Одна страница из книги живых

НИНА ЦЫГАНКОВА - http://www.proza.ru/avtor/ninilla - ВТОРОЕ МЕСТО В 10-М ЮБИЛЕЙНОМ КОНКУРСЕ ПОВЕСТЕЙ И РОМАНОВ МФ ВСМ

Глава 1. Встреча в поезде


Стучали колеса, мелькали заваленные снегом избушки, тусклое солнце медленно погружалось в белесую мглу горизонта. Мир за окном наплывал и тут же уходил в прошлое. В купе темнело, качались тени в углах, и призрачно, мистически звучал голос моей попутчицы:
- Тибетская Книга Мертвых рассказывает об опасностях, которые подстерегают людей при переходе в мир иной, и учит, как преодолевать их. Эту книгу читают живые, чтобы заранее знать, что их ждет впереди, а потом ее читают над гробом умершего, помогая душе двигаться в правильном направлении.
Я молчала, не зная, что сказать. Все это так далеко от меня: и Тибет, и души умерших. Да и есть ли вообще какой-то «иной мир»?
Мы были вдвоем в купе поезда, мчавшегося сквозь снега в столицу.  Ирина Юрьевна отвернулась к окну, но плечи ее были напряжены, как будто она ожидала от меня продолжения разговора.
- К чему вы об этом? – наконец, выдавила я.
- К тому, что там, на Востоке, позаботились о мертвых, а у нас живые мечутся - не знают, что делать.
- Ну, почему не знают? А кто не знает, книжки может почитать, да и службы у нас есть разные.
- Много чего есть, только вот Книги Живых - нет, - отрезала Ирина Юрьевна.
- Книга Живых? А зачем она?
- Затем, чтобы люди знали, с какой бедой они могут столкнуться здесь, на Земле, и как из нее выбираться.
- А! Зайдите в Интернет! Там полно рекомендаций на все случаи жизни.
 - Рекомендаций полно, - согласилась моя попутчица. - Только можно ли всем им доверять? И каким именно, если одни утверждают одно, а другие – обратное? Как разобраться во всем этом? Особенно, если уже ни на что не остается времени. Поэтому я и говорю: нужна одна единственная книга, Книга Живых, которой можно было бы так же доверять, как доверяют на Востоке Книге Мертвых.
Я с сомнением покачала головой. И тогда Ирина Юрьевна поставила локти на столик, придвинулась ко мне, и, глядя мне прямо в глаза, спросила:
- А если, например, завтра вам скажут, что у вас обнаружили рак? Вы готовы спокойно принять это?  Не потерять от страха голову? Не впасть в депрессию? Не броситься, бог знает, куда искать спасения?
Я резко отклонилась и протестующе замахала руками, отгоняя это жуткое предположение.
- Вот именно, - усмехнулась моя попутчица.
- Зачем же вы так? – возмутилась я.
- А вы думаете, что именно с вами этого никогда не произойдет?
«Ведьма! – вспыхнуло в голове. – Еще накаркает!»  Я быстро поднялась и пошла к двери, но на пороге остановилась - устыдилась. Да плевать мне на ее карканье! Подумает еще, что я испугалась. Я щелкнула выключателем и вернулась на место. Свет мягко залил купе, стало уютнее и теплее, но чувство тревоги осталось.
- Не бойтесь, мой глаз не черный, - мягко сказала Ирина Юрьевна, угадав мои мысли. - Да и после всего, что я пережила, я уже никому не смогу причинить зла. Раньше могла, а теперь – нет.
«У нее самой, наверное, рак», - мелькнула догадка.
Мне стало не комфортно в замкнутом пространстве купе, как будто сама смерть пристроилась на соседней лавке.
В дверь громко постучали. От неожиданности я вскрикнула.
- Ужин получите! – весело прокричала молоденькая официантка, рывком открывая дверь.
Мы ели молча. Потом пили чай. Ирина Юрьевна, наверное,  пожалела, что так напугала меня, и принялась рассказывать какую-то забавную историю, но я не слушала ее. Что это она так веселится? И разве можно веселиться, когда у тебя такая страшная болезнь? А, может быть, я всё придумала, и ничего у нее нет?
- Извините, - начала я неуверенно, не в силах больше выносить неопределенность, -  А у вас самой, случайно … ну, это … не рак?
Ирина Юрьевна сразу посерьезнела.
- Был. Ушел двенадцать лет назад.
- Разве рак может уйти? – усомнилась я.
- Может. Иногда на время, иногда насовсем.
- От чего это зависит?
 - Вот! Замечательный вопрос! – обрадовалась моя попутчица. – Если человек знает, от чего это зависит, он может помочь себе. А иногда и другим.
- Так от чего это зависит? – настаивала я.
- Вот это и должно быть написано в Книге Живых - извините, что я опять об этом долдоню, - а такой книги у нас нет.
- Но вам-то удалось выжить и без Книги Живых!
- Удалось. И не только мне. Но почему, я точно сказать не могу. Есть лишь догадки, но это всего лишь догадки.
- А кто-нибудь знает наверняка?
 Ирина Юрьевна ухмыльнулась:
- Некоторые утверждают, что знают.
- И что?
- А ничего. Люди продолжают умирать. То ли не знают о тех, кто знает, то ли попробовали их советы, но не помогло.
- А врачи что? – не унималась я.
- Врачи лишь лечат по своим методикам.  Дай бог, если честно эти методики выполняют.  И независимо от того, сколько им положили в карман.
- Неужели и у таких больных берут!? – не поверила я.
- Еще как! Чем тяжелее болезнь, тем наглее лезут в карман.
- С ума сойти!
- Сойдешь! Особенно, если денег нет и взять их неоткуда.
Помолчали.
- Ну, вот вы и назвали главное условие для выживания – деньги, - вздохнув,  с горечью сказала я. – Куда же мы без денег!
- А вот и нет! Деньги здесь - не главное! За деньги можно попасть к врачу познаменитее, получить уход получше, не ждать в очередях, не становиться мишенью для хамства медперсонала, но большего шанса на выживание они не дают. Может быть, даже уменьшают этот шанс, потому что больной думает: ну вот, я вам заплатил, сделайте теперь так, чтобы я поправился - и тем самым перекладывает ответственность за свое выздоровление на врача, вместо того, чтобы взять ее на себя. И с деньгами умирают – возьмите, к примеру, жену Горбачева, и без денег выздоравливают – тот же Солженицын, которому операцию делал тюремный врач.
- Выходит, чтобы излечиться от рака, надо брать ответственность на себя?
- Обязательно. Вообще-то ответственность всегда надо брать на себя. Человек, который этого не делает - заведомый неудачник. Встречали, наверное, таких, которые всю жизнь ноют и винят всех и вся в своих невзгодах.
- Но ведь действительно бывают случаи, когда человек не виноват в том, что с ним произошло.
- Если и бывают, то крайне редко. Вот вам пример: шел человек по улице, было скользко, дворник песочком не посыпал, лампочка в фонаре не горела, человек не заметил ледышки, поскользнулся, упал и сломал ногу. Кто в этом виноват?
- Дворник, конечно. И фонарь! Ну, кто отвечает за фонарь, чтобы горел.
- А я вот считаю, что больше всего виноват сам человек. Ведь знал, как у нас дворы убирают и освещают! Значит, надо было заранее озаботиться, хотя бы фонарик с собой прихватить. А если он переложит всю вину  на дворника и успокоится - я, мол, тут ни при чем,  - то так и будет всю жизнь ломать ноги.
- Ну а если он, например, иностранец? В первый раз к нам приехал? Не знает, как у нас дворы убирают.
- Прежде чем куда-то ехать, надо поинтересоваться, что там и как.
- А вот если…
- Стоп! Вот вы уже пошли по неверному пути. Отыскать виновных в своих несчастьях можно всегда. Всегда! Дворник, электрик, начальник, плохая погода, нехватка времени – всё, что угодно. Но корень зла – внутри самого человека. И если вы это понимаете, вы не станете искать кто или что извне виновато в ваших несчастьях, а попытаетесь понять, что лично вы сделали не так, почему именно с вами это произошло. Этот путь вернее.
Я задумалась. Что-то в этом есть.
За окном уже совсем стемнело. Поезд притормозил  у станционного поселка. Окна домов светились, манили деревенским теплом и уютом. Эх, посидеть бы еще хоть раз на широкой деревянной лавке, прислонившись спиной к теплой печке, выпить из кружки пенящееся парное молоко с вязким серым хлебом, слегка кисловатым на вкус. Это воспоминания из моего детства. Милые беззаботные времена, когда мама, папа и бабушка всегда были рядом, и нечего было бояться. А теперь вот надо все решать самой и, как говорит моя попутчица, брать ответственность на себя.
- А что еще кроме ответственности нужно, чтобы вылечиться от рака? – снова спросила я.
- Я же говорю, что не знаю точно. Одни догадки и предположения. Но мне кажется, есть что-то общее у всех, кто выкарабкался. Уверена, что есть! Недавно я прочла две книги. Обе написаны американцами, болевшими раком. Оба рассказали, что они думали, чувствовали, как вели себя, когда узнали о своей болезни. Когда я читала первую книгу, я все время думала, какие же мы разные с американцами. С автором этой книги у меня не было ни одной общей мысли, ни одного близкого чувства, ни одного похожего желания или действия.  Он был такой мужественный, самоуверенный, практичный. Он знал, как надо жить и как умирать. Даже свою болезнь использовал с умом. Он обо всем позаботился, всем разумно распорядился и достойно умер. А вот второй автор, знаменитый американский велосипедист Лэнс Армстронг, оказался мне намного ближе. Читала его книгу и вскрикивала: «Ой! И я тоже! И у меня так же!» Лэнс – потрясающий человек. У него практически не было шансов на жизнь, а он выжил. Выжил и продолжил спортивную карьеру и опять побеждал на самых трудных трассах.
- А что вы нашли общего с этим американским велосипедистом?
- Ну, многое. Разные там есть моменты.
- Например?
- Например, Лэнс решил сам разобраться в своей болезни, много читал о раке, расспрашивал врачей. Ему это было нужно. И мне нужно, я увереннее себя чувствую, когда знаю, что происходит в моем организме, и как разные виды лечения действуют на опухоль и весь организм в целом. Еще Лэнс разговаривал со своей болезнью. И я разговаривала! И оба мы, едва встав на ноги,  начали помогать нашим товарищам по несчастью. Лэнс создал фонд помощи раковым больным. Я отправляю посильные для меня суммы в наши фонды помощи онкологическим больным. Мне хотелось бы делать еще больше, и вовсе не потому, что я надеюсь, мне это зачтется на небесах -  просто такая у меня теперь внутренняя потребность – помогать онкологическим больным. И вот еще, что очень важно! Лэнс говорил, что за время болезни он сильно изменился, внутренне переродился, стал совсем другим человеком. И я стала совсем другой. Кстати об этом же говорят и другие раковые долгожители. Мне кажется, что здесь и зарыта собака.
- Какая собака? Вы имеете в виду путь к выздоровлению?
- Именно.
- А у нас кто-нибудь занимается раковыми долгожителями? Беседует с ними, расспрашивает? Ищет ту самую «собаку»?
- Не знаю. Со мной никто не беседовал. И от тех раковых долгожителей, с которыми я знакома, я тоже об этом не слышала.
- Но ведь это странно! Ведь надо же знать, что им помогло. Это же всем людям надо!
- Ну, вот теперь и вы заговорили о Книге Живых, - засмеялась Ирина Юрьевна.
Только теперь до меня дошло, что имела в виду моя попутчица, когда говорила об этой странной книге, Книге Живых.
Поезд остановился на большой станции. Ирина Юрьевна поднялась.
- Пойду, подышу. Не хотите?
- Ой, нет! Там жуткий мороз!
- А я мороз люблю.
Когда она вернулась, у меня уже созрел план.
- Знаете что, Ирина Юрьевна! – предложила я. - Расскажите мне о вашей болезни всё. Как это случилось, где вы лечились, что думали, что делали и как переродились в другого человека. И про все ваши догадки тоже расскажите. Пусть это станет страничкой в Книге Живых.
- Так все эти догадки надо проверять и перепроверять, прежде чем вписывать в Книгу Живых.
- Хорошо, пусть эта страничка  будет черновой. Если гора не идет к Магомеду, давайте мы пойдем к горе и предложим ей вашу версию.
Ирина Юрьевна явно колебалась.
- Вы же сами говорили, что у вас есть потребность  помогать людям, - настаивала я. - Помогать ведь можно не только деньгами.
- Не только, - согласилась моя попутчица и снова замолчала.
- Вас что-то смущает?
- Видите ли, - сказала она виновато, - очень тяжело вспоминать все это. Очень. Это как будто пережить все заново.
- Это я понимаю, - сказала я разочарованно.
Моя попутчица долго молчала, глядя в темноту за окном.
- Хорошо, - сказала она, наконец. - Только давайте отложим это до завтра. А на ночь глядя, лучше поговорим о чем-нибудь более веселом.

Утром Ирина Юрьевна начала свое повествование. Все так же стучали на стыках колеса, плыла за окном укутанная снегом земля, бледное солнце едва пробивалось сквозь  висевшую в воздухе плотную белую мглу. Я быстро строчила в блокноте, стараясь ничего не упустить из рассказа моей попутчицы. В следующих главах я поделюсь с вами этим рассказом.

Глава 2. Уныние

Любовь – это естественная среда обитания женщины. Вне этой среды она может жить и даже казаться счастливой и состоявшейся, как ныне модно говорить. Однако все ее существо страдает без любви, томится и вянет, как растение без солнечного света.
Юная Ирочка купалась в любви. Чувство, вспыхнувшее в сердце девушки,  захватило ее целиком, ослепило,  затуманило голову и привело ее, восторженную, полную радостных ожиданий, к брачному союзу с самым лучшим мужчиной на свете.
Семейная жизнь молодых не заладилась с самого начала. Всего-то и был один единственный счастливый, истинно медовый месяц: пенился бурун за кормой корабля, весело прыгали солнечные зайчики по морским волнам,  таяли в синеватой дымке горы, и они с Андрюшей, обнявшись, любовались сияющей красотой мира. И так им было хорошо! А вечером дискотека на расцвеченной огнями палубе, она нежно трогает жесткие завитки волос на его затылке и смеется, смеется. И не верится, что этот красивый, умный, сильный мужчина – ее муж. Навеки! Навсегда!
Вскоре по возвращении домой Ирина узнала, что беременна. Тошнить начинало с утра и не отпускало до самой ночи. Особенно досаждали ей запахи. Готовка превратилась в ежедневную пытку, но мужа надо было кормить, и она терпела. Однако сам муж неожиданно скис. Он страдальчески морщился, когда Ирина, зажав ладонью рот, мчалась в туалет, затыкал уши, чтобы не слышать звуков рвоты, и раздраженно отвечал на приглашения друзей:
- Нет, мы теперь никуда не ходим, мы же беременны.
- Иди один, - обиженно отвечала Ирина.
И он уходил.
Наконец, родился долгожданный малыш, крошка Алешка, маленький мучитель, не дававший спать по ночам. Молодой отец раздражался:
- Да заткни ты своего ребенка! – требовал он. - Уснуть невозможно!
- Он такой же мой, как и твой, - напоминала ему Ирина.
- Ты целый день дома торчишь, а мне утром на работу. Кормить вас приходится.
- Торчу!? Приходится!?
Глаза молодой матери наполнялись слезами.
- Тебе бы так торчать! - всхлипывала она.
- Хватит сырость разводить! Надоело!
Видно, и вправду, надоели ему и младенец-сын, и ушедшая с головой в заботы о нем жена. Однажды Андрей заявил, что будет теперь ночевать у родителей – ему надо высыпаться, чтобы зарабатывать деньги. А вскоре «добрые» люди донесли Ирине, у каких «родителей» он ночует. Ирина долго плакала, не могла поверить, что ее муж, самый родной и близкий ей человек, может так поступить с ней.  За что!? Решение зрело долго и мучительно. Страшно было остаться одной с ребенком, но и делить мужа с другой женщиной было невыносимо. Наконец, Ирина собралась с духом и решительно заявила:
- Либо туда, либо сюда.
Он выбрал «туда» и исчез, надолго.
О первых годах своего горького одиночества Ирина говорила коротко, но емко: «Алешка, работа, Алешка, дополнительная работа, Алешка, домашняя работа». И постоянное, ненасытное желание спать. Много позже, она возблагодарила судьбу за то, что та не оставила ей ни одной свободной минутки для тоски и уныния, ибо допустить в свое сердце уныние – это пригреть в нем старуху с косой, которая исподтишка, невидимо для жертвы выкашивает ее тело.
Но тогда сердце молодой женщины было переполнено жгучей обидой и острым желанием доказать бывшему мужу, что она чего-то стоит, что она не хуже той, к которой он ушел. Пусть поймет и пожалеет!  Однако, когда он понял и пожалел, и захотел вернуться, Ирина не приняла его, трезво рассудив: предал один раз, предаст и еще. Она уже не была беззащитной девочкой, не пряталась от трудностей за спину мужа, научилась сама справляться со всеми проблемами. Жизнь наладилась: милый забавный Алешка, интересная работа, друзья. Единственное, что у нее не получилось, это вернуться  в естественную среду обитания женщины – любовь. Но она и не стремилась туда. Первый, неудачный, опыт сформировал в ее подсознании стойкое недоверие к мужчинам и страх, что ее опять предадут. Из-за этого страха молодая привлекательная женщина сторонилась мужчин, не пускала их близко в свою жизнь. «Нам с Алешкой и вдвоем хорошо», - твердила она. И думала, что проживет жизнь в добровольном одиночестве.
Однако судьба не всегда считается с нашими намерениями, крутит и вертит сюжет по своему сценарию. Так вот случилось, что однажды Ирина споткнулась буквально на ровном месте и сломала ногу. Пришлось ей обратиться в травмпункт к доктору Виктору Алексеевичу Соколову. Доктор ей понравился, с ним было на удивление легко, и когда пришла пора расставаться, Ирина даже загрустила. Сама сначала не поняла почему, думала, просто привыкла к хорошему человеку. Но, кажется, и доктор не хотел ее отпускать.
Если нога будет беспокоить, приходите, - сказал он.
И, глядя ей в глаза, добавил:
В любом случае приходите. Посмотрим, все ли в порядке.
И она приходила еще и еще. Он знал, что ничего у нее не болит, но снова приглашал прийти. И так все шло, пока обоим не стало ясно, что они не хотят, не могут расстаться друг с другом.
Любовь заполыхала в сердце Ирины. Все нравилось ей в Викторе, все вызывало приятие и восторг: и что он говорил, и как говорил, и как двигался, шутил и смеялся, и как любил ее. Она была уверена, что этот человек был создан для нее, специально для нее, и единственной неувязкой во всем этом было то, что он формально принадлежал другой женщине. Поглощенную  чувством Ирину это обстоятельство сначала не очень тревожило. Просто Виктор женился раньше, чем встретил ее – ведь и она тоже выходила замуж за Андрея, потому что не знала о существовании Виктора. Ирине казалось естественным, что ее любимый человек исправит это недоразумение, и они будут вместе. Навеки! Навсегда!
Ирина не торопила своего любимого – она понимала, что для развода  ему требуется время. Но и он не торопился. Проходили месяцы, минул год, а все оставалось по-прежнему. Виктор, казалось, приспособился к своему новому положению и умело лавировал между двумя женщинами, между двумя домами. Ирина забеспокоилась. Сначала намеками, потом напрямую, настойчиво и упрямо стала она требовать, чтобы Виктор, наконец, развелся с женой и переехал жить к ней. Он мягко уклонялся от этих разговоров, закрывая ей рот поцелуями, и шептал на ухо нежные слова, от которых она таяла и теряла способность соображать.
Но когда способность соображать восстанавливалась, она возвращалась  к прерванному разговору.  Он обещал. Вот-вот. Ирина верила ему – ей так хотелось верить! Но все как-то не складывалось у Виктора: то жена вдруг заболела, то сын связался с нехорошими ребятами, то дочь завалила экзамен, и опять что-то с женой – и так по кругу. Ирина входила в его обстоятельства и ждала, ждала, ждала. Прошло три года. И вот у нее зашевелились сомнения и воскресло забытое, было, недоверие к мужчинам. Все яснее стала она осознавать, что ее опять предают, подло, нагло предают. Ирина потеряла покой, стала раздражительной, подозрительной, выспрашивала у Виктора мельчайшие подробности его семейных обстоятельств, анализировала их бессонными ночами и пришла к заключению, что он обманывает ее, что он вовсе и не думает расставаться с женой. Она решила, что так больше продолжаться не может, нужно разрубить этот узел. Снова были мучительные раздумья, опасение остаться одной, потерять навсегда любимого мужчину. Но нежелание делить Виктора с другой женщиной было настолько острым, невыносимо острым, что однажды она вновь собралась с духом и решительно заявила:
- Либо туда, либо сюда.
- Так нечестно ставить вопрос,  – мягко возразил Виктор.
- А держать меня на задворках твоей жизни - это честно? – вспыхнула она.
- Какие задворки! О чем ты говоришь! Иришка! Милая моя! Ты же знаешь, как ты мне дорога. Я люблю тебя, как дурак! Разве этого мало?
- Мало! Мне нужен ты весь! Всегда! Каждый день! Я хочу тебя видеть каждое утро, когда просыпаюсь, я хочу ходить с тобой в театр, в гости, ездить отдыхать! Мне надоело всюду быть одной! Мне противно прятаться от людей! Мы с тобой на улицу не можем выйти вместе – а вдруг тебя засекут! Ты мне даже номер своего телефона не даешь! Ты оберегаешь их покой, а обо мне ты подумал!?
 - Я только это и делаю. Ты должна немного подождать. Пойми! Я не могу сейчас бросить семью: у детей трудный возраст. Жена с ними одна не справляется.
- А я справляюсь!? – закричала Ирина. – Я могу справляться одна с трудным возрастом, а твоя жена не может!?
- Ты – другая. И что я скажу детям? Они же не поймут меня! Возненавидят и не простят.
- А я нашла, что сказать, чтобы мой Алешка не возненавидел  своего отца? Я смогла!?
- Когда я женился, я взял на себя ответственность за семью, - сказал он жестко. – Предателем я никогда не был.
Лучше бы он не произносил этого слова.
- Предателем? Ты? Не был? - Ирина истерично захохотала. - А что же ты еще делаешь, как не предаешь? Ты предал нашу любовь!! И ты предал свою жену! Ты всех нас предал!! Болтаешься между нами как, сам знаешь что, в проруби!! Уходи! Уходи, и чтобы я больше никогда тебя не видела! Ты - предатель! Ты - подлец! Еще какой!! Ты все это время обманывал меня, кормил обещаниями, а сам и не думал уходить от жены! Ты – врун, наглая врушка!  Врушка и предатель! Я презираю тебя! Ты для меня больше никто! Никто и ничто! Уходи!!! И не вздумай меня уговаривать! Бес-по-лез-но!! Всё кончено! Всё-ё!

