Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал…
(А. Кочетков «Баллада о прокуренном вагоне»)
Гитарные линии соединялись в моей голове в странные узоры, переплетались и скользили. Голоса и тени играли в только им понятную игру, танцевали и прятались, иногда, увлекшись, пробегали совсем рядом, слегка задевая меня беззвучными крыльями.
Я отодвинул шторку и зажмурился: закатное солнце, отражаясь в воде, заглядывало в окно. Яркий апельсиновый свет ворвался в полумрак пустого купе и заметался по стенам. Показалось, что этот свет похож на прозрачную сферу, состоящую из светлой горячей энергии. Эта сфера росла и словно раздувалась, ей было тесно в узком купе, и, повинуясь странному ее напору, я торопливо отодвинул скользящую дверь и вышел в коридор.
«Мы улетаем на другую планету,» - твердил голос в наушниках.
В вагонном коридорчике никого не было. Солнце вырвалось из открытой двери вслед за мной, словно язык пламени из горящего здания, и гладкие стены вагона озарились необычным сиянием. Я остановился у одного из полуоткрытых окон и стал сквозь музыку в голове прислушиваться к стуку колес. Мерный, дробный, - похожий на пульс живого организма, - он успокаивал и одновременно рассказывал свою, только ему ведомую историю.
За окнами проплывала безликая степь, бежали черные струны электропроводов. С этой стороны солнца не было видно, но по земле бежали широкие оранжево-алые полосы.
Неожиданно пропищал плеер – и музыка в наушниках резко смолкла. Я вздохнул и направился обратно в свое купе. Где-то во внутренних карманах сумки должны были быть сменные батарейки.
После ярко освещенного коридора в купе показалось совсем темно, и я не сразу различил силуэт человека, сидящего за столиком. Странно, до следующей станции никого не должно было быть… Когда за мной заскользила, закрываясь, дверь, незнакомец повернулся ко мне и поздоровался. Я все еще не мог, как следует, разглядеть его лицо, но каким-то внутренним зрением безошибочно чувствовал, что он легко улыбается. Эта его улыбка, словно совсем недавно – солнце, - тихо парила в воздухе, полная странного звона. Неуклюже поздоровавшись в ответ и, отчего-то чувствуя себя довольно странно, я сел на свою полку и стал копаться в сумке. Человек у окна молчал, продолжая тихо улыбаться вечернему пейзажу, и, казалось, ощущал себя совершенно на своем месте, чего нельзя было сказать обо мне. Наконец, я нашел запасную батарейку, но слушать музыку почему-то расхотелось, и я тоже стал смотреть в окно.
- Солнце садится, - спокойным, тихим голосом произнес мой попутчик, – как будто просто уходит со сцены.
Его неожиданная реплика удивила меня, и я замер под взглядом темных, как я теперь мог видеть, и внимательных глаз.
- Солнцу нельзя не садиться, - осторожно ответил я, - потому что за днем должна следовать ночь, без которой не наступит новый день.
- Верно, - кивнул незнакомец, - все постоянство нашего мира существует только потому, что одно сменяет другое. Это удивительно, не находишь? Постигший принцип перемен познаёт устройство каждого мига…
Я задумался, вглядываясь в светлые тонкие линии в сонном темнеющем воздухе. Они сливались в причудливые образы, словно вырезанные из тихого льда.
- И все же подумай… Нам видится, что каждый день мы, словно солнце, проживаем одну маленькую жизнь, которая догорает к ночи. Но только немногие из нас знают, как удержать тепло каждой секунды… и еще меньше тех, кто боится того, что завтрашний день проскользнет мимо…
- Все зависит от того, как смотреть на каждую секунду, - ответил я, понемногу вовлекаясь в беседу, - как на зеркало, отражающее вечность, или как на каплю, способную лишь на короткое время остудить внутренний жар.
- Жар, - вдруг улыбнулся человек у окна, глядя перед собой, - знаешь ли ты многих, кто по-настоящему жив и светел в глазах этого мира? Разве мало вокруг тех, кто просто тлеет… века напролет…
Мой странный попутчик вздохнул и отвернулся к окну, за которым догорал закат. Неожиданно мне вспомнились строчки Басе, которые я тихо зашептал себе под нос:
«Ещё на острие конька
Над кровлей солнце догорает.
Вечерний веет холодок»
Как по сигналу невидимого режиссера, последний огонек за окном угас, на какое-то время погружая все окружающее в мягкую темноту. Мне был приятен ее мятный вкус и тихое прикосновение ее невесомых рук, которые словно увлекали меня в другое пространство…
- Ты живой? – незнакомый голос раздался прямо над моим ухом, заставив меня вздрогнуть и очнуться. То же купе, та же мелодия, что выстукивают подо мной колеса поезда, за зашторенным окном чернильная синева.
С встревоженным любопытством на меня смотрел молодой парень, на вид почти мой ровесник. Темные взъерошенные волосы, восточные узкие глаза.
Потрогав затылок, я поморщился от кислой неприятной боли, ущипнувшей меня.
- Ты, наверное, в темноте споткнулся, до того, как в вагоне свет зажгли, - сказал мой новый попутчик, с сочувствием глядя на меня. – Сильно ударился?
Я с трудом сел, пытаясь восстановить в памяти последние события, но размытые воспоминания рисовали мне только темнеющее купе и профиль собеседника, сидящего у окна. Странно… почему же этот человек на какой-то миг показался мне таким… знакомым…
- А где третий пассажир? – морщась и потирая висок, спросил я.
- Третий? – искренне удивился сидящий напротив парень, - третьего не было. Вдвоем едем, видимо. Я на прошлой станции сел, в купе никого кроме тебя не было… Я в темноте и не сразу понял, сначала подумал, что ты просто перебрал спиртного, поднял тебя на полку, а ты как будто в бреду… Что-то твердил про солнце, которое садится…
Так… Солнце… Словно откликнувшись, боль в затылке полыхнула белой вспышкой, заставив меня схватиться за голову.
- Может, постоим в коридоре у открытого окна? – предложил мой попутчик с участием.
Мы выбрались в коридор. Ночной холодный ветер, тот, что становится таким особенным, когда врывается в окно вагона, трепал волосы. В тамбуре кто-то курил, и запах сигаретного дыма, смешиваясь с запахами и скрипами танцующего на рельсах поезда, вызывал у меня странное щекотание в желудке. Мне чудилось, будто поезд, живой и могучий, использует все эти цвета, звуки и линии, чтобы вписывать в мое сердце новые страницы… А я все не могу их расшифровать…