— Я запутался, Аши, не знаю, что делать. Может, мне стоит пойти к рийям (1)? — спросил Ким, молодой переписчик свитков, своего единственного друга.
— Иди! Вдруг какая-нибудь из них тебя подберет? — усмехнулся Аши.
— Я недостаточно знатен для этого, — вздохнул Ким.
— Мало иметь происхождение, надо еще быть тем, на кого они согласятся потратить время своей жизни, — просто сказал Аши.
— Хм, даже так? — удивился переписчик.
— Именно так, и только так, — улыбнулся в ответ его друг. — Лучшие из лучших представителей мужской половины нашего города пытались добиться их расположения, — и, помолчав мгновение, продолжил, — но всё напрасно. Ни силой, ни разумом нельзя заполучить себе в спутницы рийю. Впрочем, безумцам они отказывают так же, как и всем прочим.
— Но почему? Что такого рийи дают своим спутникам, что за один миг близости с ними многие готовы расстаться с немалой толикой золотых монет? — любопытствовал Ким.
— Да кто его знает, — отмахнулся Аши, — но люди уж точно не будут выбрасывать деньги на ветер. Старый Хараб как-то обмолвился, что рийи знают путь к Единому. Истинный путь. И назначают за него самую высокую цену.
— Это какую же? — снова хмыкнул Ким. — А если у меня ничего ценного и нет? Да и вообще, какой спрос с безденежного оборванца?
— Кто его знает? — подмигнул ему в ответ друг. — Может, у тебя есть то, о чем ты не ведаешь, нечто очень ценное? Рийи не отказывают никому, кто обратится к ним с правильными словами. Жрицы Раста никогда не требовали ни денег, ни иных приношений, но каждый, кто приходил к ним, приносил свой дар, и если он им нравился, то они принимали пришедшего к себе в обучение. А если нет, — Аши вздохнул, — извини, но придется прийти еще раз. Правда, для меня это время теперь настанет нескоро, а вот ты вполне можешь попробовать.
— Ну уж дудки! Лучше я пойду переписчиком летописей в храм Шана, меня давно зовет настоятель! — фыркнул Ким.
— Да ладно, знаю я их нелепописи! — хихикнул Аши. — То пиши, а то не пиши! Знаешь, почему тебя туда зовут? — вдруг перешел он на совершенно серьезный тон. — Ты чужак. Не вздумай туда идти, брат, если хочешь жить.
— Это еще почему? — нахмурился Ким. — Что такого страшного написано в этих свитках? Я их видел: сказания о приходе Хора, предания о борьбе света и тьмы, истории о героях. Ничего необычного.
— А ты сказание о начале мира читал? — прищурился Аши.
— Да. И не раз. Правда, давно это было. Мне в детстве еще дед его пересказывал, и я это сказание почти наизусть помню, все двадцать две главы! Без дуновения дышало Единое...
— Вот! — прервал его Аши. — А ты знаешь, что теперь в нем осталось только семнадцать глав? И что прошлый переписчик, ну ты его помнишь, белобрысый такой, Лан из Керола, так вот он пропал два месяца назад, и его никак не могут найти. А завтра и ты тоже можешь вот так же запросто исчезнуть!
— Да мало ли куда он мог деться? — отмахнулся Ким. — Он был совсем юнец!
— А вот и нет, — возразил Аши, — он невысокого роста, это верно, но постарше тебя. Ему недавно исполнилось два неполных десятка лет!
— С виду так и не скажешь, — задумался Ким, и тень тревоги царапнула его сердце.
— А ведь он был им не чужой, как ты, — ткнул его пальцем в грудь Аши, — а всё одно пропал. За день до этого я слышал, как Лан возмущался в старой таверне у хромого Хона, что жрецы совсем ополоумели и повыдирали из своих летописей десятки страниц, а в тех, что остались, понаписали такого, что впору удавиться! Представляешь, теперь там говорится, что никакого истинного пути к Единому нет и только одни последователи Шана могут найти спасение в годы лишений! (2) А кроме того, — Аши перешел на шепот, — они отказываются от безвозмездного пути и теперь прямо заявляют, что сколько стоит из их треб. Мол, так заповедал сам великий Шан, и даже список расценок привели в конце книги! Да только эти дурни позабыли, что во времена второго Расцвета в Хараме ходили монеты триойля (3), а не нынешние полушки, вот Лан и сердился, что теперь придется переписывать заново длиннющий свиток, которого, заметь, в запасниках храма раньше не было.
— Да, чудные дела творятся в мире, — вздохнул Ким.
— То ли еще будет, — подмигнул ему Аши, — но сдается мне, брат, что тебе лучше поискать себе иную работенку, целее будешь.
Друзья расстались, и черноволосый Аши, балагур и весельчак, а по совместительству ученик медника, направился в сторону речных врат, а его собеседник Ким, по прозвищу Соломенноголовый, остался бесцельно бродить по центру старого города. В полуденную пору здесь обычно было несуетно. Жители близлежащих домов давно разбрелись по своим делам, а те, кто остался, — не казали и носа на улицу, предпочитая прохладу каменных зданий жаркой тени немногочисленных деревьев.