Вначале было хорошо.  Кончилось постоянное тягостное ожидание, ушла неопределенность, которая иной раз мучительнее самого плохого прогноза, все стало на свои места – на прежние места. Ирина вернулась к друзьям, старым увлечениям, больше времени проводила с сыном. Мысль «Нам с Алешей и вдвоем хорошо» снова овладела ее сознанием. О Викторе она вспоминала хоть и часто, но урывками, на лету, и всегда зло: «Так тебе и надо!» Она знала, что он переживает их разрыв, и это доставляло ей мстительную радость - то была компенсация за попранное женское достоинство, за растоптанные мечты и надежды.
Ирина думала, что Виктор уйдет со временем из ее памяти, как ушел когда-то  бывший муж. Андрей уходил, правда, медленно, очень медленно. Его образ постепенно тускнел, таял, но, в конце концов, совсем исчез. Осталась лишь равнодушная констатация факта: да, был такой в ее жизни.
Однако с Виктором вышло по-иному. Зацепился он когтем за ее душу, пережил бурю ненависти  и отторжения и уцелел. Все чаще в море негодования и обид стали всплывать  островки воспоминаний, и все как-то по-доброму, по-хорошему, а когда буря совсем улеглась, оказалось, что никуда Виктор и не уходил – вот он, здесь, в ее сердце, все такой же  любимый,  бесконечно любимый, может быть, даже еще более любимый после пережитой катастрофы. Ирина думала о нем все чаще и все сильнее ощущала его отсутствие. Ей хотелось услышать что-нибудь о нем, узнать, как он там живет без нее, но у них не было общих знакомых, и спросить было не у кого. Однажды она не выдержала и позвонила в регистратуру травмпункта. Просто так позвонила, чтобы произнести вслух его имя, услышать в ответ, когда он принимает, и таким образом косвенно с ним соприкоснуться.
- Соколов? Виктор Алексеевич? – удивленно переспросила регистраторша. – А он у нас уже давно не работает. Вы что хотите?
Вот этого Ирина никак не ожидала.
- Проконсультироваться, - пробормотала она. - У меня был перелом ноги, я у него лечилась.
- Приходите. Вас проконсультирует другой врач.
- Нет, мне нужен именно Соколов. Вы не подскажете, где он сейчас работает?
- В Африке.
- Я серьезно.
- И я серьезно. Он перешел работать…м-м-м… куда-то там по горячим точкам … не знаю точно.
- Как с ним связаться!!! – в отчаянии закричала Ирина.
-  А вы кто ему будете? – вкрадчиво спросили на другом конце и, не дождавшись ответа, добавили:
- Мы такой информации кому попало не даем.
Ирина повесила трубку. «Кому попало»! Вот кто она для него! А кто он для нее? Бывший любовник, которого она сама же прогнала. А теперь ищет. Зачем? Она не собиралась восстанавливать с ним отношения, но ей нужно было знать, что он живет  где-то рядом, ходит по тем же улицам, дышит тем же воздухом. А теперь что? Африка! Зачем же он так? Это ведь все равно, как если бы он умер, и уже ничего нельзя исправить.

Отчаяние первых дней сменилось унынием. Все вокруг вдруг потеряло вкус и цвет, сделалось скучным, неинтересным, бессмысленным. Дни следовали один за другим с удручающим однообразием, не задевая Ирину, не вызывая в ней никаких эмоций. Если жизнь человека – это книга, то в книге жизни Ирины этот период был представлен пустыми страницами, серыми и монотонными, как бетонная стена.  Утром она просыпалась безрадостно, и вместе с ней просыпались тоска и отвращение к предстоящему дню, такому же унылому, как предыдущий, и, по сути дела, совершенно ей ненужному.
Уныние – вещь коварная, вещь опасная. Недаром верующие люди  считают уныние грехом, да к тому же смертным. Смертным! Грехом, ведущим к смерти. Можно верить в бога, можно не верить, а все же есть нечто внутри ли нас, вовне ли – не суть важно, - что отслеживает наши мысли, анализирует их и принимает решение. Это «нечто» восприняло беспросветную тоску Ирины, как нежелание жить, и приняло решение на уничтожение. Мудрое изречение “Мы сегодня находимся там, где вчера были наши мысли” еще раз нашло свое подтверждение.
Ирину стали временами беспокоить приступы необъяснимой слабости, дурноты. Приступы длились недолго, а потом все приходило в норму, и Ирина забывала о них.
Неизвестно, сколь долго оставалась бы она в неведении о зародившейся в ней болезни, если бы на помощь ей не пришло чужое несчастье: скончалась от рака ее бывшая сослуживица, совсем еще молодая. Ирину позвали на похороны. Вместе со всеми она медленно шла за гробом по улицам подмосковного поселка, где жила умершая. Останавливались у детского сада, в который еще, казалось, так недавно ходила маленькая девочка, у школы, где она училась, во дворах, тоже каким-то образом связанных с покойницей. Подходили, молча, новые люди, горестно качали головами, вытирали платочками глаза. Плакали мать и бабушка усопшей, кривился, едва сдерживая рыдания, муж умершей женщины, прижимал к себе испуганного худенького подростка. Какие-то болтливые тетушки с черными кружевными шалями на головах сновали между провожающими и доверительно сообщали им подробности болезни и смерти покойницы: и как она случайно обнаружила у себя в груди опухоль, и как она кричала от ужаса, и как ее пользовала известная всем местная целительница Алёна, но не помогла, а потом покойница пошла в церковь креститься и замаливать грехи, но и это не помогло.
- А врачи что же? – поинтересовалась Ирина.
- А чего врачи? – вскинулась тетушка. – Если уж ни бабка Алена, ни батюшка не помогли, чего врачи-то могут? Раньше, говорят, надо было приходить, время упустили. Стали травить ее какими-то химикатами. Вот и дотравили!
- Раньше надо было к богу обращаться, - встряла еще одна тетушка. – А то идут креститься, когда ж… прищемит.
Ирине вдруг стало дурно, потемнело в глазах и захотелось опуститься на землю, но под ногами хлюпал мокрый грязный снег. Нагретый солнцем, он испускал удушливый запах. У Ирины мутилось в голове, дрожало покрытое холодным потом тело, и она лишь усилием воли заставляла себя держаться.
 Дома она сразу пошла в ванную и встала под душ, хотелось смыть тяжелые впечатления дня. Чужая смерть подействовала не нее угнетающе, напомнила, что и она  смертна, и с ней может такое случиться, не приведи господь. Только некому будет прижимать к себе Алешку, нет у Алешки никого, кроме нее. Ирина начала со страхом ощупывать свою грудь и неожиданно наткнулась на нечто твердое в форме крупной фасолины. Что это такое!? Она застыла в ужасе.

Глава 3. Страшный диагноз


Почему наши люди, обнаружив у себя симптомы болезни, не спешат к врачу? Страшатся плохого диагноза? Конечно. Боятся неприятных процедур?  И это правда. Но  главным тормозом на пути больного к лечению является наша система медицинского обслуживания – неповоротливая, бюрократическая, недружественная к больному человеку. Пациент в этой системе поставлен в положение униженного просителя. Вы когда-нибудь видели, как топчется у кабинета врача пожилой человек, робко стучит в дверь, прижимает ухо к щели, чтобы расслышать ответ, а, не услышав, плетется назад к скамейке? Это – опытный больной, который уже не раз нарывался на крик. Но и за то, что не вошел в кабинет, его тоже могут отругать. Вот и гадай, что лучше.
В нашей так называемой «бесплатной» медицине обыденными стали грубость и хамство медперсонала, равнодушие к больному человеку и почти повсеместное взяточничество. Я прошу прощения у небольшого, к сожалению, числа медицинских работников, которые к этому непричастны.
И бесконечные очереди! Очередь к врачу, очередь на запись к врачу, многоступенчатые очереди на диагностику. И издевательская практика отфутболивать сложного больного, пускать его по траектории бумеранга  – пусть пока полетает по другим кабинетам, авось, и застрянет где-нибудь, а то и сойдет с дистанции. Многое напридумывали наши медики, чтобы отвадить людей от официальной медицины. Вот и тянется простой народ ко всяким жуликам, объявившим себя народными целителями, экстрасенсами, магами. Там не отфутболят, там примут с радостью, выслушают, наобещают и «полечат» без боли.

Ирина долго не решалась обратиться к врачу, все щупала свою «фасолину», все ждала, а вдруг она сама рассосется. Но не рассасывалось. Она расспрашивала знакомых женщин, не было ли у них чего-нибудь подобного, но те пугались и открещивались: боже упаси! Бедная, перепуганная насмерть женщина понимала, что надо идти в поликлинику, но все откладывала неприятный визит, находя разные на то причины. Каждый день она принимала твердое решение пойти завтра, но завтра что-то мешало ей, и она переносила на послезавтра.
А потом у Алеши начались экзамены в школе, выпускной бал, вступительные экзамены в университет. Тут уж совсем не до врачей стало. Наконец, Алеша был зачислен на первый курс. Алешка – студент! Еще раньше они договорились поехать после экзаменов в Египет, на Красное море. Мальчик так давно об этом мечтал: верблюды, пирамиды, кораллы – экзотика, одним словом! Как она могла отказать сыну?
Жара и солнце ее опухоли понравились – она стала быстро расти, и над ней расплылось большое красное пятно. Ирина пряталась под навес, но жара доставала и там, она была повсюду. «Что за удовольствие плавиться заживо в этой пустыне?» - думала она, разглядывая  голые поджаренные тела на шезлонгах. Отпуск был испорчен, Ирина считала дни, оставшиеся до отъезда, и клялась себе, что теперь уж точно сразу пойдет к врачу. И опять не пошла, еще какое-то время тянула. Но однажды в телевизионной передаче прямо на передний план выплыл телефон «горячей линии», по которому предлагали обратиться, чтобы узнать, где можно обследоваться по поводу опухоли. Ирина обрадовалась: значит, не обязательно идти в свою поликлинику! Ей почему-то казалось, что в другом месте будет лучше, не так, как в районной поликлинике.
Однако лучше не получилось, получилось как везде и всегда. Институт, куда «горячая линия» порекомендовала ей обратиться, потребовал от нее направление из районной поликлиники. От любого врача.
- Как от любого? – удивилась Ирина. - И от зубного можно?
- Женщина, нам все равно, - на полном серьезе ответила администратор в окошке. – Главное, чтобы было направление из районной поликлиники - без него мы не можем вас принять.
Понимая, что зубной врач ей направления не даст, Ирина записалась к хирургу. Она  думала, что опухоли – это по его части. Через две недели, когда подошла ее очередь, хирург заболела, и прием отменили. Пришлось записываться еще раз и снова ждать две недели, чтобы услышать: «А почему вы ко мне пришли? Вам к гинекологу надо». Еще две недели ожидания. Врач-гинеколог подтвердила наличие опухоли, но сразу направление в Институт не дала, отправила Ирину сдавать общие анализы.
- Да с такими анализами можно в космос летать, - заверила ее врач, когда анализы были готовы. – Не волнуйтесь! Это на девяносто девять процентов доброкачественная опухоль, но удалить ее нужно, чтобы, упаси бог, во что-нибудь похуже не переродилась.
И выписала, наконец, долгожданное направление в Институт. У Ирины камень свалился с души. Слава богу, ничего серьезного! А она так волновалась. Девяносто девять процентов – это же почти сто. Теперь страх ужасного диагноза сменился страхом предстоящей операции. Она живо представляла, как скальпель врезается в ее плоть, и ей делалось дурно. Ирина опять стала тянуть время, не сразу поехала в Институт. А когда приехала, узнала, что прежде, чем ее положат на больничную койку, она должна пройти у них амбулаторное обследование. Это обследование заняло еще полтора месяца — на все была очередь.
Несколькими годами позже Ирине попалась в руки книга известного американского велосипедиста Лэнса Армстронга, который тоже обнаружил у себя злокачественную опухоль. Он рассказывал, как впервые обратился к врачу, по страховке, кстати, как прошел диагностику, а потом ему сделали операцию.  Боюсь, что наши люди просто не поверят, если сказать, что между первым обращением к врачу и операцией прошли ровно сутки. Как говорится, без комментариев. А нам такой простоты не надо, нам надо помучить больного, помытарить его, погонять за разными справками, выписками, дать ему посидеть в очередях, чтобы он почувствовал значимость нашей медицины. Путь нашего больного к лечению — это бег с препятствиями, кто выдержит, тот получает шанс.
Более трех месяцев прошло с того дня, когда Ирина впервые обратилась за помощью. Наконец, ей должны были огласить окончательный диагноз. Она не очень волновалась, когда входила в кабинет врача, так как уверовала в  диагноз, поставленный ей в поликлинике.
- Здравствуйте, - сказала Ирина.
- Присаживайтесь, - ответила врач, не поднимая головы от карты.
Повисло напряженное молчание.  Врач читала ее карту, перебирая листочки, потом взяла ручку и начала писать, сначала в карту, потом на отдельную бумажку. Наконец, она подняла голову, скользнула по Ирине быстрым взглядом и, глядя куда-то за ее спину, затараторила:
– У вас диагностирован рак будем лечиться? вот вам направление на госпитализацию пойдете с ним в приемное отделение  первый этаж слева от лифта там вас поставят на очередь предупреждаю ждать придется около месяца за это время сдайте анализ крови на ВИЧ гепатит и RW и  ждите звонка. Пусть Марышева заходит.
Ирина вышла из кабинета и позвала:
- Марышева!
Она была абсолютно спокойна, как будто не ей только что вынесли смертный приговор. Все вокруг нее оставалось прежним, только остановилось, замерло на рубеже «до того». На самом деле, что-то двигалось, она сама двигалась, но мир стоял.
Ирина  спустилась на первый этаж, прошла в приемное отделение, отдала бумажку, получила взамен другую, поблагодарила и вышла из Института. На улице тоже всё стояло. В застывшем мире она доехала до дома, сняла мокрую от дождя куртку, аккуратно повесила ее на плечики для просушки, прошла в комнату и  легла на диван. Мыслей не было. Чувств тоже. Мир по-прежнему стоял.
В застывшей тишине вдруг раздался звонок телефона.
- Ирка! Ты уже дома? – услышала она голос двоюродной сестры Вики, самой близкой своей родственницы. - Почему не звонишь? Я волнуюсь за тебя, а ты... Ну, что тебе сказали?
- Рак.
Молчание.
Всё? – спросила Ирина и хотела положить трубку.
Но трубка взорвалась.
- Бессовестная! – закричала Вика. – Разве можно такие вещи говорить без подготовки? У меня сейчас давление подпрыгнет.
Ирина повесила трубку.
Прошло полчаса или час – в застывшем мире время не ощущалось, - и снова раздался звонок телефона.
- Ир, как ты себя чувствуешь? – вкрадчивым голосом спросила Вика.
- Никак.
- Тебе плохо?
- Нет. Мне ни плохо, ни хорошо. Мне - никак, - искренне ответила Ирина.
- Приехать к тебе?
- Зачем? Не надо.
- Ты все же скажи, Ир, вот что ты сейчас ощущаешь?
Ирина уловила в голосе Вики острое любопытство – с таким любопытством прохожие рассматривают раздавленное на дороге тело. Она повесила трубку и выдернула шнур из розетки.
Мир продолжал стоять, и ей было вполне комфортно в нем.

В таком состоянии Ирина продолжала жить день за днем. Она ходила на работу, не замечая сочувствующих взглядов сослуживцев, добросовестно выполняла домашние дела, в которых вдруг по собственной инициативе стал участвовать Алеша - притихший, испуганный - но она этого тоже не замечала. Звонили подружки, вздыхали, успокаивали, советовали держаться, бороться, приводили положительные примеры – она слушала и не слышала, как будто к ней это не имело никакого отношения. Все свободное время Ирина лежала на диване и ни о чем не думала.
Но однажды где-то в самой глубине ее существа проклюнулся росток осознания, больно проклюнулся и стал быстро разрастаться, а вместе с ним нарастал ужас. Чтобы заглушить это чувство, Ирина с жадностью набросилась на книги - все свободное время читала. Она уходила в проблемы книжных героев, переживала их, как свои собственные, оттесняя  на задний план свою беду. Но осознание упорно пробивалось к ней: «У тебя рак! У тебя рак!» - твердило оно.
И вдруг неведомо откуда взялась уверенность, что у нее рака нет! У других рак может быть, а у нее – нет! Врачи просто ошиблись с диагнозом. Бешено закрутилась мысль: надо действовать, скорее, пока не разрезали, надо обследоваться в другом месте, узнать мнение других врачей. Заплатив большие деньги, она сделала новое обследование, но получила прежний приговор.
Тем временем друзья, родные и коллеги не дремали: тащили ей информацию из газет, журналов, телепередач и сарафанного радио о других, более легких и эффективных, методах лечения рака.
-  Умные люди лечатся по Шевченко: подсолнечным маслом с водкой. Эффект потрясающий. Вот тебе книга – читай!
- Одна женщина вылечилась травами. Я переписала тебе состав травяного сбора. Купи обязательно!
- Профессор Неумывакин – профессор! - советует лечиться перекисью водорода – внутрь принимать по каплям. Я принесла тебе несколько пузырьков.
- Совсем уж безнадежный мужчина завел у себя в желудке дальневосточных глистов - так они у него всю опухоль сожрали. Надо срочно узнать, где можно добыть этих глистов.
Вдруг примчались сразу трое с одним и тем же номером АИФ-а: доктор в Израиле – в самом Израиле! - предлагает высылать ему в конверте (вместе с изрядной суммой денег) тряпочку с каплей крови. По этой капле он делает анализ и составляет для каждого больного индивидуальное лекарство. Результат – стопроцентный.
Сколько же «воронья» слетается на чужую беду!
- Ты врачам не давайся, - убеждала ее Вика. – Отрежут, отравят химией, а толку - никакого. Вот видишь объявление: «Экстрасенс, потомственная целительница, вылечивает рак в любой стадии». В любой! А у тебя всего лишь вторая. Сходи к ней обязательно.
Ирина металась, пробовала все подряд: ходила к экстрасенсам, пила травы, принимала перекись водорода, мешала водку с подсолнечным маслом. Однако видимого результата не наблюдалось, лишь кошелек тощал день ото дня. Эту сумбурную деятельность прервал звонок из Института:
- Освободилось место для вас. Завтра к 9 утра с вещами.
И Ирина как-то сразу сникла, подчинилась безапелляционному приказу явиться  и начала собираться.

