Однажды на ранней зорьке в курятник заглянул петух. Куры, скучавшие на насестах, поглядели на него с любопытством. Своего-то петуха у них не было, то есть был когда-то, да они его чуть не насмерть заклевали и прогнали, – уж больно он командовать любил. Смотрят, значит, хохлатки на гостя незваного и ждут, что он им скажет. А петух влез на шесток да как запоет – заливисто, звонко, что просто любо-дорого слушать. И так он им понравился, что решили они его в курятник пустить, не навсегда, конечно, а на три дня, чтобы приглядеться – что за птица.
В первый день петушок исправно пел, рассказывал всякие истории и за хохлатками ухаживал – за всеми поровну, никого не выделяя. При этом он распускал хвост, свешивал на бок яркий малиновый гребень и смотрел круглым глазом долго и ласково. Одна курица даже не выдержала с отвычки и лишилась всяких чувств, а, очнувшись, заворковала слабым голосом, как горлица. Другие тоже чувствовали себя обласканными, как цесарки, млели и кудахтали как-то особенно беспокойно. По всему видать, растревожил петух затворниц, всколыхнул душу. То-то стали они прихорашиваться, и гребешки их зарделись как маков цвет.
На другой день куриный любимец, почистив перья и распушив хвост, вышел из курятника в сопровождении всех шести квочек. Он степенно вышагивал по дорожке, оглядываясь по сторонам и указывая им на зерна, букашек и другую снедь, которую находил в траве. Сам же он ничего не клевал, являя пример заботливости. Куры семенили за ним, подбирали все, что попадалось, поспешно заглатывали и шествовали дальше. А утки, гусыни, индюшки, хоть и считали себя птицами большого полета, все-таки не могли скрыть зависти. Да, такого петуха у них отродясь не было…
На третий день в курятнике был объявлен праздник. Всю солому сгребли по углам и на утоптанном земляном полу затеяли хоровод. Сияющие от удовольствия куры чинно ходили по кругу в ожидании своей очереди танцевать с петухом. А он, встав посерёдке, раскланивался во все стороны и приглашал их на кадриль, соблюдая строгую очередность. Его уважительное обращение, статность, пригожий вид, приманчивые речи не могли бы оставить равнодушными даже глупых гусынь, а что же говорить о хохлатках – уж как занялось сердце у каждой! Толстые и неповоротливые курочки взмахивали крыльями и взлетали в воздух, порхали, как резвые канарейки, опровергая расхожее мнение о том, что курица не птица.
Надо ли говорить, что они решили оставить петуха себе навечно и изъявили ему свою преданность. Довольный исходом дела, он по-хозяйски посмотрел на сомлевших дур, прокричал победное «ку-ка-ре-ку» и отправился спать.
Не ведали, не гадали куры, что на четвертый день в курятнике настанут крутые перемены. Петуха-то как подменили: он уж и не поет, и по двору за собой не водит, и про кадриль думать забыл. И на вид какой-то смурной, и все ему не так да не этак. Поначалу все старались ему угодить, но после поняли, что ничего тут не поделаешь, раз ему вожжа под хвост попала. Закудахтали куры, всполошились. Это что же за дела такие! Мы, мол, к нему со всем нашим расположением, а он павлина из себя корчит!
«Хозяин здесь я, – прицыкнул на них петух, – так что извольте не кудахтать, а во всем мне подчиняться. А кому это не нравится, могут идти в другой курятник. Я никого не держу». Приумолкли куры, закручинились. Погоревав так с неделю, они однажды дождались, пока петух уснет, собрались в кружок и стали судить и рядить, как им жить дальше. И, пораскинув своими куриными мозгами, решили, что лучше уж быть совсем без петуха, чем с таким извергом. Некоторые предлагали петуха заклевать до смерти, но греха на душу брать не стали, а положили взять хитростью. Подняли они в курятнике такой шум, будто пожар случился. Петух со сна ничего не разобрал, выскочил вон, а они тут дверь изнутри и затворили. Да еще крючок накинули – для верности…