Горящие зрачки ее глаз расширялись с каждым следующим движением. Она выбегала из подъезда в распахнутом пуховике, как плаще "супергероя из какого-то нашумевшего блокбастера" развевающемся сзади, молниеносно, с отверженной решительностью она уже бежала через дорогу с припаркованными на ночь машинами, отделяющую двери подъезда от глубоких сугробов, к которым она отчаянно стремилась. Ее ноги почти парили над землей, и каждое касание земли ее дутых невесомых сапог, будто ставило в мироздании огромную космическую точку.
Те несколько десятков шагов, которые разделили ее от металлической серой двери с глубоким гулом, ударявшуюся при закрытии от спасительной прохлады глубокого сугроба, были песней из точек и тире, как сигнал бедствия "SOS", отправляемый моряками дальних кораблей, терпящих крушение. Только ее песня прикосновений подошв обуви не была сигналом "SOS", скорее она была песнью отчаянной решительности, песнью вечности, сотканной из триллионов предзнаменований, которые не были слышны.
Уже какие-то считанные сантиметры отделяли ее от цели, она приземлилась на правую ногу, начиная финальный отрыв. Возбужденное ликование схватывало дыхание, пульс участился кажется втрое, радужка исчезла, превратившись в сплошные зрачки, неровный румянец мгновенно залил щеки, она прыгнула. Доли секунды растянулись как на верхний аккордах песни Kurta Cobaina, она летела. Еще какие-то наносекунды, частицы и микроны времени, и она рухнула в ледяной сугроб, погружаясь туда практически наполовину.
Распахнутое небо озорно светило на нее сверху, немного улыбаясь чему-то своему. Разбросанные в разные стороны руки указывали на окружность ее разбросанной, разбитой, растерзанной души, кажется, она вся распалась на мелкие сияющие снежинки, которые рассыпались маленькими звездными искрами, сверкая вокруг нее.
Ее лицо утонуло сантиметров на 20 в снегу, видны были только спутанные длинные волосы, припорошенные снегом. Снег попал везде: на живот, шею, за шиворот, набился в сапоги. Она неподвижно лежала, видимо наслаждаясь моментом.