(предыдущее: http://www.proza.ru/2016/02/09/828)
Обрети они чудесное спасение в связи с иными обстоятельствами, милошевцы не преминули б закатить пир во славу Спасителя, как прежде. Но ныне было нельзя… Поэтому к радости примешивалась горечь. К тому же Свят объявил, что прежняя жизнь кончилась. Порядки поменяются, чтобы не разочаровать Спасителя, который в третий раз уже усомнится: стоит ли выручать тех, кто ничему не учится? Бремя грехов наших слишком обременило Господа нашего…
Отпуская земляков по домам, Свят сказал: завтра ждёт каждого с осознанием своего греха. Не зря же к ним потянулся Зверь, почуяв своё…
Первым он исповедовал Люта. Тот признался в жажде власти ради неё самой.
- Искупишь! – коротко заключил Свят, - Получишь власть ради блага. Подбери только подходящих подручных.
Обрадованный Лют, вышел спиной, кланяясь. На крыльце одел суровое выражение лица, повернулся и обвёл строгим взглядом притихших земляков.
Следующим зашёл, вздыхая и отводя глаза, Красимир. Получив разрешение, присел напротив и пробормотал:
- Сам знаешь, Свят, мою слабость… женщины! Ничего с собой поделать не могу… да и я им нравлюсь.
- А жениться не хочешь… - протянул исповедник.
- Не хочу, - подтвердил Красомир, - всё равно не утерплю, изменять стану…
- Есть ещё женщины, с которыми не имел связи?
- Почти нет.
- Что потом, когда совсем не останется, делать будешь?
- Ну… как сказать… не задумывался над этим. Наверно, новые подрастут…
- А коль не подрастут?
У Красимира на лице появилось выражение ужаса. Он помялся, пошевелил губами и сказал:
- Не знаю.
- Другого интереса у тебя в жизни нет?
Исповедовавшийся неожиданно пал на колени и притянул к себе руку Свята, целуя:
- Помоги, святой наш! Упроси Всеблагого натуру мою изменить!
Свят еле освободил руку и покачал головой:
- Неет… только сам. Иди и думай, как от греха избавиться! Потом расскажешь. Не надумаешь – будешь на выселках жить! Один!
Не порадовала очередь согбенная фигура и несчастный вид Красимира.
С Гудимом было тоже ясно. Ему Свят приказал сообразить, как от веселительного избавиться. С мукой на лице вышел тот к милошевцам. Совсем оробели они. Кое-кто втихаря ушёл, как бы по делу.
У Сатаны Свят потребовал сменить имя:
- Какое, полагаешь, тебе подобает?
- Терп… - нерешительно пробормотал Сатана.
- А полностью?
- Страстотерп…
- С этого момента! – подтвердил Свят новое имя.
По растерянному выражению лица исповеданного ожидавшие ничего не смогли понять.
- Сатана! – окликнул его Морок и услышал:
- Я ныне уже Страстотерп! Изыди, Сатана Морок!
И пошёл, хихикая.
Собравшиеся в ужасе шарахнулись от прежде незлобивого мужичка, который до этого мухи не обижал. Некоторым даже почудились в его оскале… клыки! И смех не его… а прямо сатанинский… Толпа пала наземь и не решалась поднять головы.
Свят, удивлённый, что никто не входит, показался наружу:
- Эй, грешные! Кто следующий?
Ответом ему был жуткий вой. Милошевцы принялись отползать задом, отталкиваясь руками, словно у них отнялись ноги.
Свят невольно глянул на небо. Ни облачка. Что с ними?
Он увидел, что ко двору направляется Лют с набранными мужчинами, и сказал:
- Ладно… идите по домам и кайтесь. Завтра продолжим!
Воцко, удобно устроившийся на подоконнике, откуда ему был виден двор с кинувшимися прочь несчастными и слышно, что отвечали Святу, слегка вздохнул, но подумал: «Поглядим, как оно дальше будет…»
В тот день у милошевцев только и было дело, что обсуждать происшедшие метаморфозы с исповеданными.
С новоявленным Страстотерпом никто говорить не решался, чтобы узнать: что с тем случилось.
Дома его радостно встретила дочка Доля, та самая, что жаловалась Всеблагому, как им с папой не хватает женской ласки. Отец прижал её к себе на весу и подумал: «Только бы Новица не вернулась…» И увидел приятную белокожую Ружану, которую мужики обходили стороной из-за огненного цвета волос. Она поднялась с лавки, виновато улыбаясь ему:
- Дитя одно было, как и я дома… Так мы поиграли с Долей, гадали на тебя.
- Гадали… - растерянно произнёс Страстотерп, опуская дочь на пол.
- Да, папа, - затараторила Доля, - не зря я Бога просила! Он послал нам Ружану!
У Страстотерпа сам собой открылся рот, хотя слов не было. У Ружаны лицо вмиг сделалось темнее волос, и она закрыла его руками:
- Я пойду…
Но Доля, подпрыгнув, повисла у неё на шее:
- Неет! Пап, задержи Ружу… будь мужчиной!
