Репортаж из прошлого. 60-е годы

      

               

                П Р Е Д И С Л О В И Е
            
      В написанном под заголовком «Дом «Ха-ха» нет ничего, нафантазированного автором. Всё списано и срисовано с самой что ни на есть натуры. Уже известно: жизнь часто оказывается куда интереснее, чем любые выдумки.  Особенно прошлая жизнь…
       Когда-то в детстве мне казался само собой разумеющимся факт: я существовал всегда и в пространстве, и во времени. И в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Но родители просветили мой несовершенный  разум.  Я с огромным недоумением узнал: меня, оказывается, когда-то просто не было…Всё было: и папа с мамой, и все другие люди, и облака на небе, и само небо – всё это было.  А меня – не было…Это не укладывалось в голове.  Этого же не может быть: как это – не было?.. При чём известно, до какого времени не было – до дня и часа моего  рождения!  А до того где я был?.. Не из ничего же я возник?  Что-то ведь было!..
       Вот  этот-то важнейший и интереснейший  вопрос и породил во мне ранний  интерес к истории. Я донимал родителей навязчивым вопросом: что было до того, как я  родился? Ясное дело – было очень много всякого… Самая первая книга, прочитанная мной самостоятельно в шесть лет, была «Граф  Нулин» Пушкина. Вторая же – «Цесаревич», дореволюционного издания.  Потом, это уже далеко за детский  возраст, решил я, личной истории для и чтоб  прошлого не забыть, записывать жизнь свою в дневник.  Решение своё претворил в жизнь и теперь в моём  книжном  шкафу нежатся  33 (тридцать три) тетради, о девяносто шесть страниц каждая, моих личных дневниковых записей. Начиная с 1964 года по сие  время. Записи велись почти ежедневно.
      Получился своего рода репортаж из прошлого, расписанный  по дням. Иногда и по часам. Любопытный «репортаж» даже для сегодняшнего меня – многое  подзабыто. Зачем писал дневник сказать очень затрудняюсь. Поначалу просто не задумывался об этом, а потом писал уже по привычке. Ни о какой  публикации своих записей естественно и не помышлял. Недавно помыслил…
       Прошлое изобилует превратностями сознания и воображения. У одних от возраста идеализирующего, у других от возраста не знающего, но слушающего идеализирующих  или  «очерняющих».
 Дневник – объективен.  Он не идеализирует, не приукрашивает и не «очерняет».  Он содержит действительность прошлого таким,  каково оно  было.. В нём – информация о действительных фактах  настоящих  событий конкретных  дней.  Его невозможно переписать  кому-то или чему-то в угоду. Вот она – лежит передо мной тетрадь дословных записей шестидесятых годов о реальной  жизни рабочих, о штурмовщине, о том, чего не было в магазинах, о… многом.  А частица «ха-ха» есть во многом и во многих домах, и странах. Как и «смех сквозь слёзы» или  слёзы  сквозь смех.
       
 
            






                « ДОМ  « ХА – ХА»
               
                Повесть

                ФАСАД
               
        Он и сейчас стоит таким же, каким и был много лет назад, когда я впервые узнал, какое  имя ему присвоено, а потом  увидел и стал одним  из  его обитателей.  Стоит на том же месте возле площади имени Горького – на Большой Покровке напротив школы милиции. Дом номер шестьдесят. Большой,  массивный,  желтый, пятиэтажный  красавец. Внешний его облик остался неизменен. Впечатление такое, что его никогда не ремонтировали, но вполне возможно, это не только впечатление. Но выглядит он ничуть не хуже, чем раньше. Только желтая краска местами отшелушилась и покоробилась. Дом стоит молодцевато и важно, свысока глядя на суету людей и машин. Надо отдать должное: он имеет на это право – на всем отрезке Большой Покровки от площади Горького до площади Лядова это самый большой и роскошный дом.  Строился он когда-то для гостиницы.  Строительство окончили накануне войны и,  когда в  город Горький хлынули эвакуированные из Москвы рабочие, решено было преобразовать  дом в общежитие – тоже своего рода гостиницу – временно же.
       С фасада  две двери. Левую дверь с середины  шестидесятых годов украшало такое множество бюрократических вывесок, что казалось легче перечислить то, чего там не было, чем то, что было. В 1962 году было иначе. Дом украшали лишь две вывески: «Столовая» – на левом крыле и «Промтовары» - на правом. Справедливости ради надо сказать, что обе эти вывески украшением являлись весьма относительным. Они просто формально обозначали местонахождение заведений, в одном из которых можно было что-нибудь поесть, а в другом во что-нибудь одеться. Через несколько лет столовая приобрела еще одну, более солидную функцию: по вечерам она превращалась в ресторан, называемый в народе «Серая лошадь»… Почему лошадь и почему именно серая не мог ни знать, ни даже предполагать никто, кроме того, кто такое название придумал. Но имя его и координаты в пространстве остаются тайной до сих пор. Иногда мне кажется, что это я припоминаю, будто «Серую лошадь» придумали именно мы, молодые рабочие и инженеры, часто в этой столовой питавшиеся и даже иногда посещавшие одинокую «лошадь». Но точно сказать уже не могу – время поглотило подробности этой детали прошлого…
 
 
 

                ЧУДЕСА

           В 1959 году моя личная жизнь украсилась тремя чудесами. Чудо первое заключалось в том, что мне удалось оформить постоянную прописку в городе Горьком. До того она была лишь временной, а с ней больше, чем на рабочее место в строительной организации УНР-798 рассчитывать не приходилось. Впрочем, надо сказать о том, что и временную-то мне тоже не просто так предоставили. Прежде всего, я приехал из сельской местности в то время, когда там паспорта выдавались только тем, кто не был членом колхоза сам или таковыми не были его родители. Мои родители работали учителями, и паспорт мне вручили без проволочек и по праву. Временная же прописка необходима была для того, чтобы проверить моральный, нравственный и законопослушный облик новоявленного горожанина  родной страны. Проверка продолжалась восемь месяцев и окончилась для меня благополучно. Все это время я проработал на строительстве Высшей партийной школы и жилого дома возле молочного комбината, находившегося, и находящегося через дорогу от помпезного  здания Высшей  Партийной  школы или, покороче: ВПШ.  Хотелось  устроиться на завод.
        Для  этого необходимо было  явление  чуда второго. У отделов кадров  заводов  стояли длинные хвосты  терпеливых  очередей, состоящие из таких же, как я, желающих. Выделиться из их общей массы можно было лишь, получив в райкоме ВЛКСМ комсомольскую «путевку» на один из заводов с точным указанием на ней – на какой именно.
        В отделе кадров завода имени Фрунзе мне так и сказали: возьмем, дорогой товарищ, с удовольствием, если принесешь из райкома комсомола путевку. Вдохновленный, окрыленный и обнадеженный, через десяток минут я стоял перед одним из инструкторов Приокского райкома комсомола и слушал его ответ: «С удовольствием, дорогой ты наш товарищ, дадим тебе путевку на завод имени товарища Фрунзе, если принесешь нам справку из отдела кадров этого завода о том, что они готовы взять тебя к себе на работу…» Ответ показался логичным. В самом деле, поставил я себя на место инструктора, почему он должен мне на слово верить – вдруг я такой прохиндей, что его обманываю? Долго не замедлив, возник пред строгими очами уже знакомой работницы отдела кадров завода имени Фрунзе. Выслушав мою воодушевленную тираду о справке для справки, обладательница строгих очей серьезно порекомендовала мне вернуться в райком комсомола и потребовать от него подтверждения своих слов в виде документа, более достойного доверия, чем мои голословные заявления… То есть – справку.
            Сгоряча, по-военному повернувшись налево кругом и прищёлкнув каблуками кирзовых сапог, припустился было я к родному райкому, но уже на остановке троллейбуса номер шесть одумался: это же замкнутый круг – с меня же опять потребуют справку из отдела кадров… Сплюнув с досады и нервно закурив, я сдался и, дождавшись троллейбуса, поехал в противоположную райкому и заводу на Мызе сторону.  Злясь и усмехаясь.  Интересно, куда посылали тех, кто стоял в очереди позади меня…
         В той стороне возле здания тюрьмы с одной стороны, и университетом с другой находился завод п/я 69 – очень «номерной», и очень секретный для всех, кроме любого мальчишки из прилегающей округи…Без всякой надежды, просто наудачу, побрел к одноэтажному, чуть ли не глинобитному бараку, находившемуся почти рядом с шоссе. На бараке – невзрачная дощечка. На дощечке текст, из которого можно понять, что именно здесь находится отдел кадров завода… Умудренный только что приобретенным опытом, прежде чем войти в этот отдел помедлил… Скорее всего меня ожидали те же бюрократические процедуры, что и на Мызе… Стоит ли рыпаться ?.. А что это за табличка на дверях? «Заводской комитет ВЛКСМ»… Подумалось: не начать ли отсюда ? Эх, была – не была.  Всё равно терять    нечего.
          Как оказалось, подумалось правильно. Отрекомендовав сам себя, как активного комсомольца, всю сознательную жизнь занимавшегося общественной работой, оформляя стенные газеты своими рисунками, заметками и стихами, я неожиданно попал в десятку не  целясь. Заводскому комитету комсомола именно такого человека, именно в настоящий момент и не хватало в буквальном смысле этого понятия. С помощью секретаря комитета вопроса о приеме меня на работу даже не возникло: он был решен мгновенно. Так свершилось чудо номер два.   Вскоре потребовалось и третье.
          Не имея в городе собственной квартиры и денег для проживания на частной, я, работая на стройке простым разнорабочим после демобилизации из армии, жил в общежитии строительного треста. Уволившись из него, я обрекал себя тем самым и на выселение из общежития. Проблема за проблемой… Для решения очередной пришлось спять обратиться за помощью к ребятам из комитета комсомола. Себя я уже успел зарекомендовать не только словами, но и выпуском нескольких стенных газет в своём цехе.
         Третье чудо свершилось, как ему и положено, тоже чудесным образом: как раз в день и час моего обращения с просьбой помочь в устройстве в общежитие, в нем освободилось место… Когда мои товарищи в цехе узнали куда меня определили жить, то лучезарно и понимающе улыбнулись:
       - Значит – в дом «Ха – ха».
       - Почему дом – и «ха –ха»?
       - Это, брат, сам скоро увидишь….
 
 
                ДОМ

          Жилая часть Дома начиналась лишь со второго этажа – весь первый, как ясно из вывесок, занимали столовая и магазин. Вел в нее лишь один подъезд со стороны двора, но проникнуть внутрь дома можно было и со стороны столовой. Когда она работала – дверь из ее вестибюля открывалась на лестничную площадку жилого подъезда. Очень удобна была эта дверь для жильцов дома – ужинать ходили чуть ли не в домашних тапочках.
          Первое мое посещение уникального Дома запомнилось навсегда. Сразу же за входной дверью вошедший видит перед собой широчайшую лестницу, предназначенную, кажется, более для восхождения на Олимп богов, облаченных в тоги, чем для простых смертных. Может быть, она на самом-то деле и не так уж широка, богам виднее, но для нас, им не подобным и привыкшим к зажатости современных лестниц в жилых домах, лестница этого дома смотрелась чрезмерно широкой. Она   шикарно и торжественно обрамляла пролёт такого же впечатляющего размера. Он предназначался, вероятно, или для огромного лифта – на тот случай, если богам захочется не шагать по ступеням, а вознестись, либо для коллективного сбрасывания вниз, если таковой бред мог придти кому-нибудь в голову. Он не приходил, надо полагать, потому что история Дома не зафиксировала ни одного факта как сбрасывания, так и вознесения. Лифта не имелось совсем, а лестницей пользовались отнюдь не боги. В Доме жили рабочие, служащие и инженерно-технические работники – то есть «ИТР» «ящика», как образно и пренебрежительно называли в те времена номерные оборонные заводы.
        Тот, которому присвоен был номер шестьдесят девять, работал на оборону страны не всегда. Когда-то он занимался изготовлением карет и находился в Москве. Потом, когда надобность в каретах отпала, но зато появилась необходимость в самолетах, заводу поручили перестроиться на производство шасси, учтя тот факт, что кареты тоже не обходились без колес, осей, втулок, рессор и прочих, важных для нормального движения предметов. В 1941 году, когда столице начала угрожать реальная опасность захвата ее немецкой армией, завод эвакуировали в относительно безопасный город Горький. Заводские корпуса в спешном порядке заставили строить немецких военнопленных. Рабочих же и весь другой обслуживающий персонал срочно поселили в свободный от постоянных жильцов дом – недавно построенное здание современнейшей, по тем временам, и роскошной гостиницы…
           Поселиться мне предстояло в одном из ее номеров. Посуществу весь дом был общежитием, но холостяков объединили в нескольких комнатах, по мнению администрации наиболее для них приемлемых. Общее количество этих комнат сейчас назвать не могу. Точно помню о существовании трех для мужчин и одной или двух для девушек. Имелись еще комнаты, где жили пожилые одинокие женщины. Во всех других комнатах размещались люди семейные, многие с детьми.
         И вот в один замечательный осенний вечер после работы, не слишком обремененный своими весьма заурядными пожитками, я не очень решительно поднялся по необъятным просторам божественной лестницы на третий этаж Дома и вошел через широкую застекленную дверь-ворота в длинный коридор… 
          Если судить по неофициальному названию Дома, то кто-то при виде того, что открылось и моим глазам, расхохотался, и хохотал потом, не переставая… Я же, мгновенно представив себе, что мне среди всего этого отныне жить, внутренне слегка оторопел. Но эмоции были уже неуместны и бесполезны, и я, стараясь полами своей солдатской шинели что-нибудь не задеть и не опрокинуть, осторожно двинулся по коридору к месту своего будущего жилья… Точнее, места жительства.
          Привычно считать коридором прямолинейное пространство между двумя стенами и, соответственно, между дверями в них… Здесь же пространство коридора втискивалось между стенами и тем, что стояло и лежало вдоль них, висело на них и болталось над ними в подвешенном состоянии… Все разнообразие предметов перечислить трудно, но выделялись среди них: допотопные керосинки и «современные» примусы, стоявшие почти возле каждой двери на табуретках, стульях, тумбочках и комодах, и еще на каких-то подставках; корыта, тазы, тазики, ведра и горшки, в их числе и ночные; стиральные доски, трёхколесные детские и двухколесные взрослые велосипеды; пеленки, распашонки, рубашки, штаны, штанишки и прочая одежда, а также постельное белье… От стены до стены под потолком натянуты разнообразные веревки и провода…
        Коридор Дома, не по образцу современных, был широк и просторен. Вся перечисленная утварь умещалась в нем довольно свободно. Даже оставляя простор для перемещения проходящих людей. В некоторых местах можно было разойтись при встречном движении – настоящий проспект, а не коридор. Но он же – и кухня: здесь варили и жарили еду, кипятили чай. Здесь же играли и бегали маленькие детишки, громогласно давая волю своим эмоциям, от безмерно положительных до отчаянно отрицательных. Здесь же, случалось, громогласно выясняли между собой отношения и взрослые, и мирились, выяснив тем или иным способом. Здесь же курили…По этому же «проспекту, добирались до своих дверей подвыпившие и крепко выпившие обитатели, и удалялись в таких же состояниях их гости… Как бы невероятно не показалось, но, несмотря ни на что, не было ни одного случая, когда в коридоре что бы нибудь оказалось сбитым, разбитым, оборванным и опрокинутым и, помиловал бог, подожженным. Вспыхни пожар в таком коридоре – пройти сквозь него невредимым не удалось бы никому – второго выхода не имелось, а выпрыгивать из окон высоковато.
              Благополучно добравшись до заветного номера сто восемьдесят седьмой комнаты, я облегченно вздохнул и …обнаружил ее запертой. Подергав несколько раз за ручку, вежливо постучавшись, потоптавшись и не получивши никакого ответа, я решил, что никого нет дома…Точнее, в этой именно комнате – в таком Доме не могло просто случиться, чтобы совсем уж никого дома не было… Так оно и оказалось. Стук мой хоть и был вежливым, но заинтересовал соседей. Кто-то из них выглянул и посоветовал мне постучаться погромче и понастойчивее: обитатели, скорее всего, на месте, но просто отдыхают.
         Отступать было совершенно некуда, и я принялся громыхать в дверь с решительностью обреченного. Занимался этим довольно долго. Даже усомнился в правоте соседа: не может нормальный человек, как бы он ни отдыхал, вытерпеть столько времени надоедливый и наглый стук в дверь… Но в конце концов за дверью послышался какой-то скрежет. Она приоткрылась и на темном фоне внутренности комнаты с выключенным светом показалась чья-то очень взлохмаченная и очень недовольная голова. Голова хмуро и вежливо поинтересовалась, какого черта я ломлюсь в дверь, мешаю добрым людям отдыхать и не хочу ли я получить по своей собственной голове. Отстранив голову на безопасное расстояние, я объяснил причину своей настойчивости. Объяснение хмурости у обитателя комнаты не убавило, но дверь открылась пошире и впустила меня внутрь моего нового жилища.
        Оно оказалось просторным, с двумя широкими окнами. Утром выяснилось, что смотрят они на телевизионную мачту и на крыши старых, дореволюционных домов. В комнате стояли пять коек казенного образца. Одна из них, третья слева и вторая  справа, отныне становилась моим «койко-местом». Возле коек стояли пять тумбочек-этажерок. Посреди комнаты стол. Еще один, «кухонный», возле стены, отделявшей комнату от коридора. На этом столе украшали его две круглые электрические плитки, довольно ржавой внешности.   Еще имелось два шкафа для одежды. Несколько табуреток и стульев перечень меблировки комнаты завершали.
От коридора комнату отделяла не стена, как таковая, а тонкая перегородка, напоминающая… застекленные двери. При внимательном рассмотрении можно было убедиться: да – это и есть самые настоящие двери. Причем застекленные. Только стекла закрашены белой краской, а створки дверей заколочены. Сама же «комната» была когда-то вестибюлем, превращенным, в силу необходимости, в комнату общежития.
         Даже при минимуме воображения легко себе представить степень «звукоизоляции» такой стены. Все коридорные шумы и громы проникали к нам в комнату в почти первозданном звучании. Этим и объясняется длительное отсутствие всякой реакции со стороны ее обитателей на мой стук и грохот: они просто думали, что это кто- то из соседей производит очередную хозяйственную работу. Дверь же была заперта во избежание случайного вторжения в безмятежную атмосферу отдыха какого-нибудь проходящего гражданина в подпитом состоянии.
        По соседству со сто восемьдесят седьмой комнатой находилась комната под таким же номером, но с добавлением буквы «а». В ней, в таком же комфорте, как и мы, жили еще трое мужчин. Отделяла нас друг от друга тонюсенькая фанерная перемычка. Неоспоримое удобство этой перегородки состояло в возможности свободно, не напрягая голоса, в любое время дня и ночи вести с соседями задушевные,  или не очень,  беседы… Особенно впечатляли разговоры по ночам, когда кого-нибудь охватывало неодолимое желание рассказать новый, или кажущийся ему новым, анекдот непременно в то самое время, когда предполагаемый слушатель в соседней комнате только что заснул Реакция слушателя нередко бывала отрицательной и бурной настолько, что вскоре все обитатели обеих комнат принимали участие либо в прослушивании анекдота, либо в обсуждении вопроса, что сделать с непрошенным рассказчиком оного…На нашем же этаже жили еще шестеро
или семеро холостяков. Их комнату, выходящую окнами на улицу Свердлова, украшал телевизор. С линзой для увеличения изображения на экране. В нашей комнате телевизора не было. Иногда мы приходили к ним в комнату посмотреть что-нибудь особенно интересное, обычно футбол или хоккей, но делали это не слишком часто – уважали их право на спокойный отдых.
 
 

 
                ОБИТАТЕЛИ

            А ребятам всем было уже за двадцать лет: кому больше, кому поменьше – с небольшой разницей, все отслужили положенные три года в армии, а один, служивший военным моряком, Юра Шурин, даже четыре с половиной – задержали демобилизацию. Приземистый крепыш, каких на Руси в древности называли ширяями за ширину плеч, с улыбчивым простодушным лицом, по-моряцки открытый и юморной – хоть в кино его снимай в роли «братишки». Боксер.
        Образование у всех имелось от среднего и средне-специального до высшего. Некоторые учились: кто в вечернем техникуме, кто в институте, тоже в вечернем.
       Соседняя с моей койка принадлежала начальнику химической лаборатории завода   Володе Честнову. Он имел за плечами университет, работу на секретном предприятии, имевшем дело с радиоактивными веществами, смерть жены от воздействия этих веществ, и остеомиэлит – незаживающую язву на правой ноге – тоже последствием общения с радиацией. Володя был высок, сутуловат, кудряв и задумчиво – печален…Он, кстати, однажды предупредил нас о внедрении на нашем заводе в производство фторопласта, выделяющего при нагревании от трения во время механической обработки на станках фтор, очень опасный и для здоровья, и для самой жизни даже при очень малой концентрации его в воздухе. Администрация завода и цеховое начальство о столь зловредных свойствах фторопласта «дипломатично» помалкивало. Может быть, потому, что опасалось протестов рабочих, может быть, просто «забыло»… Володя просил нас не распространяться о том,   кто дал нам сведения о фторопласте.
            Угловую койку слева от двери занимал Степан Крутицкий с Украины. Но, кажется, не украинец. Черноволосый, с ранней, и довольно обильной, сединой, худощавый молодой человек, внешне похожий на киноактера Алена Делона. Но не знавший об этом потому, что в нашей стране французский актер в то время известен еще не был. Степа был сиротой. Его родители и младший брат погибли во время немецкой оккупации Украины. Их расстреляли на глазах Степана. Сам он спасся, спрятавшись в бурьяне, и глядя из него на расправу со своими родными… Удивительно, но, рассказывая нам о солдатах-немцах, он говорил, что большинство из них выглядели хорошими людьми, по-доброму обращались с мирным населением…Было бы логично и оправданно, если бы он относился ко всем немцам, как к кровожадным существам. Но, видимо, свойства души не позволили ему утратить доброту и объективность. И все-таки, виденный своими глазами кошмар бесчеловечного убийства самых близких ему людей не мог бесследно пройти для его психики. Степана иногда посещали галлюцинации…
        Однажды вечером, войдя в комнату, мы увидели спящего сном младенца Степу и в ужасе глядящего на него нашего товарища. Товарищ, Вася Далеков, сидел на своей койке с ногами, скрючившись и поджав колени к самому подбородку, чтобы занять в пространстве поменьше места и быть таким образом менее заметным. Он не спускал выпученных глаз со Степы и не шевелился. Расшевелив его и выведя из помрачения духа, узнали следующее.
         Степа минут за двадцать до нашего прихода вот так же тихо спал себе и спал. А Вася так же тихо заучивал наизусть премудрости авиационной техники. И вдруг Степа резко поднялся на своей кровати и сел, к чему-то прислушиваясь. Вася тоже прислушался, но ничего, кроме шипения примуса в коридоре не услышал – на редкость тихий вечер выдался. Степа, между тем, встал и, крадучись, подошел к своей тумбочке, повернутой задней стенкой к углу комнаты. Постояв с минуту перед ней неподвижно, но напряженно, он медленно заглянул за нее и сказал угрожающе: «Что, тренируетесь?!.. Вот я вас сейчас перережу всех!» После этих слов бросился к столу, выхватил из него устрашающих размеров кухонный нож и двинулся с ним к тумбочке. Вася, оторопело наблюдавший всю эту сцену, здраво рассудил: за степиной тумбочкой, конечно, никого нет и не было, и поэтому реальным объектом для «всех перерезывания» может стать только он – Вася Далеков, не тренировавшийся и ни в чем другом не повинный. Стараясь не шевелиться, не моргать и даже не дышать, Вася боялся хоть как-то привлечь к себе внимание явно спятившего Степы… Но тот внезапно остановился, посмотрел удивленно на нож в своей руке, положил его обратно в ящик, лег на кровать и продолжил свой праведный сон как ни в чём ни бывало, оставив Васю один на один с самим собой.
          Пораженные и, признаться, испуганные услышанным, мы нервно закурили и принялись обсуждать событие. Кто-то вспомнил о лунатизме. Но кто-то возразил: лунатики на то и лунатики, чтобы гулять себе на крышах под луной, тихо и мирно, никого ни в каких тренировках не уличая и ни на кого по этому поводу не покушаясь. К тому же и луны на небе нет, что и было удостоверено посредством выглядывания в окно…Кто-то поинтересовался: не пьян ли Степан. Ему возразили: Степа выпивкой не увлекается. Кто-то предложил обратиться за помощью к психиатру. Предложение звучало дельно, но его не поддержали: наяву Степа никаких отклонений от нормы не демонстрировал, за тренирующимися не гонялся и вообще оставался своим парнем… Так ничего и не решив, легли спать. Предварительно спрятав все режущие, колющие и ударяющие предметы и посоветовав никому и ни в чем не тренироваться… Спали в полглаза. Наутро Степан ничего такого не помнил, на внешний вид, только удивлялся: куда запропастились все ножики – нечем хлеба отрезать… Мы помалкивали.
         В соседней комнате жил – поживал, без дальнейшей присказки про наживание добра, Коля Петров, бывший шахтер с Донбасса. Мы, судившие о шахтерском труде только по популярному фильму «Большая жизнь», поначалу недоумевали: почему он покинул столь благодатный край, героическую профессию, «девушек пригожих», тихою песней всех встречающих, и высокую зарплату, о которой сам же и говорил. Но Коля доходчиво объяснил: героизм на шахтах неразлучен с авариями и с гибелью рабочих. Гибелью частой. И совсем не героической. Ни на какие высокие зарплаты новую жизнь себе не купишь. Утратив же прежнюю, ни в каких деньгах уже не нуждаешься. А слова песни, где говорится о девушках, шахтеры поют так: «девушки пригожие – на чертей похожие…» Насчет похожести женского пола на чертей мы только посмеялись, а все другие доводы приняли с пониманием.
       Самой достопримечательной, известной и почти легендарной личностью нашего общежития был Алексей Шишкин. Или просто: Лешка Шишкин. По возрасту и героическому прошлому он заслуживал более уважительного обращения – по имени и отчеству. Но … Сумма прожитых им лет приближалась к сорока. Алексей был участником Великой Отечественной войны. Штурмовал Кенигсберг. Напиваясь пьяным, а происходило это регулярно и последовательно, он скрежетал зубами так громко, что этот жуткий звук проникал сквозь стенку в нашу комнату. Поскрежетав, он горестно и отчаянно кричал: «Эх! Зачем я не погиб под Кенигсбергом !..» Шишкин произносил эту фразу всегда, когда доводил себя «до кондиции» и по ней его безошибочно опознавали на расстоянии… Наверное, была у него какая-то драма или трагедия в жизни, заставлявшая его сожалеть о том, что остался в живых. И трагедия страшная. Но о ней мы не знали. Шишкин о деталях своей биографии не рассказывал, а только лишь жалел, да жалел, что не погиб под Кенигсбергом… Была у него и самая любимая песня:
«Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто замерзал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу…»

         Выпивал за них Алексей часто и обильно. Во хмелю, впрочем, как и в трезвости, был безобиден и добродушен. Своеобразно юморил. Так, как-то вечером его друзья – собутыльники, видя, что он явно не в состоянии самостоятельно подняться по лестнице и дойти до своей койки, подняли его и донесли буквально на руках с первого на тритий этаж. Но возле своих дверей Шишкин вдруг встал на ноги, вежливо поблагодарил своих носильщиков и с достоинством закрыл перед их носом дверь. Те, осознав подлый обман, рванулись было за ним для выяснения отношений, но затормозили, увидев перед собой несколько дюжих фигур, готовых к любым выяснениям, и среди них – свою хохочущую ношу.
       Трюк Леше понравился, и он повторил его уже с другими друзьями. Со стороны это выглядело так. Мы сидели в своей комнате, коротая время за мирным вечерним чаем, сигаретами и беседой. Кто-то постучал в дверь, приоткрыл ее и спросил, здесь ли живет товарищ Шишкин. После полученного положительного ответа из-за двери донесся мерный счет вслух: р-раз, д-два… На счет «три» из дверного проема вылетела чья-то фигура и, описав короткую, но крутую траекторию, грянулась об пол. Траектория и фигура принадлежали нашему добрейшему Леше Шишкину, на это раз действительно мертвецки пьяному… Вынос тела и перенос его в соседнюю комнату состоялся более бережно, чем вбрасывание, при помощи его           товарищей по комнате.
        Жаль, но ничем иным, кроме пьяных подвигов, Шишкин не запомнился. Мы, хоть и посмеивались над ним, но жалели его и сочувствовали. Ему, в наших юных глазах пожилому человеку, участвовавшему в боях за родину, нужно бы иметь свою квартиру, а не «койко-место», и жену с любящими детьми. Тем более. что окончательным пропойцей Шишкин не выглядел и не был. Но человек не имел ни того, ни другого. Работал Алексей Шишкин на заводе технологом и считался по своей профессии лучшим.
       В одной с ним комнате жил Костя Чиков. Очень положительный, очень вежливый, очень спокойный человек с очень масляными черными, как у «лица кавказской национальности», глазами. Но только «как», потому что национальность имел самую что ни на есть русскую – из коренного нижегородского крестьянского рода. Костя оканчивал вечерний политехнический институт. Выпивал редко, умеренно, буквально только по праздникам, женщин к себе не приводил и не ходил к ним. То есть, был очень положительным товарищем, приятным во всех отношениях, не ронявшим ни «чести, ни совести нашей эпохи», будучи членом КПСС, единственным и неповторимым во всем нашем общежитии.
        Часто заходил к нам в гости сосед Иван Никанорович Слепышев, обсудить какую-нибудь важную политическую проблему вроде покушения на президента Соединенных Штатов или победы революции на Кубе. Никанорыч имел жену, детей, почтенный, за сорок лет, возраст, лысину и страсть играть в шахматы. Работал он в механическом цехе слесарем по обработке металла высокой квалификации. Очень гордился и профессией своей, и квалификацией. По субботам, если острая производственная необходимость не призывала его на любимое рабочее место, Никанорыч устраивал себе небольшой праздник: вечером мылся в бане на улице Новой, после чего выпивал бутылочку портвейна «Три семерки»…
        Эта процедура неизменно приводила его в состояние благодушия и пробуждала творческие силы. Слепышев ощущал острую потребность немедленно свершить подвиг. Он заходил в нашу комнату и вызывал нас на поединок. Разумеется, шахматный. Переиграли мы с ним все, оптом и в розницу. И знали одно его коварное свойство: он не мог уйти спокойно после проигранной партии. Если такое случалось, а такое случалось частенько, Никанорыч плохо спал ночью, а с раннего утра громыхал в дверь, требуя немедленного реванша. Выход напрашивался один: проигрывать ему последнюю партию нарочно – в целях милосердия. Но бдительный Никанорыч подвохи замечал, обижался и настаивал на честном бое. Тогда оставалось другое – не играть с ним совсем. Иван Никанорович обижался еще больше и начинал тихо страдать… Чаще всех не выдерживал его несчастного вида Володя Честнов и с деланно бодрым видом садился за игру. Постепенно игра захватывала и его – тоже заядлый шахматист был – сражения затягивались часто до глубокой ночи. Затем Володя с чувством выполненного долга спокойно ложился спать, а чувства Никанорыча зависели от исхода последней партии, а от этого зависела продолжительность нашего утреннего сна – чуть свет он почти деликатно стучался в дверь и требовал «продолжения  банкета», то есть, игры…
         На одном этаже с нами и, соответственно, в одном коридоре, жил с семьей лучший токарь завода Абрам Исаакович Улитский. Мы с ним работали в одном цехе, и я его достаточно хорошо знал. Это был действительно лучший токарь завода, умный, интеллигентный рабочий человек. Излишне уточнять, что он был евреем – это сразу видно по его инициалам. Качество изготовляемых им деталей отличались безупречностью. Все операции выполнялись им четко, точно и с высокой производительностью труда. Он внес немало рационализаторских предложений. Но вот не помню, чтобы он имел какие – либо правительственные награды. Не помню потому, что не видел их. И не слышал о них ни от него самого, ни от кого-нибудь другого.
          Был у нас в цехе другой передовик производства, применялся тогда такой термин - Сергей Бодряков. Его большого формата портрет с изображениями множества орденов и медалей за доблестный труд, гордо   смотрел на проезжающие мимо машины с «Доски почета» у «Дворца спорта». Кроме большого парадного портрета Бодряков имел и немалые амбиции. Токарь он был отличный, но не брезговал допускать в работе и брачок. На замечания реагировал болезненно остро, сильно волнуясь и возмущаясь теми, кто ему эти замечания делал. Но он имел ордена. И квартиру, что, пожалуй, даже более существенно. Улитский не имел ни того, ни другого.
             Нам это было непонятно. Ежедневно мы слышали по радио о том, что в СССР почетен труд и высока забота партии и правительства о благосостоянии трудящихся. Но особого благосостояния в нашем коридоре не наблюдалось.  В том числе и у лучшего токаря.  Возможно, наблюдать мешали развешенные тут и там пелёнки и простыни.
        Спустя лет пятнадцать, уже уволившись со ставшего мне действительно родным завода, я вспомнил о лучшем токаре завода. В «Литературной газете» опубликовали письмо своим родным в СССР человека, ухитрившегося каким-то образом в конце семидесятых годов двадцатого века эмигрировать в Англию. Человек по специальности тоже был токарем. В письме он писал, что, проработав полтора года на заводе, в Англии, приобрел дом, машину себе, машину жене и мотоцикл сыну…Но тоскует по родине…
         Вот такая публикация появилась в нашей советской прессе непонятно с какой целью – без цели в те годы наша пресса не публиковала ничего. Скорее всего, наверное, хотели продемонстрировать: вот, дескать, уехал человек, бросил родину свою, блага материальные получил, а все же тянет его обратно. Но читатели обратили внимание на другое. Нас поразило то, что простой рабочий в капиталистическом обществе, где его – выходца из Советского Союза, неминуемо должны были немедленно начать немилосердно эксплуатировать те, кто там один другому волк, за каких-то полтора года стал владельцем дома и целого парка техники. Стал сам чуть ли не «буржуем», в нашем понятии. А лучший советский токарь имел только комнатенку с выходом в общий коридор, никакими другими благами не обладая, проработав на заводе свыше двадцати лет.
          Кроме еврея Улитского в нашем цехе работали на станках еще два его соплеменника: Аксельрод и Мойсин. Первый – уже в годах, а второй, Боря Мойсин, молодой парень Оба – прекрасные специалисты. При случае любили рассказывать потешные и язвительные анекдоты о евреях. Надо сказать, что таких анекдотов от них слышалось больше, чем из других источников. Между прочим, когда я рассказываю о том, что в заводском цехе трудились простыми рабочими евреи – это само по себе воспринимается, как анекдот: не может, мол, такого быть.  Но   это действительно было.  Никто: ни рабочие, ни начальники, ни коим образом не выделяли их из общей массы коллектива, относились к ним с уважением, как к мастерам своего дела и хорошим людям. Когда один из них попал в беду, рабочие вступились за него.
         Случилось это с Борисом. Состоял он, как водится, в комсомоле и занимался там не только тем, что платил членские взносы, но и был активным членом дружины по охране общественного порядка. Эти дружины в то время только начинали создаваться, и работа в них считалась делом почетным и престижным для комсомольцев. Борис занимался еще и боксом – делом весьма нелишним при возможных схватках с хулиганами. Особенно удавался нашему Боре хук справа…
           Однажды комсомольская организация цеха устроила субботний вечер отдыха в заводском «красном уголке». «Уголок» был обширным – сотня человек в нем умещалась свободно и можно было даже танцевать. Находился он в том же бараке, где и отдел кадров завода. Натанцевавшись, несколько рабочих вышли покурить в коридор. Среди них и Боря Мойсин. Кто-то вынул пачку хороших сигарет – страшный дефицит по тем временам, и начал угощать всех, рядом стоящих. Потянулся к пачке и Борис. Но угощающий вдруг отстранил его руку, спрятал сигареты и сказал: «А ты пошел отсюда вон, дружинник е….й». Боря не раздумывал: страшный удар в челюсть хуком справа швырнул оскорбителя в угол. Борис вытер руку платком и ушел танцевать.
        На его беду мать ушибленного хуком оказалась инструктором райкома партии, а челюсть его дала трещину. Мамаша подала в суд. Перспектива – заключение в зону.   Предварительно Бориса исключили из комсомола. Была тогда такая «добрая традиция» - комсомолец не мог стать заключенным. Но все рабочие, знавшие о деталях происшествия на вечере отдыха, считали Бориса правым: он ответил на оскорбление по-рабочему достойно. На комсомольское собрание, где мы должны были осудить поступок нашего товарища и приговорить его к исключению из славных рядов ленинского комсомола, рабочие отобрали тех, кто смог бы защитить его. Как очевидцу инцидента, доверили защиту справедливости и мне. Но ничего доброго из наших усилий не получилось. Нам не позволили даже взять его на поруки трудового коллектива – практиковалась в те времена такая мера воспитания…
              Потом мы узнали: мать пострадавшего наглеца настаивала на осуждении Бориса. Не будь она чиновницей партаппарата, он бы мог отделаться пятнадцатью сутками принудительных работ. Но требования ответственного партийного работника не могли быть не удовлетворены. И Борю упекли на два года  зоны. Он их и отсидел от звонка до звонка. А с тем, по чьей фактической вине это произошло, рабочие перестали здороваться и разговаривать. Вскоре он с завода уволился. Надо полагать, в жизни преуспел…
 
 
 
 
                «ГАБЕР СУП»
         
          Однажды, в ходе организованного редакцией телевидения диспуте, некий видный, известный, маститый и очень уверенный в своих мнениях профессор высказался о взаимоотношениях в человеческом обществе, сделав из своих слов вывод: в нем не может быть равноправия потому, что его не может быть никогда. Для наглядности он сравнил ячейку человеческого общества со стаей животных, собак, например. Предварительно вежливо извинился за такое сравнение. Потом продолжил, вернувшись снова к людям.
       По его мнению, в любом случае, когда собирается группа, хотя бы человек пять, то вскоре из них обязательно выделится один лидер, кто-нибудь непременно окажется «опущенным», трое других в той или иной степени станут близки к лидеру и все будут перед ним лизоблюдничать… Изрекалось это в советское время по советскому же ТВ – иного быть и не могло.
            Теоретические выкладки, украшенные образными примерами и авторитетными титулами их излагающих, смотрятся эффектно и убедительно. Возможно, их авторы опираются и на свой личный опыт. Многое зависит и от круга общения. О себе могу сказать так: во время всей моей жизни в общежитиях мне ни разу не пришлось оказываться в таком обществе, где бы властвовали собачьи или волчьи законы.
           В нашей комнате Дома «ха-ха» совершенно случайно собралась и годами жила вместе группа как раз из пяти человек различных профессий, разного служебного положения, различных характеров и не одинаковых индивидуальностей. В этом смысле равенства среди нас не было. Но в то же время не имелось ни лидера, ни «опущенного», ни лизоблюдов. В нашем маленьком обществе не потерпели бы ни первого, ни второго, и ни в коем случае третьего. Может быть, потому, что никаких даже намеков на карьеристские устремления у нас просто не могло и быть: какая может быть в общежитии «карьера»? Мы были свободны друг от друга и в то же время связаны друг с другом одним местом жительства – одной комнатой. Она объединяла нас не только ограниченным жизненным пространством, но и во многом духовно: мы чувствовали себя одной семьей. У нас не было другого выхода, если мы хотели жить между собой в ладу и спокойствии.
          Несмотря на существенные различия в характере, между нами не было ссор. Во всяком случае, не припоминается ни одного случая, который можно было бы расценить как скандал. Это не значит, разумеется, что мы жили в идеальном и полном единодушии – мы и спорили, и не соглашались друг с другом, но именно как друг с другом, а не как враг с врагом. Противник в споре не всегда превращается во врага в жизни. Наверное, мы жили дружнее, чем многие настоящие семьи, где людей связывают, или должны связывать, взаимные симпатии и чувства. Наши женатые товарищи по работе, «женатики», как мы их называли в своем холостяцком кругу, приходили к нам излить душу и поплакаться в жилетку. Они, пораженные горем, рассказывали о бессмысленных скандалах и «сценах» в своих семьях… Мы им сочувствовали, успокаивали и ужасались. Их рассказы, и иллюстрации к ним, которые мы видели и слышали в нашем знаменитом коридоре, внушали нам ужас при мысли о том, что и нас вполне может ожидать такая же жуткая участь, если, помилуй господи, женимся и мы…
         В нашей же общежитейской семье властвовали душевный мир и «благоволение в человецех». Нам не в чем было друг друга серьезно упрекнуть. Мы не ревновали, естественно, друг друга и не уличали в мнимых или реальных попытках коварной измены. У нас, слава богу, не имелось в багаже ни жен, ни тещ, ни тестей, да и багажей, как таковых, не имелось тоже. Мы даже бравировали этим. Нет – мы не давали обета вечного безбрачия. В перспективе у каждого из нас смутно брезжил весь «джентльменский набор» родственников, положенных женатому мужчине, но мы не торопились его приобретать. Самоцелью это не было во всяком случае.
           Общежитие стало нашим домом, с абсолютной полнотой оправдывая смысл своего названия: общежитие – общее житье, общий быт. Его привычки вольно или невольно впитались в наше существо и сказывались в той или иной степени, в том или другом в течении всей последующей жизни. Были среди этих привычек и хорошие, а таких оказалось немало, были, разумеется, и плохие – с точки зрения наших жен…
          В общежитиях жили и многие из студентов. Но наш общий быт имел от студенческого несколько различий. Первым бы я назвал продолжительность проживания в общежитии. У студентов она заканчивается одновременно с окончанием учебы: закончил институт – прощай студенческое общежитие. Длительность обитания в рабочих общежитиях ограничений не имела. Мое, например, затянулось на восемнадцать лет… С течением времени этот факт стал чуть ли не предметом моей гордости: редко встретить можно такой экземпляр общежитейца. Впрочем, в нашем веселом доме прямо из общежития ушли на пенсию по возрасту несколько одиноких женщин…Лишь после этого им выделили по комнатенке в каком-то «жилфонде», кажется в «малосемейке», то есть – тоже по существу в общежитии. До пенсии нам в то время было еще далеко, но впечатление от того, что люди, проработав всю жизнь, так и не смогли ни получить, ни купить себе квартиру, подействовало удручающе.  До сих пор внутренним мысленным взором  вижу горестно растерянные  лица  этих  пожилых  женщин
          От студенческого наш общий быт отличался также и тем, что учащиеся уходят и приходят в свои комнаты приблизительно одновременно: ушли на учебу – пришли с учебы. Мы же работали в разные смены. Когда занятым в первую, утреннюю смену, начинавшуюся в шесть часов сорок пять минут утра, пора было полноценно восстанавливать свои силы сном для доблестного труда – приходили с работы те, кто отстоял у станков во вторую, вечернюю, смену… Утром вторая смена еще снила себе разнообразные сны, улегшись спать где-нибудь около часа ночи, а уже поднималась первая смена; кипятила чай, разговаривала, одевалась… И невольно будила своих товарищей. Но хуже всех приходилось третьей смене, ночной. Возвращалась она с завода около семи часов утра, измотанная ночным бдением и работой в то время, когда организм справедливо требует себе сна. Ложилась спать… Но в то время, когда ей удавалось заснуть, наконец, поднималась ото сна вторая смена… День стоял на белом свете, женщины в коридоре, свободные до своей второй смены, стирали, готовили еду, болтали, возле них бегали, голося, ребятишки…Все эти звуки социалистического общежития свободно проникали в нашу комнату. Выспаться и восстановить в таких условиях свои силы было невозможно. К концу недели казалось, что в голове каким-то образом оказался песок, заменив собой все, ранее там находившееся, который сыплется из глаз, а также и из других частей организма. Человека, отработавшего третью смену в течение недели, можно было безошибочно определить по внешнему виду.
         
