Статья в газете "Комсомолец Караганды", октябрь 1954 г.
На фото я справа, через две недели мне будет 22.
В Карагандинском горном техникуме я учился в группе «десятиклассников» (с сокращённым сроком обучения), и наш выпуск состоялся не летом, как во всех учебных заведениях, а осенью, в ноябре 1953 года. Нам объявили, что все ребята нашей группы направляются в горноспасателные части. Я расстроился – я хотел «живого» дела, а тут работать пожарником. Но меня « выручил» Иван Петрович Рыбаков, заведующий нашим горным отделением (он хорошо ко мне относился и даже чувствовал передо мной вину – я должен был получить диплом с отличием, но мне его не дали из-за какой-то формальности). Он пригласил меня в кабинет и сказал:
- Со мной говорил главный инженер управления по взрывным работам. Он просил направить к нему выпускника потолковее на должность инженера. Пойдёшь?
Я, конечно, согласился.
Недавно созданное Карагандинское производственно-экспериментальное управление (ПЭУ) по буровзрывным работам, где я стал работать, занималось модернизацией взрывных работ на карагандинских шахтах.
Работали мы бригадами из трёх человек ( по одному на тогдашнюю восьмичасовую смену). Заключали с шахтой контракт, и, выполнив его за месяц-полтора, переходили на другую шахту, потом на следующую и т. д.
Мы обследовали забои, и, с учётом особенностей пород, разрабатывали для них «паспорта буровзрывных работ» - схему расположения и порядок взрывания шпуров, величину зарядов.
Разработкой «паспортов» в нашей группе занимался я (у меня до сих пор хранится мой рабочий блокнот), поэтому я больше всех переживал, когда наш «паспорт» оказывался, скажем так, не совсем удачным. Такое случалось нередко - мы работали на результат и часто шли на риск. Был случай, когда взорванной породой выбило сразу три рамы крепления (две временные и одну постоянную). Проходчики, конечно, злились – пропадал их труд, терялся заработок. Но к концу контракта мы всегда становились друзъями – за одну отпалку их забои подвигались в полтора – два раза больше, чем раньше, а это увеличивало их заработок - им платили с метра проходки.
Прошло время, я уже не работал в управлении, а шахтёры продолжали приветствовать меня при встречах, хотя я, к моему стыду, не всегда их узнавал в «гражданской» одежде.
На шахте мы работали, как я уже говорил, по одному на смену, подменяя горных мастеров. К началу моей смены я приходил в забой вместе с бригадой. Знакомил проходчиков с новым «паспортом буровзрывых работ», показывал, где и под каким углом бурить шпуры.
К концу обуривания приходила запальщица со взрывчаткой и средствами взрывания. Я показывал ей «паспорт», в котором было расписано, в какой шпур какой заряд, и она приступала к заряжанию. В каждый шпур длинной палкой она досылала
патроны аммонита, а в последний патрон вставляла электродетонатор. Потом производила забойку – той же палкой осторожно (чтобы не провредить провода) проталкивала в шпур пыжи (глиняные «колбаски»), которые в это время дружно лепила бригада.
Зарядив шпуры и проверив электропроводку, запальщица растягивала провод, газомерщица проверяла содержание метана по длине пламени в керосиновой лампе, и все уходили на безопасное расстояние.
Поворот взрывной машинки – и взрыв! Включался вентилятор частичного проветривания (ВЧП), рассеивались желтый дым и серая пыль, и мы шли смотреть, что получилось – на сколько подвинулся забой, не выбило ли крепь, нет ли «отказа» (не взорванного шпура). Если всё в порядке, проходчики ставили временное крепление, и их работа шла дальше.
Хуже всего, когда есть «отказ» - тогда работы останавливаются, рядом бурят шпур – для подрыва «отказа». И ещё неизвестно, как поведёт себя этот «отказ». В управлении уже был несчастный случай с «отказом» - в бригаде, работавшей на Фёдоровском разрезе, не взорвалась одна из скважин. Взрывавшие собрались возле «отказа», посовещались и уже отходили, когда скважина взорвалась. Убить их не убило, а на больничном с перевязками посидеть им пришлось.
Работали мы чаще всего на проходке, но были и в лавах (добычных забоях). Нашу бригаду признали лучшей в управлении, о нашей работе в одной из лав написали в молодёжной газете ("Комсомолец Караганды", №126 от 20 октября 1954 года). В тот раз мы изменили не только схему взрывных работ, но и порядок управления кровлей бутовыми полосами.
Перечитываю статью – объём бурения сократился в семь раз, расход взрывчатки - в три раза, добыча угля за смену увеличилась на 35-40 тонн.
Наша работа была, конечно, не простой, но интересной, и этим она мне нравилась. Но случаи были разные. Несколько раз мне приходилось идти по шахте с потухшей лампой («сел» аккумулятор, тогда это часто случалось) – полная темнота, я иду, втянув голову в плечи (на случай удара каской о провисший верхняк), ориентируясь ногой по рельсу. Или с трудом выбирался к стволу по сложной цепи выработок незнакомой мне шахты (а шахты мы меняли часто).
И вспоминались перекуры в забое – доставались «тормозки» со снедью, и начинался трёп о том, о сём, с шутками, с розыгрышами.
Иногда в забое появлялись женщины – газомерщицы, запальщицы. Тогда не обходилось без подковырок, на которые те забористо отвечали. Но женщины всегда оставались женщинами – одна из запальщиц, когда приходилось разламывать патрон взрывчатки, всегда подкладывала тряпицу. Тряпицу с крошками аммонита она убирала в карман. Я её спросил:
- Зачем тебе это ?
- От клопов хорошо помогает...
* * *