Ресторан, который охраняли сотрудники нашего охранного предприятия, когда-то был заурядной пиццерией с соответствующим ассортиментом нехитрых блюд, то есть обычной забегаловкой с дешевой едой. Благодаря близости расположенного в трехстах метрах от неё вокзала, заведение процветало. Там подавали вполне приличную пиццу (повар был настоящий итальянец), жарили очень вкусные чебуреки, делали равиоли с различной начинкой, блинчики, шашлык, рис с курицей в картонных коробках на вынос, обычные бутерброды, пирожки, гамбургеры, салаты, ну и, конечно, продавали фруктовую газировку, чай, кофе и баночное пиво.
Как я заметил, характерной чертой отечественных арендодателей является удивительная алчность. Владелец строения, в котором располагалась пиццерия, умудрялся поднимать арендную плату чуть ли не ежемесячно, причем, он никогда не мелочился и увеличивал расценки всякий раз практически вдвое. Чтобы выжить хозяевам пиццерии пришлось показать чудеса изобретательности и выкручиваться из финансовых тисков, в которые их зажимал совсем потерявший стыд хозяин здания.
Забегаловку переделали во вполне приличный ресторан с изысканной кухней, вложив в реконструкцию огромные деньги, сменили итальянского шеф-повара на француза из самого Парижа, наняли эстрадный оркестрик с двумя смазливыми певичками. Словом, полностью сменили имидж и содержание заведения. Мало того. В фойе ресторана стали регулярно устраивать выставки модных московских художников, благодаря чему (ну и прекрасной кухне, конечно) его стала посещать гламурная московская богема и прочие продвинутые тусовочные эстеты.
Я не особенно разбираюсь в современном изобразительном искусстве, поэтому большинство выставленных для обозрения произведений считал просто никчемной мазней. Право, моя младшая дочь, закончившая впоследствии МАРХИ и ставшая потом архитектором, даже в двухлетнем возрасте рисовала гораздо лучше. Но, о вкусах не спорят. Лично наблюдал, как один из ценителей с козлиной бородкой на просветленном лице, в толстом свитере и бархатном берете на квадратном черепе расхваливал какой-то восторженной девушке унылый, измазанный краской холст, где с большим трудом и изрядной долей воспаленного воображения можно было угадать несколько стогов сена на осеннем поле, освещенном облезлой луной, похожей на оторванную от консервной банки жестяную крышку.
«Какая экспрессия!» - сверкая глазами, восклицал козлобородый: «Удивительное чувство цвета! Какое тонкое понимание таинства живописи!» Девушка внимала ему, широко распахнув очаровательные глазки.
Прошу прощения, но мне очень хотелось дать этому знатоку живописи в морду, чтобы не морочил симпатичным девушкам голову…
Впрочем, заведение, каким является любой ресторан, независимо от его культурной направленности, есть место, где не только едят и развлекают друг друга разговорами, но и пьют (как правило, спиртные напитки различной крепости). Часто бывает, что посетители, увлекшись, закладывают за воротник гораздо больше горячительного, чем может выдержать их наслаждающийся культурным времяпрепровождением организм. Как правило, таких, потерявших ориентацию в пространстве клиентов, охрана выводит на улицу, сажает в такси и отправляет восвояси к любящей супруге.
Но бывает, что боевой дух, подпитанный обильными винными парами, заставляет пьяных рваться совершать геройские подвиги. Тогда в зале гремит матерщина, звенит битая посуда и устраиваются спонтанные кумите в оригинальном стиле кун-фу «Пьяный мастер». Бойцов приходится увязывать и даже вызывать правоохранительные органы.
Однажды охранники не успели вмешаться, и перебравшие посетители затеяли очередную баталию, начав с метания винных бутылок и посуды. Метателей вытолкали в фойе, но у одного из них сохранился последний снаряд – графинчик из-под водки, которым он не преминул воспользоваться. Недопитый графин не попал в оппонента, а угодил в одну из выставленных картин, висящих на стене ресторана. Графин прорвал холст и повредил бесценное полотно.
Вред, нанесенный искусству, в суматохе не заметили и милицию вызывать не стали. Дебоширов просто удалили из помещения взашей, и все успокоилось. Правда, охранникам пришлось на прощание одному из них аккуратно подправить физиономию, так как нарушителю порядка приспичило помахать руками уже на выходе из ресторана. Только потом, спустя некоторое время, случайно заметили дырку в картине, но не придали этому большого значения и заклеили её изнутри скотчем так, что почти ничего и не было заметно, если особенно не приглядываться, конечно.