Ким задумался. Вот уже пару лет прошло с тех пор, как он покинул родную деревню и осел в городе. Постоянное занятие юноша нашел не сразу — нанимался в ученики к шорнику, пробовал на себе нелегкий труд кузнеца, но быстро оставил эти занятия, потому что отчетливо понял, что это не его. Маяться не своим делом и попусту тратить время он не любил и, хотя работа у него спорилась, его это не радовало, и он потихоньку скисал, а через некоторое время оставлял бесплодные попытки казаться таким, как все. Конечно, у Кима довольно неплохо получалось лепить горшки или клепать гвозди, но спустя пару-тройку месяцев у него обычно опускались руки, и он откладывал в сторону молоток или гончарный круг и снова шел искать себя. Так продолжалось до тех пор, пока он случайно не набрел на лавку торговца свитками, и там обрел свое место. Казалось бы, что интересного копаться в ветхой пыли давнишних историй, но Ким неожиданно нашел для себя намного больше, чем ожидал.
В старых свитках оказалась спрятана картина давнего прошлого, и она открылась перед юношей, словно живая. Хроника становления Вольного Края и его городов лежала у него на ладонях. Перед ним проносились предания далекой старины, и, казалось, герои былого сами рассказывают ему свои тайны. Ким особенно полюбил читать записки путешественников и странников, которые тонкой вязью подчас незнакомых слов оставляли для него загадку и приглашали ее познать. Старик — торговец свитками поддержал любопытство юноши и предложил ему за небольшую плату сначала помогать в лавке, а потом и разбираться с недорогими рукописями. Через некоторое время, оценив усердие своего нежданного помощника, он позволил ему выполнять мелкие поручения и дал несложную работу — переписывать некоторые из свитков. Позже хозяин лавки и вовсе предоставил Киму возможность самостоятельно зарабатывать себе на хлеб, разрешив писать письма и объявления для тех, кто не умел этого делать. Ремесло переписчика считалось почетным занятием, и лишь храмовые писцы-зазнайки морщили нос, проходя мимо невзрачной лавки. Такая жизнь продолжалась почти два года, но десять дней назад старик, что дал ему приют, неожиданно умер, оставив в наследство долги и кипу старых свитков. С долгами Ким разобрался быстро, но с лавкой пришлось расстаться, и теперь он, как и прежде, искал себе занятие по душе.
Впрочем, ныне у него в распоряжении было знание четырех самых распространенных языков, а еще на двух десятках наречий он довольно сносно изъяснялся, что позволило ему устроиться толмачом в торговую гильдию. И хотя купцы большей частью сами довольно бегло говорили на нескольких языках, но покупателей было много, а время ценилось дорого, поэтому они предпочитали платить мелкую монету переводчику, боясь упустить крупную рыбу удачи в рыночной суете. Так продолжалось уже несколько дней, и Ким понял, что эта работа, как и прежде, у него будет временной. Общение с людьми отнимало все силы, и, возвращаясь вечером в кибитку, которую ему за плату выделили купцы, он падал и засыпал, чтобы проснуться среди ночи и отдаться настоящему делу.
Умирая, старый каб (4), оставил ему одну рукопись, написанную на неизвестном языке, и в придачу к ней торговую переписку на родственном языке из страны Хин со своими пометками, чтобы со временем можно было сопоставить слова и понять скрытую в древнем тексте тайну. Старик долго присматривался к Киму, но перед самым концом решился открыть ему свой секрет.
— Я был служителем Х'Аммы в одной далекой стране, — начал он рассказ, — и, хотя долгое время проводил в разъездах, всегда обязательно возвращался в свой родной край. И вот однажды я отправился в путешествие в страну Хин и приехал домой только через два десятка лет, а когда пришел в свой храм, то увидел его разрушенным. Всех служителей Единого бога захватчики давно уничтожили, а сами бесследно растворились в степях Солнечной Лузии.
— Я так и не понял тогда, — признался старик, — что милостью настоятеля был отпущен в дальнее путешествие лишь для того чтобы сохранить вот это. — Он показал Киму большую круглую шкатулку для хранения свитков.
— Я не сразу разобрался, что в ней есть двойное дно, за которым сокрыто настоящее сокровище — истинная летопись сотворения мира Х’Аммой, написанная его пророком на неизвестном языке. Он очень похож на хили и отдаленно напоминает итайя (5), но все-таки фонетика у него своя, и многие слова остались мне непонятны. За всю жизнь я так и не смог перевести этот текст, надеюсь, ты сумеешь закончить мою работу.
— А что в ней такого важного? — удивился Ким. — Полное сказание о сотворении мира есть, конечно, далеко не в каждой лавке, но даже у нас имеются два отличных экземпляра.