Институт встретил ее неприветливо. Дежурная медсестра хирургического отделения, в которое направили Ирину, кивнула на скамейку в конце коридора:
- Подождите там врача.
Скамейка была неудобной – без спинки – и слишком широкой, так что нельзя было прислониться к стене. От окна несло холодом. У Ирины мерзли ноги, и затекла спина. Она поднялась и стала ходить по коридору. У кабинета с вывеской «зав. отделением Давид Имедович Майсурадзе» толпились люди с улицы – по виду все кавказцы. Из какой-то палаты донесся вдруг взрыв смеха. Ирина удивилась: «Здесь еще смеются?» Прикатили кого-то на каталке, ввезли в палату. Пустую каталку откатили в холл перед лифтом.
Устав ходить, Ирина обратилась к дежурной медсестре:
- Вы про меня не забыли?
- Больная, я все помню. Сидите и ждите.
- Я уже два часа жду.
- Ну и что! Врач сейчас на операции. Вернется, займется вами.
- А когда она вернется?
- Не знаю.
- Зачем же мне велели приходить к девяти утра, если врач на операции?
- Кто!? Я вам велела? – возмутилась медсестра.
Прошло еще два часа. Толпа у двери заведующего рассосалась. Ирина то вставала и ходила по коридору, чтобы размяться и согреться, то снова усаживалась на скамейку. От напряжения и усталости ломило спину. После тревожной бессонной ночи ее одолевала вялость, очень хотелось лечь.
В противоположном конце коридора появилась женщина в белом фартуке и закричала на весь коридор:
- Обеда-ать!!! Идем обеда-ать!!!
Захлопали двери. Больные с тарелками и чашками заспешили в столовую.
- Идите, пообедайте! – предложила медсестра.
- Я не хочу. Мне бы лечь, - взмолилась Ирина. – Почему вы не даете мне койку?
- Местами в палате распоряжается врач, - отрезала медсестра.
- Врач распоряжается, на какую койку меня положить? – удивилась Ирина.
Медсестра не ответила.
- Послушайте! У меня больше нет сил ждать! Я сейчас упаду на пол и буду лежать тут у вас на ходу, - сказала Ирина нарочно громко, чтобы услышал проходивший мимо мужчина в белом халате.
Им оказался зав. отделением Майсурадзе.
- В чем дело? - раздраженно спросил он.
Ирина объяснила.
 - Да дай ты ей место, - презрительно бросил он.
Медсестра вытащила из ящика тонкую ученическую тетрадку, раскрыла ее и стала тыкать пальцем, объясняя что-то заведующему.
- Отдай это! – велел Давид Имедович и заторопился дальше.
- Идемте! – позвала ее медсестра.

Врач Галина Николаевна появилась в отделении в половине третьего. Ирину пригласили в ординаторскую. Маленькая насупленная женщина в белом халате сидела за компьютером.
– Не успели прийти, а уже скандал устроили, - проворчала она, едва взглянув на Ирину.
- Какой скандал? А! Вы о месте в палате? А разве мне не полагается место?
- Вы тут недалеко живете. Могли бы и приезжать.
- Как, приезжать? – удивилась Ирина. - Мне сказали, будут операцию делать.
- Вы что же думаете, пришли, и сразу вас на операционный стол положили? На операцию у нас большая очередь.
- А зачем же меня сюда вызвали?
- Будете пока обследоваться.
- Я уже обследовалась  у вас.
- Перед операцией надо пройти новое обследование. Медсестра даст вам направления. Всё. Идите.
Медсестра сказала:
- Раз выпросили койку, придется вам каждый день приезжать сюда к восьми утра. А после трёх можете уходить домой, после трёх здесь все равно делать нечего.

Нечего делать было и до трех. Никто не заходил в палату, никто Ириной не интересовался. Лишь однажды заглянул зав. отделением Майсурадзе и ничего не объясняя,  протянул на ладони какую-то таблетку.
- Выпейте после обеда, - приказал он.
Такую же таблетку он дал соседке Ирины Лидии Семеновне.
- Что это за лекарство? – поинтересовалась Лидия Семеновна.
- А вы что, понимаете в этом? – высокомерно вскинул подбородок Давид Имедович.
- Я врач.
- Какая специальность? – сбавил тон зав. отделением.
- Стоматолог.
- А-а!
Презрительное выражение вернулось на его лицо, но он все же снизошел до объяснений. Лидия Семеновна спустила таблетку в унитаз, объяснив, что это экспериментальное лекарство, которое они испытывают на больных.  Ирина не посмела ослушаться и свою таблетку проглотила.
Прошла неделя. Каждый день Ирина исправно приезжала в Институт к восьми утра, лежала на койке, читала, слушала болтовню Лидии Семеновны и в три часа уходила домой.  Ожидание изматывало ее. Она панически боялась операции и одновременно мечтала о ней – скорее бы! Ирина приставала к медсестрам:
- Когда меня возьмут на операцию?
- Мы не знаем. Спрашивайте у врача.
Но поговорить с врачом Галиной Николаевной было не так-то просто. Утром она проскакивала в ординаторскую и сразу усаживалась за компьютер. Отвлекать ее было нельзя. Оттуда она спешила в операционную, затем перевязочную, потом обедала, беседовала с заведующим и уходила домой.
Ирина караулила ее, выглядывая из двери палаты – выходить в коридор до обеда запрещалось.
Галина Николаевна! - окликала ее Ирина.
Мне сейчас некогда, - раздраженно отвечала врач и, не останавливаясь, шла дальше.
- Вы мне только скажите, когда меня возьмут на операцию? – кричала ей в спину больная.
- Не волнуйтесь, возьмем, - слегка повернув голову, отвечала Галина Николаевна.
Но однажды Ирина все же ухватила ее за рукав и потребовала:
- Скажите, мне когда-нибудь сделают операцию? Сколько можно ждать?
- Не волнуйтесь, раз вас положили, значит прооперируют. Вы видите, сколько у нас больных?
- Вижу. Но другим, которые пришли позже меня, уже сделали.
- Это не я решаю.
- А кто?
- По вечерам у нас собирается консилиум во главе с главным хирургом, и они решают, кому будут делать операцию на следующий день. Вы должны быть готовы в любой момент. Звоните на пост в девять вечера и узнавайте. Если вам скажут, что операция назначена на завтра, сразу же приезжайте – медсестра подготовит вас.
Ирина в эту откровенную ложь поверила и каждый вечер с нарастающим страхом ждала девяти часов. Телефон в отделении то не отвечал, то был занят. Ирина нервничала, беспрерывно набирала номер, а, дозвонившись, слышала все тот же ответ: «Нет, на завтра вы не назначены». Мучила ли Галину Николаевну совесть? Вспоминала ли она данную когда-то торжественную клятву «Не навреди!»? Понимала ли, что своими действиями доводит раковую больную до психического расстройства? Вряд ли она обременяла свой ум такими размышлениями, скорее просто радовалась, что так удачно отбилась от непонятливой и назойливой пациентки.

О том, что ей назначена операция, Ирине сообщили за два дня. Ее обследовала терапевт, с ней побеседовала анестезиолог. Галина Николаевна велела оставаться в отделении, вечером не ужинать, утром не завтракать. Поздно вечером медсестра сделала ей клизму.
Ирина так волновалась, что практически не спала всю ночь и утром была в полуобморочном состоянии. Она сидела на стуле, ожидая, когда за ней придут, и беспрерывно поглядывала на часы. На кровати лежала заранее приготовленная целлофановая сумка с вещами, которые ей велели взять с собой в реанимацию. Среди вещей прятались коробка шоколадных конфет для медсестры и бутылка виски для дежурного врача в реанимации. Это Лидия Семеновна посоветовала – так, мол, принято.
Время тянулось мучительно медленно. Ей приказали быть готовой к десяти часам, и с приближением этого времени сердце ее колотилось все сильнее. Она прислушивалась к звукам за дверью и при каждом стуке вздрагивала, думая, что пришли за ней. Однако никто не шел. В половине двенадцатого она, не выдержав, пошла справиться у дежурной медсестры.
- Как вы мне надоели! – возмутилась молоденькая сестричка. – Я откуда знаю, когда вас возьмут?! Мне об этом никто не докладывает.
Время поползло еще медленнее.
- Обеда-ать!!! Идем обеда-ать!!!– прокричали в коридоре.
Ирина не тронулась с места, она все еще ждала, что за ней вот-вот придут. Вернулась из столовой Лидия Семеновна.
- Иди, поешь, - посоветовала она. – Сегодня тебя уже не возьмут. Галина Николаевна в ординаторскую прошла.
Ирина выскочила из палаты. В голове, кружившейся от звонкой пустоты, не было никаких мыслей. Она резко рванула дверь ординаторской и с порога закричала:
- Почему меня не взяли на операцию!?
- Не успели, – развела руками Галина Николаевна. - Завтра готовьтесь.
У Ирины помутился рассудок. Она подняла руки к голове, вцепилась себе в волосы и громко, рвущим душу голосом завыла:
- Не могу-у -у!!!

Глава 4. А почему я!

Рвущий душу крик вырвался из ординаторской и понесся по коридору. Приоткрылись двери палат, из них высунулись бледные лица больных. Выскочила с поста и помчалась по коридору, подпрыгивая тучной грудью, дежурная медсестра. Вышел из своего кабинета  зав. отделением Майсурадзе, покрутил головой и тоже направился на звук. Увидев бьющуюся в истерике Ирину, приказал:
- Прекратите это!
Больной вкололи успокоительное и отвели в палату. Вечером ее опять готовили к операции и на ночь дали убийственную дозу снотворного, так что утром она едва разлепила глаза. Тело было вялым, не хотело двигаться, и вообще ничего не хотелось. Она уже не смотрела на часы и не прислушивалась к шагам в коридоре.
Без четверти девять пришла старшая медсестра, замотала Ирине ноги эластичными бинтами, велела ей раздеться и сесть в коляску. На нее накинули простыню,  поставили на колени сумку с вещами и покатили к лифту. Из лифта они выехали на просторную лестничную площадку с единственной непрозрачной стеклянной дверью, за которой скрывался кровавый ад. Старшая медсестра нажала кнопку звонка. Откуда-то издалека послышались женские голоса. Голоса приблизились, дверь распахнулась, и две девушки в зеленых брючных костюмах, непрерывно болтая, выкатили на площадку каталку. Старшая медсестра велела больной перебраться на нее, забрала свою коляску, втолкнула ее в лифт и уехала.  «Всё. Теперь уже вряд ли завернут обратно», - подумала Ирина. Девушки-медсестры, не переставая болтать, покатили ее по коридору, завернули за угол и ввезли в операционную. Ирина огляделась. Большая пустая комната, серые кафельные стены и серый полумрак в тон серому небу за окном. Два рабочих места, судя по большим круглым светильникам на потолке. Светильники не горели и тоже казались серыми. Ее подкатили к ближайшему из них. Одна из медсестер привезла капельницу, и, ненадолго замолчав, ввела ей в вену иглу.
- Это наркоз? – спросила Ирина.
Она очень боялась, что наркоз на нее не подействует, и ее будут резать вживую, как не подействовал он однажды на больной зуб, а  врач, невзирая на ее протесты, пыталась его тащить.
- Нет, - сердито ответила девушка.
Медсестры ушли. Ирина осталась в операционной одна. Она со страхом ждала, когда появятся хирурги в зеленых одеждах и колпаках, с повязками на лицах по самые глаза и с поднятыми вверх руками в резиновых перчатках – так запечатлелись в ее памяти сцены из кинофильмов. Интересно, узнает ли она среди них Галину Николаевну? Хорошо бы узнать – какой-никакой, а все же свой человек. Что-то звякнуло в смежной комнате. «Готовят инструменты, чтобы резать меня», - подумала Ирина. Ее тело тоскливо сжалось, а глаза снова стали блуждать по потолку, стенам, выглянули в окно и радостно удивились. Толстый серый слой облаков раздвинулся, и в нем появился маленький ярко-голубой просвет. «Может быть, и мне удастся вот так же пробиться», - подумала она и… отключилась.

Сначала Ирина услышала голоса - невнятные, далекие. Она думала, что находится у себя дома, а голоса идут из прихожей. «Зачем это столько людей ко мне набилось? - удивилась она. – И,  главное - мужчины. Что им здесь нужно?» Затем из ровного гула выделились обращенные к ней слова:
- Ирина Юрьевна, просыпайтесь! Ирина Юрьевна, просыпайтесь!
Ирина приоткрыла глаза и в неясной дрожащей полутьме увидела группу людей в зеленых и белых одеждах. Люди стояли полукругом и смотрели на нее.
- Всё, всё, хватит спать! – настаивал голос.
Ирина перевела глаза в сторону голоса и узнала Галину Николаевну.
- Не спите, Ирина Юрьевна. Не спите, - требовала врач. - Все прошло хорошо.
К больной быстро возвращалось сознание. «Это она об операции говорит, - догадалась Ирина. – Значит, операция уже закончилась». Она попыталась поднять руку и потрогать то место, где была больная грудь, но рука едва приподнялась и тут же упала.
- Вот-вот, молодец, - одобрила ее Галина Николаевна. – Начинайте двигаться. Руками, ногами, ворочайтесь, насколько сможете. Залеживаться нельзя.
Однако сон неодолимо затягивал Ирину в свои глубины, глаза ее закрылись, сознание поплыло. И вдруг она услышала  мягкий, слегка рокочущий мужской голос:
- Как вы себя чувствуете?
Так спрашивал ее Виктор, когда она приходила к нему на прием. Неужели он здесь? Узнал и пришел к ней? Она открыла глаза и хотела улыбнуться ему, но увидела над собой незнакомое мужское лицо, обрамленное мефистофелевской бородкой.
- А-а…, - протянула она разочарованно. – Дышать трудно.
Врач выдернул что-то из ее носа.
- Теперь как? – так же мягко спросил он.
- Лучше, - коротко ответила Ирина и отвернула голову.
Врач откинул простыню и стал жать на ее грудь около раны, выдавливая из нее жидкость, которая по воткнутым прямо в тело шлангам стекала в стеклянную банку. Боли она не чувствовала. Как только доктор закончил процедуру и накинул на нее простыню, она снова провалилась в сон.
Весь оставшийся день, который почему-то казался ей сумерками, и всю ночь Ирина то задремывала, то просыпалась. Она была одна в узкой палате с большим проемом вместо двери. Ее опутывали какие-то шланги и провода, тянувшиеся к панели на стене. Палец больно сжимала большая прищепка. Время от времени в манжетку на плече, шумно закачивался воздух, рука больно сжималась, потом воздух выходил, и боль отпускала. На панели горели огоньки, на экране светились разноцветные линии, иногда они «гарцевали», и тогда в глазах Ирины начинало рябить, и она отворачивалась. То и дело раздавались звонки на невидимом Ирине посту, кто-то отвечал, потом быстро-быстро пробегал по коридору. Иногда к ней заглядывал врач с мефистофелевской бородкой, спрашивал, как она себя чувствует, и давил ей на грудь около раны.
Его голос, глубокий и мягкий, как у Виктора, волновал ее, бередил так и не зажившую душевную рану. «Он не захотел остаться со мной, когда я была здоровой и красивой, - думала она. - А теперь, больная, изуродованная – на что я ему? Да и кому вообще нужна такая уродина?» Ей стало нестерпимо жалко себя и свою загубленную жизнь. Глаза ее наполнились слезами, переполнились, слезы потекли по щекам. Она всхлипнула.
В палату заглянула медсестра, совсем молоденькая девушка, подошла к Ирине.
- Что мы тут плачем? Не надо плакать. Все у нас хорошо, все уже позади, - уговаривала она Ирину голосом мамы, успокаивающей маленького ребенка.
Девушка взяла кусочек марли, промокнула слезы  и погладила больную по голове. Ирина невольно улыбнулась.
- Как тебя зовут? – спросила она, все еще всхлипывая.
- Наташа.
- Наташенька, у меня в сумке коробка конфет. Возьми, чай попьешь.
- Ой, спасибочки! – обрадовалась Наташа. - А мы как раз перекусить собрались.
Она вытащила из сумки коробку и убежала. Вот так легко и естественно получилось у Ирины дать первый в ее жизни подарок-взятку. Сколько их еще будет впереди – добровольных и вынужденных! А вот второй приготовленный подарок-взятку - бутылку виски дежурному врачу - она дать так и не решилась: не сумела, не знала, как с этим подойти. А вдруг он рассердится и накричит на нее? Ведь это должно быть оскорбительно для врача получить подачку от несчастного больного человека. Так она думала тогда.

На следующий день Ирину перевезли из реанимации назад в хирургическое отделение.  Теперь каждый день она встречалась на перевязке с Галиной Николаевной. Ирина надеялась, что она сможет, наконец, поговорить с доктором, выяснить вопросы, которые волновали ее, узнать, почему с ней приключилась эта беда, как ей вести себя, что есть, что пить, чтобы болезнь не вернулась. И самое главное - каковы шансы, что она не вернется? Однако Галину Николаевну вопросы раздражали.
- Ну что вы всё спрашиваете? Вы же все равно ничего не понимаете в медицине.
- Но ведь можно объяснить простыми словами, - настаивала  Ирина. - Мне бы суть понять.
- Суть? - усмехнулась Галина Николаевна. – Суть в том… - и она завернула такую мудреную фразу, в которой понятными словами были лишь предлоги и союзы.
- Ладно, - обиженно сказала Ирина. – Тогда скажите хотя бы, что можно есть, а чего нельзя.
- Что ели, то и ешьте, - буркнула врач.
Ирина не понимала, почему Галина Николаевна относится к ней враждебно.

Ее настоящими университетами стали вечерние посиделки больных. После ужина, когда уходили последние посетители, и Институт затихал, пациентки хирургического отделения собирались в конце полутемного коридора около той самой скамейки, на которой Ирина в первый свой день томилась в ожидании места в палате. Больные приходили со своими стульями, вязанием, и затевали разговор. Компания подобралась на редкость веселая, все обожали слушать забавные истории, так что нередко коридор этого мрачного заведения оглашался  дружным смехом. Больше всех веселила больных бабулька из Подмосковья. У нее дома остались муж Вася и козел Вася. Рассказывая о них, она нарочно запутывала ситуацию так, что там, где должен был быть муж, вдруг оказывался козел, и наоборот. Хохотали так громко, что прибегала дежурная медсестра.
- Бессовестные! – возмущалась она. – Больные отдыхают, а вы гогочете.
Однако по большей части разговор все же крутился вокруг объединившей их болезни. Всё, что видели по телевизору, читали в газетах и журналах или просто слышали от кого-то, вываливалось на круг и обсуждалось. Здесь Ирина получила информацию, которую она тщетно пыталась выудить у врача. Заодно она узнала, почему Галина Николаевна не жалует ее своим вниманием.
- Ты что! Вообще ей ничего не дала!? – удивилась Гулнара.
Она была единственной из нескольких лечившихся в отделении кавказских женщин, кто приходил на посиделки.
- Нет. Я думала потом, при выписке, подарю ей большой букет цветов.
- Цветов! – фыркнула  хозяйка козла. – Да на кой ляд ей твои цветы! Теперь им денежки подавай! А уж там она сама решит, что себе купить: цветов или норковую шубу.
- Это же сколько надо дать, чтобы на норковую шубу хватило? – испугалась Ирина.
Женщины притихли. О взятках напрямую говорили неохотно, все больше вокруг, да намеками. Лишь Гулнара, смотревшая на это дело по-житейски просто, откликнулась на вопрос неопытной интеллигентки и дала ей первый урок взяткодательства. От нее Ирина узнала, что сначала надо было дать взятку заведующему приемным отделением, чтобы скорее получить место в отделении. Но это уже проехало. Проехала и взятка главному хирургу, который заведовал очередью на операцию. Размер взятки главному хирургу варьировался: чем больше взятка, тем ближе к началу очереди оказывался взяткодатель. За очень большую сумму можно было попасть на операционный стол на следующий день. «Наверное, кто-то дал именно такую взятку, когда меня отставили с операции», - догадалась Ирина. Своему хирургу давали обычно фиксированную сумму до операции, но было известно, что Галина Николаевна – человек порядочный и берет только после того, как операция завершилась благополучно. Так что с взяткой хирургу было еще не поздно.
- А как это сделать? – заволновалась Ирина. - Подойти и прямо сунуть ей деньги? Вот, мол, вам за операцию? Потом нам неудобно будет смотреть в глаза друг другу.
Больные засмеялись.
- О-о-ой! Не волнуйся, ей будет удобно — она привыкла. А если тебе неудобно, пусть кто-нибудь из родственников даст – многие так делают.
Ирина задумалась. Близких родственников у нее было всего-то двое: сын Алеша да двоюродная сестра Вика. Алешу она не хотела окунать в эту грязь, а Вика, не дослушав ее просьбу, отрубила:
- Это не по моей части.
По ее части было давать советы. Оставались подруги. За время болезни самой близкой для Ирины подругой неожиданно стала ее коллега Аня, которая раньше у нее в подругах не числилась. Однако, когда Ирина заболела, Аня по собственной инициативе установила опеку над ней и ее сыном.
- Ты за Алешу не беспокойся, - говорила она, навещая Ирину, - Он накормлен, обстиран, на лекции ходит – я за этим слежу.
Узнав о проблеме с взяткой, Аня сразу вызвалась уладить дело. Ирина догадалась, что взятка дана, когда Галина Николаевна вдруг сама явилась к ней в палату, чего раньше никогда не делала, и на доступном языке ответила Ирине на некоторые вопросы, которые она раньше ей задавала – запомнила, ведь.  Галина Николаевна посоветовала Ирине дать еще две взятки: одну в лабораторию, чтобы сделали подробное гистологическое исследование, а другую – химиотерапевту.
- Химиотерапию москвичам у нас не делают, отправляют в районную поликлинику, - объяснила Галина Николаевна. - А там введут лекарство - и иди домой. Некоторые больные переносят лечение очень тяжело, а вызвать онколога на дом не так-то просто – у них там очереди. И специализированной скорой помощи для онкобольных нет. А здесь мы вас понаблюдаем, и если что, сразу окажем помощь.
Ирина не возражала, она даже спасибо сказала Галине Николаевне за подсказку. Так она поневоле втянулась в преступную деятельность – дачу взяток.  И так зародилась в ней и начала расти неприязнь, перешедшая со временем в ненависть к людям самой гуманной профессии.
 