По правде говоря, Ружана не слишком стремилась уйти. Она обняла Долю и так и стояла, словно ожидая чего-то от Страстотерпа. А тот, глядя на них, расплылся в блаженной улыбке, адресованной Святу (не зря исповедался!), и наконец, выдавил из себя:
- Девочки… пойдёмте чай пить…
Красомир ходил сам не свой и чурался женщин! Влюблённый в него Гореслав, приняв для храбрости, решился подойти утешить:
- Друже! Вижу горе твоё…я тоже в печали. Пойдём, утопим зло на дне чарки?
Красомир, который прежде не слишком уважал «живительную влагу», удивлённо посмотрел на приятного, женственного новоявленного друга, даже без пушка над губой, такого, что одень девицей, красная получилась бы девица, помолчал, да и махнул рукой:
- Идём! Главное, чтобы без женщин.
- Само собой! – обрадовался Гореслав.
И пили они весь вечер и полночи, признаваясь друг другу, и жалея друг друга. Как же Красимиру без женщин, а Гореславу без Красимира? А наутро проснулись голышом и в обнимку…
Гудим отказался от глотка живительного напитка, прежде предпочитаемого им воде! Он лежал на кровати лицом в подушку и беседовал с Господом, укоряя Того:
- Разве мало пил я за Твоё здоровье? Что плохого я сделал Тебе? Нет, Ты скажи, не увиливай! Я должен знать. Ибо не ведаю, как жить дальше…
Домашние ходили на цыпочках, боясь прервать разговор с Богом. Одна маленькая Дарина потихоньку радовалась: Бог услышал её.
Новица, жена ныне Страстотерпа, собиравшаяся к нему вернуться, отказалась от этой мысли, заявив обрадовавшемуся было Зорану: «Ты видел -- во что превратился тихий Сатана? Хочешь отдать меня ему на растерзание? Лучше убей меня здесь! Божьи создания милошевцы! Зоран хочет меня убить!»
Сбежавшиеся на её крики, узнав в чём дело, стали стыдить… Зорана. Тому пришлось согласиться потерпеть Новицу до завтра. Мол, он думал избавиться от чужой жены, как от греха, дабы пойти к Святу, не боясь… но раз уж так… то готов завтра привести свой грех и оставить у ангела Милошева. Там-то точно Сатана ей не угрожает. Услышав такое, народ куда-то быстро исчез, а Новица разрыдалась.
Бранимир, осуждавший всех и вся, задался вопросом: «От какого греха нужно избавиться ему?» Ведь единственное существо, в коем он не находил греха, был… он сам. В растерянности он даже решился задать свой вопрос другим. Лучше б он этого не делал! В результате Бранимир узнал о таком количестве собственных недостатков, которые просто не мог вместить ни один милошевец. Кроме него, по утверждению земляков. «Клевета! – решил он, - Это лишь подтверждает моё мнение о земляках. Жить среди таких – моё наказание. Вот только за что?..»
Вернувшийся в смешанных чувствах Драган мрачно заявил, бросившейся к нему с поцелуями, сестре Забаве, которая как бы за малолетством оставалась дома:
- Нельзя нам с тобой быть!
- Почему?.. – спала с лица девица.
- Свят не позволит…
Забава жалобно взмахнула реснищами, шумно задышала, да так, что ходуном заходил оттопыренный верх сорочки, и с горестным выражением слегка наклонилась, дабы братец не оставил без внимания спелые дыньки, показавшиеся в вырезе. Драган сглотнул и обнял её, утешая. Утешение незаметно перешло в ласки и… Когда он опомнился, всё уже свершилось. Ему оставалось только лежать, глядя в потолок и вздыхать. Теперь утешать его принялась сестрица. Да так пылко, что вскоре он подумал: «Эх, семь бед – один ответ! Может, последнюю ночь вместе…»
- В конце концов, - в перерыве между ласками высказала Забава не по годам умную вещь, - у Свята ты ещё не был, и он нам ничего не запретил.
«А ведь верно, - подумал Драган, - и можно пойти в самом конце. Куда торопиться? Как хорошо, что жена ушла от меня к Новаку…» И вновь потянулся к запретному плоду.
Лют привёл шестерых. Они поклонились Святу, и тот указал им сесть.
- Храбр, Бранислав, Боголюб, Остоум, - произносил их имена Свят, переводя на каждого взгляд, и уже медленнее и, словно слегка удивлённо, – Заяц… Позвизд… Ваши грехи мне хорошо известны. Искупление их придёт, если удастся изменить жизнь Милошева. Спастись самим и спасти остальных.
Лица пришедших посветлели.
А Свят продолжал:
- Сами знаете две главных беды наши: пьянство и блуд. Создатель перестал даровать Милошеву потомство, ибо семьи непрочны. К чему страдать детям при подобных родителях?
Завтра продолжу исповедовать, указывая на грехи каждого, но милошевцы слабы, легко вновь свернут на стезю порока. Вы должны подумать и предложить, как не допустить этого.
«Третий грех – чревоугодие можно оставить на потом, - подумал Свят, - Последнюю радость нельзя отнимать, не то и жить не захочется».
И взглянул на слушавших, которые, судя по лицам, представить себе не могли жизнь без первых двух радостей. «Будет нелегко…» - понял Свят и предложил:
- Высказывайтесь! Начни ты, Заяц…
(продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/11/935)