Мое детство и юность прошли под лозунгом «Путь к коммунизму». Октябренок-пионер-комсомолец-коммунист – вот цепочка моего восхождения и роста, как личности.
Я – продукт АТЕИСТИЧЕСКОГО государства под названием Советский Союз! Мне было там спокойно, понятно, весело. У меня были друзья, такие же, как и я, учеба со среднестатистическими показателями, работа в КБ, которая мне нравилась, объединявшая меня с моими коллегами в молодежно-комсомольскую бригаду, сплотившую нас настолько, что работа уже была второстепенным фактором – основным была крепкая дружба и понимание, а главное взаимопомощь. Так, взрослея, работая, создав свою семью и рожая детей, я представляла собой довольно счастливую женщину.
И вот грянул 1991 год! ГКЧП!!! В тот день для меня мир перевернулся. В эти три дня, словно закончилось пусть трудное, но понятное мое существование в этой стране.
В первый же день рождения ГКЧП я попала в больницу на операционный стол. Но все свое личное и даже боль ушла куда-то, вернее не были тогда главными, осталось только страх за страну, ту, которую я любила, за будущее моих детей…
Провалившись куда-то, лежа на операционном столе, я вдруг увидела себя! Увидела откуда-то сверху!!! Вокруг меня стояли люди в белом, разговаривающие тихо между собой, слышала металлический звук инструментов, бросаемых в грязный лоток. А я гляжу вниз и смотрю на себя.
Потом обративши свой взгляд вверх, увидела яркий, ослепительный свет и направилась туда, поднимаясь все выше и выше. Кругом простор чистого неба. Мне так хорошо, так покойно. Ничего я уже не чувствовала, ни боли, ни страха, а только пронизывала меня одна единственная мысль – хочу остаться здесь НАВСЕГДА!!!
Но вдруг, над моей головой прямо из ослепительного света возник голос, густой, красивый по тембру – «Возвращайся к своим. Тебя там ждут. Ты там сейчас нужна. Тебе еще рано здесь быть!!!» Заслушавшись голоса, я с неохотой посмотрела туда, где я лежу и сама того не ожидая, стремительно стала падать вниз, в свое тело и услышала голос женщины-хирурга: «Ну, Слава Богу, вернулась…
Что это было? Бред больного? Галлюцинации? Но я была в полной уверенности, что говорила с Богом!!!
Затем, поместили меня в палату и, придя в себя после наркоза, я долго не поворачивалась к своим соседкам, а только слушала тревожный и взволнованный голос диктора по радио, проясняя для себя, что же происходит в стране. Известия меня укрепили – страна жива, ГКЧП обязательно провалится, потому что народ ее не поддержал. Я помню трясущиеся руки главы этого переворота Павлова, бывшего министра финансов СССР, мне было жалко его, как человека, ведь он понадеялся на себя и своих, рядом сидящих товарищей. А зря!!! Переворота не получилось. На третий день ГКЧП - сдохла.
Но и страна уже не стала прежней. Жизнь бедных и богатых развернулась в разные направления, но больше всего досталось среднему классу, тому который с большим трудом, что-то сумел заработать, приобрести. Оно, заработанное, как раз плавно и перетекло в бездонные карманы новых русских. Но и им, этим последним, не так сладко жилось – их отстреливали, как уток, открыто и изподтяжка, своя же «братва».
Беспредел – вот название того государства, в которое мы «свалились»!!!
В стране неразбериха, в школе у сына постоянные эксперименты, зарплаты не успевали за ценами, сначала оплачивали сотнями, через несколько месяцев перешли на тысячи, а затем и на миллионы - ужас. В магазинах - ничего, за продуктами стояли в очередях по 2-3 часа и удавалось купить что-то, в виде колбаски, сырка или маслица - все это понемногу, даже за хлебом стояли в очередях. Я тогда вспоминала кинокадры блокады Ленинграда, теперь Санкт-Петербурга. Конечно, у нас не было такого голода, как там, но нам приходилось часто делить на троих одну маленькую пухленькую сардельку в день. И это происходило так - мамуля делила ее на троих, а затем от своей доли отрезала часть внуку (ведь ему надо расти). Когда я это вспоминаю, у меня наворачиваются слезы.