           Питались разнообразно. В смысле разнообразия способов питания… Утром – сладкий чай или просто сладкая вода с батоном. Иногда кефир. Холодильников у нас не имелось. Мы даже не знали, что это такое. Поэтому продукты, требовавшие более или менее длительного хранения, нами не употреблялись. Мы почти сразу же съедали все, что покупали. Варили пельмени, если удавалось их «достать». Пельмени предпочитались нами не столько потому, что мы их безмерно обожали, а потому, что не имелось никаких проблем в их приготовлении: налил воды, вскипятил, всыпал пельмени – через пять минут поглощай готовый продукт в своё удовольствие. Но иногда готовили даже суп…
         Вот в этом сложном деле, требующем искусства и навыков, мы выступали новаторами. Таких блюд не изобретали даже высшего профессионализма специалисты – повара экстра-класса, ручаюсь. Самым элементарным считалось у нас варить, как уже говорилось, пельмени. Но бывало, варили и не элементарно, добавляя в «бульон», то есть в воду, рожки или картошку – для увеличения количества еды, ее калорийности и плотности наполнения.  Вершиной нашего поварского творчества стал «фрезер-суп». От слова фреза – режущий металл инструмент   такой. Нет, мы не клали его в суп вместо топора, как тот солдат. Рецепт супа помню до сих пор: капуста свежая и капуста квашеная, вермишель или рожки (можно и то, и другое одновременно) – по вкусу, картошка, тушенка - не важно какая, лавровый лист – как же без него, и подсолнечное масло… Ну, соль – это уж само собой. Все компоненты – в произвольной пропорции. Обрабатывать сталь сим варевом мы не пробовали, но в свои внутренности допускали с удовольствием и без всякого для них ущерба… Желающие могут попробовать сварить суп и по следующему рецепту. Это рецепт «габер-супа». Технологию приготовления этого блюда я уже подзабыл, но помню, что это была адская смесь из мясных и рыбных консервов, заправленных какими-нибудь крупами и макаронными изделиями с добавлением сливочного и постного масла, а также того, что имелось под рукой в момент приготовления… А еще мы жарили помидоры с огурцами и картошкой… Язвой желудка заболел только один Коля Петров, бывший шахтер. Но мы объяснили это себе, и ему, слишком большим количеством в его утробе… угольной пыли: она – материал въедливый
             У многих из нас в разных районах Горьковской области жили родители. Мы по выходным дням, если не работали, ездили их навещать, привозя с собой от них продукты. Часто употребляли их для воплощения своих кулинарных фантазий вскладчину – отсюда и появилось разнообразие их вариантов… Готовили еду на двух маленьких электрических плитках. Естественно – в этой же комнате.
            Мы, Юра Шурин и я, питались вскладчину: каждый вносил свой пай. Брали деньги из общей суммы только на еду. Хранили свою заначку под матрасом и никогда не возникали опасения за их сохранность.  Слова о том, что деньги из общего пая шли только на еду, требуют некоторого  уточнения: на другое их почти не оставалось. Кормились мы еще и в столовых: в заводской, самой дешевой, и в «нашей», как мы считали – в «Доме «ха-ха». К концу месяца, перед зарплатой, денег часто на столовые уже не хватало. Впрочем, не только на столовые, но и на еду вообще. Иллюстрацией того, насколько «полноценно» мы питались, может служить мой личный пример. При росте сто семьдесят восемь сантиметров я весил шестьдесят килограммов. Врачи уверяли меня в том, что я такой худой просто в силу особенностей моей анатомии – такая уж у меня «конституция» организма: сколько бы не ел – все равно останусь навсегда тощим. «Не в коня корм» - так мне и говорили. И наотрез отказывались верить тому, что в армии я весил девяносто килограмм без признаков жира…
            Купить себе что-то из одежды являлось проблемой очень серьезной. Порой неразрешимой. На работу многие ходили в военной форме со снятыми погонами. Шинель зимой была самой надежной защитой от мороза. Носил я ее поверх того штатского, что у меня имелось. На костюм, стоивший сорок рублей, я копил деньги несколько месяцев, отчаянно боясь того, что в тот момент, когда я их, наконец, накоплю – костюмы эти исчезнут из продажи, оставив меня с носом. Не исчезли, слава богу, и нос уцелел. Успел. Купив, был почти счастлив. Почти потому, что костюмец не вполне удовлетворял мой вкус: темно-зеленые брюки и серо-бурый, хорошо без малинового, пиджак. Покупали мы далеко не всегда то, что нравилось, а то, что было по карману, нередко дырявому, как в песне про «чубчик кучерявый». Но зато каждая покупка становилась событием.  До сих пор помню где, что и почем я покупал. Как-то наш товарищ съездил на свою далекую родину Украину похоронить умершего родственника. Вернулся в не новом,  но хорошем добротном  голубом  пальто – получил в наследство… Повезло человеку.
         Когда сейчас пишут о том, какие большие деньги получали на оборонных заводах – чуть ли не лопатами огромными гребли – я вспоминаю нашу жизнь в «Доме «ха-ха» и наши «большие» заработки. Самое острое чувство, болезненное чувство, которое я в те годы испытывал – чувство несправедливости по отношению к нам – работающим на заводе. Своему делу мы отдавались полностью. Не ленились. Не прогуливали. И не могли себя обеспечить даже самым необходимым. Вместо того, чтобы помогать своим родителям, мы наоборот – брали у них продукты, выращенные ими на своих огородах…
        Это было унизительно для мужчин. Но мы терпели. И одной из наших любимых песен была песня со словами «жила бы страна родная и нету других забот»… И еще мы слушали от наших идеологических руководителей, что деньги в нашей стране «не играют никакой роли»…Не верилось. Особенно когда не на что было сходить в столовую… Да, на заводе трудились высококвалифицированные рабочие, получавшие высокую зарплату. А мы были молоды и еще не успели еще достичь наивысшего мастерства в своих профессиях. Но ведь существовали и такие профессии и должности, где и при любой квалификации выше должностного оклада было не подняться.
         Взяли меня на завод учеником токаря. Платили ученику тридцать рублей в месяц. В учениках держали, бывало, до года – не хватало станков. Прожить на тридцать рублей в месяц можно. Во всяком случае именно в этом убеждал меня один из администраторов цеха, когда я осмелился утверждать обратное. Но не убедил. Продолжая сильно сомневаться в своих способностях беззаботно прожить целый год на свои «тридцать серебряников» в месяц, утешая себя мыслью о никчемности денег в нашей замечательной стране, я с радостью пошел на освободившуюся вакансию контролера бюро цехового контроля. Там мне стали платить аж целых сорок рублей. Квалификацию свою я повышал довольно быстро, но даже при высшей ее ступени оклад составлял только девяносто рублей в месяц.
При жизни в «Доме ха-ха» я получал «чистыми», то есть после всех вычетов, на руки около пятидесяти рублей. Это было начало шестидесятых годов ХХ века.
         В день я не мог позволить себе потратить на еду более полутора – двух рублей. А ведь нам еще и на танцы, и в кино надо было сходить…И покурить… Кстати, о куреве. Мы достоверно установили: курево отбивает аппетит и способно заглушить чувство голода. Вот эта способность ценилась нами перед получкой более всех других достоинств табака. Деньги необходимы были и для общения с девушками… Часто это было гораздо важнее, чем еда - на ней мы и экономили. На чем еще нам оставалось экономить.
          Но мы никому не завидовали. Правда, и круг нашего общения к зависти не располагал: все наши знакомые были примерно такой же степени достатка, что и мы.
          Мы… Речь идет не о каком-то особом чувстве коллективизма, и не о том, что мы сообща «шли семимильными шагами к светлому будущему всего человечества». Кстати сказать, мы на эту тему не разговаривали никогда. Непопулярна была у нас эта тема. Нам нравилось быть вместе не только в комнате, но и на прогулках по городу, и на вечерах отдыха. Не наблюдалось у нас психологической несовместимости. Мы не надоедали друг другу, предпочитая совместное времяпровождение индивидуальному, если, конечно, это не касалось встреч с женщинами. В этих делах сохранялась строгая индивидуальность… Но мы знали по именам всех, с кем встречались наши товарищи. При неудачах сочувствовали и сопереживали вместе с пострадавшим, а если надо – то и утешали по-мужски сурово, но добро, не давая делу доходить до скупых мужских слез… Жили, как братья. Привыкли говорить о себе – мы: мы пошли, мы хотели, мы решили, мы - за или мы – против. И говорили это с гордостью: каждый самостоятельно и все вместе.
Все-таки, жизнь в общежитии сказалась на нас больше в лучшую сторону. Мы привыкли к самостоятельности и независимости во всех отношениях, привычны обходиться без нянек и опеки при любых обстоятельствах. После употребления своих «габер» и «фрезер» супов – неприхотливы к еде. Привыкли ограничиваться минимумом потребностей. И главное – не завидовать никому, ничему и никогда.
 
   
                РАБОТА

            Завод работал в три смены. Но и этого времени все равно то и дело не хватало для выполнения планов. Приходилось систематически трудиться сверхурочно и часто – в выходные дни. Мы так и шутили: «Что такое выходной день ? Это день выхода на работу». Администрацией завода вовсю применялось то, что почти официально называли штурмовщиной. Обитатели «Дома «Ха-ха» принимали в ней самое прямое и непосредственное участие.
Работу завода все-таки можно было назвать ритмичной, и без кавычек, потому что ритм действительно имелся. Специфический. В начале каждого месяца почти полный паралич всего производства. Затем начиналось медленное восстановление сил, с каждым днем становившееся все интенсивнее. К середине месяца ритмы работы цехов напоминали лошадь, идущую шагом. Затем шаг переходил на рысь, а к концу месяца «лошадь» уже мчалась галопом во всю прыть и даже сверх нее. Цеха, как несущуюся по кочкам телегу, начинало трясти от лихорадки, сумятицы, истерики, авралов и всего того, что и составляло штурмовщину. Её существование признавалось и официальными лицами, иронизировавшими на ее счет: «в начале месяца – спячка, в середине – раскачка, в конце месяца – рвачка». И так – все двенадцать месяцев в году: чем не «ритмичность»?..
         Происходило все это отнюдь не от лени и безалаберности. Имелись и объективные причины, от заводов собственно не зависевшие. Но штурмовщина была и следствием самой штурмовщины. «Спячка» в начале месяца являлась естественной реакцией живых организмов на чрезмерное перенапряжение в течение последних дней десяти месяца, изматывавшего людей до нервного и физического изнеможения. В моем дневнике есть записи, детально описывающие штурмовую «организацию труда». Она доводила людей до сердечных заболеваний и приступов. Люди часто работали по две смены подряд без сна и отдыха, включая и ночное время… При этом необходимо было строго соблюдать трудовую дисциплину – куда же без нее. Хоть драконовские законы о ней были уже отменены, но на оборонных заводах за дисциплиной следили строжайше.
          И вот какой-нибудь слесарь по механической обработке металлов очень интенсивно детали металлические пилил, полировал и всячески доводил до нужной кондиции с трех часов дня (вторая смена) до шести часов утра – ради его величества плана трудясь. Оттрудившись таким образом, тащился в свой «Дом «ха-ха». Но не похохотать на досуге, а отдохнуть, по мере возможности, потому что ровно к трем часам сего же дня ему надлежит быть на работе и без каких бы то ни было опозданий. Но измотанный организм не среагировал на будильник, и славный труженик социалистического производства на работу все-таки опоздал… Не то, чтобы она окончательно ушла до его прихода, а просто он приступил к ней позднее на какое-то время, и впереди ему светило работать так же доблестно еще часов двенадцать подряд. Но дисциплину, как бы то ни было, он нарушил. И на следующий день он сам и его товарищи могли видеть на доске объявлений родного цеха висящий плакат:
           «Позор нарушителю трудовой дисциплины такому-то!» Не спасибо за то, что все силы производству отдал, а «позор». По административной и идеологической логике следовало, что вот из-за таких «нерадивых» штурмовщина и бывает…
          Самыми напряженными были месяцы «квартальные», то есть те, которые приходились на конец квартала: март, июнь, сентябрь и, конечно, декабрь. Декабрь – пик всего года и конец всего. Года, имеется ввиду… Начальники цехов и участков, сменные мастера работали в цехах по двенадцать часов подряд. Часто в цехах и ночевали. Бывал – встречали в цехе и Новый год. Бывали случаи – уходили со своих руководящих должностей добровольно, не дожидаясь трагических исходов – не выдерживали перегрузок.
        Так, например, поступил наш товарищ из «Дома «Ха-ха», молодой специалист, окончивший авиационный техникум. Для «вытягивания» плана то и дело работал на своем участке по ночам, доводя свою молодую жену до исступления постоянным отсутствием дома. Видимо, она ему поставила ультиматум: я или завод. И он выбрал её. Проявил несознательность. Зато сохранил семью и свое здоровье.
         Естественно, после запредельных напряжений люди в течение нескольких дней нормально работать просто не в состоянии. Кто мог и кто хотел, брали на первые дни месяца отгулы. Некоторые не брали. Отгулы полагались за работу в выходные дни, но тогда терялась двойная оплата за работу.
        Изнашивались не только люди, но и техника. В нашем цехе, ведущем цехе завода, где изготовлялись самые крупные и точные детали, работали станки, имеющие весьма почтенный для станков возраст – более двадцати лет. (Было известно, что «загнивающий» запад меняет станки на своих «отсталых» заводах не позже, чем через пять лет.) Шло много брака. Не было, практически, ни одной партии деталей, чтобы их не возвращали на доработку. Составлялись так называемые «дефектные ведомости». Списки этих ведомостей насчитывали десятки пунктов. На доработку детали возвращались по несколько раз. Все это требовало дополнительных затрат времени, сил и нервов. И средств, увеличивая себестоимость продукции.
Причин большого брака хватало: здесь и изношенность станков, и их несовершенство, и недостатки технологий, и, безусловно, - злая мачеха штурмовщина. Усталые, взвинченные люди просто не могли  качественно работать в конце месяца.
         Иногда на эти доводы слышатся возражения: а вот, дескать, во время войны как люди работали – тоже ночами, и спали у своих станков. Но то в военное время, когда люди своим трудом спасали страну от захватчиков, знали, что от их труда зависит победа на фронте. И потом они знали, что после победы наступят мир и облегчение – ради этого можно и поднапрячься, сколько потребуется для победы.  Да и требовательности к качеству особо не требовалось – самолёты сбивали и с качественными деталями…  Но мы трудились в мирное время. И такой «ритм» сохранялся во все время, моей работы на заводе – шестнадцать лет…
         Когда начался не шуточный конфликт с Китаем в шестидесятые годы, газета «Правда» опубликовала официальное письмо китайской стороны. Сторона китайская перечисляла стороне советской свои претензии. Одна из них касалась качества продукции, поставляемой советской стороной китайской стороне. Китайцы утверждали, по пунктам: качество это из рук вое плохое. Наша сторона не менее категорически доказывала, что это наглая ложь и злостная клевета на безупречную советскую продукцию…
          Я потому и запомнил этот пунктик, начисто позабыв все остальные, что, прочитав его, подумал: а не нашего ли цеха продукцию имели ввиду злостные китайские клеветники ?.. Дума имела основание. Однажды мой непосредственный начальник приказал мне поставить мой личный знак приёмки качественной детали самолёта на давно  окончательно забракованные детали.  Я отказался.  Тогда он лихо отбарабанил свое личное клеймо на деталях, взятых из изолятора окончательного и бесповоротного брака, удостоверяя сим клеймом их «отличное» качество. На мой совершенно обалделый вопрос последовал беззаботный ответ: «Не бери в голову – это все равно в Китай».
        Был случай, когда вдруг исчезла большая, сложная, новейшая деталь новейшего самолета. Пропала, как и не было ее никогда. Но она все-таки была, о чем свидетельствовали документы и воспоминания администрации цеха. Но исчезла. Ее искали несколько дней, даже, помнится, с помощью компетентных органов. Однако их компетентность на сей раз оказалась бессильной. Секретная деталь секретного объекта канула хуже, чем в воду. Происшествие оказалось чрезвычайным и загадочным. Деталь была такого размера, что ее не могли ни пронести незаметно через тщательно охраняемую заводскую проходную, ни перебросить через забор. Да и кому она в то время могла понадобиться – в то время пунктов приема ценных металлов не существовало… Лишь спустя довольно долгое время чисто случайно довелось узнать: деталь из цеха никуда не выносили. Она до сих пор находится на его территории… Дело было ночью.   В третью смену.  Когда рабочий, трудившийся над деталью, на мгновение вырубился… «Запорол».  В совершенно непоправимый   брак. Чтобы избежать крупных неприятностей, рабочие… бросили её в канаву и залили бетоном в фундаменте строящегося нового цеха.  Мне, по секрету, показали нечто, торчащее из бетона… Это и была часть важной детали.  Там она, наверное, и покоится по сей день.
         Произошёл странно печальный инцидент   тоже в самом конце месяца, когда усталость людей мешала им адекватно реагировать на действительность. Хотя, впрочем, как сказать о конкретном случае…
         Само собой разумеется, мы «несли трудовые вахты» в честь юбилеев и партийных съездов, и «претворяли в жизнь» их решения. Свято соблюдались и ленинские субботники. Естественно, в эти дни возрастала производительность труда. О результатах творческого и трудового энтузиазма торжественно рапортовалось. В дни субботников, ленинских, действительно сдавалось гораздо больше продукции, чем в обычные дни, при… ничуть не большей производительности труда. Чудо техники? Ничуть. Результат творческого подхода: продукцию потихоньку накапливали заранее к торжественному дню, не сдавая ее до поры до времени. Когда пора наступала – продукцию официально оформляли, словно изготовленную и сданную в день славного ленинского коммунистического субботника. Только и всего. И никакой вам липы.
         Само собой разумеется процветало, конечно, и социалистическое соревнование, и соответствующие обязательства. Комсомольцем я был активным и праведным, но к такому важному делу, как соцсоревнование, относился не очень серьезно. Считал, что необходимо работать хорошо всегда, а не только по случаю каких–либо дат социалистически соревнуясь.  Но однажды, творчески подумав, я решился на личный эксперимент: взял на себя такое, что и парторг, и комсорг цеха посмотрели на меня мало сказать недоверчиво. По их взглядам было понятно: они видят перед собой необузданного хвастуна и идеологического афериста. Но продумано мной все было досконально, и обязательства свои я выполнил пункт в пункт. Ждал подведения итогов, надеясь получить заслуженную похвалу и, возможно, нечто, более материальное. Но не дождался, забыв со временем и о своих обязательствах, и ожиданиях… До тех пор, пока случайно не обнаружил в пыльном углу технологического сейфа пачку каких-то бланков,  завёрнутых  в  пожелтелую  газету.  Сдув пыль и развернув газету, я обнаружил…  Наши социалистические обязательства, с моими «повышенными» в том числе…
       Находка не потрясла и не обескуражила – именно такой финал мне и предсказывали мои многоопытные коллеги… Приходя после работы в свой «Дом «Ха-ха», мы за вечерними сигаретами посмеивались над идеологическими потугами наших руководителей, не придавая им слишком большого значения.
          Несмотря на своеобразную организацию труда, заводом своим мы гордились. Гордились, без всякой иронии, тем, что работаем на оборону страны, способствуя тем  самым её защите от потенциальных агрессоров, как нас уверяли, со всех сторон  зловеще  нас окружающих. Сознание этой гордости и помогало нам терпеливо сносить все неурядицы в нашей работе и в быту. Правда, сосуществовало оно с сознанием безысходности: многие из нас, возможно, ушли бы на какой-нибудь другой завод, но и на других заводах происходило примерно то же самое.  Да и с жильем тотчас же возникли бы проблемы. Поэтому мысли о поисках более лучшего, появившись и померцав в сознании, вскоре исчезали.
          А рабочие нашего завода на других заводах ценились высоко, как специалисты. Наши станочники, придя в другие организации, быстро осваивались и способны были работать на любых станках, и с любым инструментом. Тогда как пришедшие к нам с других заводов, даже имея высокие разряды, осваивались не сразу. Наше производство требовало высокой точности и аккуратности, детали отличались сложностью, и ответственность за качество их изготовления была тоже высока.
          При всей напряженности нашей работы не следует, однако, думать, что на своих рабочих местах мы только работой и занимались. Случались и отдушины, когда люди общались между собой именно от души. Работа была местом, где мы узнавали самые свежие городские новости и новые анекдоты… Однажды, вскоре после того, как в стране ввели правило продавать спиртное только с одиннадцати часов дня, наш Хрущев улетел в Америку. Вечером об этом знаменательном факте передали по телевидению, а на следующее утро весь завод уже знал анекдот о том, что бедному Никите Сергеичу не давали опохмелиться после вечерней попойки по случаю его прибытия в США -  до одиннадцати часов промучался, бедняга…
           Механический наш цех ревел моторами станков и скрежетал металлом, и выл слесарным инструментом.  Говорить, чтобы услышать друг друга, приходилось очень громко.  Громогласно рассказывали и так называемые «антисоветские» анекдоты.  Такой, например: «Загнивающий Запад стоит на краю пропасти…И заглядывает в неё – что это мы там делаем?..  Ответ: копаем ещё глубже…»   Ответ на ежедневные потуги внушить нам, что запад всё более и более загнивает, а мы «идём семимильными шагами к коммунизму».  Или вот ещё: «Седьмое ноября.  Парад на Красной площади.  Колонны войск.  Танки, ракеты… Вот военная техника проходит.  Появляется хиленькая группа людей в пальто и шляпах.  Без лозунгов и маршей… Иностранные гости на трибунах недоумевают: «А это кто такие?»  Ответ: это – самое мощное разрушительное оружие СССР – Госплан!»   Уж мы-то знали – с нашей штурмовщиной по выполнению  плана…
 
 
                ДОСУГ

           В предновогодний вечер накануне наступления 2003 года прошелся я по бывшему когда-то нашим «Бродвею» - так в просторечии называли улицу Свердлова – от слова бродить. (А ещё «Свердлэй»). Нашей эту улицу мы считали потому, что она редкий вечер не видела нас на своем асфальте, а мы, проходя по ней, узнавали в лицо не только каждый дом, но и многих прохожих. Довольно легко удалось представить себе такой же вечер много лет назад, нашу компанию на этом самом месте, и взглянуть на нынешнюю Большую Покровку, как бы глазами пришельца из прошлого, попавшего в будущее… Вот я иду в солдатской шинели и в шапке того же происхождения, без перчаток. Не по причине своей морозостойкости, а из-за отсутствия средств на их покупку, да и потому ещё, что их и в продаже попросту нет. Захолодевшие пальцы сжал в кулаки и спрятал их в карманы. Вида своего внешнего не стесняюсь нисколько. В те годы многие, отслужив в армии, продолжали ходить в военной форме…
         Вот иду я в мысленном таком виде по Большой Покровке, а вокруг меня, по пути со мной или навстречу мне идут люди в разнообразных дубленках, шубах, куртках, шапках и шапочках. Нарядные, добротно одетые… Мы себе такой одежды даже вообразить не могли. А уж купить…
          Вокруг все, как прежде: те же дома на том же месте, те же фасады… Вот арка в доме напротив университета. Под нее мы проходили к «Дому офицеров». Он же «Дом Красной Армии». Он же просто «дэка». Именно так, и не иначе, называли его, чтобы определить место своего времяпровождения и приложения энергии. Впрочем, в нашем узком кругу имело место и другое наименование.  Буфетчицей в «дэка» работала очень полная, но не толстая, женщина, приветливая и добродушная, среднего возраста, охотно откликавшаяся на обращение тетя Шура. Поскольку мимо буфета мы не проходили никогда, то для нас идти в «Дом офицеров» означало идти и к тете Шуре. Мы так и говорили: пойдем к «тете Шуре» и все было понятно.
            Кроме «Тети Шуры» на тогдашней Свердловке, и прилегающих к ней улицах, располагалось еще множество мест, куда можно было сходить провести вечер. Начиная от площади Горького и до площади Минина, гостей ждали: «Голубой зал» в «Доме связи»; клуб Управления охраны общественного порядка или, упрощенно, «Клуб УООП» (эту аббревиатуру мы иногда слегка переиначивали, заменив последние две буквы другими), на улице Воробьева; клуб имени Свердлова; «Дом ученых»; «Дом медицинского работника»; «Дом работников торговли»; и, наконец, «Дом работников просвещения» или, короче, «дэрэпэ». В наиболее крупных из них, имеющих два, как клуб УООП, или даже несколько, как «дэка», - устраивались не просто танцы, а объемные вечера отдыха с разнообразной программой. Бывали даже вечера с двумя оркестрами одновременно, но только в разных залах. В одном играл эстрадный оркестр, а в другом – духовой. Если от такого разнообразия начинала кружиться голова, то можно было посетить третий зал и перевести дух, глядя на мультфильмы или короткометражные фильмы.
       Отдыхающие очарованно переходили из зала в зал. Обессилевших и проголодавшихся ждала в буфете наша тетя Шура. У нее можно было поужинать, съев горячее второе блюдо, из повседневного столовой меню, выпить пива. Оно имелось в большом ассортименте, аж сортов из трех. Чаще всего это были: «Жигулевское», «Московское» и «Мартовское». Не возбранялось и покурить. Сидели в буфете, как в ресторане, раскованно разговаривая «за жисть» и обсуждая проходящих девушек…
       Особенно знаменит был, на весь город!, летний сад «дэка». Входили в него через ворота старинной кладки со стороны Холодного переулка и оказывались в очень зеленом, уютном, и даже каком-то домашнем, саду. Тетя Шура переходила торговать в летний же буфет со столиками, находившийся в павильоне. Здесь же можно было сыграть в шахматы и прочесть свежие газеты. Желавших просто отдохнуть, ничем иным, кроме удовольствия ничего не делать, ждали удобные садовые скамейки. Причем они имелись в изобилии. Выражаясь современным языком, летний сад представлял собой целый комплекс: открытая летняя эстрада, упомянутый уже павильон и собственно то, из-за чего сюда устремлялась молодежь со всего города – танцевальная площадка с «раковиной», где укрывался «надежды ма-аленький» оркестрик.
          Площадка была большой, с досчатым полом и перилами по периметру. Концентрация на ней девушек со всего города создавала целый ряд проблем для парней и мужчин, живущих в нагорной части города. Состояли проблемы, например, в следующем. Познакомившись с девушкой из Автозаводского района, парень обрекал себя на путешествие в этот район -  даму проводить…Или в Сормово… Или до Московского шоссе. Поездка сама по себе, да еще с приятной спутницей, ничего страшного не представляла – в один конец, то есть, до ее дома. Проблемы начинались при возвращении обратно. Общественный транспорт к этому времени уже не ходил, на такси денег, как правило, не имелось, а песню «опять от меня сбежала последняя электричка» еще не сочинили. Электрички тоже отнюдь не к каждому дому подъезжали. И приходилось бедолаге топать на своих двоих от и до. Поход особенно впечатлял, если совершался в ночь на понедельник… Особую опасность представляли собой Московское шоссе и Гордеевка. Добраться ночью домой с Московского шоссе на транспорте было только мыслимо, но не осуществимо. В Гордеевке били, и очень больно, всех не своих. Лично мне битому быть не приходилось, но зато я точно знаю, сколько времени требуется, чтобы дойти в среднем темпе от садика «Первого мая» в Канавине до улицы Крылова возле детской больницы на проспекте Гагарина: шестьдесят пять минут.
           Рыцарями мы, конечно, были, по мере сил и способностей… Но избирательно. По опыту регулярные посетители «дэка» уже знали, в каком месте танцплощадки концентрируются девушки из того или иного района – партнерши для танцев и потенциальные объекты для проводов… Бывало, безусловно, очарование дамы настолько неотразимо, что поклонник шел за ней буквально на край света. Дальнейшее зависело от того же очарования.
В те времена посещение вечеров отдыха было относительно безопасным. Драки приходилось наблюдать всего лишь раза два. Да и то они прошли почти безобидно – хлестнули один другого раза два по физиономии, на том конфликт и исчерпан. Однако, это не значит, что драк не было совсем. Мы просто не ходили, из естественного чувства самосохранения, туда, где били пришельцев – в парк имени Кулибина, например. Тамошние местные «бретеры» ревностно отслеживали тех, кто, по их мнению, покушался на неприкосновенность их территории и дам. Отследив, по-джентельменски предупреждали: уходите, мол, подобру и пока поздорову. Не внявшим здоровье портили при помощи кулаков, ног или чего пожестче…
Завсегдатаи «дэка» знали друг друга в лицо, даже не будучи знакомы по именам. Зато самые выдающиеся из них имели прозвища. Частым посетителем являлась «История дэка». Приходила «Галя тюремная» - ее так прозвали только потому, что жила она рядом с тюрьмой. Очень симпатичная, надо сказать, девушка, похожая на киноартистку Ирину Скобцеву. Одна из посетительниц именовалась так: «Сама себе знакомая». Заслужила прозвище тем, что решительно отказывалась от всех знакомств. «Союзная республика» выделялась на общем фоне раскосыми глазами красивой узбечки, каковой и являлась на самом деле… Многие нашли в «дэка» свои судьбы. Много осталось хороших воспоминаний…
         Конец летнему «дэка» пришел где-то в середине … или в конце восьмидесятых годов.   Кому-то из городских властей приглянулось это свободное от построек место в центре города… Теперь там стоят «престижные» дома для «престижных» людей. Больше никогда здесь не соберется нижегородская молодежь. А жаль. Молодежь жаль. И место. Оно действительно было престижным – для города в целом, а не только для отдельных его персон.
           В начале шестидесятых годов, это было время «хрущевской оттепели», совершались попытки проведения дискуссий. Организаторами и вдохновителями их являлись, разумеется, райкомы ВЛКСМ. Как-то раз на одной из них довелось побывать и обитателям «Дома «Ха-ха». Один раз потому, что еще раз больше не захотелось; а лишь побывать потому, что участвовать не пришлось…
            Дискуссия состоялась в «Голубом зале» Дома связи. О поэзии. Не вообще, а конкретно поэтов Роберта Рождественского и Андрея Вознесенского. На сцену вышли двое. По их внешности можно было догадаться: оба из аппарата райкома комсомола – имелись некие специфические признаки. Так оно и оказалось. Надо сказать, что в те годы в общей массе провинциальной молодежи ни Рождественский, ни Вознесенский не только популярны, но и известны не были. Когда ведущие обратились к залу с вопросом, кто читал их стихи – не поднялось ни одной руки… Стало странновато: как можно говорить о том, чего никто из присутствующих не знает, а тем более дискуссировать. Оказалось – можно!
        Ведущие поначалу подивились невежеству присутствующих, но скоро от своего удивления оправились и принялись за дискуссию…между собой. При этом один пылко утверждал, что поэты, и тот, и другой, замечательные творцы, а другой пламенно ему возражал: нет, они – превосходны. Первый согласиться с такой несправедливостью не мог и доказывал своему оппоненту: они не только превосходны, но и талантливы. Второй, отринув мнение противника, категорически заявлял: нет – они гениальны…При этом стихов поэтов практически не читали...
          Зал заскучал. С первого ряда послышалась какая-то реплика в адрес «спорящих». «Спорщики» на сцене сделали паузу и вежливо предупредили: в зале нужно соблюдать порядок. Затем продолжили «дискуссию» между собой о степенях гениальности поэтов. Вскоре вновь послышался «глас народа» с того же места в первом ряду. На этот раз результат неорганизованного выступления оказался иным. Нарушителя спокойствия доблестные дружинники под белы рученьки вывели из зала. Кто-то попытался протестовать: за что – дискуссия же. Ему строго указали пальчиком… Примерно через час ораторы на сцене или притомились, или исчерпали все свои словарные запасы, или по сценарию пришла пора что-нибудь сказать и зрителям действа к ним обратились: выступайте, товарищи, задавайте вопросы. Но товарищи ни выступать, ни спрашивать уже не рискнули: вдруг не то или не так скажешь… Дружинники – вон они… Долго потом в «Доме «Ха-ха» посмеивались над этой «дискуссией». Посмеивались и возмущались – неприятно, когда вас столь прямолинейно держат за дураков.
            Репертуар спектаклей для взрослых в кукольном театре просмотрен нами был неоднократно. Драмтеатр посещали реже. Среди нас имелся лишь один завзятый театрал, Костя Чиков. Он занимался в театральной студии клуба имени Свердлова, втайне мечтал стать настоящим артистом, но так и остался технологом. Не пропускали ни одного нового фильма. Как раз в это время выходили на экраны «Неподдающиеся», «Высота», «Девчата»,
«Весна на Заречной улице»… Фильмы о рабочих, об их труде, о жизни..., в том числе и в общежитии. Фильмы нравились, но не безоговорочно. Нравилась игра актеров, забавные сцены, удачные реплики, песни. Но работали и жили киногерои в неком ином мире: он и похож был на наш, и не похож. К непохожести относились снисходительно. Понимали – идеология в действии. Киноафиши в те времена предназначались не только для информации о демонстрации того или иного фильма в таком-то кинотеатре в такое-то время. Они разъясняли нам, несмышленышам, о чем, собственно, фильм. Чтобы мы его как бы нибудь не так поняли. Например: «Не поддающиеся» - «Фильм о становлении характера молодого советского человека!». Являясь сами молодыми советскими человеками, мы с любопытством шли смотреть, как же это «устанавливаются» характеры нам подобных. Процесс становления был нелегок, порой иногда и кое-где местами, но идеален в своем завершении – иного не могло и  быть  при «социалистическом  реализме»..
          Действие фильма развивается в механическом цехе, очень похожем на такой же цех нашего завода. Кино герои - токаря и другие специалисты холодной обработки металла. Все, как у нас, и все – не так. Схожесть только внешняя. Идея фильма – то самое «становление» лоботрясов на путь истинный с помощью шефа – комсомолки, выполняющей «спецзадание» комсомольской организации. Это был период «наставничества и шефства» опытных, авторитетных рабочих над молодыми рабочими. Имелись и в нашем цехе наставники – как же без них, если велено сверху… Но у опытных рабочих, при уже описанной организации труда на заводе, не оставалось ни времени, ни сил на занятия со своими подшефными так, как то по идее требовалось. Да и к самой идее в рабочей среде относились скептически: по замыслу, вроде бы, дело полезное, но на практике – когда этим заниматься? Наставничество было лишь формальным и символическим. Но кино смотрели с удовольствием.  Как ненаучно-фантастическое.
          К досугу можно отнести и комсомольскую работу – не в рабочее же время ею заниматься работающим на производстве. Имелись, впрочем, и комсомольские кадры, от работы на производстве освобожденные для профессиональной работы с комсомольцами. Их так и называли: освобожденные комсорги. Члены общежитейского братства «Дома «Ха-ха» комсомольцами были все, кроме тех, кто по возрасту официально молодежью уже не числился. Комсорга в общежитии не полагалось, поэтому мы прозябали без него, никаких неудобств и идеологического  ущерба  при этом не испытывая.
         Незаметной была роль комсорга и в цехе, хотя там-то уж он имелся в обязательном порядке. Несмотря на свою, уже упоминавшуюся, активность вспомнить о комсомольской деятельности почти нечего. Активность моя проявлялась главным образом в выпуске и оформлении стенных газет, и в подготовке цеховых, и заводских вечеров отдыха. Так же активно я уплачивал членские взносы и посещал комсомольские собрания. Но все это и составляло то, что называлось комсомольской работой. Причем, главной ее частью являлась уплата членских взносов.
          Однажды, когда актив нашего цеха усердно готовился к какому-то очень важному общественному мероприятию – вечеру, чему-то посвященному. Я естественно к делу сему был непосредственно причастен, но…Меня вдруг чуть ли не под конвоем двух моих товарищей по ленинскому союзу повели на заседание заводского комитета ВЛКСМ. При этом «конвоиры» мои загадочно молчали о причинах вызова на столь важное заседание. Впрочем, причина мной предполагалась простой – подготовка к вечеру…
         За столом восседал комитет в полном составе. Весь состав смотрел на меня сурово и строго. «Ты догадываешься, почему мы тебя пригласили?» - вопросил секретарь комитета, он же замначальника  цеха . «Не пригласили, а привели», - надеялся отшутиться я.- «А вопрос о вечере, наверное». «И правильно сделали, что привели. О вечере забудь. Ты почему членские взносы не заплатил за прошлый месяц?» От удивления онемев, я разозлился. Заседание происходило на этот раз в рабочее время. Мой стол был завален работой, а голова чем угодно, только не взносами за прошлый месяц, тем более, что я их уплатил вовремя. Последовали препирательства все в том же грозном тоне. В конце концов, я расстегнул нагрудный карман моей верной гимнастёрки, вынул из него комсомольский билет и припечатал его о  стол перед длинным носом комсорга – в билете стоял штамп за уплату всех членских взносов…
       Потом передо мной извинились: ошибочка, мол, вышла. Но «мероприятием» заниматься больше не хотелось. А инцидент этот запомнился в деталях. Он многое прояснил. Последовавшие после «разборки» выводы подтвердил и мой друг, работавший в райкоме ВЛКСМ: да, членские взносы – важная часть работы райкомов. Можно было сделать вывод, что и важнейшая…Уплачены взносы вовремя – работа удовлетворительная.  Не уплачены – плохая. Со всеми последующими оргвыводами и оргмерами.
           Запомнилось еще два собрания. Об одном уже говорилось – исключали из комсомола нашего товарища. На другом лично присутствовавший секретарь райкома ВЛКСМ убеждал нас: нехватка товаров в магазинах имеет только одну причину – наши непомерно возросшие потребности. Кто-то из комсомольцев задал вопрос: «Вот я имею одну пару обуви. В ней хожу и на работу, и после нее. Пол в цехе усыпан металлическими стружками. Она режет подошвы и обувь быстро изнашивается. Мне нужны новые ботинки: это что – тоже возросшая потребность?» Казалось, секретарь зажат в угол. Ничуть не бывало. Не моргнув ответственным глазом, он четко и однозначно ответил: «Да, это – тоже возросшая потребность…»  Зал расхохотался.  Но здесь нужно поставить себя на место секретаря райкома ВЛКСМ: он просто не мог ответить иначе, если бы даже думал по - другому, а он наверняка иначе думал – не глупый же человек. А сказать не имел права – последовали бы немедленные «оргвыводы» вышестоящей инстанции уже не о потребностях, а о нём лично… Молодежь попросила его после собрания поговорить с ней и ответить на ряд вопросов. Секретарь согласился и … миновал ожидавших его незаметным путем. Только мы его, как говорится, и видели.
         Не вся молодежь цеха состояла в комсомоле. Нельзя сказать также, что он своих членов объединял всегда и везде. На собраниях да – объединялись. На время. Время заканчивалось – все жили самостоятельно. Поведением своим комсомольцы от не комсомольцев не отличались совершенно. Работой тоже. Ни производительность, ни качество, ни дисциплина от членства в рядах всесоюзного не зависели.
 
                МЫ -  ХОЛОСТЯКИ

              Как-то однажды в «Литературной газете» появилась статья о холостяках. Автор, мужчина, между прочим, и обвинил их во многих земных грехах, и «пожалел»: нестиранные они без женщин, не глаженые, несытые, небритые. И при этом – страшные эгоисты, потому что обездоливают не только себя, но и женщин, не женясь на них. Мы, естественно, приняли статью на свой счет. Написали отклик. Его не опубликовали. Статья была несправедливой по всем статьям. Холостяки «Дома ха-ха» сделали вывод, автор или не был холостяком никогда, или не жил в общежитии, тоже никогда. Женщины нашего завода, а также и те горожанки, которые имели честь познакомиться с нами, отмечали нашу всегдашнюю подтянутость, отутюженность, выбритость и элегантность, но это уже по мере возможностей.
          В общежитии «Ха-ха» не пьянствовали. Это обстоятельство тоже удивляло женщин – коллег по работе: как? Одни. Холостые. Без всякого надзора со стороны изначально праведных жен – и не пьют? Да, вот так и не пили. В абсолютных трезвенниках не состояли, но и пьяницами не были, кроме уже известного Леши Шишкина. Его личный пример нас не увлек. Нельзя сказать, что и во всем «хохочущем» доме пьянство процветало чрезмерно – рабочие завода меру знали и за ее пределы выходили редко. Нами, холостяками, отмечалось: «женатики» бывают пьяными относительно гораздо чаще, чем наше холостяцкое племя.
        Причины и нашей подтянутости, и трезвости объяснялись просто: после работы многие из нас учились, а это занятие требовало трезвой головы; перед своими девушками тоже необходимо было показываться в трезвом виде, а если их не имелось – тем более, потому что с пьяным и неопрятным человеком ни одна порядочная и приличная девушка знакомиться не станет, а нам нужны были именно хорошие, порядочные и приличные. Каждый искал свою единственную. Замужние женщины, работавшие на заводе, опять недоумевали, глядя на нас, без ложной скромности симпатичных и молодых, мающихся в «общаге»: почему вы не ищете невест с квартирой? Найдите, женитесь – и жилье появится, и сыты будете, и обстираны, и обштопаны, и … Да мало ли еще какие блага вас ожидают в счастливой семейной жизни. Мы не возражали, но линию свою держали стойко. Со штопкой и стиркой мы справлялись и сами с успехом – так же, как и с приготовлением еды… И женщины нам нужны были не в качестве обслуживающего персонала, а уж жениться только ради этого никто из нас рисковать не хотел, наслушавшись об «ужасах» семейной жизни от своих товарищей…
          Встречи со своими красавицами мы назначали чаще всего у Дома связи, придавая названию последнего уже иной смысл, с почтовой и телеграфной связью не имеющий ничего общего. Встретившись, приглашали обычно в кино, а после сеанса гуляли по городу. В окрестностях площади Горького не оставалось, наверное, ни одного двора, где бы не ступали наши ноги, и ни одной скамейки, где бы мы не сидели. Сидя, конечно, не только разговаривали…Заниматься более интимными, чем разговоры, делами нам больше было негде. Иногда, в очень особых случаях, приводили своих подруг в «Дом «Ха-ха», вызывая тем острый интерес любопытных соседок по коридору. Деликатные товарищи по комнате к нашему приходу, «как нарочно» и совершенно случайно  куда-то исчезали… Так мы и объясняли девушкам: вот, мол, ребята ушли куда-то и не вернутся, неведомо почему, ну никак не раньше, чем через часа три… По «странному» совпадению обстоятельств так оно и было – в комнате никто не появлялся именно три часа… Девушки, может быть, и не верили в случайность совпадений, но помалкивали – у них тоже не было выбора…
          Иногда происходили недоразумения. Как-то раз мы, «совершенно случайно» где –то задержавшись на три часа, пришли со спокойной совестью в свою комнату, включили свет и … Увидели на кровати накрытое одеялом с головой… нечто, похожее на тело… или на два. Тело, или тела, признаков жизни не подавали и не шевелились. Замерли на месте и мы, не зная, что нам дальше делать. Свое отсутствие мы честно отработали и были бы непроч отдохнуть, но наш товарищ подозрительно от нас скрывался под одеялом в неизвестном количестве. Если это количество было более одного, то одному из них, вероятнее всего, предстояло одеваться, и мы при этом являлись помехой. Но сколько их там? Одному из нас пришла в голову простая, как все гениальное, мысль: определить искомое по… количеству ступней. Он на цыпочках подкрался к койке и осторожно приподнял одеяло с той его стороны, где предполагались ноги. Их оказалось четыре – для одного нашего товарища многовато. После совершения открытия, мы громко кашлянули и многозначительно сказали друг другу, что хотим еще погулять минут с пятнадцать…Когда мы вернулись после названного времени, наш товарищ скромно спал на своей койке с положенной ему личной парой ног. Подругу свою он провожать почему-то не пошел. Хотя это был наш священный долг.
         Провожали мы девушек главным образом из удовольствия. Опасность нападений злоумышленников была маловероятна. За все свои провожания, мне лишь один раз пришлось отбивать нападение, но оно совершилось на одного меня и из чисто хулиганских побуждений уже при возвращении домой.
          Однажды и наш Юра Шурин явился с избитым в кровь лицом. Мы ринулись было поквитаться с обидчиками. Но Юра остановил… Избили его на улице имени товарища Воробьева, на Воробьевке, как мы ее называли. Избили на крыльце… отделения милиции. Проводив свою девушку, Юра возвращался в радужном настроении совершенно трезвый. Его окликнули два милиционера, начали к чему-то придираться, провоцируя на ответную грубость. Юра, как умный человек, сообразил, что к чему и благоразумно помалкивал. Тогда его начали избивать, тоже в расчете на ответ. Боксер-разрядник, да еще парень флотский, Юра без труда уложил бы их обоих. Ему и с большим количеством доводилось управляться, но он сдержался, хотя с большим трудом: воспринял нападение, как провокацию. Ответь он на удары ударом – схлопотал бы «сопротивление милиции» со всеми вытекающими последствиями для себя, и с поощрением по службе милиционеров. Такие приемы входили в практику тогдашней милиции. Об этом нам было известно от наших товарищей милиционеров. Они сами презирали провокаторов и, конечно, не считали такие приемы правилом. Но и очень уж большим исключением они тоже не были. Избивали Юру кулаками. Дубинки тогда еще введены в обиход милиции не были. «Демократизаторы» появились в руках милиционеров в 1967 году К всеобщему удивлению – ведь этот год был юбилейным: исполнялось пятьдесят лет Великой Октябрьской социалистической революции – юбилей победившего демоса. И вдруг дубинка – «демократизатор». В то время и придумали этот термин – сами милиционеры, временами не лишенные чувства здорового юмора.
        На досуге же стояли и в очередях. Например, за папиросами и сигаретами. Они тоже являлись дефицитом, как и многие другие свидетельства наших возросших потребностей. Пачка в день считалось нормой. Чтобы эту пачку раздобыть, приходилось, как охотникам за добычей, рыскать по всему городу. Однажды пронесся слух: на автозаводе сигареты «Прима» есть! Имелся ввиду не сам завод, а Автозаводский район. Помчались после работы туда. Слух оказался верным. Время потратили не напрасно. Вернулись с пачками «Примы».
          В том доме, где сейчас располагается музей Я. М. Свердлова, находился табачный магазин. Хвост очереди за куревом, бывало, тянулся от него чуть не до кинотеатра «Рекорд». Проходя мимо нее, какой-то дед однажды приостановился, посмотрел задумчиво и сказал, покачав головой: «Такого ни один контрреволюционер придумать бы не смог…» Запомнился нам и этот загадочный дед, и его слова, и та очередь.
        О наших мытарствах за куревом написал я своему брату, жившему на Сахалине, юмористическое письмо. Через некоторое время получаю извещение о посылке. На почте вижу большой ящик, напрягаю соответственно мышцы и чуть не подбрасываю его выше головы. Недоумеваю: что там такое легкое может находиться? Открыв посылку в общежитии, обнаружил плотно упакованные пачки «Беломора»!.. Папиросы. С острова Сахалин. В город Горький. Посылкой… Но радость была велика. Все курильщики «Беломора» в нашей комнате получили по пачке папирос, проделавших путь от ленинградской фабрики имени Урицкого до Сахалина, а затем от этого острова до нашего города... Брат получил от нас всех коллективную благодарность. Чаще всего сигареты появлялись почему-то в буфете областного суда – нас и туда поиски завели. Но там их отпускали не более двух пачек «в одне руки». Приходилось делать второй заход, искажая свое лицо по возможности до неузнавания, чтобы бдительная продавщица не смогла опознать недавнего покупателя.
       Курили   прямо в комнате. Четверо из пятерых: Володя Честнов не курил, оберегая свое здоровье, но не докучал нравоучениями… Курили, отдыхая на койке лежа. И очень не любили вставать на стук в дверь, если к нам кто-нибудь приходил неожиданно. Заслышав сигнал о приходе гостя, лежащее общество начинало препираться на тему: кто вставал открывать дверь в предыдущий стук… Споры затягивались, заставляя пришедшего упорствовать в своих домогательствах. Наконец, кто-нибудь, ворча, вставал…
          Кто-то как-то размечтался: эх, бы вот сделать так, чтобы открывать дверь, не вставая с кровати. Мечту восприняли, как рационализаторское предложение и взялись за его реализацию. И реализовали, не слишком затянув во времени. Теперь, при стуке в дверь раздавалось, мрачное завывание, короткий скрежет и лязг. Дверь медленно открывалась… При первом эксперименте все произошло в уже указанной последовательности, но в дверь никто не вошел… Полежав некоторое время в недоумении, пошли посмотреть, кто же это постучал, но не появился. Этот кто-то стоял за дверью, глядя на нее, как на призрак, почти в ужасе. В самом деле: скрежет, вой, а за дверью никого нет… Мистика.
         Мистики не было. Просто к дверным створкам прикрепили маленький моторчик, оттягивающий стальной стержень при нажатии кнопки. Кнопки замаскировали возле каждой койки и подвели к ним провода. Небольшой минус системы заключался в том, что дверь теперь нельзя стало с и внутренней стороны открыть без помощи кнопки… Кому-то понадобилось уйти – хвать, а дверь заперта. Вот тут мы инсценировали «мистику». Гостю разъясняли, что открыть дверь можно лишь при помощи волшебных слов «Сезам, откройся!» Самое интересное то, что на удочку попался наш же товарищ из соседней комнаты. Когда мы, с трудом глотая смех, сказали ему о «волшебных словах», он с самым серьезным видом произнес их, пристально и настороженно глядя на дверь. Кнопку незаметно нажали, вход открылся, и наш друг, покачав головой, вышел через нее с трепетом… Нам стало и смешно, и стыдновато за свою шутку, воспринятую нашим другом очень уж серьезно. Впрочем, мы ведь предварительно запудрили ему воображение россказнями об «акустических системах» и «звуковом реле», якобы вмонтированных в нашу замечательную дверь…
       