— Вот именно что отличных, — усмехнулся старик, — друг от друга и особенно от него.
С этими словами он передал Киму древний свиток.
— В нем двенадцать разделов из двадцати четырех глав и еще есть два приложения, которые точно можно выносить в отдельный раздел. Ты знаешь, что сказания о сотворении мира есть у каждого народа и записаны почти на всех известных языках, но все они списаны с него. И за давностью лет, умышленно или нет, в переводы вкрались неточности, а подчас и намеренные искажения и правки. Смотри, вот эти два самых известных свитка, — он показал рукой на лежащие на полке х'раны (6) о создании мира, — похожи друг на друга как близнецы-братья, но вендийский перевод точнее хинского, и оба они настолько далеки от исходного, как луны Гейры от солнца. Они светят лишь искаженным светом людских заблуждений и домыслов, но всё же в них намного больше света, чем в нынешних свитках жрецов шанов, хайров, или, положим, аристиан (7). Но и они — лишь тень от солнца,— сказал каб.
— А этот свиток — солнце? — улыбнулся Ким.
— Конечно, нет. Как и солнце, он тоже лишь тень истины, — ответил старик, — но в нем всё же намного больше света.
— Чем же он тогда так ценен? — спросил Ким.
— А вот это тебе и предстоит узнать. Но один ключ я тебе подскажу. Знаешь, из какого народа вышел пророк, записавший это предание? Он принадлежал к кормящей ветви народности Соков. Их малочисленные племена три тысячи лет назад населяли земли Харайна, что лежат далеко на севере, за пустынями кочевых племен Зара и степями непокорных лузийцев. Впрочем, тогда еще не существовало ни тех, ни других, а вот эта история уже была выбита на скалах островов Дальнего моря, бывших когда-то вершинами великих гор. С тех самых пор течет эта история, когда сын Хора, пресветлый Артакхан, правил великим народом Арты, земли которой давно поглотило море. Так вот настоящего имени пророка уже никто не помнит, но ты можешь его узнать, — улыбнулся старик, — и если сделаешь это, обретешь ключ к пониманию не сказанного, но написанного между строк, ведь свой труд он совсем не зря назвал «Соком истины».
Ким еще два долгих дня думал об этом разговоре, а на третий день старик внезапно умер. Старый каб, конечно, был далеко не молод, но и до своего срока не дожил, это точно. Когда Ким обнаружил тело наставника, ему почудился тонкий аромат тления, который не мог появиться так скоро, а когда пришедший лечец из хариссов, старый друг каба, сурово поджал губы, осматривая тело, юноша уверился, что дело нечисто. Целитель же внимательно взглянул на Кима и спросил, что пили последние две седмицы они со стариком. Ким ответил, что сам он пил только настойку жолы, поскольку от вина три дня мучился животом, а каб пил хван — легкое сливовое вино, бочку которого ему подарили благодарные заказчики.
— Тебе повезло, — сказал лечец, — вино, несомненно, отравлено соком вендийского пустырника, а ягоды жолы — лучшее противоядие к нему. Старый каб был мудрым человеком и понял, что его не спасти. Яда в вине было мало, но при длительном употреблении достаточно, чтобы остановить немолодому человеку сердце. Почувствовать яд сразу он не мог, а когда понял, что отравлен, было уже поздно.
— Почему же он мне ничего не сказал? — со слезами на глазах спросил Ким.
— Наверное, он хотел этим показать тебе нечто очень важное, чтобы ты серьезно отнесся к его словам, — сказал целитель. — Теперь ты должен запомнить, что некоторые слова несут не только жизнь, но и смерть, и быть очень внимательным. Он заплатил самую высокую цену за то, чтобы ты остался жив.
— Но кто мог хотеть нашей смерти? — недоумевал юноша.
— Очевидно тот, кто превыше всего ценит свои слова, а не то, что находится в ваших свитках. Вспомни лучше, кто принес вам вино, — промолвил целитель.
— Да разве упомнишь? — посетовал Ким. — Хотя такой дар могли принести разве что служители Шана или Х'Аристы, хотя и лирийцы тоже могли расщедриться.
— Вот и делай выводы, — кивнул ему собеседник на прощание.
С тех пор Ким остался один. Почтив каба последним огнем (8), он собрал свитки и немедля перебрался в маленькую крытую повозку, которую ему предоставили для проживания купцы. И хотя времени прошло совсем мало, ему показалось, что он уже долгие годы корпит ночами над неподдающимся расшифровке свитком. То, что не заметил старый каб, Ким понял почти сразу — свиток был написан на языке, название которого ему было неизвестно, но от него, скорее всего, пошли диалекты итайя, а хили и вани (9) были от них ответвлениями. Ни один из этих языков Ким хорошо не знал, да и во всём Хараме вряд ли бы сыскался хоть один видный знаток, но, расспрашивая об этих языках купцов, он услышал неожиданный совет:
— А ты спроси-ка у рий, они-то точно знают.