А пока она поправлялась и ждала, когда станет достаточно крепкой для химиотерапии. Соседку Ирины выписали, и она надолго осталась в палате одна. Почему при огромной очереди на госпитализацию места в палатах подолгу пустовали, оставалось загадкой, но Ирине тогда было не до этих загадок. Ее волновал другой вопрос, который постоянно муссировался на посиделках больных. Это был вопрос «А почему я!» Скорее даже не вопрос, а вопль, крик души, выражавший обиду и возмущение.  Почему меня поразил рак, когда так много вокруг более достойных кандидатур для этой ужасной болезни – всякие там воры, убийцы, пьяницы, подлецы. Старики, в конце концов, - им все равно умирать.  Почему же они живут, а я...  Ну почему я!! Одна больная рассказывала:
- У нас в подъезде пьяница живет, старый, вонючий, во рту один черный зуб торчит снизу. Как ни идешь, всё он валяется под дверью. А то шастает по помойкам, собирает всякие объедки. А вот не болеет! Ничего его не берет! Вот уж совершенно никчемный человек - а живет. И никакой рак к нему не прилипает.
- Вот действительно, почему такие живут и живут? – горячо поддержала ее молодая женщина в полосатом трикотажном костюме.
- Так это бог ему шанс дает исправиться, - пояснила хозяйка козла Васьки.
На нее дружно накинулись.
- Да идите вы со своим богом! Надоели!
- Это что же ваш бог с людьми-то делает? Для чего такую страшную болезнь на них наслал? Чем мы виноваты перед ним?
- Да если бы бог был, разве бы позволил он, чтобы хорошие люди умирали от рака, а всякая дрянь жила припеваючи?
- Злой у тебя бог!!
- Он не злой. Это он нам испытания посылает, - не сдавалась хозяйка козла.
- А он спросил меня, нужны мне его испытания? Нет, он спросил? – горячилась женщина в полосатом костюме.
- Не гневи бога, Настюха! За грехи наши наказаны мы.
- За грехи!? Да какие у меня грехи? Ну, вы сказали! И у Татьяны грехи? – указала она на милую тихую женщину, склонившуюся над вязанием. - У Татьяны могут быть грехи!? Да не смеши! Она даже с мухами на «Вы» разговаривает. А Ира!? Она же у нас прямо образец для подражания: все делает по правилам, все, как положено. Даже взятку дать не может.
- Уже научилась, - угрюмо буркнула Ирина.
Больные засмеялись.

Химиотерапию Ирине начали делать в обед – «заместо обеда», как пошутила старшая медсестра, ввозя в палату капельницу.  Более часа ядовито-красная жидкость капала из пластмассовой емкости в вену больной. Никаких неприятных ощущений у Ирины не возникло. И еще несколько часов после вливания она чувствовала себя хорошо. «Не берет меня», - радовалась Ирина.
Перед ужином пришла Аня, выложила на тумбочку салат и теплое еще тушеное мясо с черносливом.
- Ешь, пока не остыло, - велела она.
Ирина засомневалась.
- Галина Николаевна сказала, тошнить будет, есть надо осторожно и понемногу. А меня и не тошнит.
- Ну, и поешь, раз не тошнит.
- А-а, давай.
А еще через час ей стало нехорошо, внутри все протестовало против салата и мяса с черносливом и вывалило их, еще не успевших перевариться, назад. С каждым часом ей становилось все хуже. Сначала, чтобы отвлечься, она ходила взад-вперед по палате и слушала заунывный рассказ своей новой соседки Ольги Григорьевны о том, как у нее обнаружили рак.  Ирину мутило. Временами ее тошнило, и она бежала в туалет. Вскоре в желудке из еды уже ничего не осталось, и из горла выливалось лишь что-то кислое и горькое. Ирина пыталась пить воду, как советовала врач, но едва она делала глоток, как вода тут же выходила назад.
К ночи ей стало так плохо, что она уже не вставала с кровати, и лишь когда подкатывало к горлу, шла, держась за стену, в туалет – благо он находился прямо за дверью палаты. Иногда она стонала. Ольга Григорьевна, не выдержав, позвала медсестру.
- Терпите, - велела медсестра. - Вы не одна такая. Всем плохо от химиотерапии.
- Вы ей хоть ведро поставьте, - попросила Ольга Григорьевна. – Она замучилась бегать в туалет.
- Где я вам ведро возьму? Тут до туалета всего три шага.
Но и этих трех шагов оказалось однажды недостаточно, и небогатое уже, к счастью, содержимое желудка оказалось на полу. Тряпки не было, и Ирина носовым платком подтерла пол. Сознание мутилось.
- Ты бы взяла мисочку, где у тебя фрукты лежат, - посоветовала Ольга Григорьевна.
- Угу, - вяло отозвалась Ирина и не шевельнулась.
- Поставить тебе?
- Угу.
Ольга Григорьевна придвинула к изголовью Ириной кровати единственный в палате стул и поставила на него миску из-под фруктов. Время от времени она забирала ее и опорожняла в туалете. Ночь у обоих выдалась тяжелой.
Временами Ирина  впадала в бредовое состояние. Перед глазами возникали неестественно яркие картины. То гонялась за ней изогнутая ножка кресла и всё норовила ударить ее по голове, то кружилась огромная черная птица и большими загнутыми внутрь когтями пыталась вцепиться ей в спину, то на нее стеной шел пожар, и она бежала, бежала, но огонь надвигался быстрее и готов был вот-вот поглотить ее.
Утром в палату заглянула Галина Николаевна, присела на край кровати, взяла вялую руку Ирины, посчитала пульс. Больная лежала бледная и безжизненная с закрытыми глазами.
- Как вы себя чувствуете? – поинтересовалась врач.
- Плохо мне, плохо, - просипела Ирина.
- Ну-ну, не раскисайте. Посмотрите-ка на меня.
Ирина открыла глаза и попыталась сконцентрировать взгляд на лице Галины Николаевны – лицо дрожало, расплывалось, а временами и совсем пропадало. Галина Николаевна нахмурилась.
- Держитесь, Ирина Юрьевна. У меня сейчас операция, а после операции я подойду к вам. Сделаю вам перевязку прямо здесь, в палате.
Когда Галина Николаевна вернулась, рядом с Ириной сидела старшая медсестра.
- Совсем ей плохо, Галина Николаевна, - озабоченно сказала она. – Я шестнадцать лет проработала в химиотерапии, а такое впервые вижу.
- М-да, - сказала врач, - пойду за химиотерапевтом. Пусть посмотрит ее.
Химиотерапевт к Ирине не пришла, дала лишь заочное распоряжение отменить химиотерапию и начать вымывание.
Ирине снова поставили капельницу теперь уже с жидкостью для вымывания. Не помогло. На следующий день ввели двойную дозу, но и это немедленного действия не возымело. Однако ночью Ирина спала без мучительных бредовых видений, а, проснувшись утром, почувствовала легкость. Все затихло в ней, все улеглось, как после бури.
Есть ей по-прежнему не хотелось, но вдруг потянуло на соленые огурцы. Была суббота – день, когда ее навещала двоюродная сестра Вика. У Ольги Григорьевны был редкий тогда в быту мобильный телефон, и она предложила Ирине воспользоваться им.
- Вика, ты сегодня приедешь? – спросила Ирина.
- Да, вот уже выезжаю.
- Ты из еды мне ничего не вези. Ладно? Я все равно есть не буду. Только купи  мне соленых огурцов. С ума схожу по соленым огурцам.
- Ой, а у меня денег нет.
- Я тебе сразу верну, у меня здесь есть.
- Но у меня их вообще нет. Не на что купить твои огурцы.
- А как же ты живешь?
- Мне до получки осталось всего три дня. Продукты дома есть. Продержусь как-нибудь.
- Вика, займи у кого-нибудь. А? Огурцы же не дорогие.
- Я никогда ни у кого не занимаю, - отрезала Вика.
Ирина позвонила Алеше.
- Мам, я привезу сразу после обеда. Потерпишь?
- Потерплю. Понятно, - вздохнула Ирина.
Понятно было, что Алеша не хочет встречаться с тетей Викой, которую терпеть не мог из-за ее постоянных нравоучений. Ирина маялась, злилась на Вику с ее нелепыми принципами. А та, приехав, сразу же выложила из сумки банку соленых огурцов.
- Спасибо, Викочка. – обрадовалась Ирина. – Извини, что заставила тебя занимать деньги.
- Ты что? Я же сказала, что никогда не занимаю. У меня, честно говоря, было 500 рублей, но одной бумажкой, а мне не хотелось ее разменивать. Разменяешь, тут же разлетятся.
- Ну и не меняла бы, - обиженно ответила Ирина.
- А я увидела тут у вашего метро книгу «Психология успеха»  и купила ее. Так что все равно пришлось разменять.
Ирина покачала головой: Вика есть Вика.
Несколько дней Ирина жевала соленые огурцы и пила рассол. Силы потихоньку восстанавливались. Через три недели после операции ее выписали. Облучение, как ей сказали, ей не нужно, и это ее обрадовало. Она решила,  что дела у нее не так уж плохи.

Возвращение к нормальной жизни оказалось непростым. В Институте, среди таких же больных, как и она, Ирина была своя, среди здоровых она почувствовала себя изгоем. Из-за химиотерапии волосы на голове полностью выпали, и круглый гладкий череп пугал ее своим жутким видом. Лысый мужчина – хотя и не красавец - но все же смотрится привычно, а лысая женщина выглядит чудовищно. Надо было срочно купить парик, а для этого прийти в магазин, снять с головы платок и обнажить на виду у всех голый череп. Она никак не могла на это решиться – заходила в торговый зал, оглядывалась, как вор, на покупателей, ждала, когда они разойдутся и, не дождавшись, возвращалась домой.
 Другой проблемой стало отсутствие одной груди. Ирина стеснялась выходить на улицу, пыталась замаскировать свое уродство, чтобы люди не пялились на нее. Ей полагался бесплатный протез, но чтобы получить его, надо было походить по инстанциям – чиновники зря свой хлеб не едят.

В праздничный день 8 Марта Ирина сидела дома одна. Настроение было гадким. Она с отвращением смотрела на себя в зеркало – бледное изнуренное болезнью лицо с синими кругами под глазами, лысый череп, облезшие брови и глазки, которые из-за выпавших ресниц казались крысиными. Звонил телефон, но она не подходила. Не хотелось ей выслушивать ставшие теперь непременными пожелания здоровья, как будто уже ничего другого не нужно ей было от жизни. И обязательный совет держаться и бороться. Что они понимают в этом? Как держаться? Как бороться? Неужели им не приходит в голову, что своим сочувствием и жалостью они только усугубляют ее страдания, напоминают лишний раз, что она теперь не такая, как все, что она уже помечена крестиком.
Здоровые люди раздражали ее все больше.  Их разговоры казались ей пустыми, переживания – мелкими, а дела – ненужной суетой.
Пришел Алеша с букетом белых тюльпанов – ее любимых. Опять зазвонил телефон.
- Меня нет! – предупредила Ирина, но Алеша, видимо, не услышал.
Он взял трубку, поговорил с кем-то, потом пришел в ее комнату.
- Мам, это тебя, - сказал, загадочно улыбаясь.
Ирина нехотя взяла трубку.
- Добрый день Иришка, - услышала она мягкий, родной голос. – Как ты там?
- Нормально, - ответила она сдавленным голосом.
Как долго ждала она этого звонка, как надеялась, что судьба смилостивится, наконец, над ней и принесет ей хотя бы маленькую весточку от Виктора. И вот она смилостивилась, вот он здесь, рядом, на проводе, а Ирина вдруг сжалась, застыла в холодном испуге.
Виктор помолчал, видимо, ожидая встречного вопроса, и не дождавшись, сказал бодрым голосом:
- А я тут в Москве на пару дней, проездом. Привез вам с Алешей подарки из дальних стран. Я заскочу, Ириш?
- Нет! Не-ет! – закричала она в панике.
Чтобы он увидел ее в таком жалком виде? Облезлую, безгрудую, страшную! Никогда!
- Я занята все эти дни, - сказала она сухо.
- Тогда извини. С праздником тебя, - сказал он упавшим голосом и повесил трубку.
Ирина опустила голову и зарыдала.

Возвращение на работу тоже получилось безрадостным. Коллеги смотрели на нее с жалостью и явно сторонились.
- Кто-то принес слух, что рак заразен, а они, дураки, поверили, - объяснила ей Аня поведение коллег.
- А ты не поверила? – с горечью спросила Ирина.
- Я об этом вообще не думаю.
- Мудро.
«Хорошо бы и мне ни о чем не думать, - мечтала она. – Вот так жить легко и просто, ни о чем не думая. Как выйдет, так и хорошо». Но так жить не получалось. Напротив, мысли – и все больше тяжелые, мрачные – одолевали ее. В ней стал нарастать гнев против судьбы, растоптавшей ее. «Ну почему я! Ну почему!!» - непрерывно билось в ее голове. Она смотрела на здоровых женщин и завидовала им, и ненавидела их. Они были по другую сторону, куда ей не было ходу.  И эти мысли, и возродившаяся с новой силой тоска по Виктору, теперь уже окончательно для нее потерянному, придавили ее.

Через полгода Ирина прошла в Институте контрольное обследование и получила убийственный диагноз - метастазы. Рак не ушел. Он продолжал разъедать ее изнутри.

Глава 5. Неожиданное решение


Ирина растерянно смотрела на врача. Она пыталась сосредоточиться и осознать смысл услышанных слов. Но мысли разъезжались, глаза стали блуждать по столу, зацепились за карту, в которую рука врача вписывала это страшное слово – метастазы. Потом рука остановилась, отложила ручку и решительно захлопнула карту. Ирине показалось, что это захлопнулась ее жизнь. Она заплакала.
- Вы считаете, это - всё?
- Ну, почему всё? – поморщилась врач. - Я разве сказала вам, что «всё»? Будем делать химиотерапию.
Робко шевельнулась надежда. Если ей назначают лечение, значит, еще не всё потеряно, значит, у нее есть шанс. Шанс хотя бы отодвинуть смерть. Но химиотерапия! Пережитый однажды кошмар всплыл страшным воспоминанием.  Как она это выдержит? Да и выдержит ли вообще?
- А вы отменили мне химиотерапию, когда я здесь у вас лежала, - робко напомнила она.
- Да? – удивилась врач и приказала:
- Посидите за дверью.
Ирина слышала, как врач разговаривала с кем-то по телефону, потом вышла медсестра, сунула ей в руки маленький листочек и сказала:
- Идите в районную поликлинику, будете там делать химиотерапию.
И повернулась, чтобы уйти.
- Подождите,  - попыталась остановить ее Ирина.
- Все! – огрызнулась медсестра. – Делайте, что вам сказали.
И захлопнула за собой дверь.
Ирина взглянула в листочек. В нем была всего одна строчка: «провести шесть курсов» и далее что-то на латыни. Ей назначили химиотерапию второй линии, но Ирина тогда в этом ничего не понимала. На тот момент она еще не пришла к мысли, что надо во всем разбираться самой, и держать свое лечение под своим собственным контролем. Тогда она еще слепо доверяла врачам и наивно полагала, что они все делают в ее интересах, в интересах ее здоровья.
Химиотерапия, которую назначила Ирине институтский врач, была более эффективной и в то же время более мягкой по сравнению с той, которую ей делали после операции. Казалось бы, хорошо.  Было, однако, существенное «но»: такую химиотерапию в районных поликлиниках не делали из-за дороговизны лекарств. Вернее, могли бы сделать, если бы она сама купила лекарства. Трудно предположить, что институтский врач об этом не знала. Однако объяснять явно небогатой пациентке, что продлить ей жизнь врачи могут теперь только за ее собственный счет, если он у нее есть,  не стала. Переложила эту неприятную обязанность – да и считается ли это обязанностью? - на районного химиотерапевта.
Районный химиотерапевт, молодой энергичный кандидат медицинских наук по фамилии Баранов, тоже не стал утруждать себя объяснениями. Он вообще не любил много разговаривать с пациентами, да и некогда ему было. Баранов работал в поликлинике по совместительству, и принимал всего три раза в неделю вечером по четыре часа. Но и эти часы он не отрабатывал полностью. На прием он обычно опаздывал от получаса до часа. Медсестра на возмущение пациентов отвечала встречным возмущением:
- Вы что, без понятия!? Он же с работы едет, кругом же пробки.
А заведующая отделением на все жалобы больных отвечала стандартной фразой:
- Скажите спасибо, что хоть такой есть.
Примерно через час после начала приема медсестра уводила доктора в ординаторскую – поесть и отдохнуть. Трапеза длилась около получаса. Возвращаясь в свой кабинет, доктор видел толпу ожидающих его больных, но не смущался и не пугался, иногда даже позволял себе пошутить:
- У-у, сколько вас набралось!
Разбирался он с пациентами очень быстро - дверь только и успевала ходить туда, сюда. Иногда пациент задерживался в кабинете дольше обычного, слышно было из-за двери, он что-то требует от врача. Тогда голос Баранова густел, нарастал, переходил в крик. Скандал всегда заканчивался в пользу врача, а больной, разъяренный или рыдающий, выскакивал из кабинета.
Ирина в первый свой визит к Баранову поинтересовалась у соседей по очереди:
- Как врач?
Ей ответили коротко:
- Хам.
- Хам, - подтвердили и другие.
Ирина испугалась – с хамами она всегда терялась, не знала, как себя вести, что говорить, что делать, чтобы избежать оскорблений. Как назло, скандал разразился как раз перед ее очередью.
- Вы еще нестарая! - кричал Баранов на больную женщину. - Найдите себе спонсора - пусть он вам эти  лекарства оплачивает!
- Как вы смеете предлагать мне такие вещи! – возмутилась женщина. – У меня муж есть!
- А что же ваш муж вас не обеспечивает!?
- Потому что он честный человек! – парировала женщина. – Он не ворует! И взятки не берет!! Как все  вы здесь!
- Вы тут мне еще!! – заорал врач.
Заскрежетал отодвигаемый стул, послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, на пороге стоял разгневанный Баранов и указывал больной путь на выход.
– Идите! Быстро!– требовал он. – Посидите в коридоре и подумайте. Надумаете – заходите.  А нет – так и до свидания! Следующий заходите.
Ирина, вся сжавшись, пошла в кабинет. Предыдущая пациентка продолжала сидеть, занимая единственный стул для больных.
- Что у вас? – бросил Баранов, когда Ирина подошла к столу.
Накануне она тщательно обдумала, что и как скажет врачу, но теперь все вылетело из ее головы, и она просто молча протянула ему направление из Института. Доктор взял направление, начал читать и вдруг сладко и смачно зевнул,  не прикрывая рта. Закончив зевать, обратился к медсестре:
- Поставь ее в очередь на…
Он произнес латинское название. И затем повернулся к Ирине:
- Когда подойдет ваша очередь, вам позвонят. Все! Следующий!!
Через два месяца Ирину вызвали в поликлинику.
- По одной таблетке в день, - велел Баранов.
- А химиотерапию мне разве не будут делать? – удивилась она.
- Я вам выписал очень эффективный препарат. На нем у меня одна больная семь лет протянула. Будете приходить раз в месяц за рецептом. К участковому онкологу не ходите – все что нужно, я вам сам назначу. Следующий!