        Праздники отмечали тоже в своей комнате, в своей компании. Мужской состав всегда имелся под рукой и в полной готовности, а вот женский приходилось подыскивать на тех же вечерах отдыха и на танцах. Как правило, находили. Бывало, что не все. Тогда найденные участницы компании приглашали своих подруг, и общество оказывалось укомплектованным. На Новый год притаскивали елку. Но вот с игрушками на нее появлялись проблемы. В мужском, суровом общежитии, их, конечно, не было. Объявлялся сбор пожертвований, участники празднества приносили игрушки с собой, кто какие мог, и елка оказывалась украшенной. Может быть, не так пышно, как того бы хотелось, но мы были не в претензии: главное, ведь,  не в елке…
           Праздничный стол тоже не поражал изысканностью блюд. При его приготовлении мы отключали свои кулинарные фантазии и не предлагали гостям ни «фрезер», ни «габер» еды. Впрочем, понятия гость и хозяин были весьма относительны. Застолье организовывалось вскладчину и поэтому «хозяевами» становились все участники. Мы лишь предлагали свою комнату, как место проведения праздника, и следили за тем, чтобы не возникало никаких неприятных инцидентов. Закуска приобреталась в магазинах из того, что там могли предложить. Предложения разнообразием не отличались: как правило, это была колбаса, сыр, иногда холодец, консервы, какие-нибудь конфеты – предпочитали «Маску».
         «Сервировка» стола состояла из имеющейся в распоряжении общежития посуды: тарелки, железные или фарфоровые кружки, стаканы, разномастные вилки и ложки. Из напитков предпочитались крепкие: водка и популярный тогда «Кубинский» ром, изготовлявшийся в Венгрии из сахарной свеклы. Это была темно- коричневая жидкость с приятным шоколадным запахом и вкусом, и убойной силой крепостью в шестьдесят градусов. Смесь ее с шампанским называлась «Бурым медведем» и способна была свалить с ног самих медведей и даже стойких мужиков. Зная за ней такие свойства, применяли жидкость с осторожностью. «Медведи» водились за столом и другой породы, «белый», например: смесь водки с шампанским. Но вот сочетание «Столичной» водки с тем же шампанским называлось уже почему-то «Северным сиянием», а с самой дешевой водкой, с неофициальным наименованием «Сучок» - «флажком»…
         Публика собиралась за нашим столом молодая  и не зажиточныая. Закуски и «вина» на столе не изобиловали. Наверное, столь экзотические смеси и служили для того, чтобы при минимуме употребления происходило максимум увеселения… Как уже говорилось, действие рома могло произвести эффект нокаутирующего удара. И вот однажды произошел драматический случай. 
          На встречу Нового года пришел к нам наш товарищ из заводского цеха со своей девушкой. Подругу свою он очень любил и имел серьезные намерения в дальнейших отношениях.  Девушка действительно была очень хороша собой и сложением, и лицом, и манерой держаться. Увидев ее, мы искренне поздравили своего друга с обретением такой дамы сердца, и даже позавидовали ему. Каждый из нас, не колеблясь, пошел бы на нее в атаку, если бы она была свободна. Но она пришла с нашим другом и поэтому становилась персоной неприкосновенной – таковы были неписаные правила нашего общежития… Игорь, так звали ее спутника, имевшего серьезные намерения, ни вина, ни водки не пил. В обычной жизни. И был очень полным, и добродушным парнем. Зная об этих его свойствах, особенно о трезвом образе жизни, мы его по-дружески предупредили о коварных возможностях рома вообще, а в смеси его с водкой – в особенности. Так и сказали: «Игорь, помни о «Буром медведе»…
          Неизвестно что трансформировалось в игоревой голове после выпитого шампанского, но он употребил после него и изрядную порцию той самой убойной смеси… Эффект оказался в полной мере именно тот, который и должен был произойти. Когда застолье плавно перешло в главную часть вечера – в танцы под радиолу, Игорь твердой походкой вышел из-за стола. Чуть ли не строевым шагом   вышел на середину комнаты, потребовал общего внимания, провозгласил «Ребята! Помните про бурого медведя!» и пал на пол, не сходя с места... И больше не шевелился, превратившись, таким образом в естественное препятствие для танцующих.
          Убедившись, что наш друг всё-таки жив, мы бережно перенесли его в соседнюю комнату, где он благополучно и проспал до утра…  Подруга его осталась в компании одна… И этим немедленно воспользовался один из нас, позабыв о наших писаных и неписаных правилах: подруга друга неприкасаема. И не мудрено. Возможно, и она тоже попробовала вкус «Бурого медведя». На ногах при этом, правда, устояла: в общем зале, во всяком случае. Но куда-то уединилась со своим новым, застольным, поклонником…Поклонник потом сказал нам, очень секретно: Игорю на этой девушке жениться не следует – она не выдержала испытаний. Каким именно «испытаниям» он ее подверг, не уточнялось, но было понятно и без слов…  Игорь с ней действительно перестал встречаться… А с тем, кто ее «испытывал», она не захотела встречаться сама. Возможно, испытание оказалось не в его пользу.   Оба просто интимно поразвлекались  на  койке.
          Интересно отметить: ни один из нас, живших в «Доме»» Ха-ха», ни на участницах наших праздничных компаний, ни на тех, с кем знакомился на танцах, не женился.   Как-то не везло при дальнейших встречах – не складывалось… Но о будущих взаимоотношениях не думалось во время наших вечеринок. Играла радиола, звучали итальянские, модные тогда, мелодии, в полумраке медленно двигались пары, тесно прижимаясь друг к другу до головокружения и перехватывания дыхания… Медленно, но одновременно и быстро, двигалось время, приближая конец нашей жизни в «Доме ха-ха»…
 
 
 

                КОНЕЦ «ДОМА «ХА-ХА»
 
 
              Комендант, как ему и полагается в каждом приличном общежитии, у нас имелся. Но появлялся очень редко – не было достойного повода. Ни чрезвычайных происшествий, ни скандалов и ничего другого, интересного для коменданта, у нас не происходило. Но вот как-то однажды себя нам явил. Пришел не один, а с еще несколькими официальными лицами. Лица молча обошли и осмотрели комнату. Особое внимание привлекла наша «надверная» живопис: на нескольких забеленных стеклах были изображены картинки. На одной красовался «Энтузиаст», в безумном порыве вытаращивший глаза и распяливший рот истошным, но немым, воплем.  На другой одноглазый череп взирал отрешенно на зрителя. Под черепом надпись: «Вечность». Третья картинка изображала Лешего, приподнявшегося с пня и обнажившего дыру на своих обветшалых брючишках. Надпись гласила: «И на троне штаны протирают».
          Рассмотрев «галерею», лица охмурели. После непродолжительного раздумья одно из них изрекло: «А не идеологическая ли это диверсия, товарищи?..» Порассуждавши на эту тему, порешили, что всё-таки нет. Но если бы решили, что да, то далее следовал бы вывод: в общежитии оборонного завода процветает чуждое нашему замечательному советскому строю явление… С этой точки зрения лучше было решить, что никакого явления нет. Его и в самом деле не было. Просто один из наших умельцев на досуге таким образом позабавился, не помышляя ни о какой политике.
          Но официальные лица явились не просто так на картинки смотреть. Они сообщили нам о скорой ликвидации всего нашего коммунального поселения. Дом понадобился для возрождаемых совнархозов. Все семейные жители Дома переселялись в новые квартиры со всеми удобствами или в «малосемейки». Нам, холостякам, предстоял переезд в цокольный этаж жилого дома на улице Крылова, находящейся неподалеку от общежитий медицинского института и детской больницы, расположенной на проспекте Гагарина.
      Может показаться странным, но нам обрисованная перспектива не понравилась. Решительно не понравилась. Несмотря на явные неудобства нашего жилища, у него имелись неоспоримые, для нас, преимущества: дом находился в центре города – неподалеку от всего того, что мы уже привыкли считать своим. Улица же Крылова – у черта на куличках, и эти кулички нас совершенно не устраивали. Соседство Оки, Щелоковского хутора и парка имени ВЛКСМ – не имело никакого значения. В то время мы еще не знали всей прелести тамошних мест…
          Коллектив заупрямился. Когда дело дошло до переезда, и наши соседи по коридору с удовольствием и радостью принялись вытаскивать из своих комнатенок вещички, мы не тронулись с места и не моргнули ни одним глазом. Не уйдем, и баста. Смешно и наивно.  Наивны были надежды на то, что нас могут оставить, когда все другие жители Дома выехали. Смешны оказались и надежды совсем иного рода, ничуть не наивные. Дело в том, что некий грамотный юрист открыл нам страшную тайну: по нашим, советским законам, нас не могли выселить без решения суда. Даже не смотря на принадлежность нашу к служебному  помещению - общежитию. Переселить же нас, в соответствии с тем же законом, каждого, должны были в отдельную благоустроенную квартиру… А не в общежитие, каково бы оно ни было. Вот, замечательный такой имелся закон. Многие из нас понимали: нам персональных квартир не видать, даже при наличии замечательных законов. Прежде всего потому, что многие из женатых не имели своих квартир, а уж о холостяках что и говорить. Но почему бы и не попробовать, а вдруг и получится – во всяком случае никто ничего бы не потерял: общежитие - то все равно дадут.
          И вот в одну из освободившихся комнат нашего замечательного дома вселяется, самовольно, молодая семья с грудным младенцем – наши товарищи по работе. Их расчет прост, «как правда»: на улице зима – с ребенком не выгонят. А если и станут выгонять, то потребуем дать квартиру – имеем, мол, право. Их, действительно, какое-то время не трогали. Совещались, наверное, как поступить. Посовещавшись, прислали несколько милиционеров и те, без долгих рассуждений, силой принялись выпроваживать семью вон из комнаты. Сцена была, конечно, безобразной. Испуганный ребенок надрывается в плаче, мать в истерике.
           У главы изгоняемого семейства оказался припасенным фотоаппарат. Им он и заснял, как милиционеры волокут по коридору его жену с младенцем. При этом серьезно пообещал снимок этот предъявить в комитет по защите прав человека…Лучше бы помолчал. Милиционеры набросились на него, вырвали фотоаппарат, вытащили и засветили пленку… По правде говоря, шансов у нашего товарища получить квартиру таким путем не было никаких. Хотя бы потому, что они не были прописаны там, куда самовольно вселились и помещение это было служебным… Но они попробовали и мы были на их стороне.
            Не получился и у нашего Степана подобный номер. Шансов у него, казалось, побольше: он был прописан в общежитии и имел право требовать себе квартиру. Впрочем, так же, как и мы все. Но мы не захотели заниматься безнадежным делом. Степан захотел проэкспериментриовать. Однако не успел ничего предпринять. В один «прекрасный день», придя с работы к себе в комнату, мы увидели ее пустой. Все наши койки, столы, стулья, шкафы и вещи без нашего участия перевезли в новую квартиру на улице Крылова в дом номер три… Нам ничего другого не оставалось, как последовать за ними туда же.  Степан опыт свой решил продолжить: заявил в милицию, что во время переезда у него пропала тысяча рублей… Этот фокус тоже не удался.
Дом под номером шестьдесят на улице, бывшей, имени Свердлова, а теперь Большая Покровская, лишился своего уникального титула «Ха - ха»… Хотя как знать.

        Когда я прохожу мимо него сейчас, то всегда вспоминаю ту счастливую пору.    Замечательную пору.   В этом Доме мы встретили оглушительным ликованием полет Гагарина. Здесь приветствовали победу нашего тогдашнего любимца Фиделя Кастро. Но здесь же и начали понимать: в нашей стране происходит что-то неладное. Точнее, мы видели, что именно происходит и что именно неладно... Но не понимали причин происходящего. Считали его следствием неспособности и нерадивости только наших местных властей…
       А Дом почти не изменился. Мы не забыли его. И мне кажется, что и он не забыл о своих прежних жителях. Не забыл и – скучает о них – ведь он был единственным во всем Горьком городе «Домом «Ха – ха» - домом  нашей  рабочей  молодости.

 Окончено 4 июля 2016 г.               




































                ДНЕВНИК

          контролёра   ОТК цеха № 6 завода «Гидромаш»
               

                ПРЕДИСЛОВИЕ

      Грязь бывает, и есть, разная.  Грязь на сельских дорогах грунтовых, на распаханных полях – тоже после дождей.  Через грязь грунтовой дороги, отдаляющей одну сторону деревенской улицы от другой, перейти бывает не легко даже в резиновых сапогах – видел и ощущал такую, например, в деревне Рои Кировской области в семидесятые годы прошлого века.
       Непролазная и не проходимая грязь сильно тормозила неступление немецких войск осенью 1941 года.  Так что от грязищи такой даже польза была, для России…  Грязь на пашне тоже вреда не причиняет, если по ней не тужиться пройти…
       Но есть, оказывается, и грязь иных сортов.  Эту набирают откуда-то в вёдра, или в какие-нибудь иные ёмкости, и старательно льют на что-то хорошее и чистое, дабы исказить их до неузнаваемости.  Это грязь политическая, чаще всего.  Здесь бывает и так, что грязью называют кристально чистейшую правду.  Это уже для того, чтобы опорочить правду и очистить ложь, грязную по определению, в чью-то пользу.  Сложное явление, одним словом.  Особенно если речь об истории.  здесь так или   иначе из грязюки высовывается чьё-нибудь лицо.  Впрочем, если в грязи, то уже не лицо, а морда или харя – это уж кому как захочется определить.
   
         Дневник свой личный веду я давно.  С армейских лет.  Продолжил даже после того, как довольно жестоко поплатился за такое крайне крамольное занятие, как запись собственных наблюдений и мыслей, по поводу сих наблюдений.  Едва в дисциплинарный батальон не угодил. Спасло только то, что был отличником боевой подготовки.  О политической начальство так сказать уже не могло – после прочтения моего дневника.  Как он у начальства оказался?  Очень просто: поднятый по тревоге, забыл сунуть его в карман – оставил в тумбочке.  Проверявший тумбочную дисциплину сержант полюбопытствовал: что это за блокнотик в тумбочке  армейской  в неположенном месте  лежит?..  Прочитав, ужаснулся и передал её замполиту…
        «На ковёр» пред грозные очи начальника полковой школы сержантов, офицеров в полном составе, и, естественно, замполита, меня привели едва не под конвоем автоматчиков.  С недоумевающей душой в пятках: за что?!  Мне доходчиво объяснили: за… оскорбление самого Героя Советского Союза Валерии Борц! Ни много, ни мало!   Помните кто она такая была?   Член подпольной организации «Молодая гвардия» в Краснодоне.  Так вот её я и «оскорбил» ужасно как – назвал её в дневничке своём «гибридом дамы с офицером».  Дело в том, что она служила в нашем полку в звании капитана – то есть, была офицером.  Но и женщиной в то же время.  Вполне симпатичной.  Такой, вот, «гибрид» получился.  Молодые офицеры, услышав такое, горласто захохотали.  Но тут же сникли под устрашающим взором замполита: какой может быть смех?! Какой-то рядовой солдат оскорбил Героя!   Облил его грязью!  Как может советский офицер-герой «гибридом» быть?!
        Но это оказалось ещё половиной беды, на меня упавшей.  В том же дневнике оказалась и другая, прямо вредительская, запись: «желание изменить родине»! «Скукота в полковой школе.  Хоть беги.  Дезертировать, что ли?..  шутка юмора, разумеется.  Но и её оборотили всерьёз. «Кто твои сообщники!?» громообразно лупанул по столу кулаком бдительный замполит…
      Как ни странно, но он же дело и замял. Шутка ли: иметь во вверенном ему полку. Да ещё и в полковой школе, такого зловредного злыдня как я – скандал на всю армию. А солдат-то, вроде, и не такой и плохой – по всем статьям боевой подготовки только отличные оценки.  Отделался я почти лёгким испугом.  Даже на комсомольском собрании не «разбирали» - как бы и там до смеха не дошло… Никаких дневников после происшедшего я в армии, естественно, не писал.  Вновь начал уже после службы в армии, работая на нынешнем заводе «Гидромаш», в прошлом «а/я 69».
       Записи в личном дневнике не для публикации делаются или какого-либо иного оглашения. Разве что в виде исключения.  Для ознакомления предполагаемых читателей с прошлой жизнью как она была на самом деле. 34 (тридцать четыре) толстых, в 96 страниц, тетради записей.  В них есть и то, что некоторые сегодня называют «антисоветчиной».  Но я был в 60-е годы, о которых первая тетрадь, комсомольцем праведным, забугорной радиоклеветы не слушал – антисоветчиком быть не имел никаких оснований.  Записывал то, что видел, знал, испытал и – думал в свои тогдашние годы.  Итак…  Самая первая запись.

                РАБОТАЛ ВОЛОВЬИ
      2 января 1964 г.
      Первый «трудовой» день нового года… Мне сейчас не то что до труда, а как-то вообще ни до чего желания нет, кроме  двух вещей: выспаться и отдохнуть.  Сижу в каком-то пнистом состоянии, словно из меня вымотали и вытрясли всё, что я имел.
     Перед праздником работал воловьи.  Особенно растрясла меня новогодняя стенгазета, с которой я возился двое суток – кроме основной работы в цехе.  Отощал ещё больше (так что состою сейчас из сплошных острых углов), дошёл до полного отупления и ещё сутки спустя пытался «говорить стихами».  Газета, правда, говорят, удалась.  Даже премировать собирались.  Вот это было бы весьма и весьма кстати.  Но у нас это могут собираться делать от нуля до бесконечности. 
        Новый год начинаю мрачно.  Завтра поеду домой к родителям и убеждён – мрачность свою этим самым увеличу ещё больше.
        Не работаю – написал заявление на отгулы. Правда, не имею понятия подписали ли мне таковое, но работать сейчас не в состоянии: трупы, пусть даже и живые, не работают…

           13 сентября 1964 г.
         - Суббота кончилась тридцать минут назад.  Не субботистая какая-то суббота оказалась.  Работал я во вторую, ненавистную мне, смену.  Ничего не может быть гнуснее второй смены, да ещё и в субботу.  С утра времени мало и вечером тоже.
         Сейчас в комнате все в сборе, кроме Юрки.  Уехал домой к родителям.  Два дня не работал – сломался-таки его допотопный токарный станок, который давно уже при работе дрожал и «дерьгался» так, что казалось, вот-вот сорвётся с места и начнёт убегать и от своего хозяина, и от непосильной работы, по всему цеху.
         Валентин и Виктор, оба два, воздвигнулись на одной койке и оживлённо…читают.  Валентин горизонтален.  Оглушительно шмыгает носом и читает ограбленную у меня книгу, которую никак не хочет отдавать.  Да ещё и взывает ко мне, чтобы я вспомнил про совесть…
       Виктор вертикален: сидит и читает вторую книгу за день.   Обладает сей товарищ редкой способностью прочитывать книгу часа за три и потом рассуждать о ней.
       Кончил и повесил сегодня картину с берёзой и бурей.  Кое-что удалось, кое-что нет. А вобщем мне не нравится.  Для «пробы пера» сойдёт.  Пожалуй, я слишком фотографичен. Но надеюсь со временем от этого недостатка, может быть, избавлюсь.  Ибо, как гласит «древняя китайская» пословица: «для труда и совершенства требуется время.
       Кстати, о труде…Сегодня в БТК (бюро технического контроля) ералаш.  Наша «новая метла», сиречь главный контролёр завода, ничтоже  сумняшеся,  «изобрёл»  покрасить  пол  в  нашем  царствии контрольном.  Для этого из «царствия» двигали с большой натугою тяжеленные плиты, столы и прочие приспособления.  Всё это   в рабочее время, когда на плиты выкладывают детали на проверку.  Потом «эмигрировали» на участки, где я и проявлял чудеса эквилибристики, прыгая вокруг плит, как Валерий Брумель.
     А, между прочим, красить пол у нас – это всё равно что пытаться построить пирамиду из муки при сильном ветре.  Но демонстрация «рабочего пыла», конечно, эффектная.  А эффективная ли – не суть важно.
      К слову же и о китайцах. По радио сообщили, что кого-то в Китае расстреливали из пулемётов «товарищи коммунисты».  С трудом верится – ведь поднимали же там революцию, свергали, провозглашали, вздымали… и т.д.  Для чего?  Ведь и коммунисты же.  Или незабвенный Карл Маркс чего-то там не додумал?.. Эдак, пожалуй, не только в Китае могут дойти до стрельбы в рабочих, но и в других странах «победившего социализма»…
     Ба, однако, братия наша уже усиленно спит.  Пора и мне на боковую.

    15 сентября 1964 г.
     Ещё один день «канул в вечность».  И довольно бестолковый день.
     Вся комната в смятении и труде – ищем бычки.  Покурить.  Заглянули во все   банки, склянки, коробки, ящики и прочее.  Сдвинута мебель, общупан и исползан пол. Валентин, трясясь, как Плюшкин, колдует над тремя жалкими окурками, пытаясь соорудить из их пыли и пепла какое никакое «курево».  Судя по доставшему до меня зловонию это ему как-то удалось.
     Вовка ропщет: мешают спать, а ему завтра рано вставать на работу и он дико боится проспать.
     Однако без курева не пишется…
 
               
                «ИСТРЕБИТЕЛИ -  ПЕРЕХВАТЧИКИ»
    

      25 сентября 1964 г.
      По законам нашего «ящика» я должен был бы сегодня чувствовать себя эдаким «миллионером в миниатюре», «микророкфеллером».  Должен бы.  Но не чувствую.  По той простой причине, что вчера нам не выдали аванс, а от зарплаты уже ничего не осталось. «День авиации», то бишь замечательный праздник День получки, отменяется.
      Но каковы жёны заводчан! Ими, по-моему, надо бы всерьёз заняться учёным психоаналитикам. Откуда они, женщины, живущие минут за 40 езды до завода и никогда в нём не бывавшие, точно знают будет или нет получка?  Ведь об этом сам главбух «Гидромаша» узнаёт только в день зарплаты.  Вчера, ещё только подъезжая   к заводу, я уже знал, по особой примете: денег мы сегодня не получим. Примета верная: возле проходной завода не было ни одного «истребителя-перехватчика» -  так у нас называют жён, предупреждающих преждевременную растрату зарплаты    мужьями.
    М-да…  Наш цех каким-то чудом, напрягая все имеющиеся органы, выполнил не только план, но к нему что-то ещё, соцобязательства, должно быть. За это нам перебегающее красное знамя.  И в результате – задержка аванса… Что это: небрежность администрации или «вознаграждение» такое?
       Между прочим, за порядки в нашем цехе, да и на всём заводе, надо бы в корне сменить и перетряхнуть всю руководящую верхушку, а не награждать знамёнами и поздравлениями.  За одну штурмовщину, и прежде всего за штурмовщину, надо бы давно отправить директора завода на «заслуженную» пенсию или, ещё лучше, в казённый пансион…
       Вместо этого наши «экспериментаторы» «изыскивают резервы», пути устранения, уменьшения, увеличения и пр. и др.  В заводской газете «За качество» (!): «…поиски пока безрезультатны, но если они будут продолжаться, то…»  Любопытно: как это продолжение безрезультатных поисков могут дать какой-либо положительный результат?
      Статья эта, написанная и подписанная неким Ачаловым, свидетельствует, в лучшем случае, о желании просто отписаться, в худшем – о безнадёжном скудоумии автора.  Вообще сей муж на протяжении всей статьи рьяно «открывает Америку» одну за другой.
      Ханжества, лицемерия, показного, но бессмысленного «энтузиазма» у нас на заводе столько, что хватило бы на целое государство «Показуха», если бы таковое организовалось.  А впрочем…

(События за истекшее время.  Хрущёв отработал.  Выгнали – буквально выгнали.  За дело.  Но всё-таки…)

       17 ноября 1964 г.
        Лежу на койке.   В почти столбнячном состоянии. Уже, вроде бы, пора бы и привыкнуть, и даже привык, к разным гнусностям и мерзостям, но всё – таки крайне неприятно ещё и ещё раз испытывать всё это на своей шкуре. Не кролик же я подопытный…Слушал по радио постановку о   вере в людей, во всевозможные их положительные качества и т.д  в этом  духе…  У меня же вера эта испаряется почти на нет.  А если и поддерживается, то вот такими, ставшими для меня чуть ли не мифическими передачами и логическими размышлениями о том, что хорошее и порядочное в мире всё же есть.

      18 марта 1965 г.
       По энтузиазму и регулярности записей в дневник я похож  на Обломова.  Остаётся только подсчитать, когда он, дневник, рассыплется в дряблую труху прежде, чем я до него доберусь… Подсчёт, однако, довольно бессмысленный, ибо наверняка процесс продлится очень долго…
       Сегодня исторический день.  Человек в космосе.   Наш человек Леонов буквально в космическом пространстве, а не в корабле, там же находящемся. Прогресс, техника и прочее. По радио целый день марши, репортажи и комментарии. Об этом я догадываюсь.  Точнее почти догадываюсь, ибо радио едва-едва слышно.  Наши сурки, дабы уберечь нервы свои для более продолжительного сна, стараются как можно  реже  или  как можно  тише  его включать…

      4 декабря 1965 г.
      Доживаю последние часы своей 26-летней жизни…  Завтра проснусь уже солидным товарищем 27 лет отроду, неженатым, членом (пока) ВЛКСМ и профсоюза.  В других, э-э-э-э-э, «органах» пока не состою.  Наверное и не буду.
        Как же прошёл этот день.  Не работал.  «Фюрер» прогнал вчера Чижова в отгул, а меня на сегодня. Немножко нарушило это мои планы, но нет худа без добра.  Зарядил себя энергией в 9 часов 30 минут и отправился сдавать «стеклопосуду» -  бутылки то есть.  Ухитрился донести до Караваихи всё-таки посуду, а не стекло.  Хотя для этого имелись все шансы: дождь, плюс четыре градуса и настоящая скользень.  Взял бутылку коньяка и сейчас задумался: зачем?.. Пить не с кем, а одному.  В свой день рождения…  Слов нет.  Впрочем, как я уже и раньше знал, «осчастливил» я своим рождением только себя.  Меня сегодня обманули.  Это, собственно, не удивительно вообще, но сегодня обман был со стороны человека, от которого я этого меньше всего ожидал.
        В кино ходил.  Хороший фильм «Как вас теперь называть?». А как, в самом деле, меня теперь называть?..  Вот и не знаю.
       Пытался заснуть, но безуспешно.   Чернейшие мысли ворочаются, как слоны.  Череп мой трещит и ноет…  Впрочем, кажется я заболел. Испытываю всяческие колики, болики и ломоты, как будто все 26 лет потихоньку тычут в меня мягким, но чувствительным кулаком времени…
«Гвардия» ушла на вечер в Дом работников просвещения.  Я тоже, наверное, пойду туда же.  Но позднее – для того, чтобы стать обманутым ещё раз.  Хорошенькие «подарочки»…
       Завтра надо бы поехать домой, но нельзя. Во-первых, у станции, конечно, потоп непроходимый.  Во-вторых, вряд ли мой «цветущий» вид обрадует моих родителей.  Пусть лучше думают, что я жизнерадостно праздную день рождения, дергаюсь, весёлый, здоровый и слегка пьяный…   

5 сентября 1968 г.
… Уже четыре дня как вышел из отпуска и вошёл в созидательный труд.  В производственный ритм ещё как следует не влился и энтузиазм мой разглядеть невозможно даже в электронный «мелкоскоп» - нечего и разглядывать.  Может быть, и есть что-нибудь, но в весьма разреженном состоянии.
        Как отдохнул… Вообще-то в отпусках, как правило, не отдыхают, в прямом смысле этого понятия, а скорее оправдываем чьё-то мудрое мнение, что «лучший отдых – это смена занятий»… Как сказал человек, начиная таскать камни после того, как выковырял их из земли…
         На юг, как водится, не ездил и не летал… В завкоме путёвку, разумеется, не дали, а за полную стоимость, «из скромности» средств, не взял.   Поэтому отдыхал во свояси – в деревне Букино у родителей. Разнообразил сие занятие поездками в Горький и турпоходом по Линде-реке…  Комариный край.  Ей-ей не вру, что укусы комаров по сей день украшают мои туристические ноги и даже…чешутся, а прошло уже две недели.

    20 сентября 1968 г.
    Что, собственно, собой представляет место нынешнего моего жилья? Не лишне описать пока своего впечатления, тем более, что я в нём и нахожусь в сей момент: улица Крылова, 3 – 43, 23 часа 4 минуты московского времени.  Сижу на своём «койко-месте».  Передо мной Валька Шалин, мой однокашник по Каменской школе усердно читает «Искатель».  Наш доисторический, сборный и прочее телевизор что-то изображает в соседней комнате.  Слышна песня и больше ничего живого в нашей квартире нет.  Если не считать обалдевшего комара, уныло сидящего на стене и, судя по всему, помышляющего о самоубийстве… Вот кто-то пришёл… Витя Бисеров… Снимает, по японскому обычаю, обувь перед порогом. Хотя обувь эта, пожалуй, почище пола нашей кваритры-общежития.
        Да… Так где же я живу?  Сходить с проезжающего общественного транспорта нужно на остановке «Детская больница», она же «Мединститут» и идти от шоссе вглубь домов, лавируя между корпусами общежитий.  Их у нас на пути три, и все – студентов, и студенток, медиков. При отсутствии дождя идти надо вокруг стадиона, а при наличии дождика – по стадиону. Так как окрестности начинают в точности напоминать грязевой вулкан.  Поход по нему грозит скорой и верной гибелью любой обуви.   Иные пути такие же.  Рядом со стадионом высится краснокаменный дом – в нём мы и обитаем.  Лестница от входной двери ведёт вверх направо и вниз налево.  Вниз – это к нам.  Цокольный этаж.  Общежитий в каждом подъезде четыре квартиры в каждом по одной.
        Из окон открывается роскошный вид на близнеца нашего дома и ещё нескольких его родных братьев-близнецов.  Вверху – клочки неба и более ничто не утомляет зрения.
       Солнце, а точнее его лучи… Ещё точнее лучики, бывают у нас в квартире дважды в сутки.  Утром, когда светило вылупляется на востоке и вечером – когда отражается в стёклах окон противоположного дома.


                ШЕСТИДНЕВНАЯ   ПЯТИДНЕВКА
         
         22 сентября 1968 г.
         Вчера была суббота. «Выходной» – на работу.  Согласно «пятидневной» рабочей недели.  «Научно обоснованной», конечно же. Завод работал, и я вместе с ним, соответственно.  Согласно науке у нас суббота – «пятый» день недели…  Или шестой…  Но тогда неделя рабочая – не пятидневная… И власть нам привирает.
        На пятницу заводом, участком нашим, точнее – он из основных завода, было выполнено аж целых 8,2 % программы. Сентябрь – квартальный месяц.  За восемь оставшихся до конца месяца дней мы обязаны выполнить оставшиеся 91,8 % плана…

         25 сентября 1968г.
Уйдя вчера на работу во вторую смену к 15 часам 30 минутам, я вернулся, отсозидав, сегодня в 2 часа ночи.  Производство  вчера вдруг начало валить на контрольную  плиту всевозможных конфигураций  детали и деталищи с таким неожиданным  пылом  и усердием, что мы с Филом  до 12 часов  даже и не помышляли присесть, об этом напрочь  позабывши: измеряли  все важные параметры, искали и находили  дефекты, отправляли на доработку, принимали с доработки, оформляли технические  документы,  спорили с бракоделами,  убеждали военпредов… И т.д. Около 19 часов  мне сделали весьма лестное  предложение остаться работать… до утра.
         К концу смены у меня буквально подкашивались ноги. А в спине и в голове, взбухшей от бестолковых воплей и сутолок, ощущались колики.
         В полночь Фил панически покинул территорию завода «Гидромаш», возбудив во мне зависть.  Она отнюдь не уменьшилась от зрелища очередной партии деталей, которые мастер Астафьев с мрачным, и даже зловещим, видом   выкладывал на проверочную плиту.  Пришлось заняться ими.  За какой-нибудь час с этой партией деталей я покончил и решил всё-таки ретироваться, чтобы все эти железины, вкупе с их творцами, не покончили со мной…
       Медленно, но верно, приходя в ярь полчаса оформлял технические паспорта и, наконец, решительно двинулся к выходу из цеха… И был пойман за пуговицу диспетчером цеха Скворцовым, коий совал мне в нос пачугу технических паспортов, на которые я обязан был поставить свой персональный гриф… Опасаясь за целость пуговицы, задержался, но снова рванулся в путь.  Рывком нарастил скорость, когда увидел, что почти все «накладные» суть фальшивки – не больше, но и не меньше…
       В 1 час 30 минут ночи у нас в славном Горьком городе добраться куда-нибудь можно только пешком или изловив случайную машину. Но это на уровне фантастики, причём даже не научной. Пошёл пешком «по шпалам», овеваемый ночным ветром, озаряемый неугасимым сиянием галактик, увлажняемый лужами и грязью, которой в изобилии после вчерашнего «проливня».
        Пробудился от сна сегодня в 7 часов утра от дикого грохота, который Шалин умудряется извлекать из своих ботинок, когда угорело мечется по квартире.  Потом до 10 часов находился где-то между сном и явью, решив, в конце концов, выбрать всё-таки явь – от такого отдыха толку мало.
      Самочувствие ближе к скверному…
      Оставаться сверхурочно придётся и сегодня, и завтра, и… Бесконечные «и»…  Газеты пишут с лёгким и небрежным вздохом: не изжита, мол, ещё кое-где иногда местами штурмовщина на заводах.  Авторы этих добродушных сетований наверняка сами никогда ничего не штурмовали, кроме женщин, водки и еды. Потому и не знают всех «нюансов» вышеназванного «мероприятия».  Не знают также, что именно штурм и есть основная «экономическая движущая сила» наших социалистических заводов; что штурм есть не что иное, как примитивная «эх, дубинушка, ухнем».  и всякая там «научная организация труда», то бишь НОТ, -  никаких мелодий не делает, если не считать мелодией хаотическую какофонию   нелепостей, нагромождённых на наши «гипро», «гидро» и прочие «маши».

26 сентября 1968 г.
       Деревья решили, наконец, пожелтеть.  Не все, конечно.  Начали клёны и липы.  Берёзы окропились лёгкой позолотой и пока раздумывают как быть дальше.  Дуб дубом и есть.  До него дойдёт, что, вроде бы, осень наступает, только при крепком заморозке…
      Странно, но вчера с работы ушёл я вовремя – шеф послал на ночь Элекейкина. Ему теперь есть шанс отличиться – должно было быть предъявлено для проверки около десяти партий деталей или уже проверенных нами с Филом, или таких, что и проверять нечего.  До обеда мы не надломились.  Я проверил и принял 30 штук штоков.  Их Весёлкин проверял два часа, по его же словам, и коих он совершенно, по его же словам, не проверил.   Почти вся продукция цеха проходит через нашу смену.
      Сентябрь – месяц, кроме того, что осенний, ещё и «квартальный». На вчерашний день нами надо было выжать 23 %программы… Не нами, собственно говоря, а производством.  Хотя на нас отводят душу рыком и взлаиванием, на что мы отвечаем ожесточённым тем же.  Вчера на партию сложных и точных деталей самолёта мы настрочили 24 пункта общих дефектов, не считая персональных. Это весьма немало.  Да кроме того они все – окончательный брак, к дальнейшему производству, и употреблению, не пригодный… 22 детали…
      Сегодня, разумеется, скандал. Бракованный, или «запоротый», размер обнаружил я.  По наитию.  Производственный мастер Астафьев неожиданно возрадовался тому, что эти детали брак.  Объяснил почему.  Оказывается, автор брака заработал за август 730 (четыре месячных зарплаты начальника цеха)  рублей!  Фрезеровщик.  Почти фантастика.  Теперь фрезеровщику- бракоделу сумму сию не получить.  Хорошо ещё, если не удержат за брак. А брак получился, вероятнее всего, из-за перенапряжёнки во время штурмовщины.
         Есть в нашем цехе (и в других цехах завода тоже) очень ограниченное количество рабочих высшей квалификации, которым поручают самые ответственные и дорогостоящие детали и платят за их изготовление деньги очень немалые.  «Рабочая аристократия».
       Недавно вернулся из центра.  Пытался, как всегда безуспешно, отыскать себе перчатки, шарф хороший или ещё что-нибудь. 

      27 сентября 1968 г.
      Придя в цех, увидел за контрольной плитой Костю Весёлкина, в поту и усердии зарабатывающего хлеб свой насущный. В таком состоянии он пребывает крайне редко и не охотно, обычно предоставляя нам с Филом эту славную возможность.  Так что в данном случае на Костю или снизошло что-нибудь, или шеф указанием своим привёл его в экстаз… Коммунист-аферист Закорко в отделе даже не показывается.  Тем более, что от его явлений толку меньше, чем от духа бесплотного.   Зачем согласился замещать производственного мастера – не ведомо.
       В этом месяце, кстати сказать, у нас в цехе остались (кроме рабочих) одни замещающие.  Остальные кто где.  Не со страху ли… С какого? А с такого, что программа квартальная и на вчерашний день её выдали всего на 24%. По головке за это не погладят и целесообразно головку сию приберечь…
      Заводское «шефство» уходит с завода по домам в 7 – 9 часов вечера, работая…э-э-э-э… находясь на работе таким образом по 12 – 14 часов в сутки.  Дальше больше будет… Сочувствовать им я не собираюсь ни в коем случае. Уважать за такое «трудолюбие» тоже.  Люди они все с высшим образованием и если это не говорит об уме, то хоть об умении организовать производство,.. Однако ни того, ни другого ни «слыхом», ни «видом».  Так что их пребывание на производстве вызвано лишь расхлёбыванием собственного и очень скверно заваренного варева, которому они пытаются придать хотя бы более-менее приличный «аромат».
       У нас то завал работы, то длинные паузы.  Часов до 9 мы с Филом усердно гнули спины над… газетами и журналами.  Трата рабочего времени весьма мизерно эффективная, но другого способа не предвиделось.   Фил даже занемог.  Предположил, что от безделья.
       Вероятно для того, чтобы компенсировать простой мастер Астафьев к концу смены подбросил «калым» - партию сложных деталей. Немочи филовы не уменьшились, тем не менее парень даже снял свою куртку.  Я же сразу скинул пиджак и засучил рукава, чтобы в предельном темпе придвинуть сияющее будущее поближе…
          (Между прочим, принцип нашего труда «переносить из настоящего в будущее» результат «созидания» и «становления», тогда как    Чернышевский рекомендовал обратный процесс…  И ещё между прочим: откуда выкопали, или изобрели, модное нынче слово «становление»?  Есть слова: восстановление, постановление, установление и пр. и пр. Но «становление»? Даже характера.  Реклама фильма: «о становлении характера молодого советского человека»…)
       Придвигать   будущее пришлось до часу ночи… Возвращался в общагу опять пешочком.  30 минут ходьбы. На улице влажное тепло. Хорошо прошёлся.

      28 сентября 1968 г.   
      Шестой день рабочей «пятидневки» сегодня.  Шеф вчера, как нечто само собой разумеющееся, объявил: в субботу поработать нужно – посозидать, план квартальный повыполнять.  И даже назвал меня странным и наивным человеком. Странность моя заключалась в ироническом недоумении: почему и с какой стати мы, при официально правительством СССР утверждённой пятидневной рабочей недели должны работать шесть дней?  В общем, обменялись любезностями.
       Мастер Чижов переборщил.  Выяснилось вчера, что производственного мастера на вторую смену не вызывают, а мастер первой смены коммунист-аферист тов.Закорко и в своё-то  положенное  рабочее время, забыв о магической формуле «коммунисты – вперёд», всячески стремится отойти  куда-нибудь  назад…
       Придётся на работу выйти.  У меня на этот счёт есть свой «хитрый и коварный» расчет…
       Итак, работали в прошлую субботу, работаем нынешнюю и в следующую субботу работать будем – так как «восьмая» суббота… «Самый короткий в мире рабочий день» и «наикратчайшая» во вселенной рабочая неделя в действии.  Если, может быть, где-нибудь на планете Земля есть рабочая неделя, длящаяся восемь дней…
      40, с чем-то, процентов программы есть!
      Отработал.  Пришёл в 3 часа 30 минут в цех ко второй смене, преодолевая встречный поток рвущихся домой.  На контрольных плитах стальными рядами выложены детали.  Вокруг плит с очень умным и озабоченным видом толпится вся знать завода: все «главы» и директор завода Лузянин с ними…Из производственных никого.  Мастер сдачи в отсутствии.  Это облегчило мою работу – отпала необходимость ждать доработки деталей.
       Кладовка инструментов оказалась запертой. Инструментов для проверки, таким образом, нет и я по этому поводу демонстративно и символически уселся на наш колченогий табурет, мрачно глядя на пантомиму, которую устроил мне главный диспетчер завода. Смысл пантомимы заключался в недоумении по поводу моих странных и непонятных действий, то бишь, без действий. Я ответил ему тоже мимикой, изобразив знаками ключ от кладовки. Главдисп прореагировал каскадом энергических жестов и умчался на поиски ключей, оказавшиеся тщетными…
      Я же вдруг обратил внимание на другого мастера, Марунина, который что-то уже лихорадочно на деталях измерял… Сообразив, что «мерилы» брать ему пришлось не иначе, как в кладовке, я обратился к нему: где ключи. И оказалось не зря.  Оказалось, всё это время дорогой наш тов. Марунин наслаждался жизнью, имея при себе ключи, и хладнокровно взирал на   отчаянные жесты  нас, сих  ключей не  имеющих…

2 октября 1968 г.
       Опять «32 сентября» для завода «Гидромаш».
       Боря Каштанов утром в цехе внезапно закашлял и заплевал кровью… Жуткое зрелище. Лицо посерело, осунулось… «Душу сразу перевернуло», - сказал. Ещё бы.  От перенапряжения, наверное, при штурме плана прошлого месяца. Бронхи и лёгкие больны у него с войны.  Домой Каштанов, тем не менее, не пошёл. Объяснил это тем, что надоело дома сидеть и по поликлиникам бегать.  Это да – порядки и правила в наших поликлиниках такие, что заболевший спокойно поболеть не может – через день к врачу, да ещё и анализы чуть не каждый день, да комиссия ВКК для продления больничного листа (словно лечащий врач сам не в состоянии решить этот вопрос).  А это – нервы, толчея и усталость, и опасность заразить других или заразиться самому ещё какой-нибудь хворью от тех, кто топится в коридорах поликлиники.
        В поликлиниках меньше полутора часов не проторчать.  Часто и по 5 по 6 часов приходится выстоять-высидеть.

       3 октября 1968 г.
       С грустью, скорбью и тоской.  Смотрю сквозь брюки на часть моего голого правого колена… Дыра в штанах весьма прозрачно обозначилась.  Вся «гамма чувств» - из-за печальной перспективы покупать новые штанцы.  Сразу вопрос: где покупать?  В магазинах если и есть, но, как правило, не те что мне нужны, и не в ту стоимость: от 24 до 40 рублей.  При моих финансовых ресурсах «кусок» чересчур жирный.  Да и нужны мне брюки «универсальные»: для работы и после. Стоимость двух штанов не потяну.
       Чего сегодня, вообще, в магазинах нет?  Мужских шапок меховых нет. А если случается, что бывают, то вида мерзопакостного: или с матерчатым, или, как дефицит, с кожаным – кожезаменительным верхом.  Тем самым, что за сезон обретает такой обшарпанный вид, словно их не только на голове носили, но и играли ими в футбол вместо мяча.  Мячей, впрочем, тоже нет.  Нет никаких перчаток и рукавиц.  Нет плащей, кроме грубо сшитых, бывших в «моде» лет 10 – 15 назад.  Нет пальто нужных размеров.  Нет обуви мужской – той, что нужно и по цене посильной.  А часто вообще никакой.  Шампунь исчезла давно и надолго. Все виды батареек сгинули… Короче: что бы ни задумал купить – найти практически невозможно.  Дефицит «выбрасывают» только в самом конце месяца.  Тогда магазины работают без выходных – план  жмут…

                УДАРНИКИ ШТУРМОВЩИНЫ -  ЧЕРТОВЩИНЫ
               
       5 октября 1968 г.
       Отработали… После обеденного   перерыва время начало замедляться так, что мы удивлённо всматривались в стрелки часов: уж не стоят ли… Но работа была.  Кое-что приняли, отклонили тоже.
       В цехе все ходят какие-то злые и разнервенные.  Посыпались выговоры. Приклонский не успевает переводить дух.  Если что-то проверял – хватает замечание, что не то проверял; если сидит – руган за то, что не стоит и не проверяет; если проверяет – почему не отправляет; если отправляет – не так… Мастер Чижов набесновался  на свою  голову.  Мы – народ добрый, но злой…
       Вся эта нервозность и брань из-за очень напряжённой обстановки на заводе.  «Люди не ангелы».  Но если бы таковыми и стали, то в нашем аду скоренько попалили бы крылышки и стали бы заядлыми чертями-энтузиастами.
       Вечером в кино.  В «Рекорд». Грузия-фильм «Возвращение улыбки».  Чуть не утратил способность улыбаться навовсе. О степени интереса к фильму можно судить по шумному падению одного из немногих зрителей «в партер».  То есть под скамейки.  Где и оставался до конца сеанса и даже после.  Вероятно, смотрел сны, более интересные, чем кино.  Или пьян был.
      Завтра День учителя.  Домой надо съездить непременно.
       В берлоге все в сборе.  Весело и оживлённо…  Гм-гм… Николай что-то читает. Виктор – второй что-то пишет и так поглощён сим   занятием, что не реагирует ни на что…  (Славные компанейские ребята – слова из них не   вытянешь…) Валька оглушительно листает Маяковского с начала книги до конца и обратно. Картинки смотрит.  У товарища исключительная способность издавать и извлекать звуки из чего угодно.  Даже когда читает, то беспрерывно цокает зубом, сопит или просто шуршит бумагой.
             
        6 октября 1968 г.
         «Косой дождь хлестал…» И хлестал без кавычек так хлёстко, что звук этот и был тем самым, который я услышал, ещё не совсем даже проснувшись. Капли дождя барабанили по стеклу окна и подоконнику.  Домой, тем не менее, поехал, а потом пошёл, беспрерывно поливаемый винегретом из дождя и снега. Дороги в деревне, несмотря на космический прогресс и «Зонд-5» остались на уровне переходного возраста человечества.  Даже не по дороге я шёл, а по какому-то жидкому киселю из земли на воде.   
          Мама после операции поправляется медленно, но верно. Носилась сегодня по дому с таким пылом, что пришлось его умерять.  Чувствует себя гораздо лучше, чем до операции того коварного холецистита. В 73 года перенести операцию…
       Отец тоже взбодрился по сравнению с летом.
       Жизнь, однако, течёт у них однообразно и скучно, если не тоскливо.  Они обречены на одиночество – нет там у них единомышленников.  Родившись в XIX веке не очень-то разбегаешься по окрестностям в 60-е годы двадцатого.  Телевизор бы им, но на какие?..  Пенсия у них 58 р. отца плюс 62 у мамы.   Мой «оклад» на заводе 96 рублей.
               
       7 октября 1968 г.
      …  Принесли расчётные книжки. Никому работу в выходные дни не оплатили.  Бесславно отработали.  Нам даже спасибо не сказали.  Наоборот только угрозы типа «уволим!», «лишим!», «оштрафуем!» и прочие идеологические лозунги, кои должны вдохновить нас на созидательный труд и трудовые же подвиги.
       Браку в сборочном цехе невпроворот.               
       …. Наш   неопределённой марки общежитейский телевизор барахлит и Шалин вразумляет его кулаком и даже пинками. «Аргументы» иного рода уже не помогают. Пинки тоже не всегда…
      
               

                ГИПЕРАКТИВНОСТЬ СОЛНЦА 

       …Нынешний год для Солнца гиперактивный, для человечества високосный.  Для меня – юбилейный.
       Год кульминационной активности Солнца, влияния которого на организмы человечьи только изучается.  Не знаю какие теоретические выводы придумают наши учёные после Чижевского, но практические результаты очевидны.  Впрочем, не только Солнце тут повинно и валить на него все «перепитии» - несправедливая примитивщина.
        Я не суеверен. В чёрную, белую, серую и прочих других цветов магии не верю.  С астрологами не общаюсь.  Звезды своей не знаю, а в этом году усомнился даже, что она где-то там есть…
      Именно в этом году маму свалил неожиданный приступ гангренозного холецистита и её едва удалось спасти в больнице имени Семашко. Наличие у неё холецистита никто и не предполагал до операции.  Всю жизнь лечили от гипертонии.  Очередная «слава» терапевтам – ведь она жаловалась на боли в животе…
       Удосужился заболеть и я.  Даже в больнице №5 полежал. Думаю – это последствия заводских штурмовщин.
 
        В нашей славной двухкомнатной квартире-общежитии в 24 квадратных метров под № 43 сейчас живут… семь человек. Виктор II женился, произвёл ребёнка и пришёл жить с семьёй к нам. Больше податься им некуда – квартиры нет.  Привёл жену и ребёнка Витя, нашего согласия не испросивши.  Но мы не возражали – парень-то наш и другие варианты жилья не просматриваются. Койку отгородили ширмочкой, кроватку с ребёнком установили в…кладовке.  Получилась импровизированная мини-«квартира».
Неудобства и недоразумения.  Курить мы стали или в форточку, или выходить на улицу…
        Однажды Николай закурил, сидя на своей койке. В комнате… То ли задумался, то ли ещё что-то… При грудном младенце.  Витя взбеленился, ни слова не говоря схватил гантелину и несколько раз ударил ею Николая по голове…
        Случилось это, когда в квартире не было никого, кроме Николая, Виктора, его жены и ребёнка.  Когда вошёл в 43-ю я, то заметил на полу следы крови и Витю, читающего какую-то книгу.  Человек на вид был вполне спокоен… На мой вопрос: почему кровь, пожал плечами, не отрываясь от книги…
      Николай пролежал в больнице две недели.
      Началось следствие, закончившееся 15-ю сутками ареста для Виктора.  Арест был почти бессмысленным.  Суд оказался комедией, на которую меня вызвали неведомо зачем.  Судья, как у меня создалось впечатление, дал Виктору 15 суток, даже не зная толком за что.
      