Однажды, придя домой, я узнала, что к маме моей стала приходить некая Татьяна, которая очень хорошо разбирается в Священном Писании. Она долгое время проводила с мамой за чтением Библии, беседой, ну и «чайком побаловаться». Женщина приятной наружности, тихая, неприметная. Но когда Татьяна просила маму пересказать то, о чем они читали и говорили, то у мамы ничего не получалось. Она входила в какой-то ступор и ни одна мысль не оставалась в ее голове из всех их разговоров.
Мама потом со мной делилась, что она стала такой непонятливой и все, что казалось так просто в устах Татьяны, для нее (маминого) сознания стало недоступным. Причем, мама была начитанным, пытливым, прекрасно общающимся с людьми человеком.
Что же происходит с ней теперь? Загадка, да и только!
Побывала мама и на собрании Татьяниной группы. Проходило оно в помещении нашего кинотеатра. Народу было много. Все предупредительные, внимательные люди. На сцене сидели несколько человек, на вид очень скромные, прилично одетые, что-то говорили и предлагали подкрепить свои слова выдержками из Библии. Никаких несоответствий с их словами и с Библией нет. Но что-то все же смущало маму, а что, понять не могла.
И только потом, в нашем с ней разговоре, когда она делилась своими впечатлениями от собрания, выяснилось вот что:
1. В храм можно и не ходить, лишь бы Бог был в душе;
2. Иконы тоже не нужны.
Вот оно различие, которое, наконец, сформулировалось в голове у мамы.
«Сторожевая башня» лезла на глаза отовсюду из брошюр с прекрасными лицами на прекрасных картинках. Чуть–чуть и вляпалась бы она в секту «Свидетели Иеговы». Поняв, куда ее занесло, мама велела больше дверь Татьяне не открывать, а если будет звонить, то она сама с ней открыто поговорит.
Вот и голос прорезался у мамульки!
После всего случившегося с ней, мама стала ходить в наш храм прпп. Засимы и Савватия Соловецких чудотворцев и стало ей легко и все понятно и, хотя ноги ее больные не всегда выстаивали всю службу, но, видя ее немощь, уступали ей местечко для отдыха уставшим ногам. Изредка и я шла с ней в храм, но пока не как прихожанка, а как поводырь.
Это уже второе напоминание Бога о себе в виде мытарств маминых.
Так проходило время. Мы проживали с мамой в одной комнате много лет, а в двух других - наши дети, выросшие и создавшие свои семьи. Жизнь в этих молодых семьях походила на качели. То вверх (а это значит, что все хорошо и весело), то вниз (ссоры и неприятности). Так мы стали буфером для молодых семей, всегда держа «ушки на макушке» и «нос по ветру», готовые придти на помощь терпящим шторм и наводнение. Но семью дочери все же сохранить не сумели. Видно доля женская такая в нашей семье передается от поколения к поколению. Осталась она с мальцом-Димкой разведенкой.
В один прекрасный день мамочка подошла ко мне и тихо сказала: «Доченька, ты на меня не обижайся, но я хочу пожить одна в нашей комнате». Сначала, я просто не поняла сказанное ею. «Мам, как это? А я куда пойду? К соседям?» - спросила я. «Ну, будешь находиться в дочкиной комнате, поставим тебе туда кресло-кровать, будешь на ночь его разбирать и спать на нем»- спокойно ответила мне она.
ВОТ ЭТО ДА!!! ДОЖИЛА! Я, которая единственная работающая и обеспечивающая всю семью, оказалась даже без постоянного места, а кресло-кровать меня совсем не устраивало, с моей больной спиной, да и обида просто сразила меня наповал! Слезы полились из глаз градом. Но мама сказала – «Прости» - и скрылась в комнате, плотно закрыв за собой дверь. Это был удар по моей гордости и спокойствию.
Даже сейчас, когда я это пишу, меня пробивает холодный пот и руки становятся влажными. Обида моя вырастала до глобальных размеров. Я не могла понять, почему она со мной так поступила – выгнав меня, ничего не объяснив, только сказав, что так будет лучше.
