Я целовал белоснежные, как лилии, треугольнички, мелкие веснушки на носу, узкие плечи, загорелую шею. Всю мою славную, милую жену! Тонко и прохладно пахли тюльпаны. Розовые я не нашел, но белые тоже были хороши... Настя выбралась из моих объятий, забрала в хвост волосы, надела футболку и шорты.
– Все, – сказала она, улыбаясь, – все, секса больше не хочу. Набросился на меня, а накормить забыл. Накрывай на стол.
– Между прочим, муж у тебя заботливый. Баклажаны и мясо обалденные.
– Заботливый, заботливый, но опять пил.
– Вечно молодой и вечно пьяный, – весело пропел я, – и так мне хорошо сейчас, так легко!
Ужинали на лоджии. Пили терпкое красное вино, которое привезла Настя, ели руками мясо. Мы даже спели какие – то смешные куплеты. И не было в этот момент ни тоски, ни прошлого. А она вдруг ахнула:
– Забыла! Я же рассказала маме о твоем ужасном сюжете.
– И что? – настроение стало падать. Теща была покладистым человеком, но мало ли! Знать о моих рассказах совсем ни к чему. Будет спрашивать, почему не публикую, не издаю книгу?
– Не хмурься. Ничего особенного. Просто в школе у нее была подруга. Эпатажная, выдумщица. Пудрила ресницы. И звали ее Алисой. Интересное совпадение. Бывает же!
Я выпил еще вина, отвернулся к окну.
– Бывает, но эпатаж проходит. Выдумщицы выходят замуж, рожают детей. Все, как и должно.
– Представляешь, в восьмом классе бросила школу, стала жить с бандитом. Его убили, а она родила дочку.
У меня дрожали руки. Жена рассказывала о моей Алисе, только у нее не было ребенка.
– Ты побледнел, – испугалась Настя, – видимо, плохое вино. Меня тоже слегка тошнит.
Она принесла активированный уголь. Машинально проглотил все таблетки. Вспомнил, что в кабинете есть водка.
– Не обижайся, малыш. Я отдохну. Кстати, что стало с той нимфеткой? Любопытный сюжет.
– Спать, спать, – забеспокоилась Настя, – вечно молодой – как же! А про нимфетку спросишь у мамы.
В эту ночь мне было не до сюжетов. Вспоминал Алисины поездки на пленэр, внезапные материнские звонки, после которых она стремительно одевалась, забывала о макияже. Объясняла коротко, торопливо: «Маме плохо. Я в аптеку». Иногда оставалась до утра. Мы не ладили с ее матерью, редко и холодно общались.
Я мог не знать... Мог! И если это правда, понятно, почему авторитет позаботился об Алисе. После встречи в казино мы не виделись более двух лет. Я мог не знать, но почему скрывала она? Не доверяла... Как можно было не доверять мне, любившему страстно и трепетно? Еще непьющему. Доброму и верному. «Нет, – решил я к утру, – это другая Алиса. Другая! Тогда было немало нимфеток, которых содержали бандиты. Подумаешь, имя совпало. Подумаешь, напудренные ресницы. Возможно, половина девиц ходила с такими, я просто не обращал внимания».
Утром Настя слегка поругала меня, принесла апельсиновый сок. Поцеловала. Ушла по каким – то своим делам, а я позвонил теще. Она была моложе меня. Называл ее Кирой, Кирюшей. Казалось бы, очень легко спросить, что там за Алиса была у нее в подругах? Из любопытства! Конечно, из любопытства... Спросить, не обращая внимания на монстра, который вдруг выполз и напомнил о тоске. Мысленно я рявкнул: «Пошел вон». Глубоко подышал и поехал к теще. Руки немного дрожали. Надеялся, что она не заметит. Кира иронично улыбнулась:
– Знала, что не выдержишь, сегодня и примчишься. Фу, какой бледный! Сначала надо тебя накормить.
– Не надо, – ответил я, – некогда. Расскажи о своей подруге. У меня была знакомая Алиса...
