Однажды вечером Михаил пришел совершенно трезвый, но несколько озабоченный и позвал её поговорить по душам:
- Нам надо серьезно поговорить, садись, - Оля села за стол, напротив него. Он прятал глаза и не знал с чего начать:
- Оля, ты же у меня добрая и умная и ты должна меня понять. Я встретил женщину и влюбился, как мальчишка, - возникла пауза. Оля взяла себя в руки и спокойно сказала:
- Но, ты не мальчишка, а взрослый мужчина и должен нести ответственность.
- Я буду помогать деньгами, - Михаил напоминал несчастную побитую собаку. Оля безмолвно терла клеенку на столе, пока пальцы не стали горячими. Слез не было, и только коварная тоска пронизывала душу. Михаил ушел, она уложила мальчишек спать и дала волю слезам:
- Он решил, что имеет право любить и жить, как захочет. А я? – Оля нервно вырывала волосок за волоском, пряди на макушке. Жизнь яростно хлестала её по щекам, как взрослого мужика, не беря во внимание, что она просто маленькая хрупкая женщина.
Время для неё остановилось, и потянулись вереницей бесконечные дни сурка. Дни стали, как близнецы, похожими друг на друга. Безвкусные и безрадостные. Жуткие ночные кошмары вернулись и с большей яростью стали душить её по ночам. Черная бездна маняще звала к себе.
- Зачем я живу? Я больше не могу! Я устала бороться. Меня предали все. Все! Я одна в этом жестоком и злом мире. Совсем одна, - Оля встала и пошла, на улице едва забрезжил рассвет,
- Надо поставить точку. Там, в черной пустоте спокойно и легко, - она торопилась, спешила окунуться в манящую тёмную бездну. Дойдя до переезда, повернула и пошла по полотну железной дороги, в голове заплакала малиновка своим серебряным голоском. Она оглянулась, сторожку дежурного по переезду совсем уже было не видно. Оля села на рельсы и стала ждать:
- Скоро, очень скоро закончатся мои мучения и страдания. Меня предали все, - жизнь тонкой ленточкой проплывала перед глазами. Детство, очерненное вечными скандалами родителей, предательства и измены мужчин, которые толкали её и гнали из своей жизни, подло предавая.
- Все! Все против меня. Я устала. Николай – изменщик и подлец, он ни разу после развода не видел собственного сына. Аркадий – извращенец, он предал всё самое дорогое и ценное в этой жизни. А Михаил? Я думала, что он такой некрасивый, будет носить меня, красивую и умную, на руках. Нет. Снова нет. Я снова наступаю на собственные грабли, и они больно ударяют в грудь. Устала! – в голове запела малиновка, звоночки рассыпались и вибрировали тоненькими серебряными нотками:
- Не плачь, малиновка, скоро всё закончится, вот она последняя черта, которую надо просто перешагнуть, и всё. Она оглянулась на переезд и увидела поезд и тихо промолвила:
- Вот он мчится, мой тайный спаситель и избавитель от бешеных мук и тяжких страданий. Уже немного, еще чуть-чуть.
Раздался, пронзающий утро, свисток паровоза. Она легла поперек рельс и закрыла глаза. Темная бездна манила и притягивала. Как сквозь сон, услышала приближение состава и опять свист паровоза.
Резкий рывок, и она покатилась с насыпи и уткнулась в холодную траву:
- Если я умерла? То почему я все чувствую? А если осталась в живых, почему ничего не вижу?
- Ты живая? – Теплые руки перевернули её на спину. Она увидела лицо старика:
- Ты кто? – недоуменно спросила Оля.
- По всей видимости, твой спаситель. С днем рождения! – она возмущенно оперлась и села:
- Какого черта! – выругалась она.
- Слава Богу, жива, а раз ругаешься, значит, будешь бороться и победишь, - засмеялся старик, - давно я так за девками не бегал. Слава Богу, успел. Пойдем ко мне в вагончик, напою тебя чаем, и мы вместе решим, как ты будешь выпутываться из того, что сплела собственными руками.
Вагончик был небольшим, но очень уютным внутри. От вагона осталось одно
откидывающееся сиденье, застеленное матрасом, и аккуратно заправлено льняным покрывалом. Маленький столик возле окна, устланный цветастой клеенкой, самодельный небольшой шкаф для белья и тумбочка, на которой стояла плитка. Старик, невысокого роста, с жилистыми и сильными руками, больше походил на шустрого тушканчика, снующего возле норки. Из под форменной фуражки выглядывал, подернутый блестками седины, густой темный волос. Серые большие, и внимательные глаза, по-молодецки сияли. Рот, с небольшим количеством зубов окаймляли густые седые усы. Шустро перемещаясь по вагончику, он успел согреть чайник и налить две чашки чая.
Сев напротив Оли, он начал рассказывать про себя. Старика звали – Мирон. Мирон рассказывал про свое непростое детство, которое он провел в детском доме:
- Маленьким, очень тяжело. Дети растут и когда становятся старше, им не всегда хватает положенной порции, и они заставляют малышей, отдать им котлету или кусочек мяса. Малыши отдают, опасаясь грубых побоев старших ребят. – Оля удивленно спросила:
- А где в это время работники интерната?
- Да разве за всеми углядишь, и они же стараются сделать это тайно, без посторонних глаз. Воспитателей принято называть – мама, это некий психологический прием, чтобы дети чувствовали себя, как дома. И твоих бы деток отдали в детский дом. – Оля начала нервно крутить в руках бокал.
- У тебя дети есть?
- Да, трое. Два сына и маленькая доченька.
- Как тебя Господь любит, а некоторым и одного не дает, - первый раз после рождения Маши, она услышала такие теплые слова. Мать только и твердила, то «нарожала», то «нашлепала троих», и теперь такие теплые, ласкающие сердце, слова.
- А с кем они сейчас? - Мирон заглянул в большие глаза Оли. Они были очень выразительные и немного грустные.
- Одни. Теперь они, наверное, проснулись и пытаются найти меня в саду.
- А коли не найдут? – Оле стало не по себе. Она никогда не оставляла их одних.
- Пойдем, тебя на мотоцикле быстро домчу, и с твоими детками познакомлюсь.
Старенький мотоцикл завелся не сразу, но все-таки довез их до Олиного дома. Малыши едва проснулись и пытались разогреть себе кашу:
- Володенька, милый, нельзя включать плитку, - подскочила она к нему.
- Я уже большой и могу позаботиться о Маше, она есть хочет, - Володя уже приготовил три тарелки и пытался включить газовую плиту.
В её голове рисовалась вселяющая ужас, картина, как она лежит мертвая возле железнодорожного полотна, а в доме в это время взрывается газовый баллон. Все горит и дети, обожжённые пытаются выбраться из горящего дома. Оля ужаснулась своих мыслей и стала накрывать на стол. Дед Мирон оказался шутником, после завтрака он рассказывал детям смешные истории, а Оля убирала со стола.
С приходом в её жизнь деда Мирона, жизнь разукрасилась разноцветными красками. Она часто бегала на переезд и советовалась с ним.
- В деревню тебе, Оля, с детками надо ехать. Заведешь себе коровку, и детки будут сыты, и сама поправишься, у тебя вон, одни красивые глаза только и видно. Адресок я тебе дам. Есть у меня один директор совхоза знакомый.