Лучше - кому? Мне? Нет, конечно, только лучше будет Ей!!! Какое унижение перед моими детьми и внуком!
Только много позже, уже после ее ухода я поняла, почему она настояла на моей «высылке». Я со своей неуемной энергией, постоянным хождением туда-сюда мимо нее по хозяйственным необходимостям, мешала ей молиться и общаться с Господом. Она сделала правильный выбор, только объяснить мне она не смогла, потому что я тогда ее не поняла бы.
Время расставило все по своим местам.
Со временем я, конечно, смирилась со своим «изгнанием», но раскладывая свое кресло-кровать, всякий раз ворчала на маму и мое «шаткое» месторасположение, так как ноги мои загораживали выход из комнаты и для того, что бы выйти в туалет им приходилось преодолевать преграду, то есть меня, а именно перешагивать через мои ноги, ненароком прищемив мне конечность (верхнюю или нижнюю), а то и вовсе, не удержав равновесие, плюхались на меня всем весом, к чему я была совсем не готова.
О, Господи! И смех и грех. Ну, какой там спокойный сон? Проснувшись вот таким образом, уже сна не вернешь. И снова обжигала меня обида на такую жизнь. Хоть горшки всем покупай, чтоб через меня не лазили. Так все равно, будут журчать под ухом. Но ведь это будет не умиротворяющее журчание водопада, а совсем наоборот!
Облегчало мое положение то, что мама, как я сейчас, выезжала на дачу на целых полгода, что позволяло мне быть временно полноценной хозяйкой маминой комнаты. Так периодически условия моего проживания изменялись от сезона к сезону. До тех пор, пока здоровье мамы стало резко сдавать.
В сентябре 2003 года, приехав к ней на дачу, мы увидели поразившие нас изменения в ее внешности, меня не было только две недели, а она так похудела, что вещи висели на ней, как на вешалке. Её бил сильный надрывный кашель, не дающий ей кушать и разговаривать. Мы собрались везти ее в Москву, лечить.
Вся обратная дорога, а это более трех часов, сопровождалась непрекращающимся кашлем. Только, когда мы вышли из машины и я усадила ее на лавочку возле нашего подъезда, кашель стих и она, сквозь слезы призналась мне, что она боялась и очень нервничала, что мы ее поместим в больницу, которую она всю жизнь страшно боялась.
О, Боже! МАМОЧКА, да как ты могла такое подумать! У нас ни у кого не было даже мысли о том, чтоб тебя куда-то отдать! Дома тебя ждут твои дети и внуки. Все тебя любят и готовы тебе помогать.
Она сидела такая маленькая, худенькая и испуганная, сердце мое сжалось от любви и нежности к ней, и обида моя улетучилась сама собой. Теперь мое присутствие рядом с ней было уже просто необходимо. Мне хотелось покормить ее всякими вкусностями, а она попросила принести ей кусочек Тамбовского окорока – помните, раньше такой продавался в магазинах и при вас его нарезали тонкими пластинками, и он, душистый и влажный, с небольшой кромочкой нежнейшего жирка, приковывал к себе глаз покупателя.
Я бросилась на поиски этого окорока, но в какой бы магазин я не заходила, везде он был, но уже совсем не такой, как раньше. Я принесла современного-теперешнего. Попробовав его, она подняла свой взгляд на меня и сказала, что это не тот. Что я могла ответить ей, мечта ее, вспомнить с помощью этого вкуса прежние времена не осуществилась.
Но все же я старалась доставить ей удовольствие другим. В комнате у нас всегда было светло и чистый воздух входил к нам в открытые окна лоджии. На столе стояли свежие цветы. Через несколько дней после приезда она попросила меня сходить в храм и пригласить батюшку прийти к нам домой . На яблочный спас 19 сентября отец Анатолий пришел к нам. Принял исповедь и Причастил ее Христовых Тайн. После этого она стала такой умиротворенной. И, видно было, что она молилась про себя. А 13 октября она покинула этот мир, выскользнув шелком из моих рук.
