Дневник прислуги. 2014-й год

 
 Я вернулась снова. А куда деваться? Дома почувствовала себя нереализованной. Вести простую жизнь пенсионерки оказалось скучно. Нет, занятия находились. Приготовить, убрать, купить, погулять, почитать, посмотреть, послушать – все это можно было делать в удобное время и для своего удовольствия. Но в каждодневной жизни обнаружилась незаполненная ниша:  не привыкла жить для себя. В Италии оставались старики, нуждавшиеся в моей помощи, да и денег лишних никогда не бывает. А, если сравнивать, где же лучше жить и по другим параметрам, то дома – мизерная пенсия, В Италии – зарплата в евро; дома иногда недопонимание, в Италии – уважение. Дома  бесцельный отдых поневоле. В Италии постоянно в движении, а если есть возможность передохнуть, то знаешь: пауза нужна для восстановления сил.
 
 В Вирадоло  меня ждали  те же нелепые вопросы и просьбы Луиджи, тот же запах его мочи; утомительные словоизлияния Мариучи, словесные ночные перепалки супругов. Все та же вьющаяся вокруг осветленного по ночам балкончика мошкара, на которую я смотрю из окна, ложась спать; те же муравьи, ползущие по стене дома; шум воды, поливающей соседский огород  – ничего не изменилось. Старик  ослабел еще больше. Правда, он уже не выливал из утки мочу на подоконник и не мочился в углу спальной. Спать шел рано и ночью реже вставал. Но и уход за ним требовался теперь другой.  Стало нужным  следить за каждым его шагом: сопровождать  в туалет, помогая там ему во всем; побрить, умыть, одеть. Старик  угасал как свеча.  Он жил уже в другом мире,   принимая происходящие в себе перемены  как должное, будучи всегда и всем довольным.  Заметила, что супруги как бы сосредоточились сами на себе. Мариуча стала менее словоохотливой, Лиуджи перестал ходить за мной по пятам. И мне хорошо. Я больше читаю, пользуясь услугами местной библиотеки. Свежий воздух, тишина и покой, питание по расписанию, езда на велосипеде – все это создает иллюзию нахождения на курорте.
 
 По мере того, как старик слабел, во мне все больше росло чувство жалости к нему и желания как можно больше помочь. Я научилась, наконец, спокойно воспринимать внезапные моменты агрессии в его характере и нелепости в поведении. Рада за себя, но какой долгой оказалась дорога к моей победе над собой!
 
 Во многом моему духовному возмужанию я обязана подруге, с которой меняюсь на этой работе. Если я воспринимала поведение Луиджи с оттенком трагедии, вечно  жалуясь на старика, то Мила по-доброму посмеивалась над его комичностью. Как-то она в юмористической форме  рассказала мне эпизод, который я восприняла бы как бедствие. Однажды утром без предупреждения отключили в селе воду. Луиджи поднялся с постели. Пошел с уткой, полной мочи, в туалет, говоря Миле: «Идем мыться». Мила ответила: «Нет воды».
-Тогда идем варить обед,- пытался как-то поправить ситуацию Луиджи.
-Нет воды, - снова терпеливо ответила Мила.
-Тогда идем мыться, - гнул свою линию старик.
-Нет воды, - услышал он в ответ.
Поднялась Мариуча. Мила помогла ей одеться и провела в гостиную, усадив за стол. Подошло время готовить обед. Воды все не было. Мариуча стала звонить знакомым, чтобы узнать, как те выходят из создавшейся ситуации. Кто-то подсказал ей сварить макароны на минеральной воде. Так было и сделано.
 Моменты, трагичные для меня, Мила воспринимает с юмором. Я ною – она смеется. Надо же!

 Первые пятнадцать дней работы июль баловал грозами, утренней и вечерней прохладой. Небо закрывало тучами солнце-пекло; дышалось легко. Затем летний зной стал догонять упущенное, и работа уже перестала казаться курортом.

 Если Луиджи уходит от слабости, не испытывая физических страданий, то с Мариучей все наоборот. Она крепкая и бодрая, но жестко страдает от артрических болей. Хуже всего то, что по причине диабета ей нельзя принимать препарат, помогающий в таких случаях. Хотя и с Луиджи порой случаются неприятные казусы. За этот месяц его два раза рвало, а потом он долго не мог успокоиться от дрожи во всем теле. У Мариучи часто диарея. Случается, придя с двухчасовой прогулки, нахожу ее всю в фекалиях. Она сама давно не ходит. Испачкается и ждет меня.


