Выйдя из кабинета, не обращая внимания на испуганно расступившихся передо мной растерянных людей, столпившихся в коридоре возле двери, я прошел к окну, хромая сильнее обычного. Плохо видел, слезы стояли в глазах. Медленно стянул цепляющийся за одежду накинутый белый халат. Оперся руками о подоконник. Халат обреченно сполз на пол... За стеклом падали редкие снежинки…
Тоскливый зимний полдень. Ничто не предвещает обещанной календарем весны… В зеркале на стене мельком замечаю отражение моего профиля: продолговатое узкое лицо с большущим орлиным носом и взглядом исподлобья маленьких, блестящих от слез, глаз… Вылитый Мефистофель… Да еще хромой. Ein Teil von jener Kraft, Die stets das B;se will Und stets das Gute schafft. Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо… Это не про меня. Это был его выбор. Я просто пешка в великой судьбе. Eine Schachfigur… Хотя, кто знает наперед, как отразится то или иное событие в цельной картине будущего, пока зыбкого и неясного?..
За спиной шорохи и перешептывания. Всхлипывания, тихий плач, кто-то высморкался… Глухой звук удара. Что-то уронили. Женский голос простонал: Тише!.. Прошу вас!.. Опять всхлипывания… Невысказанный вопрос давил свинцовой тяжестью.
Я повернулся к собравшимся возле кабинета, где лежал больной:
- Всё кончено, господа, - голос сорвался, и я смог прорыдать только одно слово, закрывая лицо и пряча хлынувшие слезы. – Скончался!..
Крым стал последней каплей. События, связанные в этим куском земли, отобранным у Оттоманской империи и присоединенным Екатериной II к России менее ста лет назад, привели страну к катастрофе. Полная изоляция от Европы. Рухнувшая финансовая система. Чудовищное обесценивание рубля. Сколько времени потребуется на восстановление государственного бюджета? Лет пятнадцать, не меньше… Война показала, как невероятно отстала Россия от Запада технологически… Образованным и думающим людям стало ясно, что страна зашла в тупик как во внутренней политике, так и во внешней… Хищения и взяточничество ужасали. Страну грабили свои! Все кому не лень: чиновники, генералы, те, кому позволяло положение… Народ, как обычно, молчит… Похоже, Россия навсегда останется страной рабов. Ничто не может выветрить из голов ее населения впитанное с молоком матери ощущение себя безгласной, беспомощной толпой, полностью зависимой от правителей… Здесь всё надо менять... Без экономических и социальных реформ не обойтись...
Для Европы не выдумать лучше повода для уничтожения международного авторитета России и полного ее обескровливания, чем предпринятая самой Россией политическая авантюра. Но никто не ожидал, что последствия будут такими тяжелыми. Неимоверно тяжелыми… Крымская война была страшной ошибкой. Крахом. Просчетом царя. И вот он умер.
«Я всё могу», - мог бы повторить вслед за Наполеоном после триумфального для него Тильзита Николай I, растерявший из-за окружившей его чудовищной лести остатки благоразумия. Несомненно, прежние чрезвычайные успехи внешней политики России были личными заслугами царя, потому что российская дипломатия подразумевала под собой одного человека, продумывавшего все сложные ходы на международной арене – российского императора. Снова понадеявшись на всегда сопутствующую ему удачу, он обманул сам себя. Переоценил. И проиграл. Перенести это было слишком тяжело. Для него - невозможно.
Он был честолюбив. Ему втайне даже нравилось, когда левые европейские газеты называли его «европейским жандармом». Еще бы! Вот они все тут, в кулаке у него: Англия, Франция, Австрия, Турция и прочие…
Он был умен, но ум его не был развит образованием. К образованию царь относился с опаской и презрением. «Мне не нужно умных, нужно послушных», - частенько повторял он… Вот и в армии предпочитал военной науке муштру и дисциплину. А на войне они не сработали. Нужны были образованные офицеры и командиры, нужно было хорошее питание и удобное обмундирование для солдат. Нужно было современное оружие. А не устаревшие гладкоствольные ружья… Не спасли даже отвага и героизм русского солдата. И кто во всем этом виноват? Конечно, царь…
Он был суров. Под свинцовым взглядом его холодных глаз мурашки пробегали по коже не только российских высокопоставленных сановников. Да и когда возвышался он над тобой – все два метра и пять сантиметров – делалось слегка не по себе…
Он обладал достоинством, и честь для него была не просто словом… Нет мирского суда для царя. Поэтому он вынес себе приговор сам. Может, так и должно быть? Стоящий на вершине пирамиды власти должен быть способен осудить себя и привести приговор в исполнение?..