И это предложение ввергло его в ступор. Обратиться к жрицам Пре Красного напрямую у него не было возможности — для этого требовались или баснословные деньги, или высокородное положение. Ни тем, ни другим Ким похвастаться не мог, но вот сама идея что-то задела в его душе, и мысль испросить у искательниц совета не оставляла его. Однако прежде всего надо было их удивить. Рассматривая свитки времен Трех династий о зарождении культа рий, он наткнулся на упоминание об одном приветствии, написанном на языке хони, услышав которое рийи непременно должны были обратить внимание на рискнувшего произнести его безумца. Язык был сложен, и одна эта фраза читалась по крайней мере тремя разными способами, но, если выбрать правильный вариант, можно было надеяться на то, что тебя выслушают. На большее Ким и не рассчитывал — кто он, и кто они? Тем более, ему-то и надо было всего лишь узнать перевод одной фразы. Как он ожидал, это даст ему второй ключ для понимания большего и позволит расшифровать свиток, который был подписан мелкой вязью незнакомых знаков. Ким помнил совет наставника, а потому жаждал получить ответ на вопрос: как звали того странного пророка, написавшего «Сок истины»? Зная исходное наименование свитка, ему не составило бы труда найти и понять соответствие почти трети знаков исходного письма, а получив расшифровку подписи, он смог бы разгадать еще одну треть, чтобы затем методом исключения перевести остальное.
Задача казалась трудной, но выполнимой. Дело было за малым — оставалось уговорить рий, но вот с каким из приветствий к ним следовало обратиться, Ким не знал. Одно произношение таинственной фразы вызывало у него стойкое чувство неприятия, поэтому он его сразу исключил, а вот два других были равнозначны между собой, только первое из них, казалось, тянуло его вверх, а второе подталкивало вниз. Ким в очередной раз просидел до утра, но так и не смог выбрать, какое из них было правильным.
— «Харийя ла эрта аблас кала такрана»? Или «Харий ялаэрт абл аскал ат аркана»? Нет, это никуда не годится! Значит, остается иной вариант! — решился он наконец и немедля отправился в храм Раста. Кстати, в нем как раз был день открытых врат, и Ким уверовал, что у него всё получится.
Войдя в храм, юноша увидел, что на возвышении расположились три служительницы, и, дождавшись своей очереди, обратился к ним с приветствием, но по наитию изменил в нем несколько букв.
— Харийя ла арта атлас ка лат храмма! — громко произнес он заветные слова и замер, весь превратившись в слух.
— Мальчик интересуется хони? Как интересно! А ты знаешь, с какой просьбой к нам обратился? — спросила самая молодая из трех рий — служительница Пре Восходного, посмотрев на гостя с лукавой улыбкой.
— Твое прочтение переводится так, словно ты просишь, чтобы великодушная рийя утешила тебя немедленно! — засмеялась она дивным голосом. — Право, ко мне никогда не осмеливались обращаться с такой просьбой!
И громкий хохот присутствующих в храме людей оглушил его. «Я пропал!» — мелькнула у Кима позорная мысль.
— А второй вариант, который ты правильно не осмелился произнести, обещал тебе в скором времени смерть от удушья! — поддержала вторая рийя — служительница Пре Красного.
— А третий? — ничего уже не боясь, спросил Ким.
— Одна из версий перевода звучит так: «Я, Арты возлюбленный сын». И это был бы верный вариант, — произнесла старшая рийя — силисса.
— А сколько всего вариантов есть? — почему-то задал совсем не тот вопрос, с которым пришел, Ким.
— Мне известно девять, — ответила она с улыбкой, — но с тебя достаточно и того, что ты уже узнал. Пьющий сок истины должен приникнуть к истоку, а не летать в облаках. Приходи к нам вечером, мы наградим тебя беседой. На сегодня мы услышали всё, что пожелали! — объявила силисса, и рийи покинули храмовый зал.
Не чуя под собою ног от радости, Ким вышел на площадь, и его сразу же окружили недовольные окончанием приема посетители.
— Ты что себе позволяешь, щенок? — гневно спросил его жрец аристиан.
— Откуда ты знаешь хони? — впился в юношу глазами седой Сар, служитель Валоха.
— Ты вообще откуда взялся такой умный? — выкрикнул служитель хайров.
— Он служит у нас, в нашем храме, переписчиком! — вдруг пробился сквозь толпу толстый Уг, старший служитель Шана. — Расходитесь, оставьте парня в покое!
А когда недовольные жрецы ушли, Уг отвел Кима в сторонку и, прижав к ограде храма, жарко зашептал:
— Не ходи сегодня к рийям, от них еще никто не возвращался! Если хочешь, мы дадим тебе убежище!
— Благодарю за заботу, — уклончиво ответил Ким и откланялся, — я обдумаю ваше предложение.
