М…мм… мыслю. Опять приходится возвращаться из небытия. Это хуже чем проснуться от самого сладкого сна.
- Жж…Жрать, - я услышал шамканье собственного голоса. Как я его ненавижу. Ровно, как и ненавижу сосущее, холодное чувство вечного голода внутри.
Я пошевелил рукой, стряхивая толстенный слой пыли. Поднял веко, за ним другое. Что такое? В черное небо смотрит только один глаз. Ах, второй запал в глазницу. Сейчас достану. Лежать в земле и не сгнить, это дорогого стоит, скажу я вам.
- Еда, - прохрипел я снова.
- Еда... Жрач… Мясо, - отозвалось несколько голосов, исторгнутых полуразложившимися глотками.
Я сел в своей разворошенной могиле, и ветер затрепал тлеющую плоть, кое-где отходившую от костей.
Вокруг уже собралось несколько моих сородичей. Они злы, как и я. Голодны, как я, и это чувство заставляет нас держаться вместе. Хотя когда дело доходит до еды, можно и пройтись по головам.
Что поднимает нас из могил? Голод. Может быть, поблизости есть пища?
Мы неспешно ковыляем на своих ослабевших, от долгого лежания, конечностях. Мы сами не знаем, куда мы идем. Когда рядом добыча, нас тянет наш желудок. Мы не чувствуем запаха, потому что не дышим. Но неумолимое чувство голода заставляет нас идти в сторону источника свежего мяса.
Я ненавижу ходить. Но остановиться уже не могу. Я так хочу ещё полежать в своей теплой могиле, чтобы мягкие, жирные черви отгрызали у меня все лишнее. Это так похоже на настоящую смерть. Я хочу снова умереть, но чувство голода не дает сделать этого навсегда. Оно влечет меня все дальше от моего последнего пристанища.
Вот уже все реже попадаются надгробные плиты, кресты, памятники. Мы углубляемся в лес, со мной безмолвно хромает целая армия живых мертвецов. Иногда темноту разрезает чей-нибудь жалобный стон «Еда».
Я ненавижу ту силу, которая гонит нас вперед. Она же подняла нас из могил. Это живые надругались над нами, заставили вернуться в свой проклятый мир. Я ненавижу их всех, они лишь источник наших беспокойств.
В моем мертвом сердце три дырки. Одна – от арбалетного болта, стала причиной моей смерти, болт потом выпал. Две другие – это входное и выходное отверстие могильного червя. Мое остывшее сердце, почувствовало приближение живого сердца. Остальные тоже прибавили шаг.
Их я тоже ненавижу, но они такие же, как я. Себя я ненавижу больше всего. Ненавижу то, кем я был до смерти, и то, чем я стал после. Я хочу выместить свою ненависть. А горячее, качающее кровь сердце все ближе.
Я давно не ощущал этого, но кости на запястьях стали, как будто чесаться. Это в предвкушении пищи, фантомные чувства.
Под ногами хрустели ветки, шуршала павшая листва. Мы не лучшие охотники, но настойчивости нам не занимать.
- Мясо! – завизжал кто-то впереди.
- Еда, - отозвался мой желудок вместе с десятком других голосов.
Еда услышала нас. Я понял это, потому что сердце еды стало биться намного быстрее. Живой может бежать, но он устанет, мы не устаем. Может прятаться, но наш голод знает, где он. Может пробовать нас убить, но мы уже умерли.
Мы двигались так быстро, как только могли. Еда рядом. Я заметил, как встречной веткой мне отсекло последние сухожилия, на которых держалась правая рука, и она упала где-то позади меня. Ну и дьявол с ней. Главное, челюсти на месте, и достаточное количество зубов.
Луна озарила нас, когда мы вышли на поляну, на другой стороне которой лежала еда. Пища была без сил, но её сердце упрямо гнало кровь по венам. Такую теплую кровь, от которой это холодное чувство внутри на миг исчезает, и чувствуешь покой.
Еда лежала, тряслась и издавала всхлипывающие звуки.
- Нет, - сказала еда.
- Жрать! – сказали мы.
Луна смотрела сверху, как два десятка мертвецов приблизились к своей жертве. Луна бы отвернулась, если бы могла. Я бы не вставал из могилы, если бы мог, но острые фаланги уже погружаются в мягкую плоть, и вырывают большой кусок. Все толкаются. Они не виноваты, их толкает голод, они толкают друг друга. Кровь течет по локтю, как арбузный сок по рукам мальчишки.
Я не чувствую вины, раскаянья, только покой.
Когда кости были обглоданы, мы побрели к себе домой, чтобы лечь и впасть в небытие. Пусть у нас не осталось чувств, но что-то похожее на надежду в нас есть. Надежду, что нам больше не нужно будет вставать.
Луна кивнула бы, если бы слышала мои мысли. Больше не нужно вставать, еды не осталось. Луна освещает весь мир, каждый уголок. Она точно знает, что в этом мире есть только кости и надгробные плиты.