Его царствование было долгим. Началось с восстания на Сенатской площади. Во время его правления было пять повешенных декабристов, Пушкин и личное цензорство над поэтом, петрашевцы, войны с Персией и Турцией, подавление Польского и Венгерского восстания… А закончилось всё Крымской войной. Император, такой успешный, влиятельный, удачливый, развязал войну, которую проиграл. Не мог не проиграть. Переоценил свои возможности и возможности государства. Он, которого уважали и боялись и друзья и враги!.. Такого поражения царь пережить не смог. Решил умереть. Не смог перенести позора. Он не станет вести переговоры с победителями и подписывать унизительный для России мирный договор…
Я хорошо помню тот разговор. Он вызвал меня вечером. Когда я вошел в его кабинет, он стоял перед портретом любимой дочери, рано умершей Александры Николаевны. О чем он думал?.. Повернулся ко мне. Лицо бледное, усталое. Измученный мрачный взгляд.
- Друг мой! Я всегда выказывал вам искреннее доверие и благодарность за профессионализм. В трудную минуту жизни я призвал вас для оказания мне большой услуги, которая, как я подозреваю, может вызвать в вас сопротивление и нежелание уступить…
- Позвольте, ваше величество, как можно?..
- Я хочу умереть, Мартин. Я не имею права больше жить… Разгром наших войск под Евпаторией не оставляет надежд. Война проиграна… У меня нет морального права продолжать руководить страной… Есть вещи, которых правитель государства не должен себе простить.
- Вы пугаете меня, государь! Я не смогу помочь вам, если я правильно предугадал вашу просьбу… Это противно моей натуре и всем нравственным законам, христианским и врачебным… Простите, ваше величество, это невозможно.
- И всё-таки я настаиваю. Вы верно меня поняли. Мне нужен яд. Вы ведь превосходный гомеопат… Что-нибудь, действующее медленно. Что не вызовет кривотолков и подозрений… Я даже помогу вам. Например, сознательно простужусь… Простуда может закончиться осложнениями… Хотя бы… пневмонией…
- Но, государь! Это чудовищно!.. В какое положение вы ставите меня? Я не убийца… Да и скрыть следы отравления невозможно. Другие ваши доктора легко поймут, что к чему…
- Я дам распоряжение, чтобы вскрытия после смерти не было… А вы подумайте о средстве… о яде, который бы подействовал в течение, скажем, недели и оставил как можно меньше следов своего воздействия…
Стоя возле стола, я пристально смотрел в глаза замолчавшего императора, мой палец ритмично, едва слышно постукивал по деревянной столешнице.
- Прекратите, Мандт! Перестаньте меня магнетизировать! Я знаю о ваших способностях по внушению. Вам не изменить моего решения. Ответственность – вот чего требует от меня оказавшаяся из-за моего произвола на краю гибели держава и страдающий народ. Правители, губящие страну, должны быть наказаны.
Я отвел глаза. Сжал пальцы в кулак. Я его любил. Но на всё, что он говорил, не находилось возражений. Государь был прав…
На престол взошел он трудно. Слухов о происхождении Николая Павловича было предостаточно. Сам император Павел, эксцентричный и несдержанный, преданный своей фаворитке Нелидовой, частенько закатывал отвратительные скандалы супруге императрице Марии Федоровне. Присутствующих не стеснялся. Дело в том, что после рождения первых трех детей от мужа, оставленная ради фрейлины жена Павла пустилась с одобрения Екатерины II во все тяжкие. И остальные семь ее детей были рождены от разных любовников. Отцом Николая был гоф-фурьер Данила Бабкин. Однако Екатерина заставила сына признать всех детей своими. На что Павел вынужден был согласиться. С его матерью было невозможно спорить. Екатерину Великую вполне устраивал "законный" внук Константин, которого планировала она посадить на трон восстановленного Византийского государства после разгрома Порты в соответствии со своим Греческим проектом.
