В комнате, где занимались фотолюбители, я случайно увидел через приоткрытую дверь почти в полной темноте едва заметный свет красного фонаря. И это так меня заинтересовало, что любопытство заставило просунуть в дверь свою голову и попытаться увидеть происходящее там волшебство.
-Если интересно, то зайди, а дверь надо закрыть. – И твёрдая мужская рука опустилась на моё плечо.
Я вошёл. Первое, что мне запомнилось – это запах жареных семечек и мальчишеские головы, склонившиеся над пластмассовыми ванночками, освещаемые красным фонарём.
-Следите, чтобы не передержать! – был голос руководителя. - Теперь в воду на промывку, пинцетом бери за самый краешек, да - аккуратнее, аккуратнее! Всё, достаточно, снова бери и в закрепитель. Нет, не так - изображением вниз! Пусть полежит минут пять, а пока мойте руки, фонарь поверните на раковину. Глаза не болят? Ничего, привыкните! Бумагу хорошо упаковали? Ну-ка я проверю. Всё, можете свет включать.
-А можно мне записаться в кружок? – я стою перед взрослым человеком и жалостливо смотрю в его глаза.
-Записаться? - это у старосты, но он сегодня не пришёл. Если хочешь серьёзно заниматься, то в следующий раз и запишешься. Фотоаппарат есть?
-Нет, пока нет. Но я накопил почти сто рублей!
-Если тебе мать добавит, то скажи, чтобы купила «Любитель», он в правильных руках очень даже неплохой и недорогой, всего - сто тридцать шесть рублей.
Домой я шёл радостный, и вечером, когда бабушка куда-то отлучилась, я пересчитал свои деньги. На фотоаппарат их не хватало и мне стало грустно. Деньги снова лежали под бабушкиным матрасом, а я мучился и не знал, как рассказать про свою мечту. Наконец, я решился и про мечту, которая не давала покоя, всё как есть выложил бабушке.
-Подожди маленько, вот скоро пенсию принесут, мы с матерью и решим.
Через день я снова пришёл в фотокружок. Меня записали и, когда все собрались, руководитель отправил нас на улицу собирать осенние листья.
-Много не берите, старайтесь самые красивые!
Минут через двадцать мы вернулись и выложили листья на стол. Наш руководитель выбрал лист дуба и уложил его на стекло рамки.
-Сейчас включим красный фонарь, я достану лист фотобумаги, положу сверху и прижму крышкой. Потом будет засветка, и станем проявлять.
Мы склоняемся над ванночкой с проявителем и наблюдаем чудесное появление дубового листа со всеми мельчайшими прожилками на чёрном фоне засвеченной бумаги. Это было волшебство!
-А дальше сами, только не торопитесь и бумагу каждый раз аккуратно заворачивайте. Я к директору, я быстро. – И он ушёл по своим делам. А когда вернулся, у каждого из нас в руках было по два мокрых снимка собственных листьев.
-Можно их домой взять?
-Не только можно, но и нужно! Пусть дома знают, чему вы научились!
Трудно рассказывать о прошлом честно. И про первые фотографические опыты, которых стыжусь до сих пор, и о которых никто и никогда бы не узнал, я решаюсь рассказать только сейчас.
Уж сколько лет прошло, сколько лет!.. А события тех дней до сих пор в памяти и, наверное, будут всегда.
Мне купили фотоаппарат «Любитель» и в тот же день все двенадцать кадров плёнки я потратил на своих друзей-товарищей.
Вечером к родителям заглянули на огонёк близкие люди, которые раньше жили на первом этаже нашего дома - дядя Ваня Будылёв со своей женой. Они получили участок земли и построили себе дом. По меркам того времени это было недалеко – минут пятнадцать ходьбы.
Все пили чай и разговаривали, а я терпеливо ждал момента, чтобы похвалиться своим фотоаппаратом. Случай представился.
-А сфотографировать нас сможешь?
-Смогу, только вот плёнка кончилась.
Родители посмотрели на часы – магазин уже закрылся.
-У наших квартирантов такой же фотоаппарат, может у них есть плёнка?
Дальше были убеждения и отговоры – идти или не идти в столь позднее время и просить плёнку, но победил дядя Ваня и мы ушли вдвоём.
Квартирантами были совсем молодые люди. Дядя Ваня называл их молодожёнами.
-Плёнка у нас есть, она в фотоаппарате, - спокойно произнёс молодой человек. – Но на ней есть снимки, правда, всего четыре кадра.
-Он проявит и вернёт вам плёнку, и ещё новую купит. – Убеждал дядя Ваня.
Я почувствовал, что давать из аппарата плёнку, на которой были всего четыре кадра, мне не хотели. Тогда я, глядя на хозяина плёнки честными глазами, тихо сказал:
-А я начну с пятого, там же есть цифры, на задней стенке окошечко, в нем видно…
Мы вернулись с плёнкой, я вставил её в аппарат, и, как заправский фотограф всех усадил на стулья.
На другой день вечером я развёл в пол-литровых банках проявитель и закрепитель, поставил в бабушкиной комнате на пол кастрюлю с холодной водой, плотно занавесил окно и дверь, и велел бабушке смотреть на часы, чтобы по моей команде начать отсчёт времени и сообщить когда пройдёт восемь минут. Плёнку можно было проявить в фотокружке, там был и специальный бачок, и коррекс, вместе с которым плёнка скучивается так, чтобы ничего не слипалось, и ребята часто приносили проявлять свои плёнки. Но …мне не терпелось.
В полной темноте я держал плёнку за кончик и периодически поднимал и опускал в банку с проявителем. При опускании в банку плёнка скручивалась сама, а когда поднимал, то все восемьдесят с лишним сантиметров её длины распрямлялись и оказывались в воздухе. Вверх – вниз, в банку – из банки и так продолжалось до тех пор, пока бабушка не сообщила, что время вышло.
За те восемь минут, пока я проявлял плёнку, мои глаза привыкли к темноте, которая на самом-то деле и не была настоящей темнотой. Уже в конце процесса я стал различать отдельные квадраты кадров на общей желтовато-серой поверхности. С плёнкой в руках я приблизился к тому месту у занавешенной двери, откуда пробивался едва заметный мутноватый свет и стал разглядывать кадры.
Настоящие фотографы назвали бы мои действия… не знаю, каким словом, но очень нехорошим. Даже начинающий должен знать, что после проявления плёнку быстро промывают и помещают в закрепитель, проделывая всё это в темноте. И лишь через сколько-то минут можно рассматривать свою работу на свету.
Разглядывая первые четыре кадра, я увидел на них людей, стоящих вокруг стола. А на столе был маленький гробик. Я смотрел и смотрел на эти кадры, не веря, что такое может быть. Я забыл о времени, забыл, что плёнку надо промыть и закрепить, а она с каждой секундой темнела всё сильнее, и скоро стало понятно, что всё – и люди вокруг стола, и сам стол с маленьким гробиком, всё пропало. Плёнка испорчена. Какие могут быть оправдания? Никакие!
С тех пор прошло почти шестьдесят лет, а эти четыре кадра, на которых люди вокруг стола и маленький открытый гробик, время от времени выплывают из памяти и меня начинает мучить совесть. Я никогда не узнаю, кто был в этом гробике, и кто стоял около стола с опущенными головами. И от того, что по моей глупости потеряна эта плёнка, и что тогда я заставил людей ещё больше страдать, чувство вины с каждым воспоминанием о первых фотографических опытах не становится меньше.