 Двадцать первого августа – день рождения близнецов. Им исполнилось по три года. Родители и родственники завалили их подарками. Сегодня они с мамой должны прийти к нам. Я присутствовать на празднике в этом году отказалась: суббота, и у меня полдня выходного. Оказалась не понятой: как же так? А помочь? Помочь-то можно, но чувствую усталость, хочется побыть одной, в тишине. Пришла в половине седьмого. Дед возбужден от шума, дети капризничают. Бьянка потеряла колечко и плачет. Грация в разговоре со мной отводит глаза. Ищет колечко и не находит. Дитя продолжает плакать. Пора бы гостям и честь знать. Я достала кастрюльку, заполнила ее водой и поставила на огонь. Нужно сварить старикам на ужин пастину (вермишельку на воде). Наконец, близнецы с мамой уходят, а я пытаюсь успокоить Луиджи. Его почти трясет, взгляд безумный.  Ночь для всех проходит без сна. Старик перевозбужден. Он постоянно порывается встать и пойти на кухню, требует сигарету. Мариуча крепко держит его за руку и громко ругает. Луиджи хватает ее за нос и изо всей силы сжимает его.Я время от времени поднимаюсь и тоже ору на него. Утром говорю Мариуче: «Здесь не место для шумных праздников». Она соглашается, но знаю, что через год, если доживут старики, все повторится.
 
 Первые полдня у меня тяжелая голова, клонит на сон, не нахожу себе место, потом это проходит. Хуже, когда не сплю несколько ночей подряд. Такое бывает, когда надо успокаивать Луиджи; никакие снотворные не помогают ему заснуть. Как-то не спала четыре ночи. Днем работала сонная, раздраженная, с тяжелой головой и с отчаянными мыслями, что со мной может произойти что-то нехорошее. С ног валилась.  Нервы на пределе. Ответственности свалившихся на меня обязанностей сын и знать не хочет. Увидев мое состояние, сказал: «Уходи!» Ушла бы. Ей Богу, ушла бы, но жду обновления документов. Куда без них? Ответом Марко была долго шокирована.


 Сентябрь, прощаясь, обнимает землю остывающими крыльями. Днем еще жарко, но по утрам и вечерам воздух уже свеж по-осеннему. Мое любимое время суток – вечер, когда я укладываю стариков в постель и захожу в свою комнату. Наконец, можно побыть наедине с собой. Подхожу к окну и любуюсь луной, затеявший бесшумный танец с облаками. Луна несуетливо, спокойно и плавно вновь и вновь выплывает из заслоняющих ее облаков. На душе умиротворение. Вспоминаю стихотворение А.К. Толстого:
Нет, в каждом шорохе растенья
И в каждом трепете листа
Иное слышится значенье,
Видна иная красота!
 Я в них иному гласу внемлю
И жизнью смертною дыша,
Гляжу с любовию на землю.
Но выше просится душа:
И что ее, всегда чаруя,
Зовет и манит вдалеке –
О том поведать не могу я
На ежедневном языке.

 Мистическую тишину  нарушают так и не угомонившиеся за день сверчки. «Прошел еще один день, думаю я. -  Все хорошо. Благодарю, Всевышний!»


 Сегодня поехала в город Павия,  в центр для иностранцев для переоформления и продления документов на жительство.  Рассматривая мои бумаги, служащая поинтересовалась, почему я до сих пор не имею постоянных документов. Пришлось объяснять, что работаю турами, и со мной заключают контракт только при необходимости обновления пермессо. «Вы так давно в Италии. Почему позволяете обманывать себя? Вы же теряете в правах! Меняйте при первой же возможности работу». Я вежливо выслушала и подумала, что ничего  уже менять не буду. Много видела работ, и везде обманывали. Где меньше, где больше. Меня устраивает сейчас и то, что имею.