— Смотри не тяни, — крикнул ему вдогонку Уг, — наше расположение не будет длиться вечно! — и проводил удалявшегося юношу цепким взглядом. А потом вдруг словно что-то увидел и завопил:
— Погоди!
Но Ким и не думал останавливаться. Он быстрым шагом покинул храмовую площадь и свернул на улицу медников, где быстро забежал в одно из ничем не примечательных подворий, а пара людей с неприметными лицами прошмыгнула мимо буквально через десяток ударов его взволнованного сердца.
— Ну как, ты всё еще жив? — похлопал его по плечу поджидавший за воротами Аши.
— Скорее да, чем нет, — ответил Ким, — впрочем, насчет будущего я не уверен. Ты успел забрать мои вещи?
— Повозка осталась, — улыбнулся Аши, — а всё ценное я забрал.
— Всё ценное я ношу с собой, — ухмыльнулся в ответ Ким, и друзья скрылись за дверями дома.
Когда длинные тени заходящего светила опустились на город, из ворот двора медников вышла женщина, с головой закутанная в плащ с капюшоном. В руках она несла маленькую медную жаровню на длинной ручке, которую, видно, только что получила из рук мастера. Два немолодых попрошайки, устроившихся прямо напротив входных ворот, окинули ее незаинтересованными взглядами и отвернулись, очевидно, не рассчитывая получить подаяние. А через мгновение они с громкими криками бросились вслед за прошмыгнувшим мимо их носа светловолосым юношей, который выскочил из боковой двери того же подворья и бросился бежать в сторону храмовой площади. Он почти успел добраться до конца улицы, как внезапно угодил в толпу оборванцев, которая ловко окружила его и сбила с ног. После пары минут возни с бранью и руганью толпа оставила беглеца и бросилась вдогонку за женщиной с жаровней, которой к тому времени уже и след простыл.
Так Ким нехитрым образом облапошил незадачливых соглядатаев и быстрее ветра обежал квартал ремесленников, чтобы взглянуть на храмовую площадь с другой стороны. Осмотревшись, он не стал идти к центральным вратам храма Раста, возле которых наблюдалась какая-то чрезмерная для этого времени дня людская суета, а обошел величественное здание кругом и оказался у закатных врат, где двое подростков лениво перекидывались в кости. Те, увидев приближающуюся «женщину», даже не потрудились встать и преградили ей путь, упершись друг в друга головами, как камалы (10), словно никак не могли рассмотреть выпавший на костях счет. За что немедля проверили на своих лбах прочность медной посуды из неженской руки, а затем и пополнили коллекцию острых ощущений пинком под зад и недлинным полетом прочь от распахнувшейся настежь двери. Еще мгновение, и они отправились бы и вовсе неизвестно куда, потому что во взгляде вышедшей из храма молоденькой рийи прочли нечто такое, что заставило их исчезнуть с ее глаз быстрее, чем капли пота, упавшие с их взмокших лбов, достигли земли.
— Совсем от рук отбились, — сказал Ким, виновато пряча за спиной погнутую жаровню. — Простому человеку уже и пройти нельзя.
— И не говори, — усмехнулась рийя, соглашаясь с ним, — но тебе можно. Входи.
Когда Ким вошел вслед за проводницей внутрь храма, он сразу обратил внимание на совершенно белые, почти молочные, стены, исписанные во многих местах мудреными знаками и символами.
— Что это? — спросил он рийю и остановился, чтобы рассмотреть надписи, среди которых увидел знакомые изображения.
— А, это наши младшенькие развлекаются, — пояснила она, — ведут записи своих опытов и открытий. Кстати, меня зовут Рина.
— Я Ким, — представился юноша, — а зачем они пишут на стенах?
— Они хотят оставить свой след, — отшутилась рийя. — Воспитанный человек должен вести ежедневные записи, в них он отмечает все интересующие его события. У вас разве не так?
— Я только переписываю книги, — смутился Ким, — а чистого пергамента и своих стен у меня нет.
— А ты пиши мыслями на воде, — предложила Рина, — кто знает, что долговечнее? Пойдем, нас ждут.
Миновав длинную анфиладу внутренних комнат, они прошли в главный зал, в центре которого на тех же местах сидели две старшие рийи.
— Так что ты хотел узнать у нас, мальчик? — спросила его служительница Пре Мудрого.
— Я силисса нийя Нара, это, — она показала на свою соседку, — вийя (11) Рона, а свою проводницу, рийю Рину, ты уже знаешь.
— Я Ким, переписчик летописей, — представился юноша, — и я хочу у вас спросить, на каком языке написана эта рукопись, и можно ли ее прочитать?
Он быстро скинул с плеч накидку и стал аккуратно снимать с себя драгоценный свиток, который был намотан вокруг его талии.
— Всё свое ношу с собой, — улыбнулся Ким и отдал сокровище вийе.
— Умный малыш, — одобрительно кивнула Рона. — Ну-ка посмотрим, что тут у тебя, — и три рийи принялись внимательно изучать древнюю летопись.
