Однажды, по жизни, столкнулся я с интересным попутчиком в поезде Москва - Новокузнецк. Давно это было, во времена СССР ещё. Короче, ехал в отпуск с женой и маленькой дочкой (жена у меня родом из Кузбасса, вот туда и направлялись с визитом к её родне).
С нами в купе приземлился пожилой мужичок. Мужик, как мужик, но только голова у него выглядела довольно жутко: большая вмятина в черепе на четверть лицевой части головы и глаза, естественно, одного нет. Поезд шёл до Новокузнецка трое суток. И три дня я слушал рассказы этого своего попутчика, в основном, когда вместе выходили в тамбур на перекур.
А началось с того, что после знакомства мужик поинтересовался, где я работаю.
- Штурман я, работаю в Тралфлоте.
- А я, ведь, тоже бывший моряк, встрепенулся попутчик, - только механик я, заканчивал Одесское военно-морское училище перед войной.
- Чувствуется, пришлось вам хлебнуть на войне?
- Ну да, попутчик машинально провёл рукой по своей вмятине. Только на море мало довелось повоевать, а почти всю войну пришлось искупать, как говорится, свою вину кровью в морском штрафбате.
Почувствовав мой интерес попутчик (если не ошибаюсь, звали его Георгий) начал свой рассказ. Рассказ этот был долгий, с перерывами, почти всю дорогу до Новокузнецка. Времени прошло много с тех пор, не всё я помню, но кое-что врезалось в память.
- В общем, по окончании училища в звании лейтенанта получил я назначение помощником командира БЧ-5 на эсминец. Служба, как служба, но почему-то больше всего мне запомнилось, как адмирал, посещая корабль с инспекторской проверкой и спускаясь в машинное отделение, проверял белоснежным носовым платком чистоту красно-медных поручней трапа спуска в машину. Может, потому, что в случае обнаружения пятен на платочке, всей БЧ устраивался крутой разнос и поэтому все напрягались. Когда началась война, иногда приходили мысли в голову, что не там, похоже, адмирал изъяны искал.
Да, а война началась через несколько месяцев. Мой эсминец геройски сражался, но вскоре был пущен вражеской торпедой ко дну. Мне и ещё части экипажа удалось спастись. Я с ранением средней тяжести был доставлен в порт Поти, в военный госпиталь. В госпитале получил радостное известие, что награждён орденом Боевого Красного знамени! Короче, считал, что повезло.
Со мной в одной палате лежал каплей Серёга, с которым я подружился. Шло время, раны затягивались, мы с другом уже были переведены в разряд ходячих, и нам разрешались уже прогулки по городу.
На Чёрном море вовсю бушевала война и был недалёк час отправки нас на фронт, на корабли. Но корешу моему срок подошёл раньше.
- Ну что, Жора, сказал он, завтра мне на фронт, вряд ли увидимся ещё, война, похоже, надолго. Давай прощаться. И на прощанье, как полагается, раздавим бутылочку, чтобы всё было чин-чинарём.
- Да где ж мы бутылочку-то возьмём, спросил я, всё ведь - по карточкам!
- Есть тут, неподалёку, буфетчица у меня знакомая, она и выделит нам по-знакомству.
Ну и отправились мы с дружком в тот заветный буфет. Подняв настроение, отправились напоследок по городу побродить. Не знаю, как сейчас, а в ту пору город Поти был - деревня-деревней. Свиньи пятнистые гуляли где попало. Но, всё же, это был тыл тогда! Проходя мимо базара, услышали там какой-то шум и из дурацкого любопытства попёрлись поглазеть, что там происходит. А там, сынок, поддатые матросики шмаляли по бочкам с вином, с криками: мы, мол, кровушку на фронте проливаем, а вы, жлобы, грузинские, тут вином втридорога торгуете!
Не долго нам довелось глазеть на этот цирк - буквально в считанные минуты рынок был оцеплен комендантской ротой и начался отлов всех военнослужащих, присутствующих на рынке. Затралили и нас с корешем. Со всеми, от кого пахло спиртным расправа была короткой: загнали всех в какой-то лабаз, три комиссара зачитали приговор, Сорвали с командиров, какие там оказались, шевроны, в том числе и с нас (погоны тогда ещё не носили) и уже через несколько часов мы тряслись в теплушке в западном направлении, в сторону донских степей, где в ту пору шли тяжёлые бои.
Вот так, в момент, превратился я в "чернокожего", - так немцы нас называли за чёрную форму. Короче, загнали нас в окопы второго эшелона и сидел там наш штрафной морской батальон в ожидании прорыва противника на каком-либо участке фронта. В таком случае, грузили нас в полуторки и бросали в район прорыва, где мы смывали вину кровью.
Командовал батальоном каплей. Нет, не штрафник. Суровый был мужик, чуть что орал: "Всех расстреляю!" Но не расстреливал, только орал, потому что был справедливый.