Почти год ходила Ирина к Баранову за гормональным препаратом. Раз в три месяца доктор щупал пальцами опухоль, которая находилась близко к поверхности прямо над рубцом.
- Растет? – со страхом спрашивала Ирина.
- Да нет, все то же - отвечал доктор.
Ирине же казалось, что ее опухоль увеличивается. Она явно росла, но не могла же Ирина не верить врачу. «Наверное, я слишком мнительная», - думала она про себя.
Ирина всей душой привязалась к доктору Баранову. Бедная женщина видела в нем свое спасение, единственную ниточку, связывавшую ее с жизнью. Ее особой гордостью были хорошие, как она считала, отношения, установившиеся между ними. Доктор Баранов разговаривал с ней по-дружески и ни разу не накричал. Лишь однажды он возвысил голос:
- Вы зачем ходили к Ивановой?
Иванова была участковым онкологом. Ирина не успела ответить.
- Это не она! – опередила ее медсестра. – Это Савельева к ней ходила.
- А!
Ирина воспользовалась моментом и задала давно волновавший ее вопрос:
- А на УЗИ вы мне дадите направление или к Ивановой обращаться? Мне уже полгода не делали УЗИ.
- А зачем вам УЗИ? – хмыкнул Баранов. – У меня палец лучше всякого УЗИ.
Однако когда УЗИ ей все же сделали, оказалось, что палец этого доктора никуда не годился - не заметил он, что опухоль увеличилась вдвое, а недалеко от нее образовались еще две.

В сентябре Баранов ушел в отпуск, и Ирину направили к другому химиотерапевту. Сергей Леонтьевич тоже был кандидатом наук, только уже немолодым. Больные отзывались о нем одобрительно: хороший, мол, специалист и с больными вежлив. Однако с Ириной он  обошелся не самым вежливым образом. Едва взглянув в карту, набросился на нее:
- Вы почему не лечитесь!?
- Как не лечусь? – удивилась Ирина. – Я пью таблетки, которые мне выписывают.
- Вы что, думаете, одними этими таблетками вы сможете вылечиться?
Ирина растерялась.
- Я не знаю, - пробормотала она. – Мне так доктор Баранов назначил. Он сказал, у него одна больная на этом лекарстве семь лет протянула.
Сергей Леонтьевич возмущенно качал головой. Ирина затараторила:
- Меня направили сюда из Института делать химиотерапию, а Баранов не стал ее делать, назначил вместо нее эти таблетки. А в Институте, когда я у них лечилась, мне один раз сделали химиотерапию, а потом отменили из-за плохой переносимости.
Доктор углубился в карту, потом стал что-то искать в ней.
- А УЗИ где? Когда вы последний раз делали УЗИ?
- Почти год назад, в Институте. Здесь меня Баранов на УЗИ не посылал. Я просила, но он сказал, что не надо, у него палец лучше всякого УЗИ.
Лицо Сергея Леонтьевича перекосилось.
- А почему вы участкового онколога не посещаете!? - заорал он.
- Баранов сказал, чтобы я к ней не ходила. Что он сам все назначит, что надо, - сказала Ирина упавшим голосом.
- Всё, идите!! – не выдержал Сергей Леонтьевич, захлопнул карту и резким движением отодвинул ее на край стола.
Он поставил подпись в заполненным медсестрой рецепте и швырнул его Ирине. Она встала и покорно пошла к двери. Потом вдруг что-то ёкнуло у нее в голове. Она остановилась и обернулась. Доктор сидел, прикрыв глаза рукой.
- А как бы вы лечили меня, если бы я была вашей больной? – спросила Ирина напрямую.
Он поднял голову.
- В больницу! Немедленно!!

Ирина пришла к заведующей отделением.
- Вот! - сказала она. - Баранов меня гормональными таблетками лечит, а Сергей Леонтьевич считает, что мне надо в больницу ложиться. Так что из этого правильно?
Зав. отделением поджала губы и опустила глаза в карту.
- Так надо мне в больницу? – повторила свой вопрос Ирина, когда она отложила карту.
- Надо! Надо! Я вам выпишу направление в Институт.
- Я уже была там год назад, и они направили меня сюда делать химиотерапию. А мне ее не делали. Я простою там в очереди месяц-другой, и они снова отправят сюда с той же рекомендацией. Так я и буду по кругу ходить?
- Вам надо делать операцию.
- А если они посчитают, как год назад, что мне не надо делать операцию, и снова направят на химиотерапию? Мне здесь будут делать химиотерапию?
- Что гадать заранее! Давайте посмотрим.
- На операцию у них сумасшедшие очереди.
Зав. отделением развела руками.
- Дайте мне лучше направление в нашу больницу, - попросила Ирина.
Долгие ожидания за дверью Баранова имели одну положительную сторону – можно было узнать много полезных вещей. Больные, коротая время, обменивались информацией, в том числе и о медучреждениях, в которых лечились. Из этих разговоров у Ирины сложилось хорошее впечатление о больнице, к которой был прикреплен ее район проживания. Говорили, что там сравнительно небольшая очередь на госпитализацию, а на операцию берут – о, чудо! – прямо на следующий день после прибытия. Хвалили также хирургов и уверяли, что наглого взяточничества, как в других местах, там нет – сколько дашь, за то и спасибо скажут, а то и вообще не возьмут. И еще, что было очень важно для Ирины, там делали не только операции, как в Институте, но и химиотерапию, так что если ей все же назначат химиотерапию, то там и будут делать, а не погонят назад в поликлинику.
Однако заведующая на больницу не согласилась.
- Вы же в Институте лечились! Врачи не любят, когда больные скачут с одного места в другое.
- Но в Институте на все огромные очереди. Меня и так целый год у вас не лечили.  Сколько мне еще ждать? У меня есть время ждать?
- Что значит, не лечили? – возмутилась заведующая. - Вы получали у нас гормональный препарат! - Давайте все же начнем с Института, посмотрим, что они скажут.
И она начала заполнять направление в Институт.
- Но я не хочу в Институт! - настаивала Ирина. – Разве я не имею права лечиться в больнице, к которой я приписана? Направьте меня в больницу.
- Чтобы направить вас в больницу, - рассердилась заведующая,  - я должна сейчас все бросить и писать вам выписку.
- А в Институт?
- А в Институт выписка не нужна. Там на вас карта заведена.
- Я заплачу вам за выписку, - выпалила Ирина. – Это же дополнительная работа, - поспешила она добавить на случай, если у заведующей есть совесть.
Она достала кошелек и вывалила на стол все его содержимое, включая мелочь. Набралось 367 рублей.
- Вот. Больше у меня с собой нет, но если надо, я донесу.
Заведующая ничего не ответила, открыла ящик стола и  отработанным движением смела туда деньги.
- Посидите в коридоре, мне нужно сосредоточиться. И пусть пока никто не заходит.

Разницу между больницей и Институтом Ирина ощутила сразу. Если в Институте в коридорах царила сонная тишина, то здесь было оживленно: спешили с сосредоточенными лицами врачи, медсестры катили коляски и каталки – пустые и с больными, ходячие больные в домашних костюмах и тапочках сновали по коридору и оседали вдоль стен рядом с диагностическими кабинетами. Еще не госпитализированные, пришедшие как Ирина, с улицы, надевали на обувь синие целлофановые галоши, которые продавались в гардеробе по невероятно высокой для таких копеечных изделий цене. Поэтому совсем бедные или экономные люди надевали на обувь целлофановые сумки, что выглядело очень смешно, но никто не смеялся.
Перед госпитализацией Ирина должна была  посетить трех больничных врачей: хирурга, химиотерапевта и радиолога. В Институте на это ей в свое время потребовался целый месяц, здесь она могла бы обойти всех в один день.
Первым был хирург. Он сразу же поинтересовался, почему ее направили в больницу, а не в Институт, где она раньше лечилась.
- Наш район приписан к вашей больнице. А в Институт я первый раз случайно попала, - коротко ответила Ирина.
Хирург этим объяснением удовольствовался. Но не зав. химиотерапевтическим отделением. Молодой амбициозный доктор Гуревский разразился гневной тирадой, смысл которой заключался в том, что некоторые нехорошие больные, вроде Ирины, не дают спокойно работать врачам: вместо того чтобы лечиться в одном месте – куда послали - они бегают по разным лечебным учреждениям, от одного врача к другому и сравнивают их. Все, что он приписывал Ирине, было полной ерундой. Она сделала несколько попыток  перебить его и объяснить истинные причины, побудившие ее просить направление в больницу, но доктор не дал ей возможности  открыть рот. Он все больше и больше распалялся, а Ирина совсем сникла. Вот тебе и хваленая больница! За что же он так унижает ее? Глаза Ирины наполнились слезами. То ли заведующий заметил их, то ли гнев его иссяк, но он, наконец, умолк и стал читать выписку.  Потом заполнил какую-то бумажку и придвинул ее Ирине.
- Сделайте скинирование костей, - сказал он неприязненно. – У нас здесь нет нужной аппаратуры, поэтому идите с этим направлением в свою районную поликлинику, они вас направят в лечебное учреждение, где делают скинирование. С результатами придете ко мне.

Ирина вышла во двор больницы в каком-то странном, ирреальном состоянии. В голове крутилась озорная песенка Булата Окуджавы: «За что ж вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чем не виноват». Она вдруг громко рассмеялась. Шедший навстречу мужчина в накинутой на белый халат куртке приостановился и удивленно посмотрел на нее.
- Я – Ванька Морозов, - объяснила ему Ирина и показала язык.
Веселое возбуждение не оставляло ее до конца дня. Она смотрела на себя со стороны и потешалась над собой.  Вспомнила, как дорожила дружескими отношениями с доктором Барановым, а тот водил ее за нос. И как вывалила на стол заведующей все содержимое своего кошелька, лишь бы не ходить кругами между Институтом и поликлиникой. А ее запустили на еще более длинную дистанцию.  Медицинских учреждений, в которых делали диагностику костей, было раз, два и обчелся, и туда стояли огромные очереди. Но главное - причем здесь ее кости? Она никогда не жаловалась на кости. Ну, даже, допустим, выстоит она очередь, сделает диагностику костей, принесет через два-три месяца результаты заведующему химиотерапией. А где гарантия, что он не пошлет ее еще куда-нибудь? Ирина вспомнила анекдот про цаплю и лягушку. Цапля проглотила лягушку. Лягушка прошла пищеварительный тракт цапли и выскочила из заднего прохода жива и невредима. Цапля снова схватила лягушку и проглотила. Лягушка опять выскочила тем же путем. Цапля разозлилась и, проглотив лягушку в третий раз, засунула клюв в задний проход со словами: «Теперь циркулируй, пока не подохнешь!»
Ирина не хотела больше быть ни циркулирующей лягушкой, ни Ванькой Морозовым. Она взбунтовалась. Она вспоминала все унижения, оскорбления, страдания, причиненные ей в медицинских учреждениях. Перед глазами проплывали лица врачей - враждебные, надменные, презрительные, алчные. Как она их всех ненавидела! Из богов, великодушно дарующих жизнь, они превратились в дьяволов. Из спасителей - в мучителей, истязателей, вымогателей, вампиров, высасывающих соки из больных.
Как она раньше этого не понимала? Права была Вика, когда советовала ей не ходить к врачам, а обратиться сразу к экстрасенсам. Те, по крайней мере, обходятся мягко со своими жертвами. Но к экстрасенсам она не пойдет. Она вообще больше никуда не пойдет.
Мысль работала четко и холодно. Ирина приняла решение прекратить всякое лечение и прожить остаток жизни по своему разумению и… в свое удовольствие. Теперь у нее останется всего одна забота – накопить деньги для Алеши, чтобы он смог закончить учебу в университете. Деньги – сыну, а время она оставляет себе. Время, свое самое большое богатство, она будет тратить теперь с умом, со вкусом, по каплям. Она возьмет от жизни все, что успеет, получит все доступные ей радости, о которых мечтала когда-то и которых была лишена в силу разных обстоятельств, обязательств и длительного угнетенного состояния души.
А когда начнутся боли, тогда она уйдет. Сразу уйдет. Сама. Не будет мучить ни себя, ни Алешу, никого другого. Есть разные способы достойно завершить жизнь: порезать вены, включить газ, выпрыгнуть из окна, наглотаться снотворных таблеток. Она подумает об этом позже и сделает выбор - на это у нее еще есть время.
 Ирина взяла листок бумаги и стала составлять список мероприятий на ближайшие дни. На душе было необыкновенно легко. Ничто больше не связывало ее, ничто не давило. Она чувствовала себя почти счастливой.

Глава 6.
Поворот

Жизнь Ирины переменилась. Ушли беспокойство, страх, суета. Исчезли обиды и претензии к людям, судьбе, вообще к чему-либо. Исчезли даже желания. На душе стало легко, спокойно и благостно. Она больше не возмущалась, ни с кем не спорила, ни за что не боролась, ни к чему не стремилась. И никуда не спешила, просто жила.  Жила одним моментом, одним днем, и каждый день был насыщен впечатлениями.
Внешне все оставалось по-прежнему. Ирина ходила на работу, занималась домашними делами, но восприятие жизни поменялось. Мир вокруг нее ожил, расширился и заговорил с ней на своем языке. Все стало значимо: и звезды на небе, и птицы на проводах, и уличные фонари, и фасады домов. И сами дома перестали быть безликими бетонными коробками, мимо которых она раньше проходила, едва замечая их. Теперь они смотрели на нее своими глазами-окнами, и за каждым окном она ощущала свою, особую, насыщенную радостями и страданиями жизнь. Во дворе ее внимание привлек клен. Сколько лет она пробегала мимо него, не замечая, не зная даже, что это клен – так, просто дерево на пути к метро. А тут вдруг увидела и восхитилась. Стояла осень, и красавец клен горел на фоне синего неба красным пламенем. Ирина остановилась, замерла, прижала руки к груди и прошептала: «Господи, если ты есть, спасибо тебе за такую красоту!»
В субботу утром она отложила обычные дела, оставила спящему сыну записку «Завтрак на плите, сметану возьми в холодильнике» и отправилась гулять в парк. Ходила по аллеям, по пестрому ковру из опавших листьев, любовалась деревьями, кустами, смотрела на покрытую легкой рябью поверхность пруда, на плавающих уток, вдыхала пряный аромат осени и, закрыв глаза, бормотала: «Господи, хорошо-то как!» Она чувствовала, как сливается со всей этой красотой, с деревьями, водой, небом, растворяется в них, становится частью природы, частью вселенной – и это чувство объединения было необыкновенно легким и приятным.
Устав ходить, она присела на скамейку над прудом. Девочка внизу, на берегу, бросала кусочки хлеба уткам.  Их прилетало все больше и больше. Всем не хватало места у кормушки, они суетились, толкались, вырывали друг у друга халявную еду. Прямо, как у людей, подумала Ирина. И как у людей, у каждой птицы был свой характер.  Вот эта всех растолкала, пролезла по головам, вырвала кусок из чужого клюва, спешно, давясь, проглотила его, и бросилась за следующим. Другая утка пробиралась бочком, стараясь не потревожить подруг, а, ухватив угощение, отлетала подальше от суетящейся стаи, чтобы в спокойной обстановке, насладиться трапезой. Еще одна уточка, видимо, с очень низкой самооценкой держалась поодаль, не принимала участия в борьбе за хлеб. «Похожа на меня, - подумала Ирина, - Тоже отказалась от борьбы. И конец у нее будет тот же». Но она не угадала. Девочка, кормившая птиц, тоже заметила скромную утку, подошла поближе к ней и, размахнувшись, бросила оставшуюся горбушку прямо к ее ногам. Бывает и так!
Увлекшись утками, Ирина не заметила, как к скамейке приковылял старичок. Он смахнул ладонью невидимую пыль и уселся рядом с ней.
- Не возражаете? – спросил с запозданием.
- Нет.
Хотя на самом деле ей хотелось побыть одной, а старичок явно намеревался завести разговор, что тут же и подтвердилось.
- Хорошая нынче погода, - сообщил он, благостно улыбаясь, и потянулся всем своим немощным телом.
- Хорошая, - эхом отозвалась Ирина.
- Бабье лето.
-Угу.
- А почему его бабьим зовут, не знаете?
- Не знаю.
- А я вам скажу, почему. Потому что оно на вас похоже.
- Как это?
- А такое же красивое и грустное, как вы.
- А-а.
- А почему вы одна гуляете? - Не отставал мужчина.
- Да так уж.
- Будь вы моей женой, я бы вас одну ни за что не отпустил.
Ирина пожала плечами.
- А вот вас отпустили. Не побоялись, значит?
Кто мог ее не отпустить?  Разве когда-то давно Андрей? Или Виктор? Нет, Виктору не было дела до ее одиноких прогулок. Далеким эхом отозвалась боль и тут же затихла.
- Муж-то есть? – продолжал допытываться старичок.
За долгие годы одиночества Ирина научилась отбиваться от вопросов о муже. Она быстро поняла, что статус разведенной женщины возбуждает в охочих мужчинах надежду на легкую добычу, и обычно отвечала, что муж у нее есть, и все у них хорошо. Если же такой вопрос задавала женщина, любительница поковыряться в чужих делах, Ирина напускала на лицо скорбное выражение и отвечала: «Умер». Собеседница охала и отставала. Ирина отнесла старичка за ветхостью лет к любопытным кумушкам и ответила скорбно:
- Умер.
 Однако старик скорбности не заметил, либо тема смерти стала для него привлекательной. Он только больше оживился.
- От чего умер-то? – спросил он хищно.
- От рака, - ответила Ирина, рассчитывая отпугнуть его.
Не тут-то было!
- О-о! От рака! – он заерзал на скамейке. - Это я ему сочувствую, вашему супружнику бывшему! Ой, как сочувствую! Моя сестра умирала от рака на моих, можно сказать, глазах. Рак мозга. Как она мучилась! Как кричала!
- Ой, ладно! Давайте не будем об этом, - попросила Ирина.
Но старичка было не унять.
- Не дай бог! Не дай бог! – восклицал он. – И главное, ничего ей не помогало, никакие обезболивающие. Кричала: убейте меня, не могу больше!
Ирина встала.
- Мне пора. До свидания.
Старичок тоже вскочил и поковылял за ней.
- А ведь и убил бы! Будь у меня пистолет, пристрелил бы, честное слово. Это ж  смотреть было невозможно! А каково это все терпеть!
Ирина пошла быстрее, почти побежала, а он все еще кричал ей что-то вслед.

