Миновав Вторые Врата Годолюб и Непослушник оказались в роскошном Офисе, все стены которого были обиты сортами древесины исключительно из деревьев и Красной Книги, а мебель также была там вся из древесины деревьев из Красной Книги; а ручки на столах и на дверях – явно из бивней животных из той же Красной Книги.
Но самое удивительно состояло в том, что и люди, изображавшие из себя тут Управляющих Лесоводствами и Охранителей Природы – были всё те же, – вот именно те же самые! – Хозяева Жизни, вырубающие перелесок и строящие себе Роскошные Дворцы, а теперь, вот, здесь, ухмылявшиеся во все свои жирные присоски.
И заветная Труба их, по которой тёк мёд и иные дорогие напитки и жидкости, большая и толстая, извивалась Змеем вдоль боковой стены, декорированной красным деревом.
По-видимому, Хозяева Жизнь прямо здесь из этой Трубы и сосали.
И действительно, пока Годолюб с Непослушником преодолевали препоны из стражников-привратников, эти Хозяева Жизни быстренько, через задний свой Чёрный Ход, примчались в этот Офис и устроили тут Годолюбу с Непослушником свою хитрую засаду.
И вот когда наши герои ступили в этот роскошный Офис, то случилось, казалось бы, непредвиденное: дверцы в декорированных стенах раздвинулись, створки расписных шкафчиков распахнулись, крышки витиеватых сундучков раскрылись, – и из них выскочили вооружённые до зубов стражники-привратники, столь до ушей облачённые в разного рода латы да забрала, что казались подобными каким-то ужасным огромным насекомым; а из-под главного стола, смастерённого из чёрного и железного дерева, выдвинулся большущий убойный пулемёт.
«Ха-ха-ха! – зазвучали всеми своими присосками Хозяева Жизни, – ха-ха-ха! Вот и попался ты, проклятый Лесовод, в нашу Засаду! Давно уже шёл над тобой Процесс, как над «особо опасным разбойником»!, долго за тобой гонялись наши специальные охранные и секретные службы!, и, вот, наконец, ты сам залез в свою Ловушку! Это – просто подарок Судьбы! Как только мы заметили, что ты обнаружил наше тщательно сокрытое Дупло, которое, по совместительству, служит нам Управлением Лесоводствами, мы, недолго думая, сообщили куда следует, а именно в наши собственные личные охранные частные войска и специальные службы, и подняли их на ноги, и, вот, через задний особый Чёрный Ход, быстренько примчались в эти свои апартаменты и кабинеты, и тут, воспользовавшись Случаем, тебя-то и застукали, поймали и обложили! Ты, кажется, грозился разобраться с нами «по плохому», – вот мы с тобой именно так сейчас и разберёмся! Ха-ха-ха! А чтоб совсем уж тебя огорчить и добить окончательно, донесём до твоего сведения, что ты отныне лишаешься права лесоводствовать, потому что ты – браконьер и, вообще, никудышный лесовод! Так что, сдавайся!, и мы тебя будем тогда судить и осудим на лютую казнь!, а иначе – мы тебя просто убьём! Ха-ха-ха!»
И гул из их трубящих присосок сотряс стены и канделябры с торшерами; и драгоценные висюльки на них дрожали да позвякивали.
«Что ж, – вздохнул, выдержав роскошную паузу, Лесовод, – раз уж так дело обернулось, то уж позвольте напоследок табачку нюхнуть…».
И, в сущности, не дожидаясь на то позволения, достал из кармашка… припасённую свою особую присыпку от насекомых.
И отнюдь не вдохнул её, а, напротив – выдохнул, рассеяв взвесь из неё по окружающему пространству.
И все железные огромные насекомыши, вооружённые до зубов, засучили, вдруг, члениками, задрожали ложноножками, задрыгались жвалами, заелозили усиками, захрипели да закашлялись хоботками, – и, теряя своё вооружение, скорчились да повалились, в корчах, на пол; а Лесовод, не теряя времени, вырвал из-под главного стола большой убойный пулемёт, – и длинная лента с патронами потянулась ему вослед, – и перекосило непредвиденным ужасом все присоски Хозяев Жизни, и затрепетали они, обескураженные, – а Лесовод нажал на гашетку и стал медленно водить из стороны в сторону огнедышащее дуло убойного пулемёта: разнося в пух, в клочья да вдрызг, по стенам и створкам шкафчиков, вооружённых до зубов корчащихся стражников и обнаглевших Хозяев Жизни…
И когда Лесовод закончил стрелять, и стих звон падающих на пол гильз, в наступившей звенящей тишине он, сквозь вьющийся ещё дымок из дула пулемёта, попросил шепотом Непослушника, – тот, надо заметить, опять же слегка пританцовывал, – посторожить пока вход, а сам стал собирать Походный Рюкзак.