Она молча сварила кофе, разлила по чашкам. Принесла альбом с фотографиями. Я сразу узнал ее. Рыжеватые волосы трепал ветер, смеялись глаза, похожие на причудливые овалы. Платье было бежевым, с кружевами. Как же она любила кружева, воланы, летящие ситуэты!
– Только не заплачь, дорогой зять, – голос у Киры был спокойным, – думаешь, не знаю, за кого выдала дочь? Это ее урок. Любовь пройдет, разведетесь, поделите имущество. Не могла же я допустить, чтобы из – за тебя девочка сотворила что – нибудь с собой. После развода дом на Кипре наш. Запомни.
Я смотрел на холеное лицо и не мог понять, всерьез говорит или шутит.
– Цинично, Кира. Это наша жизнь, не вмешивайся.
– Не вмешиваюсь. Пусть побегает в эйфории, пока твоя выпивка не достанет. Но ты ведь пришел не о Насте говорить. Давай по делу, об Алисе.
– Я бы удочерил девочку, почему она скрыла?
– До чего же тупой, – усмехнулась Кира, – не полюбил бы ведь дочку бандитской подстилки. Так тогда называли этих девчонок. Скрывала беременность, квартиру матери обменяла на пригород. Потом металась между тобой и ребенком.
Молчал и думал, что полюбил бы и воспитывал. И жизнь сложилась бы иначе, без тоски и смятений длиною в двадцать лет, без таежной истории и водки. Ребенок многое в жизни меняет. Ну, не было бы Насти. Не судьба, только и всего. Или она так или иначе случилась бы на моем пути?
Кира знала все. О неудачных родах, о тайге, Тихоне, тумане в Алисиной голове, детективе. О моей ревности.
– Странно, – удивился я, – в наш дом ты точно не приходила. Никогда не слышал от Алисы твоего имени. Мистика!
– Приходила и часто, когда ты был на работе. Стеснялась! Да это и неважно. Сейчас – то что от Алисы нужно?
Сердце отчаянно застучало. Прощения. Прощения! Но не признаваться же в этом Кире. Какая в сущности циничная баба! Наблюдает, как я спиваюсь, раскладывает карты на развод и, наверное, подсказывает дочери разные хитрости. Настя спит со мной с шестнадцати лет. И такая вот крутая мама об этом не знала, не запретила? Впрочем, о чем я?
– Ничего не надо. Просто хотел узнать, как у нее дела?
– Замечательно. Каждый год приезжает к матери. Она, конечно, не авантюрная девочка в бежевом – так, кажется, в твоем рассказе. Но вполне интересна. Все еще хочешь ее? Или совесть мучает? Ты ведь избил ее. Я была в холле, все видела. Скажи спасибо, что не заявила в милицию.
Она видела? Врет. Никто не видел... Никто! До родов оставалось два месяца, Алиса неважно себя чувствовала. Я волновался, договаривался о консультациях с лучшими специалистами, которые советовали лечь в стационар. Отказывалась. Часто ездила к матери. А однажды купила корзину роз, повязала голову черной кружевной косынкой... Понял, на кладбище!
– Не надо больше туда ездить. Пора забыть . Думай о себе, о ребенке.
– И думаю, но есть долг, память. Сегодня день его рождения. Не удерживай. Все – равно поеду.
Сдерживался, уговаривал, обнимал, объяснял, что одной опасно, можно поехать вместе.
– Только тебя там и не хватало, – крикнула она раздраженно, – это мое прошлое. Да и настоящее тоже! Понял?
Последние слова оглушили. Я дважды ударил ее. Сдавил шею. Любимую шею, похожую на стебель экзотического растения. Что – то кричал, называл бандитской подстилкой. Опомнился, когда услышал тяжелый стон. Она лежала на полу и держала рукой живот. Вызвал «Скорую». И все твердил: «Прости, родная, прости». Слышала ли Алиса меня? Скорее всего нет. В этот же день она родила, но дочка наша умерла.
