Самоквасов уронил туфлю в открытый люк. Туфля полетела вниз и шлёпнулась в лужу.
Она выглядела там настолько неуместной, что Самоквасов решил лезть за нею.
Но сначала бросил туда же вторую туфлю.
Холодные и скользкие скобы, сырость кругом такая, что хочется в туалет, — сразу видно: место не из приятных. Запаха, между тем, не ощущается никакого.
Довольно скоро Самоквасов нащупал последнюю скобу — дальше была вода.
Вода полностью покрывала пол, где стояла одна туфля Самоквасова.
После недолгих размышлений, он понял, что одна туфля — всё равно что ни одной. В этом её отличие от перчатки.
Самоквасов спрыгнул на пол и пошёл по туннелю, в котором только и могла пропасть вторая туфля.
Стены в тоннеле были холодные и сырые. Более того, Самоквасов теперь шёл в носках по воде.
Свет скоро закончился, и пришлось пожалеть о забытой зажигалке. Сигаретой без огня не посветишь. А подкурить было не у кого.
Никто кроме него по тёмному коридору не ходил. Даже крысы, видимо, выбирали другие пути.
Самоквасов звякнул лбом о металлическую решётку, и в ту же секунду в свете зажигалки «зиппо» возникло лицо человека в дорогом костюме. На ногах поверх дорогой обуви были надеты прозрачные голубые кульки — тоже, как будто, недешёвые.
— Чего? — спрашивает человек.
— Я за туфлей, — отвечает Самоквасов.
Мужчина подумал и говорит:
— Пароль же не такой.
— А какой?
— Я от босоногих, — ответил человек, и Самоквасов снял носки.
Мужчина снова подумал и открыл решётку.
Самоквасов шлёпает дальше, стало немного светлеть, стены стали чуть теплее.
Наконец, возникло некое подобие офиса. Столы стояли прямо в воде, а провода шли по потолку.
— Добрый день, — сказал Самоквасов, и из-за мониторов выглянули бородатые мужчины.
В следующем помещении оказалась кухня, где были сплошь узкоглазые и худые мужички. Они сначала кланялись Самоквасову, а потом заметили его босые ноги — и вернулись нарезать живую рыбу.
Запаха по-прежнему никакого.
Затем на пути была сауна, тренажёрный зал, небольшой уютный бар и кинотеатр.
За белым экраном суетилась съёмочная площадка.
Кругом телекамеры, прожектора дают яркий свет, а люди на фоне зелёных экранов говорят что-то тревожным тоном.
Все остановились, когда заметили Самоквасова.
— Чего? — спрашивает человек в дорогом костюме за дорогим столом. Из-под стола выглядывают его дорогие туфли и край сухого коврика.
— Я от босоногих, — отвечает Самоквасов.
— Что дальше? — снова спрашивает человек.
Из этого легко было понять, кто здесь задаёт вопросы. Но Самоквасов спрашивает сам: а вы-то кто?
— Ты что, — спрашивают его всё равно, — новости не смотришь?
— Не знаю, — отвечает Самоквасов. — Не платил за интернет. Дорогой он в девятом микрорайоне.
— Понятия не имею, о чём ты, — говорит человек за дорогим столом, — но запомни: мы — единственная законная власть.
Самоквасов читает заголовки, подготовленные для камер:
Конец конституционному порядку. Бунтовщики не оставили права на жизнь никому из политиков. Ни одна партия не представлена в новом собрании. В соседних странах ситуация аналогична.
Главный сказал:
— Раз ты теперь о нас так много знаешь, объясни нам, что случилось с этими? С людьми.
У Самоквасова ответа словами не было. У него был ответ боем.
Он схватил один из фонарей на колёсах и швырнул его прямиком в дорогой стол.
От вспышки Самоквасов просыпается. В дверях спальни стоит его пьяный сын.
Пьяный сын говорит:
— Я не пьяный. Я с другом.
И уходит, не выключая свет.
А Самоквасов радуется, что прервался сон и что ничего непоправимого пока не случилось.