Я – полковой лекарь, и место моё среди тех, кто идёт умирать. Неважно за кого; нашего ли славного короля Джорджа или за шаха персов Фетх-Али. Я далёк от политики с её интригами, лицемерием и лживыми обещаниями.
Хотя в варварской Персии мои соотечественники предпочитали заниматься именно политикой со всем вышеуказанным. Что было тому причиной – местный климат, для меня, привыкшего к туманам и сырости, крайне неприятный или обычаи шахского двора, меня не интересовало. Но интересы старой доброй Англии, несколько лет назад ставшей называться Соединённым королевством требовали этой самой политики. Улыбаться, когда хочется скрежетать зубами от злости, клясться в вечной дружбе людям, которым у себя на родине ты бы и руки не подал. Мой приятель Мак-Нейл в Персии уже два года и весьма преуспел в искусстве дипломатии. Ему повезло вылечить любимую жену шаха, и теперь шахиня его верный друг и союзник. А красавица имеет на Фетх-Али огромное влияние.
- Милый Грегори! – говорил мне Мак-Нейл, когда мы сидели с ним поздним вечером за бутылкой порто-вино. – От политики некуда не деться, поверьте мне. Я ни сколько не умаляю заслуг того, кто догадался мешать кислое португальское вино с жжёным, но если бы правительство королевы Анны не подписало в 1703 году Метуанское торговое соглашение, смогли бы мы с вами наслаждаться этим замечательным портвейном за тысячи миль не только от нашей родины, но и от страны, где производят этот чудесный напиток?
- С вами трудно спорить, Джон! – смеясь, отвечал я, рассматривая на свет свечи тёмно-жёлтый напиток.
Причина моего появления в Персии, не скрою, высокое жалование. Сколько мог я заработать в Англии? Медицинскую академию я не заканчивал, ибо не имел для этого средств. Правда довольно успешно сдал экзамен в коллегии по делам больных и раненых, за что и удостоился патента хирурга. Вершиной моей докторской карьеры на родине была бы работа в Бартсе с ежегодным доходом в 60 крон. Частная практика давала бы немногим больше. А в жаркой Персии мне платили целый фунт в месяц! Из-за этого стоило терпеть и жару и восточное лицемерие.
Тем не менее, я с большой охотой согласился отправиться в поход в Восточную Грузию, где находился Борчалинский султанат. Персидский отряд возглавлял сам сын шаха – Мохаммад Али-мирза. Тамошних мусульман, вассалов грузинских правителей следовало привести к покорности шахиншаху. А то негоже, когда правоверные подчиняются гяурам!
Кто-то, наверное, упрекнёт меня в том, что я так цинично рассуждаю о тысячелетнем противостоянии креста и полумесяца, будучи христианином. Но посылая нас сюда, Whitehall недвусмысленно дал понять, что мы должны поддерживать Тегеран в его сдерживании русского натиска на юг. Потому что Персия стоит между агрессивным Петербургом и британской Индией. А британские интересы превыше морали и даже веры!
Моё начальство послало меня в эту экспедицию не только как доктора, но и с разведовательной целью. Мне поручалось нанести на карту русские укрепления.
До этого похода русских мне приходилось видеть в Тегеране. Это были дипломаты, также как и мои соотечественники, посредством интриг, лжи и лицемерия, охранявшие интересы своей короны. Да ещё в Ширазе бывшей недавно персидской столицей мы с Мак-Нейлом видели роту русских дезертиров. Надо сказать, из персов пехотинцы никудышные, а русские поражали своей выправкой.
- Согласитесь Грегори, это будет достойный противник, если Провидение сведёт наши армии на поле боя? – задумчиво спросил Джон.
Я согласился.
Итак, получив известие о том, что русский генерал Тормасов с основными силами отправился подавлять восстание в Имеретии и Абхазии, и в Борчале почти нет русских войск, Али-мирза выступил в поход. Местные татары, поддержанные малочисленными русскими солдатами, не оказывали серьёзного сопротивления сыну шаха, и в ряде сражений персам сопутствовал успех.
Правда, его отец шах Фетх-Али застрял под Шушой – мощной крепостью, в которой вот уже несколько лет стоял русский гарнизон. Генерал Тормасов, утихомирив Имеретию с Абхазией, отправился туда на помощь, не удостоив вниманием немногочисленный персидский отряд в Борчалинском султанате.
