Искушение тьмы Ч1Г5 - Итиллид

Глава 5
Итиллид.

Стоял рабочий полдень, солнце было в зените. Своими лучами огненный шар, раскаленного до запредельных температур вещества, находящийся за сотни миллионов лиг в теле пространства вселенной, грозился изменить агрегатное состояние твердых субстанций в жидкое, а жидких в газообразное. Было очень жарко. От горизонта, до горизонта, казалось не имея начала и конца, во все стороны простирался океан-море, океан жидкой субстанции жёлто-коричневого цвета, покрытого сверху потрескавшейся коркой. На первый взгляд, казалось, что безграничный простор есть великая пустыня, только впечатление это было обманчивым, под засохшей коркой бурлило и клокотало, то что некогда практически уничтожило Мензаберранзан и другие великие города царства тёмных эльфов дроу. Катаклизм, пришедший из глубин подземья и выбравшийся на поверхность Фэйруна, поглотил немалую часть пространства на поверхности забытых королевств. Правда, сей факт не был столь критичен для поверхности, как могло показаться на первый взгляд, потому как виновник сего катаклизма был редким балбесом и разгильдяем. Вот и такое ответственное дело как рогнарек, он не смог не испортить. Судный день, которого так ждали представители различного религиозного толка, как такового не произошло. По какому-то странному стечению обстоятельств, зло которое рвалось в мир забытых королевств из других формаций вселенной не прошло, не смогло окончательно разрушить предел между мирами и вторгнуться во всей своей полноте. Апокалипсис произошел исключительно в подземье. Конечно, на поверхность вырвались колоссальные объемы вещества, экологическая трагедия имела международный статус, были уничтожены зеленые насаждения, отравлена река, смыло несколько десятков деревень в прибрежной полосе, но ничего непоправимого не случилось. Правда, следует отметить, что подземье было уничтожено полностью, волна дошла даже до Мефрилл Хала, и только на совесть выполненные кованные ворота и крепкие петли на них спасли город од неминуемого затопления, ведь их делали еще при старом режиме, когда не о какой дерьмократии слыхом не слыхали. Великая река Сабрин, была обезображена мегатоннами дерьма, которое вылилось на поверхность, даже, скорее, фонтанировало из вырытого дроу, Сабрин-Канала, который был необходим темным эльфам для забора воздуха и воды, для хозяйственных нужд, в силу блокады Мензаберрназана внешним агрессором. Несколько веток прорубленные в гранитной породе, были предназначены для снабжения города дроу водой для охлаждения чудовищных реакторов, источника энергии и власти дроу, служивших так же для создания оружия возмездия. Все это погибло не от руки врага дроу, не от полчищ тен’нарри или демонов бездны, подземье погибло от руки разгильдяя.
Все что случилось в каменных застенках андердарка вышло на поверхность, вырвалось и разлеглось на теле мира жирной кляксой мерзости. Жара, стоящая, как по заказу, уже не первый день, ускоряла процессы брожения и разложения отвратных масс, метан, сероводород и прочие продукты распада отравляли все живое. Прошедшая ночью гроза, не в коей мере, не принесла прохладу, напротив, воспламенив молниями газ и пласты породы, вызвала всеобщие пожары и взрывы. Кизяк горел местами очень даже интенсивно. Скоро вся эта масса полыхнет в одном ужасающем огненном смерче, а пока огонь не добрался до отдельных островков благоденствия, если такое понятие можно применить к пространству заполненному экскрементами, жизнь тут текла своим чередом.
Посреди этого бескрайнего океана, небольшой точкой, если как следует присмотреться, выделялось незаконченное строение, которое непонятно каким образом оказаться именно в этом месте, это была недостроенная башня мага. По каким-то странным, не ведомым причинам большинство магом имеют склонность к строительствам таких вот колоссов. Происходит это, толи из-за желания мага уединиться, толи из-за желания его быть ближе к звездам, к богам, из-за гордыни и воспаленного самолюбия, а может быть и по более тривиальным причинам. Может быть смог городов и утренние туманы, дымка и облака мешают оптическим устройствам телескопов зреть глубины космоса. Недостроенная башня, была локтей сто в высоту, находилась она на естественном возвышении, и при всем при том, внешняя среда, фонтанирующая из Сабрин-Канала чуть было не стала причиной гибели обитателей этого строения, фекалийные образования затопили всю башню, кроме чердачного помещения и крыши.
На одном из массивных блоков, недостроенной башни, среди арматуры, кирпичей и прочего строительного мусора, лежало существо. Существо было среднего размера и, хотя поначалу, его можно было бы принять за спящего и растянувшегося во весь рост человека, более дательное обследование показывало, что это далеко не так… Это был не человек... Зелёная с отталкивающим золотистым оттенком, покрытая глубокими морщинами кожа, небольшие, бесцветные и мутные, на выкате, глазки, огромный крючковатый нос, на котором красовалась жирная бородавка, заострённые, вытянутые к верху, на кончиках уши, покрытые жёлтым налётом никогда не чищеные, нет не зубы, клыки, торчащие из под скорченных в кривой ухмылке губ, сразу давали понять, что пред нами один из представителей рассы зеленокожих. Это был хобгоблин, звали это существо Петрик. Несмотря на полуденный зной, духоту и исходящий от океана говна смрад, Петрик был одет явно не по погоде, и более чем странно, не исключено что он был умственно-отсталый, ну недоразвитый тоесть. На нём, как всегда, была его любимая, доставшаяся от дедушки, старая, потёртая и промасленная кожаная куртка, имеющая незабвенно нахлобученный на голову и стянутый на подбородке верёвочками овальный капюшон. Посапывая и нервно подёргивая левой ногой и правым ухом Петрик спал, вернее сказать пытался спать, постольку сон алкоголика чуток и короток, он периодически просыпался в холодном поту от приходящих во сне кошмаров, ворочался и снова впадал в коматозное состояние, которое и сном в общем-то назвать трудно.
Петрику снился ужасный сон, как будто он сидит на стуле, в душном прокуренном помещении, сизый дым дешевых папирос разъедает ему глаза. Возле него стоит стол, широкий такой, крепкий, с толстой столешницей, обшитой зеленым сукном сверху, в лицо ему светит яркая настольная лампа. Маленькое окошко возле потолка, давно не мытое, не пропускает солнечный свет, светит только лампа, так одуряющее ослепительно, что прогревает Петрику голову прямо до затылка. Стены побелены до уровня плеча взрослого человека, а та часть что находиться ниже покрашена отвратительно синей краской. На стене, напротив, висит чугунная батарея, футах в шести от пола. Муфта на нижней трубе черная от ржавчины, давно требующая ремонта, подтекает, темная, грязная вода ошметками падает на пол. Внизу была постелена тряпка, давно намокшая, и уже лежащая в луже, от которой паркет вспучивался, медленно, но верно оттесняя воду все дальше и дальше, портя покрытие.
Петрик ерзал на стуле пытаясь слезть, но какая-то сила заставляла его сидеть неподвижно, жмурясь от яркой лампы, а вокруг него бегает на двух ногах, как человек, одетый в черный фрак, рыжий конь, естественно без штанов. Он держал  в одной руке жезл с крыльями, обрамленный поднимающимися от основания вверх по телу жезла двумя змейками, серебренными, червлеными, с одним изумрудным глазком каждая. Рядом с ним, крутился волчком, так же одетый в белый фрак, адский кролик с налитыми кровью глазами. В одной руке он держал скипетр, а в другой державу и весело размахивал ими умело вращая над головой. Гогочущий рыжий конь приблизился к Петрику и, посмотрев на него немигающими глазами без зрачков, сообщил:
- Где вещи Петрик?
- Какие это, такие, вещи? – беззлобно поинтересовался гоблин.
- С убийства Ларисы Груздевой, - поинтересовался веселый кролик.
- Ну что, киксуешь? – отозвался Конь, - Ты же чердачник, Петрик, ты же не мокрушник, как ты мог, так завалить Ларису, да еще и полный рот обжаренных сухариков ей наложить.
- Ничего я ей не накладывал! – сообщил, испугавшись, гоблин, - вы что-то путаете начальник.
- А ничего я не путаю! – отозвался конь. – Сейчас мы с тобой поиграем в интересную игру, она называется добрый следователь конь, злой следователь… хотя нет, не следователь, просто, злой кролик.
- Какой такой кролик? – в силу отсутствия интеллекта не понял Петрик.
-  На, сука! – заорал кролик, прыгающий около коня, и со всего размаха опустил скипетр на голову хобгоблину, раздался глухой звук.
- Значиться, убили вы женщину, а браслетик ее себе на руку! – орал Конь, - Пыхтеть за это придется всерьез, ты что Петрик, масть сменил, я тебя падаль спрашиваю, что ты беспределишь, гнида.
- Это не я, ну не убивал я, мамой клянусь!! – взмолился гоблин.
- На, сука, - еще раз его ударил по голове скипетром кролик, - саечка  за испуг, а сука, не понял, на, падла, еще одна за невежество, - кролик как-то неистово стал колотить скипетром по голове хобгоблина.
- Стой, - остановил его конь, - ты пробьешь ему голову, это уже статья. Бей, чтобы следов не оставить, бей в печень, слышь, Петрик, как тебе в печень.
Не долго думая, да и почти не останавливаясь, кролик стал наносить удары в область печени, весело улыбаясь и смеясь. Били сильно, чередуя удары скипетром и державой. Гоблин извивался всем телом, пытался увернуться, но все было тщетно, увесистый булыжник и не менее тяжелая дубина, весело били его уже не только в печень, но и по голове, в глаз, по хребту.
- Будешь, сука, еще козни строить? – приговаривал кролик, - ты, что это, решил в кусты, отвертеться решил! На, говно! Помнишь, падла, как у престарелого отца пенсию отнимал, помнишь??? Помнишь как бил его???
- Ничего я не отбирал! – каялся Петрик, - он сам отдавал, я ему по рылу, он мне пенсию, вот как было.
- По рылу! – заревел кролик, - на тебе, сука, по рылу! – удар был сильнейший, увесистая держава, выполненная из чугуна, моментально метнулась вверх и размозжила голову хобгоблина в кровавое месиво, но странно, Петрик не умер, что-то продолжало поддерживать в нем жизнь, он решил бежать и побежал. Его тело без головы, гигантскими прыжками передвигалось по огромной, пустынной долине, земля была вся выжжена, кругом кружили огненные смерчи. Петрик понял, что это будет продолжаться вечно, но остановиться не мог.
Глубокая фаза сна была завершена, гоблин вынырнул из страны грез, от ужаса пережитого он двигал глазами, ртом, и ушами издавая протяжно с заиканием: «а-а-а-а-а!!!» Пробуждение принесло только страдания, болела голова, отравленный алкоголем мозг боролся за жизнь. Не желая умирать, организм силился вывести из крови продукты распада и алкоголь, яд. Сознание не приходило, Петрик коматозил, в этот момент он воспринимал мир как-то очень мрачно, конь с кроликом исчезли, сон прошел, явь предстала пред ним сумбурным потоком искаженного мироощущения: маленькие зеленые черти бегали по нему, щекоча своими крохотными копытцами. Как не странно это начиналась белая горячка.
Момент же его полного пробуждения, как это не странно пришёл к нему скоропостижно и неожиданно. Очнулся Петрик от того, что какая-то гадость упала на него и, с резким хлопком разлетелось и растеклось прямо по рылу. Пролетавшая над башней чайка-альбатрос, неведомо каким образом в своём глумливом порыве залетевшая в столь неблагоприятные для полетов районы, сделала свое дело. Как всегда ни минутой раньше и не минутой позже, а именно тогда когда нужно, даже не предполагая, что протекающий инстинктивно процесс дефекации, может доставить кому-то неудобства. Именно так и происходит в жизни, так вот насрал где-нибудь, а кто-то вляпался, а ты даже не заметил, что твой негатив причинил страдания другому человеку. Люди, находящиеся на верхней ступеньки социальной пирамиды, гадят на тех кто находится на нижней ступеньки, отбирая для себя все блага цивилизации, не имея не совести ни чести. Ведь для того, чтобы у тебя стало больше условных чупа-чупсов, надо чтобы у кого-то стало их меньше. Для того чтобы тебе самому не делать определенную работу, надо чтобы кто-то её за тебя сделал, встает вопрос: зачем кому бы то ни было, выполнять за тебя работу, которая необходима для твоего существования? Почему бы этому человеку не поработать для создания благ себе? Почему бы не выращивать пшеницу не для знатного вельможи, который даже представления не имеет как это делается, а персонально для себя? Почему некоторые господа, в своей больной фантазии рекомендуют народу за место хлеба кушать пирожные (Мы знаем чем закончилась эта история с пирожными). Почему знатный человек считает себя знатью, и не известно по какому праву присваивает себе плоды чужого труда? Кто дал ему право считать земли на которых крестьянин трудиться денно и нощно, не покладая рук, своими. Почему земля принадлежит человеку, который не ней не работает, что делает его таким особенным и дает право считаться управленцем. Происхождение, кровь? Если так называемая знать, элита, деградирует в своем существовании до возможного предела, что сдерживает рабов, от бунта и уничтожения паразита в пищевой цепочки. Действительно, что? Прежде всего, что наученная горьким опытом кровавых переворотов элита имеет знания, они знают, что нельзя загонять раба в угол, ведь загнанная в угол крыса прыгает на своего преследователя, но если рабу дать свободу, раб не будет работать, или будет трудиться для своего блага. Прежде всего рабу не следует знать что он раб. Тогда необходимо ограничить доступ к определенным знаниям низших ступенек пирамиды, замкнуть на себя ресурсы, тогда находясь на более высокой, можно адекватно управлять теми кто внизу, не прибегая к прямому физическому воздействию. Можно выстроить такую систему управления, которая замыкалась бы сама на себе, превращаясь в изолированную самоуправляемую систему. Толпоэлитарную систему рабов и господ. Вот и получается, что живем-то мы в обыкновенной, невольничьей цивилизации, как несколько тысяч лет назад люди древнего Египта. Хобгоблину Петрику было совершенно наплевать на подобные концепции, да и не знал он где этот самый Египет находится, собственно, и знать-то не хотел.
