СЕМЁНОВ ДЕНЬ
В погожий майский день на ступенях своего крыльца сидел и бездумно курил Семён. Вокруг всё распускалось, жужжало, щебетало! Всё радовалось солнышку, жизни, весне! Но яркий, тёплый день не радовал Семёна. Смотрел он мутно на солнечный ковёр цветущих одуванчиков, но весёлая пчёлка над цветком и угрюмо жужжащий шмель вызывали в нём мат и раздражение. После вчерашнего и предыдущих пьянок на душе было безысходно пусто. И вся его утроба, всё его алкогольное, харкотно – никотинное нутро сипло умоляло, требовало, просто кричало: «Опохмелиться!». «Где взять: одолжить, украсть?» – в голову ничего не приходило. В голове, как и в кармане, – пустота. Молотком стучало, бросало в дрожь и пот не преодолимое желанье – опохмелиться. В это время в деревню, где жил Семён, по заявке сельского совета катил грейдер. Ехал он поравнять подсохшую после весенней хляби деревенскую улочку, на которой жил Семён. Водитель этой техники (после вчерашнего) чувствовал себя, мягко говоря, погано. В унисон рокоту мотора в его мозгах болезненно гремела гроза. Внутри всей утробы не поймёшь, что: и сушь, и тошнота от выпитой студеной воды. И всё его нутро требовало, просило, просто умоляло: «Опохмелиться! Ну хоть каплю, ну хоть глоток». Тешила лишь призрачная надежда: «может, что в деревне подвернётся, какая – ни будь там халтура». Радостно удивлён был Семён, увидев, как въехал в улицу и дымно рыкнув, остановился у колодца, напротив его дома грейдер, а из него выскочил водитель напиться холодной воды. Водитель оказался его старым знакомым: вместе работали когда-то трактористами в СМУ. - Привет Кирюха! - закричал радостно Семён чуя что будет опохмелён. - Привет братуха!, - не меньше удивлён и обрадован заорал Кирюха. - Сколько лет, сколько зим! - Как здоровье? - Как видишь. - Где взять? В общем, через некоторое время, нашли где взять, слили из грейдера канистру солярки и обменяли здесь же, в деревне, на самогон. Присев не далеко от грейдера, под забором, под цветущей вишенкой и заглотив по паре стаканов сивухи, занюхав, закусив чем-то из «собойки» Кирюхи, они почувствовали: настроенье пошло в гору. Жизнь налаживается! Глотнули еще по рюмахе – совсем хорошо стало. И в таком очумело – весёлом состоянии духа принялись грейдировать деревенскую улицу. Но из желания привести в порядок растерзанную весенней распутицей проезжую часть улицы мало что получилось. В конце деревенской улицы была непросохшая низина, в которой и посадили они несчастный грейдер (по самое не хочу). Но горя мало, что ни делается – всё к лучшему. Да и что горевать: выпить есть, солярка ещё не кончилась – жизнь продолжается! Слив и загнав ещё солярки, пошли продолжать отмечать свою встречу. Так, за чарками, не заметно и день ушёл. Вечером, когда жена Семёна ушла на работу (работала она в колхозе дояркой), а в саду под вишенкой одолевали комары, щедро – пьяный Семён под комариный пискозвон пригласил Кирюху к себе домой. Дома, «добив» остатки самогона, уложил дорогого гостя почивать. Положил его в комнате на кровать, на которой они спали вместе с женой, когда бывал трезв. Правда, пользовались они этой постелью, в виду постоянных Семёновых пьянок, крайне редко. Уложив Кирюху спать, Семён забылся в своей комнатушке за печкой. Приятно удивлена была жена Семёна, когда, придя поздно с вечерней дойки, она заглянула в комнату, где была совместная постель. Она и подумать не могла, истосковавшись по нормальному мужнему отношению, по простой человеческой мужской ласке, что в её совместной с Семёном постели спит кто-то другой. Солнечным зайчиком, светлым лучиком в душе пульсировало: «Одумался, трезвый. Господи! Может человеком станет». И с такой радостной надеждой юркнула под одеяло. Только с рассветом бедная жёнушка поняла, что к чему. Всё это заставляет задуматься, как мало иногда нужно человеку, чтоб почувствовать себя, хоть немножечко счастливым. Кому-то требуется некоторое количество сивухи, а кому-то – просто мерно дышащий, пусть спящий, но рядом, под боком, свой родной человек. И как много теряется человеческого среди людей, когда очумевшая от алкоголя утроба плюёт на всё: На родных и близких, на своё достойное Я, а только вымогает, требует, клянчит водки, ещё и ещё. Опускаясь всё ниже, сползая в трясину, теряя совесть и облик человеческий.
КИРИЛ
Проснулся Кирил рано. За окном серел рассвет, а он не мог никак понять, где находится. В полумраке видел не знакомую комнату, а рядом в постели, прижавшуюся к нему не знакомую женщину. В голове эпизодами всплывал вчерашний день: как пили с Семёном, как посадили грейдер, как потом ещё пили самогон, дальше ничего не помнил. «Всё. Надо кончать с этими пьянками» - подумал он. Женщина во сне повернулась, положила на его ноги тёплое полноватое колено. От её прикосновения, от близости женского тела, его тепла Кирил забыл обо всём. Повернувшись осторожно к ней, нерешительно провёл рукой по её бёдрам, под сорочкой ничего не было. От сладостного возбужденья перехватило дыханье, мелко – мелко задрожали руки, женщина повернулась на спину, он провёл ладонью по нежному животу, по кудряшкам ниже живота, по внутренней стороне бедра и всё произошло как во сне, само собой. Потом он увидел её испуганные, удивлённые глаза. Женщина молча, поднялась и вышла из комнаты, через некоторое время она тихо вернулась уже одетой и умоляюще прошептала: «Ради всего святого никому, ничего не говори». Кирил протянул руку, пытаясь её удержать, но женщина решительно вышла и ушла из дома. Кирил поднялся, оделся и вышел из комнаты. На кухне зачерпнул и жадно выпил кружку холодной воды. Заглянул в комнату за печкой, там на кровати поверх одеяла, с широко с раскрытым ртом спал Семён. Плохо понимая, как это всё получилось, вышел из дома в туманную свежесть рассветного утра. После вчерашней пьянки с Семёном Кирил чувствовал себя не лучшим образом, но на душе было какое-то тёплое, радостное чувство от близости с той женщиной. Каждой клеточкой он чувствовал и помнил её трепетно – нежное, податливое тело, её умоляюще – испуганные глаза.