К слову сказать, понять, что было изображено на этом произведении искусства, никто так и не смог. Представьте себе прямоугольный холст размером примерно 60 х 40 см, покрытый блеклым серо-желтым слоем масляной краски с редкими вкраплениями черных мазков и трех голубых извилистых линий в левом верхнем углу. Назывался шедевр почему-то «Печаль».
Сначала я предложил хозяину ресторана просто выкинуть эту убогую мерзость на помойку, но тот, подумав пару минут, сказал со вздохом: «Я бы с удовольствием, но не могу! Составлен договор между рестораном и автором, на экспозицию картины . В случае её утери, мы обязаны оплатить художнику убытки…»
«Велика печаль! Ну, и заплАтите за испачканный краской холст, пару долларов – больше он не стоит. Можете ещё поставить бутылку за хлопоты, автор несказанно возрадуется этому жесту доброй воли!»
«Ну, посмотрим!»
На следующий день заявился сам создатель поврежденного шедевра, низенький толстячок со щегольской бородкой и золотым кольцом в одном ухе. Он явился в ярко-синей рубашке со стоячим воротником, с белым шелковым платочком на шее, потасканном пуловере и объемных штанах, заправленных в кирзовые сапоги. На пухлом безымянном пальце его левой руки тускло поблескивал массивный серебряный перстень с огромным черным камнем. На его груди болтались, словно обрывок поводка сорвавшейся с цепи злобной собаки, несколько переплетенных колец белого металла с висящим на них бронзовым черепом, покрытым налетом зеленой патины.
Дяденька был очень сердит, настроен решительно и бескомпромиссно. Представился Елпидифором Канаркиным и заявил, что он член Российского союза художников. Маэстро тщательно осмотрел поврежденную картину, сурово насупился и констатировал: «Вещь испорчена основательно! На её реставрацию понадобятся немалые деньги… Предлагаю, дабы избежать хлопот и материальных затрат с вызовом художественных экспертов-искусствоведов, реставраторов и оценщиков, ресторану выкупить это варварски изуродованное произведение искусства, в которое я, как автор, вложил часть своей души и вдохновение, не считая бессонных ночей, проведенных в творческих муках!»
Ресторатор Рубен Мелканян был чужд высоких эмоций и просто спросил, намереваясь решить вопрос полюбовно и быстро: «Сколько?»
«Мои работы весьма ценятся в Европе!» - важно ответил художник: «Недавно одну мою картину «Сумерки» приобрел Выставочный центр современного искусства в Брно, а другой шедевр "Осенняя хандра" украшает собой галерею кондотьера Гаттамелаты в Палермо. Так вот, господа! Моя цена: три тысячи двести баксов! И эта сумма окончательная!»
У хозяина ресторана отвисла челюсть.
На мое замечание, что чистый холст должен стоить дороже, чем уже измазанный краской, а за такой шедевр нормальный человек в здравом уме не выложит и ломаного гроша, художник смерил меня ненавидящим взглядом, посоветовал заткнуться, держать свое мнение пошлого дилетанта при себе и не лезть со своим суконным рылом в область чистого искусства, где таким, как я, явно не место.
Рубен еще пытался воззвать к здравому смыслу художника и даже как-то дискутировать, оперируя именами классиков живописи, но рассерженный автор ничего не хотел слушать и стоял на своем, требуя позолотить ручку тремя тысячами зеленых с довеском.
Пришлось вызывать нашего юриста Шляфмана. Марк Аронович оказался в это время свободен и появился в ресторане с неизменной сигарой во рту. «Шо за дела, молодые люди?» - осведомился он, с любопытством рассматривая одежду и весь прочий внешний облик художника. Рубен наскоро объяснил проблему и предложил заинтересованным лицам пройти в отдельный кабинет, чтобы посмотреть документы и найти устраивающий всех вариант решения вопроса. К моему присутствию на стрелке и, соответственно, участию в обсуждении возникшей ситуации художник отнесся резко отрицательно, так как его, "видите ли, тошнит от вида человека низменного, примитивного и ничего не понимающего в высоком искусстве».