 С трудом открыв слипшиеся от гноя воспаленные веки, Петрик приподнялся и присел, голова гудела и где-то в недрах ее, что-то мучительно пульсировало и било, словно маленький, лысый, тупой и злой дуэргар кузнец, долбил молоточком по наковальне. С каждым ударом боль расходилась по всему пространству черепной коробки хобгоблина, волнами мучительной непреодолимой скверны. «Ебаааать!» - произнёс сухим полным страдания загробным голосом Петрик, после чего, обхватив ладонями голову, он начал делать круговые движения массирую височную, а потом и лобную часть головы, пока не дошёл до лица и не почувствовал под ладонями густую желеобразную массу, которая начала липнуть к рукам и втираться в кожу. Отстранив от чела ладони, Петрик, полным непонимания и недоумения взглядом, посмотрел на них, ладоней было не две, точное количество их он определить не мог, потому как считать не умел, но обеспокоил в тот момент Петрика не сей факт, а совершенно другой. «Чё это за ***ня?» - спросил Петрик вопрошая к абстрактному, в данный момент для него оно было сюрреалистичным неведомым непотребством, кружащим возле него назойливой пчелой. Петрику было плохо, ему казалось, далеко у кромки виднокрая, на длинных тонких ногах вышагивают слоны, несущие на своих спинах громоздкие камни, а рядом с ними бегает голый мужик с крестом. Естественно это были не искушения свято Антония, а обыкновенная белая горячка, начинающаяся у гоблина от систематического злоупотребления спиртосодержащими напитками, а точнее напиткосодержащими спиртами. «Да, чё это за ***ня?» - снова прогнусил отвратительным голосом Петрик.  Естественно не получив ответа, он инстинктивно потянул одну из конечностей в рот, что бы вкусовыми рецепторами ощутить и понять, потому как зрительные анализаторы давали сбои, и явно обманывали, отказывались нормально функционировать. Как только субстанция попала к Петрику в пасть, он жадно зачмокал, и сглотнув соплю насторожился, что же это такое, но ничего не произошло, вкус был тот же, что и до этого во рту. Немного пожевав сего изысканного продукта, Петрик решил попробовать еще и слизнул уже многим более, чем требовалось, снова ничего, вкус был все тот же, ничего не изменилось. Прожёвывая и глотая, обильно захлебывая соплями, Петрик начал усиленно напрягаться и пытаться заставить работать мозг. Мозг работать не желал. Тут стоит отметить, что Петрик и так никогда не отличался умом и сообразительностью, и находясь в непрекращающемся запое, он не соображал вообще ничего. Тут его осенило, вспомнив вдруг, о том, что говорил в таком случае Синистер, а говорил он именно, что после перепоя во рту сушняк и словно кошки нагадили, Петрик вдруг неожиданно все понял. Субстанция, которую он так усердно слизывал и пережевывал, была ни чем иным как птичьим говном! Осознание подобного положения дел дошло до Петрика не сразу, ржавые колесики в мозгу натужно проворачивались, скрипели. Петрик понял всю суть ситуации, его начало рвать, не просто рвать, этот процесс обязан был иметь другое, более звучное название. Петрик выблёвывался. Струя блевотины изрыгалась как из брандспойта, предпосылок к тому,  что она закончится, совершенно не было, напротив, с каждой секундой она только усиливалась. 
Когда же вещество внутри гоблина иссякло совершенно и изрыгать стало попросту нечего, он вяло повалился назад на камни, голова подозрительно болела, а в глазах бегали звездочки, он бездыханно глядел на небо. День был в самом, что не наесть разгаре, но звездочки все равно были. Вот. Одна, две, три звездочки, Петрик всем своим ограниченным разумом, понимал, что лучше, конечно, пять звездочек, но то что имело такое количество пентаклей на этикетке, Синистер ему не наливал, предпочитая употреблять сие зелье сам.
Тут одна звездочка, стала расти, она, в отличи от остальных, которые мелькали в глазах, просыпанным просом, мелкими мушками, на мгновенье вылетающими непонятно откуда, которые, появившись, немедленно исчезали, эта же зараза никуда не исчезала, напротив, перемещаясь в разные стороны, под мутным взором Петрика, становилась крупнее и навязчивей. Полет звездочки радовал гоблина, он ненадолго отвлекся от головной боли, которая раскалывало его голову как переспелую тыкву увесистый киянок. Наблюдать за звездочкой было так хорошо и спокойно, что Петрик расплылся в идиотской улыбке, открыв рот и пустив слюну. Если бы он имел разум, он, наверное, испытал ужас, опасаясь галлюцинаций и приближающегося святого безумия. Маленькая звездочка, метавшаяся из стороны в сторону, и так успокаивающе действующая на гоблина, вдруг превратилась в маленькую фею. Петрик невольно дернулся. Сглотнув слюну и сопли, он недоверчиво уставился на маленькое существо. Маленькая фея была прекрасна, её маленькие синие глазки излучали тепло, лицо было милое, такое нереально красивое, имеющее идеальные пропорции. Полная грудь норовила вырваться из объятья легкого, почти прозрачного платья. Золотые волосы объемными локонами струились по плечам, падая толстыми буклями на упругое декольте. Маленькие прозрачные крылышки быстро - быстро мелькали ласковой поволокой за спиной волшебной прелестницы. Придавая очарование и шарм.
- Скажите, пожалуйста, господин хобгоблин, можно ли посетить ваш островок безмятежности в этом море ужаса и безнравственности, понимаете… наш лес погиб. Я маленькая фея, меня зовут Тинкер Белль, мои друзья и сестры потерялись, уж не случилось ли с ними чего плохого, я не перенесу этого, можно я немного отдохну тут с дороги.
- А… ну… - сообщил заикаясь гоблин, - я тут не того... тут это Синистер того… главный, в общем… я его звать, он разрешенье даст, а то мы тут  с тобой чего не надо сейчас намутим…
- Я бы не хотела мутить… чего не надо! – улыбаясь, сообщила Тинкер Белль.
- Я ща… Синистер… схожу, он там к-к-к-олдует, он п-п-п-оможет он маг у меня…- отозвался Петрик.
Превозмогая алкогольное отравление, Петрик поднялся и, пошатываясь, побрел к лестнице ведущей  на нижний ярус башни. Шел он медленно, придерживаясь о каменную кладку стены. Ему было плохо, но разобраться с маленькой феей, он не мог один, он просто не знал, что с ней делать. Его старший товарищ, скорее всего, сумеет найти правильное решение, а то ему приходит в голову только одна мысль, надругаться а затем сожрать маленькую фею, он бы не думая это и сделал, только из-за алкогольного отравления есть вовсе не хотелось, хотелось наоборот, не есть. Хобгоблин дошел до двери, он осторожно постучал, послышался мат. Петрик приоткрыл дверь и просунул голову внутрь. В комнате было темно и влажно, пахло паленой шерстью. Около маленького, узкого окна, выполненного в готическом стиле, застекленным пестрой мозаикой, изображающей сюжеты древнего писания, стоял стол, на столе располагались стройными рядами колбы, пробирки, реторты, ступки с реактивами, бутылочки, склянки и банки, еще какие-то устройства для выпаривания, вываривания, гидролиза, о назначении которых Петрик не имел не малейшего представления. Над столом, иссиня-черной тучей навис человек, он имел мрачный вид, воспаленные глаза, взъерошенную шевелюру давно не стриженых волос. Это был колдун и чародей, маг первой гильдии, Синистер. Он водил ладонями в разные стороны, шептал заклятья, в его руках сверкали толстые жгуты ярких молний. Петрик ужаснулся, надо ли тревожить друга, когда он так занят непонятной для хобгоблина магией. Синистер распалялся, он уже не шептал, не выкрикивал, а просто ревел закаяться, молнии опасными электрическими дугами срывались с рук мага и били в пол, стены, потолок. Маг явно был в угаре (Это не опечатка именно в угаре, а не в ударе (примечания автора). Тут он со всего размаха опустил руки вниз, на столе что-то булькнуло, лопнуло, взорвалось, и расплескалась во все стороны. Пространство вселенной на миг перестало передавать звук, вокруг потемнело, и мелкий черный порошок черными кляксами повис в воздухе со всех сторон, от ужаса Петрик открыл было рот, чтобы заорать, но тут все кончилось. Его окатило зловонной волной перепрелого навоза, черная копоть, разлетевшись, опала на пол. Опаленный Синистер стоял возле стола и безжалостно матерился.
- Что за ****ство! – орал маг.  – Ну что такое, но почему я не могу наколдовать спиртику…
Дистилляция, судя по всему, кончилась неудачей, Синистер уже несколько часов пытался сделать самогону, из подручных, доступных в больших объемах, материала, дело в том, что стратегические запасы спиртного затонули полностью, вместе со всем скарбом на нижних этажах башни, вначале приходилось нырять, но со временем азарта поубавилось. Выпить, конечно, хотелось, но говно густело и нырять в него становилось все труднее. Болея с похмелья, нырнув в плотную среду, можно было уже никогда не всплыть. Именно поэтому Синистер готовил страшные заклятья по призыву зеленого змея, а он все ни как не хотел призываться. Выпить не было.
- И..и..и..и..- начал было Петрик, ввалившись в помещение и мешковато упав на пол.
- Что случилось! – рявкнул маг, таким страшным голосом, что Петрик на миг перестал заикаться. С похмелья маг был зол и раздражителен.
- Там прилетело! – сообщил гоблин корячась на полу, пытаясь придать своему телу горизонтальное положение, забавно размахивая руками, поднимаясь, спотыкаясь и снова падая.
- Что там прилетело? – удивился Синистер, достаточно раздраженно, у него болела голова, да так сильно, что не было никакой мочи перетерпеть, - что там вообще могло прилететь? – он заметно злился, на себя, за то что злоупотребил алкоголем, на тупого гоблина, потому что тот отвлекал его и трепал ему нервы. – Ну что ты елозишь?! – злобно выругался он, схватив Петрика за шиворот  и поставив на ноги. – Бля, как вы меня все заебали, мне плохо, а ему прилетело, - с похмелья он выглядел страшно, лицо мага осунулось и приобрело бесформенные очертания. Маг оглядел гоблина, что-то в нем развеселило Синистера. Это была не куртка с капюшоном, не короткие зеленые штаны, натянутые почти до подмышек, не странные деревянные башмаки с крупными медными пряжками, а увесистая клякса птичьих экскрементов на лице Петрика. – Да, бля! - Отозвался он, - я вижу что тебе прилетело, и по-моему дохуя прилетело, вкусно хоть было-то? – с издевкой спросил он.
- Да н…н...н..не, да не мне, а.а.а.а.а т-т-т-т-там п-прилетело! - Гоблин заметно расстроился из-за издевки мага, - Ф-ф-ф-ф-ф. Т-т-тин-тин…
- Тин-тин прилетел? – удивился Синистер.
- Ны-ны-нет! – поправился гоблин, - Тин-тин бел!
- Бля! – выругался Синистер, - Петрик, когда же ты научишься разговаривать! Я нихрена не понимаю.
- Там! – коротко ответил указывая в направлении лестницы.
- Петрик мне надоело твое говно! Если там ничего важного, я тебе не дам похмелиться, когда наколдую наконец-то алкоголь, – и немного подумав добавил, - или нырну. Короче, если там нет ничего, что достойно моего внимания, ныряешь за синькой ты. Лады?
- Н-н..а-а…Нет! – сообщил Петрик.
- Как это нет! – возмутился маг, - очень даже да, будешь нырять!!!
- А-а-а-а! там! Не буду! – сообщил Петрик.
- Я уже иду! – сообщил чародей, нарочито злобно закатывая рукава мантии. – Если порождения твоего бесноватого мозга, призвали тебе белку, тогда я прям сам тебя окуну!
- Н-н-н-н! – сообщил заикаясь гоблин.
- Чо! Ны-ны-ны! – не выдержал Синистер, - я подыхаю с похмелуги, а ты мне ны-ны-ны! Все труба тебе!
Маг резко развернулся и как-то особенно быстро зашагал в сторону лестницы, ему было плохо, немного шатало, но, превозмогая последствия алкогольного отравления, выдержал строгий вид, будто его ничего не тревожит, чтобы хобгоблин не строил иллюзии на счет своего погружения в бездну. Синистер, вышел на площадку, верхнего уровня башни, которую они так и не достроили. Его удивлению не было никакого предела, прямо на горке из силикатного кирпича сидела маленькая фея. Глаза мага округлились. Встретить лесную фею было делом почти невозможным до безысходности, уж больно хитрые и изворотливые были эти маленькие прекрасные создания. Поймать такую милашку было не просто удачей, а чем-то из ряда вон выходящим.