Став императором, Павел перенес ненависть к матери на супругу и почему-то именно на Николеньку, одного из «приблудных» сыновей. Все придворные знали тайну рождения будущего царя. Да и царем-то он стать не должен был. Однако Константин еще при жизни Александра I, унаследовавшего трон за убитым Павлом, отрекся, чтобы жениться на горячо любимой польской аристократке графине Иоанне Грудзинской. Смерть самого Александра в Таганроге покрыта тайной: то ли умер, то ли в отшельники подался. Но его вдова, императрица Елизавета Алексеевна осталась после смерти супруга беременной. И именно ее нерожденный ребенок имел все права на Российский трон. Однако императрица-мать, преданная Николеньке, не позволила вдове императора вернуться в Петербург. Был дан секретный приказ. Елизавета Алексеевна «неожиданно» скончалась в Белёве. Мария Федоровна ехала из столицы навстречу еще живой снохе с погребальным платьем…
Манифест об отречении Константина и утверждении на троне Николая был тайным. Императрица-мать и Николай со страхом ожидали переворота, метались, не зная, что предпринять. Русские дворяне поменять династию Романовых на династию Бабкиных готовы не были… Дождались-таки восстания. После присяги Константину гвардейские полки отказались переприсягнуть новому царю 14 декабря 1825 года…
После разгрома бунтовщиков на Сенатской площади царь с матерью сожгли все документы по делу, полученные в ходе допросов Следственной комиссией, что проливали свет на истинные причины бунта. Николай оставил в архивах только те документы, что его устраивали и не касались «не совсем законного» происхождения наследника Гольштейн-Готторп-Романовской династии.
Также был перехвачен и уничтожен дневник супруги Александра I, содержащий компромат на Николая и его мать, который вдова велела передать Н.М. Карамзину. Карамзин, читавший его еще при жизни Елизаветы Алексеевны, тоже как-то очень быстро умер: осложнения от простуды…
Все препоны были устранены. Все рты, имевшие сказать что-то противное новому государю, были закрыты. Насильно или из соображений собственной безопасности.
К тому же, был момент в частной жизни царя, который заставил общество успокоиться. Поговаривали, что по молодости супруга Николая Александра Федоровна изменяла мужу. И от связи ее с Александром I родился первенец царя Александр. То есть, Романовы имели возможность сохранить династию на троне… Знал ли об это Николай I? Разумеется, знал. Но это его тоже устраивало: ведь и о тайне своего рождения он был хорошо осведомлен. Хоть ему было тогда всего четыре года, не мог он забыть, как Павел визжал за обедом при придворных и слугах, разбрызгивая слюну: Уберите этого ублюдка! Видеть его не могу!..
Я приготовил яд. На следующий день отнес его царю. Он взял порошок, узнал, как его принимать, и попросил меня удалиться.
На следующий день в Манеже во время смотра полков, отбывающих воевать в Крым, несмотря на сильный мороз, император снял шинель и приготовился вскочить на свою гнедую лошадь в одном казачьем мундире. Он всегда носил только военные мундиры. Другой одежды не признавал… Я подбежал к государю, расталкивая толпу придворных, и схватил лошадь под уздцы.
- Что вы делаете, ваше величество?! Еще не поздно передумать…
Он смерил меня холодным свинцовым взглядом, ничего не ответил и, вставив ногу в стремя, тяжело, но уверенно, вбросил свое большое тело в седло. Шпоры вонзились в бока лошади, заставив ее приподняться на задних ногах и рвануться вперед. Лицо мое обдало ледяным потоком воздуха. Я отшатнулся. Подняв меховой воротник пальто, припадая на больную ногу, пошел прочь.
Государь искал возможности простудиться. Он поехал посаженным отцом на свадьбу к дочери графа Клейнмихеля опять без шинели. Я махнул рукой. Я не мог ничего изменить… Да и болезнь не заставила себя ждать… Он слег. Каждый день, посещая его, разбитого, кашляющего, с температурой и одышкой, с сильной болью в спине и груди, я думал: принял или нет?..