Во всём отряде европеец был лишь я. Надо сказать, что персидские воины отличаются стройностью и ловкостью, и вполне достойные противники. Умаляет их лишь отсутствие дисциплины, но это вина не их, а командиров, которые обязаны подавать своим гулямам пример. И те и другие при каждом удобном случае могут покинуть поле боя с целью пограбить, что зачастую приводит к плачевным последствиям для персидского оружия.
Итак, победив в нескольких мелких стычках, мы вторглись на территорию Борчалинской дистанции, как называют эту горную область русские. Гулямы Али-мирзы прознали о находящейся неподалёку богатой татарской деревне. К ней вела неширокая дорога, вьющаяся между скал. Мы двинулись по ней, и я видел, как горели огнём глаза моих спутников в предвкушении добычи.
Но, буквально за полмили от деревни, мы наткнулись на русский форпост. Оказывается, дорога эта имела какое-то местное стратегическое значение, и русские поставили здесь небольшое укрепление с дюжиной солдат, командовал которыми совсем юный прапорщик. И обойти его не было никакой возможности.
Расслабившись лёгкими победами Али-мирза не выслал авангард, и мы всем своим отрядом в двести с лишним человек вышли прямо на фузеи русских.
Первую атаку русские отбили, убив трёх гулямов и столько же ранив. На узкой дороге, стеснённой с обеих строн скалами, коннице развернуться невозможно, и в первой атаке сабли гулямов не успели напиться русской крови. При нашей убыли в полдюжины человек, противник не имел даже раненых.
Я посоветовал Его Высочеству спешить своих всадников и пойти в атаку линией, как это делают европейцы. У русских, при их малочисленности просто не хватит зарядов, чтобы остановить атаку залпом.
Но я недооценил русских, что, надеюсь, мне проститься, потому что я – доктор, а не военный. После того, как русские дали по атакующим персам дружный залп, они тут же поднялись в штыковую атаку. Признаться, мне страшно было видеть, как двенадцать человек бросаются на противника, превосходящего их в двадцать раз!
И, о чудо! Персы опять отступили, оставив в пыли пятнадцать неподвижных тел. Но и у осаждённых на этот раз не обошлось без потерь. Я видел, как четверо русских солдат, которые могли держаться на ногах, уносили с поля боя своих раненых товарищей.
Али-мирза опять посылает своих гулямов на приступ этой крохотной крепости. Когда с полсотни персов устремляются на врага, с той стороны раздалось лишь два выстрела. Одна из пуль по касательной ранила младшего офицера. Гулямы с обнажёнными саблями с диким рёвом ворвались внутрь. И тут же прогремел мощный взрыв, языки пламени полыхнули изо всех щелей, затем из окон повалил густой дым. Позже мне рассказали, что комендант взорвал пороховой склад.
В итоге, взятие этого укрепления обошлось Его Высочеству в тридцать восемь убитых и ещё столько же покалеченных.
Крохотный гарнизон погиб полностью. Впрочем, через час пред очи Али-мирзы притащили израненого русского. Это был уже немолодой седоусый солдат. Взрывом его отбросило далеко в сторону, поэтому он избежал гибели под завалами.
Живого места на нём не было; голова пробита во многих местах, мундир весь порван, на теле всюду была кровь. Но каким-то чудом он держался на ногах, и без тени страха взирал на своих врагов.
В нашем отряде был толмач, знающий русский язык. Я не помню его мусульманского имени, ибо был он армянин, ещё юношей пленённый персами и принявший ислам. И как-то по секрету он сказал мне, что в той жизни его звали, так же как и меня – Грегори. Он знал, хотя и плохо французский, на котором мы и изъяснялись.
- Скажи несчастному, что я уважаю, его смелость и могу даровать ему жизнь, - велел Григорию перевести его слова Али-мирза, - но при одном условии.
Надо сказать, что среди персидских офицеров шахский сын не отличался особой жестокостью. Джеймс Мориер даже называет его гуманистом.
На милостивое предложение Али-мирзы русский ответил, что жизнь его целиком принадлежит Господу Богу. И при этом я поразился, с каким достоинством вёл себя этот простолюдин перед лицом смерти.