- Здравствуй, прекрасное создание! – начал издалека маг, вовремя сориентировавшись в ситуации.
- Здравствуйте! – на распев проговорила фея, звонким как колокольчик голоском, и невольно взлетела на несколько футов. Ее маленькие крылышки издавали чудесный методичный звук, с них крохотными искорками сыпалась волшебная пыльца, которая как понимал Синистер помогает им летать, и может поднять в воздух значительные массы. В голове мага крутился план, он уже точно знал, что надо делать.
- Чем обязан появлению в нашей скромной обители такой несравненной красоты? – поинтересовался он, делая несколько незаметных шажков в направлении феи.
- Я так устала, - сообщила маленькая прелестница, - мои друзья потерялись, я не знаю что мне делать, я лечу уже несколько суток, но не где не было даже маленько веточки, где я могла бы отдохнуть, тут везде грязь, я прошу не прогонять меня, я не займу много места, разрешите мне немного отдохнуть у вас.
- О чем речь! – весело заметил маг, делая еще несколько шагов в её сторону, - меня зовут Синистер, я маг, бывший член совета магов десяти городов.
- Меня зовут Тинкер Белль, - сообщила она, - я маленькая лесная фея, мне так страшно и одиноко в этом ужасном мире горя и несправедливости. Мои друзья пропали.
Из-за спины мага появился хобгоблин, он оттопырил нижнюю губу, с которой моментально полилась слюна, и стал тыкать в сторону феи пальцем, издавая нечленораздельные звуки, Синистер, отодвинул его назад, чтобы чего доброго не спугнул Бель. Маг понимал, что действовать надо быстро, но для этого он должен еще чуть-чуть подобраться к ней, или заговорить её, чтобы та потеряла бдительность.
- Т-т-т-т-ин-тин бел! – заикаясь сообщил Петрик. – я не буду ныряться!
- Хорошо, Петруча! – сообщил Синистер, - иди, приберись немного внизу, а то тут дама, мы не можем выказать ей неуважение беспорядком.
- Н-н-н-нет! Я не п-п-п-пойду! – сообщил тот, но Синистер глянул на него таким уничтожительным взглядом, что Петрик, невольно вздрогнул, и поковылял, спотыкаясь на ровном месте, вниз. Маг не мог точно сказать, была ли это осознанная реакция гоблина, или просто рефлексы.
- Так что с вами случилось? – поинтересовался он у Белль, подходя немного ближе, стараясь делать это не заметно, плавно и ненавязчиво.
- Да мы с подружками принимали солнечные ванны, - сообщила она, - мы сбросили наши одежды, солнышко грело наши прекрасные тела, а мы смеялись и резвились как дикие козочки.
- Продолжай! – напряженно проговорил маг, сглотнув вязкий, словно холодный воск, комок слюны.
- А потом началось такое, - Бель сделала испуганное выражение лица и обхватила розовые щечки маленькими белыми ладошками, Синистер отметил, как натянулось полупрозрачное платье у нее на груди. – Прогремел гром, и ужасный удар такой силы, будто рушились горы, яркий свет, он ослепил бы меня, но мое платье порывом ветра швырнуло мне в лицо, потом был такой ураган, что деревья выдирало с корнем, а потом рокот, словно неисчислимые массы воды падают с высокой скалы, это все что я помню.  Просто ужас, деревья вырывало с корнями, мне посчастливилось, я повинуясь внутреннему ужасу полетела вверх все выше и выше, а потом разлилась грязь.
- Ясно! – сообщил участливо маг, - досталось тебе!
- Я не знаю, что мне делать, я летела, летела! – плаксиво проговорила она, - я не знаю куда мне теперь деваться! Леса нет, моих подружек нет!
- Оставайся с нами! – посоветовал маг, - Пока! – поправился он, а там видно будет, может быть кто еще прилетит, я гостеприимный совершенно!
- Я даже не знаю! – грустно сообщила Бель.
- Зато я прямо таки настаиваю!
Глаза мага не хорошо сверкнули, маленькая фея поняла слишком поздно, какая опасность ей грозит, маг в два прыжка оказался возле нее. Она молниеносно рванула ввысь, но было уже поздно, взвившись за ней, черной молнией, оттолкнувшись от груды кирпичей, Синистер взвил за ней, в неистовом прыжке. Бель, чуть было не задохнулась, когда пальцы мага сжали её в кулак. Сделав сальто Синистер перелетел, через арматуру торчащую за кирпичами и ловко приземлился на ноги. Его качнуло, так сильно, что чуть было не выпустил добычу. Алкогольное отравление не делало его быстрее и стремительней. Однако превозмогая себя он не выпустил фею из руки.
- Попалась! – сообщил он.
- Что вы хотите от меня, отпустите! – хныкала маленькая фея.
- Да тихо ты, у меня голова с бодуна раскалывается, - сообщил Синистер.
- Я не могу вам помочь, вы же маг, вы можете себя излечить! – сказала маленькая фея.
- Да могу! – согласился Синистер, - я именно этим и занимаюсь, - Ей Петрик! – заорал он, иди сюда ленивая скотина, неси с собой клетку, ту маленькую, где крыса издохла, только крысу вынь, слышь, Петрик?
Ответа не последовало, маг тяжело дыша, и злобно ругаясь поспешил в свою келью, судя по всему, гоблин либо не слышал его, либо умело игнорировал.
- Не ешьте меня! – взмолилась фея.
- Да не буду я тебя есть! – отозвался маг, ты мне нужна для другого!
- Не насилуйте меня! – заплакала фея, - я еще очень маленькая.
- Не буду! – отозвался широко улыбаясь Синистер, - даже если бы хотел, ты бы лопнула у меня на…ну не важно, мне нужна твоя пыльца.
- Отпустите! – взмолилась маленькая фея, маленькие слезинки сыпались градом из ее маленьких глаз.
- Отпущу, я же говорю, я занимаюсь поиском лекарства от моего недуга, лекарство лежит на нижних этажах башни, его надо поднять, его много, пыльца твоих крылышек поможет мне это сделать, а как только у меня будет лекарство, я тебя сразу отпущу.
- Все ты врешь, злобный колдун, потом тебе понадобиться пыльца, для зелья левитации, потом еще для чего-нибудь, ты меня не отпустишь никогда…- она заплакала еще громче и надрывней.
- Тихо! Зараза! – оборвал её плачь маг, - говорю не кричи у меня голова болит, мне нужен алкоголь.
- Так ты еще и алкоголик, - взмолилась Белль, - убей меня сразу, зачем мучить.
- Мне не нужна твоя жизнь! – отозвался Синистер, - мне нужна твоя пыльца. Все молчи, женщина!  Петрик! Ну где ты там.
Войдя в помещение, Синистер заметил, что беспорядка в комнате с приходом сюда Петрика стало больше, да еще и воняло сваленной, давно не мытой, козлиной шерстью, маг на миг даже потерял дар речи от картины, открывшейся его взору, дело в том, что хобгоблин завалился спать прямо на его кровать, прямо на белую простыню, прямо в испачканных в говне ботинках, поджав ноги к животу, тем самым, размазав оную субстанцию по всей простыне и своей одежде. Петрик мерно посапывал, свесив тощую задницу с кровати. Подойдя ближе, неистово багровея, чародей стал дышать немного неровно, он злился, поведение товарища выводило его из состояния покоя. Мало того, этот ленивый гоблин, никогда ничего не делает, он даже не работает, не строит крыши, не чистит сараи, даже башню Синистеру приходилось строить фактически одному. Гоблин всегда выпивал все спиртное, приготовленное магом на опохмел, съедал все сухарики, не оставляя ни крошки, все время нес какую-то чушь, мало того, он теперь залез прямо с ногами на белоснежную простынь Синистера. Любому терпению приходит конец. Тинкер Белль наблюдая за пунцовым лицом мага затихла, она боялась, что колдун в своем неистовом негодовании, чего доброго, в порыве ярости, и правда, раздавит ее в своей руке как переспелую сливу. Не долго думая Синистер с размаху пиннул гоблина по филейной части своим твердым сапогом на каучуковой подошве.
От неожиданности взвившись вверх, подпрыгнув на кровати, мелко семеня кривыми ножками, гоблин издал нечленораздельный звук и протяжно ойкнув стукнулся о стену и упал на пол.
- Ты что это, Петруча, делаешь, падла, грязными ногами на мою простыню, ты хоть, падла, знаешь, как сложно ее стирать в условиях дефицита воды! – взревел Синистер.
- И-и-и-и-я, что???? – удивился гоблин.
- Какая же ты скотина неблагодарная, - уже спокойно отметил Маг, - я тебя, гниду, фактически избавил от нужды нырять в дерьмо, а ты паскуда залез ногами на чистую простыню! За это ты лишен портвейна!
- Ны-ны-нет! – взмолился гоблин.
- Ладно, я отходчивый, ты давай это, сказал же клетку мне найди, а хотя ладно, сам найду! – сообщил уже больше для себя маг, потому как от гоблина все равно не было никакого толка.
Распинав две стопки магических пергаментов, Синистер, подобрал с пола маленькую клетку, в которой в совершенно не естественной позе гнездилась мертвая крыса, Тинкер Белль ужасно ойкнула, и сделала вид что потеряла сознание, но маг не потерял бдительность, прикинув, что расстояние между прутьев в клетке ровно такое, чтобы Бель не выбралась, он вытряхнул от туда крысу и посадив маленькую фею,  закрыл дверку на маленький замочек. Та от омерзения сжалась в комочек и прикрыв глаза тихонько запищала, задавливая слезки.
- Да не волнуйся ты так, крыса умерла от перепоя, мы опыт проводил, - сообщил Синистер, - проверял я, есть ли у животного мера, оказалось, нет. Крыса выпила больше, чем могла, но меньше чем хотела.
- Ты чудовище!  - возопила Бель.
- Ну, маленькая моя! – отозвался маг, - все в этой жизни относительно, вот ты, например, прекрасное создание света, лесная фея, вроде бы должна нести добро, свет и радость этому миру, а кому ты принесла радость? – спросил маг, подняв опрокинутую табуретку и присев на нее. Он разгреб на своем рабочем столе-верстаке склянки и водрузил клетку с Бель на стол.
- Эы-ы-ы-ы! – пробурчал гоблин, пытаясь что-то сказать.
- Петруча! – попросил маг, - иди, пробздись, на крышу, не мешай разговору.
- И-и-я выиграл! – сообщил Петрик.
- Иди, поиграй еще! – отозвался Синистер, не обращая внимания на гоблина, - на чем я остановился? – переспросил он, обращаясь к Бель, - а да! Значит ты добрая фея, но кому ты сделала хоть что-нибудь хорошее? То-то и оно сидите в своем лесу, голыми по полянкам скачите, и что, а ничего! Кому вы дарите счастье? - Никому! Кто любуется вашими прелестями? - Да ни кто! Что ты принесла в этот мир? Ничего. Ты пустоцвет… - буркнул маг, - может быть я не всегда поступал правильно в своей жизни! – оправдался он, - но я нес хоть что-то в этот мир, если зло так, зло, если добро, так добро, а ты что сделала, ты.
- Я еще очень маленькая! – Заплакала Бель.
- Да и я, бля, не большой, - отозвался саркастично маг,  - но я что-то делаю, я изменяю мир вокруг себя, а грань между добром и злом… я не знаю, где она проходит, она есть, но я не могу судить, где! Грань эта есть, это я точно знаю! Нет абстрактного добра и зла, они совершенно конкретны, но я не могу в этом сразу разобраться.
- Ты злой, ты принес мне страдания, что тебе надо от меня! – хныкала фея.
- Вот тебе пример! – начал маг, - я тебя поймал, я не хочу причинить тебе страдания, мне не нужны они, мне не нужна ни твоя плоть, ни душа, мне нужна всего лишь волшебная пыльца, с помощью которого я подниму из глубин затонувший алкоголь, опохмелюсь сам, и опохмелю Петрика, спасу нас от мучений, не причинив тебе телесного вреда. Ты говоришь, что я злодей, но вместе со страданиями тебе, я принес облегчение нам, твои небольшие неудобства, наше спасение, - проговорил маг, - где грань между добром и злом, не причинив неудобства тебе, мы можем умереть….- заметил маг. – Кто тут прав.
- Можно было бы просто попросить! – хныкала Бель, - я бы помогла.
- Скорее всего нет, - отозвался маг, - ты отказалась бы, тем самым принеся нам ужасы похмелья. Кто не прав из нас, я или ты, я избавил к тому же тебя от возможности сделать не правильный выбор, я взял часть твоей кармы на себя, а ты меня ругаешь, мало того избавив тебя от необходимости выбора, я нарушил закон свободы воли, теперь тебе совершенно нечего бояться перед кармическими силами ты чиста. Вот я и говорю, есть ли у тебя совесть.
- Да как ты смеешь, негодяй! – сердито прозвенела Бель.
- Не ругайся, - порекомендовал маг, - вот ты говоришь, что твои друзья исчезли, я открою тебе секрет, они не исчезли, скорее всего они погибли под тоннами говна, именно говна, а не грязи, как ты ее называешь.
- Ты грубый мужлан! – сообщила Тинкер Бель.