— Это хони, — уверенно высказалась Рина, — причем довольно старый вариант записи букв.
— Это не всё, — улыбнулась Рона, поднимая голову от свитка и глядя Киму прямо в глаза, — здесь не видна еще одна вязь, написанная между строк, но она есть.
— И это ш’арк, древний диалект первоязыка, — заявила силисса Нара, — даже мы не сможем его перевести, только произнести. Это язык богов.
— Так что же мне делать? — спросил разочарованный Ким. — Как же я тогда пойму написанное, если даже не могу его прочесть?
— Иногда истинное понимание смысла слов приходит после того как они озвучены, — ответила силисса, — а эти слова из речи богов, и понять их могут только боги.
— Или человек, если станет подобен им, — тихо подхватила слова сестры Рина.
— Если произнесет их в правильном порядке достаточное число раз, — с улыбкой закончила Рона.
— Так что же это такое? — спросил пораженный Ким.
— Это «Живое слово» — предание о сотворении мира Х’Аммой, — ответила Нара.
— А кто написал его? — задал долгожданный вопрос Ким.
— Сирий Ус, писец Единого, — сказала Рона. — И он, как ты понимаешь, не является автором «Слова», он только записал то, что ему озвучили. Эти слова суть свет. Ты можешь выразить свет словами?
— Нет, — признал очевидное Ким.
— И никто не может, — согласилась Рона. — Но каждый из нас способен почувствовать его. И так для людей была дана возможность понять Единого, говоря с ним на его языке — языке живого света. Мы не сумеем перевести рукопись, и никто не в силах сделать это, но ты сам можешь извлечь из нее нечто, что не видно даже в свете самого яркого солнечного дня.
— Теперь иди, ты знаешь достаточно, — сказала силисса, — но помни, что знание это не принадлежит простым людям. Если не самые достойные представители рода людского получат его — мы все обречены на уничтожение, и наш мир тоже.
— Но почему? — недоумевал Ким. — Что такого есть в этой рукописи, что может уничтожить целый мир?
— Людская гордыня и жажда власти не знают границ, — ответила Нара.
— «Ищущий света обрящет свет, ищущий тени останется тенью, и в этом суть. Вникни в мудрость того, что я сказал». Так говорил пророк, — заключила Рона, — и людям стоит об этом помнить.
Полный противоречивых дум, Ким покинул обитель рий. С одной стороны, ему дали ответ, а с другой — яснее не стало. Он так и не узнал, как и что ему стоит искать, но понял, что старый свиток содержит удивительную тайну, когда-то поведанную богами человеку. Юноша с трепетом приступил к тому, что мог сделать, не надеясь получить большее. Он нашел себе скромное пристанище в одной из лачуг старой пристани и постепенно превратился в худого оборванца, зарабатывая на жизнь разделкой рыбы или разгрузкой морских судов. Среди таких же, как он мальчишек, добывавших себе пропитание в порту, он ничем не выделялся, и скоро загорелое лицо и выгоревшие волосы совершенно изменили его облик, так что Ким не боялся, что его могут узнать те, кто был знаком с ним ранее. Кроме того, он почему-то почти перестал говорить и обходился в разговорах парой простых слов, а по прошествии нескольких месяцев и вовсе замолчал.
Впрочем, говорить было особо не о чем, да и не с кем. Все его мысли занимали неведомые слова и знаки, которые он теперь видел не во сне или наяву, но даже с закрытыми глазами. Ким тратил всё остающееся у него после работы время на разгадывание странных записей и незнакомых слов из старого свитка, которые постепенно становились ему понятны. Он выкраивал время, отказываясь от сна и отдыха, и по кусочку складывал неизвестные ему ранее символы и знаки в понятные и простые слова, озвучить которые не мог, но в них ему, тем не менее, виделся смысл и начинала слышаться какая-то музыка, созвучная с дуновением ветра и пением птиц. Этот поиск согревал ему душу холодными зимними вечерами, и так незаметно прошёл год, а за ним другой и третий. Ещё через пару лет юноша наконец понял, что знает, о чем эта летопись, но так и не смог бы поведать никому то, что постиг, изучая эту поистине удивительную историю.
Ким понял: то, что он узнал при свете звезд, невозможно выразить словами. Он словно почувствовал — это знание ускользало от обыденного восприятия людей и открывалось ему в безмолвии внутренней тишины и света, который вдруг стал проявляться у него внутри. Через некоторое время он уверился, как звучит тот или иной знак, но вот произнести их вслух не мог, потому что ни в одном языке людей не было таких букв, которые описывали бы эти чудесные звуки, что слышались ему в старой летописи. Свиток звучал невыразимой музыкой высших сфер, и тонкая, ранимая частота звука не могла быть услышана обыденным ухом, да и никаким иным образом не могла быть воспринята людьми. Этот свиток вдруг сам стал звучать у него внутри. За долгие годы мальчик полностью выучил его, и вот уже последние несколько дней в нем играла восхитительная, ясная музыка сфер, в которой яркие краски мира иного обретали плоть и кровь.