Почти через час троица покинула директорский кабинет. Марк Аронович хмурился, но был спокоен и нещадно дымил очередной сигарой, ресторатор Рубен выглядел озадаченным, только лицо художника сияло, как тщательно вылизанная собачья миска. Канаркин торжествующе поглядывал вокруг бесцветными рыбьими глазами и злорадно улыбался.
«Черт знает, что такое!» - кипятился Рубен, видимо, ещё не до конца отошедший от словесных баталий: «Три тысячи двести долларов за это дерьмо!»
«Я попросил бы вас, Рубен Сергеевич, воздерживаться от резких характеристик по поводу моей картины! По-моему, вы тоже ничего не смыслите в живописи, как и ваш недоразвитый цербер с низким лбом и тупым взглядом!» Тут художник с презрением кивнул на меня. Я как раз держал поврежденный шедевр в руках и с огромным трудом удержался от желания надеть прорванный холст ему на голову.
«Вы что же заплатили этому жирному поросенку такие безумные деньги?!» - спросил я ресторатора, после того, как автор драгоценной мазни, весьма довольный покинул ресторан.
Рубен ничего не сказал, только обиженно поджал губы.
«Таки уже пришлось!..» - вместо него ответил Шляфман: «Шедевр Канаркина внесен в каталог аукциона с указанием начальной стоимости лота. Все официально зарегистрировано. В случае судебного иска, расходы были бы неизмеримо больше. А так Рубен выплатил только заявленную на аукционе начальную стоимость картины… дороговато, но это наилучший вариант развития событий. Этот маляр затаскал бы Рубена по судам, и, скорей всего, добился бы своего, но уже с учетом судебных издержек, компенсации морального вреда, оплатой труда экспертов и расходами на реставрацию. Получилось бы в два, а то и три раза больше!»
«Марк Аронович! Не мешало бы полюбопытствовать, не случалось ли подобных происшествий с другими изделиями этого автора? Как вы думаете?»
Юрист вынул сигару изо рта и с любопытством глянул на меня из-под кустистых бровей: «Хм-м... Хм-м-м!.. А что, вполне может быть! Надо будет поспрашивать коллег, судейских и жучков от искусства... Я, пожалуй, займусь этим на досуге!»
«Что с этой рваной дрянью-то делать?»
«Эта, как ты говоришь, дрянь, стоимостью три кило зелени с гаком, теперь собственность Рубена Сергеевича… Рубен Сергеевич, посмотрите, может быть стоит ее отреставрировать и найти ей место в вашем доме?»
«Если только в туалете!..» - взвился ресторатор: «Эту муть можно видеть разве что для использования в лечебных целях в качестве средства от запора!»
«Ну вот таки уже и повесьте над унитазом… Впрочем… Боюсь, что шедевр под названием «Печаль» таки будет влиять на сам … э-э-э … интимный процесс несколько прискорбно!»
«Нет уж, Марк Аронович! Если картина так вам понравилась, можете забрать её себе, от меня в подарок! Я ещё вам литровую бутылку «Бурбона» добавлю, чтобы хоть что-то приятное можно было бы вспомнить в связи с ней!»
«Благодарю покорно, Рубен Сергеевич! Я грязных тряпок, натянутых на подрамники, на стенках у себя дома таки стараюсь не развешивать!»
«Может просто выбросить, да и дело с концом?» - осмелился предложить я.
Шляфман кивнул и сказал, что подобный покрашенный мусор способен украсить и довести до абсолютного отталкивающего совершенства любую помойку.
«Все-таки три тысячи двести баксов, господа!» - с горечью воскликнул Мелканян: «Такие деньги жалко выкинуть просто так, за здорово живешь!»
«Тогда забирай эту мазню, Рубен, и показывай гостям по праздникам или подари кому-нибудь…»
«У меня дома только приличные люди бывают! Что они подумают, если я им эту гадость буду показывать!»
«А-а…» - начал было юрист, но ресторатор быстро перебил его: «А подарить кому-то, кого ты люто ненавидишь, было бы неплохо! Боюсь только, что за такие подарки тут же наймут киллера и особенно скрупулезно обсудят самый изощренный способ убийства, чтобы даритель подольше мучился!»
«Тогда надо найти кого-нибудь, кто разбирается в живописи, расхвалить, сказать за какие деньги она вам, Рубен Сергеевич, досталась по случаю и впарить ему эту самую «Печаль», черт её возьми!»