- Ну, ну, я сказал правду, что есть свет и добро, правда или ложь, моя правда хоть и горькая, и не несет света, но она остается правдой, твоя же правда, «исчезли», «грязь», это ложь, хотя она и остается светлой, вот я и спрашиваю, где грань между добром и злом, между правдой и ложью, между светом и тенью. Правда может отрезвить, но и отравить, ложь может одурманить и тоже отравить, где грань, а я скажу тебе, маленькая моя, грань в мере! Если ты знаешь меру, ты знаешь суть вселенских вещей, мера, вот то лезвие бритвы, вот так тонная линия между двумя пропастями. Пойти по ней, означает изрезаться в кровь, как ты считаешь, стоит ли оно того, либо…- маг замолк не минуту, - для меня все это очень горько,  я не знаю как поступить, поэтому пью, вот и твою неволю сотворил, только чтобы насытить душу алкоголем, прав ли я…
- Я не знаю! – глубоко вздохнув, ответила Белль.
Маг ничего не сказал, он только сорвав замок с клетки и открыв дверцу, вдруг решительно встал и подойдя к окну настежь открыл его.
- Прости меня, маленькая Белль! – сообщил маг, - улетай, я не буду тебя держать.
- Но как же ты? – прозвенела Бель.
- Ой, не начинай, это не был хитрый ход, для того, чтобы ты меня пожалела, - отозвался маг, - просто я так решил, лети и все.
- Но я устала, я хочу поспать, не прогоняй меня, я есть хочу! – снова заплакала она.
- Ну, это уже совсем перебор, - вздохнул маг, - то хочешь, то не хочешь, я что-то тебя понять не могу!
- Я не могу так, - растеряно сказала Белль, прилетев и сев магу на плечо, положив ногу на ногу, от этого платье чуть задралось, обнажив упругие ягодицы.
- Ну что ты не можешь, - спросил он, - мне плохо, я умираю с похмелья, дистилляция не удалась, колдовать нету сил, алкоголь на дне, что мне еще делать.
- Я помогу тебе! – сказала он, - я натрясу пыльцы сколько надо!
- Это же источит тебя! – удивился Синистер.
- Я на добро отвечаю добром, - сказала она, - добро это не абстрактное понятие, сам же говорил.
- У меня и поесть-то тебе нечего дать, - смущенно сказал маг.
- Найдется пару маковых зернышек? – сочувственно спросила  Бель.
Маг пошарил на столе, разгребая кучи ненужного и нужного хлама, он был уверен что что-нибудь найдет, дело в том, что он сохранил у себя несколько пакетов соленых сухариков, чтобы их не сожрал раньше времени Петрик, найдя запечатанный пакет он открыл его и предложил Белль.
- У меня только сухарики есть, вода простая, с водой проблем у меня нет!  - улыбнувшись сказал он, тяжело опускаясь на стул.
Маленькая фея весело звеня подлетела к столу, зацепив маленькой ручкой сухарик, она взвесила его на ладони, и улыбаясь проговорила:
- Для меня это булка хлеба, - отломив кусочек, она весело принялась  его жевать, - о, - сообщила она, - с беконом, я люблю с беконом. А можно капельку воды, именно капельку, больше мне не выпить.
Маг взял со стола бутылку с прозрачной жидкостью и капнул немного на стол, Бель, оторвала от этой капли кусок, ловко справляясь с пленкой поверхностного натяжения и принялась пить. Заметно порозовев и повеселев, она сделала несколько восторженных па возле мага и, усевшись на край стола, поправив декольте, спросила:
- Чем я могу помочь тебе чародей?
- Я не хочу заставлять тебя… может быть эти причинит тебе неудобства…
- Вот!!! – улыбнулась она, - только что собирался неволить и взять силой. Теперь я сама предлагаю помощь!
- Да понимаешь, - немного замявшись сообщил Синистер, - я с похмелья болею, колдовать не получается, самогон варить тоже, я что-то, наверное, упустил…похмелиться надо…дистиллят у меня почему-то взрывается, может быть я использую высокие температуры…
- Ну не мудрено, судя по перегару, пьете вы, молодой человек, очень давно! – сообщила Белль.
- Да давно, с момента апокалипсиса, - подтвердил маг, - мы с гоблином башню строили, и не достроили…
- Зачем тебе была нужна я? – спросила Белль.
- Дело в том, - издалека начал маг, нервно ерзая на стуле, - что алкоголь у нас с гоблином есть, но он затонул на нижних этажах башни, сначала мы ныряли, теперь вещество твердеет, нырять не получается, да с похмелья особо-то и не нырнешь…мне нужна была пыльца с твоих крылышек, я бы удалил вещество с нижних этажей, оно бы просто улетело, а там и алкоголь.
- Ну, - весело затараторила Белль, - я помогу тебе, только вместе с грязью, улетит и алкоголь.
- Ничего, мы его выловим, - обрадовался маг, - ловить намного проще, чем нырять.
- Тогда что же мы сидим, я помогу тебе! – показывай, куда лететь.
- Может не стоит… - я слышал, что феи могут истощаться из-за дефицита пыльцы, мне бы не хотелось…
- Ничего, ты был добр ко мне, я не могу ответить злом.
- Ну…..- вяло отметил маг, - тогда идем.
Он вскочил со стула, чуть было не опрокинув стол, на котором сидела фея, и засуетившись забегал по комнате, он залез в кладовку, достав оттуда лопаты и багор, поспешил из комнаты, дав знак маленькой феи следовать за ним. По дороге Белль вдруг спросила:
- А что такой маг как ты, такой великодушный и добрый,  член совета магов десяти городов, делает вместе с умственно-отсталым, недоразвитым гоблином.
- Он мой собутыльник! – ответил Синистер.
- Даже так, - удивилась Белль, - это такое братство, собутыльники.
- Ну, почти! – застенчиво уклонился от ответа Синистер.
- Петруча! – заорал маг, - ты где, ленивая скотина, идем сюда у меня выпить есть.
На крыши послышалось шевеление, что-то упало, перевернулось, затем по лестнице забарабанили тяжелые шаги. Хобгоблин прибежал ажно запыхавшись. Они стояли на лестнице возле кромки вещества затопившего нижние этажи.
- И-и-и-и-и-и-и… - начал он издалека.
- Держи багор, будешь ловить летящие ящики с синькой, вот тебе лопата, разгребать говно, ты его на выход откидывай, чтобы улетело нафиг, - сообщил маг, протягивая гоблину инвентарь, взяв в руки лопату, он встал, изготовившись, - и не упусти не одного ящика, там как я помню их штук пятьдесят осталось, вот смотри, делим пополам, сколько ящиков ты упустишь, вычтем из твоей доли.
- А-а-а-а-а-а, а к-к-к-ак! – удивился Петрик.
- Не задавай идиотских вопросов, - рявкнул маг, - смотри, сейчас начнется.
Бель весело махнула головкой и, закружившись в веселом танце, пронеслась несколько раз на крышу и обратно, пыльца с ее крылышек словно повисла в воздухе, создавая звенящую, золотую дорожку, затем она зависла над дерьмом, и стала трясти крыльями так часто, что ее бесконечное звонкое жужжание перешло в диапазон ультра звука. Маг вжал голову в плечи, звук был неприятным. Волшебная пыльца задорно падала на клокочущую от внутренних процессов брожения субстанцию. Говно стало подниматься в воздух пластами, собираться в озорные капли, будто в невесомости, и уплывать по золотой дорожке, которую сделала Бель. Маг очень обрадовался, процесс этот происходил без их участия, лишь иногда ему приходилось лопатой направлять говно, которое под действием волшебной пыльцы норовила лететь не туда, куда положено. Через четверть часа, всплыла в воздух поднялся первый ящик, за ним второй.
- Ура! – заорал маг, - это портвейн! – смотри, Петрик, вон и водяра летит, и пивко! – маг зацепил ящик багром, дерьмо отслаивалось от него и улетало прочь, - не упусти! – предупредил он гоблина.
- У-у-у-ур! – сообщил гоблин, и стал тянуть багром ящик к себе.
Через час, весь алкоголь был благополучно извлечен из нижнего яруса, ящики пришлось отпустить в свободный полет, по дороге вскрывая их и вынимая содержимое. Ровная артиллерия бутылок со спиртными напитками выстроилась на крыше, маг был счастлив, он подпрыгивал на одной ножке и громко и весело кричал: «Ура!»
Белль весела в воздухе около него, а говно вылетевшее с нижних этажей замысловатым клином улетало по ветру. Маг был имел нескончаемый эмоциональный подъем, Петрик судя по ненасытному блеску в глазах тоже.
- Спасибо тебе, маленькая Белль! – сообщил маг, - ты просто таки спасла отчаявшегося мага и его недалекого друга, Петруча, благодари Белль.
- Б-б-б-б-елль! – отозвался заикаясь гоблин.
Маленькая фея ничего не ответила, маг понял что что-то не так, она, вдруг, перестала махать крыльями и стала медленно опускаться на пол. Синистер подхватил её.
- Что? Что случилось? – нервно спросил он. – Где болит.
- Я устала! – еле-еле проговорила она, - спать хочу.
- Так, Петруча, - скомандовал маг, - без меня алкоголь не пить, я скоро! И это… умойся…у тебя говно на рыле, я не буду с тобой пить пока ты грязный как чмо.
Он  бережно расположил фею на своей руке, и аккуратно понес её в свою келью. Там он уложил ее на свою подушку, скинув с кровати испачканную гоблином простыню, оторвав от нее чистый лоскут, он накрыл Белль.
- Спи маленькая! – шепотом проговорил он, - Сегодня ты спасла от верной гибели двух пропащих алкоголиков, это смелый поступок.
Белль ничего не ответила, от физического и морального истощения, она провалилась в глубокий сон, маг аккуратно погладил ее пальчиком по голове, она улыбнулась во сне. Он, стараясь не шуметь, отошел к окну, закрыв ставни, поспешил удалиться. Тинкер Белль, заслужила отдых, а ему пора уже давно похмелиться, а то что-то вена виску стала навязчиво пульсировать, появилась тупая боль, но еще сильнее ныло сердце, что-то магу не давало покоя, он не мог понять, что-то с ним происходило.
- Что это за ****ский мир такой! – проговорил маг, - когда маленькому существу, достаются такие испытания. Зло! Полнится мир злом!!! Какая же гнида все это учинила!!!!

Брайт Фалькон гнал коня в богатырский галоп, он уже около часа пускал животное кругами около плетущегося на своем боевом осле халфлинге, не давая застояться облениться и обрасти дурным салом. Халфлинг же, не подгонял нерасторопную скотину, наоборот, всячески потакая ослу. Это продолжалось уже долго, Брайт не мог бросить халфлинга, но и нахождение в его компании не придавала ему бодрости и позитива, напротив. Халфлинг Певе был какой-то псионический вампир, после общения с ним, хотелось убивать, причем именно халфлингов. Конечно не всех, убивать хотелось совершенно конкретного халфлинга. Долго и мучительно. Тот постоянно нес какую-то околесицу, от чего мыслительные потоки паладина путались и сбивались, в голове царил хаос. Судя по всему, халфлинг был больной, убогий извращенец, имевший кучу комплексов неполноценности и какое-то психическое заболевание. Брайт не был психиатром, чтобы разбираться в сложностях устройства душевной организации маленького проказника, да и не имел не малейшего желания проводить психоанализ. Задача у него была совершенно конкретная, он должен был найти и доставить с Храм Духа живого или мертвого демона подземья, темного мессию, который по данным разведки учинил апокалипсис в королевстве темных эльфов, после чего началось великое переселение народов. Дроу хлынули на поверхность, часть их разместилась под Невервинтером, часть под Мефрилл Халлом, разрозненные группы темных эльфов, влекомые жаждой обрести новую родину искали пустые земли, для того, чтобы на новом месте, императрица дроу Приана Первая могла строить свою новую империю. Вопросы политики не входили в круг забот паладина, ему было не до дроу. Дроу пусть занимаются компетентные органы, а у него другой квест.
Промокнув до нитки от пота, уставший но довольный, Брайт поравнялся с Певе, нельзя сказать, что общение доставляло ему удовольствие, однако, взаимодействовать все равно было нужно. Жара стояла неимоверная, перевалило далеко за полдень, но упрямое солнце даже не думало идти в закат. Полный доспех паладина раскалился до такой степени, что местами менял цвела побежалости. Первым начинать диалог Брайт не желал. Халфлинг будто чувствуя это упорно молчал. Он молча откупорил баклажку с водой и сделал короткий глоток, нужно было попоить коня, но в обозримой досягаемости ручейка не наблюдалось. Брайт протянул коню кожаный мех с водой, резко подвинувшись и припав к конской гриве, надавив на него, расплескивая теплую воду, он пытался попоить животное. Конь не отказался, напротив, припав губами к живительному потоку жадно поглощал воду.
- Ты не брезгуешь? – проронил халфлинг.
- Чего? – удивился Брайт, - Кони не собаки, свое говно не жрут, да и за поглощением чужого, их никогда, ни кто не замечал.
- Вдруг он заразный! – ехидно заметил Певе, - Подхватишь какой-нибудь триппер!
- Сам ты триппер! – огрызнулся Брайт. – Чего так медленно плетешься?
- Мой ослик Иа, великий мыслитель, он думает, его нельзя травмировать скачкой.
- А ты не мыслитель? – ехидно поинтересовался Брайт.