      В комнату   поселили некоего Сашу Озералина, типа смуглого, черноволосого, лохматого, внешне застенчивого, но на деле наглого и подлого воришку, лишённого элементарной порядочности.  На вид ему можно дать лет 35, при фактических 25-ти. Законченный алкоголик, пропивший с себя всё, кроме единственной «смены одежды».  Сменял он её из нашего «гардероба», надевая на себя всё, что ему нужно, рвя, нещадно пачкая и бросая обратно, когда мы не видели.  Не довольствуясь этими подвигами он, в конце концов, нас обокрал.   
      В оригинальности ему, впрочем, отказать нельзя. Никогда не встречал я человека, который за полгода ни разу не мылся в бане или в ванне (купался иногда в Волге, по его словам).   Так что трудно судить о естественности его «смуглости» и черноты волос – скорее всего это грязь. За эти же полгода он превратил своё красно-коричневое одеяло в серое, а подушка напоминала   вывалянную в грязи тряпку. Иногда, придя домой ночью, приходилось перешагивать через лежащие у двери тела его столь же «интеллектуальных» друзей, которые из чувства признательности за ночлег брали что-нибудь из вещей не добрую память о нас.  «Знаем мы вас, бывали вы у нас – самовара не стало».   Лично у меня не стало роскошного охотничьего ножа в окованных ножнах, кое-чего из мелочей и пяти рублей.  Их Сашка изъял у меня из паспорта, разменяв лежащие там 25 рублей и оставшиеся 20 положившичестно обратно… Что он делал на заводе, почему его, такого, приняли на «Гидромаш» выяснить не удалось.
        Оригинальным стало моё возвращение из больницы… Был ярчайший и жарчайший день 8 мая, когда я, колыхаясь под тяжестью пальто и «балетки» вторгся в нашу берлогу №43.  Решив переодеться во что-нибудь полегче, я не обнаружил ни брюк своих, ни пиджака.  Схватился было за трубку покурить – не оказалось и трубки.  Хотел взбодрить себя хотя бы музыкой из транзисторного приёмника – не оказалось   и радиоприёмника.  На моей тумбочке стояла сетка-авоська с посылкой из дома.  Её мне никто не удосужился принести, вероятно, беспробудно возливая и опохмеляясь.  Содержимое посылки безнадёжно протухло.
        Вещи мои постепенно обнаружились у Сашки.  Радиоприёмник у Вениамина У., кому его услужливо и трудолюбиво доставил Володька вместе с женщинами.  Этот радиоприёмник, «Альпинист», мне целый месяц, если не больше, не хотели возвращать…
        В больнице было рекомендовано мне санаторно-курортное лечение.  Даже бумагу выдали соответствующую.  Показал я её в нашем завкоме.  Наш завком предложил мне подождать 3- 4 года.  (весь больной, насквозь и даже глубже, Костя Весёлкин ждёт путёвки уже шесть лет…)
          Четыре года стоял я в очереди на квартиру тридцать вторым.  В этом году установил, прочитав список очередников, что стал…39-м (тридцать девятым).  «Не женат потому что» -  объяснили в цехкоме.  Заявление на пересмотр оставили без внимания, сказавши, чтобы радовался своему месту в общежитии. Я и радуюсь. Но хочу задать вопрос: «Значит, здравоохранение у нас не играет никакой роли?»  Предцехкома Ракаев выпятил ответственную грудь и ответствовал с апломбом: «Не играет!»  Комментарии излишни.
        Таков   перечень основных неприятностей текущего года. За исключением множества   менее существенных, но тоже болезненных тычков, преподнесённых мне моим юбилейным годом.
   

        8 октября 1968 г.
        В цехе предштурмовое затишье.  Работы пока мало и время зачерепашилось.  От начала до конца смены прошло не меньше недели.
        Брак пошёл такой дикий, что тормозим почти всё.  Вчера, например, производственный мастер Куранов отдал в пескоструйку нежнейшую поверхность под хромирование.  В результате – брак 25 штук дорогостоящих деталей.
        Занялся статистикой. Подсчитал количество позиций, проверенных каждым контролёром БТК нашего участка.  И вот что установил: мы с Филом каждый проверили почти вдвое больше, чем двое других контролёров, вместе взятых. Не нравится мне такие соотношение.  Потому не нравится, что при нынешних условиях работы и качества продукции – это лишний шанс пропустить брак.
        Сходу сегодня отклонил 25 штук «сборной цеха» из первобытно грязных штоков, предъявленных начальником участка «на перепроверку».



       10 октября 1968 г.
       … День «получки».  В честь этого события возле проходной завода полно народа, пришедшего для своевременного перехвата получивших или   ждущих, или ищущих с кем бы строить или даже сдвоить, на выпивку. Получку у нормальных и добропорядочных людей полагается обмывать…
          Поскольку сегодня я в отгуле, то не стал задерживаться на заводе времени больше, чем это потребовалось для получения «мзды»…
         …Посмотрел фильм «Маленький принц» и -  о, ужас!  Упримитивили, изуродовали волшебную сказку Экзюпери.  Пожалуй, слишком много у нас режиссёров, сценаристов и художников.  Их учат, на них государство тратится и, следовательно, они отдачу обязаны дать. Они и дают, что могут. Что-то, ведь, нужно отдавать-то: «долг платежом красен».  Одни дают статуи, другие – горшки, третьи – кирпичи – «от каждого по способности». Только так подходит искусство к людям.  Люди же стали подходить к искусству с затверждённой формулой: «по труду» - как и положено быть при социалистическом реализме… А это вам не кирпичи лепить.
       К этой сказке, а точнее лирической фантазии, Экзюпери необходимо подходить очень осторожно, как к тончайшей  вазе,  созданной искуснейшим  мастером из  самых  нежных  слов  людей… Вместо этого нам преподнесли нечто вроде глиняной  фальшивки, из  глумления, видимо, только  поставив на ней имя великого  художника  слова и мысли...
        Была… Была когда-то такая 87-я комната в «Доме Ха-ха». Дружная была комната.  Да «вся вышла».  Кто замуж, кто в жёны, кто куда… (Между прочим, о женщинах принято говорить, что они вышли замуж…А почему о мужчинах не говорят: они вышли в жёны?.. Если не нравится множественное число, при наших монобраках, то пусть бы сказали «вышел в жену»?.. Интересный вопрос). Да…Так вот, вышли кто куда и осталось… Ничего не осталось.  Сидят или лежат три-четыре индивида, бывших смеховцев, в разных квартире и преимущественно молчат. Иногда сходятся за бутылочкой…  Один не сходится – стал не пьющ и не курящ. Один – это я.  Между прочим, довольно любопытно житьё непьющего в обществе.  Опишу как-нибудь.
       Сашка опять «набрался» у соседа и с соседом. Завёл какой-то странный провокационный разговор…
       Наша табельщица довела в цехе до гласа народного весть, будто бы я посылал в Москву куда-то запрос: может ли холостяк встать на очередь для получения квартиры и будто бы мне  даже  ответ  пришёл утвердительный. Новости!..  Откуда что берётся. Могли бы придумать мне вопрос какой-нибудь поумнее, а то ведь и так ясно: холостяк, конечно, может в очереди стоять… Но вот получить квартиру – это вопрос другой.  Женатые не все получают.
        Кто-то начал на меня что-то «клепать»…

       11 октября 1984       
        Когда-то, немного порыскав по Горькому городу можно было отыскать коньяк и ром.  Затем рыскать стало бесполезно – и то, и другое исчезло из продажи совсем. В ресторанах и кафе, правда, встречались отдельные экземпляры. С наценкой, но встречались.  «Прогресс», однако, не остановился на полпути и вышеназванные напитки пропали и из ресторанов.  Только легенды сохранились о том, что были времена, когда ром продавался в ларьках на улице.  Выбор вин ограничивался всё стремительнее, пока его, выбора, не стало совсем.  Даже «перцовку» стали продавать только в… подарочных наборах.
       Около месяца назад начался очередной «перегиб».  Водку и вина из продажи изъяли совсем.  В витринах только пиво, минеральные воды и соки.  «Алкаши» обалдело и ошарашено взирают на эту безрадостную их сердцам, телам и головам картину…
      Не совсем ясно для чего это делается и что это за половинчатая мера – уж тогда сухой закон нужно ввести, чем полусухим ограничиваться.  И уже тогда самозабвенно вопить «ура!» по тому поводу, что «не пьют» наши «простые советские люди».  Я убеждён: из паутинных углов и со дна дедова сундука достаются рецепты самогонов и схемы модернизированных самогонных аппаратов создаются.  Алкаш – это такой образчик человеческой натуры, который непременно сыщет,  где и что выпить и  проявит  при  этом высокую сообразительность и изобретательность.

       2 октября 1968 г.
       Выходной день сегодня.  Суббота.
       Разлепив вежды в 7 часов утра, панически принялся будить Валентина Шалина, вообразив, что он проспал начало своего рабочего дня. Вот до чего отвык от пятидневки.
        Отобедал в столовой на Сурикова. Кажется, в ней сделано всё для отпугивания едоков. И отпугнули бы, и едоки пошли бы куда-нибудь в другое место пообедать, если бы в другом месте было иначе.  На стене этой столовой нет бюрократического призыва «кончил дело – уходи».  У меня, например, появилось желание уйти, даже не начав.
      Раздатчица в…бывшем белом халате (который выдаётся, видимо, для подчёркивания пятен грязи на подолах), одним видом своим убившая мой аппетит, доверительно сообщила: половины меню уже нет. Заказ пришлось ей проорать – звуки обычной речи глохли в этой столовой тут же в голосовых связках.  В разных углах дико выли и щёлкали реле холодильников, повара с лязгом боролись с котлами, уборщицы свирепо пинали и швыряли столы и стулья, в углу кто-то пьяный громко и горько жаловался на «жисть», жизнерадостная соц.  молодёжь визгливо хихикала по неведомому поводу.  В вестибюле кто-то что-то пел, репетируя или от избытка чувств.  Надо всем этим висел плакат, утверждающий: «пользу приносит еда, поглощаемая с наслаждением!»   Исходя из этой аксиомы, я, посетив столовую на Суриковой, причинил себе существенный вред.


                НА СОБСТВЕННОМ ЭНТУЗИАЗМЕ

         14 октября 1968 г.
          «Уж такой скромнай, уж скромнай такой!  Даже и сказать нет слов какой скромнай».  Такой характеристикой был награждён парень, которого поселили к нам вместо выгнанного с завода за пьянку и прогулы ворюгу Озералина.  Характеристику новичку давал зам. секретаря заводского комитета ВЛКСМ.  Не знаю, не знаю, но, наверное, надо жить долгое время в центре махновского Гуляй Поля в разгар пьянки по случаю удачного грабежа, чтобы возвести в такую степень скромность новичка.
           Его дядя, приехавший к нему в гости, начал уже надоедать.  Дядя – ражий мужик, эталон мужской красоты в некоторых районах области: «здоро-ва-ай, да красноро-жа-ай!».  С тупым бараньим взглядом вечно мутных спьяну глаз.  Он неотделим от бутылки и бутылка не отделима от него, если не пуста.
         С субботы они оккупировали нашу кухню и «заседают» там уже третий вечер, лишая нас возможности спокойно и сосредоточенно поужинать.  Вчера к нежной родственной паре прибавился кто-то третий.  Маленький, плюгавенький, в кепке и, по-видимому, склонный к философии товарищ. Всё время о чём-то пламенно говорил, настойчиво показывая пальцем на потолок.  Потом сел на пол, положил голову на стул и мирно заснул.  Рядом, на стуле сидя, спал и сам новичок, а дядя его спал стоя, как лошадь… После отдыха такого троица снова «возлияла», приняв в компанию и Шалина.  После чего все, и Шалин, заснули окончательно…
        Удивительно интересное времяпровождение. Но скромное, разумеется.   

       В цехе изнываем от безделья. Время прессуется перед штурмовщиной.  Работы пока нет на контрольных плитах, а выходить на производственный участок неприятно и малоэффективно. «Демонстрировать трудовой пыл» только ради демонстрации считаю пустым, хотя и приятным начальству, занятием.  Работаю не ради начальства.
       Показательная демонстрация трудового пыла…
       Наши «кочки, горы, бугры, тузы» и прочее, как именуют всевозможных руководителей, работают с 7 – 8 часов утра до 18 – 20 часов вечера, в начале месяца, и до 22 – 23 часов в конце.  Некоторые на заводе даже спят.  Ненормированный рабочий день.  Выходят и в выходные дни. Иногда и Новый год в цехе встречают.
       Это не жизнь.  Работа, еда, сон и посещение туалета… Всё.  Ни на что иное времени, да и сил, почти нет…  Многие и редкое свободное время посвящают водке и всем, вытекающим из неё последствиям.   Устраивает ли их такая «жизнь»?   Не всех.  Корюкин ушёл с должности начальника участка и правильно сделал.  Ушёл наладчиком – простым рабочим, то есть. (При случае наша печать возвела бы его в ранг передовика – на понижение, мол, пошёл – на трудный участок! Ха – ха).  Так чего же ради люди так напряжённо работают?  Почему ничего не меняют? Зарплаты?  Так они не так уж и высоки – рабочие получают гораздо больше.    
        Разумеется, есть и объективные причины.  Но и организация труда построена на добром старом, проверенном и испытанном, первобытно-примитивном методе «Эх, дубинушка, ухнем!»  Так «работать» могут только фанатики (неведомо чего), карьеристы, рвачи, люди, старающиеся ломовым трудом несколько оправдать свою умственную и организационную ограниченность, и те, кому завод даёт нечто существенное: квартиру или высокую зарплату, или ещё чего-нибудь полезное.
        Чего ради так работать мне?  Ни под одну из перечисленных категорий я не подхожу.  Даже если бы я, допустим, был рвачом и стремился заработать максимум денег – нам всё равно не оплачивают работу в выходные дни, а нередко и сверхурочные – «экономика должна быть экономной», изрекает наш «дорогой Ильич».  Тем не менее я всё-таки работаю.  Почему?
      «Еду на собственном энтузиазме», как я же и изрёк несколько лет тому назад.
        Даже больше того, работая сверхурочно и по выходным, я – сдавал два года кровь кадровым донором.  И далеко не от избытка здоровья.  Просто мне нужны были те самые деньги, которые, по утверждению некоторых идеологических товарищей, «не играют в нашей стране почти никакой роли». (Интригующее «почти»).
     Смотрим репортажи из Мехико.  Наши пока не блещут, занимая «почётные» 4-е и 5-е места.

      15 октября 1968 г.
      С начала смены буквально дурью маялись от нечего делать, а к 10 часам 3-й участок внезапно прошиб «производственный понос» - на плиту навалили разного хлама.  Сбросили весь к часу дня. Скучно.  Тошно и противно.  На заводе такие «порядки» и «расцвет» «научной организации труда» - НОТ, что ходить туда трудно.  За 9 лет работы на «Гидромаше» не вижу никаких «сдвигов» к лучшему – кроме чисто внешних.

     17 октября 1968 г.
      Мы с Филом обменивались мнениями о прекрасной половине рода человеческого, придя к общему мнению о сомнительности такого эпитета, когда ко мне подсел кто-то из цехкома и поставил меня в известность о выдвижении моей кандидатуры в редколлегию цеховой газеты.  Возмутительно звучала фраза, сказанная им: «Ты и раньше числился в редакции, только не работал».  Странно: зачем же я числился, если не работал?  А если не работал – зачем меня снова выдвигать? Я отказался и от «выдвижения», и от зачисления, и от работы в редакции.
       Причину, разумеется, объяснил, хотя поначалу делать этого не хотел – объяснять, то есть Но человек этот мне чем-то симпатичен и поэтому не хотелось   огорчать его грубостью.  Мужик он, вообще-то, чудаковат немножко.  Походка у него оригинальная: в так ходьбе голова его, насаженная на тонкую извилистую шею, дергается взад-вперёд и в стороны, а верхняя часть туловища работает совершенно независимо от нижней так, что иногда кажется, что все эти три составляющие вдруг разойдутся в разные стороны сами собой и по своей инициативе…
      Да… Так отказался я от работы в редколлегии окончательно и бесповоротно. Причин на это не мало.  Буквально с первых дней работы на заводе я оформлял стенгазету, сатиру выдавал и юмор, стихи «творил», «прожектор» первый делал, «молнии» метал и «громы», и делал всё, к сему причитающееся.  Газеты признавались лучшими на заводе, и однажды наша редколлегия даже премию получила от завкома.  Хотя газеты, как это обычно и бывает, лежали целиком на мне.  Бывало, мы занимались после работы в цехе часов до 9 вечера и уходили, совершенно отупев от наших «острот».  Бывало, что я спал по 3-4 часа в ночь, стараясь сделать газету  к сроку. Это и называется «не работал»…
      Тем не менее газеты мои ни разу  не  были  на  выставках – их «забывали»  послать.  В отделе на меня стали смотреть, как на «сачка».
      Дважды мои работы просто не выставляли из-за отсутствия заметок.  Не раз секретарь парторганизации цеха тов. Кузьменко браковал мои стихи «за аполитичность», увиденную им неведомо в чём, а точнее воображаемую им в трудовом раже.  Некоторые работы вообще без всяких объяснений канули неведомо куда.  Однажды меня даже чуть не «попросили» с завода из-за «обмана цехкома».  Наконец, в этом году меня довольно оригинально «продвинули» в очереди на квартиру.
     Этих причин более чем достаточно, чтобы желание работать в редколлегии этого цеха аннулировалось безоглядно.
      Кроме того, очень уж любят у нас давать «ЦУ» и советы люди, сведущие и разбирающиеся в искусстве не больше, чем питекантроп в кибернетике.  Надоело и то, что возражения и спор воспринимаются, ка «политическая незрелость» и чуть ли не как «буржуазная пропаганда».
      Сегодня отчётно-выборное профсоюзное собрание.  Судя по единодушному и организованному уходу «профчленов» на собрании будут преобладать пустые стулья.
      Я ушёл.
       А в общем-то, погрязли мы в мелочах до корней волос.  В то же время извлечь себя можно только за волосы, как знаменитый  барон, а это прямо  грозит  остаться  без них и на том  же  месте.
 
    
                БЕЗ МЕНЯ   МЕНЯ   ЖЕНИЛИ

          18 октября 1968 г.
          Неприятных «новостей» сегодня две. Закавычил потому, что с позиции нового кавычки сии весьма относительны.
          Первая: меня всё-таки «выдвинули» в редколлегию (экая громкость) газеты. Протест мой и отказ имели эффективность гласа в пустыне.  Блестящая иллюстрация того как у нас учитывается и ценится мнение: я даже не был на собрании, меня «выдвинувшем».
        Вторая…Отменю, однако, понятие «новость».  Никакой новости.  Работаем завтра, а завтра суббота – шестой день рабочей «пятидневки». Шеф, глазом не сморгнувши, заявил о желательности и в воскресенье выйти на работу – в седьмой день «пятидневки»… «Это уж слишком», - как сказал ишак, когда его запрягли в поезд.  Не этичное сравнение, но мы именно ишачим и единственное утешение в утверждении науки, открывшей недавно, что ишак не так уж и глуп…
      Поездку домой к родителям опять придётся перенести.
      Уже 10 минут, как 19 октября.  Не сплю, очевидно. С полчаса как окончил работу, да и из соседней комнаты доносятся нечеловеческие завывания и звериный рёв – болельщики смотрят Мехико. Сосед и Шалин для бодрости приняли дозу и пребывают в блаженном состоянии.
      … В каждом цехе вывешены объявления, гласящие: завтра воскресник по уборке нового корпуса и сурово предупреждающие о строгой обязательности явки всех рабочих.  Оно конечно… Субботник в воскресенье или воскресник в субботу – явление полезное – для работы.  Но у меня вопрос: отдыхать-то   мы должны, или как?.. Или работа вообще без выходных дней тоже «научно обоснована»?  Сегодня работали, завтра нужно работать и следующие «выходные» тоже будут означать для нас выход на работу, так как приходятся на конец месяца. А в промежутке -  напряжённая работа…. Что-то в тунеядцы мне захотелось, братцы, податься…
        Ну, если бы война, не дай Бог, или ещё что-нибудь в этом духе – оно, разумеется, понятно – необходимо напряжённо работать. И я мог бы трудиться, как одержимый «трудоманией», если бы не воевал сам.  Но сегодня такие «ритмы» - результат чьей-то ограниченности и глупости и поэтому работать на износ не хочется.  Даже вредно.
       Хотел написать картину очередную, но скоро начнёт темнеть, да и устал. 

                ШТУРМУЕМ   ПЛАН

          24 октября 1968 г.
          Поработали на славу отечеству.  Вчера и сегодня все восемь часов пребывали в вертикально-согнутом положении.  Вчера и сегодня производство гвоздит из 3-ей мастерской.
         Сегодня застал наш персонал мечущимся вокруг плит, заваленных деталями.  Удивительно – они оказались проверенными, хотя Каштанов остался верен своим принципам и сам их не проверял.  Поручил дело Элекейкину.  Сам же им руководил… Исписал целую страницу обнаруженными 1-ё сменой дефектами и прибавил к ним пунктов пять от себя.  Получилось всего 24 пункта дефектов для исправления. Очень немало.  Много даже.  Даже для 3-й мастерской много.
         Вновь назначенный начальник участка Митрофанов энергически отдал распоряжение производственному мастеру Куранову: дефекты устранить.  Мастер Куранов сомнамбулически переписал дефекты и дал Ц-е У (ценное указание) Лышникову и Шарову – слесарям механикам.  Те подёргали щетинистыми щеками, посмотрели на ведомость и поволокли, покорно и молча, дефектные детали к своим верстакам.  Начавшийся там вскоре скрежет и вой машинок заставил нас вздрогнуть.
      И Шаров, и Лышников отработали почти по две смены подряд.  Доработку вели из последних сил и к обеду уже притащили всё своё творчество, и техническое, и фольклорное, нам.   Оно оказалось, всё-таки, опять неудачным.  Да иначе и быть не могло. Устали мужики.  Сочувствуя им «от хобота и до хвоста», я всё же не мог и не имел права принять тот полуфабрикат, который нам официально предъявили.  Вернул на доработку всё принесённое.
       Сам же обозлился до потери аппетита и чуть не до дрожи.  Степень обозлённости слесарей описать не берусь… Я иронизировал и издевался, называя их продукцию как только можно скверно.  Злил их и злился сам, пока не пришли к взаимному соглашению.  Они снова унесли и…снова  принесли детали, а я вооружился слесарным  инструментом и вгрызся в сталь… К 22 часам мы не выдержали – сталь всё-таки оказалась прочнее, и отправили всю партию.  Плохонькая партия. Но мы сделали всё, что смогли.
   
 
                ПУШКИН И Я

        (Продолжение записи от 24 октября).
        Резко похолодало.  Снова с фатальным упрямством посыпался снег.
        Пушкину, который АС, естественно, можно было, посасывая гусиное перо и топорща баки, бодро писать об осени и начале зимы – помещик, всё-таки. Гусиное перо не было его единственным питанием и не только бакенбардами обогревал «чресла свои».  Отдыхай себе в своём родовом поместье, да ещё и с ореолом мученика – «в ссылке», как ни как.  (мне бы такую ссылочку…)
         У меня осень вызывает самые неприятные ассоциации, что не лишний раз доказывает непоэтичность моей общежитейской натуры.
         Не буду «жечь глаголом» аз.
         Пусть скачет без меня Пегас…
         В троллейбус сяду я сейчас.
         Троллейбус же, кстати сказать, довёз меня по пути от пл. Минина только до пл. Горького, а там встал уныло и твёрдо «по причине наличия отсутствия присутствия» кондуктора… Пришлось доезжать на автобусе.  Вот тебе и «ямщик сидит на облучке» и «малыш уж обморозил себе пальчик»…  Пальчик пальчиком, но уши себе я отмораживаю и шапку себе я так и не нашёл и не найду, наверное.  Хожу в кепке.  «Сам дрожу, но форс держу».  И вовсе не от форса.  Какой-нибудь ретивый активист мог бы сказать что-нибудь о моих «возрастающих потребностях»: кроме кепки ещё и шапку иметь – ишь чего захотел…
        Чижов заболел.  Астафьев сказал, что с сердцем у Чижа проблемы.  За сердца хватаются почти все.  Астафьев тоже ходит по цеху с «глазами нананичку», удивлённо-испуганно   щупая свой левый бок…

            
                ПОГОДА, РАБОТА,  ЗДОРОВЬЕ, КОСМОС
       
       26 октября 1968 г.
        Со второй смены полу-пришёл, полу-прибежал, точнее, - погодка не для меланхолической прогулки.
        Насчёт погоды год текущий не лишён оригинальности. И даже чувства юмора.  В конце апреля была метель, а с первых чисел мая можно было гулять в рубашках.  Зато в июне влезли в пальто.  Потом, конечно, вылезли, но скорее от неловкости ходить в пальто летом, а не от жары. В конце июня недели две входили во вкус лета.  Но не вошли – с начала июля задули насморочные ветры, нагнали дождей, капавших каждый день почти до середины августа.  А там термометр стал долезать до 30 градусов…
       Получил 45 рублей аванса. Из них тут же отдал трёшницу в профсоюз. Три месяца числился в задолжниках и даже в длинном списке «моя фамилия не в поэтической рубрике» числилась, а в должниках…
      … У Чижова обнаружились «коронаро и кардио-склероз и стенокардия при том… Об этом мне его половина сказала. С понедельника мужика уже выписывают на работу, а самочувствие у него не лучше. Да с таким набором болезней за неделю не полегчает.  Врачам или безразлично, или они просто не представляют себе нашей организации труда без выходных дней. «Организация» эта к коммунизму детей наших, возможно, и приведёт, а нас – к сердечно-сосудистым хворям.
           У Сани Голубева – ревмокардит.  У Володи Филиппова (Фила) – тоже.
           Фил по случаю аванса не устоял и в обеденный перерыв «остаканился» с Юркой пополам.  Явился багроволик, красноух и сизонос, и принялся резво пожирать колбасу в  закусь. «Краснуху» пили, по его словам.  Но я больше доверяю своему многоопытному носу.  Повращав им в воздухе, определил: московская…          
            Спал плоховато.  Под утро заснул было, но где-то над нашим цокольным этажом кто-то начал выстукивать на пианино гамму… И выстукал-таки меня из койки. Этот, или эта, стукач появился сравнительно недавно, но уже надоел. Испытываю неодолимое отвращение ко всем, учащимся играть на каком-нибудь муз. инструменте дома. Сейчас чуть ли не модной стало обучение чад своих игре на «фортеплясе».  Уж эти моды!  У чада, может быть, и слуху-то музыкального хорошего нет, ему, может быть, ухо отдавливал не только медведь, но и все разновидности слонов; а, может быть, и есть слух, только годен он только на слушание и не больше. Всё равно семейство, приобретает «кабинетное пианино», с финансовыми корчами, и сажает за него «чаду» свою, кривя ему позвоночник, а соседям – самое существенное…
       
      … «Союз – 3».  11 ч.  34 мин.  Выходитв космос! Пилотируется Береговым Георгием Тимофеевичем, полковником!
        Пишу вслед за диктором.  Молодцы! Однако, долго же не запускали у нас никого.   Года два.  После гибели Комарова это первый.  Американцы, канальи, недавно троих забрасывали.  А что?!  Пора бы и на Луну, чёрт побери!
         Этот запуск – сюрприз к 50-летию ВЛКСМ и 51-й годовщине ВОСР.
         Что необычного в этом полёте? (Постановочка вопроса: «необычного» - уже обычными стали полёты…в космос).  Обычно мы запускали лётчиков-космонавтов весной.  Сейчас конец октября.
        Строго говоря, по-моему, слишком громко называть героев этих полётов космонавтами.  Герои они несомненные… Относительно нас, но – космонавты?  Это только сверхвысотный полёт, даже не выходящий за пределы атмосферы Земли. То есть, они лётчики сверхвысотники.  Космонавт – это солиднее.  Первым действительно космонавтом станет тот, кто  облетит Луну.


                50-ЛЕТИЕ   ВЛКСМ

        27 октября 1968 г.
        Воскресенье, а радио и телепрограммы скучны, как пасмурный день.  Расписание   передач твердокаменно и твердолобо. Содержание тоже.    В юморных рассказах остряки рекомендуют телевизор как успокаивающее снадобье. Но однообразие уже раздражает.  Нервирует ещё и то, что все передачи настолько «идеологически выдержаны», настолько высокопарно-патриотичны и настолько навязчиво вдалбливается мысль, что мы настолько счастливы, бодры и целеустремленны, а если нет, то это уж только наша вина, что хочется взвыть и немедленно стать самым анархичным анархистом, хотя бы для разнообразия.
       Движение транспорта, и без того далёкое от идеала, сегодня превращено в «кроксворд и рекбус», если судить по публикациям газет.  А потому маршруты перетасованы, как карты шулера, что на пл. Минина грандиозный митинг в честь 50-летия ВЛКСМ.
       Вчера посмотрел на редкость (теперь) хороший фильм «Служили два товарища».  Отлично сделан. Прекрасно играют артисты.  Настолько хорошо, что забываешь об экране и артистах. Это, на мой взгляд, высшее достижение искусства кино.  Искусство не должно быть подчёркнутым.
        Режиссёр фильма – умница.  Наверняка привлекал участников гражданской войны и именно тех, кто с клинком и штыком в своих руках рубился в бою.
        Фильм «Железный поток» тоже на тему гражданской войны.  Но это фильм – лозунг...  А лозунги уже настолько надоели и примелькались, что уже не впечатляют.  Поташнивает даже от приторности и слащавости.  На «Железный поток» средств потрачено не мало, массовка тьма снималась, однако же – не удача.  Перебор с нарочитостью и помпой слишком много у нас говорят о скромности.  Так много, что невольно приходишь к выводу: если о скромности не кричать – её  никто и не  заметит… Только она  перестаёт быть скромностью.
       М-да… «Скромность – мой враг.  И я – враг скромности».  Не нравится мне слово это: скромность… Что-то такое вялое, понурое, маленькое, серенькое и мокренькое возникает в воображении… Но в то же время понятие это, а точнее качество, совершенно необходимо каждому – иначе хамство уничтожит всё хорошее.
      29 октября 1968 г.
      Сижу это я вчера в нашем отделе и вдруг откуда-то сверху падает… билет на заводской вечер, посвящённый 50-летию комсомола. «Откуда-то» оказалось Филом.
       Не комсомолец я уже и, следовательно, не молодёжь, относительно, но на вечер пошёл.  А что? «Были когда-то и мы рысаками».  И я взрыл поношенными копытами пол и тяжело поскакал.
      Прискакал в 19.30, предварительно поспавши.  «Скок» мой оборвался у запертых дверей.  Перед ними в бешенстве уже металось с десяток рысаков помоложе.   Нас не хотели впускать за опоздание, как нам сказали.  Рысаки помоложе даже зашлись от ярости и начали угрожать стёклам.  Угроза подействовала – двери нам открыли.
        В концертном зале шёл концерт. На сцене мужественно стояли пять девушек. За их спинами – два парня.  Всё это в целом составляло «музыкально-литературную композицию».  Из-за сцены периодически выскакивал некий добрый   молодец, торопливо бормотавший высокопарные стихи.  После чего молниеносно исчезал.  Оставшаяся «великолепная семёрка» приступала к жалобному песнопению «а капелла».
         Не выдержав, сбежал в буфет. Там сквозь густой не разрезанный папиросно-сигаретный дым, тускло отсвечивали лампы.  За столами с пивными бутылками и объедками сидело «племя младое незнакомое».  Жизнерадостная толпа в полста человек трудолюбиво осаждала буфетную стойку.  В просторном фойе туалета группки из 4 – 5 человек выясняли отношения и из углов кое-где уже мрачно просвечивали на лицах «фонари»…
       Нашёл в зале парней, сел с ними и с полчаса терпеливо все сообща смотрели концерт самодеятельности завода.  Поняв, наконец, что памятника нам за подвиг такой всё равно не воздвигнут, ушли курить. Я тоже, хотя и не курю уже целых девяносто один день…
        Тяжеловесный концерт тянулся два часа, «с гаком».  Потом, разумеется, танцы.  Довольно уныло и не жизнерадостно простоял на них, станцевавши   один раз.
        Зам главного контролёра завода «Гидромаш» Царёв (забавно: главный контролёр у нас Королёв, а его заместитель – Царёв) лихо отплясывал твист и шейк (мужику за 50), рассказывал о своей бурной молодости…  Затем пригласил даму, превосходящую его раза в два по объёму, и принялся изображать какой-то загадочный танец, название которого не смог бы определить никто в авиации…
       Завершился вечер лотереей  и  дикой  давкой в раздевалке, из которой я выдернулся весь помятый и минут десять выпрямлял свои  позвонки и кости. А там, у раздевалки, продолжали обучение вежливости путём зуботычин и пинков…
        Сегодня – день рождения комсомола: 50 лет.
        Я был комсомольцем «от звонка до звонка».  Вступил четырнадцатилетним, буквально с нетерпением ожидая срока, когда по возрасту смогу вступить в ВЛКСМ.  «Выбыл» автоматически – когда одвадцативосьмилетился.  Причём оказалось, что уже год, как не числюсь нигде, хотя с меня исправно требовали взносы членские.  Они, как убедился я с первых лет пребывания в членах, являются чуть ли не основным критерием в оценке работы первичной организации.
        Со школьных лет находился в постоянных конфликтах с комитетом и секретарями оных из-за разных точек зрения на работу организации. Только на заводе конфликтов не было… А если и случались, то уже не по моей вине.  Был групоргом класса и всегда, везде, где бы ни находился, работал над стенными газетами.   В активе, в общем, был.  Хотя в корне иных взглядов – гораздо левее.
    
          На заводе холодище.  Дрожим все 480 минут рабочего времени, посвящая их уже не производству, а удержанию остатков калорий.  Работы совершенно не было.  Из-за того, что ночью почти не спал, ломило меня всего, дико зевалось.
        Спал действительно очень плохо. Не известно почему.  Никакие проблемы не тревожили и мысли не одолевали.  Не спалось и всё.
        Изговорили с Мурышовым все темы, пошли в «красный уголок», подремали там в тепле.  На том и смену закончили. Дичь, для конца месяца.  Неужели план выполнили?   Или «выполнили» в честь ВЛКСМ?
        По радио и телевидению весь день и вечер марши, лозунги, раппорты и лавины песен.  Вечером поспорили с Валентином в какое кино идти.  К общему знаменателю не пришли и порешили не идти в кино совсем.
       Поехал на Свердловку посмотреть – как она там, не изменилась ли со вчерашнего вечера.  Не изменилась.  Молодёжи   не видно совсем. Или по домам сидит, либо пьёт (не самогон ли – вина-то никакого в магазинах нет), или на вечерах по своим организациям. Вечера проходят наподобие нашего, хотя, конечно, впечатление зависит ещё и от настроения… Или настроение от впечатления.
        Ветер просверливает насквозь…  Дошёл от пл. Горького до пл. Минина, сел там в маршрутку и – вот уже «дома».   Шалин спит перед телевизором… Виктор  обвонял  всю  квартиру своими  носками и созерцает  экран того же  телевизора…  Вот и весь юбилей…    


                МОРДА  ШТУРМОВЩИНЫ

        31 октября 1968 г.
        Месяц кончился. Относительно прошлого конец его прошёл спокойно лишь относительно сентября – тот квартальный был.
        Утром в цехе видел побледневшего и злого Фила, клявшего люто все железины вообще и авиационные в частности, и клявшегося больше никогда не выходить в ночную смену.  Оно понятно.  На вчерашний день выполнили 75% плана.  Гораздо лучше предыдущего месяца.  Сегодня, наверное, добьём.  Судя по невозмутимой физиономии замначцеха Ершова ничего, грозящего программе провалом, пока не предвидится.
       Ершов Э.П., он же Эдуард Павлыч, он же в прошлом просто Эдик (а кому и в настоящем) замещает сейчас Касаткина, который куда-то «убыл» ещё в августе и с тех пор его никто не видел.  Заболел, небось.

       Штурмовщина, и иже с ней, и все вытекающие из неё последствия…  Слово это склоняется во всех падежах давным-давно.  От него мы корчились в судорогах ещё на стройке, когда на «сдаточный объект» сгоняется масса рабочего народа.  Масса эта в муравьиной сутолоке за считанные дни наводит внешний лоск на дом, который… принимаются «ремонтировать» сразу же после сдачи официальной комиссии на оценку не менее как 4, сиречь «хорошо». А то и «отлично». К намеченному планом сроку объект считается принятым, а после него продолжается уже не строительство, а якобы всего лишь «ремонт» такового…
        От такого же «достижения научной организации труда (НОТ)» трясло рабочих и ИТР, когда я пришёл только что на завод. Но тогда относительно лучше платили.
        С тех пор десять лет прошло, пролетело, просвистело, пробежало, проскрежетало и прошумело.  Всё осталось без изменений.
       По рассказам знакомых и не знакомых то же самое творится и на других заводах города Горького.  На телевизионном заводе им. Ленина, говорят, в конце месяца даже убыстряют скорость движения конвейера -  для «повышения производительности труда». План выполняется, а на качество наплевать.
        Судя же по статьям, письмам и заметкам, публикуемых в центральной печати, та же самая «НТО» происходит и во всесоюзном масштабе. Печатаются письма, полные горечи и недоумения.  Публикуются статьи, полные «благородного негодования» и возмущения штурмовщиной.  Её «изживают», ей «дают бой» и прочее тому подобное, только большей частью на словах.  Штурмовщина господствует на деле.
       Тем не менее наши борзые журналисты и другие деятели придают слову такой вес и значение, что всерьёз считают эту «меру» вполне достаточной.  Время от времени в газетах, и всегда в выступлениях идеологов, говорится о штурмовщине, как о явлении, которое «ещё кое-где», «иногда» встречается и «ещё не изжито» и т.д.  В том же духе изрекал с высочайшей трибуны и Брежнев. Не соответствует, дескать, штурмовщина нашему социалистическому образу труда. И так говорится уже много лет.  Много лет штурмовщина изживает людей и тем не менее она есть, и именно за счёт её, и только, предприятия справляются с планом.
        Завышены планы?  Нет – ведь в начале месяца завод работает только вполсилы. Да – план нам даётся в расчете на строящийся новый корпус, сроки сдачи коего переносятся с одной торжественной даты на другую уже года три. Десятки сложных дорогих станков стоят под открытым небом… Ну, сдадут новый корпус в эксплуатацию, но я убеждён: это «временное» явление не исчезнет, так как причины кроются не на нашем заводе, и вообще не на заводах, где люди по 10 – 12 и более часов без выходных дней методически калечат своё здоровье и время ради… светлого будущего.
          Все на заводах заинтересованы в ритмичной работе.  В масштабах завода для этого делается всё, но – бесполезно.   Года три назад мы, было, вошли в ритм и держались месяца четыре и – опять сорвались.  В чём же дело?  «Плетью обуха не перешибёшь», - как сказал мужик, старавшийся свершить именно этот подвиг всю жизнь свою.  Где же этот твердолобый «обух»?  Читая письма, публикуемые в печати, а сколько не опубликованных, причины обнаруживаются в глупейшей – именно глупейшей, если не хуже, организации производства в стране в целом.
         Одна из причин: продукцию, освоенную с трудом на одном предприятии, внезапно передают другому, а этому «перепоручают» освоить новую – ту, что делал другой завод.  Такое «мероприятие» имеет далеко идущие последствия, так как мало у нас заводов, которые целиком и полностью работают только на своей базе.  Каждый завод кому-то что-то поставляет и от кого-то что-то получает, без чего нельзя обойтись.  В результате такой «реорганизации» срываются поставки, сроки и… понеслась: штурмы, штормы, командировки, толкачи и прочее, прочее.  Колоссальные перерасходы.  Самоцель.  Беличье колесо.
       Глупость?   Вряд ли, сдаётся мне.  Это же очень…глупым глупцом надо быть, чтобы не видеть всех последствий такого «руководства», с позволения сказать.  Но если видеть и всё же продолжать всё на тех же «принципах»… Как это назвать?
        «Диверсия путём вредительства» - так называлась брошюра 30-х годов, которую я откопал недавно на чердаке.  Содержание её, кажется мне, злободневности своей не утратило и сегодня.
         Политику 30-х годов осудили.  Да – «перегибы» были. «Русские сами себе создают трудности и сами их героически преодолевают», - как сказал, к великому сожалению не помню кто из известных политиков.  Удивительно метко сказано. Но не перегнули ли и с осуждением?  Не сыграло ли оно кому-то на руку?  Однажды, когда в Горьком городе был очередной перебой с куревом и обездоленные «наркоманы» одичало бродили по городу в поисках покурить бы чего, стоял я в очереди у магазина «Главтабак» на Свердловке. Очередь в два ряда выстроилась почти до кинотеатра «Рекорд».  Проходил мимо какой-то бородатый дед.  Остановился, посмотрел, головой покачал и сказал: «Такого даже самый заядлый контрреволюционер не придумал бы».


                В КГБ ИЛИ В ХУДОЖНИКИ?

       3 ноября 1968 г.
       Истерический звон будильника положительных эмоций во мне не пробудил.  Кроме желания уничтожить навеки этот зловредный аппарат, повернуться на один из боков и продолжить сон. Тем не менее, встал. С трудом разглядев противоположный дом сквозь туман, определил: погода за ночь к лучшему не изменилась. Всё-таки поехал в деревню.  Ожидаемой декорации сельского пейзажа не увидел.  Дорога там оказалась чище и суше, чем здесь в городе.
        Дома всё в порядке.  Здоровье, в целом, не плохое, насколько это возможно в их возрасте.   Аннотация на лекарство, мною приобретённое в аптеке, так напугала маму, что она решила его не принимать. Действительно: «побочные и возможные» действия препарата оказались прямо зловещими – рвота, плохое самочувствие, гипотония и даже коллапс! «Лекарство» отечественное…
      На обратном пути в Горький город стал совращать меня Георгий Поляков, майор КГБ и, по совместительству, дядя Олега.  Влез на ст. Кудьма, весь замундиренный под «цивильным» пальто, и начал вдруг меня «охмурять», то есть вербовать…  Предложил сменить железки на живых людей (тоже своего рода работа контролёра) - перейти служить в «контору».  Гарантировал звание лейтенанта и к нему оклад в 130 рублей, для начала. Квартиру через год-другой, с гарантией (я потребовал гарантии письменной, шутя, конечно).  Бесплатный проезд в любую точку СССР.  Учёба.  Перспективы…  Соблазну много.  Сомнений тоже.
       Но это было ещё не всё.
       Войдя в нашу берлогу увидел на койке послание самого Олега.  Послание призывало меня немедленно ехать к нему для серьёзного разговора… И этот, что ли, из конторы?.. Помчался к нему и буквально через 15 минут уже влезал в его шлёпанцы.  Олег выдал ещё одно предложение: пойти работать на завод им. Ленина художником… Провестись на должность…наладчика каких-то штампов.  Оклад 90 рублей. С премией 30%
       Ну, художником дело привычное… А вот КГБ… Сомнительное… Ещё и в партию потребуется вступать… Это коренная ломка всей жизни, целей и даже  мыслей.  Абсолютно всё новое, другое, чуждое… Или нет?  Ведь почему-то майор именно мне предложил пойти в «Контору» - какие-то причины есть?.. Работа поинтереснее контролёрства.  Форма, опять же… Это значит, скажут и – в Магадан.  Безоговорочно… А я, может быть, не хочу.
        Художник на производстве – дело  так  себе. У меня уже квалификация высшая – мастер я, всё-таки…

            ПОСЛЕДНИЙ БАРАК НАСТУПАЕТ.  ЖЕНЩИНЫ

         4 ноября 1968 г.
         На улице Медицинской увидел… Хотел написать «дикую» картину, но для г.Горького она не так уж и дика.  Скорее даже символична, как пример глупости руководителей, полной безответственности и даже бессилия.
      Между современных каменных зданий мединститута, общежития и жилых домов в пять и девять этажей стоит деревянный барак, сооружённый, наверное, ещё до войны.  Барак внешне чем-то похож на бабу Ягу – именно на неё, а не на её жилище.  Полотно шоссе, которое прокладывают от Арзамасского шоссе и по ул. Медицинской, должно, по плану, пройти как раз через этот барак. Часть барака, которая пришлась бы на шоссе, решили снести, а остальную, которая в стороне, оставить…  Жильцов барака выселили – из половины развалюхи, а в другой половине – оставили.  Оставшиеся жильцы такую точку зрения не приняли и буквально с дрекольем и с дубьём встали на защиту своих рубежей, требуя законного предоставления им другого, благоустроенного, жилья.  Или соблюдения 5-го пункта популярных когда-то «принципов Панчо Шило»: «неприкосновенность территориальной целостности».  Другого жилья не нашлось пока («пока» длится уже несколько месяцев).  Шоссе (!) сузили у барака и стоит он теперь, как мыс на течение реки, нелепо и странно.
      По новому Указу (указующему давать мзду за работу раньше срока, если срок этот приходится на выходные дни) сегодня нас ополучили. Мне причитается сумма в 75 рублей. Для меня – колоссальная. За сверхурочные.  За замещение мастера (первый раз справедливо оплатили).  Два рабочих выходных приплюсовали к обычным дням. Налогов теперь возьмут в декабре… Обещанную премию контролёрам в сумме 40 рублей на отдел дели неведомо куда  Никто из нас  её  не  видел.
       Женщины, вообще-то, обнаглели.., пользуясь репутациями и  привилегиями «слабого пола». (Между прочим, как «пол» они, возможно, и слабый, но физически уже начали превосходить и нас).  Был облаян.  Буквально облаян, без кавычек, сегодня неведомо за что слонообразной буфетчицей 3-го цеха.  Лай велся на истерических нотах и в очень оскорбительной форме, не говоря уж о содержании.  Парню за такое можно было бы с полным основанием «определить сознание битием», а тут что делать?  Ответил ей, но удовлетворения не получил.  Однако, препираться с женщиной «из русских селений», как выразился поэт Некрасов, не стал.  Эти «милые создания» (а «милыми» они становятся годам к сорока), видом спорта которых является остановка коней на скаку и вхождение в горящие избы, начинают портить настроение с утра и не забывают сохранить его в таком виде до вечера. Начиная с кондукторов и ими же кончая.  Весь день на нас визжат, взлаивают, бурчат и вопят в самых озлобленных тонах представительницы почти всех профессий и даже просто прохожие и за проступки, и даже просто  прохожие по причинам не известным.  Это стало нормой поведения уже давно.