- Ты ошибаешься, гяур! – сверля его грозным взглядом, воскликнул Али-мирза. – Именно в моей власти сейчас находится твоя ничтожная жизнь!
Толмач переводил речи своего повелителя, опустив глаза, словно ему было невыносимо стыдно перед пленником.
- Скажи ему, что я сохраню ему жизнь, если он скажет, что нет Бога кроме Аллаха, а Магомет пророк Его.
- Я не могу этого сказать, - отвечал пленный, - потому что верю лишь во Святую Троицу.
Один из телохранителей Его Высочества принялся избивать раненого плетью. Это продолжалось довольно долго, пока я не счёл долгом вмешаться.
Я стал уверять принца, что пленный не в себе из-за многочисленных ран и контузий, и что ему надо немного придти в себя, чтобы по достоинству понять и оценить мудрые речи Его Высочества.
- Тогда пусть подумает, - отвечал тот, - ибо вся ночь у этого несчастного впереди.
И он приказал закопать беднягу в землю, но таким образом, чтобы тот мог дышать лишь ноздрями.
- А утром я последний раз окажу ему своё милосердие.
Затем персы отправились в деревню, жители которой при звуке первых выстрелов покинули жилища, унеся с собой лишь самое необходимое.
Рано утром, когда ещё солнце не поднялось из-за гор, в мою палатку заглянул толмач. Он рассказал, что всю ночь просидел около закопанного, который просил освободить ему от земли рот. Для того чтобы читать молитву.
- Он по-русски молился всю ночь, - рассказывал мне Григорий, - и я вместе с ним.
- То есть он молился Иисусу, а ты совершал намаз?
- Я вспомнил, как молился дома в детстве. И молились мы одинаково, только этот солдат на русском, а я по-армянски.
Я попросил его никому об этом не рассказывать, иначе смерть ждёт обоих.
- Я соскучился по дому, - ответил армянин, - и по своему Богу.
- Разве Бог не один, как говорит пророк Мухаммед?
- Меня в этом убеждали улемы, когда я готовился поменять веру. Но теперь-то я понимаю, что христианский и мусульманский Бог не один и тот же. Аллах – творец, как добра, так и зла, тогда как христианский Бог зла не делает.
Я увидел, как горят глаза Григория.
- Тебя казнят! Ты знаешь, как персы поступают с вероотступниками.
- Я уже предал свою веру, - грустно ответил он. – И меня не оправдывает то, что я был тогда несмышлённым. Я хочу исправить ошибку, пока не погубил окончательно душу. Ты поможешь мне?
Он рассказал мне о своём плане. Это было безумием, и если принц узнает, то уже головы не сносить всем троим. Но я должен был помочь, потому, как это был мой христианский долг.
- А знаешь, что солдата этого зовут, как и нас с тобой? – спросил меня толмач, когда мы выбирались из лагеря, прихватив деревянные лопаты.
Мы откопали русского Грегори, я омыл в протекающем рядом ручье его раны, как мог, обработал и перевязал их. Идти он уже не мог, и армянин взвалил его на свои худые плечи. В освободившуюся могилу мы положили русского казака, погибшего в бою. Правда, усы его были черны, но каменистая кавказская земля скроет цвет.
Кое-какая добыча отряду Али-мирзы всё же досталась, и даже я разбогател медным кувшином с серебрянными насечками. Он до сих пор украшает мою гостиную в Ипсуиче.
Принц позабыл о русском солдате, которого приказал закопать живьём, но вспомнил о толмаче Григории, уже, когда мы покинули деревню. И даже послал трёх всадников назад, в деревню. Посланные не вернулись, должно быть, стали жертвами мести татар, и Его Высочество забыл о Григории за текущими заботами, коих у него было предостаточно.
Когда я сижу долгими зимними вечерами с бокалом бренди у горящего камина, и смотрю, как огненные блики отражаются в начищенном до блеска татарском кувшине, я вспоминаю седоусого русского воина и хрупкого армянина, и губы помимо воли шепчут Богу благодарную молитву.
***
Бартс - Госпиталь Святого Варфоломея – старейшая больница Лондона.
Джеймс Мориер - Секретарь английского посла в Персии в 1809 году.