Однажды летом в совет церкви, членом которой я тогда являлся, поступило воззвание о помощи из одной из колоний особого режима, находящейся в пустынной области, недалеко от Бухары. Суть воззвания состояла в том, что в колонии была эпидемия кишечного заболевания, а поскольку там содержались только рецидивисты, на которых общество «махнуло рукой», то их никто не лечил, медикаментов не было, и люди погибали. То были лихие девяностые годы, когда особенно тяжело ощущались последствия развала некогда огромной страны - Советского Союза. Экономическое положение было настолько тяжелым, что никто не отказывался от гуманитарной помощи, и это открывало двери церквям в самые закрытые учреждение, включая колонии особого режима.
Пресвитером церкви в то время был Александр Тимофеевич Пеньков, человек с огромным жизненным опытом, переживший голод, войну и религиозные гонения. Он сразу согласился, что церковь должна помочь и посоветовал помимо медикаментов купить побольше риса: рисовый отвар целебен при кишечных заболеваниях, даже при холере. Так и было сделано. Мне выпала честь участвовать в той гуманитарной миссии. Я не знал тогда, что мне предстоит в течение последующих нескольких лет активно заниматься служением в местах заключения. Но еще меньше я думал, что мне предстоит заниматься устройством людей, вышедших на свободу и их реабилитацией.
Положение заключенных в колониях было тяжелым, из-за антисанитарии кишечные инфекции и туберкулез, косили людей. Нас пускали на территории колоний и даже позволяли проводить там собрания с пением и проповедями. Поэтому, случалось, мы проводили на территории колоний целый день до позднего вечера. Однажды накануне Рождества мы задержались там до ночи, и даже когда выходили, охранники пошутили, что уже забыли про нас. Мы ехали на ночлег в Бухару в приподнятом настроении, и вот, на выезде из поселка нас остановил работник ГАИ. Он долго ковырялся в моих документах, стоя у едва освещенного шлагбаума, и все расспрашивал: кто мы, зачем мы здесь, откуда и куда мы едем? Я рассказывал ему подробно, что мы, мол, привезли в колонию полную машину подарков, что там много верующих, и не только в этой колонии, но в других колониях по всей стране, и что мы их посещаем. Он удивился и поинтересовался, а на какие деньги мы все это делаем? Я сказал, что есть люди, которые тратят на это свои деньги, жертвуют их на дело Божие. Он вытащил из кармана тугую пачку денег и спросил: «А можно я тоже пожертвую деньги на это дело?» Я сказал: «Конечно!» Он отсчитал нам по тем временам значительную сумму и попросил молиться о нем: «Работа у меня сами знаете рискованная». На том мы и расстались. Это был единственный в моей жизни случай, когда встреча с работником ГАИ обернулась не расходом, а доходом. Но далеко не единственный случай, когда служивый люд: таможенники, милиционеры просили молиться о них.
Вернемся, однако, ненадолго к вопросу о содержании заключённых в той колонии. Помню, в тот мой первый приезд мы пронесли в комнату свиданий много еды, и конечно же, деликатес восточных базаров - сладкую дыню. Наши друзья еде обрадовались, порезали дыню, разложили сладости. Принесли горячий, по-тюремному крепко заваренный чай. Разлили его в пиалы и стали благодарить Бога за пищу. Пока мы молились, чай немного остыл, и в пиалы слетелись мухи. Казалось, они умирали от жажды, с такой жадностью они сосали своими хоботками горячий еще чай. Я махнул рукой над своей пиалой, мухи разлетелись, но тут же вернулись. Их становилось все больше, они облепили дыню так, что она стала черной. И тут я услышал голос одного из наших друзей: «Что вы сидите, кушайте». Сказать, что мне было легко на это решиться, я не могу. В колонии была эпидемия, возможно холера, и эти мухи, завсегдатаи отхожих мест, наверняка принесли на своих лапках возбудителей болезни. Но ведь мы приехали проповедовать этим людям, рассказывать им о всемогущем Боге, спасающем, исцеляющем, изменяющем человеческие жизни. Мы только что молились Богу, значит, мы должны Ему доверять! Я сказал: «Спасибо», - и стал есть. А если бы не стал? Знаете, у людей, живущих в той среде, о которой идет сейчас речь, особое чутье на правду и неправду. Они нутром чувствуют, если человек лицемерит и рядится в кого-то. Если бы я не стал есть тогда из брезгливости и страха, то и проповедь моя не имела бы там силы.