-  И я мыслитель! Мы с моим осликом много думаем!
- То-то я вижу! – ухмыльнулся Брайт, - Ослы пошли все интеллектуалы.
- Ну да в общем-то! – ответил тот не поняв сарказм.
Брайт весело хмыкнул, ему насточертел халфлинг со своими вечными поучениями и наставлениями, судя по всему именно в этом и крылась его главная беда, халфлинг любил поучать, причем делал он это не в форме дружеского совета, а именно как знаток вопроса, с монотонным, раздражающим наставлением мудрого учителя, нерадивому ученику. Халфлинг, судя по всему, окончательно вжился в эту роль и отыгрывал её особенно старательно, чем выводил паладина из состояния душевного равновесия. Немного поотстав, Брайт спрыгнул с коня и, достав из седельного мешка несколько морковок, стал кормить своего скакуна. Заслышав веселое чавканье, ослик Халфлинга сбавил шаг, и повернул к паладину. Судя по всему, животное учуяло пищу. Паладин заметил, что осёл Певе, заметно быстрее скачет за едой, чем куда бы то ни было в другое место, демонстративно скормив последнюю морковку жеребцу, паладин с долей напускного недоумения уставился на Певе.
- Как ты мог! – сказал он.
- Что как я мог? – не понял Брайт.
- Как ты мог сожрать морковь, не поделившись с моим ослом! – возмутился Певе.
- Я не ел морковь! – без доли иронии сообщил паладин, - Я своего коня кормил.
- Как ты мог, кормить своего коня, - не унимался Певе, - когда с тобой в дороге, маленький халфлинг с голодным осликом.
- У тебя такой же запас пищи как и у меня, - сообщил серьезно Брайт, - нам снедь дали равную, когда мы покидали северную цитадель.
- Вот видишь! – плаксиво заметил халфлинг, - я несу большую ношу чем ты.
- Несешь не ты, а твой осел! – сообщил Брайт, - Хотя…
- Что хотя? – переспросил Певе.
- Ну не знаю, вас можно было бы с ослом поменять местами! – широко улыбаясь заметил он, - и ничего не измениться! Осел обратно поедет на осле.
- Вот видишь, стало быть я несу мой тяжкий груз!  - отозвался халфлинг.
- Ну если ты сравниваешь себя с ослом…- заметил паладин, которому порядком начинал надоедать бессмысленный разговор,
- Вот видишь…я буду вынужден составить на тебя рапорт, когда мы прибудем в Храм, ты совершенно не заботишься о нас с Иа.
- Да за что раппорт! – удивился Брайт.
- Ты ешь один, не предложив нам с Иа морковки! – плаксиво сообщил Певе.
- Я не ем! – взорвался паладин.- Я кормлю своего коня.
- А нас с Иа? – не унимался халфлинг.
- Нате! – не выдержал Брайт, - жрите!
Паладин порылся в сумке и достав оттуда связку морковок, увесистых и сочных, и протянул халфлингу, тот радостно схватил, и моментально стал жевать и хрумкать.
- Это для осла! – уточнил паладин.
- Ну я должен проверить не отравленная ли она! – согласился Певе.
Брайт ничего не сказал, он молча запрыгнул на своего рысака, не коснувшись стремени и луки седла, стеганул животное и поскакал вперед, через некоторое время, его снова догнал халфлинг. Брайт немного ускорился, тот не отставал. Понимая, что маленький проказник, что-то задумал, он немного осадил коня, и вопросительно уставился на халфлинга, осел которого гарцевал под халфлингом странными замысловатыми движениями.
- Что опять не так? – спросил Брайт.
- Видишь ли! – начал халфлинг, - ты скормил свой провиант, значит сумка у тебя стала легче, а наша с Иа, всё так же тяжела!
- Тоесть ты хочешь, чтобы мой конь вез еще и твою сумку, – догадался Брайт.
- Ты совершенно прав, мой друг! – отозвался Певе.
- Я… тебе не друг! – ответил Брайт, - тоесть ты, вместе со своим ослом сожрали мой провиант, - уточнил он, - свой оставив не тронутым, и теперь ты предлагаешь мне, чтобы я нагрузил своего коня вашей поклажей? Тесть ты будешь жрать, я буду тащить… блеядь! – заметил Фалькон, - ахуенно просто!
 - Не ругайся, паладинам запрещено ругаться! – отозвался Певе.
- Ты маленький паразит! – стиснув зубы ответил Брайт.
- Если ты не возьмешь сумки, мой ослик, может совсем остановиться! – намекнул Певе.
- Смотри сюда! – Улыбаясь не хорошей, злой улыбкой сообщил паладин, показывая Певе кулак с оттопыренным средним пальцем.
- Что это еще за неприличные жесты,  все-таки я напишу на тебя рапорт, - сделав ехидное лицо заметил Певе.
- Пошел ты! – отозвался паладин. Он несколько насторожился, в воздухе, было какое-то напряжение, паладин не сразу понял, что это просто тянет говном. – Ты что обосрался? – уточнил он.
- Нет, я не какал! – сказал халфлинг.
- Значит твой осел обдристался!
- Как ты разговариваешь! – удивился Певе.
- Откуда так воняет говном! – сообщил паладин, он действительно ощущал жуткое зловоние, от которого начинали слезиться глаза.
- Вперед! – заорал халфлинг, отчасти понимая, что следовало как-то разрядить обстановку, не то, чего доброго, паладин и правда, зарежет его, поддастся искушению тьмы и станет рыцарем смерти.
Халфлинг стеганул осла, да так что тот мелкими шажками засеменил настолько быстро, что у паладина отвисла челюсть. Ишак с громкими воплями бросился в путь. Такой прыти от бедного животного Брайт не ожидал, его окатило волной ветра, с запахом немытого халфлинга, и такого же немытого осла. Паладин затруднялся сказать, чем пахло хуже.
- Ура! – ревел Певе и несся вперед.
- Ну что за долбоеб! – выругался паладин и последовал за ним.
Равнина, по которой двигались путники плавно изгибалась и стремилась ввысь по плавной линии, трава поднялась почти до стремени коня, а ослика поглотила целиком, как отметил Брайт, где-то неподалеку должен был быть водоем, такая трава может расти либо на заливном лугу, либо вблизи реки, по его географическим расчетам, они должны были давно достигнуть берегов Сабрина. Сочные стебли расступались около халфлинга по обе стороны, за ним струилась примятая борозда. Скакали долго, периодически доносился боевой клич Певе, а может быть и осла, сразу так, было сложно разобраться кто орет из них и что. Паладин и не думал догонять сумасшедшего халфлинга, ему было интересно, чем все это кончиться, поэтому, он двигался за маленьким проказником на расстоянии половины стрелища. Скорее всего, рано или поздно, один осел сломает ноги, попав копытом в норку суслика, и придется его прирезать, а второй, обязательно разобьет себе лицо, тогда паладин будет вынужден посадить его к себе на седло. Делать это ему совершенно не хотелось.
Говном пахло заметно сильнее, паладин даже один раз не сумел сдержать приступы тошноты, его конь тоже, испражнялись прямо на скаку, выпускать из вида халфлинга не хотелось. Через час подобной скачки, когда конь Брайта был весь в пене, а ароматы стали особенно густы и удушливы, ослы заметно сбавили ход. Резало глаза, но в остальном паладин заметил, что наступило облегчение, скорее всего он просто принюхался. За возвышением Певе остановился. Брайт последовал его примеру, то, что было впереди, настолько ужаснуло паладина, что он в оцепенение застыл как статуя.
От горизонта до самых ног паладина, простилался клокочущий океан, вязкой, коричневой субстанции, булькающей и пенящейся как дешевое эльфийское пиво, под действием внутренних процессов брожения, все это непотребство клокотало и бурлило, местами вспыхивали огоньки, что-то взрывалось и горело. Горящие пласты перемешивались с влажными, мокли, дымили, местами взрывались пузыри метана,  поднимающиеся из глубин. Пласты ворочались, в некоторых местах они были настолько заполнены насекомыми, что меняли цвет и превращались в светлые залысины, все это шевырялось и ужасающе двигалось. Как не странно, это были личинки навозных мух, толстые, с белесыми неповоротливыми туловищами, отвратительно лоснящимися в лучах солнца. Брайта стошнило, он понял, это было говно и опарыши, которые горели и воняли, дымили, пахло говном, паленым мясом и еще какой-то гадостью.
- Что же это такое! – задыхаясь уточнил он.
- Это апокалипсис! – уточнил Певе, - это то, что уничтожило империю дроу. Это говно.
- Я вижу! – выругался Брайт,  - откуда оно… столько.
- Из подземья! – сообщил Халфлинг весело. – Это все учинил страшный темный мессия Кал.
- Как такое под силу одному человеку? – удивился Брайт.
- Он уже не человек! – отозвался Певе. – Собственно, не понятно дроу ли он, или что-то иное, он исчадье ада, он демон тьмы, некоторые поговаривают, что он старше даже всего темного пантеона богов дроу, а некоторые источники, старинные фолианты повествуют о том, что это он древнее самих демиургов. Что он самое что не наесть зло, тоесть говно.
- Ладно хватит про говно, что-то его тут и так слишком много, – отозвался паладин.
- Ужасно! – причитал Певе, - сколько же зла в этом мире, сколько принес этот злобный страшный демон. Он высвободил тьму, что принесла страдание и боль, он погубил природу, погубил флору и фауну, о какой ужас, еще не скоро мир оправиться от этого непотребства, великая река мертва, звери и птицы…
Паладин уже не слушал полурослика, он напряженно размышлял, предчувствие опасности не подвело его и в этот раз, он резко дернул коня в сторону противоположную халфлингу и как раз во время, увесистый шмат говна, размером с переспелую пузатую тыкву, с глухим звуком шлепнулся прямо на Певе, погребя его вместе с ослом почти полностью. Только белки глаз недоверчиво глядели из кучки. Брайт сориентировался как раз вовремя, он пустил коня немного вдоль берега подальше от халфлинга. Говно стало сыпаться с неба страшными огромными кусками, как заметил паладин, косяк летящего говна приближался к ним со стороны океана, части его валились на землю, падали на Певе, другие продолжали лететь сбиваясь в плотную колбаску.
- Твоюмать! – выругался паладин, - это что за дерьмо такое? Как оно летит? Чья злая воля несет его и куда?
Естественно ответа не последовало, халфлинг целиком был погребен в том что прилетело. Брайту пришла в голову на миг замечательная мысль, а не оставить ли ему маленького проказника здесь, в этом непотребстве, а начальству сообщить, что половинчик геройски погиб при исполнении. Паладин колебался лишь мгновение, тьма искушала его, но поддаваться этим искушениям было нельзя, он спрыгнул с седла и поспешил разгребать это говно, пока халфлинг чего доброго не задохнулся и не утонул в страшном непотребстве сыпавшемся с неба. Паладин превозмогая отвращение и сдерживая рвотные позывы весело врубился в кучу, он поднимал и отбрасывал, оно летело во все стороны, он перемазался весь с ног до головы, злость и ярость не давали ему остановиться. Злился он преимущественно на халфлинга, а еще и на себя, дернуло же его вписаться в подобную мутную историю с непонятными последствиями.
Злобно матерясь, он нашарил в куче что-то твердое и барахтающееся. Оно цеплялось за руки паладина, что-то непонятно булькало. Ясное дело что это был Певе, Брайт не стал с ним долго церемониться а схватил за шкирку и с сухим треском вырвал из объятий  дерьма, и откинул далеко на травку. Халфлинг, был будто покрыт густой шерстью, из которой выглядывали маленькие злые свинячьи глазки. Певе выплюнул шмат и к глазкам добавилась красное пятно разинутой пасти, из которой плохо пахло.
- Иа, спаси Иа! – взмолился он.
Брайт не переставая копать, как обезумевшая землеройка, ухватился за седло ослика, и с натугой потянул на себя. Вязко хлупнуло, говно разверзло свою жадную пасть, освобождая маленького, не в чем не повинного ослика. Брайт откинул и его в богатырском замахе. Ошалевшее животное стало блеять и судорожно хватать воздух.
- Мой маленький! – закричал Певе, он поднялся на свои коротенькие ножки, и разбрасывая озорное непотребство подбежал к ослику, он стал обнимать и целовать животное.
- Не при мне! – обозлено сообщил паладин, намекая на более чем странные отношения двух ослов. Брайт заметно нервничал, уже отчетливо понимал, что ему теперь придется чистить доспех, обжигать его в костре, наверное, сутки, а потом обильно промывать и счищать гарь, за панцирь он  не опасался, а вот с кольчужной рубашкой и поножами придется повозиться, и что-то подсказывало ему, что блестеть как раньше парадно и красиво они не будут больше никогда. Оглядев окрестности паладин приметил небольшое скопление деревьев немного поодаль от того места куда так удачно приземлилось говно. Скорее всего, там есть родник ну и найдется хворост для костра, хотя паладин понимал, что нехваткой энергоносителей он страдать не будет, но уж больно не хотелось жечь дерьмо.