Я виноват! Я! В ее психозе или депрессии, в исчезновении, в таежной истории. Но откуда мне было знать, что «настоящим» она назвала ребенка, которого родила от бандита. Не надо было скрывать, не надо! И все – равно виноват я... Но она же вернулась ко мне. Впрочем, ко мне ли? Возможно просто в свой дом? В свой. Не мой! Оттаяла, ожила, приняла мою заботу. И была еще нежность. Была же! Ни разу не спрашивал, помнит ли она ту ссору, мою жестокость. Кто знает, но я - то помню. Мой монстр не дает об этом забыть. Как не дает забыть об авторитете, Тихоне. О ней из прошлого, о бежевых одеждах, напудреных ресницах, о тепле податливых бедер... А Кира врет! Не было у Алисы такой подруги, разве что в школе.
– Водки, Кирюша, водки! И скажи – ка, на какие деньги она купила квартиру, в которой я живу сейчас с твоей дочкой?
В карих глазах мелькнуло недоумение.
– Разве это не твоя собственность? У Алисы не могло быть таких денег. Не пытайся меня обманывать.
Не подруга! Иначе бы знала о наследстве. Темнит! Смотрел, как она теребит пуговицы на блузке. Расстегивая, застегивая, то обнажая, то закрывая упругую грудь. Зачем? Я много лет жил со случайными женщинами, знаю все их уловки.
– Оставь, Кира. Не соблазняй. Твои прелести меня не волнуют.
– Заметил, значит еще мужчина. От Насти не добьешься, как у вас с интимными делами. Что она в тебе нашла? И Алиска любила...
– Позвони, если приедет. Я должен ее увидеть.
– Позвоню, позвоню! Главное, чтобы ты о доме на Кипре не забыл, если что...
Вот стерва!
Вечером я прижался к Насте, вдохнул хмельной аромат волос и, волнуясь, спосил:
– Ты ведь любишь меня и не думаешь о разводе?
– С ума сошел, – возмутилась она, – какой развод? Я с тобой навсегда.
– Даже когда постарею, ослепну, оглохну... Ты и тогда не уйдешь, не изменишь?
– Это же ты! Самый лучший на свете. Люблю тебя. Люблю, обожаю, преобожаю.
Уткнулся в ее плечо, скрывая слезы. И вдруг нахлынуло! Я рыдал, а душу больно царапал монстр, рвался в очередную фантазию. Настя убирала слезы ладонью и баюкала, как ребенка. Не упрекала, что опять выпил. Святая, прекрасная Настя.
– Понимаешь, – сказал я, когда слезы ушли, – не лучший. Эгоистичный, трусливый. Вор.
Она встала, накинула на плечи плед, открыла окно, мягко проговорила:
– Такой чудесный воздух, такой великолепный закат. Иди сюда.
Какой закат, если паршиво на душе? Я ушел в кабинет, в мой тихий уголок, чтобы выгнать монстра в черные буквы, в бегущие строки, в сюжет, похожий на черный квадрат. Настя вошла и выключила ноутбук.
– Ты не будешь больше писать эти ужасные рассказы. Сейчас мы зажжем свечи, я сяду к тебе на колени и стану слушать. Не будет ни вина, не водки. Только я и крепкий чай с жасмином. Не могу смотреть, как ты изводишься.
Это было очень трудно, но я рассказал. Все, даже о долларах, на которые купил дом. Мы долго молчали, Настя гладила мою ладонь. Ту самую, правую.
– Может, я что – то не поняла, – сказала она тихо, – но подсознательно ты не мог простить Алисе ее материального превосходства, близости с мужчиной из криминального мира. Она это чувствовала. Поэтому и все зигзаги в ваших отношениях. Поэтому твоя ностальгия, водка, фантазии, монстры.
– Нет, – я возразил жестко, раздраженно, – любовь была.
Настя грустно вздохнула.
– Любил и не доверял. Как можно было ревновать к таежному подлецу, который ее нагло использовал? А ударить и оскорбить? Не обижайся, я просто размышляю. Знаешь, все, что происходило и происходит с тобой, называется ущербностью.
– О чем ты, Настя? Это вот не обо мне. Разве я ничего не добился в жизни? Разве жалуюсь на свою проблему?