С водоснабжением в той колонии тоже было очень плохо. На территории имелась огромная цистерна, не знаю точно, откуда вода туда попадала, но она содержала очень большое количество глины. При мне, однажды, открыли её главный кран, и прежде чем из него потекла вода, из крана сначала вывалился огромный, на полведра слизняк свежей глины. Летом, когда среднеазиатское солнце палит нещадно, жажда преследует человека постоянно. А что пить!? И, можете себе представить, что люди пьют именно эту воду. Они наливают её в стеклянные банки, обматывают полотенцами, привязывают вокруг горлышка тесемку и носят у себя на шее. Полотенце должно быть все время мокрым снаружи, тогда вода внутри банки охлаждается. Так они и ходят летом с банками на шее. А когда мы с ними здоровались, они в ответ спрашивали с уважением: «Холодненького не хотите?», - и протягивали банку. Отказаться? Отвернуться? Может, этот человек болен? Может, у него туберкулез? Словом, если проповедник не готов к такого рода испытаниям веры, ему лучше оставаться дома и проповедовать по воскресным дням в церкви за кафедрой.
Но, как оказалось, не это все было главным испытанием. Мы проповедовали, и люди приходили к Богу. Мы радовались этому, в церквях рассказывали об успехе дела Божьего. Несколько человек даже приняли крещение прямо там в колониях. Но время шло, и эти люди стали выходить на свободу. Многим из них просто не куда было идти. Кто-то провел в заключении 15 лет, кто-то 20, кто-то 30, кто-то даже 35 лет, - были и такие. Здоровья нет, жилья нет, профессии нет! И вот приходит такой человек в Дом молитвы, где все чисто и опрятно, где сидят на скамейках добропорядочные христиане; … что делать с освободившимся из колонии человеком, как ему помочь? Готов ли ты разделить с ним хлеб, готов ли впустить в свой дом? Довольно скоро выяснилось, что церковь к этому не была готова ни материально, ни, что самое главное, духовно. И поэтому тем, кто занимался этим служением, пришлось пройти несколько очень серьезных уроков, которые коснулись самого сердца, об одном таком уроке я хочу рассказать особо.
Порой люди кажутся нам совсем уж негодными, и мы отвергаем их, а Бог помышляет, чтобы не отвергнуть от Себя и отвергнутых нами (см. 2Цар.14:14). Одно время к нам в Дом молитвы приходил человек из числа освободившихся из заключения. Его положение было очень сложным. Он не имел ни жилья, ни средств существования, и, к тому же, был откровенно подвержен многим порокам, в числе их пьянство. Звали его Саша. Кто-то, видимо, научил его, что у верующих можно получить помощь, только надо сделать вид, что ты верующий, или желаешь стать таковым. У него плохо получалось обманывать, но одно он твердил упорно: «Я ваш, я буду ходить на собрание». Дела же его свидетельствовали совершенно о другом.
Поскольку ко мне часто обращались люди, нуждающиеся в одежде, у меня на работе, на складе хранились кое-какие вещи, иногда совершенно новые. И вот однажды днем в рабочее время ко мне пришел Саша. Было довольно прохладно, а на Саше была одна рубашка. Видимо он только недавно протрезвел и плохо себя чувствовал. Саша представлял собой очень жалкое зрелище и просил дать ему хоть какую-нибудь одежду. Но не было ничего подходящего по сезону, кроме новых, хороших пиджаков, и я, поколебавшись, отдал один пиджак Саше. Конечно, я увещевал его не пить, конечно, я говорил ему, что необходимо прекратить такой ужасный образ жизни. Он слушал, а когда я закончил, ушел.
Тем вечером я поздно возвращался домой, я ехал на автомобиле и остановился на светофоре, в ожидании зеленого света. И тут я увидел Сашу. Он был пьян, так что еле стоял на ногах, грязный, в одной драной рубахе, пиджака на нем не было! В таком состоянии он клянчил милостыню у водителей автомобилей, стоящих на перекрестке. Я был возмущен до глубины души. Проехав на зеленый свет, я остановил машину и подошел к Саше. После короткой, но содержательной беседы, он признался, что пропил пиджак.
И тут к нам подошел милиционер. Он крепко ухватил Сашу за руку повыше локтя. Тот завопил: "Стой, я верующий, вот мой пастор!" Милиционер спросил меня: "Вы его пастор?" Я ответил: "Нет, да и он, как видите, совсем не овца!" Милиционер после секундного колебания повлек Сашу куда-то в темноту. В голове моей промелькнула мысль: "Так тебе и надо, негодяй!" Я сел в машину, завел двигатель, и тут меня поразила мысль: "Я сейчас приеду домой, встречусь с моей дорогой женой и с детьми, поужинав, мы помолимся, и я спокойно пойду спать. Я буду спать, не думая о Саше, ведь он не заслуживает, чтобы я думал о нем. Да, он негодный человек, и казалось бы, все на этом. ... Но пока я буду спать спокойно, Бог будет непрестанно помышлять о том, как бы не отвергнуть отверженного всеми и мной Сашу. Получается, что я праведнее Бога!" Я сидел в машине не в силах тронуться с места. А тем временем, Саша вновь появился на перекрестке, милиционер тоже отверг его. И я пошел к этому несчастному человеку, пораженному и изувеченному дьяволом, чтобы сказать ему еще раз, как Бог любит его.