Тонкой пеленой иллюзорных событий представлялась Киму собственная жизнь, где его тело, а не он сам, разумно совершало какие-то действия, куда-то шло, а он в это время словно вознесся над ним и пребывал духом в совсем ином, чудесном, мире, который и был настоящим, единственным — тем, который и есть на самом деле. Юноша совершенно отощал, и только жалкие попытки его совершенного разума еще удерживали жизнь в бренном теле. Он понял, что с радостью теперь оставил бы его, но та музыка сфер, что ярким колоколом звучала у него в груди, не давала сделать это. Вернее, не колоколом, а тонкой, ясной арфой улетавших мгновений, от которой наполнилась вся его жизнь. Ким сам стал тем, что люди называли музыкой. Он весь целиком превратился в чистый звук иного мира, который теперь звучал в нем так громко, что вышел наружу и стал слышен не только внутри. Первыми его услышали птицы и звери, а потом и безмолвные морские жители. Юноша часто сидел ночами на берегу моря, и при свете звезд к нему прилетали ночные птицы и приплывали сирхи (12) — величественные повелители морских глубин. Ему казалось, что порой с темного неба спускался удивительный свет, и он сидел, окутанный теплым сиянием, в котором ему ясно слышалась песнь далеких звезд.
И наконец однажды ночью он так и остался сидеть в маленькой пещерке среди прибрежных скал, слушая волшебную музыку, что захватила его изнутри и стала его сутью. Тридцать три дня и ночи Ким сидел на морском берегу, не вкушая ни пищу, ни воду, и только жаркие лучи солнечного света и холодные капли утренней росы питали его тело. Со стороны казалось, что юноша умер, но на тридцать четвертый день он ожил и обрел бессмертие. В тишине безмолвия Ким ясно услышал в глубине слова той самой песни, что играла у него внутри, ясное имя, которое было Светом, что заполнил его целиком и стал им, единым, цельным, связанным со всем в единую суть существом, которое уже никто не назвал бы человеком. Тело его еще три долгих дня находилось на морском берегу, а сам он в эти дни погрузился в бескрайнее пространство иных сфер и стал в нем полноправным гостем. Оставшись там навсегда, он покинул бы мир людей, однако сделать это ему не давал долг перед теми, кто указал ему путь домой.
Утром следующего дня юноша встал и направился прямиком в море, чтобы смыть с себя тлен былого молчания и, хотя он сам еще не начал говорить, молчаливые рыбы услышали от него первые слова приветствия, а морские птицы — песню ветра, который зазвучал в плеске морского прибоя и подбрасывал их вверх под небеса. Ким сбросил оковы недреманности и, полный сил, отправился в порт, где его встретила ватага портовых мальчишек, которые уставились на него с немыми вопросами на удивленных лицах.
— Где ты пропадал? — спросил белоголовый Май, предводитель местных сорванцов.
— Я знаю, но не могу вам сказать, — ответил первое, что пришло на ум, Ким.
Впрочем, мальчишек такие мелочи не интересовали, их странный знакомый был жив, а это главное, так что они, поглазев на него еще пару мгновений, рассеялись, найдя себе более интересную цель — подошедший к пирсу большой купеческий корабль, разгрузка которого принесла бы им неплохую монету. А Ким скорым шагом покинул причал и отправился в город к тем, кто был ему дорог. Он понял, что ничто более его не держит в этом мире, но став одним из тех, кто только начинал жить, не мог оставить своих спутников в неведении. Рийи показались ему теми существами, среди которых теперь могла бы пройти его жизнь. А пока он шел к ним, заглянул по пути на старую улицу медников и отыскал там своего единственного друга, которого теперь с полной уверенностью мог звать братом.
— Мир тебе, Аши! — услышал ученик медника знакомый голос, столкнувшись у ворот дома с человеком, которого поначалу даже не узнал.
— Ким, это ты? — удивлению Аши не было предела. Перед ним стоял старый друг, но в его лице не осталось знакомых черт, разве что простой, бесхитростный взгляд и смешинка, застывшая в уголках губ.
— Ты живой?
— Живой, — ответил Ким и подмигнул, — и теперь точно не умру.
— Это еще как? — улыбнулся ему Аши. — Неужели ты смог договориться с самой Хозяйкой Судьбой?
— Она мне не хозяйка, и я с ней не знаком, — сказал Ким, — но знаю, что каждому из нас она как мать. А разве может дарующая жизнь нести смерть?
— А разве она не несет смерть? — изумился Аши. — Ведь всем известно, что Хозяйка принимает последний вздох умершего, когда целует его в уста.
— Она несет дар жизни или дар смерти и только проводит нас туда, куда мы шли. Человек сам выбирает, жить ему или умереть, теперь я это знаю точно, — ответил Ким.
— Это как же? — спросил Аши.
