Что же в этом плохого, раз нет ничего волнующего в твоей жизни? Раз ты не путешествуешь, не спишь в парках на лавочках, не знакомишься на улице, не прыгаешь с парашютом, не ныряешь с аквалангом, не видел кратер вулкана, не кормил тигренка с руки молоком, не влез на заснеженную гору и не плюнул вниз?
Если ты не рискуешь жизнью, не протягиваешь руку первому встречному, предпочитаешь комнату – улице, то ты, выходит – лох? Или, еще лучше, трус. И умрешь в своей постели, ничего не поняв.
Сотни ярлыков, придуманных странниками, направлены против домоседов. Самый злобный - неосведомленность про мир за окном. И сколько бы не продолжалась полемика, сколько бы заядлый путник не доказывал, что вот же, в движении -бытие, а человеку все равно дом милее, чем джунгли, саванна, архитектурный ансамбль. Почему так? Почему они никуда не едут, ничего не делают, почему кровь у них течет медленнее, а если и удалось затащить куда-то в дебри цивилизованного мира, то никогда ничем не восхищаются, сделают пару снимков, дескать «вот я приехал – вокзал, а вот уезжаю – вокзал». Кто-то скажет, что они не умеют жить. Или ничего не понимают в искусстве. В обретении и утрате мимолетной радости. Они с нашей планеты?
Нет, друзья, не с вашей. Для такого человека мир составлен не из географии, а из времени года. Вышел летом на работу – липа цветет, хорошо. И по качеству, по силе, его чувства ничем не отличаются от тех, что вы испытываете, глядя на собор или морскую волну. Пчела села на одуванчик – самолет взмывает ввысь. Съел помидор на даче – покупка миниатюрной Эйфелевой башни на сувенир. Выкупался в озере на закате – краб укусил до крови на лазурном песке Карибского бассейна. Деревья в снегу – чем не Шварцвальд, поле васильками раскинулось – альпийские луга.
Но, но, ведь это так доступно! За это не нужно платить деньги, никуда не надо лететь, слышать, как лепечут другие языки, познавать чужую культуру! «А свою-то ты познал?», - спросит домосед, и уйдет, уже зная ответ. Глупо думать, что нельзя ничего создать – ничего не видя. Слепые тому подтверждение. Страшно другое, можно видеть – и ничего с этим не делать. Привезти домой толстый фотоальбом, показать раз триста соседям, пока самим не надоест. И достанут его с антресолей только после ваших похорон.
Есть очарование в размеренной жизни. В способности так вылить на противень подсолнечное масло, чтобы на секунду показалось шипящая мордочка. Разглядеть в небе не только корабли и слонов, а целые баталии облаков, вступающих в схватку с темнотой на горизонте. Почувствовать сквозь сон, как летит по ветру лепесток вишни, упирается в москитную сетку и тает, а наутро найти его там, рядом с перевернутым майским жуком, играющим на невидимой гитаре лакированными лапками. Вот – ценность жизни, где события не связаны с глобальным перемещением, где океан – над головой, а любое здание, пусть и "хрущевка" – античный храм, а вытряхивающая коврик необъятная Нинка – кариатида этого храма.
«Но мы тоже так можем» - скажут странники. Нет, не можете. Когда человеку становится мало здесь, то значит, что и там ему будет мало, и везде ему будет мало. Такой помнит в какой цвет стены отеля были окрашены и был ли кондиционер, а вот тишину курортного города не вспомнит, не застал он ее, проспал. А местные жители знают об этой тишине, когда море посредством звука стучится легонько в двери, и обретает форму с помощью штор. Туземцы, вообще, по большей части, домоседы. И чего же так не получается, что мы к ним, а они к нам, ведь должна же надоесть когда-то такая красота? Ан нет, может в другом дело, не только в том, что мир кружится вокруг туристов? Да кто же признает, неуютно ведь становится, да?
В любом случае странник скажет: «Бред сивой кобылы». Или: «Они еще пожалеют, что так глупо распоряжались своим временем». «Они, в конце концов, мира не видели, людей не знали, да и с чем им сравнивать эту реальность, ну вот серьезно?». Домосед же встанет с кресла, отложит книгу и предложит учтиво: «Пустырника налить?».