Казарма в нашей части была двухэтажная. На первом этаже располагалась наша с Андреем рота. Его взвод и мой взвод. На втором этаже были ещё две роты. У них были свои командиры. Я не пишу тоже чем они занимались. Но всё было связано тоже с техникой.
И, когда на плацу выстраивались все роты первого и второго этажа, то среди серых шинелей невозможно было выделить кого-то, кого ты не знал лично. Да в то время, когда меня гнуло начальство, и, в частности, мой командир роты, стараясь меня приобщить к военной службе, мне особенно было не до этого: присматриваться к солдатам двух других рот. Позднее будет понятно, почему я об этом говорил.
В моём взводе всё было неоднозначно. Моим заместителем был здоровый украинец-сержант, имевший большое влияние исключительно на весь личный состав. В глазах его была всегда какая-то хитринка. В украинцах, может быть того времени, а может и осталось до сих пор некое подобострастие перед начальством. Начальством для него был я и командир роты, да ещё старшина роты.
Старшины рот – это особый сорт людей, не похожий ни на кого из личного состава. Они как бы подчинялись командиру роты, и в то же время делали что хотели. У них была своя каптёрка, и за её дверьми царила тайна. Оттуда шло всё тайное управление каждым солдатом, ефрейтором и сержантами. Как правило, старшина и сержанты держались друг друга. В армии без этого нельзя. Конечно, дедовщина была тогда в разгаре. И, хотя в наших войсках она, может быть, проявлялась меньше, чем в других родах войск, но всё же была. Но об этом позже.
Заместитель мой был толковый парень, материальную часть он знал хорошо, и бестолковых распоряжений не отдавал. В друзьях у него ходили несколько парней- украинцев. Они образовывали некое землячество и держались друг друга, несмотря на различие в званиях. Было несколько белорусов. Их набрали из деревень, и они были удивительно бестолковы. Как-то на занятиях один белорус ответил мне, что столица Украины- Минск. Его позже жестоко избили, и он долго лежал в лазарете. Может быть, он пошутил? Я не знаю. Но всё же он был очень бестолковым. Он как-то говорил мне: «Товарищ лейтенант, пошлите меня в наряд на кухню, там хоть «пожрёшь» нормально». На все мои старания втолковать ему, как работает та или иная схема устройства, он отвечал, что он в колхозе был трактористом, и ничего он про это не знает и знать не хочет.
Было ещё несколько таких парней. С этим приходилось мириться. Но зато было несколько москвичей. Золотые парни1 открытые, общительные, самое главное, грамотные. Технику знали наизусть. Отвечали бойко, даже развязно. Все им завидовали, но их не трогали. У них было тоже своё землячество, и они держались стайкой. Я присматривался ко всем, запоминая на кого можно положиться в части ремонта техники.
Гарнизонная и караульная служба меня мало интересовали, да и офицеры мало ею занимались. Это была обязанность сержантов.
В дальнейшем это отношение к уставу гарнизонной и караульной службы всех нас – офицеров сыграет весьма отрицательную роль.
Нести караул в течение суточного наряда- дело очень сложное и напряжённое. Часть находилась в постоянной боевой готовности, и солдаты в город в увольнение не отпускались никогда. Естественно, что кроме отпуска, женский пол они не видели все два года службы. Я считаю это неправильным. Так как это делает людей агрессивными. Но тогда это было так! Кругом не было ни посёлков, ни деревень. Убегать было некуда. Кругом один лес. Место, в котором мы находились было пограничным. В офицерских удостоверениях стоял специальный штамп. Благодаря ему на КПП пограничников нас пропускали в ближайший город. Но до КПП ещё нужно было добраться. Автобус, ходивший до самой границы, делал два рейса в сутки: в 5 утра туда, и в 18-00 обратно в наши края. Это касалось жён, которые работали в городе.
Мы с Андреем пока по-детски не серьёзно относились к этому запрету. Все офицеры были с жёнами и детьми. А наши жёны и дети оставались в городах, откуда нас призвали. Моя жена писала, что, если я не решу в ближайшее время квартирный вопрос в части, то она возьмёт детей, и просто приедет сама. Мы обращались к командиру части. но пока это дело не двигалось.
А тем временем, мы с ним, полагаясь на наших заместителей, грубо нарушая устав, выходили за пределы части, шли лесом (в вечернее время), и выходили на шоссе, ведущее к границе с одной стороны и большому нашему городу, с другой стороны. Машины, шедшие от границы, были иностранными. Мы – в военной форме. Андрей хорошо говорил по-французски, а я- по- английски. Договаривались с иностранцами высадить нас за один километр до КПП пограничников. Хорошо, что мы догадались до этого. Потом офицеры, узнавшие о наших проделках, говорили, что у них уже были тоже двое таких удальцов. Но за ними приехали люди в штацком, и больше их никогда не видели. Это мы узнали позже, а пока нам хотелось в ресторан: расслабиться от обид, от напряжения, от несправедливости военной жизни.
Ресторан был огромный в виде длинного прямоугольника. Он был заполнен такими же, как мы лейтенантами. Все выпивали, веселились. Было не принято спрашивать кто и откуда, где служит.
Ну и, конечно, вокруг вились девочки вольного поведения. К нам тоже подсаживались, но мы быстро их отшивали.
Мы расслаблялись. Поздно ночью, таким же путём мы возвращались в часть.
Но командиру части уже донесли о наших походах. Он вызвал нас и сказал: «Тебе – пять дней, Андрею – три дня. Квартира трёхкомнатная – на двоих». Мне дали две комнаты для двух детей, Андрею – одну комнату на одного ребёнка.