                КАНУН   ПРАЗДНИКА
               
          6 ноября 1968 г.
          Отправился в центр города, надеясь, и прямо-таки жаждая, купить что-нибудь. Страсть покупательская нахлынула внезапно и мощно, подогреваемая вчерашней получкой. Я даже думать начал, что если не куплю ничего, то заболею какой-нибудь таинственной покупательской болезнью.   Начал с магазина «Бельё», спросил тёплого белья.  Его не оказалось… Не унывая от временных неудач, бодро отправился в «Художественный салон»…  Чтобы выйти из него без картона, который надеялся там приобрести.  Нужных красок тоже нет.  Следующий визит – в «Гастроном» и «Спорт», где стал просто наблюдателем.
          Двинулся в Универмаг, решив купить там хоть…пуговицу, но купить непременно…  Или шарф.  Шарфа не оказалось.  Шапки тоже отсутствовали. Пуговицы были… Но «не той системы». Только рубашки радовали глаз обилием расцветок и размеров. К нейлоновым испытываю почему-то неприязнь, необъяснимую даже. Симпатию завоевала фланелевая рубаха и захотелось познакомиться с ней поближе…
      Продавщица мужского отдела настроена была лирически. Она предавалась розовым воспоминаниям детства с дамой, вышедшей из розового же возраста лет 60 назад…  Внимание продавщицы привлечь оказалось делом не лёгким.  Покупатели открывали рты, махали руками, заискивающе хихикали, призывно улыбались, орали и вопили, но продавщица смотрела мечтательно на потолок, на пол, сквозь нас, на свою собеседницу, на кончик собственного носа – куда угодно, только не на покупателей…  Наконец, кто-то заорал голосом не человеческим и ОНА, встрепенувшись, заинтересованно и с любопытством посмотрела на нас, словно желая спросить: «А что это вы тут делаете?»  Купил рубашку, всё же. По-моему, сшита она из одеяла. Не иначе.  Но – тёплая.
      Начало великого пития. В магазинах появилось вино и водка.  Вожделенный многими «москвич» - «Московская» (по 2.62 р.).  Уже вчера видел обалдевшего товарища, нежнее, чем женщину, обнимавшего трансформаторную будку. Сегодня в начале дня уже мотались по улице ничего не видящие перед собой личности, у которых туловища и ноги жили обособленной жизнью. На пл. Минина героический гражданин пытался сбить с колёс автобус, врезавшись ему в борт. Поднимать пришлось… Гражданина.
       Вечером зашёл в общежитейскую квартиру №1.  Чичков, там был и кто-то ещё с ним… Кажется, женского пола.  На койке бесформенно восседал Сашка Лобыгин, полностью невменяемый. У Кости с перепоя рот сделался вдоль  лица и  поэтому изъяснялся он крайне невразумительно и не понятно. Ни ему ничего не удалось втолковать, ни от него ничего.
       Ровно в 17 часов явился Фил. Принёс две бутылки «Кубанской любительской».  Батарея собирается разнообразная.  Только калибры одинаковые.  Встречать праздник Володя приводит свою Зиночку и сестру.  Врача-педиатра.  Сбежала на праздники из Чечено-Ингушетии, где, по её словам, царит в обычаях век примерно десятый.


                КРАСНЫЙ ДЕНЬ   КАЛЕНДАРЯ.
                ДРЕССИРОВАННЫЕ ЛЮДИ

        8 ноября 1968 г.
         Какие такие записи 7-го ноября… Погода резко контрастировала вчерашнему дню и когда я в 9 часов глянул на улицу, то увидел… Третий заход зимы.  Грязь замёрзла, обсыпалась снегом и озарилась солнцем.  В такую погоду можно бы и пойти на демонстрацию, не выглядя при этом мокрым и грязным.  Когда-то наша комната бодро шествовала на демонстрацию полным составом.  Утром принимали малую дозу «искромётного», запасённого с вечера, и… так далее. Но то было когда-то…  Одним словом, не пошёл я.  Вылез в центр в одиннадцатом часу подышать, посмотреть, походить.
        Подышал, походил.  Посмотрел… Полчаса проторчал в аптеке на Ошаре, ожидая открытия. Снадобье достал. («Отличное» занятие в праздничный день – лекарства доставать).
         Вернувшись в общагу, понял: мои мечты перед вечером отдохнуть – мечты наивного утописта.  Внезапно обнаружилось несделанного, которое пришлось срочно сделать. Даже обратно в центр съездил, с Голубевым Лёшей. Привезли оттуда «закусь».
       Жестокие дебаты распалились по вопросу о месте празднования. Квартира №1 отчаянно боялась появления Шашкина – он мог сорвать и испортить весь   вечер.  Я опасался реакции нашего «коллектива», из которого я один (поначалу) должен был принять участие в компании.  Порешили всё же в 1-й.
        Внезапно оказалось, что дефицит с девушками превратился в дефицит парней…
       … Наконец, в пятом часу уселся бриться и я.  Предвкушая хотя бы часовой отдых. Но раздался стук  в дверь и появились  четыре  участницы с «авоськами» и сумками.  Вынужден был тигриным прыжком   скакнуть в угол и по-шакальи выглядывая оттуда, так как был по пояс гол, сверху, и по шею намылен, вести разговор. Оказалось, что это Костя их прислал… Спешно одевшись, помчался к Косте.  Костя обалдело спал и Косте пришлось с полчаса вдалбливать   истину,  что  уже 7 ноября и время 5 часов и отмечать  решили не в 43-й.  нашей, а в 1-й - … так и хочется написать «ихней».  Всё утряслось…
       Минут 30 полежал я.  Встал, бодростью не блистая. Что-то гриппоподобное.
        Фил пришёл со своей «половиной» Зиной и с сестрой Галиной… При виде сестры «задышали кони, привстали на стременах бойцы».  Эффектная дама.  «Вставание на стременах» вызвано было ещё и тем, что она пришла без парня.  Вакансия, вроде того, свободна. Но.  Ушла она.  Через час, примерно.  «По-английски». Заявив это громко и прямо: «Мне не подходит».  Фраза звучала в данной ситуации даже цинично и заносчиво: общество рабочих и инженеров не подошло.
      Но компания не удалась и на мой взгляд. Взгляд мой, правда, был трезвый. Купил я бутылку «Рислинга» и «усидел» её за два дня, да ещё при содействии соседей по столу.  Хоть и говорят, что трезвому с пьяными не интересно, но я думаю иначе, если дело касается компании. Интересно-то интересно…
      Часть застольного общества упилась ещё в первый заход и не выходила из этого состояния всё время, пока их видели. Каждый действовал, следуя своим наклонностям и привычкам.  Компания разбилась на звенья, проводившие время кто как может.
        Наш Виктор 2 выдал номер, каких мне за праздничным столом не приходилось видеть никогда.  Слышал.  В виде анекдота.  Но не видел.
        Виктор 2 решил произнести тост.  Поначалу этого никто не заметил, не понял и не услышал за общим гвалтом. Потом кто-то заинтересовался: что это такое человек болтает так монотонно, косноязычно и долго? Я сидел рядом с ним и, увы, слышал всё.  На полнейшем серьёзе, и действительно всерьёз, Виктор 2 начал упрекать и обвинять нас всех в…легкомыслии и несерьёзном отношении к… великой годовщине Великой Октябрьской социалистической!.. Он призвал нас вдуматься в смысл этой даты, которая озарила и осветила… Длинна была его речуга и не складна.  Мне даже неловко стало за него – всё же наш товарищ. Бурных аплодисментов не последовало, никто не встал. Но за годовщину выпили.
      Дело всё в том, что наш товарищ Витя2 недавно вступил в КПСС… Повысив, таким образом, свою сознательность.  С такими свойствами дрессированного человека он сможет далеко пойти – по подъёмной, среди дураков, которые мыслят, точнее, делают  вид, что мыслят лозунгами, а  на  самом  деле  дальше  лозунгов  действительно не  способны  шевельнуть мозгой.  Сколько я ни встречал на веку своём членов комитетов и райкомов ВЛКСМ – все они чем-то похожи даже внешне.
       (Сейчас очень просто и легко произвести впечатление «сознательного» идейно выдержанного, даже грамотного политически, и т.д. тому п.д.  Для этого достаточно выступать на собраниях с речами-лозунгами, почерпнув их из газет и радио, платить аккуратненько взносы, куда угодно и не угодно и выполнять какое-либо «общественное» поручение в строжайшем соответствии с циркулярами. Всё.  человек может быть туп и глуп, но одни будут смотреть на него, как на очень инициативного и сознательного товарища.  Другие махнут рукой: не пробить тупости его. Третьи останутся равнодушны и т.д. А сам такой товарищ вполне может занять очень даже руководящий пост.  А зачем дрессированному человекоподобию ум и способности, из ума исходящие?  Кибер тем и хорош, что излишне не рассуждает
       Вот, по-моему. Ещё одна из причин различного рода наших неполадок.
        Олег мне устроил билет в Оперный театр на «Большой праздничный концерт».  Длился он меньше двух часов. Его можно было бы назвать концертом «художественной самодеятельности» оперного театра. Избитый классический репертуар.  После концерта почему-то не объявили обещанных танцев.  Почти все зрители ушли.
        Вот, собственно, и праздник весь.

         9 ноября 1968 г.
        После праздников всегда остаётся очень неприятное ощущение неудовлетворённости, даже какой-то тоски неведомо по какому поводу. Кажется, упустил что-то, недоделал, что мог как-то лучше встретить праздник, да не сумел… Гамма чувств разнообразная… Что-то будто вынули из организма, а взамен не вложили ничего. Может быть, это вполне естественная реакция организма на нервное перенапряжение.  Резкий спад.

       11 ноября 1968 г.
        С трудом, но переборол искушение не ходить на работу.  Встал на редкость усталым. Пошёл, соблазнённый отнюдь не «двойной оплатой», обещанной приказом по заводу.  Тем более, что убеждён в нереальности, мягко говоря, такого обещания. В самом деле, производительность труда в первый послепраздничный день такая, что производительностью, да ещё и без кавычек, её может назвать только очень оптимистический  товарищ.       


                КОММУНИСТЫ – ВПЕРЁД!

         13 ноября 1968 г.
         …Состоялся разговор с тов. майором Поляковым о моём переходе на службу в «контору». Моё предположение относительно «союзности» кандидата «туда» оправдались.  Да так оно и должно быть – разве можно доверить службу в органе госбезопасности какому-то беспартийному… Тов. майор бодро сказал: «Давай вступай».  Вступай… Шаг серьёзный…
       А почему, в самом деле, я не вступил в КПСС?  О вступлении думал тогда, когда ещё стоял на грани выхода из комсомольского возраста.  Дело, пожалуй, вот в чём… Трудновато даже сказать сразу.  Я знаю только двух коммунистов, полностью оправдывающих это звание: мой отец и Тимин Е.И.  С Тиминым мы работали в заводском БТК и когда его избрали секретарём парткома завода – это было вполне справедливо и естественно.
       Зато много знаю коммунистов, плохих даже, как людей, а не то, что коммунистов. Создалось впечатление: человек не потому становится коммунистом, что хорош, а хорош потому, что коммунист…    Знаю конкретных товарищей, вступивших в партию потому только, что «иначе ничего не добьёшься».  Знаю просто примитивных глупцов…. Совсем не наивен вопрос какого-то литературного персонажа: «Ты кто – член партии или коммунист?»
       Некто П.И.Закорко, слесарь-механик, работающий в нашем цехе, поразил меня ещё в первые месяцы работы на заводе.  Поразил жульническим оформлением себе фальшивых нарядов на сумму в 40 рублей.  Об этом говорили на цеховом собрании и на этом же собрании его… избрали делегатом на общезаводское собрание!  То, что все проголосовали за это, и удивило, и поставило в тупик.  Этот же, или тот же, тов. Закорко вскоре оказался… парторгом КПСС первичной организации цеха!
           О нём весь цех знает, как о человеке, который «за копейку удавится», для которого рубль – заветная цель и того же Закорко расхвалили в заводской многотиражке, как «светоч» цеха и «маяк производства». У него зычный голос, отличная память на партийные лозунги и большая способность и подвижность флюгера.
         Так вот, меня как-то коробит от мысли, что данный Закорко может стать моим «товарищем» и даже на правах опытного коммуниста будет иметь право учить меня жить.  Разоблачить его?.. Невозможно.  Даже есть риск прослыть клеветником и боле ничего. Вот так.  Есть, разумеется, отличные люди, но зачем принимать таких вот «закорок»?  Для количества и показателей хорошей работы парткома, о которой якобы свидетельствует «рост партийных» рядов?  Мне кажется, такой «рост» похож на рост сорняков на засеянном поле.  Ряды действительно растут, но поле – слабеет. Для избавления от этого греха существует давнее средство – прополка.
       Вот и основная причина моей беспартийности… Хотя, с другой стороны, люди – не ангелы. Да, ведь, ангелами-то члены коммунистической партии и не могут быть – они же  атеисты…

               
      
       Пришедший на смену Красильников принёс сенсацию: взорвался завод «Нормаль» (так звучала сенсация).  Взрыв, сказал, был очень силён. Взорвался, собственно, не завод, а склад химикалий.  Но взорвался мощно.  Есть жертвы. Сколько – не известно. Из официальных источников не узнаем.  Официальные источники о таких происшествиях помалкивают. Это на западе всё взрывается и горит, а у нас – «тишь да гладь».  Ориентироваться придётся на слухи.
      Директора этого завода хотели отправить в Англию для обмена опытом.  Теперь его не известно куда направят… Хотя кто ж его знает… Отец Красильникова знает директора «Нормаль» лично – его словам верить можно).

               
         19 ноября 1968 г.
         Вторая смена.  На плитах хаотическое нагромождение деталей и чертежей.  Между ними мечется Каштанов.  До обеда имели мастеров на участке. Куранов ещё не уходил с первой смены, силясь сдать нам продукцию.  Астафьев полон решимости сделать то же. Куранов – работу своей смены. Астафьев – своей.  Астафьев умней и хитрей всех наших производственных мастеров. И обходительней.  Ему чаще удаётся сделать то, что не получается у других.  Работать с ним легче. Кроме всего прочего Игорь ещё и честен.
         Однажды, полушутя, спросил его: почему он не в партии? Услышал вполне серьёзный ответ: там нечего делать.
         У меня создалось впечатление, что он вступил бы в партию, ели бы не какое-то сопротивление внутри себя.  Как-то прибежал очень возбуждённый и возмущённый, ругаясь матом длинно и виртуозно. «Ты знаешь, кого в партию принимают?!   Идём покажу! Алкоголик.  Жулик, прогульщик! Таких на пушечный выстрел нельзя к партии подпускать.  С завода в шею гнать, а его – в партию!»    
        Парадоксально, но вступления в партию некоторые честные люди боятся, как лишения девственности. И даже хуже. Это не вина партии.  И не вина этих людей. Это вина тех руководителей на местах, карьеристов, готовых ради создания хорошего впечатления о своей работе готовы принимать любого, чтобы говорить потом о «росте рядов».  Впрочем, как сегодня узнал, для исключения возможного проникновения в КПСС «случайных элементов» создана целая фильтрующая сеть (как ершей будут их отлавливать). Но, как мне кажется, она носит почти только символический характер – если сквозь неё проходит всяк желающий.
    
 

                ПРАВО НА ОТДЫХ В ДЕНЬ КОНСТИТУЦИИ
               

      5 декабря 1968 г.
      День конституции.   (И мой день рождения, кстати, тоже.)  С экрана телевизора некий образцово-показательный товарищ с завываниями и придыханиями превозносит блага, даваемые всем – всем – всем гражданам (эпитеты в превосходной степени) Советского Союза.  Всё перечисляемое, безус… (хотел написать безусловно) разумеется, верно.  Но…условности есть.  Вот в сей момент товарищ вещает о «самой короткой в мире рабочей неделе» - пятидневке.  Ещё когда её вводили я утверждал: соблюдать её будут только в политико-административном аппарате и учреждениях, с производством не связанных или связанных чисто символически.  Слушают вдохновенного товарища на экране и Марунин с Красильниковым.  Им сегодня работать на заводе.  И не только им. (Работал бы и я, но мне снисхождение – день рождения). А производство у нас не непрерывное.  Декабрь: конец квартала, конец года – все выходные дни – выходы не завод. При «самой короткой в мире…»
         
         18 декабря 1968 г.
          Чижов предложил нам с Красильниковым остаться работать до утра. Ожидаемого им взрыва энтузиазма с нашей стороны не последовало.  Мы отказались, назвав, независимо друг от друга одну и ту же причину.  Красильников у нас вечный второсменник «по натуре» и ему чаще других приходится оставаться в ночь сверхурочно.  Он напомнил нач. БТК Чижову о Сане Голубеве, болеющем уже третий месяц, и о ком цеховая администрация, включая профоргов, парторгов, и прочих «оргов» даже не спросит никогда, и не вспомнит, не говоря уж о помощи.  Саша её и не просит, кстати, зная наперёд – бесполезно.  Голубев работал больше всех на 1-м участке, и на 2-м, часто оставался на ночь, выходил на работу в «дни отдыха».  Работал больным, с температурой – ревматик… недавно выписался из больницы на больничный.  Состояние его улучшилось незначительно.  Красильников об этом и напомнил Чижову.
         Я же ему сказал следующее: «Видишь ли, Петрович, в прошлом году я заболел и оказался в больнице именно в декабре – не хочу заболеть так же». 
        Какого чёрта, в самом деле! Я работал воловьи, принимал до 69% продукции участка №3.  Один. Из четырёх.  Оставался на работе, когда нужно и не нужно сверхурочно, выходил в выходные дни, работал, по вызову, имея на руках больничный лист – надо так надо – и что же?  Когда пришло время заводу помочь уже мне – завод оказался глухой бетонной стеной, и даже ещё бетонистей. Бетон всё-таки пробить иногда можно. А тут… С санаторием «подожди», очередь на квартиру отодвинули назад на десять номеров, отпуск по графику поставили через…15 месяцев! И тот же милейший Чижов сказал: «Выбора у тебя нет».
          Всё это отбивает охоту работать начисто, а не только сверхурочно. Работать напряжённо можно, имея перед собой какой-то стимул.  Стимула же нет, кроме «вознаграждения» за год – «тринадцатая зарплата».
          Гораздо эффективнее действует сознание того, что можно работать до истекания потом, можно хоть костьми лечь.  А вот когда станешь весьма близок к тому, чтобы действительно лечь костьми – завод равнодушно отвернётся.
        Странное несоответствие реальности с тем, о чём говорится по радио и пишется в газетах.  Есть действительно «рабочая аристократия».  Ей создают и хорошие заработки, и прекрасные условия, но ведь, как поётся в одной из наших «ура-песенок»:
                «Каждый
                человек нам интересен,
                каждый
                человек нам дорог».
           Каждый. Вот о чём бы надо подумать нашим «Верхам» прежде, чем предупреждать об опасности «идеологических диверсий загнивающего запада».    Такое положение внутри страны опаснее всякой «идеологической диверсии» извне.  Если в Чехословакии поднялись поэтому, то чехи правы, а иностранная агентура только воспользовалась ситуацией.  Валить всё не неё – совершать грубую ошибку – это значит никогда не избавиться от недостатков. И такой ли уж, в самом деле, дурак народ в нашем социалистическом лагере, чтобы вот просто так, без всяких причин взять, да и поддаться пропаганде «идеологических диверсантов».  Слишком у нас преувеличивают значение её - (не без оснований, надо полагать…)  противопоставлять этой вредоносной идеологии нужно не пространные разглагольствования о преимуществах советской идеи, а конкретные вещи.
         Ну, я в данном случае уверен: это промахи, глупость и ошибки отдельных персон и такое частное обобщать ещё нельзя, но ведь есть люди различных  степеней  устойчивости…. За это Мурышов называет меня «правым крайним». Какой же «правый»?  Уж если крайность, то левейшая…. «Левая-правая – где сторона?»      


                ПУТЁВКА В ЭСТОНИЮ
      
         26 декабря 1968 г.
          Дело с путёвкой обстоит и хорошо, и плохо.  Года не прошло, не то, что три, и путёвку в санаторий мне выделили. Это – хорошо. В Пярну путёвка. В Прибалтику.  Путёвка явно «горящая» и только поэтому мне её и дают. Раньше обещали в Геленджик летом. Но вдруг оказалось: санаторий там «не моего профиля». А вот Пярну зимой – в самый раз.  Мне бы в Геленджик хотелось – юг, как никак, и я на югах не бывал… Да, так что плохо-то? То плохо, что с 1 января. А 31 декабря: конец месяца, конец квартала и конец, само собой, года. Выезжать надо 30 числа… И кто же меня отпустит?... И как же, я извиняюсь, встреча Нового года?..Но кроме этого: врача сегодня я не застал – на совещании врач куда-то убыл, и я только напрасно мотался в поликлинику.  И вообще складывается всё так, чтобы раньше 1 января я никуда не уехал.
         Врача встретил совершенно случайно, и он сказал мне: завтра нужно к нему придти анализы сдавать и что-то ещё. Результаты анализов готовы будут не раньше 30 декабря – в субботу и воскресенье поликлиника не работает. А сегодня пятница…Курортную карту, стало быть, раньше 30 не получу.
       Далее: стремительно написал заявление на отпуск и к нему заявление на материальную помощь. Но оказалось, что отпуска прикрыты… В бухгалтерии сказали: деньги будут только после…1 января. Не смешно. И заявление моё на материальную помощь…некому подписывать.  Потому некому, что никого и нет… Ещё раз не смешно. С какими «шишами» я поеду, если никаких «шишей» у меня нет ни шиша……
      
        27 декабря 1968 г.  Ещё не забрезжил рассвет, когда я «выбрезжился» в поликлинику. Там в темпе меня осмотрел врач и тут же почти полностью оформлена курортная карта.  Не хватало только анализов. Их я тут же и сдал.  Велено было придти днём для подписания результатов анализов и немедленно и срочно пройти комиссию, на чём задачи медиков 34-й поликлиники кончались.   Можно было ехать к месту назначения.
        Передо мной была ещё куча дел и я принялся кучу ту разгребать. В завкоме мне немедленно выдали путёвку и справку, удостоверяющую путёвки той бесплатность (стоимость 110 рублей).  Потом в отделе кадров снабдили бумагою о продолжительности отпуска в 15 рабочих дней – это для выдачи больничного листа на недостающие дни.  Затем вошёл в цех…с опозданием на 2,5 часа.  Видимо, именно поэтому меня пропустили в проходной беспрепятственно – такой наглости никто не предполагал.
        При поисках предцехкома Ракаева видел болтуна, самого болтливого из болтунов, встреченных мной…Он часто, монотонно и весьма энергически сыпал словами 30 минут, а до этого говорил вдвое больше, за эти 30 минут раз пять «кончал» разговор, жал мне руку, уточнял и… начинал всё с начала.
      Уловив паузу в словоизвержении, сказал Ракаеву о намерении бухгалтерии выдать мне деньги в январе.  Ракаев освежил кровообращение посредством массажа своего затылка и улетучился. Вернулся минут через десять и послал меня к главбуху за подписью… Короче, побывал я у множества начальников и не по одному разу.  Надоел всем и самому себе, но отпускные деньги так и не получил.  От всего этого устал адски и тут меня… засадили-таки за новогоднюю газету…
       Опять в поликлинику… Спокойно занявши очередь, от нечего делать принялся досочинять новогоднюю абракадабру. Предавался занятию сему вплоть до входа в кабинет врача, а длилось это полтора часа. Врач сменился, а коллега его встретил меня профессионально проницательно, стараясь предугадать с чем я пришёл.   Молодая такая женщина с симпатичным лицом.  На мои слова о курортной карте глаза прелестные её приняли форму правильных кругов.  Карты моей не оказалось… Карточки тоже…Место, указанное утром, оказалось пусто… Медсестра принялась рыться в картотеке.  Безрезультатно… Оставалось предположить, что отнесена она прямо в ВКК. Двинулся в врачебно-квалификационную комиссию. Там ещё с полчаса просидел перед закрытой дверью – врачи куда-то исчезли. Однако их возвращение не раскрыло тайну исчезновения моих документов. Они просто не стали искать, а приказали найти их медсестре. Но и она не нашла ничего…
        Круг замкнулся, и я опять ворвался к той же даме с симпатичным лицом, но оно уже не казалось мне очень уж симпатичным.  Женщина поднялась и… обе ноги её оказались или протезными, или поэлиэмитными… Я извинился и ретировался с таким чувством, как будто увидел то, что видеть нельзя. Жалко девчонку.
       Документы мои сгинули и судьбу их можно будет узнать только в понедельник 30 числа…

        31 декабря 1968 г.
        Материальную помощь мне «не оказали» - нет денег, сказали.  Хотя в пятницу обещали «заказать» с тем, чтобы выдать их мне 30-го.  Из слов главбуха своему заму я понял: деньги выдали кому-то другому, хотя подписаны они были именно мне. «Глав» так и сказал: «А кому надо – нет». Вот… А потом начали меня гонять от одного к другому.  В итоге я узнал, что заявление моё со всеми подписями… потеряно… А курортная карта находилась в папке у врача.  «Недоразумение», как сказала мне наш главврач Байэр.  «Простое недоразумение»…
      Оформили документы.  Потратил три часа на торчанье в очереди на ВКК, состоящую из… одного врача, то и дело куда-то исчезавшего. К всеобщему возмущению сидевших и стоявших в очереди.
      Встречать Новый год «компанией» идём в женское общежитие дома №1 нашей улицы.  Ёлку купил с рук у магазина «Чайка».  Третий раз так везёт.  Общество собирается экспромтом и ёлки ни у кого не было, и никто не собирался её приобретать.
      Шалин идёт куда-то один.  Николай молчит, как «гигант мысли», куда идёт не говорит.  Кстати, по его словам, в общежитии обслуживание и сервировка стола – «не те». Ха!  Товарищ из глухой деревни где-то в Чувашии, всю жизнь   по частным квартирам или в общежитиях:  «сервис не тот».  Мы же – народ грубый – для нас сойдёт.
       Всё!   68 году крышка! 
      

               
                МЫ И ЭСТОНЦЫ
 
                ПЕРВЫЕ ЗНАКОМСТВА

      3 января 1969 г.
      С утра влип в окно поезда.  Смотреть Эстонию.
      В поле зрения леса и перелески. Полей мало. Леса преимущественно сосново-еловые. Есть и берёзы (а где их нет).  На елях и соснах снег, иней и всё это производит впечатление светлой лёгкости, чистоты и прозрачности лесов.  Даже призрачности.
       Люди живут странновато, на мой взгляд. Вон два-три дома с кучкой деревьев.   Через километр-два ещё несколько домов.  И так далее.  Хутора? Есть и деревеньки. Небольшие.  Острокрышные дома… Следы бури.  Наверное, осенью была. Много деревьев повалено в одном направлении, сломано, вывернуто с корнем… Прямо в лесу стоят аккуратные поленницы колотых дров… У нас так не рискуют…
         В Таллинн прибыли в 12 часов.  Перед прибытием плотно пообедал в вагон-ресторане.
         Вокзал современных форм и пропорций. Небольшой. Очень чистый. И… очень малолюдный. В Таллинне, и потом в Пярну, - то же. Людей на улицах и в магазинах раз в 200 меньше, чем в Горьком и, безусловно, в Москве. 
        Непосредственно у вокзала остановка автобусов на Пярну. И автобус на старте. Факт сей отмечен с удовольствием – я был убеждён, что придётся потратить ворох времени на поиски автостанции.  Обрадовано рванул в автобус, но оглянулся на столб за спиной. Столб объявлял: до вечера будет ещё два автобуса на Пярну. Решил остаться и посмотреть на Таллинн в непосредственной близости… Очень, уж, не похоже на Россию…
        Ходят здесь маленькие уютные трамвайчики.  От таких в Горьком через неделю бы остались только колёса. Здесь же они   очень свободные.  Народу на улицах, как в Горьком ночью.  Свободно и спокойно.
        Выехал к универмагу.  Обошёл его от и до. Вожделенных шапок и перчаток нет, хотя дефицита и здесь не мало, но для меня цель и мечта жизни: шапка, перчатки (хожу с голыми руками), спортивный  костюм, шарф, ботинки…
        От универмага понесло меня к современным кварталам, о которых вещало радио в поезде и которые почудились мне вдали. До них не дошёл – очень там безлюдно и безмагазинно.
        Вернулся к универмагу.  Пошёл от него по людскому потоку.  Вскоре упёрся в две древние башни, стоящие по краям русла – в него людской поток и вливался.
        Средневековый Таллинн. Он, сдаётся мне, оставлен без изменений с древности.  Улочки уже германских, хотя очень их напоминают.  Только дома короче и похилее. Сплошь магазины. Всякие. Товар разнообразный.
        Городская ратуша доминирует над уютной площадью и «Старый Тоомас» лихо и незыблемо стоит на верхушке её шпиля. Острых, узких шпилей церквей и соборов много. Неподалеку от вокзала то ли искусственная насыпь, то ли естественное возвышение.  Укреплённое.  Белая кладка.  Наверху стена и круглые рыцарские башни.  Старые, серые и жёлтые дома под стеной.   Кажется, они служат продолжением стены.
        От вокзала центр меньше, чем в километре.  Поплутав по щелям-улицам, вышел прямо к вокзалу.
         На улицах в ширину умещается только одна автомашина, да и то с «душевным» трепетом. 
         Взял чемодан из камеры хранения, ещё раз подивился на малое количество людей и влез в автобус на Пярну.  Устроился, естественно, у окна.  Набросал контуры домов на валу. 
         Двинулись в путь.   Ровно и стремительно понёсся за окнами эстонский пейзаж.  Германия Германией в миниатюре.
         Движение на шоссе… За три часа дороги насчитал меньше десятка автомашин.  Лошадей не видел ни одной.
         (В Москве-матушке у Большого театра слышал лихое «н-н-но-о-о»! и одра, впряжённого в сани с навозом – в день отъезда в Эстонию).
         Люди в Эстонии передвигаются пешком, на велосипедах (зимой-то) и на каком-то подобии санок непривычного для нас вида.  Длиннейшие полозья с укреплённым на них мини-стулом со спинкой. У спинки ручки.  Держась за них, эстонцы всех возрастов лихо и ретиво толкают земной шар одной ногой, другая стоит на «санках», и едут таким образом по улицам. На стульчике или сумка, или ничего, но не видел человека. Это говорит о привычке     передвигаться именно так, а не иначе. Что-то вроде «личной автомашины» с двигателем «в одну ногу».  Вон дед, лет за семьдесят, мчится вдоль шоссе на такой вот штуковине.  Снег клубится за его спиной и ветер свистит, но дед мчится себе, невозмутим, как сфинкс.
         Сделав две длительных остановки, автобус в 5 ч 40 мин. прибыл в Пярну, и я вышел из него в темноту прибалтийской ночи и в незнакомый город…
         … Нужный корпус нашёл довольно легко.  Первым делом меня «оформили» насчёт ужина. Не мешкая, провели и в место жительства, громко именуемое «Корпус номер четыре». Корпус представляет собой двухэтажное небольшое зданьице, уютное на вид, жёлто-красной окраски.  В комнате №8, куда меня поселили, пять коек.  Высокий потолок.  На стенах два эстампа: вид московского кремля и лирический пейзаж.  Отапливается помещение   прямоугольной высокой изразцовой печкой.  Никого из четырёх сожителей на месте не оказалось.
      В тот же вечер после ужина отправился на разведку: что предлагается для досуга. Нашёл сразу два клуба и оба санатория «Сыпрус», гостем и пациентом коего я буду являться до 26 числа.
      Опасения насчёт «возрастного ценза» подтвердились: моложе 40 лет здесь человек десять.  Остальные если ещё не дожили до 60-ти, то пятьдесят уже перешагнули.  Это установлено мной в столовой и в кино.  Смотреть фильм пошёл, спустя три часа после прибытия.  Клуб внешне не велик, но неожиданно просторен и вместителен.  Имеет залы для кино, танцев (и залы просторные) и других прочих занятий.
       На следующее утро у нас отобрали паспорта для прописки и выдали санаторные книжки. Все сразу ринулись в город, и я исключения не представлял.  Два похода в этот день предпринял: к театру и к морю.
        Город опять-таки похож на немецкий.  Улицы его безлюдны.  Но это, наверное, только зимой.  Хотя кто его знает. «чего он моргает».
        Безусловно, обследовали магазины. Есть кое-что. Купил…вроде бы пиджак.  Без лацканов. С дырой для головы. Модное, говорят… Производство ГДР. 48-3 рост. Мне в самый раз, а ведь мне 48-4, если не 50-й
3-й рост. Но у них там, видимо, свои шаблоны и мерки. Горьковчанка с автозавода подсказала: продаются перчатки кожаные!  Ноги мои быстрее меня понеслись по названному адресу… Тщетно. Кончились. На всех российских не хватило.
        Пярну – порт. Как известно из географии. И на карте помечен якорем.  Опять же, выходит, порт. Убедился в этом и лично смею подтвердить.  Второй поход совершил после обеда. В сторону окраин. Занесло в закоулки.  Один закоулок оказался…  То ли прудом, то ли заливчиком – не понял: снег и лёд слились с берегом и поди разберись. Перешёл залив по мосту.  В затоне вмёрзли корабли и кораблики. Море рядом.  Замёрзшее.  Издевательство это – посылать художника к морю зимой.  Издевательство и пытка, я бы сказал – и я это говорю… Пляж… Хоть и начал я закалку организма по системе «моржа», но не дошёл ещё до жизни такой, чтобы прорубить прорубь во льду и лезть в неё, притворяясь, что мне уж очень приятно…
        Молодёжи на улице очень мало. Девчонки… Наших, всё же, похуже… на внешний вид. Кроме, пожалуй, ног.  Ноги эстонок впечатляют.  Может быть, и потому ещё, что мини-юбки переминили наших – открывают ноги до середины бёдер, а то и умопомрачительно повыше гораздо… Это – зимой в капроновых чулках…
       …Принял меня врач.  После назначенного времени прождал приёма минут сорок.  Ждала приёма и моя попутчица-горьковчанка.  Болезней у неё, по её словам, больше, чем у всех пациентов санатория, вместе взятых.
        Врач, рыжеватая особа.  Маленькая.  До моего подбородка не достаёт макушкой. Эстонка.  Говорит по-русски с сильным эстонским акцентом. З-за-ик-кается.  Не понравилась она мне.  Я ей тоже. Рассказ мой о недугах моих выслушала с явным нетерпением и неудовольствием.  «Ничего особенного» в организме моём не нашла. С «особенным» в санатории, надо полагать, не посылают.  Предписала и прописала мне циркулярный душ и ванны, углекислые. Сказала, что с трёх часов как раз они и работают…  Когда пошёл я в здание «грязе-водо-лечебницы», то там оказалось: работают они не с трёх часов, а ДО трёх… Что-то с памятью врача стало…
      Дело с водой мне здесь не нравится. Она «приятного» жёлтого цвета и очень жёсткая. В санаторной книжке четыре талона на «гигиенический» душ… хотел вчера гигиенически помыться – дудки – не получилось.  В «корпусе» горячую воду можно получить только в масштабе чайника.  Греем на электроплитке прямо у себя в «палате».
      Когда гладил брюки в коридоре, на лестнице в это же время общались пожилые и благообразные дамы: вели та-акой разговор, что опубликовать его не решилась бы ни одна газета – сплошные  матюки… а ведь все – почтенные  матери и все  видели:  мужик гладит штаны и всё слышит. Я нарочно гремел всем, чем мог, но этим только вынудил их матюкаться ещё громче…
       Вечером «новогодний бал»… У входа не пускали пожилых… Не то, впрочем, чтобы силой не пускали, а не рекомендовали: одна, мол, молодёжная молодёжь в зале.  Подивился было я: откуда она в этом санаторий взялась? Вскоре выяснил – из местных. И только местные и были.  Эстонцы с эстонками максимум двадцати лет отроду. НЕ эстонцы тоже были, но – «в подавляющем меньшинстве».  Поди их разбери, кто же они: говорят то по-русски, то по-эстонски и вроде бы без акцента…
         Зал украшен по-новогоднему.  Ёлка.   По стенам разные забавные физиономии. Пол паркетный, блестящий.  На эстраде оркестр. Кажется, эстонский…  Потому кажется, что по составу он – эстрадный, а по манере игры – духовой…
         Вдоль стен расставлены стулья в два – три ряда. На них чинно расселась прекрасная половина в своих умопомрачительных мини, открывающих потрясающие ножки до предела…
       Парни монолитно встали в дверях. Парней – задавленное меньшинство.
Предложение превышает спрос…
       На эстраде дёргается  конферансье, он же трубач и он же певец.
       Шейк в моду здесь ещё не дошёл.  Твист… Заказали, но танцевать его никто не решился.
       Не было заметно ни одного пьяного.
      Даже выпивших не видел.  Заинтригованный, начал намеренно искать. Не нашёл.   Эстонские парни держат себя очень корректно.  Но не чопорно. Все – в тёмных костюмах. Я в своём…свитереподобии выглядел пиратом.
     Всё пристойно. Скандалов нет.  У нас же, естественно, драки в изобилии.  Среди танцующих трезвого не сыщешь. Даже если поискать.
     Эстонки, выхода на танец, спокойно оставляют свои сумочки на стульях, или на сиденьях, или на спинку навешивают. Для Горького эдакое необычно рискованно и смело – сумочек можно и не досчитаться после танца.  Однажды девушка, которую я пригласил на танец, в ДК «Офицеров», заметалась между мной и сумками, кучкой лежащими на полу под её охраной.  Предпочла, всё-таки, сумки… Здесь же на такое посмотрели бы с удивлением, если не с омерзением.  А мы уже привыкли и кажется нам, что так оно и должно быть, и не иначе: вещи от воров надо охранять и на танцах…
        Порядок танцев тоже иной. Сначала я не понял: пара танцует. Потом стоят на том же самом месте, где окончился танец, не расходясь и не отходя друг от друга.  Потом опять танцуют вместе и уже после этого расходятся… А ведь мудро и тактично.  Девушка не отказывает парню в танце, но, если он ей не понравился, или она ему, - пара расходится.  Если не против дальнейшего знакомства – продолжают прерванный танец…
        Между прочим, меня местные парни пытались спровоцировать или на скандал, или на драку. После окончания танцев очередь в гардероб. Опять очень спокойно и достойно все стоят в одну шеренгу лицами к затылкам…Стою и я.  Вдруг здоровенный парнища эстонец, длиннее меня чуть не на голову, втиснулся в очередь прямо передо мной, ни слова не говоря… Я естественно возмутился и уже приготовился для высказывания своего мнения, а то и действия, но обратил внимание на группу других парней эстонцев.  Все они с интересом смотрели на меня: что буду делать? Я продолжил стоять, изображая полную невозмутимость. Но думал: все варианты развития событий – не в мою пользу. Что бы я ни сделал –обернут в скандал и меня же обвинят: русский начал. Но и не делать ничего тоже не выход…  Решил выбросить нахала уже перед гардеробщицей.
         Нахал оглянулся на меня раз… Потом ещё раз… Я стою, усмехаюсь. Парню удивительно: я ничего не предпринимаю… В третий раз оглянулся… Подходит наша очередь и… Тут удивился уже я: парень повернулся ко мне всем туловищем, сказал: «Извините».  И вышел из очереди. Группа эстонцев захлопала в ладоши…
        Отношение эстонцев к нам?.. Первое впечатление: стараются русских не замечать. Всеми силами – как будто нас тут и не стояло. Вот, врач, меня вчера слушавший, в лицо меня не узнает никогда.  Потому что лица моего он не видел – просто на него не смотрел. Такого можно достичь, как мне кажется, путём длительных тренировок. Это же надо суметь: около часа «беседовать» с человеком, осмотреть его органы (выше пояса) и умудриться ни разу на его лицо не взглянуть.
      В магазинах, впрочем, обслуживают отлично.  Очередей нет совсем. И не только потому, что народа мало – относительно мало.  Вчера захожу выпить сока, встаю к прилавку.  Впереди меня двое, сзади двое.  Продавщица в отделе одна.  Тут же из другого отдела продавщица, которая не была занята с покупателями, резво подошла и от очереди не осталось и следа.
      Такого в Горьком не увидеть и во сне.   
      По местному радио – только эстонский язык. За два дня ни слова русского не слышал
      В нашей «палате» русские.  Четверо. Главный инженер чего-то Михал Иваныч.  Кочегар паровоза… Один класс образования.  Феномен: всю жизнь кочегарит и работы иной не желал. Худой дядя лет 55.  Вес 57 кг.
      Михал Иваныч – тот тянет на 96 кг. ростом меня покороче.
      Я вчера весил 68 кг. В дороге килограмма два потерял, здесь, должно, накоплю, но пока в столовой не наедаюсь. Могли бы и пообильнее кормить.
       Кочегар храпит, как паровоз.  Дымит так же.  Везёт мне на храпунов.  Пятая койка пока свободна.


                ТОЛЬКО ПО-ЭСТОНСКИ

     6 января 1968 г.
     Снова сижу в «палате». Не могу изобрести себе занятия…
     Я ведь, кстати, опоздал.  Меня и не спросили почему и зачем я это сделал. Уверен: если бы даже вовсе не приехал, никто бы этого и не заметил – нельзя заметить то, чего нет.
     Утром пришла врач… Пришла… Пришёл…Пришло?..Мужчина пришло врач.  Эстонского рода.  И в белом халате. Прежде всего, не здороваясь, спросил: убираются ли у нас в палате. Завхозовский вопрос. Для врача было бы естественней о нашем самочувствии поинтересоваться.
       Провёл платочком белым по койкам и подоконникам. Удовлетворённо хмыкнул. Затем вдруг заявил: «Здесь эстонская женщина убирает – честная женщина!»
       Как эти слова прикажете понимать?  Что честными женщинами могут быть только эстонки?.. Смысл врачебной фразы остался не разгаданным. Может быть, он имел ввиду некую женщину иной национальности, обманувшую его?..
       Строго говоря, если у эстонцев и есть к русским неприязнь, то не без причин, и причины эти не обязательно политические.  Просто в поведении, привычках, обычаях и «манерах» себя держать у русских много, достойного не только неприязни, но и отвращения. Я, русский, это признаю – сам испытал на себе и видел. То хорошее, что есть у русского народа, никто не оспорит.   Но как великолепное полотно великого художника могут изгадить и даже изуродовать пятна, посаженные мухами, так и некоторые качества способны изгадить великий народ.      
       Четверых невменяемых пьяных пока что здесь видел.  Все четверо – русские. А пьяный вусмерть – существо человекообразное, упрыгнувшее назад – к обезьяноподобию.  Вряд ли такой экземпляр способен восхищать.
       Как правило, у нас высмеивается и охаивается то, что делается «не по-русски».  А раз так – значит хуже, не иначе.  Человек как бы слепнет и перестаёт замечать даже очевидное.  Если «не по-нашему – значит плохо». А может быть хорошо?..  При различных условиях и обстоятельствах вещи и отношения к ним могут меняться во всевозможных вариантах. Нелишне всегда об этом помнить, иначе можно ярко продемонстрировать собственное невежество и даже хамство. Что у нас часто и делается, под рекламой, разумеется, мудрости.
       В комнате вчера возник разговор о непривычном для русского человека «хуторном» образе жизни эстонцев. Комментировалось это с осуждением
       Вот что мне кажется странным. «Хуторской», уединённый образ существования, казалось бы, должен породить такие свойства характера, как угрюмость, молчаливость, необщительность, неуважение к соседу, нелюдимость, неприязнь к людям вообще, и все вытекающие отсюда последствия. 
        С другой стороны, жизнь в российском селе, деревне, среди множества себе подобных, так сказать «в коллективе», в обществе, должны развить дружелюбие, доброжелательность, чувство «локтя», взаимопомощи и прочая, прочая в этом роде.
       На деле же можно видеть явления противоположные. Здесь очень сложно обобщать, но попытаться разобраться всё-таки надо попробовать. Начать можно с того же пресловутого пьянства. Это не невинная слабость человечья, в целом его не характеризующая. По-моему, как раз и характеризует   его систему мышления и мировоззрения.  Начать, хотя бы, с того, что оба эти понятия для пьяного следует взять в кавычки и оставить там до полного выветривания алкоголя из извилин. Иначе он смотрит на всё в мире и на себя в нём, и на самый мир через призрачную и неверную дымку опьянения, при этом кажется ему, что мысль его ясно и чётко работает.
        Так вот: пьянство, казалось бы, должно быть следствием уединённости и убежищем от скуки и дурных мыслей. Эстонцы живут в своих хуторах и – не пьянствуют.  Здесь общаются между собой и не упившись – и не скучают при этом.
       У нас без бутылки просто не мыслимо ни одно сборище, кроме сугубо официального.
       В Эстонии «обособленные индивидуумы» настроены друг к другу доброжелательно, предупредительно и ровно.
     У нас «чувство локтя» выражается в стремлении ткнуть локтем этим соседа в бок, а то и в челюсть. Матерная брань, ругань и грубость – основной критерий взаимоотношений в «местах общего пользования».  Пьянки часто кончаются уголовными преступлениями.
     Вот так…
      Я только вкратце описал своё представление о характере взаимоотношений людей «у нас» и «у них». Так, как увидел в первые дни жизни в одном пункте страны. Обобщать рискованно – можно впасть в большую ошибку.
     Причина специфики общения возможно в том, что люди надоедают друг другу – слишком часто бывая в «едином человечьем общежитии».  Человеку порой бывает просто необходимо побыть одному.  У нас же всемерно исключают саму возможность этого… Да и не только в исключении проблема…

     Получив предписание подвергнуться лечению физкультурой, отправился сию процедуру произвести. Проводят её во дворце-клубе. Произвёл. И исчезло у меня желание в кабинет физически – культурный приходить ещё раз. «Преподаватель», он же массовик (как видно, здесь процветает совмещение профессий и культ людей-универсалов), поинтересовался: кто из пришедших новичок? Удовлетворивши таким образом своё любопытство, больше на нас, троих новичков, никакого внимания препод не обращал.  Это было тем более «вежливо» с его стороны, что преподавал он и физически культурно лечил нас только при помощи эстонского языка…
       По странной случайности я этот язык не знал с детства. И всё сказанное специалистом эстонцем было мне совершенно не понятно.  Громко спросил: «А нельзя ли и по-русски говорить?».  Ответа не получил.  Занятия продолжались на эстонском…
       Вышел я из положения тем, что принялся повторять движения за остальными, по всей видимости эстонцами.  Ретивость моя резко поубавилась, когда я чуть не угодил в ухо кому-то и кого-то едва не сшиб во время бега по замкнутому кругу…  Дело в том, что часть физкультурно лечащихся в этом помещении санаторцев - почтенные старцы, и сомнительно мне, чтобы одни и те же упражнения принесли одинаковую пользу и мне, тридцатилетнему, и моему 65-летнему соседу.
        В каждой статье, в каждой беседе о физкультуре говорится о строгом учёте и разграничениях упражнений по возрастным группам. В «Сыпрусе» в этом деле явно свои методы. Кроме того крайне неприятно ощущать себя в нелепом положении не понимающего ни слова из речей и команд инструктора. Организовали бы, уж, курсы эстонского языка для едущих сюда.  Или разговорник…
      После обеда предписывался же приём ванны из газировки, но без сиропа…Хоть лежи в ней. «Углекислая ванна» называется.  Прошёл длинным коридором из дверей и ванн.  Двери открыты.  В ваннах   женщины… М-да… Ванну мне готовила и инструктировала тоже женщина.  Молодая. Не обнажённая.  Сверху.  Только декольте… Снизу же – очень отважное мини.  И без чулок…Хорошо, что на мне были тугие плавки…
     …Вечером танцы.  Юмор и сатира, а не танцы.  Насладился зрелищем как почтенные матроны энергически потрясают своими весьма объёмными животами, строят глазки и кокетничают.  Кавалеры, все в сединах и морщинах или в том состоянии головы, когда убеляться уже нечему…  Церемонно раскланиваются.  Даже делают нечто вроде книксена. Один при этой операции едва не пал на пол…   
          
      
                СТРОЙНЕЕМ И ЛЕГЧАЕМ             

        7 января 1969 г.
        Кочегар Саша, от сна воспряв, попросил у меня нитки и принялся ушивать свои необъятные галифе.  Широковаты стали для его осиной талии.  Кажется, он ушивает их каждый день.
         Коллективно худеем. Персонально я тоже – с коллективом.  Михал Иваныч предполагает с собой то же самое.
         Недовольны мы тут все из себя.  Картошка надоела даже мне – её обожателю.  Каждый день по три раза: завтрак, обед, ужин.  Других гарниров, говорят, нет.  Ну, это ладно.
        Выяснилось происхождение санатория «Сыпрус».    Дома действительно немецкой застройки – госпиталь здесь немецкий был.  Раненых фашистских лётчиков лечили. Камера хранения для хранения и предназначалась – морг… Весёленькое оздоровительное местечко…
       Утром сегодняшним вся наша комната дружно прокляла и место это, и день тот, когда мы согласились ехать сюда. Я действительно жалею.   Лучше бы всё-таки летом как-нибудь исхитрился отпуск использовать, чем сюда ехать, да ещё и на свои.
      На рентген мне сегодня. Утром.  Это значит – не завтракать. Совсем   хорошо.  Здесь, в «Сыпрусе», наверное, «общую нервозность», показанную мне по путёвке, призваны усугублять. То же самое я мог бы и на заводе сделать, не расходуясь на дорогу и время.
       О еде перед рентгеном спросил «сестру» и она, с чисто «родственным» теплом сказала: наверное, нельзя… Но может быть и можно… И, собственно, это моё личное – завтракать или нет… Может быть, мне и на рентген идти тоже по своему усмотрению? А то и вовсе никуда не ходить?.. Славный санаторий.  Не стесняют здесь свободу личности.  Только к отбою явись…
      Наконец-то помылся в душе.  Душевая здесь тоже своеобразна.  Раздевалка находится в непосредственной близости от входной двери.  Голого курортника овевают все ветры Прибалтики. Когда дверь эту открывают. А проделывается это часто.  И не только стремящимися помыться, но и обслуживающим персоналом, который, видимо, пользуется этой дверью просто для сокращения пути.  По душевой расхаживают женщины всех возрастов. Одетые… Ты же стоишь во всей первородной красе. Весьма эффектно.