И на тишайший вопрос, шепотом, Непослушника, зачем, мол, он это делает?, столь же негромко ответил:
«Нам не с руки будет идти прямо вот так, с оружием наперевес, исправлять Скверное Безобразие; мы поступим хитрее: прикинемся туристами: мол, идём в традиционный наш поход, в любимый наш перелесок, так сказать, отдохнуть, подышать чистым свежим воздухом, посчитать звёзды. А всё то, что нам нужно будет для нашей маленькой войны – спрячем в рюкзак, до поры до времени…».
Задумано – сделано.
Лесовод уложил в рюкзак убойный пулемёт, с лентами с патронами, два автомата, с рожками и с патронами, два защитных пуленепробиваемых шлема, да с десяток гранат; и повесив на себя два бронежилета, а один, самый маленький – на Непослушника (ибо два ему было слишком тяжело), повязав туристическую повязочку на голову, вздохнув «эх, жаль нет гитары!», направил стопы, с Непослушником – вон, т.е. – из Дупла, то бишь – из Управления Лесоводства, в перелесок, а точнее – в то, что от того осталось, сиречь – на огромный взрытый пустырь: на краю которого бушевало Скверное Безобразие Стройки.
Итак, Годолюб с Непослушником, в виде бывалых туристов, двинулись в заданном направлении…
Приблизившись к цели своего туристического похода, Годолюб встретил там всё тех же несчастных людей, сидящих с отсутствующим отчаянным видом, побитых и в прострации, а у иных из них уже были связаны руки и ноги, и лишь вроде бы один, помятый и невзрачный, человек стоял чуть поодаль, с жалким плакатиком, гласящим, что мы де против тварящегося тут Скверного Безобразия, – и на этого человека никто не обращал внимания; впрочем, если бы обратили, – то ему бы, скорее всего, не поздоровилось.
Лесовод подошёл к этим людям и сказал:
«Я вас хочу предупредить и попросить сейчас об одной очень серьёзной вещи, – сказал он, – я сейчас буду устраивать разнос и возмездие этим скверным строителям и холопам, и потому вас предупреждаю: если кто-то из ваших родственников, по своей тупости и малодушию, всё-таки прислуживает этим Хозяевам Жизни, являясь гнусным холопом у этих своих Господ, и тоже совершает все эти скверные и подлые безобразия и делишки, рубит деревья, избивает и арестовывает вас, – ради зарплаты, ради уплаты лихвы лихоимцам, или по каким иным подлым соображениям, – то вы сейчас позовите их оттуда, и пусть они попросят, глубоко и искренне, у вас прощения, вот прямо тут, при мне, на коленях, и пообещают никогда больше подобным образом не прислуживать и холуйствовать; ибо то, что они делают, по сути своей, куёт, для вас, ваши собственные цепи, преумножает господство над вами Хозяев Жизни, и роет, для вас же, гиблую яму…».
Лесовод закончил свою речь – и гулкое молчание было ему ответом.
«Ладно, – продолжил он, выждав некоторую паузу, – начнём наши туристические танцы…».
И приблизившись к будке боевых холопов, расстегнул рюкзак и стал выкладывать из него, как он сам выразился, «походную утварь и прочие причиндалы»: убойный пулемёт, гранаты и прочее.
Боевые холопы тут же не преминули выскочить из будки и проорать свой вопрос: что, дескать, он тут делает?!
«Прутик берёзовый достаю», – преспокойно, но иронично, произнёс Лесовод, продолжая своё дело.
И когда он вытащил из рюкзака боевой шлем и надел себе на голову – боевые холопы повскакивали со своих мест и, переполошившись, помчались вооружаться – опять же, «до зубов»! – и, быстрейшим образом вооружившись, вот, уж и выскакивали из своих подсобных помещений и сторожевых лачуг, расчехляя своё оружие и направляя его в сторону Годолюба. Но и тот, в свою очередь, уже достав из рюкзака, и приладив, свой убойный пулемёт – опережая борзых боевых холопов, стал косить и кромсать их направо и налево, из огнедышащего своего пулемёта: и оружие их, и зубы, и членики, и прочие ошмётки разлетались во все четыре стороны: по ямам, промеж поваленных стволов, по жестяным стенкам копательных и рубительных машин…
Когда закончились патроны для убойного пулемёта, а борзые холопы всё ещё отстреливались и всяко инако пытались уязвить Лесовода, он достал припасённые в туристическом рюкзаке автоматы, и стал стрелять из них, прошивая то одного, то другого из стреляющих в него боевых холопов; а потом, когда закончились патроны и в автоматах, а боевые холопы ещё не все были уничтожены и, опять же, всё ещё не унимались, стреляли в Лесовода и пытались его убить, он, достав пистолеты, стал добивать засевших, залегших боевых холопов из пистолетов; а когда закончились патроны и в пистолетах, а всех этих отстреливающихся паразитов было ещё видимо-невидимо, то достал Лесовод припасённые им гранаты и забросал ими рвы и канавы, в которых прятались борзые боевые холопы, – чем взметнул часть из них на воздух, а часть, напротив, врыл в грязь и землю, засыпав их этими землёй и грязью; – а когда закончились у него и гранаты, и один из последних оставшихся боевых холопов, большой и борзый, бросился на него – он пронзил его насквозь своей острогой, которая тут рядом как раз и торчала из земли, недавно оставленная им; а потом, достав нож-кладенец, довершил дело, добив двух последних, опять же бросившихся на него, холопов; и, вот, наконец, последнего жирного Хозяина Жизни, командовавшего тут боевыми холопами и пытавшегося сбежать с места своего преступления, – сиречь, с места учинённого Хозяевами Жизни Скверного Безобразия, – Лесовод достал, метнув в него, убегающего, свой нож-кладенец. И последний Хозяин Жизни брыкнулся, булькнув, присоской в грязную лужу…
…С юго-востока заходила большая грозовая туча; небо, и без того уже вечереющее, совсем потемнело; легший сумрак то и дело озарялся сполохами молний, вслед коим слышался отдалённый, да, вот, приближающийся уж, гром.