Надев парадные формы, мы с ним отправились в путь. Нужно сказать, что в военном ателье мне блестяще сшили шинель из парадного сукна, и она сидела на мне отлично. Женщины, девушки на вокзале бросали на нас значительные взгляды. Золотые погоны, кокарды на фуражках тоже были красивыми и жёлтые парадные ремни дополняли эту красоту. Мы купались во всём этом. А что вы хотите в двадцать восемь лет, вырвавшись на свободу, хоть и на несколько дней.
Моя жена не узнала меня. Потом она плакала от счастья, что я за ними приехал. Дети ещё не понимали происходящего.
Собрав контейнер, вызвав её брата, чтобы он пожил в нашей квартире, мы пустились в обратный путь.
Пришёл контейнер. Солдаты быстро его разгрузили, и потекла уже не холостяцкая жизнь. Но в части службы ничего не изменилось. Всё также нас гнули, и это продолжалось до случая.
На зимнюю форму ещё не пришёл приказ, и мы с Андреем были в кителях. Правда поддели свитера (нас же никто не проверял). Командир сказал мне, что сегодня поедем проверять мою территорию. Приехали. Стали ходить по лесу. Полковник сказал, что кусты в лесу все заросли вокруг вагончиков, и надо бы почистить. А в основном остался доволен. Мы привыкли, вернее нас научили: на всё отвечать: «Есть! Будет сделано, товарищ полковник!». Так было проще, мы это усвоили. Обратно они нас на машину не взяли. У них были свои дела.
Мой сержант- украинец выглянул из вагончика. И, видя, что мы с Андреем замёрзли, крикнул нас, приглашая к себе. В вагончике было тепло. На столике стояла бутылка самогона, чистейшего, как слеза. Было сало и яблоки. Он пригласил нас согреться. Я выпил полкружки, Андрей – всю. Закусывая салом и яблоками, мне показалось, что ёлки стали вниз вершинами, и всё кружилось в каком-то огромном вальсе. Было тепло и хорошо. Но у меня всё кружилось. Мы дождались машины с ужином, и уехали в часть.
Нет бы, пойти к жёнам и лечь спать, но Андрей предложил пойти в роту. Андрей был по натуре авантюристом. Он рос без отца. Мать была простой рабочей.
Мы зашли в роту. Уже был отбой. Андрей зычным голосом скомандовал: «Рота, подъём! Строиться!».
Солдаты вскакивали с двухэтажных кроватей, недоумённо посматривая на Андрея, многие улыбались. Когда они увидели, что он еле держится на ногах, то строй начал дружно смеяться. Не успел Андрей сказать: «Рота, Смирно!», как входит наш командир.
Лицо командира было белым от злости. Он скомандовал: «Рота! Отбой!», а нам велел пройти в канцелярию. Был час ночи.
Случилось так, что накануне сыграли боевую тревогу, ещё днём. При этом офицерам выдаётся оружие-пистолеты, а дежурным нарядам, оружие - по уставу. Мы были оба с пистолетами, естественно, с патронами.
Командир, усевшись за стол, начал, было с мата. Но Андрей повернул ключ в замке двери, и вынул пистолет, передёрнул затвор. Пуля была в стволе. Нужно учесть, что он был пьян «в стельку». Но то, что он стал говорить капитану, это не говорило о том, что он ничего не понимал. Он сказал: «Мне надоела твоя украинская рожа!!! Сколько времени ты ещё будешь поднимать нас ночью по пустякам. У меня (у него) – молодая жена! И вообще – это беспредел. Его, указывая на меня, ты посылаешь одного в лес, почти каждую ночь, якобы чинить станции! Но они- исправны. Он хороший инженер, в отличие от вас дол-в. Когда это прекратится?»
Он закончил речь и приставил пистолет к виску капитана. Я понимал, что это- трибунал, капитан- тем более. Не знаю, как Андрей!
Неожиданно капитан заскулил как подлый трус: «Андрюша, мне через год на пенсию, у меня жена и взрослые дети. Убери пистолет! Я не отдам тебя под трибунал, только не стреляй! Честное слово офицера! Я тебя очень прошу, убери пистолет, ты пьян, и можешь нажать на курок!».
Я следил за пальцем Андрея, палец был на курке. Я стал уговаривать его6 убрать пистолет, и что капитан сдержит слово, и не сдаст его в трибунал. Андрей после долгих колебаний сунул пистолет в карман кителя.
Пот градом катился с капитана. Он вытирался платком, и, кажется, плакал.
Мы ушли.
На другое утро все офицеры нашей роты собрались, как всегда в канцелярии. Капитан, бледный, по поводу инцидента не произнёс ни слова. Андрей сверлил его глазами. Всё шло обычным порядком по расписанию. Все доложили о своих делах на новый день. Капитан сказал, что мы свободны. Я видел. Как он пошёл к себе домой, а мы пошли к своим взводам. Андрей спросил меня: «Что я вчера делал, и, вообще, где мы с тобой были?» Он ничего не помнил. Я сказал что-то несущественное. Я решил ждать реакции штаба: сдаст нас капитан или нет.
Прошло три дня, никто никуда не вызывал, я имею ввиду в штаб. Но и капитан ночью нас не вызывал тоже.
Прошла неделя. Капитан не беспокоил нас по ночам, кроме «готовности №1». Выла сирена, и мы все занимали свои места по расписанию.
Выходка, имевшая для нас с Андреем огромное значение, сошла с рук. Капитан слово сдержал.
Наступила весна. Солдаты убирали снег с плаца и дорожек.
Вот и апрель. Дни шли как обычно в учёбе и в работе до самого тридцатого апреля.
11 февраля 2016 год.
Окончание следует.