                НАШИ ЛОВЕЛАСЫ

          8 января 1989 г.
          Вчера   на свободную койку поселили новичка – пятого, и состав комнаты укомплектовался полностью.  Нам говорили, что пятая койка в нашей палате «запасная». Должно быть, «запасной» и вселён.
           Пол у нас ободран и истоптан ещё не фашистскими ли лётчиками. До предела. Краска сохранилась только под койками. Ручки в дверях едва держатся и вообще всё здание давно уже вопиет о капитальном ремонте. Но всемерная забота о здоровье трудящихся – дело первостепенное.  Остальные степени – на потом.
          Кочегар Саша и новичок вчера «закрюкали» (то же самое, что у нас «закадрили») санаторских женщин. Явились в двенадцатом часу, чем вызвали всеобщее порицание всех других сопалатчиков и душеспасительные нотации коллектива. Но не поддались и со смаком   рассказали, в деталях, о своих интимных приключениях… Вызвали тем самым приступ отвращения у Иван Михалыча, который с перекошенным от омерзения лицом дошёл до умывальника и принялся демонстративно методично плеваться.
         Слышанные рассказы о санаториях, курортах, домах отдыха и прочих местах отдохновения трудящихся масс подтверждаются на все сто.  Да так оно и должно быть.  Сама обстановка, безделье и множество иных причин вдохновляют обе половины советского человечества кидаться друг на друга или друг к другу. И если почтенные матроны и патриархи предаются «блуду», то что вытворяет молодёжь… И уж ежели зимой холодной страсти кипят так, что снег тает под ними, то что творится летом?
       Пятый наш, москвич Вася – ветеран домов отдыха и санаториев, утверждает: «гуляют» (он употребил другое, более верное, словцо) 95% отдыхающих от семей.  Остальные 5% или импотенты, или ходить не могут, или тщательно и ловко скрывают свои похождения…
      Различных случаев порассказано!..   Сотни.  Не верить нет причин.  Верить – все основания.
      Подходит это ко мне вчера некий молодящийся повеса лет эдак пятидесяти с гаком и говорит   это он мне: «Ты себе подружку ищи давай».  «Я, - говорит – троих уже за неделю и все три с удовольствием… Ещё одна за мной бегает, но я её напоследок оставлю…»
       А я что?  Я ничего.  Не могу я назвать подружкой даму полувекового возраста. Не любитель, как-то.  Кроме того, лёгкие флирты мне претят – я уважаю женщин… Даже если они смотрят на санаторских самцов как на механическое приспособление для интима… Если бы нашлась дамочка в моём вкусе, то, возможно, я бы и не устоял.  Но пока стою и простаиваю…
        Кочегар Саша сделал открытие: как нас здесь ненавидят. Сделано такое заключение потому, что ему, Саше, в магазине не сразу отпустили «полбанки». Это, разумеется, вопиюще-возмутительный факт… Но «ненавидят» - это слишком сильно сказано.
        Чтоб не застаивалась кровь в жилах лечебно-отдыхающих, здесь имеются   два клуба.  В котором что происходит, понять трудновато – оба клуба имеют одинаковые названия.
         В первом клубе, куда я сунулся, меня вежливо остановили у входа и поинтересовались: а зачем это я сюда припёрся?.. Оказалось: в этом клубе народ слушает лекцию на эстонском языке… Пришлось бодро уйти.
       В другом клубе «вечер отдыха».  Из зала доносился голос «культинструктора» кричавшего что-то на русско-эстоноском языке.  Пожилые   дяденьки и тётеньки бегали взапуски по залу. В раздевалке крайне нервная женщина потерянно металась среди россыпи сапог и сапожек. Пять человек раздевались пятнадцать минут…
       Сопровождавший танцы аккордеонист старательно исполнял репертуар вальсов 50-х годов и потом перешёл на попурри из оперетт.
       В одной из игр две партии игроков должны были петь.  Русские и эстонцы. «Массовик» предложил спеть всем залом с запевалой на сцене.  Четверо наших грянули «пусть всегда будет солнце».  Зал вежливо выслушал.  Но и только. Наверное, надоела уже эта песня-заклинание.  Потом эстонцы запели какую-то свою песню, мелодичную и лихую. Весь зал дружно с энтузиазмом подхватил и восторженно закончил: «Э-хой!!!»   
Можно сделать вывод…

         9 января 1969 г.
         Кочегар Саша вчера перебрал.  Да ещё и на сон грядущий опрокинул грамм 150 из бутылки, стоящей теперь у нас в шкафу для ублажения всех страждущих.  Дерябнув, кочегар Саша завёл со мной разговор на научно-техническую тему: «а почему маталл ломается, а?..»   Когда погасили свет Саша кочегар начал кашлять и чихать с поразительной громкостью и быстротой. Предавался занятию этому с полчаса.  После чего разбудил Михал Иваныча и потребовал у него… сигарету. Иваныч взъярился, включил свет и…  начал поиски сигарет кочегара Саши…  Долго потом слышалось нечленораздельное  бормотанье,  и следом -  оглушительный ритмический  храп. Оживлённо ночь прошла.
       Михал Иваныч, глядя на меня, тоже принялся за утреннюю гимнастику и уже чуть не надорвал свой «трудовой мозоль» - живот.  Два раза покачал пресс и теперь стонет от болей и колик.
       Кочегар Саша после завтрака вернулся к исходному положению – пал на койку и затих.  Похмелье.
       Кочегару Саше уже около шестидесяти. Гипертоник.  Давление за 200 зашкаливает.  Здесь старательно стремится к этому.  Никакое лечение так не поможет, но зато душенька довольна. «Идейное содержание» таких мужичков понятно: вырвались от семей и жён, контролировать расходы некому – как тут не выпить?  Единственная утеха.  «Ежели не пить, не курить, да с бабами не гулять – тогда и жить незачем» - «святой» смысл жизни.  Вот они и живут хотя бы три недели в году, да ещё и не каждый год, а когда повезёт с путёвкой.


                РАЗНЫЕ   РАЗНОСТИ

          11 января 1969 г.
           Обрёл   нейлоновую рубашку.  Белую.  Не полосатую. Под руку подвернулась. Нужных и хороших вещей в здешних магазинах немало. Это хорошо. Но вот приобрести их мне не на что.  Это, надо полагать, не хорошо. А что делать?  А ничего – не покупать то, что не по карману.  Некоторые здесь охапками из магазинов волокут.  Ну, что же – мне легче ехать будет.
       Попалась навстречу спутница попутчица.  Поделилась радостью: отправила домой посылку с ветчиной и колбасой.  Мясных «изделий» и самого мяса у них в Туле давно нет.  Это же подтвердил и кочегар Саша – тоже туляк.  Самовары тульские есть, оружие тульское – есть.   Мяса – нет.
       Забрёл на колхозный рынок.  Торгуют только гос.  магазины.  Рынок маленький.  Раза в три – четыре меньше любого нашего. Не крытый.  Сидели там две женщины.  Торговали… сосновыми ветками.
      Ни шапок, ни перчаток пока не видел.  Эстонцы все щеголяют в отличных шапках.  Бывают, значит.  А, может быть, и есть, да придерживают.  Оно и правильно. С одной стороны.  Товар привозят в Пярну для жителей Пярну, а не для всего Советского Союза. Представленного здесь отдыхающими, совершающими набеги на магазины, как батыевы орды.  На них просто не напасёшься.  С другой стороны, для торговли лучшего и не пожелать…
    … Во «дворце» обратил внимание на то, что кое-где оставлены надписи на немецком языке… Именно оставлены, а не забыты.  Названия некоторых улиц на немецком языке замазаны белой   краской, но так, что они чётко читаются под новыми названиями на  русском…



     12 января 1969 г.
     Воскресенье.  Выходной в Пярну почти везде. Даже аптеки и почта закрыты.  Только продовольственные магазины работают.  Вероятно, у болезней сегодня тоже передышка…   
      Страшно разочарованным вернулся кочегар Саша.  «Ребятки» жаждали «строить», «сбросились по-рваному» и «послали гонца за бутылочкой винца», а гонец бутылочку не принёс – закрыто и время только пять часов. А что?  Пожалуй, здравый смысл в этом есть.
      Сходили посмотреть на колхозный рынок – как он в воскресенье торгует.  Так же, как и в будни.  Колхозников не видно.  Вероятно, здесь какая-то другая система торговли.  Может быть, колхозники предпочитают продукты труда своего сдавать государству – поэтому и в магазинах изобилие всякой снеди.   Разнообразнее и больше даже, чем у нас.    
        Яйца, мёд и шерсть – вот основные предмету торговли на рынке.  Шерсть в мотках, разноцветная.  Продаётся килограммами. 30 рублей килограмм.
        В мешках мелкие ракушки.  Тоже продаются, стаканами. И, конечно, сосновые   ветки.  Для меня совершенно таинственный предмет товара. Возможно, эстонцы с их помощью парятся в бане вместо наших берёзовых веников?  Покупают, ведь!
         Между прочим, характерная деталь. Вгороде сосен и елей полно полным. Всех видов, оттенков и высот.  Однако население их не ломает, а предпочитает покупать.  Это я к тому, что стань в Горьком вдруг почему-то популярны сосновые ветки – их бы горьковчане предпочли ломать, а не покупать.  И не стало бы ни сосен, ни елей.
         В час отдыха от нечего делать плотник Петрухин злобно выключил сегодня динамик, обматюкался и спросил зычно: «Неужели кто-нибудь слушает эту х….?!»  Я слушал.  Передавали лёгкую музыку.  Общество комнаты не возражало против выключения.  Я подчинился большинству и даже предложил вместо музыки послушать лучше жизнеутверждающий здоровый храп… Иронию не поняли. Захрапели.  Устав от храпа ночью слушать его ещё и днём я не мог.  Ушёл телевизор смотреть.
      Старики и старушки здесь явно позабыли о своём возрасте. «Кадрят» напропалую и ведут себя как расшалившиеся «промокашки». Сегодня во время репортажа соревнований я даже разозлился и призвал к порядку двух товарищей, зычно заглушавших даже мощный динамик телевизора.  В ответ облаян был матом и едва удержал себя от скуловорота.  Как никак, а товарищам уже за шестьдесят. Один из них, самый матершинный, явно руководящего происхождения.
      Опять записался на экскурсию в Ригу.  И опять думаю: не состоится поездка. Нет толп желающих.  Записалось   только 15 человек. Молодёжь бы активнее включилась, а тут… Кто-то уже спросил: отапливается ли автобус?  (Отапливается, естественно, дровами…)  Холодных автобусов я здесь не видел…  Пять рублей за поездку сэкономив, их с большей охотой, надо полагать, пропьют.
         Вечером объявили концерт художественной самодеятельности отдыхающих. Зрителей в клубе набилось до предела.  А зал там побольше зала любого клуба в Горьком.
          Концерт неожиданно оказался интересным и довольно продолжительным – полтора часа длился.  Я считал игру на ложках исконно русским занятием, но здесь эстонец – «ложечник» нашего «переложничал».  Наш вышел с двумя деревянными ложками и защёлкал ими…  не в лад с аккомпанементом.  Музыкант был явным жителем центральных районов России – это слышно было по мелодии, которую он вёл. Мужик очевидно учился играть на гармошке «цифровым» методом, не имея слуха.  Завозил на двухрядке вальс «над волнами» в деревенской «интертрепации» искажённый так, что   казался самостоятельной мелодией, к изначальной не имеющей никакого отношения.  Затем была исполнена «Коробочка» и если бы ведущий этого не объявил, то никто не догадался бы какая это мелодия…
        Эстонец играл на металлических ложках, уперев одну в щёку и пользуясь ртом, как вспомогательным инструментом. Под аккордеон.  Отлично получилось.   Наши оконфузились, но отнеслись к этому очень благодушно.
         Три танца: русский, молдаванский и цыганский исполнили эстонцы из клубного ансамбля.  Поразили костюмами, сделанными со вкусом и ярко. У нас я таких не видел. И это – в каком-то провинциальном клубе…
        Кочегар Саша влез в мятую белую рубашку, подозрительно похожую на нижнюю, смочил волосы, отчего они зловеще встали дыбом, снял свои галифе и чёсанки с галошами, обрючился и оботинился, и энергически пустился в пляс…               


                ОДИН КЛАСС ОБРАЗОВАНИЯ

       13 января 1969 г.
        Обменял книги в библиотеке.  Взял два тома Джека Лондона, издания 1961 г. В этом издании есть вещи, ранее мной не читанные.  Я, прочитавший 95 произведений Джека Лондона, считаю своим долгом округлить эту сумму до сотни.  Не менее. Если это возможно.
        Кочегар Саша диктует письмо домой… По такому торжественному случаю выключено радио и сам Саша мерно, как маятник, ходит по комнате с видом философа, диктующего очередную главу своих сочинений…
        «Учение у меня не пошло… Не пошло.  Один класс только закончил», - равнодушно признался Саша. Шедевр! У нас в стране, да в 20-й век. Ну, хорошо… «Хорошо» - учителя каким-то образом почему-то отступились от него. Родители, что ещё необычнее, не настояли ни на каком образовании.  Но сам-то, когда вырос, о чём думал? Эдакий экземпляр в музей надо поместить… Хотя…
       Кочегар Саша полностью удовлетворён примитивным животно-растительным   образом жизни.  Пить-есть можно, безусловно, не умея ни читать, ни писать, в виде развлечения пьёт водку и самогон. И – доволен.  Даже пляшет, и не плохо.  «Человеку много ль надо?» - поётся в популярной песенке. «У него одна отрада».  И «се ля ви» - пусть кочегар Саша и не знает, как это переводится.
        Можно, однако, провести параллель между ним и довольно многими, имеющими даже высшее образование.  Именно: многие получают высшее образование, чтобы «лучше устроиться» в жизни и повысить себе таким образом цену – как товару. А не из неодолимой жажды знаний – таковую можно утолить и без диплома.  Дальше: «лучше устроившись», они используют своё умение и знание только для того, чтобы удержаться на месте.  Достижения культуры и искусства для них не имеют никакой цены – их невозможно ни съесть, ни выпить.  Умение читать используется для чтения документов и этикеток на бутылках.  Кстати, великий, но не ужасный, пролетарский Горький даже одного класса образования не  имел… А вы говорите.
         У каждого труда – своя специфика.  Кочегару Саше для своей работы писать не обязательно. Читать тоже.  Инженеру – обязательно, но это – его работа. В конце концов оба живут для того, чтобы жрать, пить, спать и обладать женщинами…
 
      
                НАРУШИТЕЛЬ РЕЖИМА

       14 января 1969 г.
       Наш «лечврач» заглянул к нам в комнату и позвал меня на консультацию к какому-то спецу из Пярну или даже из Таллина.
        Спец оказался высоким эстонцем лет сорока с лицом, внушающим доверие. Усадив меня напротив себя, он принялся с интересом меня разглядывать.  С любопытством даже. Потом ощупывать принялся так же, как лошадь перед покупкой, довольно хмыкая.  Зачем-то поинтересовался у «нашего» врача, знаю ли я эстонский язык. Хотя по-эстонски не сказал ни слова… А то, что я русский, написано на лбу моём и в истории болезни.
     В итоге всех этих манипуляций, спец согласился с диагнозом, прописал мне физкультуру и спорт, водные процедуры и лошадиные дозы валерьянки, коими меня отныне должны опаивать три раза в сутки неукоснительно.
      «Повезло» нам с «Сыпрусом».  (Кстати, «сыпрус» в переводе с эстонского на русский переводится, кажется, как «дружба»).  Здания всех других санаториев, пансионатов и остального, современнее, комфортабельнее и так  далее. Хуже зданий, чем у «Сыпруса», нет на всём побережье Пярнусского залива.  Михал Иваныч высказал мысль, что нас сюда послали в наказание за что-то… В ссылку на месяц.  Так ведь и в самом деле: корпуса санатория построены в начале сороковых годов для лётчиков люфтваффе.
      Михал Иваныч активно и усердно опустошает эстонские магазины. Нагнал его на улице, перегруженного объёмистыми свёртками и свёрточками. Помог. «Вобщем-то», и в частности тоже, почему бы и не приобрести тут то, чего у нас там нет? А нет у нас там многого. Вот товарищи и приобретают.  Любопытное зрелище будет, когда поедут отсюда.  И за что нас тут эстонцам уважать?  Разве что сочувствовать. И думать…И выводы делать.
     Из того, что было бы нужно купить себе, не купил почти ничего.  Ни шапки, вожделенной, ни перчаток, желательных, ни шарфа. Летом, говорят,       
этого всего в избытке (продавцы за покупателями гоняются).  А пока недостаток.   Это вам, всё-таки, не Греция, где «всё есть»…

    17 января 1969 г.
     На сны грядущие у нас в комнате ведутся разговоры на темы разнообразнейшие… В пределах интеллекта собеседников: два кочегара, плотник и главный инженер леспромхоза (Михал Иваныч). Себя не вписываю – участия в разговорах не принимаю – только слушаю.  Потому не принимаю, что надоели эти бесконечные обсуждения цен, заработков, премий, несправедливости начальства и т.д.
      Кочегар Саша с дикарской хитростью пытается выскальзывать из споров, в которых терпит поражения, присоединяясь к мнению оппонента.

       День сегодня у меня начался «беседой» с врачом.  Опять неприкрытая неприязнь видна в каждом её слове.  Разговаривала как с личным врагом или, в лучшем случае, с навязчивым субъектом, который всемерно мешает ей заняться чем-нибудь более существенным.  Хоть я и явился к ней по её же вызову.
      Диалог состоялся такой…
      - Н-ну, с-садитесь…
      Сел.  Молчание.  Врач читает какую-то книжищу, размером с географический атлас. Прервала чтение.
     - Н-ну, так что же?..  Режим нарушаете!
     -  И чем же, спросить позвольте?
     -  На гимнастику не ходите!  Валерьянку не пьёте!  Не считаете нужным?!
     -  Насчёт гимнастики повторяю: не понимаю эстонского языка. Инструктор ведёт занятия только на эстонском…
      -   Этого не может быть! – пристукнула кулачком по столу врач.
       -  А зачем мне вам врать?.. Сам занимаюсь… Потому и не хожу. Валерьянки, в своё время, выпил с ведро без всякого эффекта. Я уже говорил, что прописан мне пустырник. У вас его нет. Принимаю свой – в аптеке купил, слава Богу. Никаких других нарушений нет.  Не пьянствую…
      - Ещё бы пьянствовал! Да мы бы вас в двадцать четыре часа отсюда выгнали. (!?)
      -  Вы мне угрожаете?  Пожалуйста – выгоняйте.  Очень обяжете…
      -  Н-нет, я н-не уг-грожаю
 Полтона сбавлено. Видимо, сообразила, что перегнула.
      -  Ну, так теперь на что вы жалуетесь?
      -  Я?.. Ни на что не жалуюсь.
      -  Как это «ни на что»?  То всё жаловались на какие-то  боли и ещё на что-то, то вдруг «ни на что».
      - Я отвечал на ваши вопросы… Значит, надоело жаловаться.
      -  Ну, так вы что-нибудь чувствуете?
      -  Разумеется, доктор! Я всё ещё что-то чувствую!
      -  И что же?
      -  Да всё то же самое…
      -  Ну, давайте я вас послушаю.
Послушала…
      -  Н-ну…  Сердце работает нормально, давление в норме.  А как процедуры переносите?   
       -  Ванну хорошо. Циркульный душ относительно хуже.
       -   Ну, что же…  заменю вам душ на какой-нибудь другой.
       -  Пожалуйста, не надо.  Я же сказал относительно хуже.
       -  Хорошо.  Не заменю… До свидания.

       Кочегар Саша, трудолюбиво прохрапевши всю ночь, пробудился в… шесть часов утра, то есть, ночи, и   радостно включил свет… На вопросы о времени, уверенно ответил: «Восьмой час».  Михал Иваныч усомнился: «Сашка, ты хоть цифры-то знаешь?..»
       Из-за сашкиного феноменального храпа мне пришлось спать, заткнув уши не только ватой, но и руками, но и такой звукоизоляции оказалось недостаточно. В храпе есть какие-то звуки, частота колебаний которых проникает, по-моему, сквозь любые препоны.  Храп отца, например, я слышу даже на чердаке, отделённом от него накатом из   толстых брёвен и дверью.  Сегодня, пожалуй, лягу спать на диван в общем зале – может быть, там храп не будет слышен.

                МЕРЫ У ВСЕХ РАЗНЫЕ          
    
       19 января 1969 г.
       Вход на рынок.  На скамейке лежит древняя сморщенная старушка.  Лежит неподвижно, строго и без рукавиц. Судя по окраске лица – живая. Прохожие эстонцы ведут себя, на мой взгляд, странно – полное равнодушие. Проходят мимо лежащей, не обращая на неё никакого внимания.
          Все, с кем я здесь познакомился, клянутся сюда не ездить сами, хорошим знакомым заказать, внуков-правнуков оградить. Ветераны-санаторцы, говорят: в других местах отдыхо-лечения совершенно другие порядки – гораздо лучшие. Да и у меня самого были иные представления о санаториях.  Может быть, они тоже делятся по разрядам, классам или каким-то иным подразделениям. Сомневаюсь, что очень вряд ли дали бы сюда путёвку какому-нибудь крупному начальнику… Или лечение и обслуживание зависит от мзды – тех самых денег, которые, по уверениям радио и газет, «у нас в стране не играют никакой роли». А что, если     играют, всё-таки?..         
       
           Подвергся упрёкам и укорам санаторских дам за пассивность: «Что-то вы целый месяц ничего не предпринимаете… Почему бы и не поохотиться на женщин? Учтите – срок скоро кончается – когда ещё повторится такая возможность…»
         Вона, оказывается, как: женщины сорвались с цепей и – давай напропалую «шуры-муры» - «на земле живём лишь раз» и «се ля ви». Но, с другой-то стороны. Как живёт женщина в семье?  После работы – продолжение работы: стирка, приготовление еды, очереди, дети, уборка… Мужья при этом становятся чем-то вроде предмета домашнего обихода и уже потому надоедают, как кастрюли и тому подобные посудины.  Вряд ли кто-то из них вспоминает о таких    понятиях, как «любовь».  А для многих оно и в лучшие времена замужества было чем-то абстрактным.  Вот они и рады радёшеньки внезапно свободному месяцу.  Сбрасывают с десяток лет и никакие соображения высокого социалистического морального порядка их не удерживает. В какой-то мере они и правы.
        И меры у всех разные.  У меня тоже.  Если бы мне понравилась здесь некая симпатичная дама в моём вкусе – я бы и поохотился.  Но охоты нет – как нет и дамы в моём вкусе.      

       Кочегар Саша мумиеподобно возлежит на койке.  Бессмысленно глядит в потолок. За всё время здесь единственное, что он читал – «Книжка курортника» с назначениями врача.  Довёл-таки температуру в комнате до 30 градусов.  Разомлевши от такой жарищи, оба кочегара проспали от обеда до ужина без перерыва.  Удивительно – как при таких способностях ухитрились заболеть чисто нервным расстройством?  У кочегара Саши – гипертония.  Гипер… Повышенный тонус. Повышенное давление и прочее, отсюда следующее. Ведь, по мнению врачей,   подобный  невроз – следствие умственного перенапряжения, эмоционального  перевозбуждения и  различного  иного «переинтеллектуального»  характера.
        Какой, спрашивается, интеллект у полуграмотного человека с весьма ограниченным кругозором,  восприятием  и .д.?  Разве что водка заменяет и интеллект…Но и интеллект интеллекту – рознь…


                «ЭСТОНИЯ – ДЛЯ ЭСТОНЦЕВ!»
         
        Сидим мы в столовой, четверо едоков, из которых я один – представитель менее прекрасного пола. Сидим и чревоугодничаем… сказал бы я, если бы это понятие было приемлемо для столовой санатория. Официантка, эстонка, галопируя, проносится мимо стола, вращая в воздухе подносом с риском раскидать тарелки на наши головы: «Каши! Кому каши!!?»  Говорится это со скоростью, исключающей возможность получить рекламируемый продукт.
       Женщинам захотелось проявить ко мне внимание.  Одна из них, выбрав удобный момент, попросила официантку поставить мне тарелку с кашей…  Реакция «работницы питания, приставленной» к каше, оказалась неожиданной.  Тарелка была с размаху опущена на стол в угрожающей близости с моим локтем. Вслед за ней вторая тарелка обрушилась на стакан моей соседки: «Нате!! Вам стыдно себе попросить!»
         И официантка ускакала как скаковая лошадь…  За нашим столом наступило озадаченное молчание.  У меня мелькнула смутная мысль оконфликтить «дружбы народов надёжный оплот» за наглость и резкость такую… Воздержался.  Аппетит был испорчен. Это, надо полагать, один из «лечебных факторов» санатория «Сыпрус», что в переводе, напоминаю, означает, кажется, «дружба»… 

       21 января 1968 г. 20   января 1969 г. ничего не записывал.  Ничем, кроме того, что это был единственный в истории планеты день 20 января 1969 года и дата сия ничем для меня не достопримечательна.
      Да и леность что-то начала одолевать. По отношению к дневнику. Не стоят, думаю, дни мои того, чтобы подробно описывать их.  Бумагу на что-нибудь более полезное можно бы употребить.  (Особенно в туалете…)  И сразу же.  А не испещрять предварительно письменами, тайный смысл которых всё равно не станет достоянием науки даже через тысячелетие.  (Экая самонадеянность: «через тысячелетие»…)
      
      22 января 1969 г.   
       Убыл из санатория Михал Иваныч. Не дотянул до указанного в путёвке срока четыре дня.  Перед отъездом высказал обслуживающему персоналу своё отнюдь не лестное мнение об этой «здравнице» и об аборигенах этой страны.  Точнее об отношении к нам, как к представителям великого народа российского.
     Несколько примеров в довесок к уже рассказанным.
     Магазин одежды.  Русский покупатель с одной стороны, эстонский продавец с другой. Вопрос покупателя: «У вас есть спортивные костюмы для мальчиков?» «Нет.  Только для девочек». Русский мужчина не специалист в специфике детского ассортимента. Заподозрив неладное, подговаривает товарища задать вопрос, а сам выходит. Вопрос товарища: «У вас костюмы для девочек есть?»  «Нет.  Только для мальчиков». Выскакивает задавший первый вопрос, возмущённый до предела.  Продавец уличён. Но, «не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав» уходит со сцены, не опустив себя до каких-либо объяснений и предоставив славянам бесноваться    одним и самостоятельно.
     «Сыпрус».  Комната отдыха после процедур. Опроцедуренному товарищу стало плоховато. Он повалился на топчан, не снимая ботинок. «Хам!!  Нахал!!!  Русская свинья!!!  Встань немедленно!» - визгливо взорвалась уборщица эстонка. «Да это же эстонец!» - раздался чей-то голос.   Действительно, лежащий оказался эстонцем. Уборщица мгновенно утихла и ушла.
За «русскую свинью» представительницу союзной республики надо было бы проучить.

Вот так. Конечно, до мордобоя, резни и бойни сегодня, кажется, не доходит.   Но такое здесь происходило ещё в пятидесятые годы.  Михал Иваныч уехал с громогласным лозунгом: «Эстония – для эстонцев!». И предрёк: в случае чего русских   тут перебьют. И очень может быть. 
      Русские, к сему надо сказать, тоже не ангелы… И надо бы, пожалуй, посылать в союзные республики людей со строгим отбором – чтобы не порочили весь народ российский своим поведением, и чтобы потом не приходилось расхлёбывать то дерьмо, которое они…наворочают.

       Продолжаю страдать, буквально, от неистребимого храпа.  Кочегара Васю дёргаю за подушку. Кочегара Сашу трясу вместе с койкой. Промежутки затишья использую для того, чтобы заснуть. А там снова просыпаюсь от чьего-нибудь звериного всхрапа и рыка…
      В других санаториях, рассказывают, комнаты на двоих и даже на одного. Я бы выбрал на одного.  Здесь же, видимо, выкачивают из помещений всё возможное.
      Столовая тоже забита столами до предела. Между ними пройти нельзя.  Совершенно нельзя и буквально.  Кормёжка отдыхающих производится в две смены. В первую едим мы, которые… Не знаю, как нас называют по специфике. Во вторую насыщаются какие-то загадочные «курсовики».
      Меню в столовой довольно однообразное: капуста и свёкла в двух – трёх вариантах.  Картошка в таком же разнообразии.  И мясо. Первое блюдо, как пишут в «меню», на «к.б.» - что означать должно «костный бульон».
        Официантки откормлены так, что невольно ассоциируются с…лошадьми.  Правда, не толстухи.   
        Опять набрёл на колонию белок. Они гоняются за людьми даже по земле и вообще создаётся впечатление, что они здесь более ручные, чем кошки.  Живут, кажется, в скворечниках.  Классических беличьих «дупел» не видел, сколько ни пытался.  Но вот скворечников полным-полно. И не высоко от земли.

               
                УРА!  ПЕРЧАТКИ!

         23 января 1969 г.
         После обеда, загипнотизированный бесконечным изобилием здешних магазинов, отправился «ревизовать, их.  Возле специализированного магазина «Перчатки» заметил подозрительную суету и сомкнутую колонну, голова которой упиралась в дверь магазина.  Рысью к колонне подскакав, мигом   нашёл   начало конца и встал в конец начала.  За двадцать минут сделал только один шаг. Понял: успею обежать почти половину города, пока подойду к входу в этот магазин.
        Навестил спортмаг и наконец-то!  Взял лыжные ботинки. «Взял», конечно, не то слово.  Берут просто так: подошёл, взял, ушёл. Купил.  Сумму даже назвать страшно: 18 р.90 коп. При моём окладе 126 рублей – не мало. Но зима опять пройдёт, ещё одна, а я так и просижу… Просидел бы.  Ботинки теперь есть и мне уже просто придётся ходить на лыжах, чтобы оправдать эту сумму.  Орюкзачился.
        Вернулся к очереди в самый горячий момент. Мы были у цели.  То бишь, у двери.  Дюжая женщина толкала нас назад.  Сзади толкали нас вперёд. Кое-кого выталкивали. Я уцепился за косяк и оторвать меня можно было уже только вместе с ним или рука моя осталась бы без меня, но косяка бы я не выпустил.  И я его не выпустил.  Кто-то пробовал пролезть сквозь   меня.  Сам я сверлил локтем чей-то бок и какое-то колено считало мои позвонки.  Моё колено случайно вклинилось между ног какой-то молодой симпатичной женщины и мы с ней оказались лицом к лицу…Но было не до секса. Напрягая все мускулы, я прорвался-таки внутрь магазина. И стал, наконец-то, обладателем!.. Нет – не женщины, а куда более редкой вещи – перчаток!  Кожаных!  Чёрных!!  Сейчас они подо мной – в тумбочке…

        Часть ночи комната посвятила свежей теме – неверность и коварство женщин… Историй хватило до половины первого. Могло бы и на дольше, да сон одолел.  Результат разговора: мужики дали страшную клятву жён в санатории и дома отдыха ни в коем «случАе» не пущать!  В турлагеря и турбазы тем более. Я не зарекался – жены нет.  Да после услышанного может и не быть.  Как-нибудь и безрогим проживу. Ну и что, что бодаться не смогу… Да… А что скажут жёны про «обликом орале» своих супружников?..

        Вид у меня такой, словно я не в санатории отдыхал, а в бегах участвовал.  Самочус определённо не важный.  Горло вчера болеть начало и пока исправно болит. Пришлось даже спросить у медсестры снадобья для профилактики.  Снадобье дали.  Целый стакан жёлтенькой водицы.
       Назначение на приём к врачу: в 9.45… Уже начал думать, что врач обо мне просто забыл и вспомнит не иначе как после моего отъезда. И между ним и медсестрой мог произойти следующих разговор:
        -  Н-ну, где же у нас К-козлов?..
        - Уехал неделю назад.
        -  Н-ну х-хорошо…
       В 9.45 кабинет врача был пуст, как кончик иглы.  На столе его валялись брошенные в спешке доспехи.  При желании я мог бы и сам себя прослушать. Не было врача и в 9.55. и в 10.30. тоже. И сидел я, как наказанный, в комнате, и время от времени ходил убедиться, что врача в кабинете врача нет.  В один из визитов увидел тело человеческое, душа которого тоже обреталась неведомо где, ибо он упорно и безуспешно пытался войти в стену… Может, он на привидение тренировался – не знаю.  Но мне стало стену жаль, и я направил тело в более доступную сторону – в коридор.  Тело оказалось примитивно, но очень крепко пьяно. Оно, как выяснилось, тоже к врачу пришло…
        В 10.45 врач изволил быть.  Беседа на этот раз протекла мирно и без осложнений. Врач в последний раз выслушал внутренности моего организма и резюмировал: «Н-ну, хорошо.  Ничего страшного».  И был я выписан к обоюдному удовлетворению.

       24 января 1969 г.
       Здесь, кажется, созданы все условия для отдыха…врачей.  Сегодня последний день моего «лечения» и отдыха в «Сыпрусе».  Рассчитываюсь. Сдал пару вешалок в камеру хранения.  Но чемодана обратно не получил. Потому не получил, что книги в библиотеку не сдал.  Без непременного выполнения этого условия чемодан не отдают и «корешки» от путёвки тоже. Срочно дочитал книгу. Срочно сдал её в библиотеку… «Корешки» опять не отдают.  Потому не отдают, что нет тех, кто их отдаёт… Бросился их искать.  Нашёл.  «Корешки» получил…

               
                «ДАМА  МОЕГО  СЕРДЦА»
               
      26 января 1969 г. Вчера спешно позавтракал в столовой «Сыпруса», распрощался с коллегами по столу и жилью, накинул рюкзак. Очемоданился и на автостанцию…
       Кочегар Саша упорно не понимал: Таллинн и Рига диаметрально противоположны и так же упорно ожидал меня в попутчики до Таллинна при моей поездке в Ригу...  Был страшно разочарован.  Дал мне свой адрес, взял мой. А я думал, что он только «по-пьяни» в приступе лирики воспылал желанием ехать со мной. Последние дни почему-то ко мне благоволил и даже раскрыл мне великую и страшную тайну свою: он, оказывается, «по основной профессии – повар»!
      Автобус подошёл к остановке одновременно со мной или я с ним – оба мы это сделали.  Команда «Икаруса» русская. Об этом говорили не только типично русские физиономии и язык, но и хитроумное подмаргивание, с помощью которого мне дано было понять: билета я не получу, но ехать в автобусе могу – четыре рубля перешли в пользование водителя…
       Три часа езды от Пярну до Риги. Час из них мы простояли по разным причинам и поводам почти в каждом населённом пункте, попадавшемся на пути.  Да ещё в Пярну останавливались возле каждой колонки восполнять… запас воды…
      В 12.30 был в Риге.  Теперь у меня есть дама сердца – Рига имя ей. Я отдал ей своё сердце. Если бы оказался в ней летом – отдал бы и печень, и весь прочий ливер, и самого себя в придачу.  Находился я в ней совсем не долго – до десяти часов вечера. Всё это время безостановочно ходил.  Успел побывать и в старой средневековой Риге, и в Риге новой, и понравилась она мне вся и всякая.  Даже больше, чем Москва.  В Риге больше благородства.
       Узкие средневековые улочки глушат все звуки.  Трудно даже представить себе, что буквально за углом шумливо бурлит жизнь современного города. Улочки вымощены красным булыжником и коричнево-жёлтым кирпичом.  Гулко отдаются шаги.  Высоки массивные острокрышные дома с крестами на стенах и старыми уличными фонарями-домиками.  Много   классических готических соборов.  Один из них буквально подавляет своими титаническими размерами…Забрёл в какой-то дворик, запертый стенами домов, с проходами арками, с высокой стеной и бойницами… Если бы мне там вдруг попался навстречу рыцарь в полном вооружении, я бы нисколько не удивился – он был бы там более уместен, чем я…
         …Улиц и переулков в этих местах множество. Их названия не запомнил, да и не запоминал. Без улицы Ленина не обошлось. Есть ул.  Суворова и даже Баумана…Их и переулки между ними исходил все и из конца в конец. Площади окрестные исходил и скверы.  Даже отвечал приезжим, вроде меня, прохожим куда и как пройти…
          Рига более обрусевший город, чем Таллинн и Пярну.  Русская речь на улицах преобладает. Русские тоже. И их привычки…
         Вокзал колоссальный.  С башнями и башенками современных форм и пропорций.  Очереди на вокзале тоже такие же. Я даже опешил, увидев осаждающую кассы толпу. Не успел из опешенного состояния выйти, как услышал внятное, но не громкое, бормотанье: «Билет быстро нужен?»  «Конечно!» – мгновенно среагировал я. «Идёмте». И я пошёл следом за человеком, пальто которого было больше его самого.  Однако, под пальто находился наблюдательный гений.  Он подвёл меня к… воинской кассе.  Возле неё стояло всего пять человек. «Но ведь это же для военнослужащих!  Тут же документ какой-то нужен!» - говорю. Пальто-гений пренебрежительно махнуло рукавом.
        Билет на поезд я получил быстро и по-военному без проволочек…Только не на скорый – уже кончились.  Через два часа на Москву билетов не осталось вообще. В общей кассе они исчезли ещё раньше.  Гений в пальто меня очень выручил.  Оценил его рублём.  Вокзальный гений горячо пожал мне руку и пожелал счастливого пути…
       … Видимо, я неудачно «попал». Даже продавщицы в магазинах поражались количеством покупателей.  Рижские магазины разнообразнее московских.  Однако же ни шапок, ни перчаток не заметил. Видел клочки покупателей…после «выброски» в продажу перчаток.  Местных, опять-таки, можно отличить по хорошим шапкам и перчаткам…
     … В Москву мы сошли с поезда в 18.30. и я, сотрясаясь рюкзаком и чемоданом, низвергся в метро. Выбрался из него у Курского вокзала… «Попал в царство дегенератов» - вот первая мысль, появившаяся у меня при посещении этого достижения цивилизации. С Прибалтикой место сие контрастируется так же, как абориген Австралии с парижанином. (Правда, ни там, ни тут, я не бывал).  При всей хромоте сравнений это мне кажется почти верным.
           Сам вокзал переживает ремонт и переживает довольно тяжко. Заборы, балки, панели, какие-то развалины, краны, подземные переходы, машины и люди смешались в вопящую смесь органичного с остальным.  Кто-то ткнулся в меня, в кого-то ткнулся я, где-то крыли кого-то матом, что-то визжало… У кассы, с трудом найденной, топорщилась углами груда чемоданов.  Возле неё топорщилась женщина, закрыв подолом и руками те, которые могла… У буфета парнища в распахнутом «пальте» пил что-то, поставив ногу на чемодан – чтоб не «спионерили»…
          «Ну, почти дома» - прорезалась вторая мысль.
         До 20.30 стоял в очереди.  Взял билет у кассирши, которая вообразила, почему-то, что я пьян и обругала меня по этому поводу матом во всех измерениях.
       «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет» - выцитировалась третья  мысль…
    «И дым отечества нам сладок и приятен»… Только, сдаётся мне, что-то уж чересчур  много  этого  дыма…  Когда я 28 января стоял на остановке в Канавине – четыре трубы дымили на меня.  Я даже задыхаться начал – от сладости  такой… Но, как бы то ни было, но «в гостях хорошо, а дома – лучше».


                ВЫБОРЫ.  ЗАВОДСКОЕ   8 МАРТА

         9 марта 1969 г.
         …Завтра опять «праздник» - день выборов.  В «Известиях» передовая статья озаглавлена: «Избиратели знакомятся с кандидатами»… А у меня вопрос: как это так – «знакомятся».  Кто же их выдвигал, если с ними потом нужно знакомиться? Скорее бы, по идее-то, кандидаты должны бы знакомиться с избирателями, их выдвигавшими.  Между прочим, я, например, не знаю даже имени-фамилии «моего» кандидата.

        По стране идут митинги по поводу провокации китайцев.  Наших убито 32 человека.  Чёрт бы этих «братьев навек»…

        7-го числа был брошен клич «сброситься» на подарки «нашим» женщинам – коллегам по работе. Клич поддержали.  Мурышов составил «талмуд», собрал приношения и… напился пьян, и ничего не купил. 8-го числа объявили ему «фэ».  Костя вынужден был взять увольнительную и в рабочее время уйти с завода «с возвратом» за подарками. Одарили не блестяще – по средствам.  Утешились мыслью, что «не подарок дорог».
         С каждым годом в стране, как травы весной, растут и процветают всевозможные «традиции».  У нас проросла и укоренилась традиция отмечать, а точнее обмывать праздники непосредственно на работе. В родных, так сказать, коллективах.  Коллеги сбрасываются, закупают и нелегально проносят на завод водку, какую-никакую «закусь» и – «за дело».  «Дело» затягивается иной раз часов до 6 – 7 вечера и славные «соцтруженики» дефилируют с каменными рожами и ватными ногами мимо подозрительных вахтёров.  Некоторые пьют непосредственно во время работы.
      Слесарь-механик 9-го цеха, «активист», раздав подарки женщинам, счёл долг свой исполненным до конца и с честью, и решил дело сие достойно отметить с помощью, и при участии, бутылки водки, заранее сунутой под верстак, и ста граммами кильки.  И он    выпил всю бутылку, аккуратно наливая стакан под верстаком и сосредоточенно килечку жуя.  Старший мастер позорно скакал и прыгал вокруг активиста, призывая прекратить.  Но активист молча пихал его рукой и делал дело своё… До конца смены его уже не видели. Да и сам он вряд ли кого видеть мог.
      Некоторые объединяются в компании и пьют, опять же, непосредственно в рабочее время.  Но это уже во вторую смену, когда начальство уходит.  «Компаньоны» упившись, расползаются по углам… Где, в какой ещё стране, есть такие традиции?


                ЦИРК НА ЗАВОДЕ И В БЫТУ.               
                БОИ НА «ДАМАНСКОМ».
      
             12 марта 1969 г.
             На улице погода скверного февраля… Сегодня первая за всю зиму метель.  Но больше дует, чем метёт.

             Приступил к «врио мастера». Собственно, как работал, так и работаю. В смене у нас народа даже многовато.  Со мной четверо. А работы мало и одному.  Точнее нет совсем.  Лодягин, Элекейкин и Трубникова…Ну, Трубникова представляет пока скорее количество, чем качество. Я думаю, контролёра окончательной плиты из неё никогда не получится – слишком слабохарактерна и легкомысленна для наших тяжеловесных деталей… Хотя с женскими деталями у неё полный качественный ажур – в чём имела возможность убедиться на практике не меньше трети цеха, численностью в 200 рабочих, как мне кажется…

          Директор наш, Лузянин, вероятно, весьма хитёр.  Даже, пожалуй, слишком. Как бы сам себя не перехитрил. Уже почти середина месяца, того самого «квартального», на выполнение программы которого так уповала вся администрация завода.  А плана сделано пока всего только 12% и сдаётся продукция…полусделанная ещё в…феврале!  А производственные мастера как-то хаотично беспечны и сумбурны.  Конечно, выходные будем работать.  Сборка работает уже все выходные дни.  Противящимся грозят увольнением – лично сам Лузянин грозит.
         Ничего себе «методы и стиль социалистического руководства».

         Она приехала. Комиссия по качеству.  Ходит по цехам. У нас в отделе – частый гость, к вящему Чижова неудовольствию. Администрация, разумеется, пытается комиссии «втереть очки».  Пока не ясно, как ей это удаётся.  БТК наше после «эстетического» преобразования по велению Лузянина, представляет собой сейчас хаотичный винегрет брака, годной продукции и приспособлений, не годных к употреблению, так как разворованы части. Это уже скрыть невозможно и, кажется, уже замечено комиссией.
       Третьи сутки на окончательной плите возлежат те самые два суперсложных агрегата, которые я проверял в феврале.  Им навели марафет и снова предъявили нам. Мы, даже не заподозрив подвох, что детали уже проверялись и с энтузиазмом проверили ещё раз… Обнаружив каверзу, я вчера минут пятнадцать старательно и со смаком «обкладывал» Закорку… Не ватой…

       14 марта 1969 г.
        По стране идут митинги протеста против «маоистов».  Сомневаюсь, что последние от сих мероприятий перевоспитаются.  Мало по малу открываются некоторые подробности боя не комментариями печати и радио.
        Несколько вопросов у меня (и не только у меня) возникло.
        Нарушители устроили засаду на острове «Даманский» ещё ночью. В это же время суток его, соответственно, заняв и заняв незаметно… В смысле до утра их там никто и не подозревал. Так вот: почему же там нет пограничного поста, если провокации на границе начались с 1959 года и наращиваются год от года?  Наших раненых китайцы добивали штыками, ножами и выстрелами в упор и в голову. 19 человек убито таким образом.  Как же наши ребята оказались в руках врагов?  Для этого их надо было бросить на верную гибель… Потери китайцев не сообщаются: говорят об их паническом бегстве с острова и о том, что они взяли своих убитых и раненых с собой… Какая же это «паника»?  Советские солдаты в панику не ударились, но – оставили своих товарищей на смерть от рук врага?.. Если это не так, то как же?..

          После работы, немного отлежавшись, поехал в центр. Билеты в цирк достать хотел. Именно достать – просто так их не купишь. А потому не купишь, что не известно где их покупать.  Объявленная касса в магазине «Ткани» почему-то не функционирует, а в цирке неведомо до скольки работает часов… Низвергся на «Маяковку» и – угадал к закрытию магазинов.  Однако, в три ворвался, минуя препоны. (Опять, канальи, закрывают на 15 минут до конца!  Зачем, тогда, у меня вопрос, выносятся правительством различные постановления?)   Но и там никаких билетов нет.