Простуда начала проходить. Николай Павлович выздоравливал. Но через несколько дней ему вдруг стало очень плохо. Я вошел в его кабинет, узкую длинную комнату с камином белого мрамора посредине и мебелью, покрытой зеленым сафьяном. Темно-зеленая драпировка у окон и двери создавала совместно с темными стенами какое-то мрачное ощущение тревоги и беспомощности. Царь лежал на железной походной кровати, накрывшись простой солдатской шинелью. Бледные пальцы впились в толстую грубую ткань. Он тяжело дышал. Услышав мои шаги, приподнял голову:
- Послушайте, Мартин, не поздно ли еще принять противоядие? Боль доставляет мне сильные страдания. Возможно, я чересчур жестоко наказываю себя… Я не думал, что так трудно умирать…
Я молчал и смотрел на его кожу, принимающую постепенно восковой оттенок, на его ярко-красные под усами губы, на воспаленные глаза. Яд действовал. Дальше будет хуже.
- Мандт, почему вы не отвечаете мне?
- Простите, государь, но… противоядия… нет.
Он уронил голову на подушку и потянул на себя шинель. Я подал ему болеутоляющее и воду в стакане: «Примите вот это»... Он слабо махнул рукой и отвернулся.
Nihil humanum… Однако он смог преодолеть эту слабость, страх боли и смерти. Последние сутки перед концом он выказывал редкое самообладание. Хотя боли были нестерпимыми. « Учись умирать», - прошептал он воспаленными губами, обращаясь к внуку, вызванному по его просьбе.
Ночью начался кризис. Я поставил диагноз: паралич правого легкого. Другой лейб-медик царя, Карелль, находящийся возле постели императора, признал бессилие врачей и сообщил Николаю Павловичу о неминуемой смерти. Тот принял это сообщение спокойно. Воля его, поколебавшаяся на миг, восстановилась. Он умирал в сознании. Он не видел пути для страны выйти достойно из ситуации очевидного поражения и принимал наказание за свою ошибку. Пусть придет другой. Может, другому удастся спасти Россию и быть для нее более достойным слугой. Да, именно слугой. Служить своей стране и народу, а не кучке сановников и вельмож. Так должно быть…
Он попрощался с наследником, сыновьями и внуками, с ближайшими министрами, с несколькими офицерами. Попросил проститься от его имени с армией и защитниками Севастополя. «Я хотел совсем другого для державы, а оказался кругом виноват. Мне не хватило знаний и умений. Сможет ли простить меня народ и армия? Там, куда ухожу, я стану молиться за Россию… Она заслуживает другой судьбы и другого правителя… Что там писала дочь Аксакова?.. «Нам надо бояться не внешних врагов»… Страшнее для меня ничего быть не может»…
Агония была ужасна. Император хрипел и задыхался. Всё его большое тело, сильно потерявшее в весе перед кончиной, тряслось и содрогалось от конвульсий. Императрица Александра Федоровна, проводившая всё время подле супруга, измученная и заплаканная, кусала мокрый платок, чтобы не разрыдаться. Смотреть на это было невыносимо…
Я оставался во дворце несколько дней после смерти императора. По городу прошел слух, что в смерти Николая I виновен именно я, преступный отравитель. Толпы, собиравшиеся на площади, готовы были меня растерзать.
Тело царя действительно носило все признаки смерти от яда: сведенное судорогой лицо в фиолетовых и желтых пятнах распухло так сильно, что пришлось накрыть его тканью, сразу проявился тошнотворный запах разложения, что характерно для отравления...
Россия, поставленная на колени западными державами, скорбела по императору и недоумевала. Зная о его железном здоровье, трудно было принять неожиданное сообщение о скоропостижной кончине. Все меры, направленные на подавление слухов о самоубийстве, были напрасными.
Над Зимним развевался скорбный черный флаг, и было неясно, что ждет поверженную империю завтра. Грусть и тяжелые предчувствия сжимали сердце.
При дворе посоветовали мне срочно покинуть страну во избежание серьезной угрозы для жизни от волнующейся толпы. В наемной карете я выехал из дворца и в тот же день отправился в Пруссию, оставив Россию навсегда.
(из сборника «Сто рассказов про тебя»)