Мир в душе был поколеблен, а окончательно разрушила его Аня. В последнее время они виделись редко – Аня ждала рождения ребенка, первенца, долгожданного, позднего, а потому особенно желанного. Все ее мысли вертелись вокруг беременности и предстоящих родов. О том и разговор пошел, когда Аня позвонила. Ирина поддержала тему, а на вопрос о своем самочувствии коротко бросила:
- Да все более-менее ничего.
Не хотела она расстраивать подругу, да и обсуждать с ней уже принятое решение не было смысла. Однако Аня насторожилась. Когда природа лепила Анну, она не озаботилась вложить в ее голову достаточное количество серого вещества, однако, увидев, что девочка получилась добрая, ладная, устыдилась и добавила ей в подарок от творца изрядную порцию интуиции. Этой интуицией Аня и жила. Никакие уверения Ирины, что все у нее хорошо, не смогли провести ее. Шаг за шагом она выпытала всю правду. Выпытала и рассердилась.
- Ты с ума сошла, Ира! Это же глупо! А я-то всегда считала тебя умницей! Обидеться на какого-то урода и из-за этого отказаться лечиться!
- Он не один такой урод. Они там все сплошь уроды!
- Что ты ерунду несешь! Как это все? Такого не бывает!
- Аня! Я не хочу больше говорить на эту тему. Я уже всё решила и ничего менять не буду. Всё, Аня! Всё!
Но Аня не сдавалась.
- Ты перестань это! Нашлась еще самоубийца! Всего-то и нужно, найти хорошего врача! Чего ты сидишь, как клуша? Надо всех знакомых обзвонить, опросить, узнать, кто у кого лечился, какой врач хороший. Погоди! У нас тут Светлана Петровна с третьего этажа рассказывала, что ее племянницу лечил от того же, что и у тебя, очень хороший врач. Я сейчас к ней зайду, а потом перезвоню тебе.
- Не надо!!
Но Аня уже повесила трубку.
Через полчаса она снова позвонила.
Вот! Запиши его домашний телефон.
Аня!
Его зовут Илья Анатольевич. Светлана Петровна говорит, что это серьезный доктор, он не отфутболит.
Аня!
Она говорит, что он умеет принимать решения. Она так и сказала: «Умеет принимать решения». Позвони ему прямо сейчас.
- Аня, ну зачем ты это? Я же сказала: не надо! Ничего больше мне не надо! Всё! Пока!
Она хотела повесить трубку, но Аня закричала:
- Подожди, Ира! Подожди!! Я знаешь, зачем тебе звоню? Я хотела у тебя спросить…М-м-м… Алешка дома?
- Дома. А что?
- Ты не знаешь, у них там, в университете нет каких-нибудь занятий для старшеклассников? Я обещала одной знакомой узнать. У нее дочь собирается туда поступать.
- Ты лучше у него самого спроси.
- Давай!
- Не обижайся, Ань!
- Что ты! Я не обижаюсь.
- Ну и, слава богу.

Ирина ушла на кухню мыть посуду. Настроение было испорчено. Она сердилась на Аню за непрошеное вмешательство и сердилась на себя за то, что сердилась на Аню. Чтобы унять раздражение, она включила музыку и не слышала, о чем Алексей разговаривал по телефону. А говорил он долго. Потом пришел на кухню.
- Мам, я с ним договорился, - сказал он, стараясь перекричать музыку.
- С кем и о чем? – не поняла Ирина. – Сделай потише.
- С Ильей Анатольевичем, врачом, которого мне тетя Аня посоветовала. Он тебя завтра примет. В два часа дня.
Ирина задохнулась.
- Кто тебя просил? Я никуда не пойду! Ни к какому врачу!
Алеша обиделся.
- Мам, но я же договорился. Он будет ждать.
- Позвони и скажи, что я не приду. Не приду, ты понял? Зачем ты лезешь, куда тебя не просят?
- Мам, тетя Аня правду сказала, что ты не хочешь лечиться?
- Это мое дело! ... Правда!
- Мам!
Голос у Алеши задрожал, и в глазах заблестели слезы.
- Это не только твое дело, - сказал он резко. - Ты о других подумала? Ты подумала, как другим будет?
- Подумала, - сказала Ирина и осеклась.
Это было неправдой. О том, чтобы обеспечить сына хотя бы до конца учебы, - да, об этом она думала и делала для этого все, что могла. А вот переживания других людей ее больше не трогали. Ей казалось, что они настолько мелки, ничтожны по сравнению с ее горем, что не стоят и внимания.
Алеша не уходил.
- Мам, поедем!  – канючил он. – Ну, давай поедем!
- Алеша, пойми, эта ваша с тетей Аней затея - совершенно глупая и ненужная. Как ты думаешь, с чего это вдруг незнакомый врач будет со мной возиться, когда те, кому положено возиться, посылают меня куда подальше. Или он выставил тебе счет? Сколько, интересно?
- Ничего он мне не выставлял. Он работает в той же больнице, куда тебе дали направление. Так что он - по теме.
- Да? – удивилась Ирина. – И в каком же отделении он работает? Не в химиотерапии случайно?
- Нет. Он хирург, зав. отделением.
- У хирурга я уже была, и он переправил меня к химиотерапевту. Я же говорила тебе.
- Знаю.
- И знаешь, что зав. химиотерапией дал мне пинка навылет. Ты хочешь, чтобы я еще раз проделала тот же путь?
- Мам, Илья Анатольевич не даст тебе пинка навылет.
- Ты-то почем знаешь?
- Он сказал, что будет с тобой разбираться.
- Будет разбираться! Ты подумай! А ты сказал, что я ему никто-ничто, и денег у меня нет?
- Мам, он вообще о деньгах не говорил.
- А он спросил, кто ты такой, и в честь чего его беспокоишь, да еще дома?
- Нет.
- Он что, вообще ничего не спрашивал!?
- Он только спросил, как меня зовут.
- И все?
- И еще спрашивал про тебя. Как тебя лечили, где лечили. Я рассказал, что знаю, но я не на все мог ответить, и он захотел поговорить с тобой. А я сказал, что ты вряд ли подойдешь к телефону потому, что больше не хочешь лечиться.
- Ну да, правильно.
- И тогда он сказал: «Привозите свою маму, будем с ней разбираться».
- Так вот и сказал, «привозите»?
- Так вот и сказал. Мам, он - классный мужик. Он нормально со мной разговаривал. Поедем, а? Ну, поедем!
На его глазах снова заблестели слезы. Ирина расстроилась: она всегда нервно реагировала на слезы, а тут плакал родной сын! «Заварила кашу, - неприязненно подумала она об Ане, – а мне расхлебывать».
- Хорошо, поедем к твоему классному мужику, – через силу согласилась она. – Но и ты со мной поедешь. Посмотришь сам, как они разговаривают с больными людьми.
- Конечно! Илья Анатольевич тоже сказал, чтобы я с тобой приехал.
Ирина была уверена, что Алеша, неопытный в таких делах, что-то не понял из беседы с доктором. Или доктор подумал, что  клиент богатый и сам сообразит, сколько стоят его услуги. «Ни рубля», - решила Ирина и оставила кошелек дома.

Чем ближе они подъезжали к больнице, тем тяжелее становилось у нее на сердце. Ирина жалела, что поддалась на уговоры. Чем этот разговор закончится, если вообще начнется, ей было абсолютно ясно. Она представляла, как перекосится лицо этого хваленого Ильи Анатольевича, когда он поймет, что платить ему не собираются, и как он будет унижать, уничтожать ее, размазывать, как букашку, подошвой по асфальту. И все это она должна вытерпеть, чтобы сын убедился в том, в чем у нее уже давно не было сомнений.
Несколько раз она замедляла шаг, размышляя, не повернуть ли назад, но всякий раз ловила настороженный взгляд сына и продолжала идти. Они вошли в здание больницы, взяли в регистратуре карту и поднялись на четвертый этаж. Кабинет Ильи Анатольевича находился в закутке за углом. У дверей кабинета мужество совсем покинуло Ирину. Она остановилась.
- Пойди, посмотри, там ли он, - шепнула она и отступила назад.
- И не забудь сказать, что денег у меня нет! – сказала она нарочно громко, чтобы врач услышал, если он там.
Ирина видела, как Алеша открыл дверь, спросил «Можно?» и вошел в кабинет. Она отступила за угол и напряженно ждала, когда сын выйдет из кабинета - несчастный, расстроенный, побитый. Но он все не шел. Ирина высунулась посмотреть, где он там, но вместо Алеши увидела мужчину в белом халате. Он стоял на пороге кабинета и смотрел на нее. На вид ему было лет сорок пять – не больше, крупный, чуть лысоватый, с круглым, открытым, слишком жизнерадостным для такой профессии лицом.  Мужчина приветливо улыбнулся ей и махнул рукой – мол, заходи. По дружески так махнул, как своей знакомой. Махнул и ушел в кабинет, оставив дверь открытой. Ирине ничего не оставалось, как поплестись за ним.
Кабинет Ильи Анатольевича был небольшой, вытянутый в длину. У левой стены стоял шкаф, забитый книгами и папками, за ним, у окна – письменный стол, за которым устроился заведующий. Вдоль правой стены от самой двери до окна тянулся ряд стульев. Алеша сидел у самого окна. Он похлопал рукой по соседнему с ним стулу, приглашая маму сесть рядом, но она это приглашение проигнорировала и шагнула к ближнему от двери стулу - оттуда было легче ретироваться. Она вся сжалась в комок. Одно неверное слово, недоброжелательный взгляд – и она рванется из кабинета. Но Илья Анатольевич пока не давал для этого повода. Подождав, пока Ирина усядется, он обратился к  Алексею:
- Карту взяли?
- Взяли. Мам, дай карту.
Ирина молча протянула Алеше карту, и он передал ее Илье Анатольевичу. Врач изучал записи в карте. Закончив, он снова обратился к Алеше:
- Привезли результаты обследования?
- Мам, дай результаты обследования, – попросил Алеша.
Она вытащила пачку бумаг и передала сыну. Илья Анатольевич читал бумаги и задавал Алеше уточняющие вопросы. Алеша повторял вопрос Ирине, Ирина отвечала Алексею, Алексей пересказывал доктору. Ситуация была анекдотичной, но Илья Анатольевич, казалось, этого совершенно не замечал, а Ирине было не до этих тонкостей. Врач продолжал задавать Алеше вопросы – он хотел уяснить всю цепочку событий, связанных с лечением Ирины. Спрашивал он спокойно, без присущей докторам напористости, суровости, не хмурился, не кривился а, выслушав ответ, никаких эмоций не выказывал, даже когда Ирина со злорадством, смакуя, рассказывала о хамстве и взяточничестве его коллег. Он просто кивал головой – мол, понял - и задавал следующий вопрос.
Ирина не  заметила, когда она впервые ответила не Алеше, а напрямую доктору. Тогда и доктор стал задавать вопросы прямо ей. Отвечать от двери было неудобно, и она передвинулась сначала на один стул ближе к столу доктора, потом еще на один и, в конце концов, оказалась напротив Ильи Анатольевича. Напряжение спадало, она успокаивалась.
Наконец, вопросы закончились. Илья Анатольевич откинулся на спинку стула, повернул голову к окну – думал. Потом он снял трубку телефона и стал набирать номер. Обычно в таких случаях врачи выставляют больных за дверь, Ирина даже приподнялась, но доктор остановил ее:
- Сидите.
Он звонил  какой-то Галине Тимофеевне. Сначала он вкратце изложил ей историю болезни Ирины. Она ревностно следила за его рассказом – не переврет ли? Не переврал. Потом они стали обсуждать, как ее лечить. Услышав «нужна химиотерапия», Ирина энергично замахала руками, но Илья Анатольевич успокаивающе закивал головой – мол, знаю. В конце концов, они пришли к какому-то решению, и доктор, повесив трубку, обратился к ней и Алеше одновременно. Тон его речи был мягкий, ровный, но не предполагавший возражений.
- Галина Тимофеевна – наш радиолог. Очень опытный врач, корифей, можно сказать. Она согласилась со мной, что начать лечение лучше с облучения. А дальше будем смотреть и, если надо, корректировать. Галина Тимофеевна берет вас к себе — это большая удача. Я буду с ней на связи, буду отслеживать ваше лечение. Я думаю, все будет хорошо, но если у вас возникнут проблемы, приходите ко мне - будем разбираться. А сейчас идите прямо к Галине Тимофеевне - она сделает запись в карте, чтобы вас поставили на очередь на госпитализацию. Ждать придется около двух недель.
Он встал, давая понять, что аудиенция закончена. Ирина тоже встала. Она была в растерянности – она не собиралась ложиться в больницу, но отказываться теперь было бы неудобно, да и нелогично – зачем тогда приезжала, зачем отняла столько времени у доктора?
- Имейте в виду, - сказал ей на прощанье Илья Анатольевич, - работать с онкологическими больными тяжело, мы тоже люди и тоже переживаем. Иногда нервы не выдерживают. Галина Тимофеевна работает в онкологии более сорока лет, так что характер у нее непростой, вы уж ее поймите.  А сейчас поторопитесь, а то она собралась уходить.
- Спасибо, - сказала Ирина и поспешила к двери.
На пороге она оглянулась и увидела, как Алеша, смущаясь, протягивает Илье Анатольевичу деньги. Однако доктор деньги не принял, мягко отвел его руку, обнял за плечи и повел к выходу.
- Ты молодец, Алеша, что привез свою маму, - тихо сказал он. – Заботься о ней. Если что, звони мне. Вот моя визитка. А мой домашний телефон ты ведь и так знаешь. Кстати,  откуда он у тебя?
Алеша замялся.
- Слухами земля полнится, - ответил он неопределенно.
Доктор улыбнулся.

Илья Анатольевич правильно сделал, что предупредил Ирину о «непростом» характере Галины Тимофеевны. «Непростой» - это уж очень мягко сказано. Галина Тимофеевна взрывалась и орала по любому поводу и без повода тоже: то больные палату не проветрили к обходу врачей, теперь она должна в обморок падать от духоты, то холоду напустили, так что заморозили ее, то громко разговаривали в коридоре, мешали ей сосредоточиться. Однако когда дело касалось самого лечения, она была безукоризненна: спокойна, доброжелательна, деловита. Это примиряло с ней Ирину. Да еще она вспоминала слова Ильи Анатольевича о том, что у онкологов работа очень тяжелая, и нервы у них не всегда выдерживают. Однако и у нее были нервы, и они тоже могли не выдержать. Но до этого дело не дошло. На третий день Галина Тимофеевна пригласила Ирину к себе в ординаторскую. По всему столу доктора были аккуратно разложены листочки с Ириниными анализами, результатами УЗИ и прочих обследований.
- Я вот все это просмотрела, - показала она на листочки на столе, - подумала, и я вот что вам скажу:  вам надо делать химиотерапию.
Ирина вскочила.
- Сядь! – рявкнула Галина Тимофеевна, и уже более мягким голосом добавила:
- Дослушайте до конца!
Она стала подробно объяснять Ирине, почему ей нужна именно химиотерапия. Ирина слушала невнимательно, нервничала, в голове крутилось: опять отфутболивают? Опять пустили по кругу? И снова к Гуревскому!  Нет уж, спасибо, там мы уже побывали.
- Вы меня слушаете!? – попыталась вернуть ее внимание Галина Тимофеевна.
- М-м-м… да.
- Я знаю, что вы не поладили с Гуревским.
- Это я не поладила?!
- Ладно, ладно! Это не имеет значения, кто. Главное - мы Гуревского обойдем, - она подмигнула Ирине. - В нашем отделении есть врач, которая параллельно с основной работой занимается химиотерапией, по протоколу - может быть, слышали. За это хорошо платят, - сказала она доверительно. - Это не та химиотерапия, которую вам делали в Институте, и которую здесь большинству больных  делают. Это…
- Знаю. Экспериментальная!
То, что в больнице некоторым пациентам предлагают делать какую-то особую химиотерапию, знали все больные. К этой химиотерапии относились настороженно, скорее даже враждебно, и не все на нее соглашались. Ходили слухи, что это западные врачи проводят эксперименты на наших больных.
- Кто вам сказал, экспериментальная!? – закричала Галина Тимофеевна. – Что вы болтаете, если не знаете! Все лекарства, которые используют в нашей больнице, разрешены Минздравом.
И сбавив тон, продолжила:
- У них там много разных видов химиотерапии. Есть менее токсичные, чем та, что вам делали. Но об этом вам лучше расскажет Екатерина Михайловна. Она об этом все знает. Поговорите с ней. Просто поговорите. Она вам все объяснит, зададите ей вопросы – она доступная - и, если договоритесь, то перейдете лечиться к ней. А не договоритесь, останетесь у меня, и мы продолжим облучение. Имейте в виду, если вы откажетесь от химиотерапии, никаких репрессий в отношении вас не последует, никто вас не выгонит,  никто ругать не будет, будем лечиться, как лечились. Но я все-таки очень советую вам поговорить с Екатериной Михайловной.
То, что ей не приказывают, как обычно, а советуют, то, что предлагают самой принять решение, и обещают обойтись без репрессий, Ирину не столько обрадовало, сколько удивило. Это было внове.
- Ну, если только поговорить…
- Поговорите. Я рассказала ей о вас, она посмотрела вашу историю болезни и согласилась вас взять. Так что решение остается за вами.
- Хорошо, давайте поговорим, - согласилась Ирина без особого энтузиазма.

Однако еще до того, как они встретились с Екатериной Михайловной, Ирина решила, что откажется от химиотерапии. Выслушает, поблагодарит и откажется. Не надо ей лишних страданий. Она мечтала вернуться в то тихое, умиротворенное состояние, в котором она пребывала, пока не вмешалась Анна. Казалось бы, ситуация поменялась к лучшему, ей невероятно повезло, что она попала на прием к Илье Анатольевичу, а Ирина не радовалась. Она ничего больше не хотела, ничего не ждала от лечения и не верила в него. Она перегорела. Ирина рассматривала свое пребывание в больнице, как уступку близким людям. Она лишь пережидала, когда все это закончится, и она вернется домой к прежней, так полюбившейся ей жизни. Облучение, по крайней мере, те две процедуры, которые ей успели сделать, не доставило ей никаких неприятных ощущений. Больничная жизнь тоже не была обременительной. До обеда она по большей части лежала на кровати и читала или болтала с соседкой по палате Наташей, с которой они легко и быстро сошлись. После обеда она выходила погулять во двор больницы, а вечером  они с Наташей смотрели телевизор. Так что жизнь была почти что курортная, если не обращать внимания на необычный вид самих «курортников».
Однако химиотерапия – это уже не курорт. химиотерапия – это вам не пару минут полежать под облучающим аппаратом. При одном только воспоминании о химиотерапии  во рту у нее появлялся металлический вкус, и тошнота подкатывала к горлу. А тут еще предлагают, что бы там ни говорили, какую-то экспериментальную химиотерапию и врача, для которой химиотерапия не основная работа, а лишь подработка. Когда же Ирина увидела Екатерину Михайловну, последние сомнения, если бы таковые еще оставались, отпали сами собой.
Сначала Ирина услышала быстрое цоканье каблуков по коридору, потом дверь распахнулась и в палату влетела маленькая худенькая девушка в белом халате. На середине палаты она затормозила и, крутанув кудрявой головой между Ириной и Наташей, поинтересовалась:
- Кто из вас Ирина Юрьевна? Я – химиотерапевт Екатерина Михайловна.
Ирина удивленно уставилась на нее и стала подниматься с кровати.
- Лежите, лежите, - остановила ее доктор. - Мы пока только побеседуем.
Наташа, которая сидела на единственном в палате стуле, поднялась и предложила его Екатерине Юрьевне, но та решительно отказалась:
- Сидите, сидите. Не беспокойтесь, я постою.
Так и простояла все время беседы. Сначала Екатерина Михайловна повторила то, что Ирина уже слышала от Галины Тимофеевны: ей необходима именно химиотерапия. Потом она  рассказала, какие виды химиотерапии делают в больнице. Ирина отметила, что врач вела себя очень уверенно, не стеснялась своей молодости, говорила со знанием дела и на доступном пониманию языке. Но что окончательно подкупило Ирину, так это тон, каким разговаривала с ней Екатерина Михайловна – простой, дружеский, доверительный - таким тоном говорят только с  близкими людьми. Время от времени врач останавливалась и спрашивала:
- Все понятно? Если есть вопросы, задавайте, не стесняйтесь.
Ирина не стеснялась, задала и старые вопросы, на которые ей никто из врачей не захотел отвечать, и новые, возникавшие по ходу разговора. Однако в ее подсознании уже закрепился негативный опыт обращения к врачам с вопросами, и она сказала извиняющимся тоном:
- Я вас, наверное, замучила.
- Что вы! – воскликнула Екатерина Михайловна и тряхнула своими кудряшками. - Я вопросы люблю! Но главное - чтобы вам все стало ясно до того, как мы начнем, нам же вместе работать.
Вместе работать! Вот это да!
- Я правильно поняла, - спросила Ирина, - что химиотерапия, которую вы мне предлагаете, переносится легко?
- Я бы так не сказала. То есть кто-то действительно переносит более-менее легко, но и ту химиотерапию, которую вам делали в Институте, некоторые тоже относительно легко переносят. Однако у нашей химиотерапии среди побочных эффектов нет токсикоза, который вас так мучил, правда, есть другие побочные эффекты, и какие из них у вас проявятся и в какой степени, зависит от особенностей вашего организма. Пока не попробуем, не узнаем.
- А когда узнаем, что тогда делать будем?
- Тогда будем думать и решать. Я буду решать, и вы тоже будете решать. Если вы скажете «всё, больше не хочу», тут  же прекращаем лечение. Или я по своим показателям могу решить, что дальше делать химиотерапию нельзя. В любой момент, когда вы или я скажем «стоп», мы остановимся. Имейте в виду - в любой момент.
- То есть, даже если я сейчас соглашусь, а потом передумаю, то ничего мне не будет?
- Конечно, ничего, - засмеялась Екатерина Михайловна. – Мы здесь для того, чтобы помогать больным, а не наказывать их.
Ирина задумалась.
- Ну, так как? Попробуем? – подзадорила врач.
- Ага! Попробуем! Легко сказать, попробуем! А если это не поможет? Или поможет, но ненадолго? Какой смысл зря мучиться! Вот скажите честно, на сколько может хватить этой вашей хваленой химиотерапии?
- Заранее сказать невозможно. Кому как.
- А от чего это зависит?
- От многих факторов, в том числе и от настроя больного.
«Да, настрой у меня никакой», - подумала Ирина и снова спросила:
- А какая-то статистика есть?
- Есть. Иногда химиотерапия не только не дает положительного отклика, но даже  ускоряет рост опухоли. Конечно, ее тут же отменяют. Но это очень редкий случай. Иногда опухоль совсем не реагирует на химиотерапию. Такое, к сожалению, бывает. В других случаях опухоль продолжает расти, но скорость роста уменьшается. Мы уже считаем это положительной динамикой. Еще лучший результат, когда опухоль совсем перестает расти или уменьшается.
- А так, чтобы совсем рассосалась?
- Бывает и так.
- Правда, бывает?
- Правда. Но только у тех, кто ее делает.
- Намек понят.
- Два года назад у меня проходил лечение больной, у которого опухоль полностью рассосалась.
- А сейчас он как?
- Звонил мне на днях. Прошел диагностику, все спокойно.
- Повезло! Но у меня так не получится.
- Это почему же? У вас еще не тот случай, чтобы не получилось.
- Правда? А я думала… Столько времени меня не лечили.
- Я знаю. Тем более надо поторопиться. Ну, как? Попробуем? Помните, Наполеон говорил: главное – это ввязаться в бой, а там видно будет. Идем в бой?
Столько задора было в ее голосе, что Ирина потеряла бдительность и неожиданно для себя согласилась:
- Идем!
Екатерина Михайловна, не мешкая, протянула ей листок бумаги с текстом:
- Прочтите и поставьте подпись, что согласны на проведение химиотерапии.
Ирина подмахнула, не читая.
- Класс! – сказала Наташа, когда за врачом захлопнулась дверь, и стук каблуков покатился, затихая, по коридору.
- Что класс? – не поняла Ирина.
- И врачиха - класс, и условия, которые она тебе предложила. А я боялась, ты откажешься.
- Я и хотела. Укатала она меня своими разговорами.
Наташа засмеялась.
- Уж и не знаю! Она такая молодая, - пожаловалась Ирина. – Совсем девчонка. Ну как ей доверять?
- Это она выглядит как девчонка, но ей точно за тридцать.
- Да ну!
- Точно, точно. Она стояла спиной к свету, и тебе не видно было, а я сбоку рассмотрела у нее морщинки у глаз.
- Но и ведет она себя как-то несолидно для врача.
- А тебе надо, чтобы на тебя кричали, как Галина Тимофеевна?