«Да где же такого найдешь … э-э-э… любителя!»
В этот момент к нашей группе неожиданно присоединился шеф-повар француз Гастон в ослепительно белом поварском одеянии и щегольским кухонным колпаком на голове. Он вышел покурить и, услышав оживленный разговор, полюбопытствовал, о чем идет речь.
«Гастон, ты любишь изобразительное искусство?» - спросил его Мелканян, заискивающе поднося зажженную зажигалку к кончику тонкой сигареты, торчащей из пушистых усов повара.
«Уи, мьсе Рубен, отсень таже люблу! Я ... как это сказатель по-рюсски... подоклё...поколённик..." - француз закатил глаза под потолок и зашевел губами, вспоминая подходящее русское слово.
"Может быть, "поклонник?" - подсказал я.
"Уи, уи, та-та! Поклённик! Поклённик имрессионизм! Это есть колоссаль! Шарман!.." - повар наморщил лоб и принялся перечислять, загибая пальцы на руках: " Гоген, Писарро, Сезанн, Эдуар Мане... Клод Моне, Ван Гог... Тулуз-Лотрек... О-о-о!.. Это... Гранд шарман!»
«Отлично, Гастон! Я вижу, что ты настоящий знаток и ценитель живописи". Рубен вздохнул, взял француза за локоть и, изобразив на лице спорадический приступ альтруизма, торжественно продолжил: "За великолепную кухню и выдающуюся славу нашего заведения благодаря твоему высокому кулинарному искусству, я, как владелец ресторана, решил подарить тебе настоящий шедевр современной русской живописи, вот эту замечательную картину нашего гениального художника Елпидифора Канаркина, стоимостью три тысячи двести долларов! Она была случайно повреждена при перевозке, но уж не обессудь! Ценность картины будет только расти со временем. Держи, дорогой, прими это в дар от меня в знак благодарности за твой бескорыстный труд!»
Повар взял в руки картину, прищурился, внимательно осмотрел холст, провел ладонью по рамке и спросил: «Этот картинка висель на фойе, месье?»
«Да, Гастон, я выкупил её у художника специально для тебя!»
Француз улыбнулся: «О-о-о, мерси, месье Мелканан, гранд мерси! Я этот… очень тронутый … мерси!» И сунул картину подмышку. Рубен с чувством пожал ему руку.
Вечером я проверял задний двор и обнаружил подрамник с «Печалью» в мусорном баке. Бережливый, но, видимо, действительно понимающий в искусстве француз Гастон, снял с шедевра рамку и прибрал, как наиболее ценную часть картины, а все прочее выкинул без всякого сожаления. Я только посмеялся и постарался засунуть шедевр поглубже в груду отходов, чтобы он не попался на глаза Мелканяну.
***
Похоже, что Марк Аронович все-таки что-то раскопал в творческой биографии Елпидифора Канаркина. Несколько раз юрист приезжал в ресторан и надолго уединялся с Мелканяном у директора в кабинете. Однажды он даже привез с собой и показал мне две репродукции картин, радующих публику в центрах изобразительного искусства в словацком Брно и итальянском Палермо, которыми хвастался великий Канаркин. Особой и принципиальной разницы между этими шедеврами я не заметил. "Сумерки" представляли собой небольшой холст, замазанный серо-голубой краской круговым движеними по часовой стрелке, а "Осенняя хандра" была выдержана в цветах детской неожиданности и закручивалась в обратную сторону.
На последней встрече с юристом Шляфманом присутствовали еще и земляки Рубена - три мрачных, зверообразного вида мородоворота с отливающей синевой щетиной на смуглых лицах.
Через некоторое время, когда скандал с картиной стал уже забываться, прошел слушок, что на автора «Печали», возвращавшегося сильно навеселе после изрядного кутежа на богемной тусовке, в лишенной освещения подворотне собственного дома напали какие-то таинственные громилы, примет которых художник в темноте не разобрал. Канаркина без лишних слов сшибли с ног и весьма основательно отметелили.
Прознав об этом прискорбном событии, Рубен Сергеевич только хмыкнул, потом недоуменно пожал плечами, вздохнул и сказал, назидательно подняв вверх указательный палец: «Искусство требует жертв! Не забывайте об этом, господа!»