимались - не было зимнего инвентаря.
Но плохонький инвентарь у нас, всё-таки, был. Ребята притащили откуда-то пару коньков, один из которых был хоккейный «дутыш», а второй – «снегурка» с загнутым носом. Очередь на них занимали ещё с вечера. И не удивительно, что с такими «разномастными» коньками прилично кататься мы так и не научились .
Были ещё старые ободранные лыжи с самодельным креплением и с самодельными палками. Несколько пар этих лыж были нарасхват. Мы пробовали делать лыжи сами. Мы их выстрагивали, а загибать носы у нас не получалось, и лыжи зарывались в снег. Но детдомовская малышня и на них с удовольствим «бродила» в нашем дворе.
На стареньких лыжах мы добирались до ближайшей, довольно высокой горы, наполовину заросшей лесом. Одна её сторона была крутой, здесь мы катались с небольшого снежного трамплина. Другой её склон был пологим, можно было долго скатываться, но ещё дольше приходилось потом подниматься.
Как это ни удивительно (видимо, по указанию начальства) в детдоме организовали лыжный кросс. Откуда-то срочно привезли много детских лыж, из наших мальчишек и девчонок собрали лыжную колонну. Лыжных костюмов у нас, конечно, не было. Нам, как всегда, выложили кучу одежды из американских подарков и предложили выбрать себе для кросса. Мне понравился тонкий хлопчатый свитерок - в нём я себе казался таким же спортивным, как лыжники на красочном плакате, висевшем у нас в детдоме.
Кросс проходил по гористой местности, и без тренировки многие стали выбиваться из сил. Колонна сильно растянулась, и нам, шедшим впереди, приходилось часто останавливаться, дожидаясь отстающих. На таких остановках я, разгорячённый и взмокший, быстро замерзал - морозный ветер легко продувал мой свитерок.
На следующий день я слёг с сильной температурой. Молоденькая фельдшерица, Алла Борисовна, определила, что у меня воспаление лёгких, и стала усиленно лечить разными лекарствами. Болел я тяжело, температура всё поднималась, я находился в каком-то болезненном полусне. Изолятора у нас не было, и я лежал в нашей спальне. Кроме лечившей меня Аллы Борисовны, ко мне часто подходила воспитательница Нина Ивановна. А долгие вечера возле меня просиживала наша бухгалтер Мария Ивановна, моложавая женщина лет за тридцать. Она давно уже хорошо ко мне относилась, даже предлагала меня усыновить, но я не соглашался – где-то ведь были мои родители ( в моих документах стояло: «Родители есть, но их адрес неизвестен»).
Через неделю мне стало лучше, я даже мог ходить в столовую. К большому удивлению ребят, есть мне почему-то не хотелось.
Через пару дней я опять свалился с высокой температурой, временами теряя сознание. Поняв, что дело серъёзное, меня решили отправить в районную больницу, до которой было километров сорок. Везли меня в санях, завернув в тяжёлый овчинный тулуп и накрыв какими-то шубами. Везли осторожно и поэтому довольно долго. Когда мы подъехали к больнице, я очнулся весь мокрый и вдруг почувствовал себя совсем здоровым. Видимо, под тяжёлыми шубами и жарким тулупом у меня прошёл кризис. В больнице у меня проснулся зверский аппетит, я всё время хотел есть и всё просил квашеную капусту. Квашеной капусты в больнице, конечно, не было, но одна из медсестёр принесла её из дома. Она всё повторяла, что я очень похож на её недавно утонувшего сына.
Больничные врачи сказали, что я переболел тяжёлым плевритом. Когда потом я проходил ренгеновские обследованиия, я всегда предупреждал, что тёмные пятна – это рубцы от перенесенного в детстве плеврита.
В детдом я возвращался на стареньком райкомовском «Виллисе» - по просьбе нашего директора меня попутно подвозил секретарь райкома, сильный дядька в кожаном пальто. Стоял солнечный морозный день, и настроение у меня было преотличное. И от хорошей погоды, и от того, что я ехал в самой настоящей автомашине, и от добрых расспросов секретаря райкома. Вдруг переднее колесо нашей машины вырвалось вперёд и одиноко покатилось впереди по дороге. Шофёр с трудом остановил машину, не дав ей перевернуться. Сидевшие в
машине замолчали, потом, глядя на всё ещё катившееся колесо, стали громко хохотать.
В этот момент я понял, что и больница, и вся моя болезнь остались позади, что я здоров, что я еду к себе домой, в мой детский дом.