Гл. 8 Пушкинский рубль

      
          Глава 8
      ПУШКИНСКИЙ  РУБЛЬ

     После работ над проектом разреза «Богатырь» я занялся исследованием проблем качества угля, добытого роторными экскаваторами (здесь пригодились мои алгоритмы).  Наш не научный, а проектный институт имел другие, производственные задачи (план, сроки), и исследованиями я занимался между делом, иногда даже дома. Эти мои занятия, в том числе и алгоритмы, воспринимались, особенно в начале, как своего рода хобби, вид чудачества. И я благодарен нашему директору, Б. С. Курдяеву, который, не очень представляя, чем я занимаюсь, не препятствовал этим моим «чудачествам».

  Хочу отметить, что полагаться на специалистов ему приходилось во многом – институт проектировал горные предприятия, а он был  инженер – строитель. Но  он как-то выходил из положения – директором, и не плохим,  он проработал три десятилетия, при нём наш институт стал одним из крупнейших в угольной отрасли. Сказывалась его интеллигентность, умение подбирать специалистов, умение находить язык с многочисленными «начальствующими» организациями – от партийных (райком, горком, обком),  до административных (министерства, совнархозы).

   Проведенные мной исследования показали, что с качеством угля связана эффективность всего топливно-энергетического комплекса – и угольных разрезов и тепловых электростанций.  С материалами исследований  я выступал в печати,  я
изложил их в диссертации (1971 год), в книге «Прогнозирование и оптимизация качества угля на разрезах» (М, Недра, 1980)*.

   Среди прочего, я предлагал перейти от сегодняшней, селективной, при которой много угля выбрасывается в отвалы, к валовой технологии добычных работ, когда большая часть пласта вовлекается в добытый уголь.

   Эта идея (конечно, не сразу) дошла до московского начальства -  она обещала большие выгоды. За неё ухватились, включили в постановление правительства о развитии Экибастузского топливно-энергетического комплекса.

   Но, чтобы перейти на валовую технологию, надо изменить стандарт качества угля. Новый стандарт разрабатывал другой институт, но по моим материалам, поэтому меня включили в соавторы и предложили самому его отстаивать в Госстандарте СССР. А отстаивать было непросто, он  ломал сложившиеся традиции.

   Новый стандарт качества углей (ГОСТ 8779-79) был утверждён в 1979 году. И уже на следующий  год все разрезы бассейна стали переходить на экономичную валовую технологию угледобычи, а геологи стали готовиться к пересчёту запасов угля в недрах.

     С кондициями на пересчёт  запасов я приехал  в ГКЗ СССР (Госкомитет по запасам).  Там меня встретили с недоумением, настолько необычны были наши предложения - допустимую зольность угля мы предлагали увеличить почти до зольности пустой породы (с учётом последующего усреднения).  Но всё решил председатель ГКЗ,  маститый геолог  К. В. Миронов. Пригласив меня в кабинет, он  сразу уловил суть моих предложений. Кондиции утвердили, и геологи приступили к пересчёту запасов.

   С проектом этих кондиций у меня произошло две истории.  Первая связана с тем, что министерство «приладилось»  назначать меня председателем комиссий по экспертизе проектов крупных угольных разрезов. Вызывали в Москву, я подбирал экспертов (инженеров, учёных), и около месяца  был  занят экспертизой. А моя работа в институте стояла! Меня, по возможности, замещали, но  работы, связанные с моими исследованиями, были авторские, их никто не знал, и замещать меня было некому.

    В тот раз меня вызвали в Москву для экспертизы проекта одного из сибирских разрезов. Автором проекта был ленинградский институт «Гипрошахт».  Для завершения экспертизы мы (я и два специалиста из нашего института) отправились в Ленинград. В «Гипрошахте» нас, кстати сказать,  встретили с некоторым пренебрежением (фи, какие-то из провинции), а провожали со всем возможным уважением.

   Проект кондиций надо было завершить в установленный министерством срок, а я всё ещё «сидел» Ленинграде.  За срыв срока, как и за всякое невыполнение плана, пострадал бы весь коллектив. Когда я, наконец, вернулся, пришлось работать, как говорится, день и ночь, чтобы успеть завершить проект.

   Вторая история связана с защитой проекта кондиций. Мы с Таей были в гостях у моего отца, который жил тогда в городке  Смела, на  Украине. Наш отпуск подходил к концу,  у нас уже были билеты на поезд, когда поздним вечером, часов в одиннадцать,  постучался почтальон, и вручил нам телеграмму, в которой стояло, что мне надо срочно позвонить в институт. Телефона у отца не было, и только утром, по слякотной осенней погоде  мы добрались до почты, заказали разговор с Карагандой. После долгого ожидания нам сказали, что линия нарушена и несколько дней разговора не будет. Но надо было уезжать, и всю долгую дорогу мы переживали, не случилось ли что-нибудь с нашими детьми, почему пришла такая телеграмма?  Наш отпуск был, конeчно, испорчен.