АНЮТА
Росистой тропкой спешила Анюта на утреннюю дойку. Непонятные чувства переполняли её. Она, то плакала, то смеялась сквозь слёзы, вспоминая произошедшее. Плакала от того, что муж опять был пьяный как свинья, смешно и горько было, то, что сама забралась не понятно к кому в постель. Но было какое-то непонятное чувство от той близости. Со Степаном такого не было, не чувствовала от него ни ласки, ни нежности: быстро сделает своё дело, отвернётся и спать. А здесь она почувствовала что-то захватывающе – нежное. Даже сейчас, зная, что была с кем-то посторонним, ей приятно было вспоминать его ласки, сильные руки, крепкое тело. Так отрадно хорошо ей было с Глебом – её первым мужем. Не дал Господь пожить им вместе. На четвёртом месяце после свадьбы погиб её любимый. Пошли тогда купаться на озеро. Глеб с разбега нырнул с берега вниз головой в воду, и надо же тому случиться – ударился о вбитый когда-то, кем-то, зачем-то деревянный кол. Скончался её любимый на второй день в больнице, оставив её одну в положении. Белый свет померк для Ани, всё рухнуло, потеряло смысл. Она не могла себе представить дальнейшую жизнь без него. После похорон вернулась жить к матери. Некоторые «доброхоты» советовали избавиться от ребёнка – сделать аборт пока не поздно: мол одной с ребёнком нелегко будет. «Ты молодая, красивая, найдёшь ещё своё счастье, а с таким хвостом кому ты нужна?». Но не могла она на это решиться, свежо было в памяти, как хотел ребёнка её Глебушка, как вместе они мечтали об этом. Как-то шла с кладбища (ходила к нему, поплакать) повстречалась ей бабушка Акулина. Сколько старой Акулине лет никто не знал. Жила она в своём небольшом домике на отшибе. Из всего хозяйства коза да куча кошек. Все считали её выжившей из ума, но обращались к ней часто: заболеет ли скотинка, или сам кто «занедужит», она всегда могла посоветовать как и чем избавиться от любого недуга. «Терпи, терпи девонька - молвила старая Акулина, тяжело тебе знаю, ох как тяжело! Но всё перемелется и всё у тебя наладится, милая, время лечит. А ребёночка роди, роди обязательно Господь тебя не оставит и Глебушка «там» тебе благодарен будет». После слов бабушки Акулины на душе стало легче, Анюта перестала плакать. Вскоре обозначился животик, выносила и родила здорового мальчика, назвала его в честь отца Глебом. Когда подрос ребёнок, устроилась работать дояркой в колхоз, на ферму в Сельцо. Колхоз дал ей неплохой дом: где был и зал, и спальня, просторная кухня, паровое отопление, на кухне была печь с плитой, за печкой ещё небольшая, квадрата на четыре, комнатушка. При доме был огород и небольшой садик. Здесь и появился Семён. Семён был родом из Сельца, разведённый. Женатым жил в городе детей не было, после развода перебрался в Сельцо, к матери. Нельзя сказать, что он ей полюбился, но одной одиноко, хотелось, чтоб рядом был близкий человек, да и трудно в деревне без мужчины. Когда они сошлись, было всё хорошо. Семён мужчина видный и нравился Анне. «Стерпится, – слюбиться» – думала она. Работал он трактористом, зарабатывал неплохо. За год обзавелись хозяйством: коровка, пара кабанчиков, куры, огород. Колхоз помогал посадить и выкопать картошку, – всё как положено в деревне. И всё было бы хорошо, но через некоторое время Семён стал выпивать, потом больше и больше. Где кому что сделает: привезёт что-то, или распашет – благодарят бутылкой. Пробовала с ним и по-хорошему говорить, и скандалила, да что толку – пообещает, потерпит некоторое время – и опять за своё. Напивался всё сильнее и сильнее, до безобразного состояния, пьяным и кулаки пытался распускать, а куда его денешь? И прописан, и расписаны – терпи. За пьянку сняли его с трактора, стал работать «куда пошлют», но и там от него толку мало. Поставили ночным сторожем на ферму, так и там дел натворил: пьяный, бросил в сторожке то ли спичку неаккуратно, то ли окурок – сжёг сторожку, самого еле спасли. От такого отчима мать Анны, забрала сыночка к себе: «Пока у тебя дочка не наладится, пусть внучёк живёт у меня». Незаметно Анюта дошла до фермы. Двери в коровник были открыты. Все доярки столпились в тамбуре коровника. Катька, весёлая, полная, боевая бабёнка, что-то рассказывала под общий хохот доярок. Аня услышала «первый раз мамой назвал» и опять коровник огласился весёлым смехом доярок. Рассказывала она о своём шурине, муже своей сестры. Таня, подруга Ани, работала, как и Аня, дояркой, вчера был у неё выходной, и они поехали с матерью в город, что-то там купить. Муж Татьяны работал тоже на ферме, вчера они готовили прогонку для коров, чтобы гонять стадо на пастбище. Во время работы сообразили с мужиками бутылочку, как обычно бывает. Для полного счастья этого оказалось мало. Витя знал, что его любимая тёща и жена уехали в город и что у тёщи в доме кроме глухой старушки (матери тёщи) никого нет. Знал он, что в тёщином погребе есть на все случаи жизни половина сорокалитровой фляги самогона. Так как он знал, где ключи от погреба, решил сбегать за добавкой. « Я, сейчас, одна нога – там другая здесь». Когда Витя вошёл в тёщин дом, ему на радость, старенькой бабушки в доме не было, вышла в это время в огород или в туалет. Взял быстро ключ и выйдя во двор, ещё подумал: «Куда это старушенция подевалась». Отперев и открыв дверь погреба, повесив большой амбарный замок на пробой, Витя спустился в полумрак холодного погреба. Фляга с самогоном стояла, где и должна была стоять. Быстро открыл флягу, самогона было почти половина, он утопил бутылку, чтоб её наполнить. С наслаждением слушал по мере наполнения бутылки желанной влагой учащающее бульканье воздуха, вытесняемого самогоном. На последнем бульке, как гром средь ясного неба, громко захлопнулась дверь погреба. Машинально вынув и заткнув в темноте бутылку пробкой, Витя с ужасом услышал, как вставляется в пробой замок, как со ржавым скрипом вращается в нём ключ запирая его. Это старушка, идя с огорода в дом, своими подслеповатыми глазами увидела открытую дверь погреба и замок с ключами в пробое. «Вот рассмаха - ругнула свою дочь старушка, погреб не закрыла». Сколько Витя ни стучал в дверь погреба, сколько ни кричал – бесполезно, глухая старушка ничего не слышала. Не дождались его друзья – собутыльники, и не зная, что и подумать, разошлись по домам. Мария возвращалась домой уже затемно. У неё подкосились колени, когда услышала из погреба «Маня открой» (Маней называл её покойный муж), хотя он кричал «мама открой», и не помня себя от страха, она помчалась к дочке Тане, чтоб зятёк проверил, кто там стучит и зовёт её по имени. Во время дойки Таня подошла к Анюте:
- Как дела подруга? твой то не бросил ещё дурить? - - Да где там! Опять вчера как свинья, в дом кого-то привёл, пока я на дойке была. - Так это наверно тот тракторист, что прислали нам улицу ровнять. Мой говорил, что знает его, они с одного района, в одну школу ходили. Семён твой вчера пил с ним, моему ещё чарку налили. А слышала, что, мой-то учудил? Мама в штаны со страху напустила, но зато первый раз тёщу мамой назвал. Аня с Таней были хорошими подругами. Поэтому, когда возвращались вместе домой, Аня обо всём рассказала подруге. - Не переживай ты так подруга, не мучайся, не убудет тебя - немного помолчав ответила подруга. - Степан твой сам виноват. Нечего хернёй заниматься, не может сам пьянку бросить лечится пусть, а то сел на твою шею, и вдруг рассмеявшись, добавила: молодец - сам не в состоянии, так помощника нашёл. - Смешно тебе, а мне каково? А если узнает кто? – Да не переживай ты так. А как сынок твой там у бабушки? - сменила тему Таня. – В выходной схожу, проведаю. Там ему хорошо, весело, у брата двое да мой, мама закружилась неверное с ними. Понимаешь Таня, когда я к нему легла, Я – то думала, что мой Степан, но Степан ни когда таким не был. Понимаешь, так хорошо мне было только с моим первым мужем, моим Глебушкой. Господи да за что мне такое! - у Анюты вновь полились слёзы из глаз. - Да не мучайся ты так» - обняла Таня подругу, - всё перемелется, всё образуется.
КИРИЛ
Кирил вышел от Семёна, когда совсем рассвело. Направился в конец улицы, где в низине, средь молодой нежно зелёной травы и ярко – жёлтых цветущих одуванчиков, сиротливо стоял, накренившись на бок, засевший по самые мосты, грейдер. В лазурную, безоблачную синь из-за тёмной вдалеке полоски леса выплывало яркое солнышко. От молодой зелёной травки, от цветущего одуванчиками ярко – жёлтого лога, от кипенно – белых цветущих садов поднималась нежная, туманная дымка, струился будоражащий душу аромат. В цветущих садах щебетали ранние птахи, над деревней словно перекликаясь, горланили петухи, где-то беззлобно брехала собака. Истосковавшись по сочной зелёной травке, по тёплому, ласковому солнышку, мычала корова. «И чего меня нелёгкая сюда затащила» - ругнулся Кирил, подходя к грейдеру. Проверил, сколько осталось в баке солярки. «Придётся, наверное, звонить, чтоб заправщик ехал» - подумал он. Потом направился на колхозный тракторный стан, который находился в селе Усадьба – в двух километрах от Сельца. За деревней рощицей высились высокие вязы и ёлки, на которых шумно хлопотали деловые грачи. Из головы не выходила эта женщина, её трепетное податливое, отвечающее на ласки, источающее нежное и сладостное тепло тело. Её испуганные, широко открытые глаза, её умоляющий тихий шёпот. «Да, наверное, несладко ей со Степаном, с этим булдосом - подумал Кирил. Он и тогда, когда вместе работали, не подарок был, за что и «булдосом» прозвали, а сейчас вообще опустился». «А я, что, далеко от него ушёл» - вслух произнёс Кирил. Вспомнил свою бывшую жену Светку, с которой уже год как в разводе. У той были только деньги на уме. Как-то приехал он с вахты (тогда уже ездил на Север вахтовым методом, на заработки) голодный, до женщины, и в постели, на пике сладостных утех, вдруг как ушат холодной воды спросила: «А сколько ты за вахту получишь?». Мигом у него всё обмякло, всё пропало. После свадьбы они жили у Светкиных родителей, у которых был свой дом в частном секторе. Кирил устроился работать трактористом в ГОРТОП, развозил населенью дрова, уголь, брикет. Работа стабильная, не плохая зарплата и левый приработок был. Давали общежитие, но тёща об этом и слышать не хотела: «Да чтоб моя дочь по общагам скиталась! Да не будет этого! Зарабатывай зятёк не ленись, да квартиру покупайте». Вспомнился ему бывший тесть - высокий и сутулый вечно, затурканный тёщей работящий мужик. Был он на пенсии, и вся работа по дому была на нём. И был большой огород, так же в хозяйстве были куры , пара кабанчиков, держали они и корову. И если тёща видела, что он присел отдохнуть, вечно кричала: «Лентяй, только бы сидел». Сама она торговала на рынке, чем придется: зеленью, молоком, яйцом, цветами, что-то было своё, что-то перекупала. Дочку тоже приобщила к этому бизнесу. В девяностые вся страна была как один базар. Когда Кирил узнал, что Света забеременела, от радости прыгал до небес: он очень хотел ребёнка, и Света была ему мила и любима. Тёща о ребёнке и слышать не хотела, постоянно талдычила: «Ни кола, ни двора. Нищету плодить». Послушав мамашу, Светка сделала аборт. Когда он узнал об этом, то напился вдрызг и впервые пришёл пьяным домой. С такими воспоминаниями пришёл Кирил на колхозный тракторный стан. В курилке собрались работяги. Высокий, крупный, седой мужчина распределял обязанности. Кирил поздоровался, ему вразнобой ответили. - Помогите вытянуть грейдер - обратился он к бригадиру. - Засел вчера у вас в Сельце по самые уши. - Так это вы вчера там со Стёпкой моряком куролесили? - отозвался Бригадир. И чего вас нелёгкая потащила в эту низину, там летом в хорошую погоду не проехать, а вы сейчас хотели. - Да откуда я знал - потупившись, ответил Кирил. - Так Стёпка то местный, что не сказал? Вы ведь вместе были. - Так получилось. - Получилось у вас, водки напились вот и получилось! Хорошо, что ещё заборы не поломали, да людей на хрен не