         …Общага всё больше дичает. Николай не разговаривает ни с кем и даже не здоровается. За какие наши грехи – не известно.  Возможно, считает недостойным снисходить… Телевизор выключает, даже не спросив на то согласия остальных.  Его «хобби» - беспросветная тишина. (Понятно, если бы работал, как и я, в производственном цехе – в гуще рёва, скрежета, свиста и воя механизмов. Но он сидит в тиши кабинета технологом). По-прежнему, кроме спортивных, никакими иными передачами не интересуется.  Сам далеко не спортсмен.  Скорее антипод спортсмена.  Уже с брюшком.  Виктор 2 изредка что-нибудь выбубнит. Виктор 3 наиболее разговорчив… относительно, но общителен так же. С Шалиным мы более-менее беседуем.
          
        16 марта 1969 г.
        Китайцы, с которыми мы «братья навек», повторили вчера «братское» нападение на остров «Даманский».  По всем правилам военной стратегии  и  тактики.  С артподготовкой.  Явно «нарываются», «тянут», «бочку катят» на нас.  Если они рассчитывают на войну, то у меня, опять же, вопросы.  Чтобы начать с нами войну нужно, прежде всего, иметь крепкий тыл, запасы продовольствия и отличную технику. Значит, всё это у них есть?.. Но наши газеты и радио утверждают, что нет - голодают…
        Отвратительное чувство беспомощности – сидеть тут в тепле и спокойствии, и знать, что на востоке бьют наших ребят…

         А сегодня, кстати, «выборы».  Местных органов власти. Почему-то называется день этот праздником.  Пошёл голосовать я неведомо куда и совершенно не известно за кого. Ориентировался на слушок, что в школе наш избирательный участок. Вспомнил: ближайшая школа где-то в районе магазина «Огонёк»… Верно – там и оказался участок.  Из бюллетеней узнал кто же «мой» кандидат.  Инициалы узнал… По идее и строго говоря, отдавать голос за них не следовало бы – совершенно не известно, «кто они родом и откуда они», расскажите, бродяги…  Вычёркивать смысла нет абсолютно никакого – всё равно пройдут.  Только вряд ли эдакое мероприятие можно назвать выборами, не рискуя оборвать у факта уши.
         Два часа отдежурил на изб. участке в строительном техникуме – дали мне в пятницу такое «общественное» поручение. Смысл дежурства моего, по идее, заключался в том, что я должен был бдительно следить не сбежал ли бы кто с бюллетенями… Свелось же к бессмысленному скитанию по коридору и чтению «Крокодила».


               
                «МЯСА НЕТ НИКАКОГО»

         23 апреля1969 г.
         …Вчера был в отгуле. Не работал, то есть, на заводе. В общаге, страдая от сумрака, делал «офорт» пером. Сделал в один день… Потом развлёк себя фильмой «Нужен привратник» - «сатирическая комедия», значилось на афише… С этого сатирического нечто зрители начали уходить задолго до конца фильма…
       
         24 апреля 1969 г.
         Ровно год назад я в это время был изолирован от мира сего в 38 больнице…  Начинались две недели, после которых из больницы вышел некто, напоминавший меня только внешне, да и то не совсем.  Весил я 59 кг. (пятьдесят девять при росте под 180 см.) Щека тёрлась о щёку и глаза смотрели откуда-то из затылка.  Ныне хожу, не шатаясь, хотя не могу сказать, что здоров окончательно.
        Вешу 72 кг.  Вспоминаю, как меня убеждали в больнице №5, что это у меня «конституция» организма такая – чтобы тощим всегда быть… Зав отделением соизволила даже сказать, что, де, «не в  коня  корм» - сколько бы ни ел я – всё равно останусь на веки  вечные худым и  даже  тощим.  На коня я, по правде говоря, как-то не очень был похож… Даже землю копытом не рыл, да и от корма…

      День ознаменован покупкой штанов, то есть брюк!  Событие знаменательное, ибо товар этот крайне дефицитен и на прилавках редок, как корень жень-шень в тайге. (Ценится тоже не на много меньше). Загадка для меня наши союзные «стандарты»: если эстонский 48 размер 4-й рост я   едва натягиваю на себя, то российский слишком свободен, хотя «полнота» у тех и у других одинаковая.
     Второе событие – выдача аванса на день раньше графика.  Кроме аванса подбросили премию в 12 рублей «за экспорт».  И я отнюдь не против такого «импорта». Итого получил я 42 рубля. 
 
    25 апреля 1969 г.
    Завтра домой ехать и хочу, и надо. Из полученного письма знаю: с «мясопродуктами» дома плохо.  Точнее никак – нет мяса дома. В деревне нет возможности мяса не только купить, но и «достать» - нечего «доставать».
     Оснастился чемоданчиком «балеткой» и прогулочным шагом отправился по магазинам.  Шаг этот сохранил потом только потому, что вообще не люблю метаться.
     Нет «мясопродуктов» и здесь. Мяса нет никакого и нигде.  Колбасу видел только в двух магазинах и длинные за ней очереди.  Тушёнок нет никаких.  Наших (изобильных, то есть) нет уже очень давно.  «Процветала» всё тушёнка из…голодающего Китая, а теперь и она исчезла (уж не вымерли ли все китайцы от голода окончательно…).  Больше того, на Свердловке, в «главгастрономе», просто закрыт мясной отдел.  Закрыт и заколочен досками.  После годового (!) ремонта открылся гастроном №1, но, вопреки традициям, даже на открытие там нет нужных продуктов.
          Вообще за последний месяц происходит что-то странное с продовольственными магазинами (с промтоварными всегда плохо было).  В нашем «Огоньке» просто закрыт целый отдел – кондитерский.  Закрыт и никуда не переведён. Нет его – и баста. Как и не было.  Резко сократился выбор конфет… Что это?  Бедствуем с продовольствием или руководство дурацкое?  Накануне праздника-то?.. С чем, у меня вопрос, я к родителям поеду?..
         Нашёл, всё-таки, колбасу.  В соседнем магазине «выбросили». И в очереди постоял всего ничего – каких-то сорок минут.  И она, колбаса, до меня не кончилась! К счастью моему там же и треску купил, «св.мор.», что означает свежемороженую. Изолировал её от мира внешнего газетами и какой-то плёнкой.  Авось сутки продержится.  Наши «холодильники» бездействуют до осени – до естественных холодов.

         Осыпан премиями. Опять дали за что-то. Пошёл в кассу узнать выписали ли аванс Филу, а мне говорят: «Получи свои»… Это у них в кассе такой юморок, подумалось… «Не надо» - говорю тоже в шутку.  «Нет получи» - отвечают. «Да не надо», - брыкаюсь.  «Получай!» - орут и ведомость суют.  Смотрю, и в самом деле мне причитается. Взял, так и быть… Впервые такой «рог изобилия» раскрылся.

         В цехе убирались. Мы, соединёнными усилиями четырёх человек раз пять вымели пол, почистили контрольные приспособления – шик-блеск.
        Когда-то, а было это не так давно, общежитие дружно и сомкнутыми рядами выходило на демонстрацию.  Теперь… Что и говорить.  Один я не пойду – скучновато. А атмосферой праздника настроение поднимают с утра.  Особенно майского: «Утро красит…»
      Прогнозы погоды на май самые  зловещие и злющие.  Однако же, авось…   

               
            
                ВСЁ ТЕЧЁТ, НО НЕ ВСЁ ИЗМЕНЯЕТСЯ   

         25 ноября 1970 г.
         Караул! Штамповка!! Чистовая!!!
         Второй месяц безуспешно пытался сдать заказчику детали, изготовленные из этого чуда техники. Преимущества метода обработки такою бесспорны так же, как и недостатки. Это, конечно, за счёт несовершенства технологии. И, возможно, из-за других технических причин в стадии освоения.
        Пока что детали не совсем похожи на чертёж или чертёж не похож на детали. Ведутся дебаты. Технические указания противоречивы. В одном и том же чертеже и запрещается техническая обработка штампованной поверхности, и требуется таковая. Путаемся мы, недоумевает заказчик, в смятении производственники, озадаченно таращатся корифаны. Но воз пока и ныне там.
       Чертежи рекомендуют изготовлять продукцию по инструкции, которой…нет. Не потому нет, что забыли принести или потеряли, а её просто в природе нет – не изобрели ещё.
       Два часа велась сегодня перепалка в нашем БТК между главным металлургом завода, глав. конструктором, их свитой, нами и заказчиком. Если поначалу шмыгал носом заказчик, то потом ковырял в носу главный металлург, а ещё потом полезли в носы все. А дело свелось к взаимным желобам и все разошлись, «решительно решив, что ничего решить не могут».
        Проработал сегодня с 7-ми утра и до 19-ти вечера. Из-за Бори Каштанова. Он не работал. Отпросился у Редькина на похороны…троюродного отца. (Редкостный родственник).  Вот… А в начале второй смены вдруг пришла его жена и сильно удивилась, что её благоверной половины ещё нет. Узнавши, что и не будет, и почему не будет, крайне удивилась такому сверхъестественному родственнику и тем паче его кончине…Кажется, наш Боря погорел…

      29 ноября 1970 г. Суббота.
       …Не хочется подводить тов. Суслова с его идеологией и категорическими утверждениями о социалистической рабочей «пятидневке», но сегодня мы работали и завтра будем тем же заниматься – получается трудовая семидневка. А, собственно, незачем мне с эдакой подковыркой говорить об этом. Эка невидаль – рабочая суббота. Само собой разумеется, что рабочая, иначе, при «пятидневке» и быть не может. А что и в воскресенье тоже, так, ведь, «трудовые будни – праздники для нас»!.. А для вас что?
        Рабочий день прошёл в желании, чтоб он поскорее кончился…Был я весь усталый и невыспанный. Так что нет ничего удивительного в моём желании. Кончилась, наконец, смена и пошёл я к шкафчику, уже предвкушая тёплую ванну и расслабление отдыха…И тут произошёл инцидент, разозливший меня до ярости. Буквально лютой так, что с меня вся усталость слетела, хотя вспышка эта и была усталостью обоснована.
        Вызвал её некто Жичин, подвизающийся в нашем отделе на должности контрольного мастера, как и я, с того же года рождения, что и я, работающий с 1967 года – на восемь лет меньше, чем я. Глядя на меня, как на лютого врага и кавказского кровника, как князь Владимир на хана Батыя, пронзая меня глазом, как тупым шилом, он в возмутительной и недопустимой форме «загнул» мне такую глупость, что я не сдержался. Не будь свидетелей, он не смог бы смотреть на меня одним из глаз, но и оставшийся я постарался бы подбить, о чём и намекнул ему весьма прозрачно. Самообладание потерял настолько, что, что даже предложил ему выйти к барьеру. Правда, не столь пышно. В конце концов ушёл, оставив его потрясённым до неизведанных глубин его души.
         А «дело» поднялось из-за…клочка бумаги, которую очень удобно применять для нужных записей, а также для интимной роли в туалете и каковой у нас полна тумбочка.
         Я даже удивился на себя, что так бурно среагировал. Теперь даже неприятно, что не сдержался.  Так, ведь, с другой стороны, подходит вот так равный тебе тип и начинает пороть какую-нибудь возмутительную чушь…Потом я понял, что имею дело с элементарным дураком, безнадёжным и самонадеянным.  Этот же Жичин и Филу делал «наставления» по делу, его, Жичина, совершенно не касающемуся.
      Даже заинтересовала психика этого типа. Расспросил Мая о нём – они с ним в одной смене. Из рассказа Мая сделал вывод: это довольно редко, но всё же чаще, чем нужно бы, встречающийся у нас тип дурака-энтузиаста.  Дурака по призванию и энтузиаста по необходимости. Не потому, разумеется, что дурак если энтузиаст. Причём энтузиаст более словесный, чем деловой, заменяющий ум буквой инструкций и уставов. Там, где дело выходит за эти «буквы» - уже бессильный, так как, естественно, не способен сообразить. Типичный представитель «дрессированных людей».  Если бы я его лучше знал – просто не стал бы разговаривать.  На таких людей следовало бы, наверное, вешать какие-либо опознавательные знаки, наподобие интригующих объявлений на заборах и калитках частных домов: «Осторожно! Во дворе злой друг человека!»               
               
      

                ДО КАКИХ ПОР?
               

        30 ноября 1970 г.
         Недавно, не выдержав перегрузок, уволился очередной начальник нашего 3-го участка – самого сложного в цехе. Уволился вместе со своим высшим образованием. На его место поставили Клементьева, рабочего с восемью классами образования, но имеющего голову на плечах и опыт работы. Я предположил, что вот он – работу наладит.  И не ошибся.
        У нас уже сделано 103 процента программы, есть задел на декабрь и даже в резервы на ноябрь 8 процентов имеется. Это для того, чтобы покрыть недостачу на тот случай, если сборка «снимет» за брак кое-что из нашей продукции.  За декабрь все настроены делать каждый день план и заработать таким образом свыше 90 процентов премии… С 1 января, говорят, эту систему ликвидируют и введут прежнюю, а это уже «не то», а то так и вовсе ничего – план снова начнёт «заваливаться», как пьяный.
         Между прочим, наша заводская печать, отмечая такой взлёт нашего участки, ранее гонимого и проклинаемого на всех оперативках, объясняет это…сплочённостью вокруг цеховой партийной организации.  Не знаю, каким таким образом сие сплочение происходит. Мы его как-то не замечаем. Кто у нас парторг знаю только потому, что знаю его лично по работе. И не более того. Парторганизация существовала и раньше, но это не мешало «горению» плана и не воспламеняло работников цеха на ликвидацию «пожаров». И вдруг её роль таинственно «повысилась» - совпав с эффективным материальным стимулированием. 
        Кстати, на прошлой неделе на заводе действительно пожар случился. Сгорел склад г.п.
       
        Городской «кошмарик». Некий псих, сбежавший из «жёлтого дома», развлекается на улицах тем, что режет ножом прохожих. Шесть или девять человек уже зарезаны. В газетах об этом ни гу-гу, но сведения от знакомых офицеров милиции точные.
       На заводе повесилось двое рабочих. Причины не известны. Нам, по крайней мере. По статистике наш «Гидромаш» занимает первое место по… преступности и самоубийствам.
       
       4 декабря 1970 г.
       Внимание! Завтра 5 декабря – день Конституции – основного закона нашей страны.
       Завтра – рабочий день для работников з-да «Гидромаш» и наверняка не только для нашего завода. Я считаю работу в день Конституции прямым и наглым издевательством и над законом, и над людьми. Но все молчат… Возмущаются «по углам». Или молча. В речах теперь делается упор на праве на труд. А когда этого права не было для рабочих? Право, как таковое, было всегда и всегда будет. Что?.. Рабочий день завтра – нарушение закона? Что – может быть написать об этом «куда следует»? А не отправят ли и автора «куда следует»? Ведь это не частное и не случайное явление – что предприятия с «узаконенной» пятидневкой работают по шесть-семь дней без перерыва. И не может быть, что об этом не знают в верхах. Отсюда – выводы…
       В журнале «Здравоохоранение» читал заметку «Наказаны за сверхурочные»… На каком-то заводе происходит то же, что и у нас. Так вот газета утверждает: директор наказан. Но как – не известно. Небось, выговор схлопотал, по традиции, и только. А рабочие наверняка так и работают сверхурочно и по выходным.
      Вот где «идеологическая диверсия». До каких пор это будет продолжаться? До каких пор будут молчать рабочие?..

      
        9 декабря 1970 г.
        Вчера – день нелепостей. Они начались с того, что на заводе пропала моя любимая, и дорогая, авторучка с золотым пером.
       Продолжилось взрывом в общаге. Мы с Витей Бисеровым тихо и мирно сидели в нашей комнате. Витя читал, я бороздил пером портрет. Внезапно раздался гром и лязг, что-то упало. Мы взвились и метнулись на кухню.
       Перед нами открылась экзотическая картина. Все четыре стены потолок, занавески, плита, пол и потолок в брызгах и пятнах. По стене у плиты они расходились фейерверком и веером, а в прочих местах живописными группами в виде сосулек. Кастрюля с погнутым дном валялась в одном углу, крышка перекатывалась у нас под ногами, как противотанковая мина.
       Всё стало ясно. Я сгущал сгущёнку-варил её на медленном огне в кастрюле с водой. Вода в строгом соответствии с законами физики испарилась, банка со сгущёнкой не выдержала пытки и взорвалась…
        Клубы непорохового дыма ползли по квартире и Витя, не желая страть ещё и от такой разновидности дыма, закрыл дверь в нашу комнату. Да перестарался-замок сработал и мы остались «по эту» сторону, а ключ и остальное – по «ту»… И тут я вспомнил, что  в спешке положил горящую сигарету свою куда-то не знаю куда… Очень может быть–на что-то горючее… Мы завертели носами, потом Витя вскочил в пальто и выскочил в окно. Для начала он попытался разбить стекло. Вероятно, для того, чтобы заинтриговать меня.  Затем потребовал инструмент для вскрытия форточки. Ничего, кроме трёх ножиков, стамески и отвёртки не нашлось. Витя и этим начал оперировать со сноровкой опытного форточника…
       Я в это время кидался с разбега на дверь, испытывая крепость досок и своих костей. Но поскольку мне было жалко и того, и другого, испытания до конца не довёл. А Витя всё же окно открыл и, окутанный паром и славой, ввалился в комнату. Сигарета к тому времени уже погасла. А в банке, кроме развороченной жести, не осталось ничего, достойного внимания. Всё достойное мне пришлось смывать и сдирать со стен.

         10 декабря 1970 г.
          5 декабря сделал отступление от правила своего – пил коньяк и водку. На дальнейшее подобное это меня не вдохновило. 6-го вместо лыжной вылазки пришлось «лечиться», а Фил принёс самогон, согнанный из чего-то ядовитого, и мы «вылечились» до серьёзного заболевания.  Витя пал на койку и долго не проявлял признаков жизни, Костя заснул на стуле и спал очень долго, а я мучительно прочищал внутренности и потом весь вечер был «свой не сам».   
         Наш доблестный 3-й участок опередил заводской график на 5% и пока решительно идёт к финишу.
         На наш отдел дали три единицы высшего, 6-го, разряда (оклад 96 р.) С 1 января.  Это новинка. До сих пор считалось: в нашем цехе нет настолько сложной работы. Теперь это неоспоримо и вот нас «сподобили». Решается вопрос: кому сие отличие вручить. Прежде всего, разумеется, Филу – бесспорный для всех кандидат. Но… Нач. участка Редькин, кажется, имеет своё особое мнение. Каштанову сказал, что у Филиппова «есть замечания». Дело в том, что Фил когда-то с Редькиным повздорил. Фил был прав, в принципе, если не считать того, что оспаривать приказ начальника ему в лицо, да ещё такому как Редькин – дело совершенно безнадёжное.
         Впрочем, производственные мастера называют Фила, между собой, «хитрожопым». На то есть веские причины. Эта часть филова организма действительно не без хитростей…

         11 декабря 1970 г.
          Вчера зарплату давали не всем. Сегодня я «подгадал» как раз к тому моменту, когда деньги тоже кончились. Пришлось получать после работы, стоя в толпе, осаждающей кассиршу, как людоеды после долгого поста.
         Опять разговор с Филом на уже бесспорно очень волнующую его тему о том, что вот он– всего лишь контролёр, а я – контрольный мастер…Завидует товарисч. Чуйствует себя ущемлённым.
        Сегодня сделал неожиданное открытие. Получил я «чистыми» ни много, ни мало, а 34 р.+72 р.+15 р. 121 рубль. Причём 34 р.- сама «получка», а остальное премии…
        Оно и не плохо. Так вот, дома, то есть в общаге, пересчитывая рубли перед тем как сунуть их в загашник, я вдруг почувствовал: мне это не приятно. Если даже не противно. Причину пока не понял.
        Раньше, когда мои карманы и прочие ёмкости были плоски, как лист бумаги под утюгом; когда дня за три-четыре перед получкой я с печалью констатировал тот факт, что придётся или однажды поесть и уже до зарплаты завидовать верблюду, или растянуть это «удовольствие» по крохам… Так вот, в те времена, не скрою, приятным для меня был шорох этих бумажек. Я чувствовал себя уверенным и даже «сильным», хотя, тоже не скрою, никогда не трясся над копейкой и не ценил её больше, чем она того стоит.
       Теперь и эта радость исчезла. Я равнодушен и, вот пожалуйста, даже неприятно.  Можно, конечно, пошло сострить: не нравится, мол, - не бери или отдай кому-нибудь. Да берите, чёрт вас возьми. Хотя…Это радость для тунеядцев.

      9 числа Витя на свадьбе «гулял». У медиков в «белом» доме, то бишь, в общежитии. Пришёл со свадьбы потрясённым меланхоличностью и вялостью студентов.
     Да. Особого пыла и пылания в студентах не наблюдается. Рядом с нашей общагой 5 (пять) студенческих общежитий: три мединститута, один строительного и один же «инъяза». На последний, по слухам, слух не проверен, красный фонарь даже не требуется вывешивать… 
               
 ПРЕДНОВОГОДИЕ И НЕ ТОЛЬКО

        16 декабря 1970 г.
        Феноменальный уч-к №3 з-да «Гидромаш», наращивая темп и очертя голову, десятисильными шагами стремится…неведомо куда. Уже далеко позади остался график завода, у нас уже 70% фактически сделано, а по графику должен быть только 41. Сами дивимся собственной лихости и прыти. Дивятся и другие: что, мол, делать будете в конце месяца? А мы и сами не знаем. Но, наверное, задравши хвосты трубой, врубимся в январь, сделав его программу раньше, чем он начнётся…
          В магазине «Чайка» купил к Новому году гирлянды… Нравится мне эта предновогодняя суета и сутолока.  Хотя, если и есть «суета сует», то предновогодняя-самая она и есть – покупаются вещи, которые кроме праздника Нового года более ни на что не надобны. Но – праздник! Не видел никого, кто бы с мрачной рожей покупал бы какую-нибудь побрякушку, а если и есть рожа такая, так по той причине, что не может купить всё, а хотелось бы.
       В предновогодие взрослые слегка впадают в детство, хоть и скрывают это – неудобно, всё-таки, при солидности-то. А дети становятся немножко взрослыми – придают наиважнейшее значение всякой безделице. Впрочем, в Новый год не бывает безделиц!

        На завод хожу в летних ботиночках, как в «доброе» старое время. Надевать на работу свои «парадные» зимние нельзя – в цехах на полу стальная стружка живо изрежет подошвы в лапшу, а это слишком роскошно для сорокапятирублёвых ботинок. Похищенные не нашлись, а в магазинах- «ха-ха», а не ботинки. Нет их в магазинах. Хотя парторг пытается убедить, что есть – «босиком-то люди не ходят»!

           17 декабря 1970 г.
            Вчера ветер упорно дул в наши окна. Температура в комнатах до 18 градусов – поддерживаем при помощи газовых горелок плиты и собственным дыханием. Иных источников тепла практически нет – батареи чуть живы.
          Несмотря на грандиозные успехи 3-го участка, все его «начи» нервически «дерьгаются» по цеху. План мы должны выдать на 120% в декабре – иначе нам грозит, говорят, не получить 13-ю зарплату. Угроза не из пустяковых.  Но сдюжим, чтоб, тьфу-тьфу, не сглазить.

        Нашей общажной 43-ей квартире просто везёт на чудаков. Очередной – Витя Семёнов. Он же «Слон». Прозван так за толстокожесть, не иначе, ибо по габаритам слона совершенно не напоминает. Зато обладает уникальной способностью спать всегда, в любых положениях, местах и ситуациях и, возможно, может спать на ходу… В прошлое воскресенье мгновенно заснул одетым в пальто на койке. С сигаретой в зубах.  С горящей… Сначала горела только сигарета. Потом начал гореть непосредственно сам «Слон»… Возможно, сгорел бы весь, если бы Грубый не  учуял запах палёной шерсти и совместно с Лёшкой не затушили тот единственный пламень, которым оказался способным гореть Витя С.  Сам Витя, замечу, не проснулся…
         Он, возможно, так всегда полусонно и «бодрствует». Понятие о времени потерял.  Вчера, к примеру, явился и задумчиво изрёк: «У нас, значицца, сегодня четырнадцатое число…». «Да уж шестнадцатое, Витя», - говорю. «Ну да?!» - искренне поразился парень.  Подошёл к календарю на стене, всмотрелся… Не понял. Не поверил. И немедленно заснул… Доработался сверхурочно и без выходных.

          18 декабря 1970 г.
          Посмотрел фильм «Самозванец с гитарой». Польский. Призыв к сексу… Кто-то из сексуальных маньяков начертал на стене нашего цеха:
                Блоха и вошь. Какая гадость
                и та находит в сексе радость.
«Шедевр».

       19 декабря 1970 г.
        Пробовал найти какое-нибудь путное вино на праздник. Не нашёл…
        Подруги Татьяны В. (родственницы известной горьковской актрисы) сообщили мне, что она, Татьяна, вышла замуж… Возможно, ожидали, что от горя я выброшусь в форточку, расшибу лоб о первый же угол или, по меньшей мере, разрыдаюсь в живописных и трагических судорогах. Пришлось их разочаровать. Даже более того: сказал им, что знал об этом ещё до того, как произошёл сей долгожданный для В. акт, ибо знал о стремлениях и желаниях её.
        Она утверждала, что любит меня. Не поверил я. В том смысле не поверил, что «трудно быть единственным и так легко – любимым». Единственным я не был. В то время её нынешний супруг служил в армии и Вашурина (ныне не знаю чья) вдохновенно услаждала слух мой рассказами о неисчислимых и прямо-таки сверхъестественных достоинствах своего Саши. От чего я, естественно, недоумевал, с начала: для чего я-то нужен ей? (Рассказывала она мне о своём Саше, лёжа со мной в одной кровати…)
        В присутствии у неё актёрского дара я убеждался и не верил, когда она «с болью» рассказывала о том, что её и его родные «вынудят» выйти за него замуж. В то же время называла себя сильной. Характер у неё есть, и не слабый, действительно. Тогда как же можно «вынудить», если нет желания? Это что – «обязаловка»? «Печальная и неизбежная необходимость»? Если необходимость, то, неважно за кого?..



         22 декабря 1970 г.
         Непобедимый и легендарный 3-й участок выполнил программу на все 100% и даже с хвостиком. Клементьев ходит руки в брюки демонстративно  вразвалочку. И зевает. Работаем в счёт 71-го года. Но в субботу, всё-таки, будем работать–по графику. Не пришлось бы и в воскресенье - за 31 декабря, может быть, отработку перенесут на 3 января?
          
         В Польше произошли какие-то события. Их у нас называют «инцидентом на Балтийском побережье». В подробностях ничего не известно. Вполне вероятно, что таковым и останется.
        В результате «инцидента» исчезли с политической арены Юзеф Церанкевич, Гомулка и то ли министр обороны, то ли внутренних дел… Ничего себе «инцидент»
        Вина, разумеется, сваливается на «происки» мирового империализма и капитализма. Видимо, эффективные «происки», если вся польская верхушка полетела.  Если нет, то при чём же здесь Церанкевич?
        Скорее всего сами виноваты.   
         По слухам, (не верил бы, но иных источников нет, а по радио и ТВ проскальзывают подтверждения) волнения м выступления рабочих произошли из-за неожиданного повышения цен на продукты питания. В рабочих стреляли, имеются сотни жертв…с обеих сторон.
        Протестующих рабочих немедленно объявили «приспешниками капитализма», в каковых и надлежит стрелять… А потом разобрались и… покаялись… может быть.
         Новое правительство Польши выступило с заявлением, в коем принимается ряд мер, в том числе согласование партии с народом…(?) Так, ведь, они же всегда «едины»?

        Посмотрел худ. фильм «Время жить». Французский. Идея очень свежая: не в деньгах счастье.
        Поразило другое. Семья из четырёх человек: отец (рабочий), мать (не работает), сын (учится), дочь, пять лет. Живут в квартире по крайней мере из трёх комнат, роскошно обставленной, буквально не ограничивают себя ни в ём (по нашим меркам), имеют машину, мотоцикл, различные электро и радио агрегаты. (Обучение там у них платное).
         Я голову ломал: кем работает отец? МАЛЯР! Простой обычный маляр.  Активный участник забастовок… (Из-за чего бастуют?)
        Это, вот, если у нас так жить – не менее 500 – 600 рублей в месяц надо зарабатывать. Да и то не хватит.

      

         3 января 1971 г.       
          Мой верный будильник совершенно напрасно вызвенился утром – я не слышал его. Проснулся только в 7.15. на завод пришёл уже к 8-ми, покусываемый совестью.
       Мало, всё же, отпущено нам дней на празднование Нового года. Подумаешь – один день. Кинули, т-э сэ-зэть. Нате вам. Спасибочки. Именно на Новый год необходимо давать не менее двух дней общего отдыха. Люди напряжённо проработали весь год и особенно в его конце, выполнили всё, что можно, а некоторые даже перевыполнили. Разве не заслужили отпраздновать наступление года «новых свершений» и отдохнуть даже 3-4 дня?.. Хорошо, в этом году выпало совпадение в три дня подряд. А то, ведь, ОДИН!. Усталые люди всё равно на второй день работать не могут. Какие же люди приходят 2-го числа? Или «сознательный соцтруженик» обязан всегда быть в трудовой форме? Новый год не отмечать?      
     Где-то, говорят, на Рождество даже парламент распускают на неделю, империалисты загнивающие.

       Не записал событие на «Гидромаше» 25 числа. Администрация завода не хотела выдавать аванс, отложив это святое дело на 26-е, на субботу. Директор завода Лузянин опасался поголовного пьянства. Тем самым официально выразил своё мнение о тех, кем руководит, кто строит «новый мир», и прочее, тому подобное…
          Поднялась небольшая буча. Особенно неистовствовал Фил – в этот день ему надо было выкупать пальто Зины. Пошёл даже к Бабушкину, начальнику цеха, где в это время находились парторг и профорг. Парторг немедленно начал клятвенно заверять: деньги на зарплату не получены, хотя массы уже 24-го знали – получены. Фил уличил его. Но профорг поддержал коллегу по мундиру, а потом вызвал нашего кассира Наташу Б. и выговорил ей за… разглашение. В конце концов деньги выдали в этот же день.

     В городе событие. 30 декабря сгорело здание горсовета (бывшая ярмарка) на пл. Ленина. Здание долго ремонтировали перед этим… Несётся слух о преднамеренном поджоге. За время строительства на этой же площади – второй пожар.

     Задним числом. Первого января спали, конечно, мизерно. И снова за столы. Я два часа прогулял по улице.  Кислородом дышал. Хотя вовсе не для этой цели выходил. Пригласил двух студенток-медичек к нам на праздник. 30 числа познакомившись с одной из них на новогоднем «Огоньке». Подруга оказалась неврастеничкой, напугавшей даже Витю Бисерова, ощупывая его в танце, как нечто нереальное и глядя сквозь него куда-то в иной мир. (Кстати, я не верно истолковал их слова о вине, угощая их только сухим вином. А оказалось им водка нужна была, о чём мне возмущённо и выговорили, что им её никто не предложил… Подумаешь, церемонии – сказали бы. Я им, правда, коньяк наливал, но они его не пили. Вероятно, водка для них слаще).
         «Подруга» дико боялась к нам идти.  Хваталась даже за сердце и за горло, дрожа всем хилым телом: «Ах! Ох! Все незнакомые!.. Чужие!.. Ах!» Едва успокоили…
      Да… Так вот, к студентке, которая понормальнее, на рандеву я и отправился - у нас, ведь, снова все в сборе были. И мне было объявлено, что она состоит в «законной» дружбе с парнем и она просто рассорилась с ним накануне праздника. Пришлось и мне откровенно сказать, что и я «закадрил» её от плохого настроения и для количества в компании. «Как аукнется…» На том и расстались навеки.

      5 января 1971 г.
      С 1 января на заводе «Гидромаш» вводится новое премиальное положение. Это хуже. Но хуже всего то, что контрольный мастер присоединяется в этом к…цеху, когда мы закреплены за участками. Таким образом мы оказываемся не заинтересованными в выполнении графика цеховыми участками. Любоваться выполнением своих участков сможем только «эстетически» и отвечать за работу тех, с кем не связаны. производственные мастера сознают угрожающие для них последствия и протестуют против такого новшества. Но Лузянин пока упорствует. Ещё не вник и не понял. Но, надо полагать, поймёт.

      11 января 1971 г.
       …Работу в выходные дни нам не оплатили ни за ноябрь, ни за декабрь. 9-го денег ИТР-овцам опять не было. Все друг и друга пытаются занять.
        Великое событие произошло! Я выиграл по лотерее самый крупный выигрыш! Поскольку лично я никогда не видел, чтобы кто-либо выигрывал больше одного рубля, то, значит, у меня – наикрупнейший выигрыш – 1 (один) рубль!

        12 января 1971 г.
        Получил 34 р. «получки» и 105 р. премии. Такая премия в последний раз. Посмотрел на график, а там 2-я мастерская дико и совсем не вдохновляющее отстаёт от графика. Наш участок впереди, но мы…вынуждены равняться по отстающим. Такая зависимость, как вчера, кстати, услышал по телевидению, оказывается, должна вызвать…» чувства товарищества, коллективизма» и чего-то там ещё подобного. Это было в передаче о моральном стимулировании. Так благоглупо высказывались товарищи, занимающиеся этими проблемами.
       Вот – типично оторванное от жизни абстрактное мышление. Восседают себе там, где-то наверху, и верхоглядством профессионально занимаются.

         У соседей медиков ЧП. Кто-то где-то заболел холерой и всех, с ним контактных, «изолировали». Это выразилось в том, что закрыли столовую в одном из общежитий и прекратили в него доступ. В него. Но не ИЗ него. Теперь все студенты бегут в другое общежитие и там становятся в очередь до дверей. Стоят в ней по часу и более, а у них сейчас сессия и они таким образом «экономят» время. От этой сессии все там находятся в трясучем состоянии, усиленно жрут рыбу, «для мозгу», и вообще в расстройствах разного рода и характера, до которых сами себя доводят.


                «МЫ НЕ РАБЫ – РАБЫ НЕМЫ»
       
         
13 января 1971 г.
         В Горьком, насколько известно, уже четыре случая холеры. Один, говорят, со смертельным исходом…Был. Теперь, может быть, и больше.
        В нашем доме тоже кто-то заболел вроде бы тоже холерой. Чёртова холера и зимы не боится.
         А у меня опять вопросы: почему не производится никаких профилактических мер, кроме сомнительной «изоляции»? Где вакцины, или как их там называют? Где прививки? Всё раздарили «друзьям-соседям»? А с нами – Бог?
      
        Ещё более реальная, чем холера, угроза нависла над нашей 43-ей квартирой. Точнее, над нами. Хотя без нас 43-я может быть только пустым местом.
       В пыли и в муках рожал завод общежитие на 400 мест. Множество сроков бесплодно прошло, но всё-таки роды состоялись. Построили... Не все, однако, 400 мест достаются родителю заводу. Есть такие учреждения, которые, ничего не производя, очень много потребляют. Это – всевозможные рай-комы, рай-исполкомы, рай-советы, рай-вонекоматы и прочая-прочая. При этом от их «присутствия наличия» жизнь раем всё же не становится.
        В городе образовалось два новый района. Соответственно увеличилось количество рай-служащих. Но не ангелов. Ангелам, как известно, квартиры без надобности. А вот городским райским служащим нужны очень даже. И оттяпали они более половины мест, созданных заводом, под своё, адское, учреждение.
      На средства «Гидромаша» построили два девятиэтажных дома (у детской больницы). Заводу выделено изначально было, кажется, 26 квартир. После райских делений осталось 6 (шесть)…
       Для «рай» - находка. Для завода – потеря. Для нас… Лучше бы всё отняли – чтобы нас некуда было переселять. А именно это и есть прямая угроза, нависшая над нами.
       Для остальных 150 человек новое общежитие – место хорошее, ибо живут они в относительно худших условиях. Для нас – беда. Ведь мы живём в отдельных благоустроенных квартирах, куда нас переселили после разгрома дома «Ха-ха».
     Нас хотят «убрать», «выгнать», «переселить», «выселить» и «заселить» без всякого нашего желания и согласия, не предупредив и не спросив нас, как бесправных и бессловесных рабов.   
     На наше место планируется заселить женщин. От одной этой причины сами стены мужественной 43-ей дрожат от гнева и страха, что это действительно может случиться.
     Лузянин почему-то никак не хочет, чтобы в новом общежитии жили «девки». Сегодня на общецеховом собрании он заявил буквально следующее: «Я сказал коменданту, чтобы в новом общежитии не было ни одной девки!»
Так выражаться изволит руководитель завода, член коммунистической партии…
      Какой резон? Ведь всех женщин сюда не переселить и проблему не решить. Вероятно, переселять будут избранных дам… А почему?.. Вопрос.
       У нас причин более чем достаточно, чтоб не хотеть уходить отсюда и мы настроены не уходить. Наиболее агрессивным к переселению и возможным переселяющим являюсь я. Так и сказал парторгу и профоргу: «Я возьму топор, встану в дверях и изрублю в капусту первого, кто к нам сунется». Ну, это в расчёте на испуг…
      Я давно уже призывал ребят придти и заявить своё категорическое и бескомпромиссное мнение. Но пробудить в них дух протеста в какой-то степени удалось только сейчас, когда вопрос подошёл в упор. Впрочем, дых-то в них какой никакой имелся, но в решительные формы не выливался и только вчера ночью…
      Заявление в завком переписывалось несколько раз и окончательный вариант «изобрёл» опять я, применив тактику «змия».  А змий, между прочим, нападает только для самообороны. Чего мы и хотим.
       Лично я настроен и готов на любые, самые решительные действия вплоть до применения силы – при непосредственной угрозе применения насильственных мер к нам, если дело дойдёт до этого.
      Пока я сомневаюсь в таких настроениях со стороны завода. Хоть крохи здравого смысла у них есть… наверное?


         18 января 1971 г.
          Генка из 1-й квартиры ходил осмотреть новое общежитие. Примчался оттуда в страхе и злобе, и с волосами дыбом. Долго ругался матом и, наконец, изрёк: для скота теперь лучше загоны делают. Комнаты нового общежития забиты койками до отказа –  двухместные комнаты сделали трёх, четырёх и даже пятиместными. Всерьёз думают о «двухъярусном комфорте». Кроме коек и стульев никакой иной обстановки нет и быть не может – некуда ставить. Единственным пристанищем для вещей жильцов являются голые стены, да ещё «камера хранения» внизу дома. В неё и предполагается бегать обитателям этого «благоустроенного» муравейника за своими пожитками. Да простят меня муравьи.
      Вход один, но если налево пойдёшь – в райисполком попадёшь, ежели неправо пойдёшь – в общежитие, то бишь в ночлежку, попадёшь. Налево поселят ковры, красивую и мягкую мебель и остальные предметы обихода «слуг народа».
         Таким образом новое здание будет яркой иллюстрацией жизни и работы «хозяев» и «слуг народа».
        После таких иллюстраций дух решимости и протеста в нашем общежитии значительно возрос. Собираемся идти с официальным визитом к директору.
       Пред. Завкома Бодров носил на оперативку к директору наше заявление, но Лузянин отказал нам, даже не прочитав его… Недаром Лузянин считает, что «рабочие – скот»… Это его дословное выражение, пересказанное мне Чесноковым В.- бывшим жителем нашей 87-й комнаты дома «Ха-ха», ныне нач. х.л. завода. Вот Лузянин и сотворил скотоночлежник, наименовав его «общежитием».
        Рабочий цеха №6 Селивёрстов получил там место или, как у нас образно выражаются бюро-плутократы, «койко-место на человеко-единицу». Увидел Селивёрстов уставленную койками комнату и больше ничего не увидел. Но и того оказалось достаточно, чтобы он отказался жить там, сообразив сразу: жизни там не будет. Потребовал хотя бы трёхместную комнату. С трудом нашли. Но и в ней единственным предметом, «роскоши» являются такие же койки и более ничего, да ещё в стены крючки вбиты, надо полагать, вешалки для всех вещей, они же шкаф, тумбочка и всё остальное.
         Надо отдать должное: заправилы завода сделали всё, чтобы не было ничего.
        Селивёрстов возмутился и учинил скандал в ЖКО. Не оценил он заботы завода, не оценил столь явного стремления улучшить его быт… Только завод здесь ни при чём. Рабочих никто даже и не думает спрашивать об их мнении м желании. Вероятно, считая, что не нужно беспокоить «подлинных хозяев жизни» - пускай себе работают.
        К Лузянину идти нет смысла.

       22 января 1971 г.
       … Нас с Маем осенила мысль написать письмо в газету о происходящем здесь ералаше с общежитием, если на нас будут давить. Пока не давят. Сюда никто не идёт, с нами не разговаривает, но дело своё чёрное делает и нас без нас женят. И это вполне логично: с убойным скотом не разговаривают.
      Наша задача – отстоять свои права и вынудить Лузянина отменить своё распоряжение, если завком сам этот вопрос решить не в состоянии – трусит.   
Нам сейчас нельзя идти ни на какие компромиссы, не поддаваться ни на какие уловки, держаться одного и держатся твёрдо.
     Чёрт возьми! Впору революционные песни петь! Более всего подходит: «Вихри враждебные веют над нами, чёрные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, нас ещё судьбы безвестные ждут».
         Интересно, всё же, на какие меры пойдёт завком? Думаю, элементарно приедут на машине, как в доме «Ха-ха», и примутся выносить наши вещички. Но этого допускать нельзя – замок сменить. Милицию вызовут? И что же – милиция будет выполнять функции жандармов? Всего ожидать можно. И всему надо оказать самое решительное сопротивление. Любыми средствами…
      … «Всё – во имя человека!» «Всё – для блага человека!» «Свобода! Равенство! Братство! Счастье!» Впрочем, и это всё даётся в таких грандиозных масштабах, что «мелочами» пренебрегается за «незначительностью», «по сравнению с мировой революцией».

       25 января 1971 г.
       Узнал о повышении цен на ряд газет и журналов. Повышение значительное: «За рубежом» с 15 копеек поднялось до 25. С «новым счастьем», товарищи! Растём!

       Приходила женщина, уверявшая меня месяца четыре назад, что… любит не кого иного, как меня и что я – именно то «жемчужное зерно», которое с трудом можно отыскать только в навозной куче. Я не зазнался от признания такого тем более потому, что прозвучало оно на…твторой день после нашего случайного знакомства. Я не поверил в искренность, но заинтересовался целью такого блицчувства. Вскоре узнал. Её после окончания института направляют в края «макарьевских телят» и ей, естественно, туда не хочется – срочно надо замуж. Я показался вполне подходящим кандидатом… Но именно показался – что я ей и продемонстрировал, когда она стала ставить вопрос буквально ребром и дословно так: «или я её люблю и она не едет в Ташкент или наоборот». Я ответил так, что получилось именно наоборот. С тех пор мы и не встречались с ней. Сегодняшний визит – за её пластинками, которые у меня оставались.
     Посмотрел на неё… Интеллектуальная «ща». Теперь, наверное, ищет и, быть может уже нашла, другую «драгоценность». «Оптом и в розницу»! «Заменим куплю-продажу правильным товарообменом»!

       27 января 1971 г.
       Сегодня ожидали вторжения тёмных сил административной агрессии и начала интервенции против суверенной 43-й квартиры… Но мирно пришла уборщица, в полном молчании вымыла пол и только. Может быть, и в самом деле у верхушки «Гидромаша» есть здравый ум? Я всё-таки, удивляюсь, иногда: зачем им голова, если они вполне могли бы обойтись спинным мозгом?

       28 января 1971 г.
       Природа явно хочет дать понять, что и у неё есть чувство юмора. Вот – изобразила пародию на зиму. Эдакая сонная погода…
      …Того, кто руководит торговлей города, взяли, да и наградили званием «Герой соц. Труда». Видимо, именно героические усилия потребовались для того, чтобы нужных товаров у нас не было. Что ж, выходит, так и нужно? Тогда придётся ожидать, что награждённый товарищ теперь с новым воодушевлением добьётся полного отсутствия товаров…
       Мой транзисторный «Альпинист» молчит. Почему-то «сели» новые батарейки за три дня, а других не вижу в продаже с осени.
       С Маем подошли вчера к парторгу Вдовину с просьбой поддержать нас в желании остаться в 43-й. Безуспешно – он твёрдо держит позицию директора завода. Мне же конфиденциально сказал: «Женись – сразу квартира станет твоей-с твоим-то стажем». Юморист. Предцехкома Белов пообещал сходить походатайствовать: «Обязан», - говорит. Ну-ну…
     Пребываю в какой-то меланхолии. Делать ничего не хочется. Работать тоже.

      1февраля 1971 г.
      Битва за 43-ю продолжается. Каждый день ожидаем агрессии и сами предпринимаем контратаки. 
      Или эта история окончится мирным урегулированием, или мы дадим «последний и решительный» бой.
      Вчера Михеев всех привёл в смятение и ярость. Он объявил прямо с утра: отдан приказ о нашем выселении и 1 февраля, сегодня то есть, приедут интервенты и захватчики нас выселять. Ребята взъерепенились, некоторые запаниковали.
      Моё настроение стало ещё более непримиримым. Решил пустить в ход «тяжёлую артиллерию» и написать, всё-таки, в «Известия». Написал.
       Лёша Голубев то же самое сделал. У него положение наиболее отчаянное. Он, ведь, у нас женат и с женой живёт в общежитейской квартире №1.  Его собираются выселить, жену в новую общагу не пускать и вообще предоставить их самим себе.
        «Женатиков» у нас три квартиры из четырёх, отданных в 1964 году под общежитие. В одной из квартир живут пять (!) семей, и многие с детьми, в трёх комнатах. «Женатики» куда только ни обращались и ни писали. Добились того, что к ним пришла комиссия из обкома КПСС. Пришла, остолбенела от изумления и изрекла: «Это вы нарочно семьи сюда привели, чтобы квартиры получить». Повернулись на 180 градусов и исчезли, ничего не решивши.
         В субботу я всё же посетил новое общежитие…Не в восторге. Прямо у входа законфликтовал с вахтёром. Это тип не хотел меня впускать. Пришлось сказать и показать, что я пройду и без его участия.
        Фасад здания имеет вид экзотический.: «Райисполком», «Райком КПСС», «Райком ВЛКСМ», «Загс» и, разумеется, «Общежитие».

        Сегодня «в обед» опять был в завкоме. Разговор, вопреки ожиданиям, оказался мирным. Окончательного решения ещё нет. Будут решать, дорешивать и перерешивать и, «возможно, вопрос решится в вашу пользу».
Так сказал Бодров. На столе у него лежит моё заявление, словно он – «телепсих» и заранее знал о моём приходе. Я намекнул ему о нашем решении обратиться в высшие органы и спросил: может быть лучше не выносить скандал за пределы завода? Намёк был понят.
      После работы пошли в атаку на директора. И тут разговор был мирным. Нам было дано понять, что дело наше не безнадёжно конченное. Завтра д-р Лузянин намерен объехать общежития и к нам «завернуть». (Спешно вечером ликвидировали бутылки, оставшиеся ещё со времён «нового счастья»). Пускай едет…
     Мне разговор с ним не понравился. С нашей стороны не было напора, на нас тоже не «пёрли». Обе договаривающиеся стороны были, по возможности, дипломатичны.

       На заводе два случая холеры. Наконец проводится массовая профилактика – «тетрациклинотерапия». За пять дней каждый из нас обязан проглотить 70 таблеток! По три штуки четыре раза в день. В город завезено этого снадобья почти на полмиллиона рублей.
       Пустили слух: таблетки эти очень вредные и кое-кто их выбрасывает. Да, тетрациклин имеет некоторые противопоказания. Но если операция проводится в таких масштабах – значит дело серьёзное и из двух зол следует выбирать наименьшее – от холеры «загнуться» шансов больше, чем от таблеток. Наш Слон свои таблетки выбросил в мусорное ведро со словами: «Беременным женщинам вредно»… Странная ассоциация.