Халфлинг совершенно расчувствовавшись бросился обниматься к Брайту, паладин был хорошо тренирован и резко отстранился от перепачканного половинчика, тот пролетел мимо и вписался в кучу экскрементов из которой его вытащил паладин, прикасаться к мерзости Брайт не имел ни малейшего желания. Певе не унимался и повторил попытку обнять паладина, тот снова отстранился, но неудачно поскользнулся, все-таки доспех был не чистый, сапоги скользили по влажной мерзости. Певе навалился на паладина протягивая к нему маленькие ручки, Брайт отталкивал его ногой в лицо, но проказник имел неудержимую хватку. Тут Фалькон впервые пожалел, что его шлем не имеет прочного забрала. Быть расцелованным перепачканным халфлингом он не имел ни малейшего желания.
- Слушай, друг! – начал из далека Брайт, продолжая отталкивать халфлинга ногой,  - а ты часом не из этих… не из нетрадиционалистов?
- Я хочу обняться, - не унимался Певе, пытаясь уйти от ноги паладина, - на тренингах нас учили не стесняясь выражать свои чувства, обниматься, целоваться, браться за руки.
- Вы там в своих петушиных тренинг центрах часом не того, не пидоры? – поинтересовался Брайт, не подпуская сумасшедшего халфлинга к себе на расстояние вытянутой ноги.
- Какие Сидоры! – удивился Певе, - меня не так зовут!
- Да мне абсолютно все равно,  как тебя зовут! – отозвался Брайт, немного подпустив халфлинга к себе и сжав ногу в колене, - я не из вашей петушиной обоймы, так что, давай, до свиданья.
Брайт, резко распрямил ногу, и халфлинг отлетел футов на тридцать, не долго думая, паладин, вскочил на ноги, перевернувшись через голову, делать это в полном доспехе отяжелевшем от говна было весьма тяжело. Он поднялся во весь рост, и выхватил короткие мечи - акинаки.
- Придурок, - заорал он,- если ты еще раз со своей петушиной поеботой полезешь ко мне, я тебя зарежу как свинью, понял!
- Вот ты какой злой, - отозвался Певе, - я к нему с душой, а он мне нож в печень, я, правда, напишу на тебя рапорт, ты не паладин, ты варвар! Вообще вашу всю Северную Цитадель пора разогнать к чертовой матери, вы там все варвары, вы больные, вместо благородных двуручных мечей, носите хрен пойми что, я даже видел у вас паладина с огромной секирой, а Ермак у вас просто, бля, раз****яй, он не следит за формой одежды и оружием, паладин должен быть с мечем!
- Правда, сейчас зарежу эту мерзкую тварь и поеду дальше! – сообщил Брайт.
Он в два прыжка оказался возле Певе, но быстро остыл и спрятав мечи пошел к своему боевому коню. Халфлинг начиная понимать, что только что смотрел в глаза собственной смерти, впал в ступор, его стала мучить икота.
- Я держу путь вон к тем деревьям, - коротко бросил Фалькон, лицо его было каменным, - там я буду чиститься и отдыхать до завтрашнего утра, - он вскочил в седло, - после чего, утром, поеду прямой дорогой в Храм Духа, если ты отстанешь, это твоя проблема, ждать не буду, если ты сейчас пойдешь своей дорогой, сдерживать не буду, а если выкинешь, еще что-нибудь такое, я тоже напишу не тебя рапорт. Ты не компетентен, я не видел не одного пергамента, в котором устанавливаются наши с тобой взаимоотношения, ты не начальник мне.
- Но директивы Храма… - начал было Певе, но увидев что-то страшное в глазах Брайта осекся и помрачнел.
Фалькон больше не проронил ни слова, он направил своего коня в сторону деревьев, больше не обращая внимания на маленького проказника. Певе смотрел со странным чувством на удаляющегося паладина, он начинал бояться его. Паладин чего доброго и вепрям мог зарезать.
Брайт слез с коня, возле ручейка, он стал отстегивать пластины доспехов, отгибая хитрые замки и пряжки, он чувствовал себя как выжитый лимон. Мыслей в голове не было никаких, внутри тоже было пусто, халфлинг убивал в Фальконе веру в человечество. Брайт, глубоко вздохнул, он скинул с себя кольчугу, снял поножи и стал хорошенько промывать их в ручье, предварительно заполнив фляги и меха с водой, он отлично понимал, что после его чистки, из ручья еще долго нельзя будет пить. После того, как он выстирал рубаху и штаны, отчистил панцирь, вымыл шлем, он собрал сухих веток и разжег костер, мыслей не было, пустота заполняла Брайта. Повесив над костром доспех он стал его прокаливать, неизвестно какая зараза была в тех нечистотах, их которых он вытащил халфлинга. Брайт осознавал, что был в шаге от убийства, что-то в нем ломалось. Волна страха захлестнула паладина, он ужаснулся, так можно чего доброго было стать темным рыцарем смерти. Силы покидали Фалькона, его потянуло ко сну. Он расседлал коня почистил седло и улегся спать положив его под голову. Что-то происходило с ним. Халфлинга же нигде не было видно, да Брайт и не обращал на этот факт своего внимания.

Сгущалась тьма. Эфирные массы злого присутствия переворачивались в астрале, шевелись, они приобретали вектор. Разрозненные частицы сознания, функционирующие обособленно и хаотично, сливались в мощный эгрегор зла. Зарождался разум, разум тьмы. Ужасный и драматичный, жаждущий порабощения, паразитический, способный сожрать  и уничтожить любого, поглотить и растворить в себе, не только живых существ, но и сильнейших и древнейших демиургов, это было абсолютное зло, перед которым даже глава темного пантеона Лос меркла и становилась, не владычицей хаоса, а просто раскрашенный блондинкой в белом платье с опушкой по декольте и на манжетах, выполненной из крашенного меха среднеазиатского тушканчика. Бескрайнее пространство астральной пустоши заполняло зло, заполняла тьма, это был все те негативные  энергии, которые генерировали живущие во всем Фейруне, а еще что-то, что пришло откуда-то из других уровней бытия, и способствовало генерации негатива, принося в мир живущих страдание и горе. Зло порождало только зло, от чего питалась тьма, она росла и зло множилось в геометрической прогрессии, готовое выплеснуться в мир живых, развернуться на всем пространстве забытых королевств апокалипсисом, стать гиеной огненной на яву, девятью кругами ада, завершающимися злыми щелями.
Паук Голиаф в оба глаза смотрел на это непотребство. Тьма клубилась крупными свинцовыми тучами, в чертах которых паучок отчетливо видел содомские сцены разврата, насилия, убийств, половых извращений и прочего неведомого безобразия, о существовании которого маленький паучок даже и не подозревал. Голиаф прикрыл несколько глаз, чтобы не лицезреть мерзость и непотребства и попытался уползти куда-нибудь подальше в глубины аббиса, он шевелил всеми своими ногами, умело и так задорно, что аж сам от этого впал в подобие транса. Голиаф злобно матюгаясь, нервно оглядываясь, попытался скрыться от тьмы, но что-то или кто-то встал у него на пути, что-то ужасное, что-то в чем чувствовалась сила, гнев, ярость. Паук стукнулся хилицерами о  препятствие, он поднял все глаза вверх. Над ним грозной рыжей массой навис отвратительный кошмар (адский жеребец несущий жар адского пламени), одетый в черный сюртук, с мерзко огненной гривой, белозубой, лошадиной улыбкой до ушей.
- Это кто у нас это тут ползает!!! – ехидно поинтересовался конь.
- Тхулхи нхадхо? – удивился Голиаф.
- Это что у нас такие паучки не воспитанные сразу хамят нам! – удивился конь.
- Схвалхи, дхолбхоебх!! – невозмутимо заметил паук.
- Слушай, а давай его в жопу выебем! – предложил возникший ниоткуда белый кролик одетый во фрак с горящими красными глазами. – Мы кролики очень любим трахаться!
- Он у тебя на хую лопнет! – уточнил конь.
- Не лопнет, паучки растягиваются, – заметил со знанием дела белый кролик подмигивая глазом через пенсне. Вид у него был такой, как будто он всю свою жизнь и занимался растлением маленьких паучков, а может быть и занимался, но на крайний случай уточнил, – Ты ведь веселый парень (gay guy английский).
- Хидхите нахуй! Дхолблоебхы! Хебхитхе хурх дхруга, вхафлы!  – отметил Голиаф.
 - Он даже на моем не лопнет? – уточнил прищурившись Конь.
- Ага, - подтвердил мерзкий кролик со слащавой улыбкой.
- Пхидхарасхы! – сообщил паучок и побежал со всех ног в неизвестном направлении.
Он в ужасе следил за тем как конь манерно расчесывает гриву, красит губы и подводит глаза, тем же самым занимался адский кролик, напамаживая невесть откуда взявшуюся черную челку, падающую на глаза. Ярко красная помада и черный макияж довольно забавно смотрелись на нем, а уж когда кролик натянул длинные лаковые сапоги на высоченном каблуке, паучок уже откровенно хихикал. Только смеялся он не долго. Через некоторое время своего побега от служителей тьмы, он заметил престранную тенденцию, как бы он быстро не бежал гомосексуальный кролик и трансвеститный конь не коем образом не отдалялись.
- Педерасты! – уже без шипения заметил паучок.
Проснулся он от того, что чьи-то грязные ментальные щупальцы вторглись в его мозг, он чувствовал злое присутствие в своей голове. Голиаф злобно зашипел он понимал, что нужно что-то срочно делать, он дернулся было в сторону, но ощутил ментальный удар, не сильный, словно кто-то с ним игрался. Справившись с псионической блокадой, паучок выпрыгнул из морока, перед ним находилось обезображенное лицо чудовища иллитида, с отвратительными щупальцами. Голиаф настороженно зырил на него всем своими глазами, чудовище было явно не в себе, оно издавала мерзкие хлюпающие звуки и отвратительно пахло. Тварь, судя по всему, была еще совеем молодая, личинка нашла носителя недавно и только осваивалось с новым телом. Это было очень плохо, соседство с иллитидом могло кончиться очень печально для маленького паучка и его друзей, наследному принцу явно не поздоровиться, а вот дуэргар может и выживет, иллитиды все псионики, у Дурленга просто нет мозгов.
Голиаф вяло увернулся от тянувшихся щупалец чудовища, и быстро, поднявшись над ним по стене, оглядел иллитида во всей красе. Существо лежало посреди прохода, странно раскинув руки и ноги, оттопырив щупальци, приняв совершенно комичное и неестественное положение. Как понял паучек, незадачливый путник залезший в эту пещеру, в поисках спасения от вселенского говна наткнулся на личинку иллитида, строение тела выдавала в носителе человека. Иллитид подчинил себе его разум, ну или подчиняет, как понял Голиаф изменения еще не закончились. Чудовище либо борется с разумом носителя, либо просто обживает новое тело, умело прицепившись к голове. Пока он в таком состоянии, опасности сильной он не представляет, хотя надо будить дуэргара и дроу и быстренько сматываться из этой пещеры, пока чудовище не пришло в себя и не изнасиловало их. «Так, стоп! - подумал паучек, - почему изнасиловало? Иллитиды не насилуют, они подчиняют разум других, но ни как не насилуют! Ай, ладно, пойду будить противных! Стоп почему я так подумал, о злая Лос…»
Тут до Голиафа стало доходить положение вещей, он понял, откуда было ему подобное наваждение, это не иллитид, это что-то другое, на миг его разум соприкоснулся с разумом чудовища, он понял, что не личинка иллитида поработила человека, а человек каким-то образом взял власть над псиоником, и теперь перед ним, иллитид перевертыш, но мало того, он еще до кучи и гомосексуалист, иллитид – педераст, а именно новая разновидность глубинных псионичесих чудовищ – итиллид (В ряде книг по вселенной «забытых королевств», переводчики коверкают слова, порою переводя те выражения и названия, которые после перевода приобретают гротескный, а порою сюрреалистичный вид. Понятное дело когда третий сын дома До’Урден - Дриззт обзывается Дзиртом, потому как когда главный герой Дриззт, сложно без юмора читать книгу, но наличие всяких половинчиков заместо халфлингов и хоббитов, и прочей исковерканной галиматьи, заставляет задуматься. Скорее всего переводчик пользуется «промтовским» переводом, не мало не задумываясь об искажении смысла. С итилитами произошла такая же история. Дело в том, что псионические чудовища подземья, называются иллитидами, но в одном из романов Роберта Сальваторе, читаемым мной много лет назад, когда только начиналась экспансия зарубежной литературы на постсоветское пространство, не помню какого издательства (к сожалению книга не сохранилась), так вот там иллитиды были названы итилидами. Много после, когда я готовил материал для этой книги, я ничего не мог найти о итилитах, молчали форумы, молчала википедия. Каким же было мое удивление, когда мой консультант по данной вселенной И.С. Болотин, удивленно, сначала конечно поржав от души, сообщил мне что никаких итилитов в dungeons and dragons нет. К слову, для юмора, в «симпсонах» была серия, где Барт играл в настольную игру «тюрьмы и драконы». Переводчики, не юзайте «промт» думаете немного головой). Что-то навеяло пауку это презабавнейшее название жуткого существа. Осознание сего факта так потрясло Голиафа, что он немедленно стал будить дуэргара и дроу, шипя и матерясь.
- Пхросхнитхесь, дхолбхоебхы! – шипел он, - Вхыебхут!