    А оказалось просто –  мне собирались предложить ехать сразу в Москву для защиты проекта кондиций – вместо меня поехать никто не мог. Пришлось им защиту переносить.

   Следующие нескольких лет я наблюдал, как подтверждались мои прогнозы – производительность экскаваторов по углю выросла на 30-40%, уменьшились затраты на добычу угля (экономия составляла десятки, если не сотни миллионов рублей – один рубль тогда равнялся, примерно, доллару), во много раз сократились потери угля. На породных отвалах, где складировались эти потери, прекратились километровые  пожары, от которых задыхался город Экибастуз, и  из-за которых опасно было работать – на выгоревших участках проваливались железнодорожные пути, угорали и падали путевые рабочие, в холода гибли сотни птиц, отравленные угарным газом.

  Надо сказать, что реализация моих предложений была бы невозможна без активного содействия Дмитрия Павловича Мелехова, одного из технических руководителей объединения «Экибастузуголь». В отличие от многих производственников, он понимал важность взаимодействия с проектировщиками, возможно, ещё и потому, что  много лет работал маркшейдером, а эту профессию я отношу к горняцкой  элите.
И впоследствии многие реализованные идеи, очень серъёзные, мы с ним решали тандемом, дополняя друг друга. . При этом проявлялись его опыт и знания, да ещё характер, который, как говорится, у него был – он происходил из донских казаков.

  Пересчёт запасов угля закончили в 1987 году. Они выросли, как и по моим расчётам, в полтора раза, на пять миллиардов тонн. Прирост произошёл, как говорится, «на кончике  пера» -  без дополнительных разведочных работ и в тех же границах.

    Сегодня  я могу сказать,  что мои работы дали толчок к большим преобразованиям в бассейне.   О моей роли в этих событиях, о моих исследованиях знали специалисты, знали учёные – среди них у меня был вполне приличный авторитет. Но об этом мало кто знал в нашем министерстве – все эти события приписал себе в заслугу кто-то «наверху».  И не удивительно, что никаких поощрений со стороны министерства  я не имел, ни моральных, ни материальных.

 Но меня  всё-же «отблагодарили».

 Летом 1987 года в Экибастуз приехал Михаил Иванович Щадов, недавно назначенный министр угольной промышленности СССР.  До этого он был заместителем министра, курировал открытую угледобычу, и к Экибастузу имел особое пристрастие. И о здешних преобразованиях он, конечно, был в курсе.

   С группой руководителей и специалистов, среди которых был и я, министр приехал на разрез «Богатырь». По серпантинам на борту разреза кавалькада машин спустилась вниз, на добычной горизонт. На огромной  площади, чёрной от угля, шла своя жизнь. Трудились огромные роторные экскаваторы – ритмично поворачиваясь и нескоро вращая роторное колесо, каждый отрабатывал свой забой, загружая уголь в железнодорожные вагоны. По многочисленным путям двигались порожние и
загруженные углём «вертушки» (электровозы с десятком вагонов).

   Группа во главе с министром вышла из машин и отправилась пешком. Жарко светило солнце, и министр оставил пиджак в машине, оставшись в белой рубашке. Мы переходили от объекта к объекту  –  для приезжих всё здесь было необычно, всё интересно. Группа остановилась у одного из экскаваторов, и министру сказали, что местные умельцы что-то там переделали и надо бы дать им премию.

- Что-то уж часто у меня просят премии. Вчера вот проектировщики просили...

    Все заулыбались, некоторые посмотрели в мою сторону (я был единственным здесь проектировщиком).  Министр имел ввиду не нас (мы премий не просили), но реплика меня задела и у меня вырвалось:

- Какие премии?  По моим кондициям запасы выросли на пять миллиардов тонн, а я и рубля не получил!

    Министр посмотрел на меня (о приросте запасов угля он, видно, что-то знал) и сказал кому-то:
 
- Принеси-ка мой пиджак (он ко всем обращался на «ты»).

   Из машины, следовавшей за нами, принесли пиджак. Министр пошарил по карманам, достал заблестевшую на солнце большую монету и, «торжественно» вручив её мне, сказал:

- Вот, мы с тобой в расчёте!

   В первое мгновение я растерялся, мелькнула мысль бросить монету министру в лицо. Но я сдержался и стал её рассматривать – это был новенький юбилейный рубль, посвящённый 150-летию со дня смерти А. С. Пушкина. Ну, что ж, будем считать его подарком, подумал я, и не очень искренно поблагодарил министра.

    А пушкинская монета лежит  в моём столе до сих пор...

  *) Проблема актуальна и сегодня - ссылку на мою книгу я обнаружил в  журнале «Новое в российской  энергетике» (№ 6 за 2005 год).  Это через двадцать пять лет после выхода книги из печати!
И ещё была ссылка, в статье за 2010 год ( в журнале Сибирского отделения АН).


                * * *