Помню, как-то заняли одну станцию с боем, довольно лихо, а на путях - хлопцы надыбали цистерну со спиртом и через короткое время, практически, весь батальон - в дрова! А немцы это дело пронюхали и контрударом выбили нас с этой станции.
Отступаем мы, все пьяные, сами еле на ногах стоим, а убитых и раненых своих на себе выносим. Мы, ведь, своих убитых тоже не бросали, - немцы тела "чернокожих" оскверняли. Но в плен мы их не брали, а они - нас.
Но, что характерно, когда меня перевели служить в разведвзвод в нашем же батальоне и, если ползём, допустим, ночью по нейтралке в поиск, а навстречу немцы сбоку ползут, то мы друг друга не трогаем: сорвём задание, а за это - трибунал!
Ну так вот, в тот раз, когда немцы нас вышибли со станции, добрели мы, кто жив остался до прежних позиций, а командир в ярости: "Расстреляю всех!" - орёт. Даю говорит, 2 часа привести себя в порядок и чтобы станцию взяли! Расстрелял бы если б не взяли? Да нет, пожалуй, скорее расстреляли бы его. Но очень мы уважали этого мужика и поливали ледяную воду из вёдер друг на друга, очухивались, как могли и пошли в контратаку!
Выбили немцев повторно и это был тяжёлый для нас урок - потеряли почти половину батальона.
Но пополнялся, пополнялся батальон штрафными моряками. А мне - везло, как утопленнику: никак не мог вину кровью искупить.
- А не заставляли вас переодеться в полевую форму? - прервал я его.
- Бойцов нашего батальона - нет. Так и провоевали всю войну чернокожими. Так, вот, и затыкали дырки в обороне, ну а потом и наступать начали потихоньку. Ну а после мне повезло, как я говорил, стал разведчиком, а это - элита, можно сказать.
Что больше всего запомнилось? Раз, были на задании, выполнили задачу и, возвращаясь назад, на свою сторону забрели в деревню, где располагалась какая-то эсэсовская часть.
Крадёмся втроём и видим, что из одного блиндажа дымок курится. А то - баня ихняя была. Короче, ворвались мы туда, а там - эсэсовские офицеры парятся - три голеньких фашистика. Но не это нас поразило - на полочке лежало три новеньких комплекта белоснежного белья из кроличьего пуха!
Мы, значит, по быстрому скойлали их, повязали то-есть и даже мочить не стали вопреки обычаю, хвать это бельё и - на выход. А навстречу, по трапу спускается к нам ещё один гаврик и аккуратненько так стопочку белья несёт перед собой. Ну, мы и его - до кучи, а бельишко прихватили.
Короче, перебрались на свою сторону, взяли каждому по комплекту, а четвёртый - командиру - святое дело! Весь взвод нам завидовал (зима стояла суровая), все в поиск просились, да никого не пускали - не было нужды. Так, мужики, самовольно ночью через линию фронта лазили, рискуя жизнью, да так потом никому ничего подобного не обломилось. Ну а мы блаженствовали! Правда, через неделю оно чёрным, это бельё стало, но, тем не менее, однако...
А однажды, летом уже, в расположение нашего взвода по ошибке залетела итальянская полевая кухня - 2 человека - повар и ездовой. Заблудились, значит.
Ну мы и притормозили их у себя на месячишко. Уж как они радовались, что для них война закончилась! А повар-итальянец нам воробышков жареных готовил - пальчики оближешь! Правда, потом командиру здорово нагорело, что военнопленных сразу в лагерь не направил. Но обошлось. А куда дальше штрафбата?
Да, сынок, молодой был, глупый, каждым днём жил, как последним, не думал ни о каких трофеях. А ведь столько разных ценностей держал в руках! Однажды, обыскивая убитого фельдфебеля, карандаш нашёл у него в кармане с толстым алмазным стержнем! Это ж целое состояние! А я его обозникам променял за поллитра. Не уверен был, что завтра ещё живой буду. Глубоко затянувшись Георгий задумался.
- Ну а... начал я..
- Что, когда шандарахнуло? Георгий провёл рукой по вмятине. - Это я уже под Кёнигсбергом искупил, так искупил. Да. Долго по госпиталям валялся, но, как видишь, выжил. Зато, орден вернули и в партии восстановили.
Поезд подходил к станции назначения.
- А знаешь, штурман, сказал Георгий, если бы меня спросили: "А не хочешь ли ты всё сначала повторить?" Я бы согласился не задумываясь!
- Как?- Удивился я, - опять кровь, грязь, смерть?
Георгий посмотрел на меня с каким-то непонятным мне сожалением своим единственным глазом:
- Тебе не понять, похоже. Это был самый лучший период в моей жизни.