Он злобно кусался и бегал по голове как Принца так и его спутника, те совершенно не хотели просыпаться, тут паучок понял, что скорее всего, они находятся под властью псионика, скорее всего, поэтому-то они и повалились спать сразу после того, как попали в пещеру, тут дело было не в усталости. Тут, правда, дуэргар вскочил на ноги и с воплем: «Ебааааааать!», убежал куда-то по тоннелю пещеры в сторону выхода, там послышался гулкий металлический звук, как будто кто-то кувалдой крушит кирпичи на щебенку. Судя по всему, голова дуэргара не разбилась, иначе звук был бы другой. Паучек сначала подумал, что такую модель поведения внушил серому гному итиллид, но поразмыслив он понял что тот и так неадекватный, поэтому, скорее всего, итиллит тут не при чем.
Надо было как-то ослабить действие магии, дуэргар, дуэргаром, но Голиаф беспокоился уже о своей психике. Паучек весело запрыгнул на голову итиллида. Сперва он не решался жалить чудовище, потому что он никогда еще не кусал педерастов, может быть  это заразное заболевание, но делать было нечего, перспектива быть изнасилованным непонятным существом, совершенно его не грела. Паук хорошенько прицелился и загнав ядовитые жала под основание черепа итиллида, злобно натужился, пытаясь выдавить как можно больше яду. Чудовище не миг захлюпало чаше, заворочалось, пытаясь скинуть паука, заерзало, но после заметно успокоилось. Пси излучение снизилось почти на нет. Паучок ощутил это. Он моментально соскочил с чудовища и кинулся будить, свернувшегося ужиком принца. Потому как, яд у паучка вызывал паралич не очень на долго, на безумного дуэргара, последнее время он почему-то совершенно не действовал.
Принц открыл глаза и отсутствующим взглядом тупо смотрел в потолок.
- Хей, дхолбхоебх, - отозвался паук, - ха нху встхавхай! Вхыебхут!
- Отстань! – отозвался принц, как-то особенно мягко, обычно он злился и улюлюкал, когда его будили!
- Всхтавхай!  - настаивал паук, принц не слушался и постоянно отмахивался от него как от надоедливой, противно жужжащей, зеленой навозной мухи.
- Не буду! – стонал Каламбур, его высочество находилось в одном из своих припадков меланхолического идиотизма, скорее всего из-за длительного воздействия на сознание алкоголя, смеси метана, сероводорода и псионического влияния.
- Схмхотрхи! – взревел паучок, приподняв несколькими щупальцами голову принца и указав ему на лежащее неподалеку чудовище итиллида.
- Это что такое! – не понял принц, разглядывая оное.
- Хитхиллидх! – отозвался паук, - бхежхим!
- Бля! Это что за херня такая! – взвизгнул наконец-то пришедший в себя Каламбур Барда. – Бля, Дурленг? – позвал принц, в пещере было темно, но дроу мог видеть в темноте, - Ты где Дурленг, снова позвал принц оглядываясь по сторонам.
- Не называй меня Дурленгом, говно! – отозвался вышедший из тоннеля Эпен’сил. По-видимому, он уже очухался и из благих побуждений решил ретироваться, оставив принца наедине с иллитидом.
- Дурленг бежать надо, там ***ня какая-то!
- Я вижу, что там ***ня, - сообщил дуэргар, - вход завалило, я смотрел там, там, бля, совсем завалило, копать нужно.
- Ну ты же умеешь, хочешь я тебе помогу! – с готовностью вызвался принц.
- Не понял, говно, что это с тобой? – удивился Эпен’сил, - чтобы ты помог…
- Это почему ты любезный меня говном все время ругаешь? - удивился принц поднимаясь на ноги.
- Ну ты же говно и есть! – подтвердил дуэргар, - наследный принц Каламбур.
- Что-то я не пойму вас! – согласился принц, - вы должно быть мою скромную персону изволили с кем-то перепутать.
- Ты что, говно, совсем что ли умом тронулся! – переспросил Эпен’сил.
- Не ругайтесь на меня, очень обидны слова ваши, пойдемте копать, а то я заметил, что чудовище начинает шевелиться.
- Твоюмать, Кал, быстрее потом с твоим недугом разберемся, бежим! – сообщил Эпен’сил и они побежали к входу в пещеру, паучек последовал за ними, подгоняя их и матерясь. Чудовище итиллид начал шевелиться.
Дуэргар с ходу и с радостью врубился головой в каменный завал, раздался оглушительный треск, принц подумал, что у дуэргара лопнула голова, но как он смог заметить, шлем-тазик надежно предохранял его от увечий.
- Дорогой друг, - начал принц, – вы именно таким способом изволили расчищать проход?
- Я по-другому не умею! – со злостью проговорил Эпен’сил.
- Давайте-ка приступим к разгрузке, грузить-то, наверное, умеешь? – спросил Кал, да так по житейски, что дуэргар к своему удивлению не усмотрел в речи принца сарказма, - вот, берем камешек, отволакиваем, берем еще один! – давай, давай, начали… И это давай заложим итиллида камнями,  а уж больно мерзок он и воняет  а паучок говорит, что он еще и гомосек!
- Хага! – ухмыльнулся Эпен’сил, -  Как изериневский Павлик? Помниться он нам был денег должен.
- Ну, наверно!  - предположил принц, - я в этой педерасне не разбираюсь.
- Дхолбхоебхы! – констатировал Голиаф и под шумок, забрался принцу на давно не мытую голову, но, немного принюхавшись, чуть было не свалился с макушки от неописуемых удуший, посему, решил ретироваться и занял более нейтральную позицию на потолке над головами дроу и дуэргара.
Разговаривать опять как-то сразу стало не о чем, алкоголя не было, в пещере было темно, внешних озорных иллюминаций не наблюдалось. Поэтому друзья, вернее собутыльники, подгоняемые страхом, перед иллитидом нетрадиционалистом, стали весело и дружно разбирать завал. Оттаскивая валуны поближе к чудовищу. Однако то, что должно было стать иллитидом, но ставшее по каким-то невероятным причинам итиллидом, стало проявлять признаки преждевременной физической активности, оно  стало снова издавать ужасающие хлюпающие звуки и мерзко пованивать. На предложение от души укусить мерзкую тварь как можно сильнее, Голиаф с недоумением поглядел на принца, прошипев что-то невнятное, он подбоченился, насупился и что-то ворчал, поскрипывая хелицерами и с презрением глядя на принца, судя по всему, паучок не имел ни малейшего желания жалить итиллида. Принц, немного вспотел, он таскал булыжники, складывая их прямо на тело чудовища, иногда оно разводило щупальцами пытаясь ухватить принца за ногу, но делало оно это без всякого энтузиазма. Когда же неистовый дуэргар несколько раз подряд, наступил на эти самые щупальцы и, скорее всего, переломал их в нескольких местах, итиллид больше не рисковал, а убрав их на безопасное расстояние, стал ждать пока действие яда паука закончиться. Или пока эти два оболтуса не угробят его окончательно. Человеческая память чудовища была не уничтожена личинкой иллитида, напротив, так как Павлик – человек носитель, при помощи ментальной поддержки эгрегориальных формирований тонкой материи гомосексуалистов, одержал победу над чудовищем, и стал иллитидом перевертышем, он сумел сохранить часть сознания человека. Мутировать и измениться его заставило говно, что твориться в мире живых, вселенское говно, и он превратился в первого и единственного во всем Фейруне, чудовище итиллида.
Дуэргар злобно выругался, он по неосторожности выронил кусок базальтовой породы из мозолистых, покрытых шерстью рук себе на ногу. Принца сей факт ни сколько не удивил, перемещая в пространстве булыжники, ворочая куски гранита, путники немного устали. Каламбур повалился на пол и  шумно захрипел, судя по всему, он чрезвычайно утомился, работать, особенно руками принц не любил. Да и продолжать этот процесс казалось занятием весьма сомнительным, вдруг на той стороне  что-то совсем уж ужасающее. Вдруг море говна по-прежнему горит, или того хуже, все давно уже сгорело и на поверхности наступила аппокалиптическая зима, когда пепел от сгоревшего говна поднимается в небо и закрывает на годы солнечный свет.
- Слушай, Дурленг! – начал, было принц.
- Говно, не называй меня дурленгом! – отозвался дуэргар прыгая на одной ноге, а вторую подтянув к себе на столько, чтобы мог дуть на ушибленный палец, ноготь на котором моментально посинел, и грозился неминуюче отслоиться.
- Слушай, - снова начал принц, - тут такое дело, я ничего не помню.
- Ну, ты всегда был не в себе! – согласился дуэргар, пытаясь откусить ноготь на большом пальце ноги.
- Да ты не понял, я не помню ничего, как попали мы сюда, я не помню, знаю, только, что паука Голиаф зовут, а тебя Дурленг!
- Да не называй ты меня дурленгом! – снова огрызнулся дуэргар. – Эпен’сил есть меня зовут, - он недоверчиво посмотрел не принца, несколько отпустив ноготь, чтобы удобнее было говорить, - а вообще меня звать есть не надо, - дуэргар немного подумал и добавил, -  да все ты прикалываешься, Говно! Обратно твои идиотские смехуечки, я сейчас поведусь, а ты опять какую-нибудь пакость выкинешь.
- Да правду говорю, не помню ничего! – обиженно сообщил принц.
- Ну как ты оружейный говноний воровал, помнишь? – спросил Эпен'сил.
- Не было такого! – отозвался принц.
- Как это не было! – удивился Эпен’сил, - очень даже было. Как ссыпал всю эту дрянь в армейскую парашу тоже не помнишь?
- Нет, не помню,  - разочарованно сообщил принц, - как гребли помню!
- Так не бывает! – ответил Дуэргар, - тут помню, тут не помню, все ты ****ишь!
- Помню, как рой стрел взвивался в небо и обрушился волной черного метала на наши отряды, ведомые дланью светлого Корелона. – сообщил принц, - помню, как не один  не дрогнул под натиском орд нежити, помню как светлый Корелон, говорил нам: «ребятушки, да не посрамим дедов наших, на земле нашей, встанем стеною перед ворогом лютым, защитим землю русскую, мертвые срама не имут!».
Дуэргар от удивления даже приоткрыл рот, да так широко, что с нижней губы стала капать отвратительная желтая слюна. Он, не мигая, смотрел на принца не сказано удивляясь.
- Так, Говно, я не понял, ты совсем охренел что ли?  - спросил дуэргар, немного придя в себя.
- Вот опять, ты меня как-то не понятно как ругаешь! – сообщил Каламбур, - а я, между прочем, герой войны.
- Ты герой? – переспросил дуэргар не переставая удивляться. – Жопа с дырой, все ты ****ишь, Кал.
- Я был Центурионом в легионе Корелона! – сообщил принц, -  я знал битвы, победы и поражения, я первый входил в битву и последний выходил из нее.
- Бугага, - не выдержал дуэргар, - вояка, бугага, фантазер ты, ну положим, форму центуриона ты носил, это ту, которую ты снял с мертвого офицера легиона Вак Лака, удивляюсь, что Вак тебя за это не отмудохал, а на счет войн… ну, помню, мы с тобой на притон Изериня бандитское нападение совершили, так нас за это в тюрьму посадили, и только протекция самой императрицы спасла нас от кирки и лопаты.
- Не помню! – искренне признался принц.
- Это ты офигенно устроился, - лыбясь заметил дуэргар, - значит, все свои косячные недоделки ты, стало быть, не помнишь, а какую-то ***ню про Корелона несешь, говно, ты что, как не в себе что ли?
- Да не в себе, слушай, а почему мы здесь, почему мы вечно по каким-то подземельям лазаем, на блат-хатах, в говне в каком-то? – спросил Каламбур.
- Ну! – туго задумался Эпен’сил, - неверно, потому что ты дроу, темный эльф, кровожадное существо андердарка, проводник хаоса, раб паучьей королевы.
- Ты что, Дурленг, больной! – возмутился принц, -  какой я тебе раб. Я не раб, азм есьм! Житие мое!!!
- Не, ну базару нет, ты принц, - согласился дуэргар, - а еще по совместительству, темный мессия! Я только вот не пойму ты принц по совместительству, или темный мессия по совместительству.
- Я такой! – согласился принц.
- Какой такой! – переспросил дуэргар.
- Я по совместительству мессия, и принц тоже по совместительству! – подтвердил Каламбур.
- Тоесть не рыба, не мясо! – уточнил дуэргар.
- Ты базар-то фильтруй, - отозвался принц, - я совмещаю.
- Я вижу! – согласился дуэргар. – как принц ты совмещаешь темного мессию, как темный мессия совмещаешь принца, а по сути ни того, ни другого дела, как следует, до конца не делаешь.
- Ну, это, ты … двуедин я! – гордо отрапортовал Кал, - Я как агнец на елее помазания кувыркающийся, миро источающий.
- Ты конечно источаешь! – согласился Эпен’сил, - но субстанция сия не есть миро. Прет из тебя иногда.
- Ладно, ты давай не приставай ко мне, Дурленг, я сам воплощение Корелона и воинства его и все в одном, концентрированная эссенция! – отозвался принц.
- ис… чи-иго….?- судя по всему, у дуэргара мыслительный процесс зашел в тупик, - да все ты ****ишь, как обычно, Кал.
- Почему ты меня все время Калом ругаешь? – уточнил принц.
- Потому что ты наследный принц всея Мензоберранзана, темный мессия, разгильдяй и неформал, отморозок и подпольный алкоголик Каламбур Барда. Ну, значит Калина, Кал, говно тоесть, говнарь.
- Какое я тебе говно, Дурленг, я герой войны, ветеран, Центурион легиона Великого Корелона и его воплощения вместе с воинством…. – поправил Эпен’сила принц.