В тот же день Ирину перевели в другую палату. Вместо милой, общительной Наташи она получила в соседки мрачную неразговорчивую женщину, а в придачу к ней ее мужа, который целыми днями крутился около нее. Он появлялся в палате рано утром, а уходил, когда жена засыпала. Он выносил ее судно, помогал ей умыться, обтирал ее, поворачивал, бегал в столовую за едой, а в остальное время сидел, молча, рядом с ней и держал ее за руку. Женщина - Надя, Надюша, как ласково называл ее муж - почти не вставала с постели, а говорила лишь по  необходимости короткими фразами. Ирина чувствовала себя некомфортно рядом с тяжело больной женщиной, а еще больше от постоянного присутствия ее мужа, хотя тот старался быть как можно менее заметным. Он держался к ней спиной, но когда их взгляды случайно встречались, она видела в его глазах страх и мольбу - он боялся, что Ирина будет возражать против его присутствия. Она и в самом деле хотела попросить Екатерину Михайловну ограничить его пребывание в палате положенными часами посещений, но не успела.
В тот день на обед дали что-то невкусное, мало съедобное, и Ирина спустилась на первый этаж в холл, где нахдилось маленькое кафе, чтобы заесть чем-нибудь эту гадость. В углу у окна стояло три круглых столика. Один из них был свободен, и она уселась за него лицом к фонтану. Фонтан ей очень нравился, хотя он выглядел очень просто: ступеньки, по которым стекала вода. Слева и справа от фонтана стояли кадки с растениями, а стена за фонтаном была расписана под морской пейзаж. И этот пейзаж из далекой, нереальной теперь жизни, и пышные растения, и звук льющейся воды навевали на Ирину легкую приятную грусть. Она, не спеша,  пила чай с пирожком. Вдруг за ее плечом раздался голос:
- Можно я рядом с вами пристроюсь?
Ирина оглянулась и увидела Надиного мужа. Он стоял с картонной тарелкой с сосисками и пластмассовым стаканчиком кофе.  «Опять он!» - неприязненно подумала она.
- Опять я! – угадал он ее мысли. – Все занято, - кивнул он виновато на другие столики, - Вы уж извините.
Она пожала плечами. Мужчина сел за столик и представился:
- Вадим.
Ирина молча кивнула.
- А вас, я знаю, Ириной Юрьевной зовут.
- Ну, раз вы – Вадим, значит, я  - Ира.
- Хорошо, Ира.
Вадим ел сосиски и временами одним глазом, украдкой, поглядывал на Ирину. Она допила свой чай и собралась уходить. Он тронул ее за руку.
- Подождите, пожалуйста, секундочку. Я уж, пользуясь случаем, хочу попросить у вас прощения за неудобства, которые я вам причиняю. Но я вас умоляю! Ставьте любые ваши условия, просите у меня что угодно, только не выгоняйте меня из палаты. Я должен оставаться с Надей до конца.
- До конца? – машинально переспросила Ирина.
- Да, уже недолго, наверное.
- Ну почему? Ее ведь лечат.
Он помолчал. Потом сказал тихо:
- Она не хочет жить.
- Почему?
- Полтора года назад у нас случилось несчастье – погиб наш единственный сын, Максим. Надя очень тяжело переживала. Считала себя виноватой. Перестала есть, перестала разговаривать, вообще что-то делать перестала. Так и не пришла в себя. А потом ее стали мучить боли. Она ничего мне не говорила, а когда я догадался и повел ее к врачу, было уже поздно. Мы сначала у себя лечились, на Урале, а потом я привез ее сюда – надеялся, здесь ей помогут.
- Так вы не наши? Я и не знала, что здесь чужих лечат. Ой, простите, я хотела сказать…
- Да ничего. Чужих тоже лечат, только платно.
-А-а.
Когда они вернулись в палату, Ирина стала собираться на прогулку. Надя дремала. Вадим сел на стул и прикрыл глаза. При ярком свете дня Ирина заметила, какое у него нездоровое, желтое лицо.
- Пойдемте на свежий воздух, погуляем полчасика, - шепнула она.
Вадим кивнул головой и быстро собрался. Во дворе было тихо и солнечно. Опавшие листья шуршали под ногами на неубранных дорожках. Редкие одинокие фигуры бродили как тени туда, сюда - вдоль корпуса, вокруг него. Слово за слово разговор у них снова вернулся к сыну Вадима и Надюши. Ирина узнала подробности его трагической гибели.
У Вадима была дача. Летом каждую пятницу они всей семьей выезжали туда на машине. Но однажды Надя не поехала с ними, решила походить по магазинам. Она собиралась вернуться на следующий день дневным поездом и просила встретить ее. Когда пришло время отправляться на станцию, Вадим был занят ремонтом сарая, и тут Максим предложил:
- Пап, давай я сгоняю за мамой.
Максим заканчивал автошколу и должен был вот-вот получить водительские права. Отец  уже не раз давал ему порулить по проселочной дороге, но только когда сидел рядом с ним. А тут его, словно черт попутал. «Правда, пусть, сгоняет, а я пока приберусь к Надиному приезду», - решил он.
Ехать до станции было совсем ничего, пять минут по грунтовой дороге краем поля, но они долго не возвращались. А потом пришла Надя, одна, недовольная тем, что ее не встретили.
- Как это вы с Максимом разминулись? – удивился Вадим. - Он уже давно за тобой уехал.
- Не знаю. Я его не видела.
- Ты по дороге шла?
- Нет, тропинкой через поле.
Вадим заволновался. Максим был не из тех, кто выкидывает всякие финты.
- Пойду, посмотрю, где он там застрял.
Вадим пошел по дороге и на полпути к станции увидел свою машину. Она стояла, зарывшись носом в придорожные кусты, передняя дверца со стороны пассажира была распахнута, а на водительском месте сидел Максим с перерезанным горлом. Вызвали милицию, возбудили дело, искали преступника, но не нашли. Следователь придерживался  версии, что убийство связано с бизнесом Вадима. У него как раз дела пошли в гору, и, как водится, появились завистники и любители покормиться с чужого бизнеса. Однако серьезных угроз с их стороны не поступало. Вадим не верил, что можно убить просто так, из зависти. Он считал, что убийцы – местные жители, которых местный же милиционер не хочет выдавать городским. Он сначала шумел, требовал искать преступников, искал сам, жаждал возмездия, а потом отстал – не до того стало, надо было спасать жену.

Перед проведением химиотерапии  Ирине назначили дополнительное обследование. Но что-то там не сошлось в ее анализах, так что лечение отложили.
-Ну, вот! Приехали! – сказала Ирина, не зная радоваться ей или огорчаться.
- Ничего! Прорвемся, - заверила ее Екатерина Михайловна.
Она прописала Ирине какое-то лекарство и ограничила диету. Екатерина Михайловна излучала уверенность. И действительно, при повторном анализе все показатели уложились в норму.
- Завтра начнем, - сказала Екатерина Михайловна. - К половине двенадцатого приходите в  отделение химиотерапии. Все должно быть хорошо, медсестры там опытные. На всякий случай я оставила им номер моего мобильного. Если возникнут какие-то осложнения, они мне позвонят, и я сразу прибегу.
Осложнения возникли, но вызывать Екатерину Михайловну не пришлось: она не выдержала и прибежала сама посмотреть, как идут дела. Когда Ирине начали вводить яд, у нее пересохло горло, и она стала задыхаться. Екатерина Михайловна  велела медсестре приостановить процедуру и бежать бегом в смежную комнату за каким-то лекарством. Лекарство ввели,  и дышать стало легче. Продолжили ввод яда, но теперь у Ирины появилась резкая опоясывающая боль в пояснице. Какое-то время она терпела, но потом не выдержала и застонала. Снова медсестра, подгоняемая Екатериной Михайловной, побежала в соседнюю комнату за лекарством. Боль отпустила.
- Помедленнее, помедленнее вводи, - наставляла медсестру Екатерина Михайловна.
- Я и так медленно, - огрызнулась она.
- Дай-ка мне, - не выдержала врач и перехватила шприц.
- Ирина Юрьевна, как почувствуете какие-нибудь отклонения в самочувствии, не терпите, говорите сразу.
- Хорошо. Дышать все-таки трудновато, горло слиплось.
- Оксана, - обратилась Екатерина Михайловна  к медсестре, - принеси скоренько бутылку питьевой воды без газа.
- Где я вам ее возьму?
- Где угодно! В столовой, в ординаторской, в кафе сбегай – только быстро, чтобы через две минуты вода была.
Процедуру удалось довести до конца. Ирина вернулась в палату и с ужасом ждала, когда яд начнет действовать. Екатерина Михайловна несколько раз забегала к ней узнать, как идут дела. Дела обстояли неплохо – Ирина пока ничего не ощущала. Перед уходом Екатерина Михайловна сказала:
- Я велела дежурной медсестре заглядывать к вам каждый час. И ночью тоже. Так что не волнуйтесь, вы будете под наблюдением. Если понадобится, она вызовет дежурного врача – я ее тоже предупредила.
Екатерина Михайловна  вытащила из кармана блок желтых листочков, быстро написала что-то на верхнем листке, оторвала его и приклеила к тумбочке Ирины.
- Здесь номер моего мобильного. На всякий пожарный случай. Если что, звоните мне, не стесняйтесь. И ничего не бойтесь – вы под наблюдением. Вот и Вадим Андреевич приглядит за вами, пока он здесь. Так ведь, Вадим Андреевич?
- Конечно, о чем речь! Обязательно пригляжу.
- Ну, кажется, все. Держитесь, Ирина Юрьевна! До завтра.
Каблуки полетели по коридору и вскоре затихли.
- Вот врач! Повезло нам с ней, - сказал Вадим.
- Вам, может быть, и повезло, - хмуро заметила Ирина. - У вас – облучение, а  у меня - химиотерапия, это большая разница.
- Это мы знаем, Надюше делали химиотерапию у нас там, дома. Ее очень сильно тошнило. У вас есть тазик?
- Нет. Я не думала, что мне будут делать химиотерапию. Я на облучение шла.
- А здесь вам не выдали?
- Кто же его выдаст?
- Пойду, попрошу.
Вернулся он ни с чем.
- Не предусмотрено. Давайте, я схожу, куплю. Тут хозяйственный магазин прямо за воротами.
- Да неудобно мне вас беспокоить, - Ирина кивнула на неподвижно лежавшую Надюшу.
- Удобно. Я мигом, - сказал он и вышел.

Однако на этот раз тазик Ирине не понадобился. Первую процедуру она перенесла на удивление легко – только на третьи сутки ее немного тошнило и то недолго.
- Ну, если так, то это можно, - поделилась она своей радостью с Екатериной Михайловной. – Это не то, что тогда было, когда мне в Институте делали.
- Не говорите гоп, - посоветовала врач.
Она старалась сохранять серьезный вид, а сама сияла.

Всю неделю до следующего вливания Ирина находилась в приподнятом настроении. Страх перед химиотерапией прошел. Екатерина Михайловна нравилась ей все больше и больше. Врач приходила к ней каждый день, осматривала, беседовала, подбадривала. В этой молодой худенькой женщине кипела неуемная энергия. Иногда Ирине представлялось, что врач прямо вцепилась в ее рак мертвой хваткой, и у нее впервые за долгое время шевельнулась робкая надежда – а вдруг что-то из этого получится? Помогал ей и Вадим. Он постепенно распространял на нее свои заботы. Ирина думала, что он пытается задобрить ее. Она сказала:
- Вадим,  вы не волнуйтесь, я не буду возражать против вашего присутствия.
- Я это уже понял, - коротко ответил он.
- Тогда зачем вы все время оказываете мне услуги?
- Это не услуги. Я вообще такой.
Вадим перестал ее раздражать, а, наблюдая, как он самозабвенно ухаживает за женой, Ирина прониклась к нему уважением. Она невольно сравнивала Вадима с двумя своими некогда горячо любимыми мужчинами – стал бы кто из них так ухаживать за ней? Вряд ли. Андрей точно бы не стал.
Медперсонал тоже хорошо относился к Вадиму. Он им что-то чинил, передвигал мебель и даже мыл полы, когда медсестра не успевала или валилась с ног. Медсестры разрешали ему ночевать в закутке под лестницей, где стояла старая кушетка. Ирина думала, что он остается в больнице из-за жены, чтобы быть поближе к ней, но позже старшая медсестра рассказала ей, что ему просто негде жить.
У Вадима было много денег, когда он привез жену в клинику, но они стали стремительно таять, а новых поступлений у него не предвиделось – свой бизнес в родном городе он закрыл. Сначала Вадим снимал отдельную квартиру недалеко от больницы, потом комнату, койку в общежитии, но скоро и за койку нечем стало платить, и он переместился на вокзалы – ночевал на разных вокзалах, чтобы не мозолить глаза милиции. Когда в отделении узнали о его плачевном положении, медсестры пожалели его и предложили ему кушетку под лестницей.
Ирина тоже его жалела.
- Вадим, может быть, вам деньги нужны? – спросила она однажды. – Я могу вам дать.
И увидев, как он возмутился, быстро добавила:
-  В долг.
- В долг, не в долг, а я у женщин денег не беру. Да вы не волнуйтесь за меня - я сильный, живучий. И друзья у меня есть - они, если уж прижмет, помогут.
- Неужели еще не прижало, раз вы под лестницей ночуете? – удивилась она и вдруг ей пришла мысль:
- Знаете что, Вадим! У меня ведь в квартире комната пустует – моя комната. Вы можете там спокойно ночевать.
- Нет, нет, спасибо, не беспокойтесь.
- У меня вы, по крайней мере, можете помыться и постирать.
- А что, я совсем уж …
Он опустил голову и понюхал себя.
- Да нет, я не об этом, - смутилась Ирина и быстро добавила:
- Конечно, это бесплатно. Вам - бесплатно, а мне - выгодно.
- Какая же вам-то выгода? – удивился Вадим.
- А такая. У меня там сын один в квартире остался. Вы его видели, он приходил ко мне. Он хороший мальчик, но еще очень молодой – знаете, всякие там дружки. В общем, мне было бы спокойнее, если бы кто-то там за ним приглядывал. Ну, не приглядывал, конечно, а просто присутствовал в квартире взрослый человек. Выручите, а?
- Вот вы как повернули, - ухмыльнулся он.
- Давайте проще. Вам удобно, и мне удобно. На том и сойдемся.
- Спасибо, Ира. А ваш сын возражать не будет?
- Нет, конечно! Он отзывчивый мальчик. И пользуйтесь там всем, что вам нужно. Кухней, ванной, стиральной машиной. Чистое постельное белье возьмите в гардеробе на верхней полке, там же – полотенца.
- Ну вот, ну вот!
- Не усложняйте. Договорились?
Теперь каждое утро Вадим давал Ирине отчет о ее сыне. А ей и, правда, стало спокойнее  – все-таки мальчик там не один. Алексей же, на ее вопрос, как они там поладили, ответил:
- Поладили, поладили! Еще бы не поладить! Вадим Андреевич такую еду готовит! Прям, как в ресторане.
- Не стыдно тебе? – упрекнула его мать. - Человек приходит усталый, измученный, и еще тебе готовит.
- Так я не прошу его. Он сам. Я ведь только и могу, что пельмени да яичницу. А он это не признает.
- Вот, учись у него. А кто продукты покупает?
- Оба покупаем.
- А деньги?
- Пополам.
- Ну, смотри! Он же совсем тут обнищал.
- Мам! Мы сами с ним разберемся.
- Ну, разбирайтесь.
Однако в следующий раз Алеша пожаловался на Вадима:
- Он что, за школьника меня принимает? Каждый день спрашивает, что нам на лекциях читали, что на дом задали. Вчера велел зачетку показать.
Ирина расхохоталась, а потом стала серьезной.
- Ты знаешь? Ты на него не обижайся. У него сын погиб, практически твой ровесник. Он, может быть, к тебе как к сыну относится.

