Ночь важно вышагивала по миру, раскрыв свой огромный черный зонт, усыпанный миллионами звезд. Сонно качались пустые вагоны, тихо пели свою колыбельную массивные железные колеса. Нескончаемая полоса темного леса окутанного молочно-белым туманом неровной серой чертой проносилась в окне. Как тихо. Уже давно вышли все пассажиры, спеша домой к родным и близким, радуясь про себя предстоящей встрече, все кроме одного. Прислонившись лбом к холодной глади мутноватого стекла и вслушиваясь в песню колес, пассажир без интереса смотрел в окно. Точнее, так мог увидеть какой-нибудь сторонний наблюдатель, на деле же он видел нечто совсем иное, ставшее теперь таким далеким и недостижимым.
Вся его ничем не примечательная жизнь проносилась мимо, отражаясь в толстом стекле. Воспоминания яркими обрывками света метались в его голове, смеясь и плача одновременно. Он видел счастливые улыбки родных и близких, сестренку с двумя тоненькими хвостиками на голове, светловолосую, слегка кучерявую мать, улыбавшуюся своей мягкой улыбкой и как всегда спокойного отца. Друзей, смеявшихся над очередной нелепой шуткой, скучных и неприветливых одноклассников, строгих учителей. Свою первую любовь - бесшабашную рыжую девчонку с открытой улыбкой и заразительным смехом.
Видел свою на удивление скучную и унылую студенческую жизнь. Видел грубых, хамоватых, вечно матерящихся сокурсников и слишком много о себе думающих сокурсниц. Видел пустую и темную однокомнатную квартиру, погребенную под кучами книг и разного не особо нужного хлама. Наглого рыжего кота – на тот момент почти единственную радость в жизни. Видел красочные образы еще не написанной книги, жившие в шкафу и на пыльных антресолях.
Видел себя, взволнованного и до неприличия счастливого, с глупой улыбкой на лице. Видел недоуменно шарахающихся в стороны прохожих, не видевших причин для улыбок. И видел ее – свою единственную настоящую любовь. Видел ожившую вдруг квартиру, ее теплую улыбку и скромный завтрак на небольшом кухонном столе.
Видел пожар. Тяжелые языки пламени, удушливый серый дым, больно режущий глаза. Помнил страх, вернее даже ужас, застывший в груди, подгоняемый неистовым жаром вышедшей из повиновения стихии. Видел ее застывшие в предсмертном ужасе глаза, глаза человека попавшего в огненную ловушку. Видел протянутые ко нему руки, мольбу в темно-синих глазах. Он помнил боль, обжигающую, пронзающую тело насквозь, выворачивающую мир наизнанку и тьму тяжелую, удушающую, бесконечную тьму.
***
А поезд ехал все дальше, унося вдаль своего единственного пассажира, опустошенного собственными воспоминаниями. Из его безжизненных серых глаз беззвучно лились слезы. Он не заметил, как с неба исчезли звезды, не видел, как вдруг сделался безжизненным лес, не понял, когда успела вдруг тихо сесть рядом маленькая девочка со смешным одноухим зайцем в руках, и уж тем более не слышал, как Смерть обещала желанную встречу тихим детским голоском. Поезд уносился все дальше и дальше во тьму, стремясь пересечь тонкую черту между миром живых и миром мертвых, унося в небытие воспоминания и жизнь своего единственного пассажира.