Вспомнили детство

               

   Однажды Вовке по каким-то делам нужно было ехать в Северный жилой район. Он сел в троллейбус, который был наполовину пустым, и выбрал себе удобное место у окна с правой стороны. На следующей остановке рядом с ним сел высокий полноватый мужчина лет пятидесяти, который начал присматриваться к нему. Лицо его было до боли знакомо, но он никак не мог вспомнить, где его раньше видел.
   — Вовчик, это ты, что ли?! - вдруг воскликнул мужчина.
   — Да, я. Вижу знакомое лицо, но никак не могу вспомнить…
   — Своих, рощинских не узнаешь?
   И тут до него дошло, что это был друг детства Толя, с которым вместе жили, и вместе ходили в школу.
   — Толик! - обрадовался он, и обнял мужчину - сколько лет, сколько зим!
   — Да уж, почти сорок лет прошло, как расселили Полушкину рощу. Теперь редко кого встретишь.
   Троллейбус в это время ехал по Октябрьской площади.
   — Вовчик, а помнишь, вот тут, где начинается мост через Волгу, был стадион Динамо, мы пацанами сюда на каток ходили кататься.
   — Толик, ну как не помнить. Мы же тогда из Полушкиной рощи в такую даль прямо на коньках сюда перлись. А чтобы деньги не платить, лазили через забор.
   — Все-таки, как  весело там было! Играла музыка, и люди были всех возрастов. Народу было всегда битком и все катались по кругу. Некоторые ездили длинными цепочками и набирали громадную скорость. Не дай Бог зазеваешься и попадешь на пути этой цепочки. Я даже до сих пор помню мелодию про пчелу и бабочку, которую часто исполняли тогда на стадионе.
   — А помнишь, как потом домой добирались?
   — Да уж, ноги так навихляешь, что хоть снимай коньки и босиком иди, но мы всегда кое-как доезжали по накатанной машинами дороге.
   Тут троллейбус остановился, и водитель объявила:
   — Остановка Полушкина роща.
   — Полушкина роща, — сердито пробурчал Толя, — одно название только осталось. Сколько тут народу жило, и все друг друга знали.
   — А помнишь, вот здесь куча шлака была, который из ТЭЦ вывозили. С нее зимой на лыжах здорово было кататься.
   — А вон там, внизу продовольственный магазин был. Там еще Нинка жила, мы оба за ней бегали. Красивая была. Только она Витьку выбрала.
   — Где-то здесь были наши деревянные дома.
   — Дураки все-таки наши власти. С такого красивого места людей согнали. Высокий берег, река рядом. Здесь бы жить да жить! Надо было наоборот, все эти вонючие заводы с устаревшей технологией снести, а новые построить за городом, а здесь красивые дома выстроить. Ярославль был бы еще краше.
   — Нас не спросили.
   — Все-таки как хорошо тут нам было. Зимой: коньки, лыжи, крепости, ледяные горки; весной, как только снег стает, в расшибалку, да в чижика играли. Летом на лодках, да и так плавали. Я тогда мог Волгу два раза без отдыха переплыть туда и обратно.
   — Расхвастался, будто я не переплывал.
   — А вон там на берегу, помнишь, лесопилка была. Громадные кучи опилок стояли, и вся Полушкина роща этими опилками печи топила, без дров обходились.
   — А здесь был Лагерный спуск, помнишь мы его тогда Шанхай называли.
   — Езжу я на этой семерке который год и сердце кровью обливается, ведь здесь прошло наше детство, а поселка нет — одно название осталось, — с горечью посетовал Толик.
   — А вот это белое здание 72 школа была, а вон в том доме Настя-дура жила. Помнишь ее?
   — Как не помнить. Мы все время издевались над ней. Она любила в центр города ходить. Идет, бывало, толстая, как бочка, и тут же на дороге, не стесняясь никого, могла запросто сесть и с...ть. А мы, пацаны, ей кричим: «Здорово Наташа». Она обижается и орет «Не Наташа я, а Настя», — и заревет. Да так громко. А мы нарочно дразним ее. Она еще громче начинает реветь. Потом выскакивает кто-нибудь из взрослых с ремнем, и мы все врассыпную разбегаемся. Ведь тогда весь Ярославль ее знал, да и она многих знала, хоть и дура была. Надоест ей идти, встанет по средине дороги и любую машину остановит.
   — Слушай, Вовчик, разбередили мы Душу. Давай бутылочку возьмем да посидим где-нибудь.
   Доехали они до первой попавшейся забегаловки, купили бутылку водки, пару бутербродов и сели на лавочку во дворе дома. Выпили по стакану и начали вспоминать дальше.
   — А помнишь, как мы дрались? — заговорил Вовка, жуя бутерброд, — Бывало, старшие парни науськают нас, пацанов, друг на друга, и понеслась драка. Но помнишь ведь дрались честно, лежачего не били и до первой крови. У кого кровь пошла, тот и проиграл.
   Они выпили еще по стакану. У обоих начали заплетаться языки.
   — Вовчик, а помнишь, ты меня побил? - Плаксиво прогнусавил Толик, - Ведь ни за что побил!
   — Что ты, разве я помню, столько лет прошло.
   — А я вот помню, помню! У меня тогда еще долго кровь из носа шла. А
 ты меня попробуй сейчас побить!- заерепенился Толик, - Я теперь намного тебя сильнее.
   — Толик, не заводись!
   — Вовчик, ну ты попробуй, попробуй!
   — Вот пристал, ну пойдем. Только мне кажется, ты и сейчас слабак.
   - Это я то слабак! - духарился Толик.
   Они вышли. На улице уже темнело, и их никто не видел. Тут Толик развернулся и хотел ударить, но Вовка увернулся и влепил ему так, что тот отлетел. Он упал и так же, как в далеком детстве из его носа потекла кровь.
   — Что я тебе говорил, а ты не верил.
   Но Толик не слышал, он был вырубленный. Тогда Вовка, чтобы приятель не замерз, затащил его в ближайший подъезд, привел в чувство и ушел восвояси.