подавили! Кирил потупившись, молчал. - Да разве можно на такой технике не трезвому. Вот воистину рыбак рыбака видит издалека! - продолжал бригадир. - Мы с ним раньше в одном СМУ работали - подал голос Кирил. - Так значит, встречу отмечали. - Типа того. - Типа того, типа того. Стёпка он вообще до ручки доходит! У него и отец покойник, такой же забулдыга был и в могилу ушёл раньше времени из-за пьянки. Его и моряком то прозвали, помнишь Михаил» - обратился он к подъехавшему на УАЗике и вошедшему в курилку водителю, как они с шурином в озере трактор утопили. - Такое забудешь! - отозвался водитель Михаил. - Послали их на гусеничном тракторе лес трелевать» - продолжал бригадир, - так, когда ехали из леса, то так набрались, что на ходу в тракторе уснули. Спящими проехали всю деревню, а в конце деревни озеро. В общем, въехали они в это озеро по самый верх кабины. Очухались по горло в воде и песню поют, «На побывку едет молодой моряк». Хорошо, что в это время дети там купались, взрослых позвали, а то бы утонули на хрен. С тех пор к Николаю прилипла эта кличка моряк. - А как воробьёв он ловил зелёных» - подал голос Михаил. - Да тогда он до горячки допился - продолжил бригадир. Запил он тогда, неделю не работе не появлялся. поехали мы к нему с Михаилом проведать, а он телевизор смотрит, кино ему там по чёрно – белому, не включенному телевизору, цветное показывают, да ещё зелёные воробьи из телевизора вылетают, да по комнате порхают, а он их ловит. В психушку тогда отправили, лечили там, да что толку. Да неплохой человек был Николай и добрый и работяга, но сгинул из-за дурости своей – из-за пьянства - продолжал бригадир. Шёл как-то пьяный домой в Сельцо из Усадьбы, зимой дело было, ночью мороз за тридцать. Лишка видать выпил, сошёл с тропинки и ткнулся в снег-то. Уснул или отключился, кто его знает, да ещё обмочился. В общем, пока его нашли, обморозился сильно, отрезали ему тогда и руки по локоть и причиндалы все, чем детей делают, но не выжил наш Николай, через несколько дней скончался в больнице. - Вот так-то хлопец до чего водка доводит - обратился он к Кирилу, - так что подумай и не обижайся. Зовут-то как? - Кирил. - А я Иван Михайлович. Тут в курилку зашёл весёлый, молодой мужчина с добрым фингалом под глазом. - Куда мне дядь Вань? - А это, тёзка, у тебя откуда!? - удивлённо спросил Иван Михайлович, показывая на синяк. - Тёще ноги мыть не захотел, вот сковородкой и заехала. – -Правильно сделала, старших слушаться надо. Все вокруг весело захохотали. - Ты сегодня Ванюша на своём погрузчике поедешь в Сельцо, там силосную яму будут чистить, по пути заедешь, поможешь вот Кирилу вытянуть его грейдер. Трос возьми подлиннее. Сам в болотину не лезь, с сухого его потянешь. Кирил пошёл вслед за Иваном в сторону мощного погрузчика – «АМКАДОР», на котором тот работал. «Вот старый пень собакам ссать, всю душу наизнанку вывернул» - беззлобно с какой-то внутренней благодарностью подумал он о пожилом бригадире. - Что гудит голова-то после вчерашнего? - спросил Ваня. - Трещит. - А Степку, откуда знаешь? - Вместе в СМУ работали. - Ясно. Поехали, трос возьмём. Дурень этот Стёпка и сам нормально не живёт, и Анюту с ребёнком мучает. – Анюта, это его жена? - спросил Кирил. - Да, он женился на вдове друга моего, Глеба. Погиб он. Купался: нырнул с разбега и головой в деревянный кол кем-то вбитый угодил, умер в больнице. А какая красивая пара была! Как любили друг друга! Я, у них на свадьбе свидетелем был. «Так её Анютой звать» - подумал Кирил. - А где ребёнок у неё? - спросил он. -У бабушки – Анютиной матери в Наумовке. - Знаю такую деревню, там озеро большое, рыбачу там иногда. - Рыбак? -Любитель. - А где живёшь? - В Бекетовке. - Женат? - Развёлся, после развода к тётке в Бекетовку и перебрался. - Дети есть? - Нет. Маму послушала, аборт сделала, потом я на север мотался, на заработки, по два, а то и три месяца, вахты были, ну и, - Кирил замолчал. – Понятно. Когда они подъехали к тому месту, где находился трос и загрузили его в ковш погрузчика, Иван достал из-за сиденья бутылку пива. - На, подлечись холодненьким, это меня вчера один товарищ угостил, хотел вечерком дома с рыбкой попить, да забыл её здесь. Так, что считай, тебе повезло. Кирил сделал несколько больших глотков холодной, пенной, живительной влаги из бутылки. - А фингал тебе на самом деле тёща поставила? - Нет, конечно. Тёща у меня золотая! Человек, одним словом! – Ваня весело рассмеялся. Это я опрыскиватель ремонтировал, прокладку там заменил. Налил немного воды, накачал воздуха до упора, проверил - всё нормально. Тут меня отвлекли, а когда стал крышку откручивать, чтоб воду слить, забыл воздух стравить, вот мне и звездонуло крышкой под глаз. Грейдер с помощью мощного, тяжёлого погрузчика, дымно рыкая, выполз из западни, оставив в девственно зелёной, цветущей золотистыми одуванчиками луговине две безобразно глубоких чёрных колеи. Пока цепляли грейдер, подходил Семён, с небритым, отёкшим от пьянства лицом, заискивающе предлагал повторить вчерашнее, то есть слить ещё солярки и обменять на самогон, но Кирил категорически отказался и тот ушёл. Возвращаясь с утренней дойки, Анюта шла мимо хлопотавшего возле своего грейдера Кирила. Встретившись с ним взглядом, её бросило в краску, сердечко, обмерев, затрепетало пташкой в клетке. Кирил тоже не знал, куда себя деть. «Аня, не подскажете, где здесь можно позвонить?» - нерешительно окликнул он её по имени. Она остановилась и, повернувшись к нему, сказала у кого, в каком доме есть телефон, Кирил нерешительно подошёл ближе и виновато – Вы простите меня за то - смущённо пробормотал он. Я не думал, не хотел. – Ну что ты мямлишь? Думаешь потаскушка какая-то. – Нет, что вы! Наоборот - и Кирил смущённо замолчал. – Эх, мужики, мужики - Аня посмотрела на Кирила «и чего вам только не хватает, и чего вы в этой водке нашли? Ну что случилось, то случилось, только ради бога забудь про всё это, пойми мне здесь жить.