Горе для нас всех было величайшее. Мы потеряли стержень нашей семьи, главу ее. Она была нашим миротворцем и чудотворцем. В ее таких маленьких руках были наши сердца. Она просто любила нас всех, беззаветно, безгранично. По ее желанию, высказанному ею незадолго до кончины, мы похоронили ее на нашем деревенском кладбище на даче. И теперь, куда бы мы не шли, в лес ли, купаться ли на пруд, мы всегда заворачиваем к ней. Любимый ее внук рыл для нее могилку и до сих пор он не любит говорить об этом. Видно, что для него это было очень тяжело и горько.
После ухода мамы (Бабули) мы все стали чувствовать ее присутствие рядом с нами. Это меня убедило в существовании другого мира, мне еще не понятного и я стала приходить в храм, но только для того, чтоб помянуть ее и поставить в память о ней свечу.
После ухода Бабули в иной мир, в нашей семье начали сгущаться тучи. А затем и вовсе разладились отношения. Причин было много. При этом страдали тяжелей всего мои внуки, разделенные междуусобицей. Я еще работала и, проведя в дороге и пробках по 2-3 часа, была уже не способна разбираться в их разногласиях, надеясь все же на их благоразумие. Разногласия зашкаливали и жизнь в квартире постепенно превращалась в ад.
Всюду хмурые, подозрительные лица. Никто не хочет ничего делать, никто ни за что не отвечает. Сплошь грязь и беспорядок, начинаешь требовать – скандал. Плюнешь и сделаешь сама. А о ремонте даже и думать нельзя. Просто бомжатник какой-то.
И вот осенью 2006 года, вернувшись из деревни и увидев свисающие, покрытые плесенью ошметки отставшей краски с потолка ванны и кухни, я взяла инициативу в свои руки. Решила взять ссуду на работе для обновления оборудования мест общего пользования. Одновременно с этим стала собирать документы на вступление в Молодежную программу по получению квартиры для семьи сына, ютившейся втроем в десятиметровой комнате.
Договорившись, при этом с дочкой и ее верным другом о взятии в банке ссуды на выплату первого взноса – 30% стоимости двушки. Но всем моим планам не суждено было сбыться. Молодые отказались от вступления в эту программу, да и в ссуде на работе мне отказали.
Вот это был номер! Тем более, что мы, уже распилив чугунную ванну пополам, выволокли ее на помойку. Вместо помывочной у нам остались болтающиеся трубы и страшные стены с потолком. Необходимо, что-то делать, причем, очень срочно, ведь скоро зима. Собрались мы втроем (доченька, ее друг Володя и я), сложились, кто сколько мог и, купив плитку и краску стали обновлять помещение. Все делали своими руками, для найма рабочих денег не было. Работали вечерами и ночами. Затем приобрели акриловый глубокий поддон и стеклянные шторки к нему. Получилось совсем неплохо, да и вторая стиральная машинка теперь стояла в своем углу и никому не мешала.
Я решила сделать денек перерыва в ремонте и отправилась на очередной осмотр к маммологу. В поликлинике работала старая гвардия опытных врачей, наблюдающих нас уже долгие годы. В этот раз, врач пристально посмотрела на меня и отправила сделать маммографию на другой этаж. Я послушно сделала, что потребовали и после мня этот аппарат «приказал долго жить», а я, счастливая, что все же что-то получилось, вернулась к доктору. Посмотрев внимательно снимок, Лариса Викторовна, так звали врача, сказала, что у меня проблема и ее надо очень быстро решать, направив меня в онкодиспансер. В тот же день я уже была у другого врача иииии пошло-поехало: анализы, пункция, снимки… А впереди длительные Новогодние праздники! Людям гулять, а тут – дикий диагноз. Рак!!!
Меня трясло, как в лихорадке. Я старалась не показывать своего настроения дома, продолжала делать ремонт, спешила. Надо успеть до моего ухода (я уже прощалась с жизнью), чтобы осталась обо мне память надолго, когда будут видеть результаты моего труда. Последний винт я вкрутила в 7часов 30 минут того дня, когда мне назначили лечь в больницу к 10-ти часам.