По-видимому, приближалась, действительно, Очистительная Гроза.
Годолюб тяжело вздохнул и присел, усталый, на пенёк.
«Знаешь, – произнёс он, устало, Непослушнику, слегка улыбнувшись, вытирая грязь с лица, – а как, ведь, было бы, действительно, хорошо пойти вновь, как в добрые старые времена, в поход, с рюкзачком, в лес, отдохнуть душой, дивясь божественным природы красотам, изучая природу…».
И ещё раз глубоко вздохнул.
А вокруг него, тем временем, стал собираться приходящий в себя, и было разбежавшийся в страхе и суматохе, народ.
«Ну что ж, – сказал ему, народу собравшемуся, усталый Лесовод, – у вас теперь есть прекрасная возможность восстановить свой перелесок даже в ещё более красивом виде, чем он был доселе; вы теперь можете приложить сами свои творческие силы и высадить деревья, кустарники, цветы, и сами содержать всё это в чистоте и порядке, гулять, дышать свежим чистым воздухом, любоваться природой, наслаждаться тишиной, заниматься спортом. Но отныне уж вы сами (!) несёте ответственность за свой перелесок, – как за себя самих. Помните: насколько будет он замусорен, захламлён и порублен, настолько, значит, захламились и замусорились ваши души; и ваша судьба – отныне будет уже именно таковой, каков будет этот ваш перелесок: сбережёте его, сделаете прекрасней – значит, и себя сбережёте и станете прекрасней; загадите, продадите, порубите – та же участь, следующим шагом, будет неминуемо ждать и вас…».
«Но, – продолжил Лесовод эту свою речь народу, – не вздумайте только собак выгуливать в этом заветном лесу; ибо собака – это ваша продолжение, и если собака нагадит в лесу, то это вы, значит, сами нагадите в своём лесу, а лес этот – олицетворение вашей души, и, таким образом, значит, вы сами себе в душу и нагадите. А как вы будете относится к тому, на что нагадите?, как вы, значит, к самим себе, в свое душе-сущности, относиться будете? – вот так и будете относиться, и мир вам весь будет казаться обгаженным, ибо в своей собственной душе вы будете обгажены. И это станет началом вашего конца. Помните это».
Но тут к Лесоводу и собирающемуся народу подбежали какие-то истерически вопиющие и размахивающие руками нелепые и бесформенные люди…
Это, как оказалось, были те, чьи родственники прислуживали Хозяевам Жизни, в качестве холуёв и холопов, а теперь, вот, тоже, значит, валялись в канавах и рвах, размётанные и прошитые. – И всё это несмотря на то, что Лесовод, ведь, всех их заранее предупредил!
Но, знаете, Глупость человеческая – хоть и имеет, наверное, где-то свой предел, но он, очевидно, пока неведом нам, скрыт за горизонтом, и мы ещё много-много раз удивимся в нашей жизни тому, насколько далеко может зайти человеческая, часто просто вот уж самоубийственная, Глупость!
«Пелена Великой Ворожбы, конечно, застит разум и подавляет совесть, – подумал Годолюб, безмолвно взирая на вопиющих нелепых, потерявших человеческий облик, людишек, – но человек, ведь, так или иначе, должен быть выше всякой ворожбы, её злокозненных чар, и, оставаясь свободным, нести ответственность за себя и за мир в целом; ибо быть свободным – это, значит, в том числе, быть выше всякой порчи и прочих приворотов и ворожбы».
И ничего не ответил Лесовод этим давно потерявшим человеческий облик и смысл людям, а только тихо ушёл, с Непослушником, забрав с собой нож-кладенец, скрываясь в сумерках, творить то, что Должен.
…Упали первые крупные капли дождя; небо рассекла молния, а последовавший ей раскат грома сотряс землю и людей, стоящих, пока ещё нетвёрдо, на ней…
(продолжение следует)