АНЮТА
Дома Анюту встретил помятый и взлохмаченный Семён, куривший сидя на крыльце. Его не бритое, обрюзгшее лицо с отёчными мешками под красными, слезящимися глазами, вызывало в одно время и жалость, и отвращенье, и злость. – Сёма, когда всё это кончится – Анюта присела на ступеньку крыльца. Я устала Сёма, понимаешь ты это или нет? У меня сын вынужден из-за твоих пьянок у бабушки жить, а мне его осенью уже в школу отправлять. Что мне делать? Не можешь сам избавиться ты от этого недуга, давай полечимся. – Ага, полечи, как Гришку полечили. Ань дай похмелиться и я брошу, человеком буду, клянусь. Мне бы хоть чуток поправиться. – Зарекалась свинья в грязь не лезть. Нет у меня Сёма водки, ты же знаешь, не хранится у нас водка». – Дай немного денег, хоть на стакан, там нальют. – Гришку вспомнил, тот пил, да работал и по хозяйству всё делал – говорила Аня, доставая из кошелька немного денег. – Хватит тебе столько человеком стать? – Да, хватит! - не веря своим глазам, схватил Семён деньги. – Думай Сёма или сам бросай, или лечись, не бросишь, жить с тобой я не буду. Мне о сыне надо думать, не с тобой нянькаться. Не бросишь и без кодировки кончишь хуже Гришки. – Аня! Всё клянусь, брошу! Только малость поправлюсь и не капли, а кодироваться ну её к чертям, а то вон Гришка закодировался», заторопился Семён. Семён имел в виду Григория, который с семьёй жил на соседней улице, они соседствовали огородами на задворках домов. Это был работящий, отзывчивый, безотказный, добрейшей души человек. Жена его Галина работала, как и Аня, дояркой, а Гриша на телятнике – растил будущих коровок для колхоза. Хороший и добрый был человек Григорий и страдал за свою доброту. Не мог отказать, тому, кто просит помочь. Для работы в его распоряжении всегда был колхозный конь, так кто картошку попросит обогнать, кто сено привезти – безотказный человек, не мог отказаться он и от угощений, которыми обычно его старались отблагодарить. Стал Гриша выпивать, потом и напиваться и пить запоем. Его старшая сестра, которая жила в областном городе, уговорили его с женой, закодироваться от алкоголя. Но мало пожил он трезвой жизнью, да и вообще мало пожил. Через неделю после кодировки, на своё сорокалетие, коллеги по работе – не давние собутыльники вольно или невольно соблазнили Григория. – «Что ты и бутылки не поставишь друзьям, выпить за твой день рожденья?!». А когда Гриша выставил им выпивку – «да ты что с друзьями и рюмашку не пропустишь!? Да что от одной рюмки мужику будет!?». Выпил Гриша рюмочку, но где первая там и вторая, и пошло и поехало. Через несколько дней произошло то, что шокировало всех и не входило в нормальный человеческий разум: забрался Гриша на чердак своего дома и повесился там, на простом шпагате, которым во время уборки или сенокоса связывают тюки сена или соломы. Обнаружили его поздно вечером, уже темнело и когда стали снимать, то тихим вечером, откуда ни возьмись, поднялся сильный, порывистый ветер, просто ураган. Несколько раз ветром замыкало электропровода и во всей деревне отключалось электричество, приходилось бегать на подстанцию, чтоб включить. Старики говорили, что это дьявол радуется – душу к себе забирает. Во время похорон разрывал душу и кладбищенский покой плачь малолетних Гришиных детей, а было у него их трое: девочка Алёна – подросток и двое близняшек – второклашек – Дима да Настенька. Старшую Алёну не могли оторвать от гроба, когда опускали его в могилу, всё кричала «куда моего папочку!? Не дам!». Так ушёл Григорий, оставив жену вдовой, да троих деток сиротами. Нормальному человеку жалко было его до слез, и даже его собака есть перестала, вся высохла и вскоре издохла.
ГЛЕБ
Глеб со своими двоюродными братьями, шестиклассником Вадимом и первоклашкой Генкой собрался поутру на рыбалку, на Белое озеро. Обычно они рыбачили в речке, что протекала рядом с деревней, там хорошо клевали окуньки, пескари ловилась и плотвичка, но в маленькой воде и маленькая рыба, а на Белом озере можно поймать и крупную рыбу. Вадим с Генкой они рыбачили часто там, а Глеб ещё ни разу не был, потому что ещё маленький. Сегодня он уговорил Вадима взять его на рыбалку, на Белое озеро. С вечера они приготовили удочки, накопали червей, и Глеб попросился у бабушки Нади пораньше спать, чтоб не проспать на рыбалку, потому что Вадим сказал «если не проснёшься, будить тебя не будем, пойдём без тебя». – Ты меня бабуля разбуди, пожалуйста, если я сам не проснусь - наказывал он, бабушке забираясь под одеяло. – «Разбужу милый, разбужу! Спи спокойно» - погладила его бабушка по выгоревшим на солнце светлым вихрам. – Да, в прошлый раз тоже обещала разбудить, а сама не разбудила. – Так я сама тогда проспала. Проводила коровку в стадо, думала на секундочку прилягу и как-то не заметно задремала. Сегодня я будильник заведу, так что спи спокойно. – Бабуля, а мама завтра придёт? – Обещала придти, у неё выходной завтра. - Вот завтра мама придёт, а я рыбу поймаю, вот такую» и он раскинул руки, насколько мог - показывая бабушке какую рыбу он поймает. - Бабуля, а почему баба Тоня меня кровинушкой и сыночком называет? Она нас сегодня с Генкой конфетами угощала и плакала почему-то, а меня всё глебушкой и кровинушкой моей называла. - Нет у них больше родных кроме тебя, а ты вылитый папка твой, похож как две капли воды. - А почему я папку своего не помню? - -- -Да ты и не можешь его помнить. - Что я маленький был? - Меньше не бывает. - А бабушка Тоня как и ты родная? - Конечно родная. - И дед Толя тоже мне родной? - - И он твой родной дедушка. - А почему у меня две бабушки, а дедушка один? - Да спи же ты почемушник - сделала сердитый вид бабушка Надя, - а то проспишь завтра на рыбалку. Глеб повернулся лицом к стенке и закрыл глаза, стараясь уснуть. Завтра у него радостный день - придёт мама. У бабушки хорошо, но всё равно он скучал по маме. Как увидит вдалеке кто-то идёт по дороге, прыгает сердечко от волненья, всё кажется, что мама там идёт. Вот завтра он придёт с рыбалки, поймает большущую рыбу, а мама будет уже ждать, скажет «какой ты большой вырос, помощник мой!». Так мечтая, Глеб незаметно уснул. Бабушка поправила одеяло, «бедный ребёнок, по мамке скучает, вот уж навязался этот Степан им на голову». Жаль, ей было Аню. В душе она была против того, чтоб она сошлась со Степаном, в тоже время боялась, что дочка повторит её вдовью судьбину. Сама она рано осталась вдовой, с троими малыми детками на руках. Сколько вдовьих слёз пролила без мужской помощи, сочувствия и ласки. Тяжело было поднять троих на ноги и невыносимо горько и больно ложиться в одинокую вдовью постель. Были предложенья от мужчин и сватались некоторые, но не могла она впустить к себе кого-то в душу, осталась верной своей первой любви.
