Write a note to someone you miss.
Зарисовка по Городу, Которого Нет.
О'Эйли улыбался так, словно это был лучший договор в его жизни. Воображает себя Сатаной, не иначе.
— Значит, — кивнула Беллатрикс, придирчиво перечитывая текст, — я просто умру, а все, кого я люблю, вернутся и будут свободны?
— Верно, — согласился Дарнелл.
— И ты не отдашь меня Аеро и не слепишь очередного монстра?
— Верно, — повторил он.
Белла подняла на него усталый взгляд. Столько лет прошло, а этот мерзавец совсем не изменился. Разве что костюм сменил по моде внешнего мира. Ему идёт.
— А шляпу померить дашь?
Он растянул губы шире прежнего и погрозил ей пальцем. Зачем ссориться в такой момент, да ещё если можно свести всё это к шутке? Белла понимала, понимал Дарнелл. А поймут ли другие — уже не её забота.
— Они и не узнают, — отозвался на невысказанное вслух мужчина, сняв щёгольский цилиндр, повертев в руках и всё же протягивая Белле. Та, подумав, с кривой ухмылкой нацепила его на кудрявую макушку и принялась обмахиваться с царственным видом. Милая, забавная маленькая проститутка. — И даже не вспомнят о твоём существовании. Кроме того, кому ты напишешь письмо.
— Той, — поправила его Беллатрикс, откладывая договор и придвигая поближе чистые листы. Писать, правда, не стала, исподлобья поглядев на Дарнелла и хмуря брови. — Но не надейся, что она сделает какую-нибудь глупость, чтобы мне помочь. Город так долго мучил меня, что я жду смерти. Тихой. Быстрой.
Она замолчала, посмотрела на листы, даже вывела полторы строчки, но снова отложила ручку. Её что-то беспокоило, и слишком сильно для человека, жаждущего покоя.
— Мне будет больно?
Лучше бы она заплакала.
Дарнелл О'Эйли редко чувствовал себя неловко. Прожив добрые сорок лет во внешнем мире и вот уже почти сотню здесь, в Городе, он видел много дерьма. Чуть меньше — жертвенности. Совсем малый процент не был связан со всепоглощающим самолюбованием.
Лучше бы она плакала, орала и пыталась его избить.
— Не будет, — пообещал он преувеличенно бодро. — Потому что у меня отчего-то большая симпатия к шлюхам.
— Мы все одной крови, да, господин юрист?
Улыбка Дарнелла уменьшилась на пару зубов.
— Не зли меня, Белла.
— Иначе убьёшь?
Она рассмеялась и быстро поставила свою закорючку в конце договора, чтобы снова вернуться к письму. И снова отвлеклась.
— Ты отдашь его ей? Точно отдашь? Учти, — пригрозила она без всякого почтения, — если нет, я вернусь и проучу тебя вот этими самыми кулаками. А если нарушишь договор — приду с Виктором.
— И Стефано, и со своей бешеной дочуркой... Собери всех своих мужчин и детей и приходи, Белла. Я буду рад. Честно.
На этот раз их взаимные улыбки были искренними.
Округлый и неровный почерк неторопливо покрывал бумагу. Теперь некуда торопиться, и Белла, изредка поглядывая на Дарнелла, пьющего чай и изображающего, что читает, старательно подбирала слова.
«Здравствуй, Кайлан. Надеюсь, ты простишь меня за такую ношу, но ты всегда была самой сильной среди всех, кого я знала. Самым большим доказательством этого я считаю собственную жизнь: ты ни разу не воспользовалась моментом, чтобы задушить меня во сне подушкой. Глупое решение, с этим соглашусь даже я, но продиктованное невероятной выдержкой.
Да. Я выучила слово “продиктованное”.
Не забывай меня. Только ты сможешь не забыть. И, пожалуйста, живи долго. Твой сон слишком затянулся, и мне безумно жаль, что я не увижу, как ты проснёшься, и мне очень многое хочется тебе рассказать, и... Сложно писать. Сложно думать. Придумай за меня что-нибудь высокопарное и красивое, как умеешь.
Живи бесконечно долго, Кайлан. Я всё равно тебя дождусь. С благодарностью, Белла».