 Октябрь.
 Режу себе на обед салат. Комкаю листья так, чтобы они поместились в маленькую пиалку. Неприятно, когда старики смотрят, сколько и чего у меня в тарелке лежит, думая при этом, что их объедаю.  Помню, как Мила пожарила себе вместо одного кусочка мяса два. Увидев это, Мариуча сказала мужу: «Смотри-смотри, как она много ест!» Мила, услыхав, встала из-за стола и ушла к себе в комнату. Когда вернулась убрать за стариками посуду, Мариуча выговорила ее: «Мы у себя дома. Что хотим, то и говорим. Ты не должна свой характер показывать». С годами отношения смягчились, но денег на полноценное питание все равно не дают. Между тем работа становится все тяжелее и более ответственной. Сын стариков не обращает на это внимание, хотя родителей навещает ежедневно. Марко любит делиться с матерью новостями, угощает отца сигаретой и внушает тому, чтобы он не обижал мать и меня. Дед от влияния сильной дозы никотина теряет оставшуюся способность что-либо понимать. Марко берет отца за ухо и с болью дергает его. Луиджи морщится и кричит.

 Сколько раз среди итальянцев я слышала пренебрежительное слово: «баданте». Мол, и воровки они, и наглые, и мужей уводят… Их работа по земным меркам одна из самых грязных, и сами они низкие. Но сколько среди них преданных, вкладывающих душу в своих стариков, на чьих руках те  умирают! Нет, о них тоже говорят, но вскользь и нехотя. А я бы назвала таких женщин СОПРОВОЖДАЮЩИМИ В МИР ИНОЙ. И работа их самая, что ни на есть высокая. Но уже по иным меркам: небесным.

 Перечитываю прошлогодние записи. Оказывается, было так же тяжело, как и сейчас: хроническая усталость, частые сильные мигрени;  никак не убывающее время. Но выдержала же год назад! Значит, выдержу и сейчас.

 По ночам Мариуча, не вынося стариковских больных выходок, обзывает его говном и приговаривает:
“Merda, merda!
Mangiala per non perderla
Conservala per merenda
E mettila il naso dentro”.
«Говно,говно! Ешь его, чтобы не потерять. Береги на полудник и суй нос внутрь его». (Перевод мой.Дословный.)
Это типичная итальянская, возможно, детская считалочка. Но старики – они же и есть дети!

 Как- то позвонила одна из подруг.
-Как дела? – интересуюсь я.
-Все нормально!- услышала бодрый ответ.
Но затем в дальнейшем разговоре появилась ее фраза: «Уехав из Италии навсегда, хочу забыть работу здесь, как страшный сон».

 Часто открываю на первой попавшейся странице Библию. Сегодня читаю: «Мудрость защищает так же, как и деньги, но ее превосходство в том, что она сохраняет жизнь ее владельцу» (Книга Екклесиаста 7:11).Вот и ответ на все страхи о безденежье дома: учись пользоваться малым, береги силы. Вот так вот. И как не вспомнить Омара Хайама: «Бренность мира узрев, горевать погоди!
Ведь недаром колотится сердце в груди.
Не горюй о минувшем: что было – то сплыло.
Не горюй о грядущем: туман впереди».
 
 И еще:
«Удивленья достойны поступки творца!
Переполнены горечью наши сердца.
Мы уходим из этого мира, не зная
Ни начала, ни смысла его, ни конца».

 А  без этого рубаи не живу и дня:
«Я – школяр в этом лучшем из лучших миров.
Труд мой тяжек: учитель уж больно суров!
До седин я у жизни хожу в подмастерьях,
Все еще не зачислен в разряд мастеров…»


 Ноябрь - декабрь работалось как будто легче. Старик ушел в зимнюю спячку. Почти не слышу его ночные выкрики: «Одень меня! Дай сигарету!»


 К концу января удлинились  дни, солнце засветило ярче.  Донимают мигрени, ощущаю ту же хроническую усталость. К тому же простыла. В доме экономят газ и поэтому холодно.


В середине февраля наконец получила обновленные на следующие два года документы. Господи! Хвала тебе! Спасибо, что сохранил жизнь!

Перед отъездом – жесткая сцена с Марко. Он попытался обмануть при расчете. На мою просьбу посчитать точнее, раскричался, начал оскорблять. Я сказала, что он ведет себя нецивилизованно. Заплатила Мариуча. Спросила: «Сколько должны тебе?» Я назвала цифру ниже положенной. Отдала. Попрощались, правда, с Марко тепло: он понял, что был неправ.

 Впереди - путь домой. Простуженная, еле живая…Ничего. Дома поправлюсь!
 
«Милосердия, сердце мое, не ищи.
Правды в мире, где ценят вранье, не ищи.
Нет  еще в этом мире от скорби лекарства.
Примирись – и лекарств от нее не ищи».
     Омар Хайам.