Онкологическое отделение 57 больницы встретило меня тревожной тишиной и чистотой. В глазах гуляющих по коридору больных читался немой вопрос, что ждать от гистологии и интерес к новенькой, с чем она поступила. Я еще хорохорилась, улыбалась, не давая себе окончательно упасть духом.
В палате, куда меня направили было уже трое прооперированных. Я сразу почувствовала атмосферу страшно сгустившегося комфликта. Ну вот, и тут тоже, что и дома. Больные не разговаривают, а огрызаются. Куда я попала, Боже!!! Я не стала ни к кому обращаться, просто поздоровалась и легла лицом к стене. Настроение было соответственное этой стене.
Но долго так не будешь отлеживаться, ведь я еще живая! Наблюдая за обстановкой поняла причину. Больная с именем Вера, потерявшая обе груди, просто не справляется с болью и ужасом, с тем уродством, которым наградила ее болезнь. Она цеплялась за любую мелочь, чтобы, хоть как то вылить эту боль и страх. В палате при такой обстановке - жить нельзя. Вера сразу стала смотреть на меня, как на очередную помеху ее восстановления после операции, взгляд ее был злой и капризный. Никто не хотел ни знакомиться, ни общаться.
Побыв в таком положении новичка, я позвонила доченьке по сотику прямо из палаты, делая безразличный вид на все недобрые взгляды соседок.
Поговорила, сказала, что палата хорошая, малонаселенная, соседки нормальные, а договорив с дочкой, спросила уже их о кормежке, удобствах и врачах. Они, сами того не ожидая, наперебой, высказывали свое мнение обо всем и сами удивились, что открыли рот… Лед тронулся, господа!
Пару дней, проведя в атмосфере осторожности и подозрительности я решила сама поговорить с палатным врачом.
Им оказался Банников Михаил Валерьевич – молодой, высокий, красивый человек, прекрасный хирург, любящий свою работу.
Увидев его, я сразу почувствовала к нему доверие и шла к нему, в тот момент не как к хирургу, а как к психологу, ведь от него многое зависит в состоянии больных. Я тогда почувствовала даже некоторый интерес его ко мне, когда вдруг стала просить помощи в налаживании климата в палате. Он с интересом посмотрел на меня и пообещал зайти к нам.
Я ждала его с нетерпением. Как все пройдет?
И вот через пару часов доктор пришел в палату, чистенький, выбритый, хорошо пахнущий. Он сел посреди палаты и прямо обратился к Вере. Откровенный разговор, без обиняков, врача-специалиста с пациентом. Я смотрела на него и любовалась, как он правильно повел себя с ней, не оправдываясь (ведь это он «оттяпал» ее красоту своим ножичком), а убеждал ее в необходимости такого решения, что позволит ей прожить еще много лет без рецидива. Давал ей понять, что она все равно для него является женщиной, хоть и не совсем в комплекте, но женщиной, которую он уважает.
Браво доктор!!! Когда он вышел в палате - наступила тишина, стресс сменился на печаль по утраченной красоте, но и надежду на будущее. Всем в палате стало лучше дышать. Потом, встретившись с доктором в коридоре, он спросил меня взглядом – «Как там у вас дела?». Я ответила ОК! и мы разошлись, довольные результатом.
По прошествии шести лет, я узнала, что мой доктор стал батюшкой Михаилом в храме в подмосковном Домодедово. Храни Вас Бог, батюшка Михаил!!!
Про свою операцию писать не буду, она была не такой радикальной, как у Веры, но боль, страх и ожидание результатов гистологии я тоже пережила тяжело. Мир, при этом, становится с овчинку. Много передумываешь, что было в твоей жизни, многое видишь совсем по-другому.
К нам в палату, еще до моей операции направили молодую еще женщину, улыбчивую, очень красивую и, при этом, смиренную. Говорила и смеялась она не привычным для меня звонким хохотом, а тихим и добрым смехом. Руками не махала, разговаривая с нами, но подходя к своей постели часто замирала. Я такого еще не ведала, и интерес к ней возрастал с каждым днем. Никакие наши переговоры с койки на койку не мешали ей уходить в свои мысли, видно – там идет работа души. Я увидела перед собой нового для меня человека, живущего иной, удивительно наполненной жизнью.