АНЮТА
Грустно и тяжело было у Ани на сердце, когда шла с подружкой Таней на вечернюю дойку. Таня же щебетала всю дорогу, смеялась и шутила, стараясь успокоить, развеселить грустную Аню. «Ну, что ты подруга как в воду опущенная. Смотри как всё красиво вокруг!» - восторженно вздыхая нежный майский аромат весны и любуясь закатом, раскинувшим пурпурные крылья за полем над темной полоской леса вдали. Радуясь мягкому, тихому весеннему вечеру, незаметно накрывающему невидимой синевой робкую нежную зелень белоствольных берёзок. Шли они вихлястой тропинкой, через берёзовую рощу. Берёзки в серёжках по тонким прядям, словно косы спускающих ветвей, величаво застыли на зелёном ковре молоденькой травки и солнечно золотистых цветущих одуванчиков. - Счастливая Таня ты, завидую я тебе, и с мужем всё хорошо, и дети рядом, не то, что у меня. – Наладится и у тебя всё подруга не переживай, главное ты всё к носу три, береги здоровье и всё будет хорошо - обняла подругу Таня. Во второй половине дойки прибежали Танины дети, задыхаясь от быстрого бега сообщили, что у Ани чуть не случился пожар. Ничего не сгорело, вовремя почувствовали дым соседи всё затушили и дядю Семёна вытащили, но он без сознанья и уже вызвали скорую. Не помня себя, не чувствуя ног бежала Анюта домой. Когда прибежала, скорая помощь уже приехала, но было поздно – Сёма был мёртв. Была у него такая не хорошая пьяная привычка курить в постели. Вот или уснул с сигаретой, или ещё что-то. Затлел матрац, на котором он лежал и он задохнулся от дыма. Теперь лежал её Семён около дома на зелёной травке покрытый кем - то заботливо белой простынёй и смерть уже обескровила, подёрнув безразличной бледностью ко всему лицо человека, с которым её связала судьба на целых пять лет. Все похороны Аня была, как в тумане безысходная щемящая пустота заполнила её добрую, жаждущую простого человеческого, семейного счастья душу. И обильные, горькие слёзы текли сами по себе, от жалости к Семёну и к себе, не могла смотреть на престарелую мать Семёна. После похорон во время поминок попросила у неё прощенья. «Простите, что не сберегла вашего сына. Может быть, я виновата в чём-то, может из-за меня всё это случилось». - Не кори себя доченька нет здесь твоей вины, и прости его Христа ради за всё - ответила пожилая, убитая горем умная женщина.
К сорока дням привела дом в порядок. Поменяла с помощью Тани обои, в комнате, где случилось несчастье с Семёном. И вот во время подготовки к поминкам как обухом по голове – не было женских дел и все допустимые сроки уже прошли. Аня была полностью уверена, что это результат той сладостной хотя и дурацкой нечаянной случайной связи, так как от Семёна она никак не могла забеременеть. В виду Семеновых пьянок они не спали вместе после её последних женских дел. Да и до этого, сколько жили, она никогда не предохранялась, напротив всегда мечтала о ребёнке. «Боже! Да за что мне всё это?! Как я матери Семёна в глаза смотреть буду? Не смогу я ей врать и правду сказать сил нет,» - делилась своей болью с подругой Аня. – Может быть аборт сделать? - Нет, Таня не буду Я, грех на душу брать. Я очень хочу ребёнка и буду рожать только хочу все по -человечески, от мужа, а это получается, что нагуляла. Как маме скажу? Как свекрови в глаза смотреть буду? – Да успокойся ты подруга - обняла подругу Таня, мамка твоя поймёт тебя, а мать Семёна - немного задумалась Таня. А свекровь твоя, тетя Клава, она умная женщина, не будет осуждать тебя. Семёна своего знала хорошо. В выходной после поминок Аня шла к матери она ещё не говорила ей о своём положении, всю дорогу думала, как объяснить всё матери. Ей было не выносимо стыдно, сказать матери, как и от кого, она забеременела. Когда вдоль речки уже подходила к деревне, повстречалась с древней бабушкой Акулиной, та что-то бормоча, толи молясь, толи разговаривая сама с собой собирала по берегу речки какие - то травы. – Здравствуйте бабушка! А вы и отдыха не знаете, с самого утра уже чем-то заняты. – «Да и ты милая, как я погляжу пташка ранняя, а кто рано встаёт милая тому сам бог подаёт - ответила старая Акулина выходя на тропинку. Отдохну, милая ещё успею, а ты молодец, мамку то не забываешь. Вот уж Надя обрадуется – дочка красавица в гости пришла. А сколько уж твоему сыночку то годков? – Семь скоро уже в этом году в школу пойдёт. – Видела я его намедни, вылитый отец, вот уж Глебушка то порадовался бы, ну ничего милая не поделаешь, видно так Господу угодно было, вот и с Семёном беда-то какая приключилась. У Ани от этих слов полились слёзы. – Ну, ну милая не плачь, слезами горю не поможешь, а тебе ребёночка выносить здорового надо. Аня вся вспыхнула краской, удивлённо подняла широко открытые глаза. «Откуда она может знать?» - думала она, ведь кроме Тани никому про это не говорила. – Как вы про это узнали? - удивлённо спросила Аня. – - Много живу, милая потому и много вижу, и знаю, что не Степана ребёнка ты носишь. Не от него зачат он. – Что же мне делать? Стыд то, какой! И соврать я не смогу, что не от Семёна. – - Виновата в этом грехе или нет, не нам судить, видно так господу угодно, и он разрешил, чтоб ты человеку жизнь дала. А что ребёночек будет, это не стыд – это радость. Вырастишь доброго человека, у него тоже будут дети и у его детей дети, вот так и будет жизнь продолжаться в угоду господу, на радость добрым людям. Не печалься милая, иди, порадуй родных, что в гости пришла. И матери всё расскажи мать всё поймёт. Скажешь, я вечерком зайду, травки занесу ноги ей попарить, жаловалась она на ноги-то. Ну, иди, иди милая всё, что не делается, всё господу угодно. И у тебя всё наладится, и отец будет у того, кого ты носишь под сердцем».