– Не жалуешься, но она тебя жрет. Давно! Казино, один доллар в кармане чужого костюма, богатые дяди и тети, роскошная девочка в бежевом на коленях авторитета. Ты влюбился, позавидовал бандиту. Потом девочке. У нее хоромы, у тебя комната в трущобах. В принципе всему, что есть, ты обязан чужим криминальным деньгам и Алисе. Твой монстр – это и есть ущербность. Неслучайно в рассказе ты отнес Алису в трущобы. Но душил, уничтожал не ее, а некую свою неполноценность. Как бы избавился, но ведь это не так. Ощущение ущербности осталось. Любил и завидовал, вот в чем беда.
– Девчонка! Что ты понимаешь в жизни? Нагородила ерунды.
– У меня еще чистое восприятие мира, милый. Кроме того я будущий психолог, много читаю. Ты же знаешь.
Второй раз за день я сказал: «Бред!» И вдруг вспомнил, каким жалким и ничтожным чувствовал себя за углом казино. Как зализывал раны в замызганной комнате с тараканами. С каким изумлением смотрел на тонкие фарфоровые чашки в Алисиной квартире с кожаным белым диваном! Я не вернулся в свою комнату, потому что мы жить не могли друг без друга. Только поэтому.
– Мы не могли жить друг без друга, – повторил я вслух.
– И без комфорта, денег, элитных путешествий, – продолжила Настя с иронией, – ты бы Алису и не заметил при других обстоятельствах. Бандит обеспечил безбедную жизнь дочке, Алисе и... тебе. Наверное, любил. Ты хотел, чтобы она его забыла? Как же! Думаю, что приезжая к матери, навещает его могилу.
– Замолчи, – разозлился я, – все не так. Пошла на фиг твоя психология. Виноват, но не ущербен.
– Хорошо, психологию на фиг. Иди к Господу, если виноват. Найди Алису, проси прощения. Как ты умудрился за двадцать лет не сделать этого? Из – за выпивки, должно быть.
Она меня удивила, эта большеротая, большеглазая Настя. Никаких ахов! Жесткие размышления, желание увидеть ситуацию изнутри. Еще несколько лет и она меня бросит. Не будет ублажать пьющего, стареющего мужика.
– Знаю, о чем ты задумался, – рассмеялась она, – не брошу! Но с сегодняшнего дня жить мы будем иначе. И ни о чем больше не рассказывай. Все поняла.
– Иначе – это как?
- Без водки, любимый, без сюжетов, без монстра в твоей душе. Найдем Алису, оформим на нее дом на Кипре, родим сына, дочку, купим дачу, посадим цветы.
Почему – то мне стало не по себе, как перед кроссом в армии. И дом! Он стоит сейчас дороже.
– Твоя мама не переживет, если мы отдадим дом. Кстати, она давно работает в хирургии?
– Лет десять, а начинала медсестрой в психиатрической клинике, на неврозах. Моя мама железная леди. Как – нибудь переживет. Не думай об этом.
Я лежал в удобной, красивой постели, обнимал Настю и жалел о внезапной своей откровенности. В душе было пусто и холодно, как когда – то в замызганной комнате трущобы. Дома эти, кстати, давно расселили. Я доплатил и получил элитную двушку в хорошем районе. Настя о ней не знала. Мало ли что может случиться.
Скозь прозрачные занавески в комнату заглядывала луна, большая, загадочная. Спать в полнолуние я мог только в кабинете с плотными шторами. Осторожно убрал руку с Настиной груди. Она что – то пробормотала, но не проснулась.
Достал из бара водку, выпил полстакана. Если новая жизнь, то пусть она начнется завтра! Засыпая, вспомнил Киру, хитрую стерву, медсестру психиатрической клиники. Еще бы она не знала, что произошло с ее одноклассницей?! Я тогда прочитал не все, что было написано Алисой в простеньком, но объемном блокноте. А Кира не поленилась. И знает, что ударил, сдавил шею, из – за меня потеряла ребенка, заболела... «К Господу!» – сказала Настя. Вот завтра к нему и пойду. Завтра!
Продолжение.
Опубликован в книге «Горячка». 2015 г.