Даже косточки на кулачках побелели
В рабочем посёлке жила девочка Оля. Она была большой девочкой, училась во втором классе и у нее были две верные подруги. И между собою у них уже были секреты.
Были у Оли папа и мама. И они жили в своем небольшом доме. Еще у них был кот Мурзик, а во дворе жил маленький щенок. У него была своя будка, утепленная папой.
Еще у Оленьки была кукла. Хорошая, но иногда совершенно несносная. Капризная. Отказывалась ложиться спать. Платьица пачкала, так что стирать не успеваешь.
«От меня сильно пахнет бензином?»- спрашивал отец Олю, надеясь услышать от нее признание в любви.
«Сильно. Но маленько», - отвечала Оля папе. Лучше которого, она знала, не бывает.
«Возвращайся с работы скорее», - просила по утрам она маму и бежала к ней по вечерам, радуясь встрече, как это бывает, когда девочка сильно любит маму.
Итак, Оля была уже девочкой большой, и она стала замечать: папа и мама стали меньше разговаривать между собой. Не садились вечером вместе за стол, подшучивая над кем-нибудь. Глаза у них с грустинкой когда смотрят на неё.
« Я буду плакать», - ответила Оля, когда родители ей сказали, что скоро папа уедет в большой город . Совсем… А Оленька, напомним, любила папу и маму сильно.
Прошел месяц. Примерно. В её комнату вошёл папа . С изменившимся лицом - старым, глазами, смотрящими мимо. В дверях к косяку прислонилась мама. Глаза красноватые. Оля в это время переодевала куклу, поучая, как надо вести себя за столом, не пачкая платьице. Которое она не успевает стирать. «Хоть бы ты меня пожалела», - говорила она, когда в её комнату и вошли мама с папой, как бы, с не совсем знакомыми лицами. В то утро папа что – то укладывал в чемодан и большую дорожную сумку. А мама просила положить что-нибудь ещё большую сумку. « Войдет», - говорила.
Смотря мимо Оли, папа сказал, что пришёл проститься с самым дорогим ему человеком. Прерывисто дыша, он гладил голову дочери подрагивающей рукой.
« Мне некогда, - сказала Оля. – Ты же видишь я переодеваю эту ужасную замарашку», - и всё не поднимая головы.
Но скоро Оленька поняла, поняла по подрагивающей руке отца, голосу его, что видная ей в другой комнате кровать, покрытая голубым одеялом с такими красивыми синими разводами, - кровать, на которой теперь никогда – никогда не будет лежать её папа. К которому она так любила забраться под одеяло. Тихо, тихо. А он, как будто спит, как будто и не слышит. И что папа никогда уже не принесёт в пакете что-нибудь вкусное. Целуя в голову и распространяя вокруг запах своей работы.
Но… вот наступил час. Внутри у девочки девяти лет сработал механизм, что заставил её прижать к себе не куклу, набитую опилками, но существо, которому можно пожаловаться. Её глаза остановились на тапочках у кровати отца. Поношенными, с мятыми задниками… Но такими ей родными.
«Пора»,- сказал отец, как уже о свершившимся. Около чемодана, большой сумки стал суетится. В движениях его пластики не видно. А дёрганье, суета, как говорил библейский персонаж, утверждавший о большом томлении духа и суете человеков.
«Не уходи», - сказала девочка. Совсем по взрослому сказала девятилетняя. В глаза стала смотреть, ища ответ. И не находя. Казалось, как можно такое ребенку?
Отец поднял чемодан, бросил на ходу, не оборачиваясь: « Не ходите дальше. Держи Оленьку». И быстро зашагал по знакомому переулку. А у его теперь бывшей жены, прислонившейся к воротам, почерневшим от зноя летнего, - лицо, как бы, мышцы на нем застыли. Глаза остекленевшие; на слезинке чуть блеснул совсем маленький кусочек радуги. Блеснул символ примирения и исчез.
« Не уходи! – кричала маленькая девочка в спину согнувшемуся отцу, нелепо размахивающему свободной рукой, по которой всё съезжала с плеча дорожная сумка. – Не уходи! – кричала маленькая; фигурка её согнута, на щеках размазанных слез много. Ладошки в маленькие кулачки сжала. Да так крепко, что косточки пальцев побелели, перед самым лицом их держит. Вперёд наклонилась, кричит о своём будущем.
Она станет забывать отца. Вспоминая детали: возможно, об одеяле припомнится ей, о выброшенных отцовских тапочках. Настанет время, она постарается укрыться в архаике – в своем роду, воспоминаниях. Но и они, со временем, как камни, иногда невыносимо большие. И «собирание» их становиться всё более несомненным…
Вот почему маленькая девочка, предчувствуя, кричала, переломившись в поясе, сжимая перед собой кулачки с побелевшими косточками.
*-*-*-
Странный – престранный сон увидела в ту ночь Оля. На всю жизнь ей врезался в память он… Но об этом когда – нибудь, потом.