- Ну, Калина, ты уж как-то определись, а то что это ходишь тут и не определился совсем, ты либо центурион, либо воплощение, а то хватит вообще заливать, - возмутился дуэргар, - ты, наверное, опять меня разыгрываешь, опять чего измыслил непотребного? Ну, если ты меня опять подъебал, и задумал какую-нибудь пакость сделать, я тебя ударю в лицо.
- Конечно, а что тут и говорить, - согласился принц, - ты только и делаешь что дерешься, ума-то на большее не хватает, вот если бы ты служил с нами в полках доблестного Корелона, тогда бы знал почем фунт лиха. Тогда в своем воплощении я был и ты заодно!!! Хотя, осознание факта множества в единении тебя ставит в тупик, это сложно для тебя мой недалекий друг?
- Говно, - возмутился дуэргар, - ты никогда не служил в рядах войск доблестного Корелона, ты вообще никакого отношения к Корелону  не имеешь, ты в тюрьме сидел, а когда тебя… нас выпустили… нас взяли в армию…хотя, ты там тоже не служил, ты воровал оружейное вещество.
- Как я мог воровать…- возмутился принц, - я верой и правдой Корелону, Серебряной луне…
- Стой, стой, Калина, - начал дуэргар, - а ты себя небось еще и Лунным эльфом считаешь?
- Ну, так и есть, лунный! – сообщил принц.
- Так! – ухмыльнулся дуэргар, сделал он это чрезвычайно неприятно, даже страшно. – Позвольте узнать господин лунный эльф…кстати ты вообще в курсе, что Серебряная Луна уничтожена.
- Как не может быть! – возмутился принц, вскочив на ноги.
- Да вот так, ее Иорик, говном завалил.
– Как он посмел! – распалялся принц, – улюлю, нахуй!
- Ага, вот, вот, Калина покажи свое истинное лицо,  – подколол его Дуэргар. – Заулюлюкай, и укуси меня за локоть, до крови даже можешь.
- Ладно, Дурленг, не ори! – сообщил немного успокоившись принц.
- Не называй меня Дурленг! – отрезал дуэргар.
- Ну и ты меня Говном перестань называть, я стальной кулак!
- Как, - переспросил, Эпен’сил.
- Стальной кулак! – отозвался принц, демонстрируя сжатый в кулачок руку, - это не хлеб с маслом, это смерть, возьебу не возрадуешься. Вот он стальной кулак! Стилфист я! Светлый эльф воинства Корелона и его триединое воплощение.
- Надо же как? – заметил дуэргар, - скажи как мне тогда, уважаемый Стилфист, что  же это такой воин света как ты делает в зловонном подземье вместе с дуэргаром, почему у тебя в корешах гигантский паук, распоровшийся уже до размера крупной кошки, - дуэргар указал пальцем на Голиафа, тот злобно фыркнул и нервно засучил хилицерами, поглядывая то на палец, то на дуэргара, - и почему ты видишь в темноте,  - продолжил Эпен’сил, - ты еще и парить можешь, левитивимировать…
- Левитировать! – поправил его принц.
- Вот и я говорю, - согласился дуэргар, который не был особенно силен в лингвистике, - ты сам все знаешь!
- Ничего я не знаю! -  перебил его принц.
- Ты дроу! – констатировал дуэргар, - ты не лунный эльф, ты вообще никакого отношения не имеешь к лунным эльфам, если когда-то давно, еще до дерьмократии, твои сородичи выходили на поверхность из андердарка, чтобы резать лунных эльфов, ты даже не соизволил заниматься таким делом, поэтому тебя с  лунными ничего не роднит. Вообще!
- Я Стилфист! – сообщил Каламбур, - великий и ужасный.
- Ты дроу! – зло надавил дуэргар, скрипя зубами, судя по всему он собирался применить физическое воздействие.
- Улюлю нахуй! – сообщил принц, поднявшись в стойке пьяной цапли, и с криком «кия!» упал прямо на пол, и забился в конвульсиях. Скорее всего для того, чтобы дуэргар в своем очередном припадке не сильно его избивал. Нельзя сказать, что принц сделал это сознательно, скорее всего, внутренний голос бессознательного подсказывал ему как надо поступить.
Тут раздался жуткий утробный рев, да такой силы, что содрогнулась, казалось, само тело мироздания. Принц немедленно перестал кувыркаться, он застыл на месте, озираясь по сторонам. Прямо на него, ужасающе растопырив руки и ноги, и вращая щупальцами шел итиллид.
- Твою мать! – взревел обеспокоенный дуэргар, - Калик, метем. Иллитид!
Пока наследный принц кочевряжился на полу, пытаясь встать, дуэргар со всего размаха головой облаченной в алюминиевый тазик врубился в горную породу, и выбив с прохода какие-то камни, пробил путь в свободе. Прохладный воздух ворвался в пещеру, в нем был запах гари и еще какой-то мерзости, но все равно казалось свежее, чем в закрытой пещере в компании с отвратительным итиллидом.
 - Ну ка, нахуй Дурленг! – заорал принц, и выскочил прямо в  образовавшееся отверстие.
- Хурха!!- зашипел паучек и последовал примеру Каламбура.
Дуэргар некоторое время не мог понять происходящего, но когда чудовище итиллид стал подбираться к нему уже совсем близко, он открыл в удивлении рот, и заорав особенно громко бросился за принцем.
- А-а-а-а-а-а-а-а! - заголосил он, подражая крикам спаривающегося шимпанзе, - У-а-а-а! – орал дуэргар пытаясь выбраться из стальных объятий гранита.
Отверстие проделанное им головой было достаточно большое чтобы протиснулся ужиком принц, выскочил паучок, но совершенно не хватало для того, чтобы из него вылез дуэргар. Волосатое похожее на перекаченную мартышку существо, суетилось в каменном прогале, дергаясь из стороны в сторону, извиваясь всем телом. Эпен’сил застрял по-настоящему, каким-то образом мускулистые мохнатые плечи пролезли в отверстие, а вот филейная часть никак не хотела вылезать, не то, чтобы она была шире плечей, но что-то держало дуэргара по ту сторону каменного завала.
- Говно, помоги! – взмолился дуэргар. – Дай руку!
- Я не говно!  - подтвердил принц, демонстративно отвернувшись от дуэргара
Вывалившись из пещеры, принц повалился на сушеные охапки кизяка, и теперь вместе с паучком корячился на гранитной плите.
- Не ну ты, редкое, говно! – подтвердил Эпен’сил.
- Да не говно я! - парировал принц, продолжая лежать на каменной площадке возле заваленной пещеры, в которой бесновался серый гном.
- Калкин! – ну будь человеком, - попросил дуэргар, продолжая тщетные попытки выбраться, - это существо тянет меня за ноги, оно схватило меня за жопу, Калина ну помоги. Он что-то хочет сделать с моей задницей. Калина ну быстрее!
- Я Стилфист! – посетовал принц.
- Да ну пускай, Стилфист, ну помоги же мне! Я тебя просто загрызу сволота, когда выберусь. – Ревел Дуэргар, - я поймаю тебя и просто оторву тебе уши.
- Ну после того как педераст итиллид доберется до твоей жопы, - весело заметил Каламбур, - ты врядли сможешь передвигаться особенно быстро.
- Ну Стилфист ну помоги! – взмолился дуэргар, - Хочешь я больше не буду критиковать, я бля даже говном тебя называть не буду, хрен с ним, хочешь я буду тебя светлым эльфом величать, - ай, бля, оно лезет,  дай руку сволота, быстрее.
- Ну если так, - Калина поднялся, сложил стопкой сушеный кизяк и протянул дуэргару свой стальной кулак.
Ухватившись за него, да так неистово, что чуть было не вырвал Каламбуру руку, Эпен’сил, с такой силой рванул принца к себе, что у того потемнело в глазах. Он поднял принца в воздух, тот стал забавно размахивать ногами, его веса явно не хватало, чтобы выдернуть дуэргара из проема. Смотревший на все это паучек, издевательски хихикнул, картина была действительно забавной. Торчащий из пещеры дуэргар, и болтающийся на нем дроу.
- Дхолбхоебхы! – констатировал паук, он  со всего размаха прыгнул принцу на голову, тот матерился, обзывался, вспоминая всех родственников серого гнома, в основном по материнской линии. Чтобы сдвинуть дуэргара с мертвой точки, паучок стал прыгать на голове принца, создавая колебания. Вдруг что-то хрустнуло, посыпался мелкий щебень и дуэргар, наконец-то освободившись, выпал прямо на принца, вместе, они упали в охапки сушеного кизяка. Он смягчил удар о гранит.
- Улюлю! – сообщил принц.
Дуэргар ничего не сказал, он поднялся на ноги и посмотрел в проем пещеры, оттуда показалось голова итиллида, щупальци чудовища, хаотично болтались в разные стороны кусками крашеного силикона. Итиллид трубно гудел, издавал хлюпанья и чавканье, что-то мычал не непонятном языке.
- Интересно, а почему он не пользует псионическую магию? – удивился принц.
- Не знаю! – отозвался дуэргар.
- Ну он же может порабощать разум! – еще раз удивился принц.
- Слушай, - огрызнулся дуэргар, - ты что-то больно умный стал, а откуда ты знаешь, что он ей не пользуется, может нам все это только кажется, а на самом деле все ни так, лежим мы посреди пещеры, а эта тварь нас периодически насилует, кто его знает.
- На, сука! – завопил принц, и саданул дуэргару прямо в челюсть, та звонко клацнула, а стальной кулак принца хрустнул. – Улюлю, нахуй, ты мне руку сломал. Бля болит.
Принц с недоверием посмотрел на того, Эпен’сил стал заливаться краской, готовый в любой момент сорваться с места и открутить принцу голову.
- Ну я проверил! – оправдался принц, - Как думаешь, спим!
- Нет, рыло реально болит! – заметил дуэргар, а дайка и я попробую, - сообщив это он провел короткий прямой принцу в голову. Тот перевернулся в воздухе и упал на четвереньки.
- Ой-ей- иой! – завыл принц как, потирая нос, - ты мудак мне нос сломал!
- Ну вот значит не спим! – весело ответил дуэргар.
- Дурленг, - сообщил поднимаясь принц, - ты мудак и маразматик.
- ****ь! – проговорил дуэргар, - зырь, что тут!
Темный мессия развернулся и оглядел местность, что предстало его очам ужаснуло не меньше итиллида. Кругом их окружал уже не океан говна, а что-то еще более зловещее и ужасающее, пахло кстати тоже невыносимо, к запаху оной субстанции добавился еще и мерзопакостный аромат горелого кизяка. Бушующий океан, местами опаленный, местами еще тлеющий, шевелился тучами отвратительных насекомых, тоже местами сожженных, кое где, еще вспыхивали шары горящего газа, где-то пласты топлива тлеющие красными огоньками рассыпались, переворачивались, смешивались с гнусом, отчего шипели, вздымая облака пара, копоти и еще массу непонятного. Верхняя обгоревшая корка океана говна трескалась, тучные пласты обуглившегося запеченного, принявшего вид углеволокна, вещества, словно льдины, сталкивались, трещали под собственным веслом, обламывались, издавая трубный рокочущий звук.
- Это что такое тут! – не понял принц.
- Бля печеное говно! – констатировал дуэргар, он был не искушен интеллектуальными изысками, поэтому что видел то и говорил.
- С чего же оно запеклось? – не понял дуэргар.
- Огонь! – отозвался односложно Эпен’сил.
Принц ничего не успел возразить, на них крупными кусками щебня посылался гранит, чудовище итиллид, высвободилось из объятий породы и как крупный паук, расположилось на стене готовое к прыжку. «love is love let’s come together!» - промелькнуло в голове принца.
- Это что за пение! – не понял принц.
- Я думал только я один его слышу! – расстроился дуэргар.
- Это в голове, итиллид - гомосек, бежим! – только и отметил принц.
Каламбур весело прыгнул на плавающие в океане непотребства скоксовавшиеся пласты говна и, перепрыгивая как по льдинам с одного такого твердого участка на другой, устремился в неизвестном направлении. Дуэргар, выдал протяжное: «****ь!» - и машинально побежал за ним. Сделал он это как раз вовремя,  потому как итиллид в ужасающем прыжке последовал за ним. Дуэргара спасло проворство, чудовище шлепнулось в говно прямо в двух дюймах от пробегающего мимо дуэргара.  «****ь!» - не переставая кричал тот. Итиллид высунул голову отряхнул щупальци и тоскливо посмотрел вслед удаляющимся путникам. Ему было грустно и одиноко. Он угадил прямо между двух пластов твердого говна, и теперь барахтался в вязкой зловонной субстанции. Бежавший вслед за путниками паук Голиаф со смачным хлюпаньем опустился на голову итиллида, тем самым снова вогнав его в говно.
- Педераст! – бросил паучок, и быстро ретировался, от так спешно передвигал ногами, что вынырнувший из говна  итиллид заворожено смотрел на них.
Итиллиду было грустно и тоскливо оставаться на месте одному, тем более в говне. Все-таки не справедливая эта штука жизнь, только он собирался подружиться с путниками, может быть даже расцеловать, а они ответили ему такой черной неблагодарностью, окунули в говно, и убежали. Где же есть высшая справедливость, вот и делай после этого добро людям, помогай.

2013