1
- Парамнезия. Ложные воспоминания. Я не уверен, что ваше состояние требует госпитализации.
Доктор Муромцев спокойно смотрел на меня. Я ожидал увидеть в его взгляде снисхождение, а может и тень осуждения моей ипохондрии, но Михаил Андреевич никогда не допускал непрофессионализма.
- Это как заноза. Это изводит меня, доктор, - устало пробормотал я.
Я говорил ему эти слова каждую нашу встречу. Но каждый раз врач отказывался запереть меня в клетку с психами, где мне и положено быть. Запереть и напичкать лекарствами, которые позволят мне забыться. Жаль, лоботомию запретили…
- А вот невроз действительно вызывает у меня беспокойство. Пожалуй, следует несколько изменить курс медикаментозного лечения, - также спокойно сказал доктор, написал что-то на бланке для рецептов и протянул мне.
Я даже читать не стал. Сколько их было – таких клочков бумаги? А может, и не было? Может я все придумал?
2
Жара плавила асфальт. Ядовитые испарения забивали дыхание. Город, искаженный маревом, был невыносим.
Дорожные знаки, светофоры, вывески бургеркингов и ювелирных салонов – как гвозди, которые город забивает мне в мозг.
Я шел, стиснув зубы. Я тихо выл, скулил. Хотелось забиться в прохладное и темное место. Чтобы вокруг были непроницаемый мрак и… шум моря – мягкий, убаюкивающий. Чтобы этот шум заполнил мою черепную коробку. Полностью, не оставив места для мыслей…
Мысли - будто грязные лоскуты когда-то прекрасной скатерти. И эти серые тряпки, как бы я не пытался уберечь их, неизменно падают в огонь моей памяти и сгорают там без следа. Остается только огонь, пока я не отыщу очередную тряпку. И снова огонь! Вот бы залить его целым океаном воды! Но не осталось океанов. Только это марево и парящий асфальт.
3
Я бы хотел превратиться в обезьяну. А лучше в улитку. Нет, улитка мерзкая. Может, в рыбу? Да, плавал бы в океане и никаких мыслей. И пусть бы меня съела рыба покрупнее. Плевать… Лишь бы не думать. Ни о чем, никогда.
Я сидел в кресле, поджав колени. В крови циркулировала ударная доза успокоительного и алкоголя. Обычный мой вечер, который сменится ночью, утром… Потом я усну. Проснусь к обеду от духоты и буду пребывать в болезненной прострации до вечера…
Дни, будто бусинки из какого-то серого мха, нанизанные на ржавую проволоку.
Разнообразие вносят редкие встречи с профессором Муромцевым. Жаль, он отказывается запереть меня в психушку. Вряд ли это будет исходом. Но вдруг? Вдруг там я найду свой океан?
Небольшое облегчение приносит душ. Но только временно, а потом становится только хуже – это как иллюзия освобождения. Как обмахиваться веером в жару – прекрати махать и станет еще жарче.
Пиво из холодильника на кухне. Иногда от алкоголя становится легче, иногда он просто вызывает головную боль. Как же часто я пью… И когда уже сопьюсь? Или уже?..
Единственное место в моем убогом жилище, куда я не выхожу никогда, это балкон. Одна мысль об этом столь мучительна, что я начинаю задыхаться. Я знаю, что концентрация боли там достигнет такой силы, что мой больной мозг этого просто не выдержит.
Возможно, когда-нибудь я все-таки выйду на балкон. И это будет последнее, что я сделаю в своей никчемной жизни.
4
Доктор говорит, что это ложное воспоминание. Близкие, когда они у меня еще были, сначала смеялись, потом беспокоились. Потом… стали далекими.
А я всегда верил, что это правда. Что это было в действительности. Я тысячи раз пытался повторить то, что сделал двенадцать лет назад. Но так и не понял, как я тогда это сделал.
Годами я пытался убедить себя, что это неправда. Слова «парамнезия», «конфабуляция», «фантазм» стали для меня обиходными. Но убедить себя я так и не смог. И знаю, что никогда не смогу.
… Я помню это. И это было. Обычный вечер, я стою на балконе; душа, мозг, сердце исполнились каким-то неиспытанным доселе чувством. Я упивался им, а потом увидел, что подо мною не пол балкона… Подо мною плыл ночной город. Это было истинное наслаждение. Я управлял силами, которые ранее были мне неведомы. Я не боялся, так как это новое состояние было подвластно мне. Потом земля начала медленно приближаться, и мои ноги плавно коснулись асфальта. Необычное чувство покинуло меня. Я встал на землю, чтобы больше никогда не подняться.