Мы очень скоро подружились. Ирочка, так звали новенькую, работала в книжной лавке при храме. Сразу видно, что она много читала православной литературы и, конечно же, часто ходила на службы. Уже в больнице мы сроднились, ощущая себя сестрами. Я ее люблю всей своей душей и считаю ее «виновницей» моего прихода в Православие.
Сколько же она дала мне, на сколько же вопросов ответила! Настроила меня посмотреть на свою жизнь по-другому. Изменила меня по-настоящему.
Слава, Тебе, Господи!!! Какое счастье, что Господь создал мне такие условия (и в семье и со здоровьем), что бы эта встреча с Ириной состоялась!!!
Это встреча стала границей между моей прошлой жизнью и настоящей, когда уже нельзя жить по-старому, бездумно и безБожно.
Пора искать Бога во всех его проявлениях. И я к нему иду при помощи таких людей, как Ирина. Она для меня стала маяком, советником и воспитателем, на любые вопросы, спокойно выслушав, давала ответы с любовью.
После операции, лежа уже в палате и привыкая к боли и
неудобству, засыпая, вижу во сне рядом с собой вот уже несколько ночей подряд, Всецарицу с Богомладенцем на коленях, словно охраняют они мой сон. Рассказав Ирине об этом, услышала в ответ ее радостный вздох. Это же очень хорошо Ниночка, значит жить тебе еще долго!
Как только меня выписали из больницы я попросила свою доченьку помочь мне сходить в Ирочкин храм, благо он недалеко от больницы. Потихоньку-полегоньку, мы почти добрались. Ноги отвыкли от ходьбы, колени подгибались, но мы шли упорно, туда, на встречу с Богом. Когда же оставалось пройти метров триста до входа в храм, ноги мои стали выделывать такое, чего раньше со мною не было никогда. Стопы ног так скрутило, а пальцы развернулись вверх, словно веером, причиняя мне дикую боль, сковавшую меня, как соляной столб.
Видя муку на моем лице, дочка предложила взять такси, чтобы ехать срочно домой. Я покачивала головой, словно мул, и не могла сказать ни слова. Простояв так, пошла на негнущихся деревянных ногах к входу и опять та же боль и пальцы веером, грозящими прорвать кожу моих ботинок. Снова остановка и снова попытка дойти. Последние шаги дочка меня буквально дотащила на себе.
Взобравшись на паперть и поднявшись, по лестнице на пять ступеней вверх, к входу, я плюхнулась на лавку, лицо все мокрое от слез, ноги - не мои. Дочка старалась стянуть с меня обувь, но пальцы, врастопырку, не давали ей этого сделать. Наконец – колодки сброшены! Освобожденные ноги приходили в себя и я вместе с ними. Доченька массировала мне пальцы, заставляя быстрее работать кровоток.
Отдышавшись, мы встали и вместе вошли внутрь храма, я, конечно, босиком. Переходя от иконы к иконе, прикладываясь к ним, еще неумело, я была спокойна и счастлива, потому что мы выиграли этот бой с болезнью. Да, я еще ничего не знала о Боге – это были мои первые шаги, направленные в его сторону.
Я смотрела на икону Спас Нерукотворный и видела глаза Господа – они были внимательные, страдающие и любящие. Они смотрели прямо в мою душу.
Вот таким было первое посещение мое храма Господня.
Потом, когда я пересказала Ирине, как я побывала у нее в храме, она сказала мне, что это бесы не давали нам войти в дом Божий, всячески стараясь отвратить меня от этого посещения. А ты, не побоявшись боли и страха, поборола их козни. Молодец!
Кстати, назад мы с дочкой возвращались, словно и не было ничего у меня с ногами. Чудо ведь!!!
Теперь я уже не представляю себя без Церкви, без Веры и Божией Любви.
Домашние молитвы хорошо, но в храме – молитва особенная, такая близкая Богу – из наших уст, прямо в его уши.
Он слышит наши моления и спешит к нам на помощь.