Вторую процедуру химиотерапии Ирина перенесла хуже, а каждая последующая приносила ей все больше страданий. Стали проявляться побочные действия, типичные для данного вида химиотерапии и нетипичный, но такой знакомый ей токсикоз. Екатерина Михайловна постоянно была рядом и не давала упасть духом.
Помогали ей держаться и больные, проходившие химиотерапию в одной с ней группе. Крепкие попались люди. Лысые, бледные, они лежали под капельницами и беззаботно болтали, как будто на вечеринку собрались, а не на эту жуткую процедуру, после которой их будет ломать и корежить. Говорили о чем угодно, кроме болезней. Заводилой  был пожилой мужчина по фамилии Маркиз. Возможно, сама фамилия, а также ее несоответствие простоватой внешности носителя фамилии, развили в нем чувство юмора. Он знал уйму анекдотов и смешных историй. Забавляли больных и его диалоги с процедурными медсестрами Оксаной и Леной. Обе медсестры не отличались воспитанностью, покрикивали на больных и ко всем, даже пожилым людям, обращались на «ты». Маркиз же своего аристократического достоинства не терял, отвечал девушкам на «вы» и закручивал изысканно вежливые фразы. Больные хохотали, а медсестры кричали на него:
- Маркиз! Кончай дурку травить!
Маркизу от них доставалось еще и за то, что он сам перекрывал себе капельницу, когда наступало время ее перекрыть, а медсестер на месте не оказывалось. Обе девушки имели обыкновение исчезать из палаты одновременно и надолго.  Когда кому-то приходило время перекрыть капельницу, кричали, звали медсестер всей палатой, но девушки не всегда являлись вовремя. Лишняя жидкость продолжала вливаться в вену, и больные нервничали. Маркиз учил всех, как самим одной рукой дотянуться до вентиля и повернуть его, но мало кому это удавалось.
Когда Маркиз закончил химиотерапию и покинул группу, сразу стало скучно. Еще пытались как-то себя развлекать, но все больше вспоминали шутки Маркиза и жалели, что его нет с ними. Место Маркиза занял другой больной, тоже мужчина, тоже пожилой, но уж очень нудный. Тот все время брюзжал. Однажды в отсутствии медсестер обсуждали, кто сколько дал своему врачу и что от этого для больных изменилось. Нудный мужчина пожаловался:
- Я ей заразе, дорогущую коробку конфет презентовал. Она сожрала, а все ходит, как будто не замечает меня.
Оказалось, что и в этой больнице давали все и всем, и Ирине вдруг стыдно стало, что ее Екатерина Михайловна осталась обделенной. Вот уж действительно кому она с удовольствием бы сделала подарок, так это своей Катеньке, как про себя она стала называть врача. При удобном случае она «исправила ошибку», но Екатерина Михайловна пришла в ярость:
- Уберите сейчас же! Вы за кого меня принимаете?
Однако желание сделать что-нибудь хорошее для Екатерины Михайловны не оставляло Ирину. На следующей процедуре она в присутствии медсестер, которых больные постоянно задабривали конфетками и шоколадками, рассказала, как она попыталась «отблагодарить» Екатерину Михайловну, и как та ее отругала. Пусть вся больница знает, что есть такая врач, которая без всяких взяток работает, да еще как работает. Больные Ирине откровенно завидовали. Ни к кому из них врач на процедуру не приходила, а к Ирине приходила каждый раз – вдруг опять что-нибудь случится. Как только за дверью раздавалась быстрая мелкая дробь каблуков, кто-нибудь завистливо говорил:
- Твоя бежит.
- Моя!
Ирина ужасно гордилась своим врачом. Да если бы не Екатерина Михайловна, она давно отказалась бы от лечения. С каждой процедурой ей становилось все хуже. Ирина уже не выходила на ежедневные прогулки и все больше лежала, отвернувшись к стене. Тазик, купленный Вадимом работал на полную мощность.
Самого Вадима и его жены к этому времени в палате уже не было. Сначала Надюшу перевели в реанимацию, а через неделю пришел Вадим и сказал, что его жена умерла. Он хлопотал о перевозке трупа в родной город. Выглядел Вадим ужасно. Красные глаза, черные мешки под ними, глубокие морщины вокруг рта и выражение мрачного страдания на лице. От него несло перегаром, и Ирина в прямом смысле воротила от него нос, который стал слишком чувствителен к запахам. Впрочем, Вадим пробыл в палате недолго: поблагодарил Ирину за помощь с жильем, пожелал выздоровления и ушел, сгорбившись и по-старчески шаркая ногами.
Едва он вышел, вбежала Екатерина Михайловна, внимательно посмотрела на расстроенную Ирину, сказала твердо, уверенным голосом:
- Там был другой случай. С вами мы прорвемся, вот увидите.
- Почему вы так думаете?
- А я знаю! Вы – сильная!
- Я!? – удивилась Ирина.
- Вы, вы!

Через несколько дней Ирине сделали компьютерную томограмму. Екатерина  Михайловна сияла: две меньшие опухоли исчезли совсем, а большая, убавилась в размерах почти наполовину. Ирине даже стыдно стало, что она радуется меньше, чем ее врач. Она еще не вышла окончательно из состояния оцепенения, она все еще не верила в успех лечения.
Следующая процедура почти добила ее, так что очередное вливание пришлось отложить на целую неделю. Но Ирина теперь и помыслить не могла отказаться от лечения. Чтобы все труды Екатерины Михайловны пошли прахом? Она решила, что будет держаться до тех пор, пока сама врач не отменит лечение. А Екатерина Михайловна лишь усилила свои заботы и внимание. Рано утром она уже вбегала в палату к Ирине.
- Ну, что у нас сегодня? Как спали? Жалобы есть? Говорите все. Вспоминайте. Вопросы есть?
- Потерпите еще немного, Ирина Юрьевна, - уговаривала врач. - Имейте в виду: чем хуже вам, тем хуже вашей болячке.
Екатерина Михайловна называла опухоль «болячкой».
И каждый раз она повторяла:
- Ничего, Ирина Юрьевна! Прорвемся!
Перед уходом домой она еще раз заглядывала к Ирине. А вечером к ней приходила медсестра и спрашивала:
- Как вы себя чувствует, Ирина Юрьевна? Что сказать вашей Екатерине Михайловне? А то ведь сейчас звонить будет.

Но пришел день, когда Ирине стало так плохо, что она не смогла даже подняться в постели, с трудом поворачивалась и едва шевелила покрытым язвами языком. Екатерина Михайловна хмурилась, откладывала  очередное вливание и, в конце концов, сообщила:
- Я разговаривала о вас с Гуревским. Он, как бы вы там его не любили, очень грамотный специалист. Я также проконсультировалась с главным химиотерапевтом Онкологического Института и еще с двумя крупными специалистами в этой области.  Все говорят одно и то же: продолжать химиотерапию опасно. Я тоже так думаю, поэтому мы прекращаем лечение.
Ирина обрадовалась, что ее мучения закончились, но, кажется, еще больше радовало ее то, что не она первая сказала «стоп».
- Последняя томограмма, - продолжала врач, - показала, что от вашей болячки осталось меньше четверти. У вас очень хорошая динамика. Действие введенного лекарства будет еще некоторое время продолжаться, поэтому можно ожидать,  что ситуация еще улучшится. Как только вы встанете на ноги, я вас выпишу, а через месяц приедете, сделаем еще одну томограмму. Посмотрим, что там останется.

Томограмма, сделанная через месяц, показала, что не осталось ничего.

Глава 7.
Что дальше?

К районному онкологу Ирина шла, ликуя. Ее распирала гордость за себя и Екатерину Михайловну. Вот как они! Взяли и победили рак! Она не могла удержаться и стала рассказывать онкологу, как ей повезло с больничным врачом. Ей хотелось, чтобы как можно больше людей узнали о Екатерине Михайловне. Районный онколог слушала скептически, в какой-то момент удивленно подняла бровь и спросила:
- Вы что, думаете, что окончательно вылечились?
- А разве нет?
- Кто вам это сказал?
Ирина сникла.
- Вы же у нас не новичок, - продолжала врач. - Однажды вас уже вылечили, а через полгода обнаружились метастазы.
- Вы думаете, опять метастазы пойдут?
- Я ничего не думаю. Будем наблюдаться.
Эйфория закончилась. Действительно, почему она решила, что болезнь окончательно покинула ее? Просто она так думала. Екатерина Михайловна внушила? Наверное. Но Екатерина Михайловна сама верила! Сколько раз она говорила ей «Прорвемся!», и ведь прорывались. А вдруг теперь не получится прорваться? Вдруг опять все начнется сначала? Значит весь труд Екатерины Михайловны коту под хвост? Ну уж нет! Ирина запаниковала. Как она будет смотреть в глаза Екатерине Михайловне, если через полгода снова разведет у себя метастазы? Надо продержаться. Хотя бы годик. Лучше два. Однажды Екатерина Михайловна с гордостью рассказала ей о своем больном, который после такой же, как у нее, химиотерапии уже два года прожил без рецидива. И ей ужасно захотелось, чтобы Екатерина Михайловна могла и ею похвалиться.
Два года. Два года без метастаз стали навязчивой идеей. Надо обязательно продержаться два года. Только вот как? Что лично она может для этого сделать? Ирина стала читать книги,  журналы, статьи на онкологических сайтах. Читала все подряд: и чисто научные работы, и научно-популярную литературу, и рассказы больных, победивших рак, и всякое нетрадиционное и сомнительное. Старалась все это переварить и привести в систему, найти совпадающие элементы, вычленить бесспорное.
Главным в ее поисках был вопрос: «А почему я?» Но звучал этот вопрос уже без вызова, без возмущения и претензий к судьбе, а просто, по-деловому - надо было выяснить, почему болезнь атаковала ее. Что она делала не так? Ей было совершенно ясно, что если она ничего не изменит в своем образе жизни и привычках, то те условия, которые привели к раку, будут продолжать действовать, и метастазы неизбежны. Она рассматривала факторы, которые, по мнению докторов, вызывают рак, и примеряла их на себя. Что-то подходило больше, что-то меньше, что-то совсем не подходило. Ирина скорректировала питание, стала больше двигаться, больше бывать на свежем воздухе, на работе она потребовала, чтобы девчонки перестали курить под дверью комнаты. Однако все эти меры казались ей не главными. Где-то, чувствовала она, есть ключ, рубильник, который запускает процесс. Иногда ей казалось, что разгадка где-то рядом, что еще немного и она нащупает ее, но ничего не получалось.
Ирина впадала в отчаяние от своего бессилия. Уж если тысячи умных, талантливых ученых ищут и не могут найти главную причину возникновения рака, что она может сделать? Но ведь есть, теперь она точно знала, что есть больные, которые излечились от рака. Как? Почему? Что помогло им?
Временами Ирина так глубоко погружалась в размышления, что полностью отключалась от окружающего пространства. Она оказывалась в каком-то необычном состоянии, где ответы не вытекали, как им положено, из логических рассуждений, а брались неведомо откуда, возникали из ничего, как предметы в руках фокусника. Что это были за мысли? Как они формировались? Можно ли им доверять? Иногда перед ее глазами возникали яркие цветные картины, как во сне. Какое-то время они держались перед глазами, потом исчезали, уплывали, сменялись другими картинами. Некоторые картины не задевали ее воображение, другие – вызывали сильные эмоции и надолго застревали в памяти.
Так, однажды, она совершенно отчетливо увидела Виктора: он стоял в своей голубой медицинской форме на фоне белого экрана. Он был совсем рядом с ней, она реально ощущала его присутствие. И сердце ее снова разрывалось от гнева и обиды. Значит она не забыла его? Не забыла и не простила? А она-то думала, что он уже вычеркнут из ее памяти. Ирина долго размышляла, что означает это видение, да и все другие ее видения. Или ничего не означают? Так, игра воображения?
Она начала читать книги по психологии и увлеклась. Это была совершенно неведомая ей область знаний – и такая интересная! Постепенно в водоворот ее чтения стали втягиваться религия, философия и эзотерика. Ирина с удивлением  обнаружила,  что эзотерика и религия, которые она раньше считала полной чушью, местами соприкасались и даже совпадали с положениями научной психологии и философии. В ее голове постепенно вырисовывались смутные очертания неведомого ей, оставленного за бортом среднего и высшего технического образования мира духовного бытия. Совершенно в ином свете предстала христианская религия, которая прежде отталкивала ее своею мрачностью: все эти мученики, страдальцы – зачем это? Зачем религия превозносит их, будто смакует страдания? Теперь Ирина знала зачем. Знала по себе, как страдания меняют образ мыслей и поведение людей. Меняют само отношение к жизни, видение жизни. Ведь если бы не страдания, которые она перенесла, если бы не угроза новых страданий, разве стала бы она размышлять о философских вещах? Жила бы в мелких житейских заботах до конца дней своих. Теперь мир расширился, углубился, ей приоткрылась и своя собственная душа, бездонная и полная тайн.
В некоторых книгах по психологии и эзотерике предлагались упражнения, так называемые практики или техники. Ирину заинтересовала техника для избавления от старых непрощенных обид. В одной из книг по психологии она прочла, что такие обиды могут стать причиной рака. Ирина решила попробовать – так это или не так, а хуже не будет. Практика заключалась в том, чтобы просматривать мысленным взглядом всю жизнь, начиная с самых ранних лет, вспоминать случаи обид и прощать своих обидчиков. Сначала дело шло туго. Она все время отвлекалась, мысли прыгали, уходили в сторону. Да и никакой радости от того, что она простила людям, когда-то обидевшим ее, она не испытывала и никаких изменений в себе не замечала. Однако занятий не бросила, решила довести дело до конца. Каждый вечер усаживалась в кресло и просматривала один кусок жизни за другим, выискивая обиды. Кому-то прощалось легко, походя, кому-то прощать не очень хотелось. А когда очередь дошла до Андрея, то она вообще  взбунтовалась. С какой стати она должна простить ему предательство? Разве такие вещи прощаются? Бывший муж был оставлен непрощенным.
Когда пришло время разбираться с Виктором, у Ирины уже накопился опыт прощения. Она научилась находить оправдания для действий своих обидчиков, смотреть на них как бы со стороны, без личных чувств. Посмотрев со стороны на Виктора, она отметила, что он был хорошим семьянином, любил детей и заботился о жене. И не бросил семью. Даже ради нее не бросил. Ей впервые пришло в голову, что она требовала от Виктора сделать то, за что осуждала Андрея. Мысль была до ужаса неприятной. После долгих размышлений с Виктора была снята часть вины. Она его поняла, но не простила.
И вдруг опять из ниоткуда, как это стало часто случаться с ней в последнее время, выплыла и закрепилась мысль, что прощать – это вовсе не значит оправдывать обидчика и его действия. Простить или, как нередко говорят, «отпустить обиду» – это вырвать из сердца колючку, которая отравляет твою же собственную жизнь. Мало того, что человек нанес тебе обиду, так еще приходится всю жизнь носить в себе эту колючку!  С новым пониманием Ирина прошлась по оставшимся обидам, которых, к ее удивлению, оказалось гораздо больше, чем она думала. Всякий раз вырывая из сердца обиду-колючку, она чувствовала, что на душе становится легче и светлее. Груз обид таял, переставал давить на нее. Таким образом была устранена одна из возможных причин возникновения рака.
Через полгода Ирина прошла обследование – все было спокойно. Жизнь давала шанс. Она освоила еще несколько практик, среди них практику лечения рака мыслью, воображением. Утверждение, что мысль материальна и способна реализовываться, часто встречалось ей в книгах и звучало убедительно. Чего стоит пример с лимоном. Возьмите  дольку лимона и положите ее в рот, организм тут же начнёт вырабатывать слюну для переработки лимона. А теперь ничего не кладите в рот, а только представьте, что там лежит лимон, и рот начнет наполняться слюной. Да уж! С мыслями надо быть поосторожнее.
Ирина вспомнила беспросветное уныние, в котором она жила после разрыва с Виктором. Мысль о нежелании жить была послана ею самой.  Уныние оказалось благодатной средой для зарождения рака. Позже, когда Ирина спохватилась, испугалась, стала цепляться за жизнь, процесс уже набрал силу.
Однако, если мысль может разрушать организм, почему бы ей также и не восстанавливать его? В книгах говорилось и об этом. Правда, ее смущала легкость, с которой, по мнению многих авторов, можно достичь желаемого результата. Достаточно лишь представить его. Обжег, например, руку - представил, что на месте ожога здоровая кожа - и ожег затянулся. Или сел, расслабился, представил себе мерседес – и вот уже желанный автомобиль сам катит к тебе. У Ирины был достаточно трезвый ум, чтобы верить в такие байки. На всякий случай она все же попробовала: села, расслабилась и представила на своей голове меховую шапку, которую неделю назад видела в магазине, но не купила из-за недоступной цены. Раз представила, два, целый месяц представляла – нет, не прилетела к ней меховая шапка. Наступили холода, и она купила обычную вязанную шапчонку. Уже позже Ирина поняла: чтобы мерседес сам к тебе прикатил, надо очень многому научиться, потратить на это уйму сил и времени - и то не факт, что он прикатит. Гораздо проще заработать денег на мерседес, чем научиться получать его силой воображения. Но здоровье на деньги не купишь, и Ирина упорно продолжала заниматься по методикам визуализации.
Через год у нее все еще оставалось спокойно. Ирина обретала уверенность. И вот однажды во время медитации она увидела картину, которую она сразу стала толковать как исход рака из ее тела. Сначала она увидела, как по ней от живота к горлу ползет большой черный краб, который - она это точно знала - был ее раком.  Ирина понимала, что когда он доползет до горла, наступит конец. Краб вызывал в ней сильный страх и омерзение. И вдруг, непонятно с чего, в ней вспыхнула жалость к раку, бедному, всеми ненавидимому существу. Это же мой рак, часть меня самой, думала она. Любовь и жалость были такими сильными, что буквально рвали ее сердце. Но отвращение и страх окончательно не ушли. Преодолевая страх, коря себя за отвращение, она взяла краба рукой и держала его перед собой, извиняясь перед ним и посылая ему свою огромную любовь. И вдруг краб ушел из ее руки, полетел прочь по дуге и на некотором расстоянии он нее вошел в землю. И тут же из ее тела стали вылетать стаями более мелкие крабы, всякий раз еще более мелкие и под конец просто черные точки. И все они летели по дуге и уходили в землю.
Ровно через два года Ирина позвонила Екатерине Михайловне.
- Помните, вы рассказывали мне об одном вашем больном, который после такой же химиотерапии, как у меня, продержался два года?
- Ну? – насторожилась врач.
– Екатерина Михайловна, теперь вы можете и мной хвалиться – у меня сегодня тоже два года.
Екатерина Михайловна громко и радостно смеялась, а потом сказала как бы с упреком:
- Так у него-то уже четыре года. Поняли?
- Вы имеете в виду…
- Да, да, именно это я имею в виду.
- Так мне ж за ним не угнаться, - растерялась Ирина.
- Как это не угнаться? Давайте, Ирина Юрьевна, старайтесь. Прорвемся!

Ирина старалась. Когда я встретилась с ней в поезде, она жила без рецидива уже тринадцатый год. Ирина была уверена, что ей помогали держаться медитация и техники визуализации. Однако она далека от того, чтобы объявить свой опыт выздоровления единственно возможным. Ирина очень осторожна  в выводах и просила считать ее случай лишь страничкой  из Книги Живых.

                ********

Личная жизнь Ирины в дальнейшем сложилась удачно. Сначала женился Алеша. Он привел в дом милую веселую девчонку, которая быстро подружилась со своей свекровью. Вскоре у молодых родилась дочка. Она не давала спать по ночам. Алеша ходил смурной, не выспавшийся и счастливый. Ирина помогала чем могла, но не долго.
Еще до рождения девочки, объявился неожиданный гость. Ирина открыла дверь на звонок и увидела элегантного, красиво седеющего господина. Он улыбался.
- Вы к кому? – поинтересовалась хозяйка квартиры.
- К вам. Не узнаете меня?
Ирина всмотрелась внимательнее и неуверенно спросила:
- Неужели Вадим!?
- Он самый.
- Бог ты мой! Ну, проходите же. Вот Алешка обрадуется! Алеша, иди сюда! Он все вспоминает, как вы его кормили.
Алеша тоже не сразу узнал гостя.
- Вы так изменились, Вадим Андреевич! Прям как Джордж Клуни стали.
- Не льсти мне! – засмеялся Вадим.
- Правда, правда.
Вадим выложил на кухне гору продуктов, и, подмигнув Алеше, предложил приготовить что-нибудь вкусненькое, но ему не дали.
- Не позорьте нас, Вадим. У нас в доме две хозяйки, сами все сделаем.
Вадим зачастил в Москву и каждый раз встречался с Ириной. Он рассказал, что после возвращения к себе домой и похорон Надюшки он крепко запил. Пытался работать, но его отовсюду гнали. Он пропил все вещи, машину, дачу, пропил бы и квартиру, если бы один из друзей не ухитрился каким-то образом переоформить ее на себя. Но однажды он остановился, понял, что дальше так продолжаться не может. Надо или завязывать, или кончать с жизнью. Решил попробовать первое. Получилось. Устроился на работу, потом открыл свое дело, и теперь он снова на плаву.
Летом Вадим пригласил Ирину приехать к нему в гости, обещал свозить на озера, показать настоящую рыбалку. Ирина приехала – и осталась.
В ее отношении к Вадиму не было того юного восторга, который захлестывал ее, когда она любила Андрея, и не было той тягучей страсти, которая влекла ее к Виктору. Главным в ее отношениях с мужем стало уважение, глубокое и преданное. Она понимала, как он рискнул, связав с ней свою жизнь, и старалась изо всех сил оставаться здоровой. «Прорвемся!» - постоянно повторяла она любимый девиз Екатерины Михайловны.