КИРИЛ
Утренняя, молочно – белая туманная дымка расстилалась по чистой зеркально застывшей воде большого и глубокого «Белого» озера». Рассветным утром растворялся его местами обрывистый, местами пологий с растущими деревьями и кустарником противоположный берег. О глубине этого озера старики говорили, что связывали двенадцать вожжей пытаясь достать дна, но этого было недостаточно. Любил Кирил посидеть с удочками на берегу. Не рыбы ради, хотя клёв там был отменный, и он всегда уходил с богатым уловом. На берегу этого озера Кирил просто отдыхал душой. Нежные, сладостные чувства переполняли его душу, живописные берега, бездонное синее небо в его зеркально чистой и спокойной воде. Вымывали из него, всё - то горькое, мерзко - пакостное, всё - то грязное, куда успела пошвырять его в это сложное время жизнь. Не успел Кирил забросить удочку и поплавок, чуть дрогнув, резко ушёл под воду, Кирил дёрнул и вытянул здоровенного, на полторы ладони краснопёрого, тёмно серо полосатого, возмущённо - дикобразно ощетинившего, с широко раскрытой пастью, растопыренными жабрами и плавниками дико трепыхающего на крючке окуня. Чуть дрожащими от азарта и волненья руками снял первую добычу с крючка, бросил его в ведро и только забросил удочку – опять поклёвка! так Кирил прилично набросал в ведро окуней, язей, плотвичек. Солнышко, пригревая неумолимо, поднималось всё выше и выше, сгоняя туманную дымку от воды, жадно выпивая жемчужно – серебристую росу с листьев кустарника и густой склонившей под росистой тяжестью зелёной травы. Нежный, ласковый ветерок чуть морщинил воду и блики солнца, играя, ярко разбегались по не большим волнам. Клевать стало реже и Кирил забросил вторую удочку он поудобней устроился под плакучей ивой, которая словно девица опустила в воду длинные свои косы с продолговатыми узкими листочками. От листьев ивы купающихся в воде, от прибрежной травы, от лопухов, будто стоящих по колено в воде, исходил бударажущий душу неповторимый водный аромат. Вся эта обрамлённая живописными берегами красота, дышала озёрной чистотой и свежестью. Он с интересом наблюдал за молодыми рыбёшками – малявками, которые стайкой резвились в тёплой мелкой прибрежной воде. Но вот в стайку молоди врезался небольшой, но уже взрослый окунёк и малявки разлетелись в разные стороны, окунёк уплыл, малявки опять сбились в стайку. Кирил улыбнулся, ему вспомнилось, когда первый раз приехал на север, довелось наблюдать в Салехарде интересную картину собачей иерархии. Приехали ночью переспали в общежитии, потом их троих должны были переправить на далёкий объект в Мужи, так как был свободный день, решили побродить по северному городку Салехарду. Им пришлось наблюдать такую картину: возле мусорного контейнера сидели рядком, по ранжиру с полдюжины собак, разных пород и мастей. Сначала они не поняли, чего они так чинно ждут, но потом увидели, как из мусорного контейнера выпрыгнула лохматая псина, а на её место запрыгнула другая собачка, ждавшая своей очереди поискать и чем-то поживится в этом контейнере. Через некоторое время она покинула контейнер, а на её место запрыгнула следующая шавка из очереди. Кирил невесело усмехнулся, вспомнилось, как он возвратился с этой вахты. Возвращаться всегда было приятно за два, три месяца истосковавшись по жене, были бурные любовные ласки, нежные откровенные слова, но только не в этот раз. Приехал он поздно вечером, Светы дома не было, тёща объяснить ничего вразумительно не могла. – «Что она крепостная что ли дома сидеть, тебя дожидаться. Она молодая ещё, рано ещё в старухи то записываться и погулять хочется» - уперев руки в бока цинично разногольствовала она. «Сам виноват. Нечего по северам то шляться, дома надо уметь деньги зарабатывать, да жену достойно содержать. Хорошо, что хоть дочка меня послушала, от ребёнка избавилась, а то б сидела как привязанная». Появилась Света только по утро нормально подпитая. Что-то пыталась объяснить, толи день рожденье, у какой-то подруги, толи ещё что-то там. Кирил был бы рад всему этому поверить. Но на её милой и родной красивой нежно - белой шейке убивая в нём все, то нежное, страстное, что было у него к этой женщине, сияли свежие следы бурной страсти. Света и сама, наверное, не знала про эти засосы потому и не прикрыла их хотя бы как-то. Всю душу Кирила как будто бы обмакнули во что-то мерзко – пакостное, от чего не отмыться, не избавиться, не позабыть как дурной сон и ничего, и не как не вернуть назад. Мысль что его жену кто-то ласкал, и она отвечала кому-то другому на его ласки, так же как его обнимала, прижимаясь всем телом, с таким же страстно нежным стоном что то шептала, целовала, всё это наполняло его яростной без исходной ревнивой пустотой. Так закончилась семейная жизнь Кирила. Всё ушло бесследно из души и сердца, что раньше питал он к Светлане. В то же раннее утро с одним вахтовым рюкзаком ушёл он из ненавистного ему дома, от той которую любил, которой доверял, с которой делился всем сокровенными и из-за которой вынужден был жить в ненавистном этом доме наивно надеясь, что всё это временно, что будет у них свой угол и счастливая богатая детьми семья. Перебрался жить Кирил в село Бекетовка к родственнице – тетке по матери - Зине – уже в годах доброй и одинокой женщине. Село Бекетовка находилось не далеко от города, у тети Зины был там не