         Сенсация века!!! Костя женится!!!! Уже сделал предложение, уже получил согласие, уже подарки наказывает готовить. Дай Бог ему и все силы по ту и по эту стороны счастья. Костя – «самый один из нас «закостенелый и заплесневелый» холостяк, по его же словам.
        Вот только невеста вызывает наше неудовольствие. Знаем её…Хотя, как знать… «Костя – жених»…  Весьма.

     4 февраля 1971 г.
       Визит директора и свиты его действительно состоялся в назначенное время. Только никто из наших его не видел. Вместо того, чтобы остаться (а были «дома» Май и Бисеров) и вступится за себя, он сбежали. В комнате, правда, навели неправдоподобный блеск…Я отпрашивался у Редькина и примчался в 43-ю в 12 часов, принялся ждать визита… Ждал и уснул, а Лузянин, оказалось, раньше был.
      Пожалуй, можно считать, что одну квартиру мы отвоевали… Одну… Директор решил оставить «нам» кв. №1. В ней остаются все, кроме «молодого», он же Кононов. Его за молодостью лет хотят бросить в новое общежитие, несчастного.
      Из нашей 43-й оставляют (пока) только меня. Мне, вероятно, предложено будет влиться в кв. №1. Всё остальное «братство» - в «молодёжное» общежитие. Это пока в проекте.
       Меня не устраивает переход в 1-ю – теряю самое удобное место в 43-й и придётся обитать в проходной комнате, красуясь перед самым входом…Ни писать, ни рисовать, ни мольберт поставить…
      Другим нашим «бойцам» безусловно, не улыбается в новый улей. Только они удивительно инертный народ. Ну, «Слон» - тот вечно спит. Спит даже во сне и кроме того, очень боится, как бы его не «привлекли по партийной линии», неведомо за что.
      Витя Бисеров – сама беспечность. Нет, ему, конечно, хочется остаться в 43-й, но дело уже пошло так, что он только воспользуется плодами других. Всё-таки я их настроил и сегодня оба два Вити и Май пошли в поход на завком. Вызвали по телефону меня.
      Сходу «обрадовали»: вопрос якобы снова перерешали и опять хотят выселить всех. Об этом сообщил наш «старый» комендант. Ринулись проверить информацию, но абсолютно всё руководство завода «отсутствует по причине уезда в Москву с отчётом».
      В ЖКО показали списки на выселение. В списках все, кроме…Козлова с. – то есть, меня. Против моей фамилии написано карандашом: «не выселять». Ничего не понимаю – этого не может быть никак. Как это меня «не выселять», если всех выселять? Мне что – квартиру оставят? Фантастика. Да ещё и не научная. Бред чей-то.
      Список составлен 14 января, а мы все, и я в частности, подавали заявление позже…Короче, конкретно опять никто ничего не знает.
      Однако, д-р Лузянин явно намерен осуществить розовую мечту своего фиолетового «детства» - оставить здесь комнату «для приезжих, проезжающих и прохожих». Что-то вроде гостиницы для командировочных.
       Голубеву ничего «не светит». Не дают ему ничего. Ходит по цеху даже почерневшим.
      От всех этих передряг, от такого чудного начала года с его «новым счастьем» самочус у меня стал скверным. С утра встал разбит и немощен, а «в обед» побрёл в поликлинику. Пробыл там три часа. А народу передо мной было…три человека. Были человеки – не было врача. Врач появился ещё через час. Извинилась, сказала, что главврач поликлиники читал ей «секретную инструкцию о холере».
        Когда мы беседовали с врачом, поднялась паника. На завод приехала комиссия из министерства здравоохранения опять же по поводу холеры. А я опять на больничном…   
       
        Прибежали с завода ошарашенные парни Генка и Май. Табельщица посылала их за ордерами в ЖКО на выселение и заселение. Что за чертовщина, чёрт побери!? Парни послали ЖКО…не очень далеко.      
       
        10 февраля 1971 г.
       …Проторчал в узилище болезней опять три часа. Врач Жукова-добрейшей души человек. Даже высказала сожаление, что не может продлить «бюллетень». Да я и сам против продления. От бессмысленного просиживания в поликлинике и озвереть, и заболеть можно. 
         Саму Жукову лечить надо. Вид усталый и измученный. Больных много, а она одна. Сидит, олицетворяя то, что и «один в поле воин».
          Ругают врачей. И сам ругаю – есть за что. Но, с другой стороны, они поставлены в такие условия, что работу свою вынуждены исполнять почти механически и с возможной скоростью. Поспешность при диагностике и лечении! Уже только это – путь к ошибке. Но что им делать?               

        Работал на заводе «Гидромаш» слесарь Деломудров…Какая прекрасная фамилия! Деломудров – мудрое дело…Потом ушёл на пенсию. Потом не выдержал и снова работал, стоя вахтёром на сборке.
       Теперь Деломудрова нет.  Погиб. В ванне… Смерть из цикла «нарочно не придумаешь». Обычная ванна стала ванной электрической.
       Знал я Деломудрова с первых дней работы на заводе. С его сыном дружен был, играл с ним в квинтете. Хороший старикан был. И слесарь хороший. Искренне жаль его и такую гибель считаю страшной не только в самом её процессе, но и в нелепости. Нелепая глупая смерть всегда ужасна ещё именно и этим. Хотя, смерть «умной» вряд ли может быть.
        Кроме этого,… даже неловко писать, себя даже стыдновато… Но своего рода юмор в этом именно случае есть. Рабочие, узнав о происшествии, качали головами и горестно улыбались.
       Дело в том, что старик Деломудров очень обожал тепло и даже «сверхтепло». Именно поэтому он, сидя в горячей ванне, ещё и рефлектор ставил над собой. Самодельный. (Возможно, для этого даже специальную проводку сделал).
       В последний раз Деломудров и сидел в ванной, облучаясь и рефлектором…Рефлектор упал в воду… Резко зашипела вода от раскалённой проволоки… Замыкание…Ванная, вода, сам Деломудром оказались под напряжением в 220 вольт. Резкие судороги всего тела, боль…Ни из ванны выбраться, ни шнур выдернуть невозможно. Может быть, он закричал. Может быть, родные услышали звук падения. Они ворвались в ванную комнату и растерялись, не зная, что предпринять. Время было упущено и помощь подоспела поздно…
      Ещё раз повторяю; заводу «Гидромаш» жутко «везёт» на подобные случаи. Может быть, пора и выводы сделать?...

     11 февраля 1971 г.
      Брал на прокат аккордеон… Давно не играл, но вот захотелось. Пальцы отвыкли уже, но за три дня в значительной степени восстановились. Но ещё далеко для того, чтобы чисто сыграть «Карусель» Шахнова.
       Когда играл вечером, сидя на кухне, вошла «витина Надя». Очень удивилась: «Ты ещё и играешь!?» Я прикинулся, что не понял и ответил: «Ну да, кроме того, что курю, ещё и играю»… (С их точки зрения я действительно «странный» и даже страшный человек – бежать от меня надо: рисую, стихи пишу, разговаривать умею (!?), хожу ещё, бегаю, ем, читаю, телик смотрю…Жуть! «Щедро одарён природой»).
       Вот если сии одарённости действительно «дело рук» природы. То я шлю её к чертям за такой подарочек. В конечном итоге всё это причиняет мне только боль. С другой стороны, я могу обходиться только самим собой, внутренне погружаясь целиком в одну из своих способностей. Но и не в них ли причина того, что я остаюсь один, сам с собой наедине?   
         Всё, что во мне заложено, кипит, кричит и борется…во мне самом внутри, редко выплёскиваясь наружу в виде картин, рисунков, стихов, мыслей… Внутренним слухом я всегда. Всегда слышу музыку. Иногда настолько сильно и отчётливо, что мне кажется, что и окружающие её слышат. Порой я внимательно всматриваюсь в лица окружающих – не отражается ли на них это…Но музыка звучит только во мне. Прозвучать на воле она не сможет никогда. Разве что в картинах…Поздно. Заниматься надо было с детства, а у меня не было возможностей. До 11 лет при армии, до 18 лет – в деревне. Поди найди там преподавателей музыки.
      Я могу дать людям многое. Неизмеримо больше, чем сейчас. Собственно, сейчас я ничего не даю.  Могу. Сумел бы. Но не хочу. И это не «самоунижение», не самооправдание – не хочу себя оправдывать – не виновен аз есьм. Досадно только, что занят сейчас не своим делом. Но в чём смысл всякого дела?

       15 февраля 1971 г.
       12-го выдали «13 зарплату». Получил 107 р. Рассчитывал минимум на 120. Ведь по сравнению с прошлым годом мой заработок в среднем вырос на 30-50 рублей. ИТР-овцев «обжали» всех. Многие получили даже меньше, чем в прошлом году. Рабочим, правда, повысили значительно. Теперь, выходит, ИТР-овцы- забитый класс.   

      16 февраля 1971 г.
      Новое общежитие начинает греметь в переносном и буквальном смысле.
Двое жителей одной из комнат, вернувшись в общагу чуть не впали в шок от вида забрызганных кровью стен и кровавой каши на полу. В комнате грудились десять парней и на полу валялся бывший человек, а в тот момент исковерканный ком мяса.
      Парни устроили самосуд, избив смертным боем того, кто крал у товарищей. Теперь избитый – кандидат в инвалиды. Сотрясение мозга, отбиты внутренние органы.
      Такой случай воровства вещь, безусловно, гнусная и наказания достойная, но не путём линчевания. Самое действенное – бойкот. Но для нашей мОлодежи это дело непосильно тонкое. Их примитивным натурам более по духу зверское и тупо жестокое применение силы.
      Я не знаю избитого вора и не считаю это большой потерей для себя, но, если бы я был там – вступился бы за него и не дал избить.
     Парень наверняка не вор-профессионал и начал воровать не от роскошной жизни. Калечить за это?..

        19 февраля 1971 г.
        «Луноход»-1 всё ещё живёт на Луне. Американские космонавты, с Луны свалившись, сидят в карантине. Арабы ворчат на Израиль. Кто-то укротил носорога… Мир живёт, потрясаемый великими и малыми событиями и общежитие на ул. Крылова – не исключение. Вопрос о нашем переселении (Селена – переСЕЛЕНИЕ), решанный перерешанный и, кажется, недорешанный, всё ещё висит над нами.
        Последнюю информацию сообщил Стрижаков. Решено(?) оставить шесть человек, упихнув всех в одну двухкомнатную квартиру… Если у завкома и зашёл ум за разум, то это ещё не доказательство наличия у него и того, и другого, хотя это и кажется не логичным. Но где в этом деле вообще логика? Как в нашей квартире уместить шесть человек, если все приемлемые стены уже заставлены кроватями? Уплотнять? Мы против.
       Твердолобые упорно не хотят оставить обе квартиры нам, упорно не хотят отдать нам 22-ю, упорно мечтая предоставить её проходящим и проезжающим. Что же – с нашей стороны вполне логично занять её самовольно.
       Голубеву я подал идею занять семьёй комнату в 22-й или целиком и безраздельно в первой. Лучше бы всем «оккупировать» 22-ю – там Лёша с семьёй был бы под нашей защитой. Выселить? Не так-то это просто.
        «Вас и не спросят! И не таких видали!» - сказали нам в ЖКО. Нет – спросите! Нет – таких вы не видали, канальи!
        Жаль только – нет единства. Нет кулака.  Самые агрессивные я и Голубев. Только он малоизобретателен, но шанс ему сейчас нельзя упускать.
         О Косте Ч. Доносятся очень нелестные отзывы от его товарищей по работе, к которым он относится совсем не по-товарищески, если судить по их словам. А судить трудно. Я не берусь. Точнее уклоняюсь. Парень не без заскоков, но они, в общем, безобидны и их можно понять, и нужно понять.

         Витя Слон опять отличился. Долго собирался. Долго созерцал себя в зеркале, долго и тщательно поливал одеколоном каждый волосок своей…шапки – видимо, на свидание готовился. Оделся в пальто, шапку на голову водрузил, приустал от всех приготовлений и прилёг отдохнуть.  А может быть и спать, а может быть и просто полежать решил. И сей же момент уснул.  Произошло событие сие около семи вечера, а проснулся уже в одиннадцать… Встал. Сомнамбулически побродил по комнате, проделал операции со своей одеждой в обратном порядке и опять улёгся спать. «Большой оригинал».

       24 февраля 1971 г.
       …На Свердловке чисто случайно приобрёл полезную книгу «Защита жилищных прав граждан». Первым делом отыскал статью о правах жителей общежития и… Не перескочил через Дмитровскую башню только из скромности. Не такие уж мы и бесправные. Нас, оказывается, закон защищает, о чём нам деликатно умалчивают.
        Нас, оказывается, имеют право выселить «только в судебном порядке», так как действующим законодательством не предусматривается административное выселение на этот случай, а в соответствии со ст. 6 ГК РСФСР (ст.6 ГК РСФСР) этот вопрос, как о праве гражданском, должен разрешаться в судебном порядке». («Защита жил. прав граждан» стр.198).
        В этой столь подходящей моменту книге есть место, предназначенное чуть ли не для нас специально. Говорится там о предоставлении, в случае выселения, «другого жилого помещения», а не другого места (койки) в общежитии. Здесь не приводится различия, занимает ли наниматель отдельное помещение или нет поэтому правильно будет понимать это положение в смысле обязанности предоставить другое благоустроенное жилое помещение». (Ч III стр.340 ГК РСФСР).
        Вот так вот, «граждане присяжные заседатели».
        Собственно, что я и думал, и предполагал по законам справедливости. Итак, наша позиция правильная и дело наше правильное и победа…должна быть за нами. Но ребята в смятении и трепете ждут выселения с минуты на минуту…
         Сейчас Сашка Ч. Спит походным порядком на раскладушке, а на койке спит Николай, демонстрирующий, что он «у нас живёт». Койку увешал платьями жены и совсем не для того, чтобы обонять родной запах, а для той же демонстрации, что он у нас живёт даже с женой. Его позиция мне пока неясна. В его интересах именно выселение – тогда он может претендовать на квартиру… Хотя у него есть какая-то где-то… Тесть, говорит, «достал».
         В таких ситуациях люди раскрываются до фибр души. Витя С., он же Слон, обнажил фибры, благоухающие ничуть не ароматнее его грязных и потных ног. Узнав, что оставить здесь решили меня и Бисерова, а его перебросить в новое, он взъерепенился и решил ставить вопрос так: «почему меня, рабочего, выселяют, а ИТРовцев оставляют»? Пусть, дескать, наоборот будет. На слова, что держаться нужно сообща и говорить за всех, ибо только так можно добиться успеха, Слон заявил: «Теперь такое время, когда каждый сам за себя. Я в обком пойду, я в райком пойду!» (С нами, когда мы ходили к директору, его не было). Слова, достойные коммуниста. Наш Слон – член КПСС. Не ясно мне: зачем он в партию вступал и как его приняли? Впрочем…

      В квартире 13-15 градусов. Отапливаемся газом. На ночь утепляемся.

      5 марта 1971 г.
      …Вечером втроём заглянули к медикам на «Огонёк». Суть его была – мини-выпивка, мини-закуска и макси-танцы…У нас сугубо мужской стол. Хотя дамы преобладали. Медики, они, конечно, циники и открывавшая вечер особа могущественного пола так и объявила: «Сегодня вечер женщин и девушек».
     Сидевший рядом со мной студентик обалдел со 150 грамм портвейна и принялся меня буквально кадрить. Правда, потом выяснилось: «Кадрёж» этот был вроде разведки с целью узнать кто я есть такой. Студентику померещилось, что я – именно тот «некто», кто его побил когда-то где-то. Ему, и его коллегам, явно хотелось испытать крепость моих костей и кулаков. Один из них тоже вдруг «вспомнил», что «видел» меня в…Адлере, где я «сидел» за соседним столиком в ресторане и тоже кого-то потом бил…Никак не хотел поверить, что обознался. Один даже поклялся ночь не спать, но непременно вспомнить, где же он меня видел… Я пожелал ему успеха, но не обнадёжил –  точно знаю, что никого из них никогда не видел и не скорбел об этом.
       Возможно, парням просто приключений захотелось, а у меня для такого рода разнообразия настроения не оказалось… Потом появилось. К концу вечера… Но безрезультатно. Приятнее было бы студенточку закадрить, но не нашлось подходящей.





                «СЕЙЧАС ТЕБЯ БУДУТ РЭЗАТЬ»

     21 июня 1971 г.
     Итак, я впервые на юге. Юг – это край, где каждый день идёт дождь, дует холодный ветер, люди бродят белые и бледные, некоторые сине-зелёные. Самый загорелый здесь – я.
     Где я? В Пятигорске. Путёвку в завкоме получил только 17-го. (Подозреваю, что «горящую»). Билет был взят накануне до Сочи – я наивно уверовал, что турбаза находится на озере Рица, а до озера Рица автобус ходит… Да. Оказалось, что в Пятигорск ехать нужно. Стремительно забегал по кассам и справочным бюро. Ничего утешительного. На Маяковке Пятигорск долго искали в районе…Архангельска. Почему-то не нашли. Но и на юге тоже. Три тома перерыли. Кое-как всё-таки нашли. Итог: сдать билет и покупать другой, на поезд Москва-Кисловодск. Это значит ехать в столицу т там «дерьгаться».
        Родил другой вариант – ехать поездом на Сочи и где-нибудь пересесть на другой поезд. Расчёт оказался верным. На станции Кавказская перескочил на московский поезд, сунув проводнику 4 рубля. Проводник доволен. Я – нет. Но доехал великолепно. В купейных там и тут. Без приключений. Спал сурочьи.

        Сейчас сижу на турбазе «Машук» в Пятигорске. Перевариваю пищу. Кормят здесь отличнейше. Удобства тоже не туристические – чересчур роскошные, на мой взгляд. Вот только режим казарменный. Но и это – тоже не по-туристски.
       Оба дня (я приехал 20-го в срок) бегаем по городу. Лермонтовские места. Только с экскурсией - не то. Одному как-то ближе всё воспринимается, мыслей больше.
        Гора Машук – памятник Лермонтову. Естественный памятник поэту…На нём торчит тощая телемачта и некие сооружения, похожие на гальюн.
      Окрестности пестрят различными лермонтовскими названиями…. «Лермонтовские» бани…Извините, но тогда бы уж и лермонтовские туалеты… Всё это как-то опошляет романтическую память поэта.

        У нас 822 маршрут. 13 группа. 16 человек. 4 мужеского пола. Лихо…Дамы в обиде… Пока в обиде.

         22 июня 1971 г.
         На юге, оказывается, и солнце бывает. Сегодня во всю светит.
 С утра сбегал на почту. Отправил парням SOS – с финансами прогораю.

         6 июля 1971 г.
      Третий день в Сочи. Позади, за спиной, за ногами – горы, скалы, бешеные гонные реки, пропасти, ледники, снежники, костры, переходы, перевалы и… Нет слов всё описать. Всю дорогу жалел о том, что имею только пару глаз, а не десяток. Но имей я и десяток – жалел бы, что не сто и смотрел бы во все глаза. Да и так смотрел во все имеющиеся.
      К Сочи шли, как к земле обетованной, сулящей отдых, тепло, море и множество других наслаждений, но с гор спускаться мне не хотелось. Нет больше нигде такой красоты, таких звёзд, такого воздуха…
      Собственно горный поход начался с аула Архыз и далее по маршруту Архыз - Заган (или Загедан) – Дамхурц – Авадхара – Сочи. Пешком прошли в общей сложности более ста километров.
       822 маршрут 13 группа… Группа… Чуть ли не все составляющие эту группу ехали на юг не в походы по горам инее к кострам, а мягкую постельку, в уют и благодать санаторную, неведомо почему этого и ожидая. Сколько стенаний и ругани было, когда вместо этого их «вдруг» «повели» в горы. А там, оказывается, не ходят комфортабельные автобусы, надо ходить пешем, а это, ведь, ходить надо. Перин нет. В приютах спальные мешки и очень жёсткие нары. И запасы еды надо носить на себе, и себе же еду готовить…Ужасти какие!
        Дружбы особой в группе не было. Не особой – тоже. Были скандалы и ругань каждый день.  вот ругались – дружно. По любому поводу. Без повода тоже. Из-за еды, из-за места для сна, из-за… Всего не счесть. Так, ведь, и группа-то в основном женщины от 30 до 50 лет, внешности незавидной, а значит – самые злющие. Да ещё и уверенные, что их «обманули» с путёвками. Но в путёвке чёрным по белому написано, что поход горно-пешеходный.
          Мужчин в группе было… полноценных два и ещё плюс полтора. Итого три с полтиной. Два – это врач с семьёй и я. Полтора – очень молодые товарищи, один из которых, Саша, недавно перенёс серьёзную операцию на животе и предпочитал себя особенно не нагружать, повар ресторана. Другой, Миша, ничем особенно не выделялся. Оба для женщин группы ценности не представляли, врач занимался семьёй, я держался нейтрально.
          Инструктор группы собственно инструктором не был. Единственную задачу свою он видел в том, чтобы идти впереди группы, по возможности не сбиваясь с пути. Но и это ему удавалось не всегда. Называл он себя тоже Мишей. Латыш. Бывший альпинист. И это всё, что мы узнали.
       Топая за его спиной, мы не знали где мы идём, по каким местам и что такое вокруг нас. на вопросы Миша не отвечал или бормотал нечто смутное…
        По его инициативе, под ликующий вой группы «изобрели» шашлык-машлык. Купили барана. Привели его в шашлычное состояние и начали творить. Без уксуса, без перца, без приправ: шашлык «по-архызцки». Процессом жарения руководил Миша инструктор, ассистентом был Сашка. Миша инструктор предварительно влил в себя бутылочку «барабашки» (оно же вермут). После его указаний и действий на стол было подано нечто полусырое, полу-горелое и полу-съедобное. За такой «шашлык» Мишу с Сашей самих надо бы зашашлычить и выплюнуть. Однако сожрали всё,так как к этому ёдову прибавили и вино. Кое-кто, а именно Сашка-дистрофик и Мишка-телок упились и уелись до обалдения, и я от соседства с ними убежал спать в другую комнату. На всякий случай не в женскую.
         На следующий день выход в поход через перевал. Оба два едва тащились и на моём уважаемом рюкзаке появились синяки и шишки – Миша-телок, передвигавшийся позади меня, беспрерывно его бодал, и я орал на Мишку и малодушно прогонял его своим посохом
         Был у меня там посох. Он и сейчас со мной. Срезал я кавказскую черёмуху в ущелье Софии и сделал из неё посох. Древесина твердейшая. Чуть нож не сломал. На коре вырезал весь маршрут. Мы с ним прошли четыре перевала и оба были в Сочи.
         … Влезли в самое брюхо тучи. Видимость метров десять, не дальше. Колонна растянулась, и невидимые пастухи вышли к невидимому арьергарду, требуя, чтобы последний откликался. Последними шли мы.
        Для поднятия духа женщин мы с Мишей-телком начали орать песни, хотя при подъёме с рюкзаком за плечами занятие это не из приятных.   
         С подъёмом начало холодать. Подул ледяной ветер, изморозь покрыла всё. даже волоски на руках встали дыбом и покрылись мельчайшими капельками воды. Я шёл в матросский робе, засучив рукава и почему-то не было холодно.
        То и дело пришлось идти по осклизлому снегу. Все, шедшие в кедах, сразу же промочили ноги. Резиновые подошвы скользили по снегу и некоторые ползли на «четырёх точках», чтобы не упасть. Я поздравлял себя с тем, что купил туристические ботинки на толстом протекторе. Ноги стоят уверенно, не скользят, сухие и тёплые в холод, прохладные в жару, не промокают.
          В опасных местах иду чуть ниже и сбоку девчонок. В случае чего подхватить или подставить свою дубину. Потом отдал её самой пожилой женщине, а затем и рюкзак её на себя взвалил – очень уж часто скользила и падала. Между прочим, больше из боязни упасть.
       А склон местами крутизну имел градусов около шестидесяти, да ещё скользкий снег.  А внизу… Хорошо, что за густым туманом не чувствовалась высота…Я убеждал девчат: никаких таких пропастей здесь нет, они здесь и «не водятся»-для уверенности их движений. Какие «не водятся»… Где тем пропастям и быть, как не здесь.
       Дело в том, что мы давно уже шли не по туристической тропе – с неё наш инструктор сбился безвозвратно.
      На перевале «Квата» устроили небольшой привал, подкрепились вином по глоточку. Высота около 2800 метров. Полезли на «Дамхурц». Ещё выше. Там ветер почти сдувал с ног. Но ничего – перебрались. По крутому спуску вышли к реке, название которой… нам не известно. Инструктор шагал немо, а на карте я её не нашёл. Часа через два, шагая вдоль неё, вышли к Авадхаре.

      Авадхара… В путёвке это место названо курортным. Прошли мимо курортов и ещё час шагали по асфальтированной дороге, которая упиралась в шашлычную и минеральный источник почти на берегу реки.
      Скинули с плеч отяжелевшие рюкзаки и те, кто ещё мог перемещаться, кинулись в шашлычную и к воде. Напились, а пожевать шашлыки решили вечером. До турбазы ещё около часа плелись. Я опять почти хмуро тащил на себе два рюкзака. Думая при этом: если бы тот рюкзак принадлежал молодой симпатичной… А то –50 летняя…
      Турбаза представляла собой тесное скопище дюжины домишек, навесом с местом для костра и пышных декораций из гор и гигантских деревьев.
     Почти все от усталости повалились на нары или просто на пол, а нам, парням, пришлось получать спальные мешки и разносить их по домикам.
      В нашей «дружной» группе сразу же, извольте радоваться, скандальчик: кому, где и с кем спать. Мужской процент в этом участия не принимал и оккупировал один домик. Откуда, всё же, пришлось рассасываться – к девчонкам сразу же кинулись крайне «тэмперамэнтные» джигиты, и мы хотя бы своим присутствием сдерживали их пыл.
      Один из джигитов назвался «Вовкой». Оказался очень разговорчивым. Не глуп, не скучен и дружелюбен, на первый взгляд. Но Кавказ – дело не менее тонкое, чем восток.
       Сразу же после нашего прихода чуть не началась резня. Кто-то въехал на территорию турбазы без разрешения, чем навлёк на себя справедливый кавказский гнев некоего Рэзо, подвизающегося там в роли завхоза и…вымогателя. Этот Рэзо уже через минуту после начала разговора выхватил кавказский кинжал и устроил маленькую гонку с преследованием, на полном серьёзе грозя сию же минуту «зарэзать» наглеца. И вполне вероятно, что и «зарэзал» бы, если бы у преследуемого не оказались более резвыми ноги, а кто-то из друзей Рэзо не вырвал из его рук «кынжал».
        Всё это сопровождалось великим рёвом и криком и кончилось дружеской выпивкой. Помирились.
        Вечером, кое как отдохнув, снарядились в поход заэкзотикой в горную шашлычную. Но вдруг выяснилось, что шашлычная работает до 22 часов, а после этого времени обслуживаются только знакомые знакомых. Мы к этой «элите» не относились. Кроме инструктора. А этот тип внезапно сделал финт, заявив, что мужчины нашей группы туда не пойдут, но требуются женщины в количестве шести душ и тел. Сразу стало понятно: сынов гор интересуют души, как количество, и тела – как качество…
       Для переговоров выслали к нам ГПЖ (горно-походная жена) инструктора. Я ей заявил, что без нас девчонки не пойдут. И они не пошли, за исключением некой Нины, которая с огнём в глазах кинулась навстречу известности, т.е. «на шашлык».
      Пошли и мы на прогулку. Инициатором был я. Место очень уж красивое, да луна к тому же, да живописные горы и облака…
      Любоваться пошли семь человек: четыре девушки и нас трое, кроме семейного врача. Вскоре заметили за собой эскорт из пятерых парней, с «Вовкой» во главе.
        Ребята эти – местные рабочие, занятые на руднике по добыче… урана, по их словам. Присланы сюда, наверное, на практику или для «отработки», как можно было догадаться – они старательно избегали разговоров на эту тему.
         Парни дружелюбные. Днём яростно и азартно предлагали мне поменяться на мой миниатюрный кинжальчик, страстно им полюбившийся. На обмен предлагали старинный турецкий кинжал и… пистолет, взаправдашный и стреляющий. И ко всему этому доплата 40 или 50 рублей. Не известно, где они достают оружие, но, по их словам, там все вооружены. Иначе, говорят, нельзя – очень, уж, место «весёлое». Работают на руднике уголовники, «одни убийцы», как сказал «Вовка». Их уже нигде не берут на работу. Какие-то субчики светлым днём ходят по турбазе с карабинами. Стрельба где-то…Экзотика, как в американских боевиках. И не думалось, что в СССР в наше время есть такие закоулки.
       Из пятерых один был русским, Женя. Украшен шрамом на лице – «подарок» от тамошних «друзей» – след кинжала. Он рассказал, что работает мастером и его жизнь на руднике оценили в…500 рублей. Каковую сумму пришлось выплатить. За отказ – полоснули кинжалом по лицу. Ещё дёшево отделался.
      Один из сопровождающих нас шёл с свёрнутой трубочкой газетой в руке. Кто-то предположил, что в газете кинжал…Я усомнился. Зачем? Мой красивый посох лежал у меня на плечах.

      А ночь была красоты сказочной. Тепло. Луна из-за туч мигает, горы как призраки, тёмный лес, дорога сереет, и светлячки летают, сигналя огоньками, как морзянкой. Наловили их и в волосы девушкам. Красиво получилось.
      Наши местные спутники развлекались тем, что швыряли по сторонам детонаторы, устраивая фейерверки и грохот. Дошли до шашлычной весело. Прошли мимо неё к источнику минеральной воды, где и уселись всей компанией. Извлекли вино, угостили им спутников, сами выпили. Досталось понемножку, да мы много и не собирались.
       Вскоре из шашлычной выскочили грузины. Принялись усиленно девушек за стол. Те упёрлись, но как-то не уверенно. И тут мне подумалось, что при инструкторе страшная гибель нашим девушкам не грозит и, возможно, им и самим за стол очень хочется. И я сказал девушкам – пусть идут, если хотят, да и отказываться нельзя, если их так гостеприимно зовут.
     И тут наши деву совершили глупость номер один – пошли в шашлычную втроём. Одна осталась, ухватив меня под руку. Тогда грузины стали звать и её, но уже со мной. Рассудивши, что за шашлыки и вино надо платить, а мне нечем, что в тамошней тёплой компании я бы явился не желательным приложением, я отказался. С тем остальные и ушли. Остались три девушки. Ещё немного посидев у источника, напившись живой минералки вдоволь, мы засобирались на базу.
      Уходить, не предупредив ошашлыченных девчонок, мы не могли. Я попросил кого-нибудь сходить в шашлычную и сказать там, что мы уходим, а они, если хочется, пускай остаются.
      И девушки сотворили глупость вторую – они ушли из шашлычной. Я пошёл им навстречу, а все остальные парни, по неведомой причине, остались на месте…
      Нагнал меня «Вова», отозвав в сторонку, он чуть ли не на ухо сказал: «Ты извини, но меня просили тебя задержать…» «И зачем же? Опять в шашлычную?» «Нет. Тебя сейчас будут рэзать». Вот такие мурашки поползли по телу моему. «И за что же?» «Ты что-то там сказал… Я не знаю. Меня попросили – я сделал».   
        Быть «зарэзанным» в такую красивую ночь не ведомо за что… Но пусть попробуют – у меня мой посох…Однако, дожидаться, как барану, акта «зарэзания» мне просто глупо. И тут появились из ночной мглы сыны гор. Один из сыновей начал разговор с осведомления «зачэм я увёл их дэвушек»? Никого я не уводил. Попробовал ситуацию объяснить и одновременно косил глазами в поисках своих исчезнувших спутников. И просмотрел кулак, вылетевший из темноты и врезавшийся в мою челюсть… Аргумент оказался не очень весомым, и я только пошатнулся, отскочил. С рычанием «за что» пошёл на грузина, но вспомнил об их вооружении и количестве… Положение было аховое. Против кинжала и пистолета с голыми руками не порёшь. Дубины моей со мной нет – она у Мишки, а Мишка куда-то и как-то пропал и предо мной превосходящие силы…
       Тут мой противник взмахнул рукой, с газетой, блеснул кинжал. Я успел скрестить руки перед собой и отбить удар. Клинок до живота моего не достиг. Откуда-то взявшийся Женька кинулся к нам. Грузин повернулся к нему: «И тебе надо!?» Но вспомнил, видимо, что за неприкосновенность Женьки заплачено и остановился. И его оттащил тот самый Рэзо… Грузины исчезли. Я остался стоять. Меня буквально трясло от злости и нервного напряжения.
        Женька начал говорить, чтобы я немедленно уходил, если не хочу превратиться в решето. Я действительно не хотел. «Продержись до утра. Утром они ничего не сделают, а вот ночью… Сбросят в реку и поминай как звали». Уходить-то уходить, да наши два парня… На мой вопрос где они, Женька сказал, что давно ушли…
       На полпути к базе на опушке леса засветились, каж ется, сигареты…Не засада ли? Может, решили устроить бойню на дороге, чтобы не подвести своего шашлычника? Спросил у Жени, что бы сие значило. Не знает, но мне, в случае чего, надо прорваться и что есть духу бежать в лагерь, иначе кинжал в бок мне обеспечен с гарантией. Девчонки повисли у меня на руках по своей дурацкой привычке. Пришлось от них вырываться. Тревога оказалась напрасной. В лесу мерцали светлячки… «Пуганая ворона…»
        На базе ребят не оказалось… Они явились минут пятнадцать спустя. Им, оказывается, сказали, что я…давно ушёл на турбазу, когда я ещё был у шашлычной…
        Через малое время притопали и мои противники. Подойдя к нам, сидевшим у костра, они не узнали меня – я рубашку переодел. И спросили чуть ли не у меня: где Стасик? Я благоразумно промолчал, а Сашка предал: сказал, что я ушёл с девушкой в лес… Раздался разбойный свист и объединённые сила Грузинской республики ринулись толпой в указанном направлении… Дело принимало совсем для меня не желательные масштабы. Хоть бы причину назвали, с чего взъерепенились – всё как-то поспокойнее стало бы.
          В тот домик, где мне выделили место на ночь, идти было нельзя – они знали, где мой рюкзак. Его я оставил на прежнем месте, а сам ушёл в другой домик для ночлега. Там наш дюжий мужик-врач Коля, трясясь от страха, несколько минут никак не мог открыть дверь, наглухо запершись и забаррикадировавшись – семью берёг. Стою и думаю: «Канальство! Эдак меня и в самом деле отсюда в ящике могут увезти».
          Влез в спальник, повозился немного со скребущими в душе кошками, и…заснул крепко и мирно. Сюда поисковики тоже заглянули и при помощи фонарика пытались меня найти.
        Утром мне рассказали: грузины долго и упорно искали меня там, где меня нет, потом там, где я есть. Даже на мой спальник светили лучом фонаря. Не опознали. НЕ ожидали, надо полагать, что в такой буквально смертельной ситуации нормальный человек способен спать. Я и сам удивляюсь.
       На следующий день, выйдя из домика, я увидел несколько грузин, стоящих возле дома завхоза Рэзо. Подумалось: не эти ли меня ночью искали? Подошёл, поздоровался с каждым за руку. Спросил: «Ребята, что я вам сделал? Почему вы на меня вчера взъелись?» Стоят, молчат, улыбаются…

     В Авадхаре окончился наш пеший поход. Дальше ехать на автобусе. В час отъезда уже известный Рэзо продемонстрировал себя в роли вымогателя. Сей «гордый сын гор» вдруг начал громогласно вопить о… «пропаже» спального мешка. Дескать, его кто-то из туристов похитил. В конце-то похода, когда сие спальное приспособление уже не нужно. Вразумить Рэзо не удалось. Невозможно убедить того, кто сам знает, что лжёт.
     Но автобус стоял, мы в нём сидели, ждали, инструктор странно помалкивал, Рэзо продолжал вопить, требуя компенсации с нас сорока рублей. Наши путёвки были у него, отдавать их он отказывался… Так и пришлось группе скидываться и отдавать ему деньги.
      Как потом выяснилось, в Авадхаре у каждой тургруппы что-нибудь, да «пропадало», и Рэзо вынуждал платить ему «компенсацию». При слове Авадхара у каждой тургруппы, проходившей через неё, перекашивались лица и сучились кулаки. Рассказывали о случаях бесследного исчезновения туристов. Предполагали, что их тела сбрасывали в горную реку, а там течение и камни стирали их с лица земли…Так было испорчено наше прощание с «аборигенами» гор. Такие, как тот Рэзо, позорят и грузин, и Грузию, и горы.   
       Но всё равно, несмотря ни на что, «лучше гор могут быть только горы». Я влюбился в них всей душой и решил вернуться в них ещё раз. Только не с туристами. Надо найти альпинистов.

        А озеро Рица мы видели только мельком. Стоянка была полчаса. (Их я посвятил поглощению супа «харчо» - вкуснейшего из всех супов). Красиво, но после диких гор особого впечатления не произвело.
        Сочи, в сравнение с горами, тоже проиграло. Живописно, красиво, уютно, пальмовито и магнолиево, солнечно, тепло, весело, море, обнажённые женщины…Но всё-таки горы – это горы и не может быть лучше. И это мнение всей группы, и даже нытиков. А я им говорил в горах: вот придём в Сочи, и вы скажете: в горах интереснее. Так и случилось.
       Дорога с озера вниз то висит над пропастью, то врезается в ущелья, потрясающие своей первобытной красотой. Жути при езде не было – видели мы и покруче склоны, поглубже пропасти, повыше и попрекраснее – горы.



                «СВЕТ ФАКЕЛОВ ОЗАРИЛ»

       28 сентября 1971 г.
       Этот год для г.Горького юбилейный. Великовозрастному младенцу исполнилось 750 лет.
       Все органы печатей и пр. в слащаво псевдо-парадных выражениях, весьма неуместных в наше время. В пышных панегириках «воздавали» всяческие почести городу. Украшен он был по мере сил и способностей. Всё это было чисто внешне – праздника не чувствовалось. Истинное празднование в том, что народ празднует сам, а не только смотрит на это, как в кино.
          В вырезке из областной газеты рассказывается как горьковчане» праздновали». Подобные «мероприятия» бывают каждый месяц каждый год. Их можно было бы устраивать каждый выходной. Но – «трудовые будни праздники для нас».
       Такие даты бывают раз в 50 лет. До следующего юбилея, 800-летия, мало кто доживёт. Вряд ли будет способен «хороводить», так можно бы организовать это празднование более массово и весело. Но «увы»…
        Несколько лет назад подобные праздники устраивали гораздо веселее. Мне кажется, что наши «лидеры» в настоящее время боятся массовых выступлений.
       Основное место «празднеств» находилось на ярмарке, оформленной с жалкими потугами на старину и «блеск». Поражала она, главным образом, очередями за дефицитом… «Выбросили» к празднику.
        Кульминации праздника все ждали, как собственного дня рождения. Но его дата хранилась в тайне, как дело гос. Важности. Мы тщетно искали афиши, но не находили в них ничего достопримечательного и обещающего.
       Наконец, в субботу 19 сентября, когда мы с Чичковым меланхолично коротали время в общаге, по радио в 19 часов вдруг объявили паточно-радостными голосами: «сегодня на площади Минина состоится факельное шествие, фейерверк и концерт сводного духового оркестра!» О начале ни слова…
      Мы с Костей выпучились друг на друга от удивления и понеслись на площадь Минина… Фейерверк не светил, и мы были уверены, что успеем…
       Приехали на площадь в 20 часов 15 минут. Музыка духового оркестра нас не оглушила – её не было. Возможно, оркестр уже окончил своё выступление. Но не было заметно и слушателей.
       Факельное шествие не блистало. Только какой-то пацан с воплями носился по скверу с бенгальским огнём, вероятно, пытаясь заменить собой и оркестр, и шествие, и фейерверк одновременно и в едином лице. 
        Скудные толпы бродили по площади – искали где праздник. Мы присоединились к поисковым группам. Дошли до мединститута. Там стояли столики, украшенные грязными стаканами, бутылками и декорированные пивными ящиками… Тут мы выпили немного за юбилей. Отправились дальше – посмотреть нет ли праздника за углом…Нет. Не было и там. Зато там стоял ещё один столик. Шампанское там продавали, с пирожками к нему… Закуска, бесспорно, оригинальная.
        Поскольку радио советскому мы свято верим, то сделали печальный вывод: мы опоздали. Значит, всё мероприятие длилось немногим более часа. Так оно и оказалось. Всё обещанное мы увидели на фотографиях…
       Нет – не всё только на фото. Кое-что и своими глазами. В один прекрасный момент на площадь вступил торжественным маршем взвод милиции училища (!?). В полной форме и полной тиши он прошествовал с…горящими бенгальскими огнями в руках! Вот сие и было «факельным шествием».
         А начало празднования было в 18 час. 30 мин. Объявили о нём в 19 часов. Вот так.
        На другой день к нам пристал какой-то приезжий Всё допытывался: какой был фейерверк и другое… Возмущался и удивлялся, что мы не видели. Сами мы то же испытываем. Но – не видели. Что «хотишь» с нами делай.

       _ (В тетрадь дневника вклеена вырезка из областной газеты с пышным рассказом о пышном празднике на пл. Минина. Искренне жаль, что мы в нём не участвовали. Мы просто не знали о нём. Сентябрь – конец квартала: нам
 не до праздников. И мы действительно не видели никаких программ празднования.
          В вырезке фотография Бородина и Соборовера. Тест под фото: «свет факелов озарил площадь». На фото – милиционеры с длинными бенгальскими огнями в руках. Но они почему-то названы «курсантами военного училища»).

         4 октября 1971 г.
         Вчера и сегодня шёл снег. Даже пурга.
         Услышал, что «меня» напечатали в «Ленинской смене». Кинулся в библиотеку. Нашёл газету и «увёл». Напечатали с незначительными и маловажными сокращениями. Приятно.
        Программу цех выполнил за два дня: 29 и 30 сентября сдавали по 25%.
Эдак какой-нибудь умник может изобрести вывод, что нам можно увеличить план раз в пять.
         Вчера был день учителя. Надо было поехать к учителям родителям, но я позорно проспал до 9 часов. Совершенно бессмысленно оделся и в таком виде с час бродил по комнате, находя утешение в ходьбе. Слабое.
        Домой поехал сегодня. Оказалось, что мама в каменской больнице. Помчался туда.

         Есть такая пьеса, «Оптимистическая трагедия». Есть в пьесе герой – матрос Алексей. Так вот, он говорил, что надолго путь к идеальному обществу затормозят люди, принцип жизни которых: «моя подушка, моя портянка, моя вобла»… Эти слова я вспомнил вчера.
       Наша общежитейская квартира теперь великолепно радиофицирована: два телевизора, два магнитофона, радиола, два транзисторных радиоприёмника…И т.д.
        «И т.д.» значения не имеет телевизор один на шкафу, в резерве пребывает. Другой активно работает. Радиола, моя, находится в общедоступном общем пользовании. Магнитофоны – личная частная собственность Чичкова и Егорова. Эти агрегаты в действии только в присутствии хозяев. В остальное время являются декоративными украшениями – предохранители изымаются и прячутся хозяевами: моя портянка, моя вобла, мой магнитофон. С моей радиолы записывают музыку. С моей радиолы писали пластинки. Да я, собственно, никогда не подчёркивал своё единоличие. Но вот тов. Гена мне многозначительно сказал: не нужно сравнивать. Радиола-то стоит всего каких-то 50 рублей, а магнитофон – 180. Во как… Интересно, с какой стоимости предмета начинается товарищество и дружба? В какую цену они это оценивают?
      Вчера я попросил Чичкова оставить предохранитель – хотелось записать музыку. В ответ услышал: «Это исключено!» И без доводов.
      Ну, братцы, я дико извиняюсь… За вас стыдно. Но и за себя тоже, ибо я, иронически усмехаясь, вытащил сегодня из радиолы тоже предохранитель. Может быть, дойдёт до них? Сомнительно. Практическое применение «дохода»: Гена уже не смог записать музыку, а она была на редкость хороша. Я вернулся с работы и прикинулся не зрячим. До них дошло, но рабство у вещей – неодолимая для них вещь.
        В свою радиолу я, разумеется, вставлю всё обратно.
        Чичков иногда с «актёрским» пренебрежением отзывается о ком-нибудь, как о мещанине… Вместо этого подошёл бы лучше к зеркалу – в нём мещанин и отражается. Генка, при всём гоноре своём, просто обыватель. Увлечения: водка, тряпки и, в последнее время, магнитофон.
       Оба два испытывают ко мне скрытую неприязнь. С тех пор, как их переселили в нашу 43-ю. Причины очевидны. У Кости то, что из непроходной комнаты он оказался в проходной. Виновник, конечно, я – как известно, победу в передрягах о жилье одержал я. Хотя, повторю, если бы мы все в период боёв проявили настойчивость, энергию и дружный напор, то всё осталось бы в нашу пользу без изменений.
       Очень скверно, что в квартире такая мещанско-обывательская атмосфера. Только они этого не понимают.
       «Скучно на этом свете, господа», - писал когда-то Гоголь. «И скучно, и грустно», - вторил ему Лермонтов.   
       
      О моём переоборудовании комнаты коменданту кто-то донёс: либо Генка, либо Костя – больше некому. Он примчался на другой же день… За лишними вещами. Зашёл ко мне. Не удивился и ничего не сказал. Значит – знал. Сообщил, что намерен поселить к нам Чичкова младшего, поскольку из «того» общежития тот выселен за сожжение «по-пьяни» всей своей постели… Я запротестовал, сообщил о словах прокурорских. Комендант, как обычно у таковых водится, мгновенно признал себя непомнящим. Чичкова младшего послал… и предоставил ему свободу идти куда глаза глядят.
      А ему есть куда глядеть – у него где-то какое-то жилище имеется. По словам коменданта, он в общежитии появляется редко и ненадолго. Уж ежели поселять, то кого-нибудь из действительно беспризорных… Только, за годы гидромашевской каторги мы имеем право и в свободе пожить.

       В сентябре умер Н.С.Хрущёв…Человек заслуженный, долгое время руководивший страной, изъездивший чуть ли не весь мир. Речи его не сходили со страниц газет, Фотографии тоже…Человек, которому Сталин обязан своим развенчанием и «выселением» из мавзолея…
        С политической арены Хрущёв ушёл явно не по своей воле и сделано это было тихо и незаметно. Был – и нет…
       Так же он ушёл и из жизни. В газетах даже некролога не было. Просто напечатали где-то в уголке мелким шрифтом коротенькое сообщение.
        Нехорошо. Стыдно. Мелочно. Недостойно поступили. Особых симпатий я к Хрущёву не испытывал, но мужик он был дельный и деятельный, То, что он начал, так и продолжается. Чего опасались, убирая его? Что хотели показать демонстративным отношением к его смерти?..

        13 октября 1971 г. 
         Помощник и подчинённый у меня на работе появился. Тоже Володя… Вовка… Вовунчик. Разумеется, не Фил. Ни умом, ни ростом. От земли возвышается аж на целых полтора метра. С небольшой добавкой… В голову его я добавляю, но пока вижу, что это «д.п.» согласуется с его извилинами плохо. Возможно, он и имеет какие-нибудь иные достоинства. Например, хорошо играет в шахматы. И окончил техникум с красным дипломом…Но при этом, самым странным образом, очень плохо читает чертежи и не может сопоставить чертёж с деталями. А это дело для нашей профессии – главное. Не умеет правильно владеть техническим языком. Дошло до того, что как-то само собой появилось его прозвище: «Квадратный эллипс». Вот такое, вот, образование получил товарищ.   

 5.09.2016 г.                Станислав Козлов (Афонский)