— Я расскажу тебе, но понять ты сможешь только тогда, когда начнешь жить сам, — с улыбкой произнес Ким.
— Ты странный, — сказал Аши, — но я очень рад, что ты жив!
— Ты прав, жизнь — это радость, а раз так, то не будем терять времени, у нас с тобой еще много дел. Мне помнится, ты хотел поближе узнать рий?
И два друга отправились вместе в далекий путь, вернуться из которого им было уже не суждено.
Когда они подошли к восходным вратам храма Раста, то, как и в прошлый раз, увидели подле его стел гомонящую массу людей, осаждавшую обитель рий в попытке получить ответы на свои вопросы. Среди прочих в толпе всё так же узнавались приверженцы различных верований и школ, последователи разных богов и простые искатели истины. К чести присутствующих следует сказать, что рий редко обременяли земными проблемами, горожане справедливо полагали, что на такие вопросы человек должен находить ответы сам, а вот то, что касалось мира небесного и объяснялось присутствием иных сил, и было смыслом искания и уделом видящих истину — детей богини Ар’Рины (13).
Потолкавшись среди людей и убедившись, что их никто не узнал, друзья направились к закатным вратам храма, перед которыми обреталась всё та же парочка игроков в кости, по-прежнему искушающих судьбу своим присутствием у дверей рий.
— Что вы тут делаете? — спросил Ким.
— Играем в кости, — небрежно бросил один из них, коренастый чернявый кахет, цепким взглядом мазнув по Киму, — не хочешь попробовать?
— А какова ставка? — уточнил юноша.
— Да как всегда, — улыбнулся второй игрок, тощий мальчишка-лузиец с огненно-рыжей шевелюрой непокорных волос, — играем по мелочи.
— А если я предложу вам сыграть по-крупному? — спросил Ким.
— Да на что? У нас же ничего нет! — простодушно ответил тощий юнец.
— Тогда сыграем на самое дорогое, что у нас есть, — предложил Аши, в карманах которого давно гулял ветер.
— Ну что ж, давай сыграем, — легко согласился коренастый, и после того как его простодушный друг кивнул головой, двери храма неожиданно распахнулись и сбили их с ног. Две маленькие серебристые рыбки, за мгновение до этого оказавшиеся у них в руках, сверкнув яркой чешуей, пролетели мимо друзей и воткнулись в землю. Удивительно, что ножи убийц проткнули их тени, лежавшие на земле, а их незадачливых владельцев не хуже ножей приколол к земле взгляд разгневанной девушки.
— В интересные вы играете игры, — сказала появившаяся из дверей храма Рина.
— Они собирались нас прикончить? — побледнев, спросил Аши, глядя на застывших без движения на земле несостоявшихся убийц. — Но мы же просто хотели сыграть на…
— На жизнь. Ведь самое дорогое у человека — это жизнь, не так ли? — услышал он слова Кима.
— Так, — пробурчал распластавшийся под тяжелым взглядом рийи кахет, — и мы не выиграли.
— Пока нет, — согласился Ким, — но шанс у вас всё еще есть.
— За нас заплатят хороший выкуп, — осторожно предложил второй нападавший, — отпусти нас.
— Жрецы Шана вытрут о вас ноги, а наставники-Тени скормят вас шайсам (14), — сказал Ким, — так что для них вы уже умерли.
— Можно подумать, они жили, — усмехнулась рийя, — впрочем, теперь их судьба не зависит от нас. И сласти кончились, теперь вы познаете настоящий вкус жизни. Вон с глаз моих, — сказала она и взглядом отпустила незадачливых убийц. А когда Тени исчезли из вида, с улыбкой спросила:
— Ну что, Ким, и ты решился оставить свой след на стенах нашего храма?
— Нет, — улыбнулся ей в ответ юноша, — мы пришли оставить его в ваших сердцах, а на стенах пусть по-прежнему пишут дети…
(1) Рийи — служительницы Пре Красного, одной из ипостасей триединого Пре Светлого.
(2) Упоминаются события эсхатологических преданий о конце времен.
(3) Монеты триойля находились в обращении во времена расцвета второй династии Шанов.
(4) Каб — переписчик.
(5) Древние праязыки Гейры.
(6) Х'ран — наименование сокровенных рукописей.
(7) Самоназвания верующих в разных богов.
(8) Последний огонь — ритуальное сожжение тела умершего.
(9) Итайя, хили и вани — диалекты исходного языка хони.
(10) Рийи — общее наименование для всех служительниц триединого божества Пре Красного. Среди них различают вий, служительниц Пре Восходного, и ний, или силисс — служительниц Пре Мудрого; иначе их всех называют искательницами.
(11) Камалы — вид безрогих козлов.
(12) Сирхи — крупные морские глубоководные млекопитающие, отдаленно напоминающие земных китов.
(13) Ар’Рина — дочь Раста, богиня истины, вершительница судеб, покровительница путников.
(14) Шайсы — дикие степные собаки.