большой, но добротный домик места хватало, и тёте Зине жить веселей, да и по хозяйству Кирил всегда помогал. После развода со Светой у Кирила не было женщины, которая ему бы нравилась, к которой его бы тянуло. Были конечно одноразовые связи, но не более того. Лишь занозой в сердце засела у Кирила та случайно - нечаянная связь в деревне - Сельцо с женой Семёна. В гибели Семёна винил Кирил в какой-то степени себя «Не стал бы тогда продавать солярку, не пьянствовали может быть и с Семёном такого не случилось» - думал он. Как то в конце июня, недели три тому назад, Кирил видел Аню. Шла она по тропинке лугом мимо озера, рядом с тем местом где он рыбачил. Наверно к матери в Наумовку, но как бы ему не хотелось выразить соболезнование, своё отношение к ней, не посмел выйти. Спрятался под ивой и она прошла, не заметив его мимо. После той встречи Кирил всегда рыбачил на этом месте с тайной призрачной надеждой увидеть её опять. Кирил машинально посмотрел в ту сторону где тогда шла Аня и сердце его, замерев дико застучало от волненья. По тропинке через цветущий ромашковый луг, к озеру шла та, которой он боялся показаться на глаза и которую в глубине души мечтал увидеть, вновь встретиться с её бездонно – лучистыми, будто с искорками внутри глазами. Мечтал услышать её голос, сказать ей что-то нежное и важное, доброе, обнять, прижать к себе и не отпускать. -Здравствуйте Аня - не удержался, вышел из своего укрытия Кирил. Не напугал? - Не такой ты и страшный, чтоб тебя боятся - Аня смущённо вспыхнула пунцовыми щёчками. Сердечко её гулко трепетно стучало и в голове будто молоточки «Он! Он! Его ребёнок у меня под сердцем, он отец моего ребёнка». Видя его ей вдруг захотелось, чтоб он знал о ней всё. Рассказать ему, поделиться с ним всем, тем, что неё на душе. Рассказать, как любила Глеба и почему сошлась со Степаном и как пусто ей было с ним. Ей очень хотелось сказать ему, что под сердцем у неё зародилась новая жизнь, уже бьётся маленькое сердце нового человечка, его и её ребёночка и что она благодарна ему, за Ту нелепую случайность благодаря которой у неё будет ребёнок – человечек, которого она будет любить, волноваться, переживать за него, который будет любить её, всегда будет рядом, и не будет она одинока и будет у неё семья. – Аня прими мои соболезнования, может быть я виноват, что так случилось с Семёном, если можешь, прости за всё. – Да в чём ты виноват? Видать тому, и надо было быть. - Я думал, если бы тогда я не пьянствовал с ним, может ничего бы не случилось. - Ты же не пил с ним в этот день. А утром я ему дала немного денег – выпросил опохмелиться, но не остановился на этом, где-то ещё нашёл, вот и уснул с сигаретой в постели» у Ани сами из глаз сами по себе вдруг покатилась слеза. – Анечка - вдруг как-то непроизвольно назвал он её ласково. Ничего назад не вернёшь, что случилось, то случилось, жить дальше надо. Хочешь, я тебя чаем угощу - старясь её успокоить, предложил Кирил. Присядь вот здесь на травку, я сейчас мигом. Кирил торопясь спустился с невысокого обрывчика к воде, где под ивой в небольшой сумке находился термос с чаем, не много яблок и кое какой еды. Аня присела на обрывистый бережок, на зелёную шелковистую травку. Над берегом и над водой кружились стрекозы, над лугом летали разноцветные бабочки и весь ромашковый луг был наполнен звуками кузнечиков, пчёлок, шмелей – разнообразной стрекочущей, жужжащей, издающей неповторимую, звенящую музыку лета, живностью. За лугом, над лесом гулко где-то вдалеке кому-то скупо считала года кукушка. – «Кукушка, кукушка сколько мне жить? Да, жизнь продолжается». - невольно улыбнулась она. Кирил присел рядом на бережок, достал большое яблоко. – Белый налив - вдыхая аромат яблока, улыбнулась Аня. Какое красивое! Что даже есть его жалко. Аня смущённо взглянула на Кирила. Взгляды их встретились и оба замолчали, не зная, что сказать, хотя каждый хотел излить душу, сообщить, что-то важное и это их смущённое молчанье говорило и сближало красноречивей любых красивых слов. - Пойду Я. – А может чаю? – Спасибо не надо и за яблоко большое спасибо. Мужчина мой ждет, дожидается, в первый класс идёт в этом году. Завтра в город поедем, к школе надо всё купить. Красиво здесь, что уходить не хочется, но надо. Любили мы с Глебом сюда приходить, а купаться ходили на Конопляное там дно и берега песчаные, песочек чистый, чистый загорать хорошо. Там с Глебом и случилось это - у Ани вновь набежали на глаза слёзы. - После этого я там ни разу не была. Страшно. Немного помолчав, спросила -А ты с водкой то дружишь или как? - Или как. Ещё не успел алкоголиком стать. Тогда мне ваш бригадир, Иван Михайлович кажется, так выдал, всю душу наизнанку вывернул - засмеялся Кирил. - Хороший, наверно он человек. - Добрый он, мне всегда помогает, о чём ни попрошу. - После того случая Аня во мне что-то перевернулось - Кирил смущённо замялся. - Я постоянно думаю о тебе. - Кирил не надо об этом. – Можно я вечером приду? Ты выйдешь? - Неожиданно для себя тихо спросил Кирил. – А что люди скажут? - посмотрела на смутившего Кирила. - Не успела мужа схоронить - Аня покраснев смущённо замолчала. - Не знаю. Пойду я. – Анечка ты подумай, я буду ждать за околицей, на тропинке к этому озеру. Мне многое сказать тебе над - сказал в след, уходящей Ане тихо Кирил.
Продолжение следует...